Сюрреализатор Оклахомы

(в соавторстве с Г.Крючиным)


Работникам прилавка посвящается






Ночью выпал снег, но к  утру от белого покрывала остались только серо-коричневые пятна да чавкающая жижа под ногами. Типичная ситуация с погодой с октября по апрель, прерываемая изредка внезапными морозами до пятнадцати градусов. Сейчас было промозгло и сыро. Как ни укутывайся, всё равно замёрзнешь. Особенно если долго стоишь на месте.
Покупателей на рынке почти не наблюдалось. Возле центрального входа сиротливо курили рикши в жёлтых телогрейках. Дворники сгребали в одну кучу вчерашний мусор. Торговцы всех мастей и возрастов копошились у своих лотков и палаток, раскладывая и расфасовывая товары народного потребления. Тачки с тюками и коробками – символ уходящего века России – мелькали то тут, то там, делая похожим заводской район на гонконговскую толкучку.
Андрей рывком поставил на край прилавка две огромные клетчатые сумки – «мечта оккупанта». «Вот, сволочь, уже нагадила», – подумал он, критическим взглядом окинув свои владения. Рядом на деревянном ящике восседала неопрятная старуха с фиолетовым носом и поросячьими глазками. Во рту у неё гаванской сигарой торчала, обильно сдобренная тошнотворной кетчупо-горчично-майонезной подливой, сморщенная сосиска. С неё капало. Прямо на значок «Мастер Спорта СССР», теряющийся на впалой засаленной груди. Бабка со всех сторон была обложена дырявыми полиэтиленовыми пакетами с какими-то семенами, которые Андрей каждое утро находил повсюду, даже в своих ботинках. Эти семена продавались и как отрава для крыс и мышей, и как корм для попугаев.
- А ну убирайся отсюда, сколько можно тебя предупреждать! Ты меня уже достала своим посевным фондом!
- А чё ты орешь?! Вовремя приходить надо…      
Бормоча ругательства, бабка стала собирать свои сумки и кульки.
- На бутылку, гад, не даёт заработать. Сталина на тебя нету, торгаш чертов! Я в столовой райисполкома двадцать пять лет прогорбатила, а ты, поди, и не работал ни дня. Такой здоровый! На завод бы тебя, говно убирать!
Это было что-то новенькое. Обычно она призывала к станку. Но спорить и ругаться со старухой не хотелось. На каждое слово она отвечала двумя. Потом начинала материться, отпугивая покупателей и выматывая нервы. А ещё говорят, что она была чемпионкой города по стоклеточным шашкам. Врут, наверное. Андрей терпеливо дождался, пока бабка исчезнет. Ничего, найдёт себе место и заработает. Так, что к вечеру на ногах стоять не сможет.
Он закурил и поздоровался за руку с соседями-коллегами. Привычными движениями стал извлекать из сумок товар, осточертевший за два года работы, но регулярно приносящий средства к существованию. Здесь были предметы непонятного, на первый взгляд, назначения, но, тем не менее, имеющие стойкий спрос у местных и приезжих кастомеров и мастеровых людей. «Жидкие гвозди», таймеры-будильники, говорящие на восьми языках, «Смывка обоев», «Чудо-веник-попрыгун», «Холодная сварка», «Тёплая сварка», «Экономайзер бензина», коконы шелкопрядов в анабиозе, самозатачивающиеся напильники, набор-конструктор для нанесения четырёхцветной татуировки в домашних условиях, очиститель битумных пятен, он же лак для укладки волос, кулоны «Лягушка-синоптик», керогаз «Aladdin Sane». Это и многое другое заняло свои места на прилавке.
Андрей, как и многие на этом рынке, был реализатором. Его хозяева, супруги Каплан, мотались в Польшу, Турцию, Эмираты, Китай, Италию, Чехию и Таиланд, везя оттуда безумными тоннами все эти причуды и прибамбасы. Платили ему фиксированную сумму. За каждый рабочий день с девяти до пол четвёртого. Плюс небольшие премиальные за праздники и сверхурочные. В сумме получалось неплохо. Но он еще при случае «передёргивал товар». Работал на подставу. Жонглировал ценами. То есть любыми способами облапошивал, а честнее сказать, обворовывал своих работодателей. Благодетелей, как он называл их за глаза. «Реализатор – враг предпринимателя». Вот такой лозунг Андрей придумал как-то раз, покупая у залётного коммивояжера «жидкие гвозди» по цене на пять процентов ниже своей продажной и подкладывая их взамен уже реализованных. На этом трюке он заработал около трёх сотен уе. Лозунг сей он не афишировал. Не хамил с недостачей и вообще не хамил. Поэтому и продержался в продавцах так долго. День Торговли уже считал профессиональным праздником. Роза Менелаевна и Семён Телемахович были довольны им.
Торговля шла бойко в основном по выходным и так называемым оптовым дням. Остальное время было весьма спокойным и скучным. Унылая армия зевающих реализаторов, одетая в спортивные костюмы и кроссовки всех мастей и покроев, в промежутках между дринками и поеданием всевозможных чебуреков и беляшей, развлекала себя разгадыванием кроссвордов. Ими пестрели газеты и журналы всех тематик и направлений.
 Андрей в этом деле слыл докой и предпочитал суперчайнскандворды в новомодном издании «Приляг!» Они отличались достаточной сложностью и изяществом. А в прошлом году редакция объявила конкурс с суперпризом – двухнедельный секс-тур по Эфиопии, в сопровождении принцессы Аксумской Шейгали Селассие, с остановками в пятизвёздочных отелях Аддис-Абебы, Дыре-Дауа и Дэбрэ-Бырхана. Наличие секс-тура в голодающей африканской стране вызывало большие сомнения. Но Андрей с упрямством осла верил в это и шел к поставленной цели, ломая голову себе и теребя вопросами окружающих. Чтобы получить приз, надо было разгадать все эти ворды во всех номерах текущего года. И вот сегодня по пути на работу он купил пятьдесят второй журнал. С Софи Марсо на обложке. Последний. Судя по объёму, самый сложный. Предыдущие задания, без особого напряга выполненные на все сто, лежали дома в нижнем ящике письменного стола и ждали своего часа.
Перед тем, как заняться умственным трудом, Андрей традиционно направился в заведение с вывеской «Закусочная №2». Тело требовало согрева, мозги нестандартности мышления. Душа тоже чего-то требовала, но чего, понять пока было трудно. Он попросил приглядеть за товаром подозрительно-набожного соседа Миклована, мнящего себя как минимум «помазанником божьим», а то и новым мессией, что, впрочем, не мешало ему сквернословить по-татарски и впаривать покупателям  кубинские респираторы и противозачаточные тампоны сомнительного качества.
Зябко ёжась и дыша на застывшие пальцы, Андрей ногой толкнул подпружиненную дверь, оклеенную красочными открытками с видами на Саяно-Шушенское водохранилище.


ДРИНК  №1

В кильдыме было дымно и многолюдно. За стойкой неторопливо суетилась Валюха Глаз-Алмаз, слепая на оба глаза, но наполняющая стаканы с ювелирной точностью. Для этого она использовала указательный палец левой руки, опущенный в мерную рюмку. А иногда, на потеху публики или на спор, наливала по бульбушкам, благо слух у неё был великолепный, с его помощью она умудрялась по характерному шуршанию различать достоинства купюр.
Взяв привычный полтинник и столько же томатного сока, Андрей расположился на подоконнике рядом с Квентином Кудрявцевым, крупнейшим на рынке спецом в области видео и аудио. Особо приближённые звали его Крэйзи, за безумную преданность своему делу и знание краткого содержания всех голливудских и египетских фильмов выпущенных в прокат с 1928 года. Он не обижался на это. Даже использовал в коммерческих целях, ставя на своём товаре запоминающееся клеймо «ККК».
Протянув для пожатия руку, вялую и безвольную, словно для поцелуя, он приветливо кивнул. Присоединяйся, мол.
- Слыхал, повязали Змеяна-то нашего, – полушепотом начал делиться новостями Квентин, посасывая через трубочку коктейль. – «Шестерка» обыскала его особняк, нашли два зенитных пулемета, четыре подводные мины, пять шмайссеров и три ведра патронов. Это что-то! Теперь, наверное, рынок будут шмонать по чёрному. Эх, – Квентин причудливо ругнулся матом, – давай, что ли, залпом.
- Пли, – Андрей высоко запрокинул голову.
- Вчера интересную примочку показали, – Крэйзи мотнул головой и поморщился, – с презервативом. Это что-то! Хохма потрясная. Только нужен фирменный гондон. Индийские или китайские не покатят.
- А что такое?
- Короче, лучше всего делать в компании, когда все уже под газом. Берёшь презер, надеваешь на ладонь, потом вставляешь вторую и растягиваешь потихоньку туда-сюда. Когда растянешь, как следует, надеваешь на голову…
- Гонишь, не налезет ведь.
- Ещё как налезет! Надеваешь таким образом, чтобы прикрыть верхнюю губу. А потом, делая через рот вдох и выдох, надуваешь шарик до тех пор, пока не лопнет. Толпа вокруг просто подыхает со смеха. А ты стоишь, как инопланетянин яйцеголовый… Прикол, короче.
- Надо попробовать, – Андрей выпил сок.
- Попробуй, не пожалеешь.

Альберт Арчибальдович Змеян был генеральным директором ООО «ФранцФинЧалт», зарегистрированном  в Ирландии и имевшем головной офис в Чалтыре, Российская Федерация. Этому ООО, помимо фабрики чугунных болванок и баянного завода, принадлежал оптово-розничный рынок-ярмарка «Оклахома», где трудились Андрей, Квентин и многие другие счастливчики, спасшиеся от безработицы за прилавком.
«Подставили Арчибальдыча, – подумал Андрей. – Базар-то, поди, море капусты приносит, желающих присосаться сколько хочешь. А ходил какой вальяжный. Орал на всех подряд. С мобильником. В красном пиджаке. Ездил на «Лексусе». Брат у него держит почти все шашлычные на Синем острове, а вот помочь не смог. Точно подставили».
Андрей, ощутив, как тепло разливается по желудку, закурил. Открыл журнал. Суперчайнскандворд был на своем обычном месте, на развороте. Вот он, долгожданный. Решающий. Лишь бы решающийся. Если ты есть, бог реализаторов, помоги. Монгольский «Паркер» хищно выдвинул стержень. Готовность номер один!
Несколько квадратиков, составлявших эту головоломку, были окрашены желтым цветом. После того, как все клетки будут заполнены, из букв, которые окажутся в этих квадратиках, предстоит сложить ключевое слово. Пароль. Эта анаграмма являлась финальным аккордом в борьбе за приз.
Быстро вписав столицу Румынии, полонез Огинского, засушливую пустыню в Чили, воинское звание, день недели и одногорбого верблюда, Андрей запнулся на «русском изобретателе-самоучке», первая «К». Пропустил и опять запнулся, теперь уже на «великом астрономе Средней Азии в древности». В голову лез почему-то Омар Хайям, но первая буква была «У», а не «Х». Следовало отбросить ненужную версию. Однако ненавистный Хайям назойливо нашёптывал: «Пить – признак мудрости, а не порок совсем». Андрей разозлился. Так быстро застрять на каком-то чурбане!
Наискосок от Андрея торговали пахлавой, черносливом и курагой братья Насруллоевы. Вольфганг и Себастьян. То ли таджикские немцы, то ли немецкие таджики, по природной скупости и неверия в завтрашний день не желающие выкупать постоянного места, из-за этого вечно ютящиеся на раздолбанных табуретках или одноразовых холодильниках. С ними и решил побеседовать Андрей. Хоть и не верил в их образованность и эрудицию.
- Привет, Вольф. Как дела?
- Салям, Андрэй. Как дела хорошо?
- Как торговля?
- Нормальный. Как твой? Хорошо?
- Ещё ничего не продал… Вольф, ты не знаешь, случайно, астрономов каких-нибудь ваших? Среднеазиатских.
- Кого?
- Ну, типа ученых, звездочетами их в древности называли.
- Кто такой?
- Астроном. На букву «У». Может, где слыхал?
- Э-э, какой астроном-шмастроном! Себастьяна милисия по рожа биль вечера. Таньга все забрал, хотела в турма везть, хорошо дорогая водка был – «Звезда Алугбека». Забрал бутылка мент, ногой по задница ударил и отпустила.
- Значит, не знаешь.
- Я знаешь, что Себастьян сидеть не хочет. Болит ему. Ха-ха! Сегодня компресс будим пришимать. Потом плов кущить. Слушай, Андрэй, приходи сегодня вечером к нам, плов кущить. Сегодня хозяйка не злой. Не заругаться. Её Ференц, племянник мой, всю ночь сегодня чики-пыки. Ха-ха-ха! Она сейшас довольный лежит, курит. Ха-ха-ха! Приноси бутылка, будим берьяни кущить. Не понравится, мешок изюма с меня.
- Некогда мне сегодня водку… Подожди, подожди, какая водка, говоришь?
- «Звезда Алугбека», шайтан, пятидесят рублэй!
- Может Улугбека?
- Может и так,  менты забрал.
- Отлично! «Улугбек» подходит!
- Э-э, кроссворд-моссворд опят, башка трэснэт…
Уже не слушая Вольфганга, Андрей поспешил вписать слово. Так, что дальше? Полосатая африканская лошадь; в зубе, но не беличий дом; библейское название инжира; герой «Морских рассказов» Конан Дойла; известный бразильский футболист… Стоп. Должен быть Пеле, а тут какая-то зебра затесалась. Четыре буквы. Всё правильно. Может не зебра? А что же тогда полосатая лошадь? Так, здесь «дупло», здесь капитан Шарки, здесь «смоква». Всё правильно. Ладно, подожду Гришку Полотенцесушителя, тот должен знать. Кстати, где он?
Гришка как обычно опаздывал. Его субреализатор Ваня Супинатор нехотя расставлял огнетушители и деревянные кабельные катушки с намотанным на них чем-то белым. Что это не знал даже Гришка, но продавалось хорошо. А вот арахис в шоколаде у него завис. Кажется, мешков пять. Всё лето шёл, шёл, а осенью, как отрезало, ни одного килограмма. Он со злости хотел, было, нагнать из него самогона, но доброжелатели присоветовали потерпеть до весны. Эх, арахис это что, вон у Жени Фуйла застряли хомуты с застёжкой «гугенот». Двенадцать тысяч штук!
А вот и Женя. Тянет на горбу, уже в который раз за сегодня, вторую ступень крылатки «Ока-9м». И тоже ведь не продавались почти полгода. Покрасил в голубой цвет, как бабушка нашептала. Пошли в лёт! Очереди стоят по выходным. А на кой хрен они нужны, знает только Фуйло и Линда, его жена. Во время продажи, они что-то таинственно говорят на ухо покупателям и дают им какую-то брошюрку с инструкцией. Конверсионный товар, не хухры-мухры.
К Андрею подошли первые клиенты. Купили, не торгуясь, набор «Юный стоматолог», мешок рабочих перчаток и книгу К. Ашкенази «Монстры». Приветливо улыбаясь, Андрей выдал покупателям пакетик «Мальборо» и «в подарок от фирмы» палочки для ковыряния в ушах. Хорошие клиенты, отказались от сдачи. Побольше бы таких. Приняв деньги, он тут же обмахнул ими весь товар, бормоча под нос известную ему одному молитву. Поймал насмешливый взгляд Миклована. Развёл руками – у каждого свой бог.
Что там дальше. «Наука, которая с каждым днём удлиняется». История. «Хирургический нож». Скальпель. Не подходит… Как же там… Лангет. Ланцет. Отлично. «Определённое сочетание несущих и несомых частей стоечно-балочной конструкции». Ордер. «Племя североамериканских индейцев». Чероки. «Французский композитор, балет «Федра». Четыре буквы». Приплыли.
- Отец, сухая сварка есть?
Андрей оторвался от журнала и посмотрел на клиента. Мужичок средних лет, с безумным взглядом. В руках он держал карданный вал, похоже, от грузовика.
- Не сухая, а холодная. – Гордо поправил его Андрей, – есть, трёх видов. Версахем, Супер и Локтайт.
Завязалась нудная беседа о назначении, способе применения и высокой цене. Андрей начал зевать.
- А эпоксидки нашей нету? А то не понял я ни хрена, ёптыть. Мне мотор, ёптыть, заклеить надо, треснул, гад.
- Нету.
- Понимаешь, там трещинка маленькая. Но боюсь, эпоксидка температуру не выдержит. Правда, можно туда алюминиевой стружки натереть… А мне мужики говорят, попробуй сварку эту сухую. Я вот думаю, ёптыть, заморская фигня, хуже нашей. Эпоксидка уже проверена. Правда, она застывает дольше. Твоя, говоришь, за пять минут всего. Быстро. Интересно, а на каком же принципе она работает. Отец, послушай, дай-ка ты мне эту бумажку с инструкцией, я её дома ещё почитаю.
- Даётся только с товаром. – Андрей лихорадочно подыскивал обидное слово для назойливого мужика.
- А что ты мне посоветуешь.
- Попробуйте эпоксидкой.
- Ну, давай эпоксидку, ёптыть.
- Да нету её у меня!
- А где есть?
- Иди, дядя, аудиенция закончена.
- А почему, иди. Может, я хочу купить.
- Хотел бы, давно уже купил. Хочешь поговорить, иди на переговорный пункт.
- Ишь ты, умник! Не вижу смысла жизни в твоих глазах, ёптыть. Из-за таких, как ты, ёптыть, и живём хреново. Я товар хочу купить, ёптыть, а ты тут хамишь, ёптыть! Морда здоровая. Нет, чтобы на заводе вкалывать… Эх! Скажи спокойно, нет эпоксидки. Так нет, надо оскорбить. Да я в твоём возрасте уже… Эх!
Андрей привык к такого рода беседам и просто отвернулся от мужика, подумав: «Кулибин чертов!» Дома скучно, пришёл сюда развеяться. Тулит мне свои двигатели треснутые. Изобретатель хренов. Стоп! Вот оно! Самоучка русская! К-У-Л-И-Б-И-Н! Подходит! Неплохо. Дальше! «Сергей Лазо по профессии». Знамо дело – террорист.
Взревела музыка. Квентин Кудрявцев запустил свою шарманку, завлекая народ к пёстрому прилавку с кассетами. В моде был скандальный певец Феофан Брикетов, знаменитый своим браком с престарелой звездой советской эстрады Галой Чапаевой. Повторив бесхитростный манёвр Пугачёвой и Киркорова, Брикетов и Чапаева обрели на сцене новую жизнь. Эротические частушки Галины, заставляющие краснеть проституток на Соборном, шли на расхват. А пошлые опусы Феофана про дурманящие поцелуи на сеновале и искрящееся вино в бокалах наводнили страну, как полчища мигрирующей саранчи.
«Эх, дэда, Юкатан, Юкатан!»
Непонятные слова на известную албанскую мелодию изо дня в день, с утра до вечера разносились над рынком. Андрей уже давно выучил и текст, и мотив, и даже движения танца, в который превратился горячо любимый шлягер за прошедшие с его появления полгода, но Крэйзи не унимался. Он крутил и крутил набившую оскомину музыку. Видимо, кассеты продавались неплохо. Судить об этом можно было по тому, что деньги на выпивку у Квентина всегда водились.
- Крэйзи! – Андрей призывно замахал руками. – Сделай потише! Дело есть!
Кудрявцев заметил отчаянно сигнализировавшего Андрея. Почесав боцманскую бородёнку, убавил звук. Вопросительно щёлкнул себя указательным пальцем по шее.
- Нет. Ещё рано. Ты мне лучше скажи, кто написал балет «Федра».
- Чайковский, – Квентин важно поджал губы. – Он все балеты написал.
- Я серьёзно. Француз какой-то.
- Если француз, то это Орик. Он все французские балеты написал. – Феофан вновь заполнил своим слащавым голосом базарный эфир.
- Как, как?
- Орик, – музыка стихла, – ударение на последний слог. Диктую по буквам: Гарри Олдмен, Джулия Робертс, Клинт Иствуд и Том Круз.
- Не понял, помедленнее!
- Вера Орлова, Ада Роговцева, Игорь Ильинский, Ефим Копелян.
- Орик!?
- Дошло. Будь здоров.
Это удача. Музыкальные вопросы обычно без словаря не решаются. Что ж, поехали дальше. «Мусульманская библия». Коран. «Подбалконная песня». Серенада. «Ядовитая змея». Гадюка. «Солнечный …, небо вокруг».
Вз-з-з-з-з! Дядя Вова включил своё точило с турбонаддувом. Теперь делов не будет. Что он там точит? Не хило! Циркулярка на двести зубьев. Это надолго. Можно идти в кильдым. Хотя ещё рановато. Попробуем сосредоточиться.
Сосредоточиться не позволил поскользнувшийся на банановой кожуре Фуйло, уронивший очередную ступень крылатой ракеты на ящик с пахлавой. Звякнуло так, что заглушило заточной станок. Андрей вздрогнул. Цилиндр похожий на допотопную стиральную машину разметал по земле пакеты с фасолью, сушёными абрикосами и изюмом.
Кто-то дико завопил:
- У неё боеголовка не откручена!
- Да чёрт с ней, с головкой, лишь бы Всемирный Змей не услышал!
- Как же, не услышит, он от вашего пердежа просыпается, а тут…
Кто-то побежал, кто-то упал ничком в грязь. Таджики, презрев смерть, откатили в сторону ступень и принялись подбирать своё добро, громко причитая и охая. Фуйло понимал, что упорол косяка, но признавать свою вину не желал, поэтому наехал на Себастьяна и Вольфганга.
- Чё под ногами путаетесь, сучки нерусские! Ща позову писюреков, живо с вами разберутся!
Сказал и умолк. Поминать писюреков всуе считалось дурным знаком. Миклован перекрестился. Дядя Вова остановил точило. Крэйзи снизил громкость своей шарманки до минимума.
Писюрек в переводе с тувинского означало  молодой воин. Так величали себя члены кызыльской группировки, которая контролировала рынок. Из-за неблагозвучного произношения этого слова на русском языке, всем обитателям базара запрещалось говорить «писюрек» вслух под страхом ужасных кар, вплоть до изгнания с рынка с полной конфискацией всего товара и имущества.
Фуйло испуганно посмотрел по сторонам, не слышал ли его святотатства кто-либо из власть имущих, и, опустившись на корточки, стал угодливо помогать Насруллоевым собирать подгаженные пакеты со сладостями. Он осознал, какой смертельной опасности подверг себя, произнеся слово-табу. Слава богу, слышали, вроде, только соседи-реализаторы, воины спят ещё. И  хорошо, что Всемирный Змей не отреагировал.
- Держи язык за зубами, –  сказал дядя  Вова, мудро щуря левый глаз. – Болтун –  находка для шпиона. Вмиг вылетишь с базара. Воины, наши молодые, не прощают. От них не спрячешься. Хоть в Дальних секторах, хоть в Диких, найдут и отмудохают. Дед знает.
- Ти смотрель, шайтан в борода! –  Причитал Вольфганг, впрочем, без особой обиды.
- Да ладно, парни, замнём, –  примирительно осклабился Фуйло. – Это всё баба моя виновата, нерпа тупая. Линда, какого рожна сидишь? А ну помогай! Из-за тебя «Ока» упала, корова! –  Во всех своих бедах и неудачах Фуйло всегда винил жену, обрушивая на неё потоки брани.
«Вроде пронесло, –  подумал Андрей. –  Спит Всемирный, или в Дальних секторах выстёгивается». Ну и х… хорошо. Так, что там у нас дальше. «Американская рок-группа, иногда выступающая под псевдонимом «Adolf’s Dog». Это к Крэйзи, неохота орать, пока пропустим. «Московский кепочный мэр». Лужков. «Австралийская собака». Динго. «Русско-советский поэт, зять Менделеева». Блок. «Великий русский ученый, тесть поэта Блока». Нормально! Для идиотов, что ли составили! Хоть бы разнесли слова.
И снова его прервали. Сверкая новенькой повязкой со свастикой на левой руке, подошел оптовик по кличке Хе-сотый, отличающийся тем, что брал всегда много и без разбора, не смотря на своё крестьянское недоверие  к городским торгашам. Андрей нехотя отложил кроссворд. С таким клиентом надо быть поласковее. И денег оставит много, и неликвиды, может, заберёт. Главное –  подход.
- Ну что, товара нового подвезли? – поздоровавшись с Андреем, спросил он.
- Да вот, Менделеевна в Шарджу смоталась, вчера растаможивали. Сегодня, я думаю, подкинут что-нибудь. Обязательно подойди минут через двадцать.
Менделеевной Андрей назвал свою хозяйку. Он постоянно обыгрывал непривычные для русского уха отчества своих благодетелей.
- А что будет? Бубны-промокашки будут? Они у меня хорошо пошли. А ножи метательные?
- Бубны будут точно. Две модели. С радианным угломером и со встроенной рулеткой. Ножи –  не знаю. Ещё будут фляги для молочных продуктов на колёсиках. Пятнадцатилитровые. Ещё… А! Машинки для набивки папирос. И куча всякой мелочёвки. Пуговицы, мебельная фурнитура, прищепки, одноразовые валенки в аэрозоли…
- А почём машинки для папирос?
- Не знаю, подойди попозже. Ещё будут два новых вида напильников. Один с позолоченной ручкой, другой с выжженной голой бабой.
- Да, подвисли у меня напильники ваши хваленые, –  пожаловался Хе-сотый. –  Никакие они не самозатачивающиеся. Через неделю можно выбрасывать. А вот керогазы уже три продал, за  два дня. Наверное, ещё возьму.
- Ты смотри, не забывай напоминать колхозникам, чтобы не тёрли их перед разжиганием, а то вылетит Нежный Биджо, будешь потом расхлёбывать. Его же не поймаешь без сноровки. А девок он портит ой-ёй-ёй! –  Напомнил ему Андрей.
- Да я, конечно, не дай бог! Всех предупреждаю. Одни лохи у меня жидкостью для смывки краски японский холодильник покрасили. Шуму было. Компаньону моему репу начистили. Жену мою трахнули в подворотне. Я сам еле отвертелся от них. Хорошо, не крутые. А то тоже, бритоголовый один взял у меня буквенный телефон с определителем пола по голосу, а он у него то ли не сработал, то ли этот, как его, гермафродит, что ли, позвонил… Так лысый этот телефон об мою голову измочалил и деньги забрал. Всё, что я не спрятал. Козёл! Товар импортный, тут сначала самому во всём разобраться надо…
- Ну что, идти за керогазами? Сколько штук брать будешь? –  Прервал его Андрей. Беседовать о профессиональных нюансах можно было бесконечно.
- Штук двадцать возьму. Да ты обожди. Я еще по рынку покручусь, дождусь Менатеповну твою. Мне нитки мулине нужны. Моя баба заказала. Не знаешь где найти?
- Да нет. Искать надо. Слышь, а чего это ты свастику нацепил? –  Андрей кивнул на рукав Хе-сотого. –  Ты же советский тракторист. Небось, на девятое мая стакан поднимаешь. А сейчас за фашистов…
- Да не за фашистов я! Андрюша, я против тех, кто против русских! Вот ты же –  русский?
- Вообще я ближе к полякам…
- Всё равно наш. До жидов, вижу, тебе далеко. Мало их Гитлер порешил.
- Кстати, насчёт Гитлера. Словосочетание Adolf’s Dog тебе ни о чём не говорит, раз уж ты у нас такой весь нацистский.
- Адольф что?
- Дог. Собака по-нашенски.
- Собаку Гитлера звали Блондинка. Это я точно знаю. Нам на лекциях говорили.
- Блонди!
- Ладно, я пошёл. Попозже подойду.
- Ну, давай. Спасибо за подсказку.
Андрей вписал буквы в клеточки. Как он мог забыть про Дебору Харри! Певица номер один далёкого детства. Э-э-эх! Что ж, неплохо получается. Два музыкальных вопроса позади. Завис бразильский футболист. Но это не страшно, Полотенцесушитель ответит. Если так дело пойдёт, к концу базара разберём тебя по косточкам! Интересно, что за ключевое слово будет в этот раз? В последнем номере было «Симплициссимус». Чёрт знает что! Язык можно сломать. В этом тоже что-нибудь этакое отчебучат. Но нас не сломить! Эфиопия будет за нами! На то мозги даны. Классные отели! Бассейны! Пивко в тени пальм! И принцесса Шейгали! Ох, мы с ней и порезвимся! Эфиопки, говорят, горячие стервы. В постели делают всё, что хочешь. Крэйзи рассказывал, познакомился с одной негрой в общаге мединститута. Губы –  рабочие, тело, как у анаконды, руки –  мёртвого из могилы поднимут. Два дня не вылезал из её комнаты. Питался макаронами и какими-то сушёными дрозофилами. Познал всё. Где же Гришка со своим грёбаным футболистом!
Дядя Вова снова включил станок. Визжащий звук затачиваемой пилы ржавым штопором врезался в уши. Прилавок ощутимо завибрировал. И не боится Змея! Говорят, дядя Вова приносит ему жертвы, поэтому Всемирный и не реагирует на точило. Как же приносит! Скорее Бахусу приносит. К десяти утра, еле стоит на ногах. А в одиннадцать приходят подмастерья, берут его под локти и следят, чтобы руки в станок не замотало. Правда, надо отметить, что и в таком состоянии он точит хорошо. Не даром в кроликовую ушанку воткнут флажок с надписью: «Я отвечаю за свою работу». И, главное, берёт не дорого. Всего-то два уе за нож и семь уе за ножовку. А своим за так делает. За магарыч то есть. Микловану только не делает. Называет его сектантом и педерастом. Не любит, когда он по-татарски выражается. А Миклован хитрый. Как дядя Вова в кильдым, он шасть к станку и сам себе что-нибудь точит. Точит и Отче наш читает, громко так, подвывая крутящемуся двигателю. Дядя Вова выходит из кильдыма и не ругается. Добрый он мужик. Но громкий. В голову ничего не лезет. «Укороченное метательное копьё североамериканских индейцев». Шесть букв. Третья «О», пятая «И». Дротик. «Оружие главного героя романа «Мобби Дик». Гарпун. Это мы читали. Блин, когда же прекратится этот гудёж? Не пора ли дяде Вове сделать перерыв? Может угостить его? Нет, слишком жирно будет.
Фуйло закончил ругать Линду. Обозвал её отбивной телятиной, подошёл к Андрею. Смачно сплюнул под ноги. На его багровом от злости лице читалась досада. С надеждой в глазах он спросил:
- Как ты думаешь, заложат чурки?
- Вряд ли. Сами на птичьих правах. Вякать им не досуг.
- Вякать, не вякать, а по родственному могут и сдать.
- По какому ещё родственному? Таджики с тувинцами…
- Да они… – Фуйло перешёл на шёпот, – все там пере…
- Тише ты, забыл, что за такие слова бывает? Женя, что-то у тебя сегодня настроение какое-то вольное.
- Линда, сука… изменила.
- С кем? – у Андрея вытянулось лицо.
- Не говорит, зараза. Но мне намекнули, что с Абрахмсом.
- С пиратом, но ведь он…
- Вот-вот, извращенка старая. А ещё…
К прилавку Фуйла подошли покупатели. Он молнией метнулся к ним, прервав разговор на полуслове. Андрей с удивлением разглядел на его заднице, обтянутой спортивным трико, пришпиленный булавкой листок бумаги. На нём  было что-то напечатано. Внизу стояла жирный штамп с непонятным гербом. А ещё ниже виднелся отчётливый отпечаток большого пальца правой руки. Эта бумажка, словно магнит, вытянула Андрея из-за прилавка. Уступив дорогу колоколоподобной женщине, одетой в фантастического покроя плащ, на который ушло, наверное, с пяток коров, Андрей подошёл к палатке Фуйла. Женька вовсю нашептывал потенциальным клиентам свои заклинания. «…Вертикальная загрузка…», «…поднимает компрессию…», «калибр 12,5 дюйма…», «…сопло хромированное…» – Фуйло мастер своего дела. Молодая пара, по виду крестьяне, продававшие в продуктовом секторе кур или сало, слушали его, открыв рты.
Как бы ненароком, Андрей уронил зажигалку. Присел, и взгляд его оказался на одном уровне с могучим Женькиным задом. Андрей стал быстро читать этот, как оказалось, документ, закатанный в пластик.
«Разрешение. Выдано Фуйло Евгению Антиповичу. Статус: баклан. Место работы: рынок «Оклахома», сектор 16, уровень 3, место 76. Должность: честный барыга без понятий. Имеет право купить, продать и управлять а/м типа джип, не моложе 1985 г., без наворотов, строго с правым рулём. Соблюдение ПДД в соответствии со статусом. Залоговые платежи внесены. Парковка платная». Ниже стояла печать ООО «ФранцФинЧалт» и подпись пресловутого Змеяна. Вроде бы всё было понятно, только вот отпечаток пальца озадачивал. У Андрея мелькнула смутная ассоциация с пиратскими романами, которые он читал в детстве. Он выпрямился и шепнул Женьке про непорядок в одежде. Тот гипнотизирующий, как уж лягушку, своих уже реальных жертв, вздрогнул и, не прерывая своеобразного спиритического сеанса, стал шарить обеими руками по своему мускулистому заду, пытаясь через плечо заглянуть и увидеть, в чём проблема. Расстёгивая вслепую булавку, он укололся, и с его уст слетела фраза: «Двигатель – ой бля!!! – турбинного типа с форсажем…». Молодые крестьяне переглянулись и стали отсчитывать деньги, вынутые из лифчика.
Андрей заметил, что брюки от костюма «NIKE», но почему-то с тремя адидасовскими полосами, были надеты наизнанку и даже задом наперёд. Он уже открыл в удивлённой ухмылке рот, как услышал голос Миклована: «Андрей, по твою душу пожаловали!» Заинтриговано поглядывая на Фуйла, помчавшегося за новой «Окой», Андрей с сожалением вернулся к прилавку, слыша, как за его спиной Линда в слух пересчитывает деньги.
«Ладно, потом всё выясним», – подумал Андрей и отправился к себе.
Хмурый капитан, умеренно торгуясь, купил комплект кидательных кубиков и говорящую чесалку спины. «Да, поднялся Фуйло. Джипак купил или собирается. Возгордится теперь. Будет с Линдой в Мокрые Хапры ездить, шашлык из толстолобика кушать. Ещё больше орать, наверное, будет. Разрешение сам Змеян выдал. Вот что только отпечаток пальца означает? Придёт, обязательно спрошу».
«Оригинальный холст, используемый знаменитым художником Фаберже». Яйцо что ли? Ну да. «Что такое тропарь?» Одиннадцать букв. Вроде что-то церковное. Спрошу-ка у Миклована.
- Микола, вопрос по религии, что такое тропарь?
Миклован надул щёки и поднял глаза к небу.
- Видишь ли, Андрий, это святое слово, если имеет отношение к Господу. Сразу не скажу, а вот вечером у нас молебен, так я у игумена нашего, Артёмия Краснолиманского, спрошу смиренно, и он поведает, ежели не осерчает. А то он нас, грешных, за провинности вокруг вагона нашего освящённого на коленках ползти заставляет.
- Это как в церковь входишь, там типа как колокол стоит. – Влез в разговор дядя Вова, держа перед собой, как руль циркулярную пилу. – Моя баба верует, все церковные дела и праздники знает – и Пасху, и Сретенье, и Рождество, и День пограничника, последнее воскресение мая. А я знаю, что сверху кто-то есть, а в церковь не хожу, баба ходит.
Миклован скорчился, как от зубной боли и прикрылся от собеседников книгой в цветастой обложке. Дядя Вова недобро посмотрел на него и в полголоса обратился к Андрею.
- Знаешь, не люблю я таких людей. Уткнётся в свой молитвенник и изображает блаженного, мля. А сам матом ругается и  жену свою ****ью называет. Я вот этими руками, что хочешь сделаю. Серёжку Абрахамса знаешь? Спроси у него, как я ему абордажные крюки заделал. А на деда не обижайся. Я вот этими руками…
- Всё, всё, дядь Вова, какие проблемы. В молитвенник, говорите, уткнулся? Так, первая «М», восьмая и девятая «Н». Молитвенник подходит!
- Ты видела, стерва, как на мне штаны надеты?! – раздался крик вернувшегося Фуйла. – Ты вообще куда смотришь?!
- Дык, пьёшь до петухов, Евгеша, –  несмело начала оправдываться вечно испуганная Линда. – А потом вскакиваешь и орешь, и Абрахамса начинаешь искать, а он и не приходил тогда… – осеклась Линда.
- Когда ещё тогда?! Ты, зараза, у меня получишь сегодня. После работы поговорим.
- Женя, – лицо Линды глупо округлилось и стало похоже на морду белки-летяги, – опять начинаешь…
- Молчи, дура! Из-за тебя в ноябре оптовика на кувалды упустили, помнишь!? Толку от тебя, как от козла молока, и ещё…
Андрею очень быстро надоел этот бестолковый разговор, грозивший закончиться слезами. К тому же очень хотелось узнать, что за разрешение висит на заднице Фуйла. Он даже забыл про кроссворд, настолько заинтриговала его эта нелепая бумага. Выйдя из-за прилавка, он увлёк разъярённого Евгения подальше от Линды. С криком: «Чтоб тебя вывернуло наизнанку, гадина!», Фуйло вдруг моментально успокоился. Андрей, воспользовавшись паузой, спросил:
- Бразильский футболист, четыре буквы.
- Пеле, Андрюха, Пеле, – Жека тяжело вздохнул.
- Не подходит, – Андрей причмокнул от досады и сменил тему. – Колись, Эу-гений, джипака приобрёл?
Фуйло благодушно ухмыльнулся. Следы гнева стёрлись с его лица. Он полез во внутренний карман куртки. Важно достал техпаспорт. Молча протянув Андрею, придал физиономии вид небрежного превосходства. На первой странице золотилась крупная надпись на русском языке: «Автомобиль типа Гранд Чероки». Но прочитать содержание необычного документа Андрею не удалось. В их ряд ворвался вихрь под названием Каплан Роза Менелаевна.
- Мальчики, хватит бастовать! За работу! Андрюшенька, принимай товар. Есть кое-что суперовое. Народ будет счастлив. Представляешь, мясорубка  с двадцатью насадками и дискетой. Каково!? А часики с распечаткой реального времени! Закачаешься! «Сейко», не хухры-мухры. Женька, и тебе кое-что поставлю. Возьмёшь?
- Возьму, – Фуйло хмуро смотрел на грузчика прикатившего товар на огромной трёхколёсной арбе «Mitsubishi». – Отчего же не взять, был бы навар. А что?
- Ну, это вроде бы пылесос, но не совсем. Там есть такие чудесные пимпочки с таймером и ещё окошко, в которое всё видно. Инструкцию мы не читали, но Сёма говорит, что он… она ещё может резать хлеб и делать туалетную бумагу.
- Возьму, – Фуйло, не скрывая неприязни, буровил грузчика взглядом партизана идущего на расстрел. – Почём?
- Дешёвка, – Роза вставила тонкую сигаретку в полуметровый мундштук-кальян из слоновой кости, затянулась так, что глаза вылезли из орбит, – двести тридцать уе. Продавай за двести восемьдесят, а то и за триста, такого ни у кого нет. Отвечаю.
- По рукам. Сертификат соответствия нужен?
- Соответствия чему? – Роза очередной раз втянула щёки, высасывая ароматный дымок из булькающей курительной приспособы. – Женька, не выделывайся, у тебя же есть единый сертификат. На всё. Короче, Абрахамс, выгружай добро.
Грузчик, стоящий до этого в сторонке, оживился. Нацепив перчатки с термоприсосками, он подскочил к арбе и бойко начал снимать на землю товар.
- Смотри, не испачкай вещи, – Роза сделала дирижёрский жест мундштуком, – ответишь, пиратская морда.
Абрахамс как-то зло рассмеялся и запел:
- Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Йо-хо-хо и бутылка рома.
Рык льва, прогоняющий стервятников от недоеденной добычи, в сравнении с голосом Абрахамса, мог показаться ангельской песней. А выкрутасам и коленцам, которые выкидывал двухметровый детина в промежутках между перетаскиванием коробок, могли позавидовать Эсамбаев, Нуриев и Майя Плисецкая вместе взятые. Ко всему этому остаётся прибавить, что одет этот тип был в тёмно-зелёный камзол с галунами, покроя XVII века, высоченные сапоги с отворотами и замызганную треуголку, украшенную голубиным пером. На вышитой золотом и серебром перевязи болталась длиннющая шпага, вечно путающаяся в ногах. А на плече сидел нахохлившийся попугай карела, привязанный обувным шнурком к уху пирата. Хмурая птица, после особо энергичных па своего хозяина, нервно кричала: «Стопочку Шарки! И поскорее, суки!»
Окончив разгрузку и песню бравым «йо-хо-хо», Абрахамс стянул диковинные перчатки и, оскалив частокол жёлтых зубов в подобии благодарной улыбки, получил в мозолистую ладонь от Розы Менелаевны монету достоинством в пять уе. Стараясь не встречаться взглядами с Линдой и Женькой, растворился в образующейся толчее, громыхая арбой с раздолбанными амортизаторами.
- Попадёшься ещё, флибустьер чёртов, – прошипел ему вслед Фуйло.
- Женя, вы, наверное, распакуйте один агрегат для наглядности, – сказала Менелаевна. – А ты, Андрюша, рассказывай, если спросят про мясорубку, что можно и без дискеты, напрямую к компьютеру подключать, запускается через «Нортон». Как сегодня, приход был какой?
- Да так, слабовато, рано еще. Тут где-то Хе-сотый околачивается, обещал вроде хорошо у нас затариться.
- Ха-ха-ха, ой, Андрюша, ты со своими прозвищами, – мундштук заклацал по неестественно белым протезам  Розы, – ха-ха, молодец, тонко подмечаешь!
- Да ладно… Хе-сотый он и есть Хе-сотый… – смутился Андрей.
- Ну, побегу, Андрейчик, мне ещё на таможню успеть надо.
- Так вроде вчера всё получили.
- Получить получили, а расцеловаться сегодня назначено. Всё, Андрюша, будь умницей, смотри, не напивайся. – Андрей изобразил на лице невинную преданность. Дескать, да как можно так обо мне подумать, что я, меры своей не знаю, что ли? – Денежку Семён вечером заедет заберет. Ты дома будешь?
«Хрен тебе, в Эфиопии я буду», – подумал Андрей, но вслух сказал:
- Конечно, Роза Менелаевна, в крайнем случае, мать отдаст.
- И ещё, – ярко напомаженные губы едва не коснулись его уха, – сегодня возможно будет шмон. Областные налоговики с ментами. На всякий случай, будь готов, – и уже громко, обращаясь ко всем, – Чао!
Подарив воздушный поцелуй, Роза Менелаевна Каплан грациозно направилась к выходу, выделяясь среди серости прилавков своей бесценной греческой шубой и, распространяя на несколько метров вокруг себя аромат дорогих духов, дезодоранта и ещё бог знает чего.
  Андрей, уплотнив бесчисленные чудеса на своём прилавке, установил коробки с часами, бубнами, виртуальными мясорубками и прочими новшествами. Панорама значительно сузилась, надо быть внимательнее, подумал он, как бы не сперли чего. Роза с виду только добренькая, а как дело до пропаж доходит – вычитает из зарплаты беспощадно. Ходит по складу, считает, галочки в блокнотик ставит и улыбается. А дома Телеграфович жуяк в компьютер, и выдают потом – ещё должен остаёшься, мол. Если бы не подставки, давно бы ушёл. Андрей посмотрел в образовавшееся прибывшими коробками окно на чету Фуйло, колдующую над диковинкой, предоставленной Менелаевной. Пусть разбираются, после поговорим о джипе. Надо дальше разгадывать. Получается, вроде, бразилец этот чёртов застрял только. Лысый, наверное, и черномазый. Денег до чёрта. Играет где-нибудь в Испании или Италии. По горам и вдоль пляжей на «Ломбарджини» гоняет. Текилу пьёт и манго кушает. Тепло ему, на песке лежит возле бассейна в трусах одних и девка голая, похожая на Дебби Харри, ему сиськами массаж делает. Халдей пиво «Оболонь» запотевшее с раками тащит. Эх, и меня это ждёт, надо только разгадать всё! Ох, уж я и оторвусь!
От этих мыслей Андрею вроде сделалось теплее как-то, даже показалось, что дыхнуло жарким солёным ветерком с тропического моря.  Эх, нет. Это распалили огонь в мангале около кильдыма, шашлык общепитовский затевают. Не приведи господь, чтобы хряк опять  попался. А то впору в противогазе сидеть, до того смрад невозможный.
«Морское путешествие». Круиз. «Автор сборника повестей «Рондо». Ну, – это Недобитов. Читал, в журнале «Ура Бум-Бум!» печатали, смешно пишет. «Русский физик, изобретатель радио». Попов. Изобрёл в 1905 году радио, по которому японцы в Порт-Артуре в 1904 году переговаривались. «Самое высокое здание в Санкт-Петербурге». Вот и остановка. Андрей был один раз в этом городе, когда пытался самостоятельно заниматься валютными махинациями, но из всех достопримечательностей он запомнил только «Пассаж» на Невском проспекте и подземный переход под ним, где толклись пьяные финны и цыгане-валютчики, одетые почему-то в замшевые куртки лётчиков-полярников. Цыган по имени Феррас, однорукий, с вставленными в челюсть вместо клыков рубинами, всучил Андрею пятнадцать тысяч австралийских долларов, якобы по фантастически низкому курсу. При этом он ловко орудовал логарифмической линейкой, держа один конец её рубиновой пастью. По приезду в родной город выяснилось, что это вовсе не австралийские доллары, а аргентинские деньги «аустрало», бесконечно мало стоящие, неконвертируемые и к тому же старого образца. Это нанесло смертельный удар по оборотному капиталу Андрея и вынудило прекратить самостоятельные эксерсайзы в бизнесе, и он пополнил собой огромную армию реализаторов. Но Андрей поклялся себе, что если он когда-нибудь встретит коварного цыгана, то оторвёт ему последнюю руку и постарается выбить ему хотя бы один рубиновый клык. Земля круглая, может, и свидимся.
- А ну посторонись, кудрявый! – прокричал вновь появившийся со своей арбой Абрахамс на замешкавшегося лысого мужичка. – Придавлю, каррамба, сто чертей в бороду! Ха-ха-ха! Якорь тебе в промежность!
Испуганный мужичок зигзагами исчез из поля зрения.
- Дядя Серёжа, можно на минуту! – позвал Андрей Абрахамса.
- Ась? Грузить-везти чего?
- Да нет, вы человек бывалый, в Питере, может, были когда?
- А как же? Неоднократно. Портовые кабаки там отменные, да и бонны там всегда отоваривали.
- А какое там самое высокое здание, не знаете?
- Тысяча чертей! Конечно, Адмиралтейство! Любой юнга от мыса Горн до Берингова пролива знает этот шпиль, разрази меня гром!
- Действительно. С меня причитается. А насчёт грузить… Скоро Хе-сотый подойдёт. Будет у меня керосинки брать…
- Хер ему в подбородок, – Абрахамс схватился за эфес шпаги, – ненавижу фашистов, сто дохлых медуз ему за шиворот! Сам не повезу и всем рикшам закажу не возить эту срань Посейдона.
Попугай на плече корсара принялся качаться из стороны в сторону, приговаривая: «Стопочку Шарки! Суки вербованные!» Абрахамс дико рассмеялся, запрокинув голову. Ещё пара нерасторопных покупателей поспешила проскочить опасный участок, занимаемый арбой безумного пирата. А тот, издав утробный стон, обратился к дяде Вове:
- Володечка, подойдут мои орлы, мачту им в переносицу, попросят наточить багры. Ты уж потрудись в первую очередь, якорь тебе на поясницу.
- Дед сделает, – дядя Вова сотворил замысловатый жест руками, что означало – я отвечаю за свою работу, – вот только поссу и сделаю. Андрей, пригляди за аппаратом…
- Дядя Вова, только по-нашему, по-конармейски, одно копыто там, другое здесь. – Андрей потёр нос мохнатой перчаткой с обрезанными наполовину пальцами. – Пора лекарство для согрева принимать.
- Дед мигом.
Дядя Вова, остекленело глядя в пространство, двинулся к туалету. Абрахамс, обращаясь почему-то к Фуйло, сказал:
- А я в Дальние ряды пойду. Может там работёнка будет. Заодно навещу своего личного гинеколога, сто маринованных кальмаров ему в простату.
Андрей, глядя на удаляющуюся спину джентльмена удачи, с завистью подумал: «Это ж надо, ходит на Дальняк и не боится! И, что главное, возвращается! Жаль, не рассказывает, как там… А интересно. Ладно, что мы тут имеем. Футболист проклятый. Обидно, целых две ключевые буквы в таком маленьком слове. Где же Гришка, триперный кашалот ему в глотку. Тьфу! «Чемпион мира по стоклеточным шашкам в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году». Чёрт, а я старуху нагнал. Она-то должна знать. Вот, блин!»
Подошёл дядя Вова, крутанул руками, обозначил – вот и я. Андрей поёжился. Да, погода мерзковатая. Ноги озябли. И это, не смотря на два толстых носка самовяза и сноумены «Аляска». Он окликнул Миклована, пускающего слюни над иллюстрациями в книге «Тантрический секс. Практическое пособие», мол, присмотри за барахлом. Миклован кивнул, дескать, присмотрю. Андрей, потирая руки, отправился в кильдым. Дорогу ему преградил рикша, высаживающий из своей кибитки пассажира. Странный это был рикша. Помимо форменной лимонной телогрейки с шашечками на спине и блюдцеподобной бляхи с надписью «Yellow cab», на нём были надеты чёрные колготки в клеточку и женские туфли на высокой платформе. Голову его прикрывала нелепая шляпка с бантиком, бывшая в моде у барышень середины XIX века. Жирно накрашенные губы сжимали беломорину.
Пассажир, круглый толстячок в дореволюционном пенсне, возмущался требуемым гонораром.
- Ты что, дядя, не опохмелился? Какой пятерик, трояк всегда от авто рядов досюда брали.
- С такого борова, как ты, червонец получать надо. Чуть не загнулся, пальцы аж сплющились! – Рикша сунул толстяку в лицо мозолистые грязные ладони, сверкнув наманикюренными ногтями.
- Ах ты трансвестит недоделанный! Боров, говоришь! А сам на кого похож?! Тебе бы на заводе вкалывать, заготовки таскать…
Обходить рикшу Андрею было неудобно. С одной стороны была лужа – можно  испачкаться. С другой – громоздились бытовые огнемёты Вани Супинатора. Андрей решил дождаться, пока дорога освободится. Пусть погрызутся, можно немного покурить. Чтобы отвлечься от потока ругательств, заглушающих даже квентиновскую шарманку, он стал читать рекламные объявления, которыми были облеплены борта кибитки.
«Господа! Недорого! Вкусно! Завтрак космонавта из трех блюд! Первое – чебуреки из свин. и баран. мяса в тюбиках. Второе – глинтвейн из сухофруктов с печением «Альфа Центавра» в вакуумной упаковке. Третье – видеокассета со знаменитым блокбастером «Армагеддон-2»!
«Грибы серушки. Вкусно! Выгодно! Доступно!»
«Семья ветерана гондурасской войны, вынужденная бросить жильё в Харбине, материально нуждающаяся, примет в подарок автомобиль – иномарку, желательно – новый. С отечественными моделями просим не беспокоить».
Наконец дорога освободилась, и Андрей проследовал к двери, с которой на него угрюмо смотрели вековые сосны и ели, окружающие Улуг-Хемскую котловину.


ДРИНК  № 2

Народа заметно прибавилось. Накурено было уже до синей дымки, скрывшей нехитрую лепнину на потолке. Повсюду слышались оживлённые разговоры. Обсуждался в основном вчерашний хоккейный матч сборных России и Камеруна и в частности гол, забитый мастерским щелчком вратарём камерунцев. Валька Глаз-Алмаз, напевая песенку про ледовую дружину, жонглировала бутылками и пластиковыми стаканчиками с поражающей воображение скоростью. Очередь продвигалась энергично.
Андрей поздоровался с Саней Гуманоидом, специализирующемся на различных сантехнических чудесах. Сане было под сорок, в далёком прошлом он работал снайпером на оборонном предприятии, а последние семь лет добросовестно трудился на удачливого челнока Валерия Каблукова, работящего, но сильно пьющего. Саня употреблял исключительно шампанское. Дневная норма была две бутылки. За один заход Гуманоид выпивал два стакана. Андрей, взяв всё те же полтинник и сок, притулился рядом с ним на стеклянный прилавок-холодильник, заваленный консервами с надписью «Царь-рыба: Мойва Каспийская Пряная» и супами-скороварами «Крайна Мрий».
- Слышал про Змеяна? –  Андрей покосился на Саню.
- Враньё это всё, если ты насчёт вязалова.
- Как так?
- Отмазался он. Вернее брат его, Лаэрт шашлычник, отмазал. Пока, по крайней мере. Говорят, сам Пазий на Змеянов зуб имеет. Но у них крыша тоже будь здоров. Сейчас Альберт с Лаэртиком в главной сауне рынка отвисают с кем-то из администрации, проституток штук двенадцать туда подвезли, я видел. Так что жив-здоров наш арменак.
- А как же оружие, которое у него нашли?
- Да что там оружие, в первый раз, что ли? Ты вспомни, в прошлом году ему вообще каких-то мушкетов и пищалей подложили, да ещё журналов для педерастов. Альберт потом прилюдно на цирковой площади часа три с взводом шлюх совокуплялся, во все газеты попал, чтобы только плохого про него не подумали.
- Значит, сегодня облавы может и не будет.
Гуманоид залпом осушил граненый стакан игристого вина.
- Не скажи, под Арчибальдыча копают серьёзно, неизвестно, что теперь выкинут. – Гуманоид заговорил в полголоса. – Кстати, слыхал, что писюреки придумали… Оказывается теперь без их разрешения нельзя ездить на джипах и фиатах. Разрешение визируют Змеян и шаман ихний.
- Сам Бельгеэ?
- А то.
- А визирует отпечатком своего пальца? – Андрей махом опрокинул стаканчик.
- Откуда знаешь? – Гуманоид прополоскал горло шампанским.
- Догадался. Писать он уж точно не умеет.
- Да и не надо ему уметь. У него ведь третий глаз открыт. Он наши мысли на расстоянии читать может.   Давно бы уже всех нагнул, если бы до «Анапы» не дорвался. Они же вообще про огненную воду всего лет пятьдесят назад узнали. А наш как приехал, уж не известно как именно эту гадость надыбал, бутылок по восемь, говорят, за день глушит. И, самое страшное, не угадать, когда он нас исследует, а когда нет. И будущее знает…
- Будущего нет, – Андрей философски потеребил подбородок. – Или, другими словами, оно в наших руках.
Гуманоид скептически-укоряюще посмотрел ему в глаза и вышел из кильдыма. Андрей последовал за ним.

Около прилавка переминалась с ноги на ногу симпатичная девушка, одетая, по последней моде, во всё обтягивающее и подчёркивающее. Миклован, похотливо теребящий усы, пытался привлечь её к своему месту, но, видимо, с противозачаточными тампонами девушка уже была знакома.
«Себе их засовывай, дядя», – услышал Андрей окончание их беседы. Девушка купила у него миксер-щекотун и размагничиватель кипячёной воды. С такой милашкой можно и в Эфиопию рвануть. Впрочем, там ждёт принцесса, думал Андрей, глядя на стройные ножки. Мило и, вроде как, двусмысленно улыбнувшись, девушка удалилась.
- К тебе такие крали ходят, а ты по кильдымам отираешься, – нарочито громко сказал Миклован.
Кому кильдым, кому вагон с игуменом. Да и вообще, пошёл он к чёрту, будет меня учить. Всё поститься призывает, а сам жрёт без конца. То лаваш, то икру баклажанную, то рыбу непонятную. Баба его еле успевает подносить. Вон, хвалился, пирогов с солёной бобрятиной на сегодня напекла. Постная пища, говорит. В писании упоминается. Из Канады ему, вроде, дядя-единоверец в качестве гостинца прислал. Ну и хрен с ним, и с дядей его.
«Великий русский геометр». Кроме Лобачевского никаких геометров не знаю. Подходит, кстати. «Супер-звезда российской эстрады». Первая «К». Не считая букв, Андрей вписал – Кобзон. «Горная система в Чехии». Татры. Эх, нам бы Татры вокруг области кто построил, сейчас по-летнему одевались бы. «Ракоед». Енот. Я сам ракоед, ещё какой. С пивом, желательно фирменным, «Heineken» или там «Оболонь», с полсотни легко умять можно. Интересно, как там, в Эфиопии с этим? На всякий случай, бутылок шесть хорошей водки с собой надо будет взять. Всё-таки потеплело. Андрей стянул перчатки и расстегнул воротник. Скоро, уже скоро, из зимы в лето, из серой обыденности в многоцветное приключение, скоро!
- Подайте, Христа ради, сироте, от поезда отстал, деньги, документы, вещи украли, на операцию не хватает, дом сгорел, воину-интернационалисту до Хабаровска доехать, орден Кутузова в ломбарде, не пил со вчера…
Перед Андреем стоял неопределённого возраста субъект, одетый в женское кремплиновое пальто и ботинки от коньков. Подмышкой он держал костыль, голова его аритмично дёргалась, заплывшие глаза не в такт мигали. Произнося эту абракадабру, он непрерывно сплёвывал, пальцы протянутой руки были испещрены наколотыми перстнями.
- Ну, дай, браток, не жмись, трубы горят, – осклабился нищий. – Монтана лежит, помирает, встать не может, Каношу на ветряк оформили. Добавь трояк, будь другом!
- Не надо мне только песни про Каношу петь, – Андрей презрительно посмотрел на попрошайку. – Я видел его час назад. Он свой фальшивый протез пристёгивал. А Монтана ему макияж болезненный накладывал. Знаю я твоих корнеплодов. Так что вали отсюда, пока дядю Стёпу не позвал.
- Да ладно тебе, братан, жалко трояка, дай хоть рваный.
- Рваные были при большевиках, а сейчас… Стой, как тебя кличут?
- Полоскун.
- Любезный, ответишь на вопрос, получишь пол уе. Известный бразильский футболист, но не Пеле.
- Гарринча, – раскатисто выпалил кавалер ордена Кутузова и протянул руку.
- Нет, четыре буквы…
- М-м-м, четыре буквы, м-м-м, я же знаю, знаю же, м-м-м… А есть открытые буквы?
- Есть. Зебра, в смысле «З».
- М-м-м, сейчас-сейчас. Ревелино не подходит. М-м-м, вот чёрт, знаю, но не помню. Как же там его… М-м-м… Братан, может, кинешь монету для прочистки мозгов, я тогда вспомню.
- Всё, господин Полоскун, ваше время истекло. Валите отсюда к такой-то матери.
Сказано было веско. Бродяга моментально прекратил клянчить деньги, как-то печально посмотрел на Андрея и побрёл дальше, предоставив на всеобщее обозрение острый акулий плавник, выглядывающий наружу сквозь большую прореху на спине.
«Во, блин! – Андрей даже присвистнул, – Что же за гадость надо употреблять, чтобы заполучить такую радость между лопаток?» Поговаривали, что из Диких секторов пси-челноки привозят какое-то пойло в опломбированных грелках. Называется «Пружина Калашникова». Продаётся за копейки, а долбит получше ЛСД. Но вот последствия непредсказуемы. У кого плавник на спине, а у кого пупок на лбу или чего похуже. Вон, Валюха ослепла, после глотка этой мерзости. Это когда она работала в «Закусочной № 1». Недаром писюреки забивают до полусмерти тех, кто приторговывает «Пружиной».
Вернёмся к нашим баранам. Что мы имеем – два висячих вопроса. Футболист и шахматист. И никаких намёток. Ну, бог с ними, дождусь Гришу, он точно должен знать. Продолжим. «Рыба, получаемая при смешивании пива и водки». Ёрш. «Штат США». Неужели Оклахома? Нет, подходит Алабама. А хорошо водочка пошла. Легла туда куда надо. Следующий раз на запивку надо будет яблочного сочка взять, для разнообразия. А впрочем, лучше не мешать. О, ещё один «Штат США»! Оклахома? Нет, опять мимо. Вермонт получается. Вермут вишнёвый под бутербродик с балычком и помидорчиком! Цимус! «Фигура высшего пилотажа». Штопор. «Высокогорный длинношёрстный бык». Як.
Послышался неясный шум. Андрей выглянул из-за прилавка и обомлел. Ваня Супинатор, по жизни спокойный, как чемодан, жестоко избивал старуху – сборщицу податей на строительство церкви. Несчастная лежала в грязи, прикрывая голову ящичком из оцинкованного железа, с намалёванным на боку чёрным крестом, а Ваня молотил её ногами, неистово ругаясь и вереща, как слон.
Миклован и Андрей бросились к Супинатору, норовившему попасть солдатским сапогом старухе в висок. Оттащили разгорячённого Ванятку прочь от повизгивающей старухи. Фуйло помог ей встать, отряхнув сиреневый передник с красочной вышивкой, изображающей копию картины «Тайная Вечеря» руки Сальвадора Дали.
- Что случилось, Ваня!? – Миклован грозно зашевелил усами. – Как ты можешь поднимать руку на богоугодного человека!?
- Я этой суке череп проломлю! – Супинатор рванулся к ненавистной бабке. – Эта падла кинула меня на триста уе! Держи её!
- Как это! – Фуйло поймал за воротник, пытающуюся улизнуть старуху. – Она… тебя… киданула…
- Андрюха, да не тяни за рукав! – Ваня немного успокоился. – Прикинь, продал я четыре катушки с белой оплёткой. Стою, деньги в руках, объясняю клиенту, как с ней надо работать. Подходит эта тварь, вырывает у меня капусту из рук и в свой ящик её тулит. Говорит: «На божье дело, сынок, денежка твоя пойдёт». Я убью её! Что я Полотенцесушителю скажу! Что, сука, отвечай!
- Сейчас Всемирный Змей возникнет, двоих-троих точно утянет, дед чувствует, – выключив точило, произнес сквозь зубы дядя Вова. – Дед в кильдыме лучше отсидится, на кровь и сопли смотреть не могу, как бы не стошнило…
- Потише, Ваня, в самом деле, расшумелись, – сказал Андрей, держа Супинатора за талию. – Отойди от греха подальше. Пусть Змей её одну тянет.
Миклован трижды перекрестился.
- Как тянет? Надо деньги забрать!
Со стороны юрты шамана послышалось грозное цоканье копыт. Над пёстрой базарной толпой возникла лошадиная голова, украшенная специальными солнцезащитными шорами фирмы «Polaroid». Правил лошадью писюрек Салават Джетгоев, для приближённых Саляфа. Гиканьем и нагайкой, сплетённой из сыромятных полосок кожи марала, он прокладывал себе дорогу в людской гуще к месту происшествия. Саляфа был ответственным за мелкие происшествия в этом секторе. Он выступал судьёй, исполнителем приговора и разводящим сторон в случаях, подобных происшедшему с Ваней Супинатором. Лет восемь назад Джетгоев окончил Львовское военно-политическое училище, благодаря которому неплохо выучил русский язык и говорил лишь с незначительными ошибками. Его ярко выраженное скуластое, монголоидное лицо морщилось в презрительной гримасе. Гладко выбритая спереди голова, согласно национальной традиции, сзади была увенчана тугой косой с вплетённым в неё боевым серпом из нержавейки. На широких плечах небрежно болталась длиннополая, расшитая яркими картинками из жизни скотоводов-тоджинцев, шуба со стоячим воротником. Осиную талию перетягивала широкая портупея времён гражданской войны. На ней висели: пейджер, украшенный меандрическим орнаментом мешочек с хомусом – губным варганом, обязательным для писюреков музыкальным инструментом, фирменный кожаный футляр с зажигалкой «Zippo» и тёмно-лиловая шапка с наушниками. Её пёстрый купол венчала шишечка в виде плетеного узла. На ногах Саляфы матово поблёскивали кожаные сапоги с заострёнными носами, загнутыми вверх, как тапочки старика Хоттабыча. Лошадь цвета воронова крыла украшала расшитая серебром попона и богатое седло из крокодиловой кожи фирмы «SACA», со спойлером, по которому при остановке бегали красные огоньки, а если скакун осаживал назад, то слышался противный женский голосок: «Осторожно, моя кобыла двигается вспять!»
Подъехав к прилавку Супинатора, Салават издал резкий гортанный крик. Он ловко спрыгнул и, взяв лошадь под узды, строго сказал:
- Все участник кипежа строиться!
Ваня и старуха – сборщица податей стали перед ним, покорно склонив головы, опустив руки по швам. Остальные моментально разошлись по своим местам, напряжённо прислушиваясь. Андрей тоже скрылся за горой товара, невидящим взором уставился в кроссворд.
- Говори ты, – молвил Саляфа, указывая пальцем с перстнем-болтом на Ваню.
- Да я, деньги…
- Имя! Ты правил забыла? Ты кто?!
- Иван Курепин, Супинатор. Субреализатор. Место номер сто десятое, Гриши Полотенцесушителя, фамилии не знаю.
- Кому платишь?
- Гриша вашим платит. Сухэ Ильгэндэ собирает. И товаром отвечает.
- Так, теперь ты, – Саляфа повернулся к старухе, похлопывая нагайкой по голенищу.
- Коровина Алла Сергеевна. На храм святого Герасима Гагринского собираю, – пролепетала она, зажимая между ног помятый ящик с чёрным крестом на боку и размазывая по лицу кровь и сопли.
- Какой проблема? Говори, Супинатор.
- Я получил три стольника за товар, хотел на свет через них посмотреть, не фальшивые ли. А эта дура выхватила их и в ящик свой запихала, сука. Ёще сказала: «Молодец, отрок, помолимся с сёстрами за тебя и твою торговлю. На святое дело жертвуешь». Как я могу жертвовать? Мне Гриша всего двенадцать уе в день платит, а жильё, алименты…
- Стоп! – прервал его Саляфа. – Он правда говорит? – и строго посмотрел на старуху сквозь щелки век.
- Попутал меня бес, – заскулила, всхлипывая, неудачливая сборщица податей. – Я ведь подумала, что он мне деньгами машет, ну и поторопилась… И, что делать, ящик опломбирован и заперт, ключ у игумена… Отпусти меня, родненький, я в школе тридцать лет завучем проработала…
Андрей удивлённо вскинул брови. Внимательнее глянул на бабку.
- Молчать! Мне ясно – я думать… – строго прервал её писюрек. – Моими устами глаголет Бельгеэ, да хвалится имя его. Будет так, как я скажи. Ящик открыть. Триста уе вернуть Супинатору. Старуха пятьдесят уе мне за развод и два, нет три таракана в спичечной коробка. Супинатор мне даёт тоже пятьдесят уе за издержка. Фуйло!
Женька, испуганно втягивая голову, моментально возник перед Салаватом.
- Тебе штраф сто уе, два, нет три таракана в спичечной коробка и десять ударов нагайка. Деньги сейчас, нагайка в тринадцать ноль-ноль.
Довольные таджики захихикали, пряча улыбки в замусоленные рукава.
- Меньше болтать! Шаман всё слышать! Молись ему, он добрый сегодня. Завтра Шагаа. Великий праздник. И День стрижки волос. Поэтому он тебе конфискация простила. Неси открывашка консерва, быстро! Ящик будем дырка делать.
Бесконечно удивлённый проницательностью шамана и радующийся легкому возмездию, Фуйло побежал к своей палатке, где его уже ждала подурневшая от тягостного предчувствия Линда. Она угодливо протянула ему на встречу коробку с электрооткрывателем консервов «Bosch» на пьезоэлементе. Глупо приоткрыла рот.
- Сейчас, Салават Базарбаевич, сейчас, в лучшем виде откроем, – засуетился Фуйло, распаковывая и настраивая хитроумный агрегат. – А можно, я вместо себя на плётки жену пришлю? Из-за неё я прокололся, помянул вас всуе…
- Можно не вместо, а вместе. Давай быстро, а то нагайка добавлю!
- Всё, всё, уже готово, – Фуйло приложил похожий на утюг агрегат к крышке зажатого подмышкой ящика для податей, и с важным видом нажал на кнопку пуска. Раздался жуткий скрежет. Агрегат вырвался у него из руки и, описав в воздухе над головой писюрека замысловатую дугу, упал к ногам в сапогах с закрученными к небу носами и завертелся юлой на грязном асфальте. Салават ловким ударом рукояти нагайки разнёс злополучный открыватель на мелкие кусочки.
- Шайтан! Я что здесь, игрушки играть? Фуйло, – двадцать уе ещё штраф! Неси ящик к точила! Где Вовка-мастер!?
Посеревший от страха Фуйло угрюмо поплёлся к молчащему станку. В окне кильдыма мелькнула злорадная физиономия дяди Вовы. Выходить он явно не собирался. Его очень забавляла сложившаяся ситуация. Видно было, как он корчил рожи и хохотал, широко открывая беззубый рот.
Фуйло включил точило и уже, было, поднёс злосчастный ящик к стремительно вращающемуся кругу, как вдруг, его остановил мягкий проникновенный голос.
- Не бери грех на душу, сын мой.
Сквозь толпу зевак протиснулся невысокий мужчина в длинном до пят чёрном пальто. Народ вокруг ахнул. И было от чего! Мужичок, как две капли воды походил на основателя исторического материализма, автора бессмертного «Капитала». Чёрные с проседью кудри прикрывала высокая меховая шапка с золочёным крестом на манер кокарды. На ногах двумя тракторными гусеницами бугрились ботинки «Катерпиллер». К груди пухлые ручки с чётками прижимали дермонтиновый дипломат с надписью: «Мощи и лубки».
Выбритый череп Саляфы покраснел от негодования. Но Карл Маркс, предвидя вопрос, монотонно представился.
- Игумен Артемий Краснолиманский. Священнослужитель церкви Герасима Гагринского, святого великомученика.
Послышался  режущий ухо дребезг и приглушённый стон. Миклован, раболепно падая на колени перед святым отцом, зацепил свои неликвидные вёдра-пингвины. Салават даже ухом не повёл, язвительно спросил, проявляя осведомлённость в церковной иерархии:
- А чего ж ты, батюшка, в церкви служишь, а не настоятелем в монастыре?
- Пути Господни неисповедимы, сын мой. Я слышал ваш разговор. Вот тебе пятьдесят уе за ошибку сестры моей, а это отроку – триста. Не надо вскрывать ящик – грех, – Артемий вытащил из кармана пальто заранее приготовленные купюры. – А ты, Алоиза, продолжай божий промысел. Бери ящик и ступай. Возьми вот ещё… – он порылся в дипломате, – образа святых. Меняй их на деньги и будь смиренной. Ну, с Богом.
Старуха с поклонами приняла картонные иконки. Неуклюже пятясь задом, растворилась в людском потоке. Довольный писюрек небрежно взял деньги у игумена, повелительно кивнул Супинатору и Фуйло. Те покорно расплатились. Салават без лишних слов, лихо вскочив в седло, покинул сектор, рассекая надвое взволнованную толпу, словно могучий чёлн бурные воды Енисея.
Игумен подошёл к Микловану. Оценивающе окинул взором аккуратно разложенные на подсобном прилавке библию, псалтырь и «Небесную Иерархию» Дионисия Ареопага. (Книгу о тантрическом сексе Миклован ловко втиснул в упаковку с памперсами для пиволюбов). Похлопал согбенного торговца по спине и сказал:
- Вставай, сын мой, вставай. Негоже возвышать прилюдно мою скромную персону. Вставай и расскажи мне лучше, велика ли будет твоя жертва храму на этой неделе.
- Как хорошо, что вы пришли, батюшка, – увиливая от прямого ответа, Миклован приложился губами к пальчикам-сарделькам, – прямо к ленчу. Я вас хочу угостить. У меня есть чудные пироги с бобрятиной!
Батюшка изумлённо склонил голову, а Миклован принялся судорожно разворачивать тряпицу с сухим пайком, приговаривая, что бобёр – полузверь, полурыба, а значит пища постная, можно и откушать. Игумен недоверчиво переваривал про себя заморское слово «ленч», но ноздри его уже ловили дивный запах пирожков.
Появился дядя Вова, вступивший в период веселья и разговоров о рыбалке. Он уже нанял цыган и теперь шёл пританцовывая под «Очи Чёрные», исполняемые в две скрипки. Фуйло темнее тучи уселся на привезённый Абрахамсом пылесос-хлеборезку, устремив взгляд в никуда. Супинатор общался с новым клиентом. Вольфганг и Себастьян зазывали покупателей, но почему-то на родном языке. Квентин опять врубил на полную свой козлиный «Юкатан». Андрей, подумав, что, как кстати не появился Змей, углубился в журнал.
«Коренное население Северо-восточного Китая». Китайцы что ли? Да нет, тут на «М»… Маньчжуры! «Столица Баварии». Мюнхен. «Уменьшительное, настоящее имя Ринго Старра». Ну, это каждый дурак знает. Ричард. Стоп, тут всего три буквы! Ричард – полное, а уменьшительное…
- Дык, ёлы-палы, в натуре! – клиент с чудовищным кацапским произношением отвлёк Андрея от кроссворда. – Братишка, бубны-промокашки есть? Насыпь пару штук. И ещё холодной сварки пару. И… и… ещё… чего ещё есть… А, вот – десять лягушек-синоптиков! Бабам своим подарю. На восьмое марта. И жидких гвоздей пару галлонов. Есть куда налить? Есть? Тогда уж давай четыре. Будем забивать! Ха-ха-ха! А тряпки-зубочистки… Кончились, жаль. А волшебные тюбики с трещоткой? Тоже нет? О, братишка, а чё это за фотка у тебя под прилавком стелется? Да тут японец какой-то…
Андрей рассовал купленный товар по пакетам. Взял деньги и фотографию. Глянул и обомлел, забыв преподнести подарок от фирмы говорливому покупателю. С карточки на него смотрел улыбающийся Себастьян, вальяжно развалившийся в кабриолете «BMW» на фоне фешенебельных небоскрёбов. Он был в пробковом шлеме и с сигарой в зубах. Андрей перевёл взгляд с фотографии на зазывающих покупателей братьев Насруллоевых. Никаких сомнений, одно лицо. Он перевернул карточку и прочитал корявую подпись: «Салам алейкум из Мюнхен! Ich liebe Dich! Твоя Вильгельм фон Нассерман». Но почему Вильгельм? Андрей замахал загадочной фотографией над головой, зовя таджиков к себе. Подошёл ехидно улыбающийся Вольфганг, из братьев он был самым общительным и более-менее разборчиво говорящий по-русски.
- Получила Фуйло, плохой слова сказать, теперь думать, – Вольфганг поделился приятной для себя новостью с Андреем.
- Вольф, эта фотка около моего прилавка валялась, не ваша, часом?
- Э, мой, мой брат фотография, как к тебе попал? Наверное, ветер от пилесос Фуйла сдула. – Вольфганг бережно взял у Андрея жилистыми руками дехканина своё таинственное изображение.
- У тебя же брата Себастьян зовут. А там подпись – Вильгельм.
- Правильна. Наш папа Людвиг есть семь сыновей. Я, Себастьян и Вильгельм – тройняшка-близнец. Ещё Карл, Альбрехт, Якоб и Ганс. Триста лет сзади моя предок Бальдур фон Нассерман приехала в Московия из Бавария искать служба у царь Пётр Первая. Потом женился на дочь главный повар крымский хана. Потом занялся торговля-морговля. Из Крым в Россия – кишмиш, овощ, дыня. Из Россия в Крым – шмотка, цацки европейский. Потом война, турки победила, Бальдур с жена бежала в Бухара. Там принял ислам, ещё три раз женился. Построила дом, посадила сад, изменила фамилий по-муслимски. Вот так появился наш диаспора – немец-тюрк Насруллоевы. Известный диаспора. Наш родственник курбаши Фридрих в тридцатый годы много страх наводил на ваш красный командир. За его голова большие таньга обещал сам главный командир Кремль. Однажды его почти поймал один зелёный фуражка. Но дедушка ускакал со штыком в спине. Он сам вытащил этот кинжал и сделал его, как это по-русски, реликвия. Он теперь у нас хранится в наследство. Ференц его сегодня приносить, точить у дядька Вовка. А у старейшины нашей диаспора Бальдур в Германия была брат – Яльмар. Он имела гаштет в Мюнхене, гаштет – по-наший чайхана, только с пивом. Его потомок фрау Гертруда сейчас богатый, имеет в Мюнхене сеть кильдымов. Она нашёл нас через Красный Полумесяц и прислал вызов. Мы собирать денег, мала-мала, хватить один билет купила. Поехала Вильгельм. Он в армия в ГДР служила хлеборезом. Он нам посылка прислала и письмо. В посылка короткий штаны кожаный на лямках и этот шапка.
Андрей впервые внимательно рассмотрел головной убор Вольфганга и с удивлением узнал в нём тирольскую шляпу с пёрышком, точно такую же, которая была надета на Гитлере на картине «Фюрер на охоте», которую Андрей видел в каком-то историческом журнале.
- Ну и как там живётся ему?
- Ой, хороший жизнь пишет. Фрау Гертруда ему машина купил, в медресе устроил немецкий язык учила. Пишет, Гертруда-апа обещал, как немецкий знаешь, будет, главный в гаштет сделает. А там – вай, хорошо. Пиво сколько хочешь, плов кушай, девка голый танцует, гонжубас кури… – Вольфганг мечтательно зачмокал губами.
- Ну, а что же вы не едете? – спросил Андрей.
- Денег мало, торговля совсем плохой, – со вздохом ответил Вольфганг. – Милисия деньги отнимает, бьёт.
- Да, надо рвать вам отсюда, тем более такая возможность есть.
- Спасибо за фотка, Андрей, кильдым идёшь – меня зови, я проставляться.
- Да ладно, Вольф, свои люди…
Не успел Андрей закончить фразу, как Вольфганг, уже смотался к себе и протянул ему килограммовый пакет кураги.
- Куший, дуруг, на здоровье, – сказал благодарный тюрко-немец.
- Очень благотворительно влияет на сердце, – к Андрею приблизился игумен Артемий, с аппетитом поглощающий очередной пирожок, – содержит массу калия.
- Угощайтесь, – Андрей протянул батюшке пакет, – я её всё равно не ем, изжога одолевает.
- А это потому, что пьёшь без меры, – в разговор вмешался Миклован, жадно поглядывая на сушёные абрикосы, – и посты не соблюдаешь. Вот я питаюсь нормально и никаких желудочных проблем. Как говорится, бери пример со старших. Я…
- Смири гордыню, Миколай, – игумен, отставив мизинчик, отправил последний кусочек в дебри пышной растительности; «в область рта», – констатировал про себя Андрей, – возлюби ближнего своего и…
Закончить игумен не успел. Словно вихрь к ним подлетела растрёпанная, без головного убора и в лёгком пальтишке жена Миклована Света. В глазах её одновременно читались смятение, ужас, раскаяние, упрёк и надежда. Переведя дух, она обратилась к мужу:
- Коленька, ты уже перекусил?
- А как же, сам откушал и отца Артемия угостил.
- Знатная пища, матушка, – игумен сыто рыгнул и перекрестил рот.
- Коленька, – Света всхлипнула, – я тебе сказала вчера, чтобы ты взял из холодильника газетный свёрток с пирогами, а ты что взял?
У Миклована задёргался левый ус. Он, гулко сглотнув, спросил:
- Что?
- Ты взял коробку из-под печенья!
- Но там тоже были пироги! – Миклован сердито зыркнул на жену.
- Да, пироги, – слёзы оросили Светины щёки, – только с зайчатиной и вшами.
- Какими ещё вшами?!
- Для тёти Нади. У неё желтуха. Я у цыганок на Брехаловке купила-а-а! – Света разрыдалась в голос.
- Да я тебя сейчас убью, бля… блярва, – Миклован в поисках орудия убийства выхватил из ведра-пингвина горячий ещё кипятильник, сделанный в форме распятия, – ты же… ты…
- Не убий! – Артемий Краснолиманский воздел указательный перст в небо и рухнул без сознания.
Миклован бросился к поверженному игумену. Встал на колени перед бездыханным телом. Приложил ухо к необъятной груди. Растерянно огляделся, в поисках помощи. И она не замедлила явиться в лице дяди Вовы, который уже отпустил скрипачей, подарив им пару морских кортиков и точильный камень с личным автографом. Мольба в глазах нелюбимого соседа по прилавку тронула сердце, размягчённое горилкой настоянной на тополиных почках. Поправив флажок на шапке, он, разрубая ладонью воздух, отчеканил:
- Дед знает. Нужно сделать искусственное дыхание. Мы на заставе так оживили одного басмача.
Миклован внял совету с полуслова. Энергично помассировав грудную клетку батюшки, он отыскал в кудрявой бороде пухлые губы, раздвинул их своим языком и сильно выдохнул.
Отец Артемий очнулся мгновенно. Перед самым своим носом он увидел вытаращенные от усердия глаза Миклована и ощутил на своих устах жаркое лобзание. Игумен пришёл в ужас. Ему почудилось, что сам Сатана совращает его, предлагая плотские наслаждения.
- Изыди, диавол! Глумишься над постом и ещё впадаешь в содомский грех! – Миклован ощутил на своих рёбрах крепкие кулаки батюшки. – Анафема!!! Изгоняю тебя из церкви! – Священник поднялся, отряхивая голубые колени джинсов «Дизель». – Десять… Нет! Двадцать раз на коленках вокруг вагона! Сорок раз «Отче наш» с выражением и знаками препинания! И запрет на разговение после Пасхи!
Миклован, облокотившись на прилавок, стоял белее простыни. Ему казалось, миг, и он сейчас умрёт. Или земля разверзнется у него под ногами, и пожрёт его адское пламя. Или явятся ангелы небесные и обрушат на него свои огненные стрелы. Но больше всего его пугал шестикрылый Серафим, представляющийся ему почему-то в виде лупоглазого Буратино, летящего в поднебесье на велосипеде «BMX» с моторчиком. А батюшка безжалостно добивал его своими словами.
- За свой счёт закажешь у жестянщика купол на вагон. Привезёшь два… нет, три ящика «Кагора» и мешок муки для просвирок. И… – игумен на секунду задумался, – пожертвуешь пятьсот уе на строительство колокольни.
Игумен, не дожидаясь скулежа Миклована, развернулся и пошёл, по-солдатски, делая отмашку правой рукой. Андрей понял, что сейчас рассмеётся и, дабы не допустить богохульства, схватил журнал и громко прочитал, обращаясь ко всем:
- «Летательный аппарат Бабы-Яги».
- Ступа. Дед знает. Внучкý сказки читаю. – Дядя Вова изобразил руками ступу.
Миклован, обхватив голову руками, изошёлся в рыданиях. Слёзы в три ручья змеились по его щекам, звонкой капелью стекали по поникшим усам. Его жена, дрожащая, как точило дяди Вовы, пыталась убрать с прилавка режущие и колющие предметы.
- Ну, успокойся, Коленька, может, обойдётся как-нибудь…
- Хотел мотоблок купить, – сквозь всхлипывания запричитал Миклован, – и агрегат – постную шаурму делать, всё пропало!
- Успокойся, – Светлана погладила мужа по спине, – маменька моя в деревне трёх хряков забила и продала. Мне восемьсот уе на телевизор передала… Ну, и Бог с ним. Всё равно ты спокойно смотреть не дал бы. Вот деньги, возьми.
Она вытащила из декольте свёрнутые в трубочку купюры. Моментально переставший рыдать Миклован, принял у жены деньги. Широким жестом утёр нос. С нескрываемой злобой посмотрел по сторонам.
- Есть Бог! – вымолвил он. – Какой к чертям телевизор? Бесовский ящик! Вот куплю мотоблок, два гектара картошкой засадим. И шаурму будем из тыквы делать и на главном проходе продавать. Салават место обещал дать. Ладно, иди домой, Света. Наколенники шей. Сорок кругов ползти! Святые угодники!
Убедившись, что жена ушла, Миклован достал Тантрический трактат и укрылся им от окружающих, всем видом давая понять, что не желает ни с кем общаться.
«Не везёт сегодня соседям. Миклован, Супинатор, Фуйло – сплошное попадалово», – подумал Андрей. Один дядя Вова не горюет. Купил у бабки-газетчицы последний номер «Soldier of Fortune», посмеивается и картинки рассматривает. А мы клеточки порассматриваем. «Американский режиссёр, «Нечто», «Вампиры». Пас, тут без Крэйзи делать нечего. А вот и он сам из кильдыма выходит. На ловца и зверь бежит.
- Квентин, на секунду можно, – Андрей призывно махнул журналом.
- В унисон не попадаем, Андрюша, – сказал подошедший Крэйзи. – Раньше всегда в кильдыме встречались.
- Квентин, ты знаешь, режиссёра фильмов «Нечто» и «Вампиры»?
- О-о, «Вампиры» – это что-то! Карпентер, конечно. А «Нечто» вообще классика жанра!
- Видал дед ваших вампиров-вурдалаков, внучку сдуру кассету купил, – подключился к разговору дядя Вова. – Сначала вроде как убили всех, а потом эти, как их, мутанги как полезут! Когда я на иранской границе служил, там, в горах такой мутанг озорничал, местные его Большой Тенгизка называли. Овец в лес утаскивал и баб молодых подкарауливал. Бабам, говорят, даже нравилось.
- Ну ладно, я пошёл, – Квентин, ухмыльнувшись, сделал ручкой.
«Составляющая космического аппарата». Ступень. «Поэма М. Ю. Лермонтова». «Мцыри». «Мини трактор». Мотоблок – мечта Миклована.
- Андрюха, помоги с агрегатом Менелаевны разобраться, – позвал Андрея к своему прилавку оживившийся Фуйло. Около палатки стоял знакомый всем реализаторам импортных новшеств покупатель по кличке Нептун. Прозвали его так за вечно потную физиономию и просто из-за внешнего сходства с древним божеством. Он был необычайно падок на всё оригинально-новое, желательно электронно-механическое. Покупал не торгуясь, чем снискал себе любовь и уважение торгового люда.
- Вещица интересная, – Нептун поздоровался с подоспевшим Андреем. – Я заберу, только проверьте. Сколько, говоришь, я должен? – он повернулся к разматывающему какие-то провода и шланги Женьке.
- Вообще четыреста восемь. Но для вас, конечно же, четыреста. Без всякой накрутки, практически по себестоимости. Московская цена плюс дорога и накладные расходы!
«Ничего себе накрутил, – подумал Андрей. – Менелаевна  за двести тридцать поставила. Хочет всё попадалово за один раз покрыть. Грубовато, даже для богатого Нептуна. Пострадает когда-нибудь Фуйло от своей алчности».
- А паспорт на русском? – спросил Нептун.
- Да в том то и дело, что нет. Вещь абсолютно новая, даже в каталоге её нет, – начал оправдываться Фуйло. – Но всё на картинках показано, сейчас соберём и проверим.
Женька, Линда и примкнувший к ним Андрей начали сборку диковинного агрегата, руководствуясь не столько похожими на ребусы картинками, напечатанными в далёкой юго-восточной Азии, сколько своим профессиональным чутьём. Примерно через десять минут все концы были прикручены, консоли установлены, верньеры выведены в нулевое положение.
Агрегат выглядел очень солидно. Тёмно-серого цвета с серебристой полосой по окружности и переливающейся надписью «Oi-Ei-Ui». Тумблера и ручки регулировки отливали никелем. Индикаторы и сигнальные светодиоды горели праздничной гирляндой. Особый интерес вызывал цветной дисплей на жидких кристаллах, ну и конечно окошко-иллюминатор, прикрываемое полупрозрачной шторкой. Всё это чудо техники, опутанное проводами и гофрированными шлангами, по форме напоминало перевёрнутую на бок цистерну. И стояло на четырёх керамических ножках в виде усечённых конусов, напоминающих сопла космического корабля.
- Включай, – Нептун нетерпеливо подтолкнул Женьку, – поторопись, а то мне ещё солонины надо купить.
Фуйло, предвкушая лёгкую наживу, деловито вдавил сетевую кнопку. Дёрнулись стрелки индикаторов, послышалось лёгкое жужжание. Над отверстием с надписью «Vacuum Cleaner» заморгал красный огонёк. Тревожно так заморгал. На дисплее высветилось длинное и непонятное предложение, заканчивающееся восклицательным знаком.
- Чой-то не сосёт, – Фуйло с досадой почесал затылок, – курва нерусская!
- Женечка, а я знаю, что надо сделать, – Линда глупо улыбнулась, – нажми вот этот рычажок. Турбо.
Фуйло ещё больше досадуя, что не ему в голову пришла такая простая идея, переключил тумблер и пробурчал:
- Без сопливых обойдёмся.
Агрегат выпустил клуб пара и мелко задрожал. Внутри его послышалось ритмичное постукивание. Фуйло, снисходительно ухмыльнувшись, победоносно посмотрел на Нептуна. Тот, запустив пятерню в роскошные кудри, восторженно застонал. Бисеринки пота обильной росой выпали на широком лбу. Линда тоном экскурсовода произнесла:
- Вот посмотрите, какой мощный пылесос. Прикладываем руку… видите, как он к ней присосался. Не оторвёшь!.. Ой, действительно не оторвёшь! Женя, выключи, пожалуйста.
- Вот это моща! – Фуйло в душе пожалел, что запросил слишком мало. – А ты молчи, дура, продолжай демонстрацию!
Машина набирала обороты. Светодиоды весело моргали, индикаторные стрелки качались словно маятники. Где-то в утробе электронного монстра гадко забулькало. Андрей, почувствовав неладное, закричал:
- Выключай быстрее!
Но было поздно. Послышался какой-то болотный, чмокающий звук, и Линда, нелепо взбрыкнув ногами, втянулась в хищно распахнувшееся отверстие. Вся, без остатка, если не считать валенка, соскочившего с её ноги во время всасывания.
- Во, бля! – поражённый Нептун хлопнул себя ладонями по животу. – А как обратно?
Фуйло, огорошенный исчезновением супруги, по-рыбьи хлопал ртом и крутил руками, как будто пытался собрать невидимый кубик Рубика. Всё произошло настолько быстро, что он не сразу понял, что же случилось. А поняв, не мог сообразить, радоваться ему или огорчаться. Наконец, здравый смысл возобладал над меркантильным желанием избавиться от надоевшей жёнушки.
- Надо ж, того, – он недоверчиво кивнул на аппарат, – выручать бабу. Может выключить, а потом…
- Да ты что!!! – Выпучив глаза, в разговор встрял дядя Вова. – Выключишь, и хана индейцам! Дай-ка дед попробует… У нас на заставе как-то поломалась картофелечистка, так я её…
Дядя Вова уверенно отодвинул шторку и нажал на клавишу с надписью «Paper». В окошке показалось виноватое лицо Линды. Откуда-то издалека послышался её обиженный голос:
- Женя, меня здесь кто-то раздевает. И тесно тут, невыносимо.
- Кто!? – Фуйло метнулся к машине. – Сделайте что-нибудь! Дядя Вова, жми, давай! Побыстрее! Её же там…
- Дед знает, – точильщик пробежался пальцами по кнопкам, аки по роялю, – дед отвечает за свою работу.
Раздался ужасающей силы взрыв, отбросивший всех окружающих в разные стороны. Пылесос заскрежетал и свечой взмыл в небо, оставив на земле десять рулонов туалетной бумаги. Затем, резко поменяв курс, он устремился на запад, в сторону Диких секторов, постепенно снижаясь.
- На свиданку к Абрахамсу полетела.
Дядя Вова, не ощущая за собой никакой вины, проводил аппарат затуманенным взором. Нептун же возбудился до неприличия. С волнением, утирая взопревшее лицо платком размером с хорошее полотенце, он затараторил:
- Жека, к чёрту солонину! К чёрту, завтра куплю! Никуда она не денется! Тащи мне пяток этих болидов! По триста девяносто отдашь!?
- Это знамение! – Миклован высунул нос из-за журнала. – Скоро придёт Армангендон!
Но его никто не слушал. Супинатор стоял столбом, с тоской поглядывая на туалетную бумагу. Таджики что-то неистово кричали по-своему. Фуйло, словно контуженный, сидел прямо в грязи, обнимал валенок Линды и качал головой. Андрей с дядей Вовой отправились в кильдым. Такое дело на сухую не переваришь.


ДРИНК № 3 (внеплановый)

В заведении их обступили со всех сторон жаждущие узнать подробности салютоподобного полёта таинственного агрегата с первым женщиной-космонавтом-реализатором на борту. Всем хотелось пообщаться с очевидцами старта. Андрей и дядя Вова с трудом протолкнулись  через толпу вопрошающих коллег к вожделенному окошку.
- Все вопросы на вечерней пресс-конференции. В письменном виде. Валюша, два двойных пограничных, – дядя Вова обратился к слепой мастерице дозировки напитков, делая Андрею замысловатый знак руками, мол, дед угощает.
Друзья примостились возле непонятно как очутившейся в кильдыме огромной концертной колонки «Marshall». Поставили на неё пластиковые стаканчики с дринками, томатным соком и маринованными дольками грейпфрутов.
- Да, такой салют и на День Победы не всегда увидишь, – произнес дядя Вова, как бы обращаясь ко всем присутствующим. – Когда дед служил на туркестанской заставе, через границу примерно так же чечены хотели переправиться. Банда из пяти человек ограбила военкомат в Грозном, мешки денег, куча оружия, и решила уйти за кордон. Ну, Андрюха, давай, за мягкую посадку. Нехай баба свою жопу не отобьёт.
Точильщик прервал сам себя и протянул для чоканья стаканчик. Андрей, всё ещё находящийся в трансе от случившегося, машинально чокнулся и, по привычке запрокинув голову, влил в себя вдвое больше обычного обжигающей жидкости. От неожиданно высокой крепости напитка он закашлялся и, судорожно запивая внезапный спазм томатным соком, осознал, что употребил что-то гораздо крепче обычного.
- Не ссы, армеец, не отравишься, – похлопывая Андрея по спине, сказал мудро улыбающийся дядя Вова. – Это специальный пограничный, три части спирта, одна «Кагора». На рыбалке хорошо греет. Дед сам изобрёл. Вот только не запивать его надо, а заморским апельсином душить. Любой стресс как рукой снимает…
- Где здесь Володя-мастер?
В распахнутую с грохотом дверь вломился детина, словно сошедший со страниц морских романов. Левый глаз его был скрыт чёрным шёлковым платком, в ухе болталось увесистое кольцо жёлтого металла. Оскалившуюся, поросшую рыжей щетиной, обветренную физиономию венчала лихо заломленная бескозырка с надписью «Espaniola». Одет он был в видавшую виды брезентовую штормовку, рваную тельняшку и матросские штаны. На ногах противно поскрипывали сапоги пятидесятого размера с чудовищными отворотами.
- Ну, к примеру, здесь, – дядя Вова махнул руками, словно разгоняя чары.
- Бенджамен Ган, смотрящий за такелажем, – представился здоровяк. – Серёжка Абрахамс к тебе послал, чтоб его кривая акула съела. Багры, тысяча чертей, за сезон затупились. Вчера этот наш, автор сюжета, рыбу-пилу ему в задницу, Валерка Постоялов, инвентаризацию проводил, нашёл багры эти, прóклятые Посейдоном, раскричался, как морской лев, мол, скоро съёмки, будь они неладны, а инвентарь в непотребном состоянии. В осветители, кричит, разжалую, гарпун ему в ухо. Спасибо Абрахамсу, посоветовал к тебе обратиться. Сделаешь как надо – литр рому с меня, помимо пиастров.
- Дед за свою работу отвечает, – дядя Вова, поправил на своей шапке флажок с аналогичным заклинанием и направился вместе с Беном к выходу.
Андрей тоже было встал, но его остановил, молнией влетевший в кильдым Крэйзи. Он без очереди взял свой мудрёный напиток и с видом заговорщика расположился рядом с приятелем.
- Что-то ты зачастил, Квентин. Только недавно омолаживался, – Андрей беззлобно рассмеялся.
- Змеяна отравили! – не отвечая на подколку, Кудрявцев лихорадочно отхлебнул прямо из стакана, забыв про соломинку .
- Как это, он же в сауне…
- В сауне одна из проституток всадила ему в мягкое место шприц со спидом.
- С чем!?
- Ну, с кровью, заражённой спидом! Говорят эта девка – человек Пазия, капитан внутренних дел или чего там… Змеян в ужасе! Охрана лютует! Жди неприятностей, Андрюха.
- А что же с этой… с капитаном?
- Допросили и бросили в топку. Вот такие дела. Отмучался наш Арчибальдыч со своей татуировкой.
- С какой ещё татуировкой?
Крэйзи не ответил. Рассеянно зевнув, удалился. Андрей почувствовал растекающееся по всему телу ласковое тепло. Окружающие лица завсегдатаев кильдыма вдруг показались ему до умиления родными, а истории со Змеяном и с полётом Линды анекдотически смешными. «Я неудержимо пьянею, – осознал он, – срочно на воздух. Я ещё и половины не разгадал. Ну, дядя Вова, удружил. Похавать надо, срочно». С этой мыслью Андрей нетвёрдой походкой покинул кильдым.

Возле прилавка Фуйла толпился народ. Кто бестолково охал, кто пожимал Женьке руку, кто высказывал соболезнования, кто брал автограф. Дядя Стёпа, он же сержант милиции Михалков Степан Степанович, составлял протокол. В глазах его читалась мутная тоска. Ну, улетела баба на Луну, или ещё там куда. Ну, и хрен с ней. Подняли шум! Тут у меня партия в проигрышном положении. Старуха, хитрая бестия, загнала в угол! Чтоб она усралась со своим треугольником Петрова. Придётся две шашки отдавать.
Хитрая бестия стояла тут же рядом, держа в дрожащей руке, карманную шахматную доску. Она тоже была недовольна. Только не прерванной партией, а наоборот, тем, что это поганец Стёпка прикалывает её играть, причём под деньги; ни одной партии ещё не выиграл, а про капусту даже не заикается. И ещё торговать не даёт, паскуда, а душа горит. Вот сейчас, проигрывает по всем статьям, а не сдаётся, панфиловец грёбаный. До последней шашки будет тянуть, а потом палкой своей по доске, и расставляй бабка по новой, типа не считается. А как расставлять, рученьки трясутся, водочки хотят. Эх!
- Андрейка, – старуха с опаской косанула на сержанта, – займи уе, душа полыхает, как рейхстаг. Я тебе значок мастера в залог оставлю. И больше никогда не буду корм для крыс и мыш на твой прилавок рассыпать. Займи, миленький.
И Андрей занял. То ли из-за благодушного настроения, то ли из-за неохоты вести длительный диалог. Бабка примостила доску на краешке его прилавка, а сама серой тенью метнулась в кильдым.
Андрей с интересом стал разглядывать стоклеточное диво. Действительно диво. Из слоновой кости и перламутра. С резными шашками, инкрустированной крышкой, витиеватой гравировкой. Ну-ка, ну-ка… «Моей дорогой учительнице, Елизавете Багратовне, от взращённого ей чемпиона. А.Б. Дыбман».
Ёксель-моксель! Чемпион мира по стоклеточным шашкам! Удача сопутствует мне! Даёшь Эфиопию, её мать! Одну висячку расколол. Что дальше? «Дырявые качели». Гамак. «Секвестированное ружьё». Обрез. «Манильская пенька». Абака. В каждый кроссворд тулят пеньку эту.
- Мальчики, девочки, кто забыл позавтрикать? Пироги, сэндвичи, чай, кофе, кефир, кумыс, завтрикать!
Визглявый старушечий голос разнёсся над обозримым пространством. Бабка со следами побоев на лице, в солнцезащитных очках «Danlop», в платке, напоминающем коврик для вытирания ног и когда-то белом переднике, поверх которого Андреевским крестом топорщился патронташ из сигаретных пачек, толкала перед собой видавшую виды детскую коляску. Невинная детская колыбель на раздолбанных колёсиках была завалена доверху всякой печёной снедью и картонными пакетами с молочными продуктами. Внизу, на специальном поддоне, сиял медным боком, деловито попыхивающий дымком самовар, закреплённый хитроумными растяжками. Там же стояли два термоса внушительных размеров с надписями на боках: «Iое блюдо» и «IIое блюдо». На ржавых крышках термосов виднелись полустёртые штампы нижнетагильского СИЗО.
Андрей, спрятав под прилавок шахматную доску, окликнул призывающую  всех «подзавтрикать» старуху, которая в этот момент суетилась около Вани Супинатора, поливая купленный им пирожок каким-то зеленоватым соусом. «Иду, милый, иду», – откликнулась бабка, рассчитавшись с Ваней и взяв курс на Андрея. Но, завидев у палатки Фуйла могучую фигуру сержанта Михалкова, она круто повернула коляску и припарковала её у покосившихся от взрыва ступеней «Оки». Выбрав из кучи два расстегая поприличнее и литровый пакет кефира, она, изобразив уважительный полупоклон, подступилась к милиционеру, заполнявшему форменный бланк протокола с высунутым от натуги языком.
- Ваш завтрик, Степан Степанович, соблаговолите отведать, пироги с пылу с жару, – старуха елейным голоском обратилась к блюстителю порядка.
Тот, не отрывая взгляда от протокола и не переставая писать, сказал:
- Положи в пакет, дура, не видишь, я при исполнении. Обед привезёшь к часу в кабинет. И чтоб горячий! А не то на голову надену.
Бабка с ловкостью фокусника соорудила из газеты кулёк. Уложила туда расстегаи с кефиром и протянула сержанту. Тот зажал его подмышкой, даже не поглядев в сторону преданно суетящейся разносчицы.
- Кушайте на здоровье, дай бог вам счастья.
Старуха с верноподданнической гримасой отчалила от новоявленной стартовой площадки и подрулила к прилавку Андрея. От изобилия жратвы в коляске его рот наполнился слюной.
- Ну, что там у тебя сегодня? – потирая руки в предвкушении сытной трапезы, Андрей вопрошающе заглянул в коляску.
- Расстегаи с крольчатиной, пироги-пентаграммы, кексы с вишней, слойки, сочники. Из горячего – шницель на палочке, плов с хеком, мозги под крышей, манты в горшочках, сардельки в сухарях.
- А что такое пирог-пентаграмма?
- О, это новинка! Я в «Смаке» увидела, рецепт записала. Смотри, – старуха с гордым видом протянула Андрею пирожок с пятью лучами, не умещающийся на ладони. – В каждом луче своя начинка. Повидло, печёнка, капуста, грибы, рис с яйцом и рыба. А в середине – щучья икра – деликатес! Обязательно возьми, всем, кто брал, понравилось. Всего десять уе.
- Да нет, в следующий раз как-нибудь, Андрей недоверчиво покосился на кулинарное чудо. – Ты мне дай, лучше, картошки с мясом и с маринованными баклажанами.
- Один момент, накладываю, – бабка закопошилась в недрах коляски. – Вот, всё горячее, – она протянула Андрею одноразовую пластиковую тарелку с едой, в центр которой была воткнута одноразовая же вилка. – Хлебушка сколько давать?
- Два куска. И соль дай.
- Даю, даю, – старуха опять наполовину исчезла в коляске. – Да где ж эта солонка чёртова? Вроде брала. Не дай бог, потерялась! Из бабушкиного сервиза. Жалко. За неё в ломбарде три уе давали. Нету, милок, извиняй бабку рассеянную, пять уе с тебя. Пойду поспрошаю, может, кто брал у меня, да забыл отдать?
Андрей рассчитался со старухой, и она, озабоченно толкая коляску, удалилась, выкрикивая свои бесхитростные призывы. Что-то неуловимо знакомое почудилось ему в согбенной спине с намалёванной ярко-оранжевой мишенью. Да и голос знакомый… А, хрен с ней. Покишкоблудствуем маленько, а то уже пошатывает. Дядя Вова удружил. До сих пор в желудке жжёт. А жратва у бабки ничего, вполне съедобная.
Закон подлости! Как только отвлекаешься на хавчик, кастомеры прут без удержу. Горячего поесть не дадут. Сами, сволочи, пирожки мнут, аж за ушами трещит, или брызжут на прилавки чебуречным соком, так ещё и лезут своими жирными фингерами в товар, чтоб их так перетак. Сидите себе дома и жрите, что хотите! Нет, надо обязательно приехать на рынок, купить палочку вонючего шашлыка и лопать его на ходу, мыча и ловя языком падающие крошки. К концу дня базар завален промасленными бумажками, одноразовой посудой, пустыми бутылками всех форматов и объедками, не востребованными котами и собаками. Такое впечатление, что пол города съезжается сюда каждый день, чтобы наесться до отвала беляшей, нагадить после себя и счастливым убраться восвояси. Да вот, к примеру, симпатичная девчонка, одета с иголочки, одно пальто на полторы тысячи уе потянет, стоит посреди прохода, жрёт ачму, как будто в отпуск из концлагеря приехала. Подбородок весь жёлтый, сулугуни тянется, словно сопли… Тьфу, хоть бы пошла, присела в кильдым для клиентов. Вот и люби такую, после этого.
Неаппетитные рассуждения не помешали Андрею проглотить обед и почувствовать, что действие пограничного коктейля на организм приостановилось. В животе появилась приятная тяжесть, в голове – приятная лёгкость. Эти два состояния удачно гармонировали между собой, благоприятствуя разгадыванию кроссворда. Чем и занялся Андрей, с невероятным удовольствием закурив сигарету.
«Чудовище в виде полуженщины-полузмеи в древнегреческой мифологии». Ехидна. «Неосуществимая, несбыточная мечта». Химера, кажется. Действительно химера. «Человекообразный робот». Киборг. Не подходит… Значит андроид. «Созвездие южного полушария, меняющее свою окраску в зависимости от цвета окружающей среды». Во, закрутили! Последняя «Н», третья «М», первая «Х»… Ёптыть, это же хамелеон! «Состояние полного блаженства в буддизме». Нирвана. «Состояние полного буддизма в блаженстве». Стоп! Чего-то я не то… «Солнцестояние…»
Мимо прилавка, шаркая по грязи калошами, прошёл двугорбый верблюд, одетый в атласную жилетку. Активно работая нижней губой, он пережёвывал гигантский хачапури. К его хвосту был привязан радиоприёмник «Океан», изливающий из себя оригинальную версию песни про Юкатан. А между горбами алел натянутый кумач с неровной надписью: «Реализатор – враг предпринимателя!» Повернув к Андрею свою надменную морду, верблюд назидательно проговорил: «Соль – белая смерть. А хачапури у вас тут – полное говно. Недожаренные!» С этими словами он сплюнул остаток недоеденной лепёшки дяде Стёпе на спину и скрылся в кильдыме.
«Жарковато становится, – Андрей расстегнул верхнюю пуговицу куртки. – Как в той самой чилийской пустыне. Может оттепель начинается? Говорят же, что в мировом климате намечается тенденция к всеобщему потеплению. Парниковый эффект и тому подобное. Это и к лучшему. Пар костей не ломит… Так, прочь все недостойные мысли! Кроссворд!»
И опять ему помешали. И опять в жопу уколотый Ваня Супинатор. Ну, что там у него? Снова бабки профукал!
На Ванятку было жалко смотреть. Широко раскрыв рот и уподобляясь гигантской мясорубке, он медленно вываливал себе под ноги куски пережёванного пирога. Они, обильно пропитанные кровью, отвратительным фаршем падали в грязь, туда, где уже сиротливо белели передние верхние резцы Супинатора. В руках покалеченный реализатор держал предмет, похожий на яйцо. Он смотрел на него и ревел как бегемот перед случкой.
- Опохмеляться перед завтраком надо, – поучительным тоном сказал дядя Вова, держа в руках зловещего вида багор.
- Да, смотри, как этого юнгу выворачивает, – продолжил Бен Ган, в ожидании курящий трубку из красного дерева. – Молодёжь, что с него взять, штурвал ему в задницу. Я так блевал, когда в белый шквал попал, в Карибском море, а этот, наверное, и в речке ног не мочил. Не быть ему моряком! Этот отрок не Дик Сенд, а вшивая сухопутная крыса, разрази меня гром!
Андрей, отвлечённый от кроссворда рёвом Супинатора, всё же уловил слова, сказанные пиратом. Дик Сенд, герой «Пятнадцатилетнего капитана». Дик – уменьшительное от Ричард. Ринго Стар, в миру Ричард Старки. Вот оно, искомое – Дик! Ладно, надо пойти узнать, что с Ваней, не похоже, что он блюёт. Да и не пьет он, вроде. Скорее накуривается, вечно задумчивый какой-то и вроде как приторможенный.
С сожалением закрыв журнал с почти наполовину разгаданным кроссвордом, Андрей устремился к Ване, издающему душераздирающие звуки. Супинатор держал перед собой в ладони два желтоватых зуба, поднятых им с грязного асфальта. Из глаз его катились крупные слёзы.
- Ваня, что случилось? Кто это тебе интерфейс начистил? – заботливо спросил Андрей.
- Купил у колясочницы пирожков с нутрятиной, – сквозь слёзы проговорил Ваня с неприятным присвистом. – Жрать хотелось, меня Охнарик чуйкой подогрел, я пыхнул перед работой пяточку, вот на хавчик и пробило. Один пирожок заглотил и не почувствовал. Второй тоже со свистом… Третий кусаю, и вдруг от боли аж в глазах побелело. И хруст такой мертвенный раздался. Ну, хавчик весь обратно попёр, смотрю, а на земле мои зубы лежат… – Ваня зашёлся в накрывшем его приступе рыдания.
- Ну, успокойся, успокойся, – Андрей подыскивал слова утешения, – зубы можно новые вставить.
- Я эту каргу фтарую задуфу! – с яростью прошепелявил Супинатор. – Фмотри, фто в пирожке было, обо фто я жубы фломал! – Ваня протянул Андрею яйцеподобную штуковину.
Взяв в руку странный предмет и поднеся его поближе к глазам, Андрей с удивлением обнаружил, что это солонка, выполненная в форме яйца «от Фаберже», покрытая искусными узорами и вязью старославянской надписи: «Сiль».
- Да, Ваня, это колясочницы солонка, – еле сдерживая смех, сказал Андрей. – Она её искала. Говорит, солонка эта имеет антикварную ценность.
- Я ей этот антиквариат в глотку вобью, – прошепелявил, гневно размазывая по лицу слёзы и сплёвывая на асфальт кровавые ошмётки, невезучий сегодня Супинатор. – Пусть только появиться.
- Андрей! Скажи ему, пусть снега почище соберёт и клыки свои в него зароет, – прокричал Квентин Крэйзи, приглушив нескончаемый «Юкатан». – И пусть дует в тридцатку, там ему их прирастят. У моего соседа маслобойкой четыре пальца оторвало, два он выловил. Их ему на место присобачили, уже шевелятся. А два других так вместе с маслом и продали. Кому-то повезло.
- Да нет, лучше холодной сваркой приклеить, – предложил какой-то покупатель, жующий отбивную на палочке, остановившийся из любопытства.
- Приходи к нам вечером на молебен, – вкрадчиво защебетал подскочивший Миклован. – Пожертвуешь на храм, Отец Артемий специальную молитву прочтёт, святой водой окропит тебя и зубы твои сломленные. На ночь приложишь их на место, где они были и, помолившись, уснёшь. А проснешься, – они уже прирастут, освящённые.
- Пожертвовал уже сегодня, хватит, – просвистел Ваня. – Уйди, Миклован, а то тебе сейчас заеду, достали меня сегодня!
Миклован испуганно отскочил от Вани. Бормоча проклятия и оглядываясь, удалился восвояси.
- Тебе к стоматологу надо, – сказал Андрей. – И чем быстрее, тем лучше.
- Вот Гришу дождусь и пойду. – Супинатор завернул обломки зубов в грязный носовой платок.
Андрей хотел, было возразить, что, дескать, нечего ждать, но не успел. С треском распахнулась дверь кильдыма. На пороге, бешенно вращая глазами, появилась Елизавета Багратовна. К её лбу, истекая томатом, была прилеплена обезглавленная мойва. В руках гроссмейстерша судорожно сжимала полупустую бутылку с не перевариваемым пойлом «Улыбка Калмыка».
- Степаныч! – прокричала бабка страшным голосом. – В кильдыме верблюд! Надо ОМОН вызывать с дубинками! Брать его нечестивца быстрее, шпион он замаскированный!
- Шпион!? – дядя Вова выключил точило. – Пойду посмотрю, я шпионов этих на раз вижу. Дед в отряде на первых ролях был…
Дядя Стёпа тоскливо поглядел на свою шашечную партнёршу. Отложил незаконченный протокол.
- Багратовна, ну ты, сука, даёшь! Откуда у тебя капуста появилась?
- Никому я не даю и не сука я, а капуста от добрых людей. А… а… а верблюда надо брать, пока тёпленький ещё. Он, подлец, к Валюхе нашей пристаёт, под подол лезет, гад горбатый!
С этими словами старуха приблизилась к таджикам. Подозрительно оглядела их добродушные физиономии. Сравнила с изображённым на этикетке сыном степей. Погрозила пальцем Себастьяну и рухнула на прилавок, который сложился, как шахматная доска.
Сухофрукты полетели в разные стороны. Некоторые пакетики, лопнув от удара, праздничной мозаикой устлали грязный асфальт. Таджики взвыли в два голоса. Бросились подбирать вторично подпорченный товар.
Старуха неподвижно лежала в луже и не подавала никаких признаков жизни. Андрей хотел броситься к ней на помощь, но вдруг с изумлением заметил, как рот её медленно раскрылся, и, появившийся на свет божий язык, стал проворно слизывать с земли курагу и изюм. Невероятно пупырчатый, ярко красный и вертлявый, как червяк, он в миг подобрал всё съедобное вокруг бабкиной головы, а потом начал удлиняться. Как лестница на пожарной машине! Вскоре уже метровый слизняк отвратительного вида ловко выхватывал еду из-под ног, суетящихся таджиков. Хватал, сворачивался в спираль, исчезая во рту, и снова появлялся, жадно рыская вокруг. Казалось, что он существовал отдельно от застывшего в нелепой позе тела Багратовны, которое к тому же неожиданно стало сливаться с местностью. Секунд через двадцать наступила полная мимикрия. Старуха просто исчезла. Андрей, как ни протирал глаза, ничего кроме бутылки и бесноватого языка не видел. Воспитатель чемпионов мира замаскировалась, как хамелеон.
Прервал эту фантасмагорию сержант Михалков, наконец, закончивший составление протокола. Дождавшись, пока Фуйло трясущийся рукой поставил в указанном месте корявый автограф, Степан Степаныч намётанным взглядом вычленил тушку гроссмейстершы, полностью слившуюся с урюкогрязевым месивом на асфальте. Уверенным движением руки он приподнял тело старухи до примерно вертикального уровня, держа его за воротник, опасно затрещавший. Шашистка пережёвывала слизанные сушёные фрукты. Взор её был затуманен и вальяжен.
- Ну, всё, Лизавета, на сегодня отстрелялась, – сержант продолжал удерживать за воротник, норовящую обнять его, Багратовну. – Если сама в участок не дойдёшь, вызову наряд и на ветряк отправлю.
Как бы подтверждая его слова, заскрипела и защелкала мини-рация, находящаяся в нагрудном кармане форменного бушлата мышиного цвета. Сержант Михалков нехотя разжал кулак. Старуха, слегка заваливаясь набок, уселась на покорёженную взрывом ступень, секрет коммерческого успеха негаданно нежданно овдовевшего Фуйла. Женька, видимо, до сих пор находился в состоянии глубокого шока и никак не отреагировал на эту наглую выходку, распоясавшейся в пьяно-метафизическом дебоше, старухи.
- Под небом голубым, есть город золотой… – наконец прожевав и проглотив сухофрукты, запела Багратовна дурным голосом.
- А ну заткни пасть, – прервал исполнение бессмертного опуса Михалков. – Не мешай по рации говорить. Эй, басурмане! – позвал он таджиков, горюющих над испорченным товаром. – Присмотрите, чтобы она крен не увеличила.
- Степаныч, да я в порядке, – икая, промычала старуха. – Хошь, три шашки форы дам...
- В участке поиграем. Сиди тихо! – одёрнул её сержант, настраивая извлечённую из нагрудного кармана рацию на приём.
- Тридцатый, тридцатый, ответь восьмому, – прошипела рация, разрываемая треском помех.
- Я тридцатый, слышу вас, товарищ капитан, приём, – скороговоркой сказал сержант, прижав, обмотанную изолентой, рацию почти вплотную к своим пухлым губам.
- Что там у тебя на участке взорвалось? Доложи обстановку, приём.
- Да, проверяли аппарат какой-то, вроде пылесоса. Так вот этот пылесос бабу проверяющую всосал, а потом, как показали свидетели, подобно ракете улетел в сторону Диких секторов, приём.
- А как бабу всосанную зовут, выяснил? Приём.
- Так точно. Линда Паулевна Фуйло. Приём.
Услышав имя своей исчезнувшей супруги, трясущийся Фуйло горько заплакал.
- Фуйло, говоришь? – Продолжила рация. – Ну, зашибись, показания сходятся. Из минус двадцатого сектора, так называемого Дикого, позвонил сержант Деркач и доложил, что какое-то болидообразное тело, сорвав крышу Закусочной номер один, врезалось в кучу мешков с сухофруктами, принадлежащих некоему Гансу Насруллоеву, вызвав небольшой пожар, потушенный этим самым Насруллоевым и вольным грузчиком, назвавшимся Абрахамсом Греем. При ударе о мешки, неопознанный предмет раскололся пополам. Внутри его оказалась полуголая женщина, опознанная Абрахамсом Греем, как Линда Фуйло.
- Линда! Где? Где она? – Женька, с безумным огоньком в глазах, попытался вырвать рацию из руки сержанта, но, получив удар кованого носка милицейского ботинка в пах, согнулся в три погибели. Держась за потревоженное место обеими руками,  он тихонько заскулил.
- Тридцатый, ты где, приём, – рация требовала внимания.
- Всё в порядке, приём, – Михалков с невозмутимым видом поддержал связь.
- Нанесён серьёзный урон тамошнему кильдыму. Бабу, вроде, привели в чувство. На вид повреждений нет, а вот умом, похоже, тронулась. Деркач попытался допросить, но она только смеётся.
- Товарищ капитан, у меня здесь её муж.
- Он-то хоть нормальный?
- Да, вроде. По крайней мере, на воздействие реагирует. – Сержант оглядел скорченного от боли Фуйло.
- Ну и отлично. Попридержи его там, с ним насчёт снесённой крыши сам шаман потолковать хочет, он как раз в этом кильдыме находился в момент попадания снаряда. А бабу эту Деркач уже отправил, говорит, этот самый грузчик Абрахамс её на своей тачке доставить вызвался, так что встречай, конец связи.
- Больно надо, – усмехнулся Михалков, пряча рацию в карман. Он достал из папки протокол и, прикурив сигарету, поджёг его. – Раз молодые воины интересуются, моя миссия закончена. Пусть сами разбираются.
- Степаныч, оставь покурить, – подала голос притихшая было Багратовна.
- Пойдём, родная, в участок. Там и покурим, и сыграем.
Сержант профессиональным движением схватил старуху за воротник и полу-понёс, полу-повёл её в направлении казённого кабинета в здании администрации рынка.
Неожиданно стало очень тихо. Так тихо, что можно было отчётливо расслышать шум нефтедобывающей машины в Диких землях. Такая тишина не сулила ничего хорошего. Всемирный Змей мог заинтересоваться неожиданной паузой, возникшей в контролируемом секторе.
Андрей тревожно нахмурился. Только Змея ему не хватало. Клеточки надо заполнять побыстрее! Гляди, только три контрольных открылось. А всего-то их восемь. И самое обидное, что две в этом гадском футболисте из чёртовой Бразилии. Вторая и шестая. Блин нá гад! Где же Полотенцесушитель, сто дохлых китов ему в поджелудочную железу!
А почему же тихо стало? Неужели Квентин пресытился своим блевотным «Юкатаном»? Не может быть. Он, даже идя в кильдым, делает шарманку погромче, боясь пропустить хоть слово из шедевра русской попсы. Мама дорогая! Все провода к его усилителю перерезаны словно бритвой. А, всё понятно!
На рынке появились карманники. Среди плотной толпы, возле газетного ларька, крутились Элгуджа Неевклидзе и Автандил Плутархия. Кудесники своего дела, бархатные пальчики, змеиные языки, или как там их ещё называли. О них ходили невероятные легенды и байки. Говорили, что они умудрились обчистить содержимое карманов самого Додика Армавирского и его телохранителей; но верхом их мастерства признавалась срезка кошелька, вшитого в трусы одного лоховитого вологодского крестьянина и похищение у Галлы Чапаевой пирсингового колечка с брильянтом из интимного места. И ещё о них было известно, что Элгуджа люто ненавидел фашистов всех мастей и проявлений, и оба они до спазм в головном мозге не переносили песню «Ох, дэда, Юкатан», слыша в припеве шлягера оскорбительную грузинскую фразу «дэда мэгетхан».
Сегодня они вели себя несколько необычно. Неевклидзе, вместо лёгкой «рабочей» курточки был одет в огромный, не по размеру, пуховик. И вопреки воровской логике, сжимал в руках две гигантские сумки, набитые до отказа чем-то мягким и круглым. Его левый стеклянный глаз безжизненно ощупывал карманы беззаботных граждан.  Плутархия же, словно сигнальщик на авианосце, неистово размахивал пушистыми, попугайной расцветки метёлками, называемыми в народе анальными раздражителями. Он толкался, кричал, извинялся, корче, всеми способами привлекал к себе внимание. И сумки, и метёлки вряд ли способствовали воровскому промыслу. Но Андрей не стал ломать голову над причудами грузинской мафии. Вернулся к кроссворду.
Он довольно бойко вписал «Богомол», «Свадьба», «Минор», «Лесбос», «Афродита», «Пинцет» и «Сахаров». Немного призадумался над «Парадидлом», «Спиннингом» и «Парадантозом». Споткнулся на «Человеке, знающем много языков», но тут же разгадал слово, услышав грубоватый окрик:
- Эй, полиглот, деньги давай!
Перед ним стоял мытарь Сухэ Ильгэндэ, держащий в узде своего рыжего скакуна. На плоском, как бы расплющенном о невидимое стекло, лице играла добродушная улыбка. Писюрек, постоянно путающий значение русских слов, прозванный среди продавцов Сухим Илькой, протягивал маленькую ручонку, требовательно перебирая грязными пальчиками.
- Давай морковка, стерилизатор. За базар давай.
- Не морковку, а капусту, – поправил Андрей, зная, что Илька не обижается, – и не стерилизатор, а реализатор. Сколько платить?
- Как вчера. Хочешь, больше давай, я не обрадуюсь.
- Вот же горе, не обрадуется он, зато уж как я рад! Получай!
Андрей сыпанул горсть мелочи, заранее приготовленную для такого случая. Фальшиво осклабился. Сухэ укоризненно покачал головой.
- Уже водка бухал. Совсем трезвый, да? Железяка в следующий раз не беру. Понял, да?
- А чё, не деньги? Вам же всё равно тратить! – Андрей выразил неподдельное изумление.
- Не блатуй, сестра, не блатуй. Плётка знает, чья спина крепче.
- Зарапортовался, – Андрей понял, что позволил себе лишнего. – Вот, возьми, бакшиш. Не ругайся только.
Он протянул писюреку пачку горчичников с водяными знаками и голографической температурной шкалой. Тот небрежно кинул взятку в седельную сумку и подошёл к Фуйло, задумчиво созерцающему валенок супруги.
- Фуйлошка, – Илька погладил по холке коня, взбудораженного запахами, исходящими от ступеней «Ока», – тебе выговор от шамана, то есть благодарность. Танцуй, ёбина мама!
- Что-что? – Женька оторвался от валенка многострадальной супруги.
- Шаман ракета твой понравился. К вчера десять штук доставишь. В счёт аренды и мусора.
- Так не мои ракеты-то. Это мне на реализацию одну дали. – Испуганно начал оправдываться Фуйло.
- Шаман пиливать. Завтра праздник. Шагаа и День стрижки волос. Салют будем опускать. Фуйлошка, моя тебе совет, лучше подожди поскорее. Доставишь завтра к обед в администрация.
Не слушая больше возражений испуганного Фуйла, Сухэ ловко вскочил на коня и, пронзительно засвистев, поскакал дальше.
- Жека, звони Менелаевне!
Андрей дал ошарашенному Фуйле дельный совет, услышав его разговор с писюреком. Женька обречённо махнул рукой и, с отчаянием в глазах, побежал в кильдым, откуда можно было позвонить, заплатив пол уе.
- За мусор давай. – К прилавку развязной походкой подошла увешанная золотом Ирэн Комиссарова, сборщица платы за уборку территории рынка. Должность её, несмотря на кажущуюся непрестижность, была весьма доходной, так как сравнительно небольшая мзда взималась абсолютно со всех торговцев, даже освобождённых от других уплат. Устроил Ирэн, в прошлом – парикмахершу и просто Ирку, на это хлебное место Змеян, по слухам, её любовник. Андрей протянул приготовленную заранее монету.
- Всё, братан, с сегодняшнего дня вдвое больше, – сказала неряшливо раскрашенная Ирэн.
- А почему? – Андрей обратил внимание, что на левой брови Комиссарихи сидит жирная, зелёная гусеница с хищно загнутым шипом то ли на голове, то ли на заднице. – Такую вкуснятину на сома хорошо. Клюёт отменно.
Последнюю фразу Ирка пропустила мимо ушей. Она была, в общем-то, не злой бабой, тем более Андрей иногда подсказывал ей сложные слова из кроссвордов. Поэтому она решила поделиться с ним своей проблемой.
- В хозблоке крыша протекла. Дёрнул меня чёрт, наняла двух киберпанков каких-то из Нижнего Тагила. Дюшес и Анна-Мария Мунтяну. Санитары природы, чтоб они провалились. Мало того, что аванс пропили, ещё и материалы с инструментами умудрились загнать. Я так думаю, что и две рикши с хоздвора они умыкнули. И свалили. В Москву, говорят, подались на концерт ирландцев каких-то. Так что придётся вам всем миром скидываться. Все претензии к этим Мунтяну мудацким.
Андрей, пожав плечами, добавил недостающую мелочь и попробовал, было вновь углубиться в кроссворд, но к нему снова обратились.
- Молодой человек, пожертвуйте на строительство храма.
Перед прилавком стояла нестарая ещё баба в переднике, на котором была вышита карта мира с помеченными святыми местами всех вероисповеданий. На Индии был вышит Шива, напоминающий паука, на Саудовской Аравии – аятолла Хомейни почему-то без бороды, на месте Иерусалима – репродукция картины Сероба Налбандяна «Митрополиты на приёме у Лазаря Кагановича». В руках женщина держала железный ящик внушительных размеров с подозрительно широкой прорезью.
- Да что вы, – возмутился Андрей, – по второму кругу пошли, что ли? Была тут одна!
- Не гони, – неожиданно хамским тоном сказала просительница. – Я только-только зашла на рынок.
- Ой, ладно, проходи, я вообще католик, какого хрена я должен тебе на твою церковь жертвовать?
- Какие проблемы? Пожертвуй на костёл. Или на кирху, как захочешь.
- Как так? – удивился Андрей.
- Да я на любые культовые сооружения собираю. Какая разница, бог-то у всех один.
- Неужели? – Андрей с сомнением поджал губы. Он был не силён в вопросах религии, но такое смелое высказывание насторожило его.
- Ересь это всё, – Миклован явился как из-под земли, – вредная ересь. Вот что скажу тебе, Андрюша. Один мой знакомый, зовут его Алексей Прийма…
- Как сигареты…
- Да нет же, – Миклован недовольно поморщился, – не «Прима», а Прийма. Так вот, три года он под городом Сальском расшифровывал небесные знаки и выяснил, что это телеграмма от самой девы Марии, Божьей Матери нашей, – он осенил себя крестным знамением, – жены Иосифа Терпеливого. И вот что она гласила: «Россия – великая держава, только для русских. Иисус Христос, сын Божий, он же Бог, спасёт вас девятнадцатого июля в этом году». Подпись: «Его Мать».
- Во, блин, правда, что ли?!
- Истинная правда, – Миклован важно крутанул усы.
- Ну, и при чём здесь эта тётка? – Андрей с удивлением заметил, что у Миколы за спиной затрепыхались два белых крыла, как у ангела какого-то.
- А притом, что в России – истинная вера, все остальные – от лукавого. И не след давать деньги на постройку бесовских храмов. Грех это.
- Слыхала, – Андрей кивнул на Миклована, – вали отседа, дочь Люцифера, пока Всемирный Змей не уволок тебя в преисподнюю.
Не успела отойти универсальная попрошайка, как возле прилавка выстроилась очередь мздоимцев. Целая орава писюреков. Все на горячих конях, с луками за спиной. Один требовал деньги за охрану, другой – за транспортные услуги, третий – на строительство планетария для шамана(!), четвёртый – на улучшение прилавков и лотков, пятый – на обновление парка рикшей, шестой – на боевую операцию против мятежных азербайджанцев в Диких секторах, седьмой – за месячную аренду, восьмой – каждодневный сбор, девятый по поручению самого мэра собирал «добровольные» пожертвования в казну на проведение празднеств, посвящённых двухсот пятидесятилетию города, и, в конце концов, подъехал Саляфа и потребовал к концу дня оплату в счёт аренды за квартал. Андрей безропотно платил, делая пометки в блокноте для Капланов. Пусть сами разбираются, это их головная боль. Не платить – значить иметь неприятности. Иметь неприятности – значит потерять работу. А потерять работу легко, труднее её найти.
- Здравствуйте, налоговая полиция Ноябрьского района. Вот наши документы. Хотим посмотреть на ваши.
Андрей поднял голову. Старые знакомые. Налоговик Дима Пушкин. Обэповцы Сулейман Бен-Дайдаев и Олежка Пряхин. Участковый Знаменский. И ещё двое неизвестных в чёрных масках и камуфляжах, наверное, из областной инспекции. Вся эта бригада стояла в шеренгу, сияя нагрудными бляхами, как тот самовар. На бляхах были надписи. Все разные. Андрей, любивший читать, не преминул ознакомиться с их содержанием.
«Я не ел три дня», – это у Димы. «Не хватает на дорогостоящую операцию» и «У меня трое детей» у Сулеймана и Олежки. Капитан Знаменский как всегда оригинален: «Ветеран Чернобыльской катастрофы». Закамуфлированные незнакомцы были более откровенными. «Поделись с ближним» и «Всех денег не заработаешь».
Ну, что ж, всё понятно. На этот случай Медальоновна оставила пакетик, но надо соблюдать правила игры. Андрей брякнул на прилавок пухлую папку с документами. Договор подряд, накладные, паспорт, единый сертификат, всё, как положено. Сулейман небрежно пролистнул бумаги.
- Конечно, – он растягивал слова и глядел куда-то в небо, – ты можешь показать нам кучу бланков и ксив, но, сам понимаешь, может они и настоящие, а может и нет. Может всё правильно, а может… Короче, предлагаю дружить. Сам понимаешь…
Андрей понимал. Он в сотый раз уже выслушивал сбивчивую речь Бен-Дайдаева и никак не мог уразуметь, к чему нужны такие условности и витиеватости. Подошёл, козырнул, принял пакет и смайнал. Куда проще. Нет, надо побазарить, навести понту…
Деньги исчезли в кожаной папке с грифом «Перспективы». Жадный взгляд тёзки пресловутого мудреца обшарил прилавок – чем бы ещё поживиться. Андрей хотел, было подсунуть Сулейману просроченный «Вечный бутерброд» с требухой, но не рискнул, последствия могли быть плачевными. На том и раскланялись. Напоследок, незнакомец в маске с прорезями для глаз замешкавшись на секунду, смахнул с прилавка, как бы невзначай, упаковку трубочек для клеящего пистолета.
 Эх, дэда, Юкатан!
Квентин Кудрявцев привычным жестом отсоединил перерезанные шальным грузином провода, и, замысловато матюгнувшись, виртуозно подключил запасной комплект. Слащавая албанская мелодия зазвучала с прежней всепоглощающей силой. Квентин, похоже, вошёл уже в состояние невыносимой лёгкости бытия, судя по торчащим за ухом пучком соломинок для коктейля и застывшим яичным желтком в бороде. Убедившись, что электричество горыть, а радиола говорыть, аудио-видео магнат предпринял, заранее обречённую на неудачу, попытку навести порядок в своём кассетном хозяйстве. Рука предательски дрогнула, и всё, конечно, рассыпалось и разлетелось в разные стороны.
- Хе-хе, приплыл диджей наш некрещёный, – злорадно сказал Миклован, нарочито громко.
Разбирающий завал Квентин молча метнул в Миклована первую попавшуюся в руку кассету. Та со свистом пролетела над головой еле успевшего пригнуться божьего человека и, срикошетив о стойку прилавка, упала под ноги Андрея. «Феофан Брикетов. Юкатан. Мастер копия», – прочёл он вложенную в кассету бумажку. Убедившись, что Квентин не обеспокоен судьбой эпохального шедевра, Андрей с огромным удовольствием расплющил её сапогом-луноходом, испытывая при этом ощущения, сравнимые разве что с оргазмом.
- Привет, работничек, – перед Андреем возник совершенно незнакомый прапорщик в парадном обмундировании ВВС.
- Ты кто? – Андрей вскинул брови.
- Все свои пацаны, – миролюбиво произнес прапорщик. Я вон того парубка корифан. – Он кивнул головой в сторону призывно машущего руками Вани Супинатора, изо рта которого свисала ниточка от тампакса. Пойдём, пыхнем чуть-чуть. Ваня говорит, помогаешь ему. Ну и мы, типа не собаки, ответить хотим. Будем знакомы. Вова Охрамеев, – коммуникабельный военный дружелюбно протянул руку.
- Андрей…
- Где пыхтеть-то будем? – Вояка поправил на худой шее кипельно белый шарфик.
- Только не здесь.
- Ну, пошли к Ванятке, за катушками спрячемся.
Андрей не был приверженцем курения конопли, пробовал несколько раз, но не увидел в этом особого кайфа, поэтому относился к марихуане равнодушно. Но этот тщедушный прапорщик словно загипнотизировал его, и Андрей  послушно последовал за путающимся ногами в полах синей шинели защитником отечества.
- Планчик неплохой, – вкрадчивым голосом сказал военный. – Я сам на «Дротике» служу. Стерегу небо родины. Должность, в общем-то, хреновая. Квартиру обещают дать, ради этого и корячусь. А есть у нас прощелыги, которые до кормушки дорвались, те, конечно, богуют. Начальник склада обмоточных материалов – самая блатная должность. На него целый табор цыган работает. На «Шевролете» ездит. Сам парень неплохой, из крестьян, хоть и полухохол. Зосим Молявко зовут. Вот он и подогрел планчиком, на противогазы у киргизов каких-то сменял.
- Постой-ка. Говоришь, Молявко? Слушай, а этот Зосим толстый такой, с бородавкой на носу? – спросил прапорщика Андрей.
- Ну. Откуда знаешь?
- Ха! Да он у меня старшиной роты был, когда я служил!
- А где служил?
- В ГДР. Молявко  тогда ходил в эсэсовском кожаном пальто, как у Штирлица, все балдели. Махнул у бывшего гестаповца на комбижир. Пришпилил погоны с вышитыми золотом звёздами, так перед ним генералы по стойке смирно замирали, не разобравшись. Молодец, пробивной мужик.
Охрамеев, деловито расстегнув кобуру, извлёк наружу пачку «Беломора» и баночку из-под вазелина «Юность Максима», в которой оказалась добрая понюшка шалы, собранной на плантациях Чуйской долины. Уверенными движениями он «разобрал» папиросу. Смешал анашу с табаком. Забил косяк. Раскурил.
- Сорок восемь секунд, – он с усилием выпустил порцию дыма, нарочито задержанного в лёгких, – мой личный рекорд.
- Не понял, – Андрей принял папиросу.
- За сорок восемь секунд я в любых условиях готовлю заряд. Могу даже с завязанными глазами. Могу даже одной рукой, только дольше получается.
- Прикол. А у меня есть машинка для скручивания папирос.
- Ну!
- Бумага и всё такое…
- Покажь! – прапорщик возбуждённо сдвинул фуражку на затылок.
- Докурим, покажу. Ваня, пыхнешь?
Супинатор выплюнул окровавленный тампакс. Взял папиросу. С вожделением затянулся. Закашлялся и вернул беломорину своему дружку.
- Что-то не прёт. Долбаная старуха, всё настроение испортила.
- Я думаю, – прапорщик сделал три короткие затяжки подряд и снова затаил дыхание, – любой бы опечалился.
Андрей взял в руки злополучную солонку. Интересная вещица. Качественная и симпатичная. Надо же быть такой дурой, чтобы замесить её в пирожок. Бедный Ванятка, попал на протезы. Он посмотрел на Охрамеева. Тот, всё ещё не выдыхал. Левый глаз его неожиданно выкатился из глазницы и повис, болтаясь на красном жгуте из нервов и мышц. Из зияющей дырки высунулась деревянная кукушка и прокричала двенадцать раз. Прапорщик поднёс к вывалившемуся оку наручные часы.
- Минута в минуту, – Охрамеев со свистом выпустил дым, облизал глаз и вставил его на место. – Буре, не халям-балям.
- Хоккеист? – Андрей попытался «сдвинуть пятку».
- Часовщик. Дай прибор, не мучайся, коль не умеешь.
Докурив, троица покинула своё незамысловатое убежище. После папиросы жизнь преобразилась. И грязь стала не такой грязной, и серые одежды покупателей запестрели модными оттенками, и угрюмая озабоченность на их лицах куда-то улетучилась. А говорят ещё, что трава и водка не совместимы. Одно другому не мешает. Ворон ворону глаз не выклюет. Зараза к заразе не пристаёт. Свой свояка видит…
- Сыночки, подайте денег, сколько можете, – к ним приблизилась интеллигентного вида старушка в свалявшемся парике и меховом цилиндре, напоминающем шлем космонавта, – много не прошу, сколько дадите. Вот внучку в институт надо определять, а платить не чем. Она у меня на медаль идёт. А без денег даже в техникум не поступишь. Хочет хирургом стать, или стоматологом. Я считаю, лучше стоматологом. Зубы всякому нужны и богатому и бедному. Верно ведь я говорю, сынок?
Ваня, нахмурившись, отвернулся. Прапорщик снисходительно ухмыльнулся. Андрей слушал в пол уха. А бабулька продолжала.
- И генерал и солдат без зубов едины. Кашу хлебать не след мужчине. Он должен есть мясо, пироги, яблоки. Тогда только… Ой, господи, бабушкина солонка! Нашлась! Мальчики, да где же вы её отыскали?
Все трое разом переглянулись. Ваня часто-часто задышал. Кулаки его сжались, кровь прихлынула к лицу. Охрамеев снял ремень с кобурой, расстегнул шинель. Андрей понял, старушку сейчас будут бить. Возможно, очень даже сильно.
- Тфоя сафоночка?! – брызги крови окропили густо напудренное лицо старушки.
- Моя, деточка, моя. Семейная реликвия. Досталась от бабушки Елены, царство ей небесное.
Глазки попрошайки забегали. Она поняла, что допустила ошибку, и надо бы по-хорошему сваливать отсюда подальше и побыстрей, но ценная вещица магнитом притягивала её, отгоняя страх перед неминуемой расправой.
- Небефное, говориф? – Ваня постепенно закипал. – А ну, сымай фапку!
- Что случилось, мальчики, я ничего не понимаю!
- Ты что же, гнида, солонки по пирожкам рассовываешь, – Охрамеев завозился с крючком на шинели, – смерти захотела? Зубы ему что, твоя внучка будет вставлять? Паскуда!
Крючок, наконец, поддался, и удивлённому взору Андрея окрылись белоснежные женские колготки, закрывающие шею прапорщика вместо шарфа. «Новая форма одежды?» – мелькнула нелепая мысль.
- По каким ещё пирожкам? – старуха прикинулась непонимающей.
- Фапку, фука!!!
Супинатор врезал бабку по цилиндру. Причудливый головной убор, разработанный воспалённым воображением какого-нибудь сумасшедшего модельера, слетел на землю вместе с париком. Андрей ахнул. В простоволосой старушенции он признал пресловутую Аллу Сергеевну, завуча средней школы. Она же была Алоизой – сборщицей податей и безымянной стряпухой, делающей безумные пироги-пентаграммы и пирожки с сюрпризами. «Конец несчастной, отпердела своё», – Андрей где-то даже сочувственно посмотрел на бывшую учительницу.
- Только не здесь! – он отвёл Ванечкину руку, предотвращая следующий удар. – Саляфа прискачет, беды не оберёшься. Отведите её в склады.
Прапорщик и Супинатор схватили старуху под руки и потащили в сторону складов, не обращая внимания на жалобные вопли и причитания, что, дескать, бить заслуженного учителя РСФСР неучтиво и не педагогично. Как только они скрылись за стендами с мраморными изделиями и садовыми статуями, послышались гортанные выкрики и резкие щелчки кнутов. Возвращался обоз, привозящий квартальную дань с Дальних рядов. Через мгновение его авангард появился на перекрёстке торговых рядов.
Неожиданно из руки возглавляющего колонну всадника, как в замедленном кино, стал возникать змеевидный отросток. Этот отросток по какой-то, не подчиняющейся никаким физическим законам траектории, перечеркнул мутное от мангальных дымов небо и исчез за скоплением статуй деятелей ушедшей эпохи.
«Ну, вот и Всемирный Змей. Доторговались», – промелькнула в голове Андрея мысль, которой он почему-то не испугался. Перед ним в угрожающей близости возникла ухмыляющаяся лошадиная морда, глаза которой были прикрыты переливающимися всеми цветами радуги шорами «Ray-Ban». Андрей инстинктивно отпрыгнул в сторону, чудом избежав страшной участи быть затоптанным беспощадными копытами писюрекской кобылы. При этом он больно ударился головой о штабель одноразовых холодильников, припасённых на всякий случай братьями Насруллоевыми. Этот удар вернул ему чувство реального времени, и он, наконец, смог адекватно воспринимать происходящие события.
Держась обеими руками за ушибленную голову, Андрей присел на корточки. Он с удивлением обнаружил, что пёстрая жирная черта, разделяющая небо пополам, вовсе не Всемирный Змей. А всего лишь лассо, искусно сплетённое в духе тувинских традиций. Им лихой всадник, старший обоза, Кужугет Джетгоев заарканил, скрывшуюся было в лабиринте гипсовых пионеров с горнами и девушек с вёслами троицу недавних собеседников.
Караван, нагруженных донельзя повозок, тем временем свернул в направлении Белой юрты, со стороны которой доносились душераздирающие вопли победной молитвы, исполняемой через ритуальный мегафон шаманом. То ли служитель культа уже достаточно испил любимого вина, то ли молитва была какой-то особенной, но практически в каждое зловеще-тягучее слово песни-молитвы врывался могучий «ик».
Кужугет, рыча от натуги, вытянул на свет божий запутавшихся в хитрой петле Ванятку, многоликую старуху-завуча и матерящегося прапорщика. Пытаясь освободиться от стянувших их груди пут, трио напомнило Андрею знаменитую древнегреческую скульптуру «Лаокоон». Подтянув извивающихся бедолаг почти вплотную к могучему торсу своей лошади, писюрек немного ослабил тягу.
Первой из  замысловатых пут выкрутилась старуха. С рёвом и мычанием она рванулась к всаднику и обвила руками его остроносый сапог. Лошадь испуганно дёрнулась, но Кужугет коротким гортанным криком заставил её замереть.
- Спаси, отец родной! Ограбить хотели и изнасиловать, наркомы проклятущие!
Выпутавшиеся, наконец, Ваня и прапорщик остолбенели от такого поворота событий.
- Молчи! Старая дурак, я тебе слова не дал! – писюрек оттолкнул ревущую старуху ногой. – Ты кто?!
- Коровина Ал…
- Стоять! Я тебя знать! И этот хлыщ знать, – старший обоза ткнул в сторону Супинатора нагайкой. – Ты сегодня кипеж уже делал, эта бабка тебе киданул. Моя всё знать через мобильный сводка шаман. А ты кто? – Писюрек грозно посмотрел на прапорщика.
- А я Вова, – сказал вояка, нагло улыбаясь.
- Ты не бояться, ты не знаешь – кто я.
- Почему не знаю, ты – типа смотрящий за порядком, типа контролёр. А я ничего не нарушал. И корешок мой тоже. Весь кипеж из-за этой учихалки. Ванятка зубов передних из-за неё лишился, а у него через неделю свадьба, тоже дурак, делать ему нечего. Да и я её припомнил, она у меня в школе историю вела. Через неё меня и выгнали. Я в школьном ансамбле играл, ну, пытались скопировать типа там «АС/DC» и в таком стиле. Так эта корова крик на весь город подняла, статью в газету написала: «…Гестаповцы, наслушавшись тяжёлого рока, шли в казематы пытать пленных комсомольцев…» Воспоминание ветерана, бля!
- А что такой у тебя на шее? – Кужугет с удивлением подцепил копьем, трепыхающиеся на ветру колготки.
- Да это, хе-хе, типа шарфик, – смущаясь, осклабился прапорщик. – Форменный проторчал где-то, а тут строевой смотр. Ну, схватил женины колготки и побежал в часть…
- А ты весёлый кусок, как я погляди! – писюрек посмеиваясь, повязал трофей на голове. – Я тебя не штрафовать. Я тоже была военный. Приходи завтра, праздник у нас будет. А ты, – Кужугет повернулся к окаменевшей в недобром предчувствии старухе, – ходи за мной, ты – пилот будешь. Роза Мененгитка ракеты подвезла. Сейчас разгрузят, и проверка будет. Поехали, тренировка делать надо.
- Какой пилот?! – бабка отвалила нижнюю челюсть.
- По селекторной связи прошёл приказ. Шаман завтра запуск делать будет. Десять «Челленджер». Один пилот есть – Линда – нерпа косоглазый. Ещё девять надо. Ты, старуха, будешь Терешкова. Базара нет.
Гикая и пришпоривая лошадь, норовящую стать на дыбы, писюрек нагайкой погнал потерявшую дар речи старуху в сторону хозблока. Обоз со щедрой данью потянулся туда же.
Андрей, утомлённый минувшими событиями, решил посетить кильдым. Душа требовала очередной дозы бодрящего напитка. «А не тяпнуть ли мне винца, – мелькнула шальная мысль, – для поднятия тонуса. Нет, от вина дурняк пойдёт, кроссворд не разгадаю, а ещё много слов. Могу не успеть. Остограммимся как обычно».





ДРИНК №4 (с прицепом)

Торговцы экзотическими птицами затеяли в кильдыме игру в дартс. Разгорячённая толпа одобрительными криками приветствовала каждое удачное попадание дротика в мишень, с намалёванным в обрамлении цветных кругов лицом министра иностранных дел Таджикистана, – подарок от братьев Насруллоевых.
Валюха Глаз-Алмаз, узнав Андрея по характерному щелчку пальцев, нацедила ему водки и томатного сока. Поинтересовалась участливо:
- Может смешать? Поди, четвёртый раз омолаживаешься, как бы не в то горло…
Андрей вежливо отказался и поспешил к освободившемуся месту. Место было блатное. В старом горбатом «Запорожце» с обрезанной под кабриолет крышей, установленном в центре кильдыма на небольшом возвышении.
Его соседом, а точнее соседкой оказалась Рита Бокалова, по прозвищу Стопка. Симпатичная деваха, торгующая австралийской мебелью, косметикой «Мэри Кэй», астрологическими прогнозами и картами «Таро», выполненными по эскизам Эрнста Неизвестного. Она лениво потягивала огуречный ликёр из единственного в кильдыме стеклянного стакана и без аппетита, даже с некоторым отвращением, поглощала новомодный шоколадный батончик «Сникерс-Z». В пепельнице дымилась коричневая сигаретка «More», рядом, на свежем номере куклуксклановской газеты «Белый Марш», поблёскивала дорогая зажигалка «Ronson» с двусмысленной гравировкой – полуобнажённая Афродита верхом на мохнатой собаке. Андрей, немного стесняясь своих примитивных напитков, уселся в скрипучее кресло «Запора». Поздоровался кивком головы.
Скука слетела с лица Риты, как по мановению волшебной палочки. Она увидела собеседника, вернее терпеливые Уши и не перебивающий Рот.
- Андрюшка, привет. – Глаза Риты забегали и засветились, как прожекторы электрички в метрополитене. – Про Змеяна слыхал?
- Спид…
- Нет, это всё прогон. Сказки для детей. А вот облажался наш Арчибальдыч конкретно. Мне сейчас Вика Шалава рассказала. Сама была свидетелем событий, как говорится, из первых рук. Пригласил наш директор проституток в сауну, ну, это ты знаешь. Париться не стали, сразу сели за стол. И давай бухать. Причём пили какое-то филиппинское пойло, то ли из кактусов, то ли из фиников. Пойло убойное в прямом и переносном смысле. Змеян, сам знаешь, любит показать крутизну, вот и глушил его стаканами. И закусывал апельсинчиком. Ну и нафилиппинился в кадык. Ну, а кровь горячая, орет, гасите, мол, свет, время любви пришло. Вику в охапку и на кушетку. Вот тут и вышла заминка… – Рита отхлебнула ядовито зелёного ликёра. – Кровь-то горячая, но спьяну у него ничего не получилось. Болт его повис на пол шестого и хана. Прикинь! Викуля включает свой профессионализм, но оживлять мертвецов дело беспонтовое. Короче, выходит полный конфуз. Змеян пьяный-пьяный, а сообразилку включил и вот что отчебучил. Прослыть импотентом для него, сам знаешь, хуже смерти. Так вот, нашёл в темноте кусок московской сырокопчёной колбасы и, сам понимаешь, вместо своего члена воткнул Вике, ну сам понимаешь, куда. И давай дёргаться, фрикции осуществлять. А Вика и не въехала, стонет от удовольствия и бёдрами дрыгает, Змеяна ублажает. Вот хохма! И тут, врубаешься, зазвонил мобильник Арчибальдыча! Он целует барышню, говорит, что сейчас вернётся и продолжит акт. Встаёт и идёт к телефону. А колбасу с пьяных глаз забывает вытащить! Прикинь!!! Вика как заверещит от страха, не врубилась сразу, а как врубилась, заржала, словно кобыла Саляфина. Прикинь! Ну, ты смотри, лучше не рассказывай никому, сам знаешь…
Андрей понимающе кивнул, выпил водку и спросил, смущённо поглядывая на обнажённую грудь Риты, соблазнительно мелькающую за распахнувшимися полами пакистанской дублёнки «Пуштуна»:
- Ты сегодня видела Неевклидзе?
- Воровайку нашего одноглазого? Конечно, видела. Со своим постоянным партнёром ошивается. Бархатные ручки.
- В том-то и дело, – Андрей всё ещё думал о новом применении московской колбасы и не мог переключиться на другую тему, – в том-то и… руки-то его бархатные сумками заняты. Хозяйственными. В карман не залезешь, да и не убежишь при случае…
- Наивный ты, Андрюша. Для того и сумки, чтобы незаметнее работать. Руки, которые их держат не настоящие. Искусная подделка. Настоящие под пуховиком, сжимают полуметровый пинцет и заточенный рубль. Подойдёт этот хмырь к лоху какому-нибудь, толканёт его своими сумарями, Плутархия для отвода глаз ещё станцует ламбаду со своими радужными метёлками, глядь, а пинцет уже в джинсах хозяйничает. А в нужный момент, шмыг под куртку, словно ничего и не было. Лох глазами зырк, стоит рядом мужик с баулами, сразу видно работяга, оптовик. А то, что показалось шевеление какое возле денежного пресса, так на то он и базар – толкотня и взаимное трение. Ну, уж если засекли, надо делать ноги. Лёгким движением руки, сумки отстёгиваются, и включается дымовая завеса, как у ниндзя, сам знаешь. Только его и видели. А если не срабатывает, то Плутархия начинает выделывать такой канкан, засмотришься. Короче, ты понял.
- Понял, – Андрей почесал за ухом, – а откуда знаешь?
- Секреты выдаю только любовникам в постели. После интимной близости.
Андрей невольно покраснел. Но всё же набрался храбрости и спросил ещё:
- Рита, а ты не знаешь, что там у Змеяна за татуировка такая…
- Как! Ты не в курсе? – Рита сделала глубокую затяжку и выдохнула дым прямо в лицо проходящему мимо «Запорожца» грузчику-официанту, по совместительству дизайнеру фирмы «Кошер», Мишке Проктологу. – Слушай. Младшего брата Змеяна Сурена охмурила одна фифочка. Поигралась немного и кинула. А тот, балбес, влюбился. Не на шутку. И цветы ей, и подарки, и всё такое, а она – ноль эмоций. Типа, видали мы таких. Ну, Суренчик и кричит, мол, прыгну с парашютом в ущелье там какое-то. И, сам понимаешь, кровь горячая, – прыгнул. А парашют возьми, да не раскройся. Сурен разбился в люля-кебаб, фифа его замуж за грузина вышла, а Арчибальдыч нацарапал себе на предплечье татуировку. Надпись то бишь: «Не забуду брата Сурена, который погиб за один баба!»
- Чего!? – Андрей поперхнулся томатным соком. – Так и было написано?
- Слово в слово, сама видела. Но это всё фигня. Повзрослев, Змеян решил удалить татуировку, сам понимаешь, вот тут и начались чудеса. Пошёл он к известному в городе косметологу Хайкину, сам знаешь. Тот чики-пыки, химия-ланцет и клятву дебильную убрал. Шрам получился почти неприметный. А ночью Змеян увидел во сне Сурена. Стоит укоризненно головой качает и парашют укладывает, но не в специальный мешок, а в пластмассовый кейс, с каким наш Арчибальдыч в школу ходил. На утро, прикинь какая лажа, у Змеяна татуировка проявилась, но в другом месте. На груди. Нервный шок и крики ужаса. – Стопка прикурила новую сигаретку. – Опять он к Хайкину. Типа, не понял Арнольд Эмильевич, что за дела. Тот сам не въехал, но повторную операцию бесплатно сделал. И, как понимаешь, всё повторилось. Опять сон, и опять надпись вылезла, только теперь на левой ягодице. Змеян ваще чуть не отъехал. Прикинь! Забухал со страшной силой. Короче, ещё три раза он удалял татуировку, и все три раза она появлялась. Мистика, блин! Хайкина даже на Кузнецовку увозили, дело чуть до лоботомии не дошло. Короче, клятва так и осталась на испещрённом шрамами теле.
- А в каком месте? – Андрей сглотнул подкатившийся к горлу ком.
Рита подозрительно осмотрелась по сторонам. Нагнулась к самому уху собеседника и коротко шепнула.
- Да ты что, – у Андрея вытянулось лицо, – и все слова поместились?
- Естественно. Готическим шрифтом.
Известие несколько выбило Андрея из колеи. В голове прошуршал маленький смерч. Даже не попрощавшись, он вылез из «Запорожца» и направился к выходу. Но на пороге заведения, к своему немалому изумлению и восторгу, лицом к лицу столкнулся со своими старыми корешками по персияновскому институту. Лёхой Мелиховым и Лёней Пухляковым.
- Так-то ты встречаешь друзей, – Лёня крепко пожал протянутую руку, – не ожидал, Андрюха, не ожидал.
- Стоим, ждём его, ждём, – Лёха заключил приятеля в богатырские объятия, – кроссворд разгадываем, а он тут с дамой лясы точит. Кстати, познакомь.
- Кроссворд, – Андрей встрепенулся, – какой ещё кроссворд?
- Да на твоём прилавке лежит. Рядом с шашками стоклеточными. Ты уже и на шашки переключился?
- Да нет... А что там кроссворд?
- Почти всё угадали. Слов десять осталось.
- Ого! Не слабо!
- Время было.
- А футболиста бразильского…
- Старик, ты же знаешь, мы больше по коням и собакам. Футбол не наш профиль, – Лёня мягко взял Андрея под руку и повёл его к стойке. – Знаем Пеле, но не подходит по буквам, если ты там косяков не напорол. Короче, встречу надо сбрызнуть. Или я не прав?
- А как же…
- Возражения не принимаются. В такую даль ехали к этому кадру, а он… Лёха, доставай винчестер. Домашний, старик, такой только баба Сима делает. Из креплёных вин уступает только мадере, урожая 1903 года. Цена плюс качество! За товаром твоим деятель от религии посмотрит. Мы ему пообещали в Новочеркасском храме свечку поставить, он вот, любезно согласился.
- А торговля…
- Не волк…
Друзья взяли по бутерброду с плавленым сырком «Амбер», луковый салат и пустые стаканчики. Пристроились на используемой уже однажды Андреем колонке «Marshall», испещрённой олимпийскими колечками – следами от долго не простаивающей посуды. Вино тёмным рубином приятно забулькало в бутылке. И так же приятно растеклось по пищеводу и желудку, оставив изумительный привкус во рту.
- Это тебе не «Улыбка Калмыка», – Лёха подцепил вьетнамской одноразовой вилко-ложкой колечко лука.
- Да-а-а! – Андрей помимо вкуса почувствовал, что сейчас воспарит под потолок кильдыма. Подобно Икару и Дедалу вместе взятыми. – Забытая симфония! Опус номер ноль семь. Дирижёр Хиросима Липатьевна. Улица Северокавказская, дом пять. Здóрово, мужики! Ну, рассказывайте, как вы там.
- Всё по-старому, старик. Их удои, наша зарплата. Работы хватает. Иногда левачки подворачиваются. На хлеб с маслом имеем.
- Лёня, ни за что не поверю, что всё так обыденно, – Андрея качнуло. Он удивлённо осмотрел стены заведения, ставшие вдруг неожиданно прозрачными и искрящимися, одним словом – хрустальными. – Обыденность не ваша стихия, братья Бурданго, – неуверенно пробормотал он, различая сквозь стены гигантскую ехидну, которую оседлали хохочущие дядя Вова и Бен Ган, – без приключений…
- Расскажи ему, про то, как мы роды у коровы принимали, – Лёха ухмыльнулся про себя.
- Да, это тебе понравится, – Лёня наполнил стаканы, – слушай и наслаждайся. У Петрухи, ну, ты помнишь его, бывший подводник, телилась корова. Местный зоотехник синячил к тому времени уже целую неделю. А тут мы проездом. С корабля на бал. Телёнок пошёл задними ногами вперёд. Ну, и застрял. – Лёня поставил стакан на тыльную сторону ладони. – Со здоровьицем, – вино, словно в бездонный колодец провалилось. – Застрял, сердешный. Привязали мы корову к забору, за рога. Давай тянуть телёнка. Ни в какую! Бурёнка несчастная мычит, как твой заводской гудок. Мы потеем, как в сауне. Телёнок лезть не хочет. – Лёня с аппетитом грызанул бутерброд. – Извечный вопрос…Что делать? Позвали двух сварщиков…
С улицы донёсся леденящий душу крик. В кильдыме сразу стало тихо. Так тихо, что Андрей услышал, как струи дыма просачиваются сквозь вентиляционное отверстие. Валюха Глаз-Алмаз, недавно присоединившаяся к играющим в дартс, неуверенно заметила:
- Старики говорят, что так кричит директор «Закусочной №1», когда идёт аннигиляция и регенерация его кильдыма.
Андрей знал, что это не так. Он сразу понял, кто это кричит. А как понял, извинился перед друзьями и выбежал из закусочной.

Перед кильдымом, размазывая слёзы по щекам, стоял Хе-сотый. Вокруг него собралась небольшая кучка зевак и сочувствующих реализаторов.
- В чём дело? – поинтересовался Андрей, пробираясь через толпу к рабочему месту.
- Деньги... – дрожа всем телом, выдавил из себя Хе-сотый и некрасиво высморкнулся, – деньги украли...
- А где они у тебя были? Может, сам куда засунул, в сумке смотрел?
Андрей помнил, что Хе-сотый собирался закупить у него приличное количество шалабушки. И хотя было понятно, что никакой сделки уже не состоится, он всё же попытался помочь найти вожделённую капусту, уж больно жалко было терять хорошие комиссионные.
- Какая к чёрту сумка! – проревел Хе- сотый, – они у меня в напоясном кошельке были, полторы тысячи уе, так и кошелька нет!
- Эге, – присвистнул вездесущий Миклован, – нам так не жить.
- А ну-ка покажи свою повязку, – насторожился Андрей, заметив на свастике, какую-то корявую надпись.
Утирающий сопли оптовик повернулся к Андрею боком. Поверх красно-белого фашистского символа, на новенькой повязке было накарябано, видимо наспех, непонятное слово: «Кхле». Писали то ли лаком для ногтей, то ли каким-то клеем.
- Э, да у него вся спина изрезана! – прокричал кто-то из зевак.
- Где?! – Хе-сотый закрутился вокруг своей оси, пытаясь через плечо посмотреть себе на спину.
- Теперь, всё ясно. – Андрей, увидев вырезанное на спине Хе-сотого трёхбуквенное ругательство понял, что фашиствующий оптовик стал жертвой лихих карманников – Неевклидзе и Плутархии. Именно на них указывало странное слово «кхле». Андрей вспомнил, что это слово по-грузински означает то же самое, что было вырезано на спине несчастного национал патриота. – Можешь ехать домой.
- Как? – Хе-сотый надрывно застонал.
- Да очень просто. Зазевался ты, а грузины гаманец твой и срезали. Не видел мужика с разноцветными вениками?
- Видел... – ошеломлённо промычал неонацист. – Он мне ещё всё их в морду тыкал, под ногами путался... Да я завтра сюда отряд штурмовиков приведу! – Хе-сотый неожиданно рассвирепел. – Всю черноту на уши поставим! Они у меня землю хавать будут!
- А вот этого делать не советую. У грузин-карманников крыша – старший опер района Амбарцум Чинибаянц, сам понимаешь, тоже не русский. Вас, русолюбов-нацистов, вряд ли уважает. Так что смирись и будь внимательнее.
Андрей склонился над кроссвордом, давая понять растерянному Хе-сотому, что разговор закончен. Да и какие вообще могут быть разговоры, кроме как насчёт цены и товаров? Жаль, конечно, мог бы купить немало, да что уж теперь. И помочь ему никак нельзя. Менелаевна строго-настрого запретила давать товар на реализацию. А так бы отгрузил пяток керосинок, для поддержания штанов. Ну, да ладно.
Краем глаза Андрей проводил удаляющуюся в направлении выхода и содрогаемую рыданиями фигуру Хе-сотого. Ну и кхле с ним. Так, да дружки мои старинные уже почти всё вписали! Ну, молодцы! Альтруист, Птерозавр, Обертон, Никсон, Элегия, Пирс, Диккенс, Расстегай, Конопля, Кокарда, Дантист, Дублин, Рубероид, Рейхстаг, Ятаган, Метеорит, Коктейль, Дарвин, Шлагбаум, Кукушка, Кинжал, Жаба, Вероника, Армстронг. Остался злополучный бразилец и ещё… двенадцать слов. Неплохо! Не открыто всего три ключевые буквы. Так, что мы тут видим: экс-президент Азербайджана. Первая «Э». Вот тебе и раз. У них же всю жизнь вроде Алиев был, при всех режимах правил. Вообще-то нет. Кто-то ещё там мелькал.
Из кильдыма вышли Лёха и Лёня. Между ними, взяв обоих под руки, гордо шествовала Рита. В глазах её блуждали бесовские огоньки.
- Будем прощаться, дружбан, – Лёха сделал ручкой, – покедова.
- У нас тут клиент, – Лёня кивнул на разомлевшую от огуречного коктейля Стопку, – по нашему профилю. Так что не скучай. Может, через недельку свидимся.
- У моего Барсика кажется чумка. Мальчики обещали посмотреть.
Рита стыдливо отвернулась. Лёня и Лёха расплылись в счастливых улыбках.
- Ага, – Андрей шутливо раскланялся, – они посмотрят. Спецы!
В это время у Квентина что-то переклинило в аппаратуре, и над рядами полились чýдные звуки полонеза Огинского в исполнении Лондонского симфонического оркестра. Взявшись за руки крест-накрест, влюблённые ветеринары и мисс «Оклахома» синхронно и даже артистично покатились к выходу. Андрей с удивлением заметил, что все трое были на роликовых коньках.
Уже возле ворот Лёня обернулся и прокричал:
- Эльчибей. Не успели записать.
Действительно Эльчибей. Сойдёт за президента айзеров. Вот и ещё одна буковка открылась. «Ч». Посмотрим, что тут у нас получается. Может сразу удастся прочитать заветный пароль, открывающий дверь в страну вечного лета и… Андрей торопливо выписал в строчку открывшиеся буквы. Ч – * – Д – А – Л – * – В – О.
Ни хрена не понятно. Опять какой-нибудь медицинский препарат или фамилия очередного придурка из далёкого и славного прошлого. Ч… Язык сломать можно. Блин, где же Гришка!
Андрей выглянул из-за прилавка. Супинатор и Охрамеев сидели, обнявшись на катушке с оплёткой, посасывая кактусовые леденцы. Лица их покрылись лиловыми треугольничками, из ушей сыпалось что-то коричневое. Им было хорошо. Но Гришки с ними не было. Печально, но не смертельно. Подождём.
Дядя Вова наточив багры и абордажные крючья, задумчиво разглядывал то ли штык, то ли кинжал, принесённый ему на заточку Насруллоевыми. Сами таджики о чём-то балаболили со своим племянником Ференцом; видимо обсуждали прелести хозяйки снимаемого дома. Миклован снова углубился в тантрический секс. Фуйло грустно сидел на раскладном стульчике и пытался построить пирамиду из оставшихся после отлёта Линды рулонов туалетной бумаги.
«Болото, – Андрей тяжело вздохнул, – никакого течения». Он увидел, как над Дикими секторами пролетела стайка диморфодонов. «Рановато сегодня. Может, умер кто? Или «Закусочная №1» споры разбросала. Всякое может случиться. А может, алебастровые кролики прогрызли канализацию. Тогда жди беды. Сначала пожрут всё стекло в округе, а потом, когда у них сушняк начнётся, примутся кровушку сосать. Тут только уворачивайся. И почему их писюреки в свою Красную книгу занесли?»
Подошли покупатели. По виду муж и жена. Долго спорили брать или не брать самозатачивающиеся напильники, да так и не взяли. Дорого, видите ли и ручки деревянные, а не эбонитовые. Только плешь проели. Козлы! Валите в китайский сектор, там всё есть и за две копейки. А ещё лучше в монгольский, у них для нашего клиента самый товар. Блестящий и доступный.
- Бумага для голубиной почты имеется?
Андрей встрепенулся. Перед ним стоял коренастый парень в джинсовом прикиде от Версаче. Остроносое лицо наполовину закрывали тёмные блюдца очков «Polaroid». На затылке, вопреки всем законам физики, синел блин десантного берета с древней кокардой реального училища №8. В зубах торчала курительная трубка, а ля Шерлок Холмс. Он напряжённо похлопывал о колено, свёрнутым журналом «Животные Между Нами».
- Имеется, только без водяных знаков и разлиновки.
- С правым или левым обрезом?
- С правым, но с полем для подшивки. – Андрей заметил маленького бегемотика, копошащегося в погасшей трубке. – Вакула, у тебя табак не горит. Смотри, наплодишь бегемотов.
- Блин, ты уже нажрался! Сколько раз говорил тебе, не называй меня по имени, когда я на работе. И пил бы поменьше. С деньгами же крутишься. Выпасут и выставят.
- Конспиратор ты хренов! – Андрей беззлобно шлёпнул парня по плечу. – Пароль придумал этот голубино-голубой и вообще… Думаешь, тебя не выпасут. Да ты уже давно на крючке у всех разведок мира. И фамилия у тебя подозрительная… Корюшко. Ты хохол, наверное…
Джинсовый парень скривился, как от зубной боли.
- Андрюша помолчи, пожалуйста. Давай лучше о деле. И побыстрее. Я достал немного быров.
- Кого!?
- Да тише ты, – собеседник Андрея пугливо оглянулся. – Ты меня палишь. Нажрался, веди себя прилично, говори тихо – дело серьёзное. На Бонч-Бруевича вчера шмон был, всех цыган связали. До вечера держали, потом выпустили одного Керзона-Оглы, ну, ты его видел, наверное. Он у ромалов за старшего. Дали ему два часа, чтобы собрал по штуке за каждого. Не знаю, чем дело кончилось. Говорят, сам Пазий под свой контроль всех валютчиков берёт. Теперь, кто валютой торгует, обязан иметь специальный нагрудный знак, типа, как у гаишника. Только каждый день на него  надо будет наносить курс продажи, покупки и заверять в ментовке. И в обязательном порядке – микрокассовый аппарат, совмещённый с мобайлом. Короче, сплошное попадалово на капусту плюс засветка. Поэтому надо быть максимально осторожным, а ты раскричался. Меня и так Салават ваш предупреждал, что если увидит, как я кому-нибудь валюту продаю, то обложит данью. А я, ты знаешь, никому не плачу. Теперь о деле. Быры, чтоб ты знал, – это эфиопские деньги. Как так можно, собрался в Эфиопию, и не знаешь, что там за капуста.
- Да я думал, что и с баксами можно ехать.
Андрей с трудом достал из смятой пачки сигарету и попытался прикурить от одноразовой зажигалки, но у него не получилось. Вместо пламени из горелки выпорхнул небольшой рой  перламутровых летучих мышей. С едва слышным клёкотом он влетел в правую волосатую ноздрю подпольного валютчика, предварительно сделав вокруг его головы подобие круга почёта, отчего последний на долю секунды стал похож на какого-то второстепенного апостола с репродукции картины Дали «Тайная вечеря», которую Андрей уже где-то недавно видел. Потом перламутровые бестии разделились на две группы. Одна, вылетев из левого уха и жужжа по шмелиному, умчалась в неизвестном направлении, другая, появившись из правого, набросилась на бегемотика в трубке и сожрала его в одно мгновение, словно стая голодных пираний. Андрей восхищённо хмыкнул.
- Приказал твой гиппопотам!
- Ну, ты и нализался, – Корюшко недовольным жестом протянул Андрею зажжённую спичку. На этот раз прикурить удалось. – С баксами тебя могут кидануть при обмене. Опять же много не вывезешь. А быры наши таможенники в глаза не видели, им можно наплести, что они копейки стоят. Я тебе их отдам на полтора процента ниже официального курса. У меня две купюры по сорок тысяч каждая. Одна, правда, прострелена, но я её подклеил и кровь состирал. Ты и не заметишь.
- Слушай, конспиратор ты наш, я, в натуре, сейчас малость перебравший. Мне эти бабки нужны… Но… давай на вечер отложим это дело.
- Да какой вечер, мне капусту через час отдавать надо! – забеспокоился валютчик. – Не хочешь, я их Хорвату отнесу. Он у меня все раритеты покупает!
Корюшко как бы невзначай вытащил из нагрудного кармашка две причудливые купюры радужной расцветки. С видом змея-искусителя пошелестел ими перед носом Андрея. В глазах зарябило, но Андрей всё же разглядел между пальцев валютчика морщинистые перепонки. Он, покачиваясь, отстранился от Вакулы. Чуть заикаясь и мутно щурясь, спросил:
- Что с руками? Возврат к предкам? ****ец эволюции?
- Дурак, – Корюшко спрятал деньги, – это я в «Лунном Долларе» хлебнул «Пружины Калашникова». Блин, позарился на дешевизну. Загубил… Эх, ходил к астрологам, те сказали, что карма того… исчерпана. Скоро в ящик играть буду. Ну, так ты берёшь!?
Неожиданно раздался могучий свист Салавата Джетгоева. И, хотя самого писюрека не было видно, этот свист, перекрывший возобновившийся с новой силой «Юкатан», произвёл на валютчика странное воздействие. Он сорвал с себя голубой берет, втянул голову в плечи и, закрутившись на месте в стремительном фуэте, рыбкой нырнул в канализационный люк.
Люк этот находился около кильдыма и пользовался дурной славой. Поговаривали, что он ведёт в катакомбы, которые протянулись под всем рынком и были прибежищем алебастровых кроликов, вампиров-тимуровцев, кислотных отморозков, деревянных бронтозавров и прочей мелкой нечисти. Андрей удивился, что осторожный до невозможности Корюшко избрал такой опасный путь для бегства. Присесть на отравленный штопор кислотников или попасть на сексуальный беспредел занозливых рептилий было гораздо страшней, чем подвергнуться рэкету со стороны тувинской аальной общины. Тем более что писюрек так и не появился, видимо свистел он совсем по другому поводу.
Так… Свалил и не попрощался. Валютный отдел, тоже мне. Ну, ничего, вернётся. Можно подумать, эфиопские крузейро Хорвату нужны. Ха! Да на Бонч-Бруевич стрит такая капуста и даром… А мне… Принесёт, куда денется. Если канализационные лесбиянки не затрахают.
Подошли очередные покупатели. Андрей глянул на них и обомлел от неожиданности. Первого он сразу признал: бородатый дяхан, изобретатель таблицы Менделеева. А вот второй, лупоглазый и горбоносый, на деревянном протезе был до ужаса знаком, но вот как его зовут…
- Чёрный вечер, белый снег. Ветер, ветер. На ногах не стоит…
- Аптека. Улица. Фонарь, – Андрей бесцеремонно перебил одноногого. – Знаем, читали ваши маразматические вирши, Александр Блокович. И вашу логарифмическую таблицу изучали, будь она проклята. Сурьма, висмут, валентность-инвалидность. Привет родственнички! Как там Мичурин поживает?
- Мы по поводу денег, – Менделеев смущённо запустил пятерню в бороду, – не могли бы вы, сударь, одолжить нам немного керенок или, на худой конец, серебра какого завалящего.
- Мы отдадим, – Блок нацепил пенсне и стал похож на Чехова, только без бороды, – как только я допишу поэму «Двенадцать негритят».
- Да-да, может и раньше, – Дмитрий Иванович почесал сквозь дыру в пальто волосатый живот, – если меня утвердят директором Главной палаты мер и весов, то…
- Лучше дайте, и мы тут же покинем вас. Назойливость наша не причуда, а вынужденная необходимость. Хотите, я расскажу вам занимательную историю про табакерку академика Сахарова.
- Нет, – Менделеев озорно хохотнул, – лучше поведайте ему притчу о Гадюке и Дупле с манной кашей!
- Чушь, папенька, – Блок обиженно надул губы, – уж лучше тогда про Химеру и Престарелого Террориста.
- Бездарная историйка! Для дамочек из глухой провинции. Сказка о царе Салтане в сравнении с твоей Химерой, сынок, мёд райских пчёл…
Андрей почувствовал, что во рту у него пересохло. Он попытался возразить наглецам, но вместо «Пшли вон, собаки» у него изо рта вырвался какой-то каркающий звук и густое облачко красноватого дыма, из которого, грубо выражаясь, материализовался кудрявый казак в фуражке гимназиста, раскрашенной сверху концентрическими цветными кругами, символизирующими российский флаг и синих шароварах с малиновыми лампасами. Зять и тесть замолкли, как по команде и, униженно кланяясь, поспешили прочь.
Как только ядовитая дымка рассеялась, Андрей увидел спешно удаляющихся от его прилавка Монтану и Каношу. А напротив себя обнаружил любезно улыбающегося разносчика разрешённой литературы. Его кожаная сумка была до отказа заряжена газетами, журналами, брошюрами, листовками, рекламными буклетами с эротическими фото, афишами звёзд эстрады, алхимическими пособиями, практическими советами по магии и прочим бумажным хламом, как ни странно охотно раскупающимся. Сам разносчик состоял то ли в партии возрождения русских обычаев, то ли в обществе любителей канувшей старины, то ли в новомодном клубе «Плеть и Воля».
- Доброго здоровьечка. Удачи во всех начинаниях. У меня кое-что есть для вас. Единственный экземпляр. То есть эксклюзив, упаси меня Господи. Поведал мне сосед ваш, Микловашка Полуинок, что вы в Эфиопию собрались. Имею честь вам предложить контурную карту Абиссинии, изданную ёще при Государе Императоре. Принадлежала эта штучка какому-то графу фон Нассеру что ли. Второй такой ни за что не сыщете. Изволите взглянуть, и цена приемлемая – двадцать три уе.
Бродячий торговец печатной продукции ловким жестом достал из начищенного до блеска хромового сапога изрядно помятый почтовый конверт со старинной сургучной печатью, и помахал им перед лицом Андрея. На пятках казака звякнули латунные шпоры на солнечных батареях, ужасно похожие на передние лапы богомола.
- Чё машешь, показывай, – Андрей, с плохо скрываемым неудовольствием сплюнул под ноги. Ему стало неприятно оттого, что малознакомые персонажи в курсе его планов в отношении экзотического путешествия. Как бы сволочи не сглазили. Миклован, гад, кто его уполномочивал. Я этого старообрядца-есаула может, раз третий всего как вижу, а он про меня столько знает.
- Ну, я же и показываю, – опереточный казак обмахивался конвертом, словно веером. Андрей вдруг обнаружил, что надписи и фотографии на газетах и журналах, которые держал в руке его собеседник, изменяются и двигаются, словно на экране компьютерного монитора. Ожившая Гала Чапаева на обложке какой-то пёстрой газеты, испуганно прикрывала руками свои обнаженные перси, а непонятно откуда взявшийся азербайджанский экс-президент Эльчибей расстёгивал молнию на брюках, похотливо взирая на звезду российской попсы.
- Ну, посмотрели, давайте рассчитаемся, – вывел Андрея из оцепенения нетерпеливый полуказак-полугазетчик.
- Да что посмотрели, ты разверни и нормально покажи, – Андрей с сожалением увидел, что фотографии и буквы замерли.
- Как это разверни? А вдруг ты откажешься? Вещица дорогая и редкая, если её пальцами залапать, никто не купит. В Эфиопию, чай, не каждый ездит. Мало ду… в смысле путешественников.
- Ну и вали отсюда со своей сраной картой, – Андрей неожиданно разозлился. – Кота в мешке я брать не буду. Иди в колхозный сектор, там лохов поищи.
Щуплый человек-союзпечать молча спрятал конверт обратно в сапог и, отойдя на безопасное расстояние, повернулся к Андрею и закричал, разбрызгивая слюну.
- Да у меня такие, как ты, землю хавали! Я в «Рэдиссон-Лазурная» двадцать лет буфетчиком проработал! У меня три дачи на побережье было! Любовницы двухметровые из Москвы. А ты, оглоед, сгниешь на этом базаре!
Андрей замахнулся, было на него подвернувшейся под руку шахматной доской, но ряженый газетчик, прикрыв голову от возможного попадания в неё тяжелого предмета кипой печатной продукции, ловко затерялся в базарной толчее.
«Ну и народец по базару шляется, – подумал Андрей, – на одного нормального покупателя с пяток прощелыг всевозможных. Ну их к дьяволу, проходимцев всех. Уже в глазах двоится и мерещится всякая нечисть, а еще больше десятка слов отгадать осталось и футболист этот гадский больным зубом торчит. И Гришка всё не идёт, переопохмелялся, что ли. Так, собираемся с силами и продолжаем».
Дядя Вова опять врубил своё точило. Ящик, на котором оно крепилось, противно задребезжал. Андрей вспомнил, что этого металлического монстра пожаловали дяде Вове в награду, когда он увольнялся в запас. И был этот ящик загадочным вражеским контейнером, обнаруженным на контрольно-следовой полосе нашими пограничниками. Учёные во главе с Келдышем целый год бились над таинственным аппаратом, но понять предназначение множества кнопок и переключателей им не удалось. Контейнер сначала списали на склад бесперспективных разработок, а потом подарили музею погранзаставы, где тянул лямку дядя Вова. Ну, и, в конце концов, под дембель, шпионская штуковина, по типу наградного маузера, досталась бойцу непосредственно обнаружившему её. В умелых руках ящик превратился в отличную подставку для точила. Друзья электрики, не чета всяким келдышам, за пузырьком быстро разобрались, что к чему, скоммутировали нужные кнопки, пускатели и станок завертелся. Дядя Вова был им очень доволен. Называл его ласково «мой пиндюрик», разговаривал с ним в минуты простоя, а в день пограничника и почему-то в Покров до ослепительного блеска полировал нержавеющие бока своего кормильца. Было две странности в заморском ящике. Во-первых, периодически пропадали инструменты, положенные внутрь подставки. Правда, вскоре они возвращались, всегда завёрнутые в свежий номер газеты «Гарольд Трибун» и с благодарственной запиской от какой-то неведомой Габриэль Мазохистки. Это происходило в самый неожиданный момент и доставляло порой массу неприятностей. И второе, пьяный электрик Сашка Синяя Борода, осуществлявший основной монтаж и пробный пуск, предупредил дядю Вову довольно-таки твёрдым голосом: «Вот тебе, Вовец, агрегат. Точи, что захочешь. Видишь, семь кнопок… Вот эти шесть нажимай, сколько тебе в голову взбредёт, в любой последовательности, хучь, как на гармони. А вот эту, седьмую с подсветкой, не тронь. Худо будет. И тебе, и народу нашему советскому». Сказал и заплакал. А дяде Вове и не интересно даже было нажимать эту кнопку. Нехай себе подсвечивается, лишь бы жрать не просила.
Дядя Вова к этому моменту уже изрядно набрался. Он прилепил на свои веки специальный пластырь, против слипания глаз от монотонного шума двигателя. К тому же, вернейший признак отсутствия твёрдости в ногах, появились его молчаливые помощники Петя Свинцовая Грыжа и Вася де Голль. Щуплые бездельники, питающиеся крохами с обеденного стола мастера заточника. Они, словно заботливые няньки, поддерживали дядю Вову под руки и двигали остекленевшее тело, руководствуясь лаконичными командами «вперёд» и «назад». Получалось у них довольно слаженно. Из-под насруллоевского кинжала вылетал весёлый фейерверк искр, что подчёркивало эффективность применяемого метода работы.
Андрей заткнул уши. Во рту пересохло. Хотелось хлебнуть «Оболони» или, на худой конец, газированной «Новосельтерской» из набившей оскомину рекламы: «Отрыжка – это ещё не конец света». Он, было, уже собрался пойти в кильдым, но невероятным усилием воли вернул свои мысли к кроссворду.
«Воронкообразное атмосферное явление». Смерч. «… не птица, прапорщик не офицер». Курица. «Танец с саблями». Хачатурян. «Изобретатель координат». Декарт. «Стрельба красящими пулями». Пейнтбол. «Способ переработки нефти». Крекинг. «Крупный порт в Марокко». Касабланка. «Место укорачивания шевелюр». Парикмахерская. «Столовый прибор». Вилка. «Весёлый … Символ пиратства». Роджер. «Изобретение Нестора Махно». Тачанка. «Во что реинкарнируется Джон Ячменное Зерно». Пиво.
И всё-таки пиво! Шершавый язык со скрипом облизал потрескавшиеся губы. И всё-таки я добил кроссворд. Запахло ананасовым повидлом. Почти добил. Андрей увидел, как с аэродрома в Диких секторах взлетел вертолёт-неведимка «Уэлс-Уэлс». Пошёл на отстрел диморфодонов. Ну, точно, жди появления Всемирного Змея. Где же Гришка! Где ты, старый, добрый Полотенцесушитель. Без тебя мне не мил белый свет. Супинатор должен был вроде позвонить ему, надо спросить, где же застрял этот неуловимый Гришка.
Андрей в который уже раз за сегодня покинул своё рабочее место под укоризненным взглядом Миклована. Сидит смиренный наш и перочинным ножичком тыкву под клизму приспосабливает. Говорит, в Библии по этому поводу очень много сказано – от всех недугов, мол, клизма – самое радикальное средство. Сам себе три раза в день ставит. И всех своих домочадцев изводит. Да и вообще всем окружающем при любом удобном случае начинает свои тыквы-клизмы сватать. Якобы сам Иисус Христос себе такие ставил. Где он только это вычитал.
- Ну что, парни, кайфуете? – Андрей с некоторым недоумением воззрился на Ваню и прапорщика Охрамеева, колдующих над сковородкой с какой-то коричневатой кашицей.
Сковородка грелась на портативном примусе «Вифлеемская звезда», который Полотенцесушитель получил в качестве приза за победу в ежегодном футбольном матче между контролёрами и продавцами. Торгаши, естественно, проиграли. Но Гришка почему-то выступал за команду контролёров. Играли вообще-то на деньги, собранные с торгующих, однако Гришке вручили только этот примус, конфискованный за какую-то провинность у Фуйла.
- Да вот, шала в кобуре намокла, решили сюзьмы пожарить. Не пропадать же добру. – Кукушка в голове прапорщика, видимо, изо всех сил рвалась наружу, поэтому Охрамеев всё время придерживал стремящийся вывалиться глаз рукой. – Милости просим к нашему шалашу. Сейчас будет готово. – Охрамеев потянул носом. – Ах, вкуснятина, так перетак!
Андрей замахал руками в знак отказа. Горло от приторного запаха жжёного сахара и конопли накрыл жуткий рвотный спазм. Еле подавив его, Андрей с трудом пробормотал:
- Нет, парни, я в эти игры не играю. Мне ещё важное дело закончить надо. Ванюша, ты звонил Гришке? Где он запропастился?
- Три варианта. – От выкуренной конопли лицо Вани окрасилось каким-то мертвенным цветом. Область его рта была покрыта подтёками крови. Всем своим видом он сейчас напоминал одного из оживших вурдалаков из фильма про зловещих мертвецов. – Я еле дожвонился. Трубку подняла какая-то шалава, говорит, её Гришенька запер до вечера, чтобы не свалила, а сам с ребятами пошёл пиво пить. Пьёт он только разливное «Оболонь». А оно продаётся всего в трёх местах. Пивбары «Снегурочка», «Вселенная» и «Иерихон». В «Иерихоне» нет сортира, так что там Гриша будет, если только в двух других с пивом пролетит.
- А на рынок он что, не зайдёт? – Андрей почувствовал, как внутри у него что-то оборвалось. В случае неявки Полотенцесушителя кроссворд грозил остаться неразгаданным. В проклятом бразильце целых две ключевых буквы! Не мотаться же по всему городу в поисках нужного пивняка.
- Может и зайдет, – Супинатор неуверенно пожал плечами, подняв в воздух облачко разноцветных треугольничков. – Надежда умирает последней. Вовчик, может ты знаешь бразильского футболиста из четырёх букв? Видишь, Андрюха как изводится, того и гляди, мозги загниют и через нос вытекут.
- Из латиносов я знаю только Карлоса Кастанеду, – обжигая пальцы, прапорщик поправил сковородку на примусе. – Но он, насколько я знаю, хавал кактусы и в футбол не играл. Он, брат, по другой части будет. Не халям-балям.
Андрей в расстроенных чувствах, пошатываясь, поплелся к себе. Во рту совсем стало плохо. Язык распух и неприятно давил на зубы, пытаясь вырваться наружу. Слюна не выделялась, игнорируя внутренний диалог. В мозгу с тупым постоянством прокручивался один и тот же видеоряд. Стадион Маракана. Играют сборные Бразилии и Эфиопии. Кудрявый бразилец с ослепительной улыбкой обводит всю команду худосочных негритосов и забивает красивейший гол под самую перекладину. А на воротах, хлопая глазами, стоит он сам, измазанный чёрной гуашью, в набедренной повязке из манильской пеньки. Но хуже всего, стадион просто заходится от смеха. И громче всех – звонкий голосок прекрасной Шейгали. А на огромном табло её изящно оттопыренный средний палец правой руки. Вот тебе, парниша, секс-тур!
Он с нескрываемой ненавистью посмотрел на рикшей, разбившихся на пары и пьющих на брудершафт дегазированное шампанское. Сволочи, опять у них часовая предупредительная забастовка. Имеют, как бы, право, трейд юнионы членовы. Сейчас напьются, попросят Крэйзи поставить танго «Утомлённое Солнце» и начнут выкаблучиваться, педрилки деревянные. Ну и хер с вами, пойду пиво пить!
Андрей послал подальше покупателя, пожелавшего приобрести коньки с моторчиком, и направился к кильдыму. Но послышавшийся в толпе демонический хохот, заставил его остановиться. Так мог смеяться только один человек на рынке. И его Андрею хотелось увидеть, а точнее услышать из первых уст последние животрепещущие новости.
«Шарки хочет стопочку! Дайте Шарки стопочку, суки вербованные!» Попугай на плече Абрахамса нервно расхаживал вперёд-назад. Сам пират вальяжно выступал, сохраняя на лице неизменно небритую улыбку. Одна рука его лежала на эфесе шпаги, другая сжимала тяжёлый вздувшийся курдюк, напомнивший Андрею кислородную подушку, зачем-то обшитую козьим мехом.
Фуйло, приметив корсара, рванулся к нему.
- Г-г-г… Г-где Линда?! – от волнения он стал заикаться. – Т-ты видел её?
- Не ссы в компот, там кок полощет ноги! – Абрахамс, запрокинув голову, издал рокочущий звук, по децибелам перекрывающий извержение вулкана. – Видел ли я её? Сто дохлых устриц мне в корму! Да я вынимал её из летающей шхуны! Первым, так сказать, пришёл на помощь нашей героине! Я, бушприт ей между ног, делал даже искусственное дыхание!
Миклован отложил в сторону, любовно полируемую тыкву и внимательно прислушался.
- Да если бы не я, – Абрахамс сунул попугаю в клюв пару изюминок со стола Насруллоевых, – она бы сдохла от кессонной болезни! Или того хуже, разрази её гром, в «Закусочной №1» её бы замудохали безумные азербайджанцы. Спас я её, Фуйло ты лопоухое, бухту каната тебе в жопу, спас как полагается. Так что с тебя йо-хо-хо бутылка рому!
- А где же она? – У Женьки задёргался левый глаз. – Где?
- Ну, ты меня достал, сухопутная ты крыса! Забрали её писюреки наши разлюбезные. И назначили капитаном отряда космонавтов. Ща она в ихнем Звёздном городке песню поёт: «Долетайте до самого солнца…», – пират пропел удивительно чистым тенором.
- В каком ещё Звёздном городке? – Фуйло совсем пал духом.
- Знамо в каком. Тот, что возле будущего планетария. Чай деньги сдавал на планетарий, планктон тебе в жабры. Ладно, не хнычь, – Абрахамс, с презрением посмотрев на Женю, бросил ему под ноги курдюк, – это от шамана. Кумыс. Говорит, скажи Фуйлошке, что правильно он бабу воспитал, достойно. Пусть, говорит, пьёт напиток батыров и здоровья набирается. А как наберётся, так сделаем из него почётного «бегущего оленя». Ещё он тебе кружок курута передал, но я его съел, очень уж мне захотелось.
- А Линда…
- А Линда, как налетает часы, получит путёвку на курорт в Уш-Бельдир. Отвиснет твоя баба как надо и вернётся, здоровая, красивая и узкоглазая!
Новый взрыв хохота сотряс воздух в округе. Попугай забесновался на плече, призывая вербованных сук налить ему стопочку. Тут же, как по команде, замолкла ненавистная песня про дэду с Юкатана. А через мгновение густой голос Кобзона проговорил с придыханием:
- А сейчас, для бригады рикш с Каменки и лично для их, как они нежно его называют, бугра Федотыча Мозгового звучит эта песня.
Андрей заметил, как Квентин с независимым видом прячет в кармане купюру достоинством в десять уе. Ну, всё, началась дискотека. Абрахамс, при первых же звуках танго, забыл обо всём. Прижав треуголку рукой, он помчался на парковочную площадку рикш. Танцы он уважал. И не пропускал ни одного удобного случая проявить себя в любви к Терпсихоре. Вот сейчас найдёт себе кого-нибудь поразмалёванней и закружит в безумном аргентинском экстазе.
А теперь пиво! Андрей, стараясь идти ровно, шагнул в сторону кильдыма. Но и на сей раз ему не суждено было туда попасть. Сначала путь ему преградила группа китайских лыжников, пробирающаяся в сторону Дальних рядов. А потом дядя Вова принялся выписывать фигуры Лиссажу между своим точилом и одноразовым холодильником Вольфа и Себастьяна. Наконец он зафиксировался напротив Насруллоевых. Сказал, начертив пальцем в воздухе замысловатый иероглиф:
- Готов ваш ножичек. Держите басурмане, – он протянул угодливо улыбающимся таджикам кинжал. – Знаком он мне больно. Уж очень похож он на мой тесачок, который я одному басмачу под лопатку засветил. И ведь попал я! Бля буду, попал! А он, урюк проклятый, ускакал. За кордон ушёл. Очень похож на мой тесачок. Вот как будто вчера его держал в руках. Дед знает…
- А что, бабай, ножик резать хилеб-лепёшка будит? – Вольфганг попробовал острие на пере своей тирольской шляпы. – Баран можно колпашить? Или только масла намазывать?
Дядя Вова отогнал от глаз видимую только ему пелену. Показал заскорузлым пальцем на флажок, торчащий в шапке. Пьяно пожевал губами и сказал, как отрезал:
- Дед отвечает за свою работу.
С этими словами он прижал левую руку к туловищу, правой молодецки отдал честь и рухнул на прилавок с курагой, как подвесной мост в средневековом замке, у которого оборвались цепи. Восточные сладости в третий раз за сегодняшний день полетели в грязь, вызвав у окружающих трудноскрываемые наполовину сочувственные, наполовину радостные улыбки.
Морщась от душераздирающих воплей Насруллоевых, Андрей поспешил вместе с де Голлем и Свинцовой Грыжей на помощь дяде Вове. Точильщик не шевелился, но дышал, даже похрапывал слегка. Руки, ноги и голова с прилипшим ко лбу черносливом были целы.
- Будет жить, – констатировал Миклован, снова взявшийся за свою тыкву, – Богу так угодно.
Петя и Вася привычно подхватили деда под руки и рывком поставили его на ноги. Из внутреннего кармана куртки красным голубком вылетело удостоверение личности в пластиковой обложке. Андрей, проявляя чудеса ловкости, поймал его на лету. Хотел, было, вернуть на место, но любопытство взяло верх. Он развернул изрядно потрёпанную книжицу. Увидел фотографию дяди Вовы, только в молодости, и с изумлением прочитал: «Карацупа Никита Фёдорович».
Это было уже выше его сил. Он сунул удостоверение в руку де Голлю и с явным креном налево направился в кильдым, не обращая внимания на заунывные позывные, издаваемые варганами вахтенных писюреков.


ДРИНК №5 (на понижение)

Протолкнувшись через толпу завсегдатаев, Андрей встал в очередь к вожделенному окошку за каким-то то ли афганцем, то ли индусом в снаряжении глубоководного водолаза. Народу набилось – дальше некуда. Оно и понятно, время обеденное. Игроки в дартс озабоченно суетились вокруг держащегося обеими руками за окровавленную голову распространителя разрешённой печатной продукции. Из разговоров Андрей понял, что любитель русских обрядов, войдя в кильдым и по своему обычаю пожелав всем здоровьечка, поклонился, подставив блин фуражки под беспощадные стрелы дартистов. Кто-то из мужиков с пьяных глаз попутал мишени и засветил дротиком прямо в макушку газетчику. «Допрыгался, горлопан чёртов, – без особых эмоций подумал Андрей. – Это ему кара свыше за то, что людей дурит и за базаром не следит».
- Братишка, ты чё, уснул? Давай бери что-нибудь или отваливай в сторону!
Андрей, вздрогнув, торопливым движением достал из кармана смятую купюру и протянул её в окошко расторопной Вальке Глаз-Алмаз.
- Мамочка, мне, пожалуйста, две бутылки «Дон-2000», – осипшим голосом сказал он.
- На понижение пошёл, – констатировала Валька. – Эх, милок, смотри, товар не проторчи. Намешал ты сегодня не слабо.
- Нам не впервой, – Андрей взял запотевшие не по сезону бутылки с пивом и повернулся к окошку спиной, встретясь взглядами с торопившим его мужиком. В этом нетерпеливом субъекте он с удивлением узнал своего соседа по дому, внештатного лифтёра Игоря Блиндажкина.
- Какие люди и без охраны! Андрюсик, здравствуй! – Блиндажкин, тоже признав Андрея, расплылся в приветственной улыбке. – Ты поищи свободное место, а мы пока себе возьмём!
Не успел Андрей примоститься на сломанный агрегат для изготовления сладкой ваты, как к нему подоспел Блиндажкин с каким-то хмурым коротышкой с бегающими глазками и семисотграммовой бутылкой водки «Граф Калиостро».
- Знакомься, Андрюсик, это мой командир Вадим Марленович Траншейный, майор, между прочим. Я ведь теперь в милиции работаю, в спецохране. Надоело, понимаешь, с шантрапой всякой болтаться, вот, за ум взялся. Из комитета бедноты вышел. Мне теперь Монтаны и Каноши не указ. Своим умом буду… Давай, Вадик, разливай, за встречу дёрнем.
- Парни, я уже надёргался за сегодня, – начал отнекиваться Андрей, – я же на работе!
- А мы, по-твоему, где? – как-то недобро ухмыльнулся майор, разливая водку в три пластиковых стаканчика.
- Андрюсик, ты меня знаешь хорошо?! – Блиндажкин попытался сделать своё детское, где-то даже лилипутское, лицо страшным. – С Игорем Петровичем лучше не ссорься, а то по району мелкими перебежками от дома к дому передвигаться будешь. Вспомнишь уроки гражданской обороны при интенсивных бомбардировках.
Андрей усмехнулся про себя. Он прекрасно понимал, что у Блиндажкина такая манера шутить, но в то же время согласился с мыслью, что выпить с ним придётся. Не отвяжутся ведь, менты липучие.
- Давай, давай, – Игорь поднял стакан. – Сейчас выпьем, я тебе кое-что расскажу.
Они церемонно чокнулись. Андрей сделал сперва два больших глотка пива, потом резко проглотил водку и снова припал к пивной бутылке. Холоднючее, зараза! Но приятно! Аж зашипело всё внутри. Ка-а-айф-ф-ф!
- Я смотрю, пьёшь ты умело и сознательно, – констатировал Вадим Марленович, провожая колючим взглядом полупустую бутылку с этикеткой, на которой был изображён крылатый комбайн над бушующим океаном. – Шёл бы ко мне в отряд. Нам такие крепкие парни во как нужны.
- Так что, Петрович, ты мне рассказать хотел, – перевёл дух Андрей, не обращая внимание на лестное предложение.
- А то, Андрюсик. Через полчаса здесь такое начнётся... – Блиндажкин перешёл на полушёпот и настороженно оглянулся по сторонам. Майор вопросительно дернул его за рукав, кивая на Андрея, но Игорь Петрович успокоил его, мол, мужик надёжный. – Мы сейчас в прикрытии. Операция «Цунами» по взятию Змеяна и его оголтелой банды. Проводить её будет спецотряд «Эпсилон», а во главе сам Пазий. Так что лучше для тебя будет выпить с нами и потихоньку, ни с кем не лялякая, делать валенки. Не ровён час, пальба начнётся, зацепить может. Ну, Марксыч, давай по второй.
- Какая банда!? Ты о чём?
Андрей с трудом переваривал услышанное, тупо наблюдая, как майор ловко булькает в стаканы водку. Из-за пазухи Траншейного выглядывало устрашающее дуло подствольного гранатомёта, а из боковых карманов его куртки торчали пучки счётчиков Гейгера, выполненных в виде авторучек.
- Банда, как банда. Организованная. Кстати, у меня к тебе дело, – проследив за взглядом Андрея, сказал майор. – Помоги мне продать эти хреновины. – Он достал из кармана несколько счетчиков и протянул их Андрею. – Отобрал на вокзале у одних подозрительных чеченов. Они везли какие-то странные стиральные машины, почему-то в свинцовых ящиках. Причем, когда я с этими фломастерами непонятными к ящикам подошел, они затикали, как часы. Что с ними делать, не знаю. Попробуешь, может, по три уе за штуку их двинуть?
Каждый выпил за своё. Менты занюхали рукавами, Андрей допил пенные остатки пива из первой бутылки.
- Не знаю, – Андрей неуверенно посмотрел на Петровича, – хреновины то военные. Если меня с ними хлопнут…
Траншейный, гадливо улыбнувшись, смущённо пробормотал:
- Хлопни лучше меня. Да покрепче! От всей души! Ведь я хочу тебя, мой рыцарь. Возьми меня прямо здесь, среди этой черни и мастеровщины. И кусай, царапай меня, обзывай последними словами! Я так желаю! Ну же, не робей!
- Постой, – Андрей отстранился, но Петрович поймал его за плечо.
- От нас не уйдёшь. Сначала его, потом меня. И в темпе, в темпе! Сделаешь это, мы назовём тебе имя бразильского футболиста.
- Правда? – Андрей почувствовал руку Блиндажкина на своём бедре.
- Чистая, истинная правда, блин! Слово милиционера! Гадом буду!
Траншейный откусил от пластикового стакана донышко. Медленно прожевал. Из его ноздрей вырвались два красных лучика света. Два таких маленьких лазера. Пошарили по импровизированному столику и погасли.
- Это противозачаточное средство. Помогает по пятницам и субботам. Сегодня, какой день? – Траншейный томно провёл пятернёй по своей густой шевелюре.
- Не помню, – Андрей заметил, как волосы майора клочьями посыпались на плечи, – кажется четверг.
- Креститься надо, когда кажется, – голосом Миклована произнёс Петрович. – Живо снимай портки! Некогда нам с тобой цацкаться!
Валюха Глаз-Алмаз высунулась из своего окошка и крикнула Андрею:
- Не связывайся с ними. Это андроиды. Переспать с таким хуже, чем с резиновой бабой. Лучше приходи ко мне. Я тебя пельменями с майонезом угощу. А потом завалимся в кроватку и попрыгаем всласть. Тебе понравится, морячок!
- Не слушай её, – Траншейный поставил себе подмышку счётчик Гейгера, – у неё грудь силиконовая  и эрозия матки. Чревато последствиями.
- А у нас справки есть, – Игорь Петрович вынул из внутреннего кармана куртки медицинскую книжку, – от триперного врача. Мы детей хотим иметь. Он мальчика, а я девочку. Нет, наоборот, кажись…
Андрей схватился за бутылку с пивом. Но Траншейный, укоризненно покачав головой, остановил его.
- Пиво полезно только в двух случаях. Первое, когда хочется пить и, второе, когда радиация в стиральных машинах превышает допустимые нормы. Иногда, конечно, можно пить пиво просто так, от нечего делать, но тогда может нарушиться освещённость лимфатического пространства поджелудочной железы.
- Я хочу пить, – просипел Андрей.
- Ну и пей себе, – Петрович недоумённо пожал плечами, – нас спрашивать совсем не обязательно.
- Жаль, – майор досадливо поджал губы, – очень, понимаешь, жаль. Я надеялся, что ты поможешь мне с реализацией этих штуковин. Петрович говорил, что ты завсегда…
- Попробовать можно, – Андрей оторвался от бутылки, – но ведь военная фигня…
- Да – да, нет – нет. А остальное всё от лукавого. – Траншейный наполнил стаканы. – Давайте выпьем за саратовских девчат Алёнку и Катюшу. Славные бабцы. Они спасли меня однажды от анаконды.
Траншейный всхлипнул. У Петровича за пазухой что-то зашипело и забулькало. Он, не чокаясь, опрокинул стакан и вытащил на свет божий портативную рацию «Sinao» с антенной похожей на миниатюрный спиннинг. После изрядной порции белого шума, заморский приёмопередатчик исторг из себя хриплый голос.
- «Пума», «Пума», я «Песец». Гадюка в гнезде. Действуем по схеме номер один. Занять места согласно предписанию. Следующий сеанс на частоте 3-Б. Как понял? Приём.
Траншейный вытер слёзы. Набрав водки в рот, прополоскал зубы и сделал тошнотворно громкий глоток. Андрея передёрнуло. Он незаметно вылил свою порцию на пол. Блиндажкин надавил зелёную кнопку на рации и с какими-то резиновыми интонациями произнёс:
- «Песец», «Песец», я Петро… я «Пума». Вас понял. Приступаем к выполнению предписания. На связи.
После этих слов Петрович с Траншейным поднялись и в обнимочку пошли прочь из кильдыма, горланя при этом песню «We are the champion». Возле самой двери майор вывернул из кармана дозиметры и швырнул их в толпу торговцев экзотическими птицами. «Фломастеры» вопреки логике не упали, а, оттолкнувшись от невидимой преграды, синхронно подпрыгнули и прилипли к потолку.
 Андрей вдруг почувствовал, что ужасно хочет спать. Голова, словно ватная, падала на грудь. Глаза помимо воли слипались. Рот раздирала невыносимая зевота. А в ушах звучала незнакомая колыбельная, исполняемая Кобзоном с применением горлового пения под аккомпанемент оркестра варганов и бубнов.
Атас! Варганы и бубны! Это же позывные шамана! Не спать! Улыбаться приветливо и подобострастно! Приготовить стеклянные бусы, припасённые для соответствующего момента! Срочно вспомнить тувинское «здрасьте» по-оленеводски! Эх, прорыгаться бы! Не успею, придётся терпеть.
На присутствующих зловещие и в то же время как бы помпезные звуки бубнов и варганов произвели ошеломляющее воздействие. Кто-то забился в истерическом припадке хохота, кто-то обречённо прикрыл голову руками, кто-то попытался скрыться в кулуарах заведения. Но все двери, ведущие в спасительные закутки, непостижимым образом враз оказались надёжно запертыми.
Торговец подержанными унитазами по кличке Незалуп, не имеющий официальной аккредитации на рынке, попытался выпрыгнуть с разбега в открытую форточку, но застрял и нелепо повис, беспомощно шевеля багровыми щупальцами, усеянными бесполезными в этот момент присосками. Незалуп слыл бесстрашным поклонником «Пружины Калашникова».
Саня Гуманоид, непонятно почему перешедший с шампанского на трёхпроцентный спиртовой раствор формалина-С, якобы убивающий вредные бактерии в кишечнике, резким движением задрал выше колен обе штанины. Оголились протезы из легированной стали, выполненные в виде двух гигантских свёрл. Приведённые в движение неведомой чудовищной силой свёрла вгрызлись в прогнившие доски пола, с поразительной скоростью унося бывшего снайпера, как показалось Андрею, в ад. Буквально за секунду от Санькá осталась только чернеющая дыра в полу, откуда Андрею послышался сдавленный крик: «Прикройте дыру столиком!».
Одна Валька Глаз-Алмаз сохранила спокойствие, искусно спрятав вторую, мёртвую сегодня голову в пышной причёске и ловким движением подкрасив губы жёлтой помадой.
Дверь кильдыма распахнулась. На заплёванный и усеянный окурками пол упала тень вершителя рыночных судеб. Зловещая тень шамана Бельгеэ, познавшего тайны тридцати трёх водопадов, заглядывающего в грядущее и вобравшего в себя прошлое. Тень, отбрасывающая тень, духовного вождя и наставника писюреков.
Все застигнутые в кильдыме явлением служителя неведомых тувинских богов застыли в позах, выражающих полнейшую преданность и готовность выполнить любое приказание. Лишь тихо поскуливал от неимоверного напряжения газетчик, попытавшийся превратиться в ритуальную тувинскую плевательницу. Это ему почти удалось, но его выдавала сочащаяся кровь из-под фуражки, которая, собственно, и являлась главным элементом изображаемого предмета.
Шаман залихватски икнул. Хитро глянул из-под косматых бровей сросшихся на переносице. Вяло махнул рукой, остановив на полутакте заунывную музыку. Прошествовал в центр кильдыма, позвякивая ожерельем, сделанным из пяти-кубовых многоразовых шприцев и хромированных гроверных шайб. Он опирался на причудливо изогнутую клюшку для гольфа, увитую пёстрыми кожаными косичками. Его длиннополая соболья шуба, не снимаемая ни зимой, ни летом, моментально наполнила заведение специфическим ароматом. Матовая лампочка, встроенная в вершину куполообразной шапки, тускло засветилась.
Морщинистое лицо, больше похожее на оголённый и основательно подкопченный мозг, беспокойно зашевелилось. Из приоткрывшейся щели рта с лёгким свистом вылетел шарик жевательной резинки. Ударился о нос газетчика, и был пойман угодливо растопыренными губами. Шаман, поджав ноги, уселся на войлочный коврик, своевременно расстеленный Мишкой Проктологом. Достал из-за пазухи берестяной свиток. После долгого изучения его, произнёс голосом спортивного комментатора Николая Озерова:
- Мне – две бутылки «Анапы», – он снова мощно икнул, пустив слюну по подбородку, – Бяшке – килограмм овсяного печенья и литруху «Буратино». Да… – Он задумался, поигрывая человеческим черепом, привязанным к его поясу. – Вчерашнюю «Вечерку» и… всё, пожалуй.
Официант в некотором замешательстве метнулся исполнять чересчур скромные пожелания  по обыкновению назойливого и капризного клиента. А взоры всех посетителей устремились к входной двери. Там, нетерпеливо постукивая копытами о металлические ступеньки, стояло грязно-белое, косматое чудище. Это был любимый як шамана Бяшка. Прожорливая скотина, как правило пасущаяся на местной помойке с молдаванами и нагло выпрашивающая у прохожих всяческую еду. Шаман  использовал Бяшку в качестве средства передвижения в особо торжественных случаях. Для этого на спине волосатого бычка было установлено пассажирское кресло от самолёта ТУ-154, а к рогам приделан руль от горного велосипеда «Mountain».
Пил шаман профессионально. Пробка снималась одним неуловимым движением. Поллитровка опустошалась за четыре глотка. Вместо закуски использовалась газета «Вечерний комсомолец», замысловато свёрнутая и прикладываемая после каждой бутылки ко лбу.
Слизав с горлышка последнюю каплю народного напитка, шаман заговорил с едва приметным прибалтийским акцентом:
- Скоро все придут сюда. Все, кому не лень. Все флаги в гости к нам. Будет весело и страшно. Погибнут те, кому суждено погибнуть. Выживут все остальные. Всемирный Змей отложит яйца в головах рикш. Алебастровые кролики совершат ритуальное самоубийство. Полосатые животные съедят остатки снега. А женщина с чугунной жопой родит дитя. Многих увлечёт «звенящая дребедень». Но более терпеливые дождутся сосущего баклажана. Это их спасёт. Но не всех… – С трудом подавив приступ икоты, Бельгеэ продолжил. – Откроется гнойный портфель. Кто не успеет… Многое повторится, но не так. Изменятся координаты. В частности косинус «фи» основного вектора уменьшится в три раза, а величина его станет подчиняться гиперболической функции. Это будет весело, но не для всех. Чёрные люди станцуют… Стрелкú испугаются золотистых какашек и откроют пальбу. Громко и весело, но не для всех. Песок побежит вверх, повинуясь притяжению Луны, усиленному парадом планет и гравитационной составляющей. Это вызовет катаклизмы в Диких секторах. Безумные азербайджанцы повинуются воле птерозавров и станут жить в хрустальных аквариумах. Тараканы отвернутся от моего народа, но не надолго. Появится некто, зовущий себя Спасителем, и уведёт с собой крылатых лесбиянок, напоив предварительно «Двумя Пальцами» закоренелых холостяков и военных. Откроются чакры у тех, кому в этом году исполнится тридцать два года. У остальных они закроются навсегда. Материализуется сон номер двадцать шесть, но несколько иначе, потому что произойдёт наложение времён года. Обострятся отрицательные проявления Калеюги. Их попытается смягчить Гермес, прозванный Трисмегистом, но у него ничего не получится по причине хронического недосыпания. Жирность ячьего молока возрастёт на три процента, что вызовет повальные заболевания печени у мужского населения Киргизии. Все, кто был, снова вернутся. Будет весело. Песни… Много чего будет. Всего мне не увидеть, если… если… если я не выпью ещё бутылочку винца.
Шаман плавно воспарил и, покачиваясь в волнах табачного дыма, подлетел к Андрею. Лампочка на его шапке засветилась в полный накал. Он посмотрел в его глаза, словно рентгеном просветил. Вопросил, печально картавя:
- Спрашивай, что хочешь. Только один вопрос. Но самый главный для тебя.
Андрей почему-то знал, что произойдёт нечто подобное. В тот момент, когда Бельгеэ пил вино, в его сознании промелькнула теперешняя ситуация. Правда, промелькнула она несколько смутно, но достаточно для того, чтобы испытывать сейчас дежа вю.  Поэтому вопрос был уже сформулирован, и сорвался с его губ без долгих колебаний.
- Разгадаю ли я до конца кроссворд?
Он протянул шаману бусы. Тот презрительно посмотрел на них и ответил, слегка пришепётывая:
- Да. И очень скоро. Именно из-за твоего кроссворда и начнёт твориться эта самая ***ня, которую я только сейчас предсказал.
С этими словами шаман, словно веслом, взмахнул клюшкой от гольфа и погрёб к потолку. Там он обезьяньими движеньями сгрёб в кучу дозиметры, завернул их в берестяной свиток и, громко икнув, превратился в два облачка разноцветного дыма.
Поклубившись немного под потолком, то, что когда-то было шаманом, с пронзительным свистом втянулось в пустые бутылки из-под «Анапы». Бяшка, сожравший к этому времени свою порцию печенья и покусившийся на опрометчиво оставленную кем-то ондатровую шапку, нежно подхватил безразмерным языком замутившиеся ёмкости. Громко замычал и, с треском выбросив из-под хвоста зловонную лепёшку, выбежал на улицу.
Кильдым моментально опустел. Посетители, поражённые невиданной добротой Бельгеэ, решили смыться от греха подальше. Бред, который пронёс шаман, мог ведь и сбыться. Поэтому, свернуть свои пожитки и скорее to home sweet home!

Андрей тоже вышел, неровно переставляя ноги и смутно различая, что творится вокруг. Но Гришу Полотенцесушителя он заметил сразу. Тот стоял возле Миклована и подкалывал его по поводу того, что день рождения Христа всегда отмечается в один и тот же день, а вот смерть и воскрешение почему-то всегда в разное время. Миклован, яростно вращая усами, доказывал что-то про еврейский календарь, но Гришка с пьяненькой улыбкой возражал, что если следовать этому календарю, то и рождество должно быть каждый год в разные дни.
Андрей налетел на Полотенцесушителя как вихрь. Грубо оттолкнул Миклована и прокричал:
- Гриша, бразильский футболист из четырёх букв!
- Зико, – Гришка, пожав плечами, с удивлением уставился на Андрея.
- Как это, Зико, а почему не Пеле?
- Ну, – Полотенцесушитель опять пожал плечами, – не знаю. Пеле слишком банально. У всех на слуху. А Зико… Ладно, я пошёл, мы с корефанами намылились пройтись по разливухе.
- А ведь подходит, Гришаня! Гадом буду, подходит! С меня креветки и ящик «Fosters»! Разгадал! Раз-га-да-а-а-ал!
С трудом удерживая равновесие, Андрей ринулся к своему прилавку, на котором, пользуясь отсутствием хозяина, парочка летающих ящеров намерилась свить гнездо. Андрею удалось попасть одному летучему гаду прямо в клюв кипятильником-распятием, схваченным им в порыве возмущения со стола Миклована. Издавая противный клёкот, ящеры взмыли ввысь, окропив громоздящийся на прилавке товар изрядной порцией бронзово-золотистого помёта. Не обращая внимания на обгаженные вещи, Андрей устремился к кроссворду. Он уже поднёс ручку к четырём сиротливо белевшим квадратикам, как его кто-то грубо схватил за плечо, не давая закончить приятную процедуру. Андрей поднял голову и упёрся взглядом в переполненные ужасом глаза Миклована, вцепившегося в его руку и пытающегося вырвать из неё ручку.
- Остановись, отрок! – Голос Миклована звучал надрывно и тревожно. – Не вписывай последнее слово! Я знаю, что зашифровано в этой бесовской головоломке!
- Да ты что, Микола, совсем спятил! – Андрей попытался высвободить руку, но пальцы Миклована вдруг с невероятной скоростью вытянулись и обвили стиснутую железной хваткой конечность десятками петлеобразных витков.
- Послушай меня! – Глаза Миклована налились кровью. – Моими устами молвит Всевышний! Пока ты грехоблудствовал в корчме, высшие силы заставили меня заглянуть в твой журнал. И в этот момент  мне явился святой Герасим Гагринский в обличии мавра, одетого в жёлтую майку, синие трусы до колен и странные башмаки с шипами. И молвил он: «В этой загадке таится имя Антихриста! Если будут разгаданы все слова и вписаны ключевые буквы, то, как раз оно и получится. Антихрист в тот же час явится, и начнётся процедура начала конца света! А ты, сын Божий, можешь этому помешать, если остановишь Разгадывающего. В твоих руках судьба всего верующего человечества! Неверующее, вообще-то, если бы пострадало, было бы неплохо. Но Антихрист-то разбираться не будет. Ладно, спасай всех, после что-нибудь для еретиков придумаем. Да поторопись!». Так он молвил. Поэтому давай сожжём этот твой дьявольский журнал, развеем пепел по ветру и восхвалим Господа нашего молитвой.
- Отпусти меня, слышишь, несёшь какой-то бред! – Андрей, свирепея от невозможности вырваться, стал шарить по прилавку свободной рукой в поисках чего-нибудь пригодного для удара по голове.
- Нет, отрок, ты служишь Сатане, и мой долг остановить тебя. Даже если придётся прервать твою грешную жизнь! Я не дам написать тебе ни одной буквы.
В голосе Миклована зазвучали железные нотки. Зрачки его безумных глаз сузились в тонкие вертикальные чёрточки, а белки окрасились жёлтым цветом. Глуповатое лицо вытянулось, покрываясь ядовито-зелёной чешуёй с шахматным узором. Верхние резцы внезапно приобрели кинжальную форму и резко удлинились. Язык почернел, раздвоился на конце и затрепетал скользким ботиночным шнурком. Шея сплющилась и слегка вогнулась, напоминая расписную деревянную поварешку, только уж слишком мрачную и жуткую.
Андрей оцепенел от ужаса, наблюдая за превращением Миклована в гигантскую кобру, но свободная рука его продолжала лихорадочно шарить по столу в поисках спасительного орудия. Наконец, ему удалось нащупать нечто. Это оказался походный термос со святой водой, которым Миклован был отмечен за усердие при строительстве церковного нужника. Он схватил его и занес руку для удара, целясь в раскрытую змеиную пасть, в отвратительные клыки, сочащиеся коричневыми капельками яда. Однако ударить не успел. Раздался глухой хлопок. Страшная голова, словно по мановению волшебной палочки, исчезла. А палатка Фуйла, долю секунды назад скрытая от взора Андрея ползучей тварью, превратилась в столб огня. Андрей высвободил руку из ослабших объятий змеиного хвоста, в который превратились руки Миклована, и с отвращением посмотрел на извивающееся в предсмертных конвульсиях обезглавленное тело кобры.
- Вот же ****ь какая!
Андрей оглянулся и увидел майора Траншейного, идущего по направлению к кильдыму и недоумённо крутящему в руках дымящийся гранатомёт, похожий на какой-то духовой музыкальный инструмент. Завидев Андрея, Траншейный приветливо улыбнулся.
- Видал, как ****уло? – глаза майора светились детским восторгом. – Мы с Блиндажкиным по пути на позицию зашмонали какого-то подозрительно быстрого дагестанца, Магомета Зелимханова по паспорту, не знаешь такого? – Андрей, слегка контуженный, в ответ лишь отрицательно покрутил головой. – Тот заотмазывался, мол, пульками для воздушек торгую, дескать, всё в законе. Но у меня шестое чувство сработало, дай, думаю, обыщу на всякий случай. И не ошибся. Смотри, какую дуру у него в тубусе нашли. Тот кричал, что он студент-заочник, чертежи, мол, в тубусе носит. Не на тех нарвался. Ну, надавали ему поджопников, я свой подствольник Игорьку подарил, давно он о нём мечтал, а этот себе взял, заодно, думаю, и испытаю. Залегли мы только, а тут команда по рации: «Предупредительным из всех орудий, пли!». Ну, я и стрельнул. Да оказывается, не так его взял, обратной стороной. Да что эта хреновина шумит так? – Траншейный повернулся к гудящему точилу. Дядю Вову подручные почтительно унесли на руках в кильдым, приводить в сознание. Так что точило крутилось без присмотра. – Щас я его выключу. – Траншейный потянулся к красной кнопке.
Андрей, наблюдавший за трансформациями тела Миклована, которое в этот момент начало принимать форму большой крысы, похожей на бобра, заметил телодвижение майора слишком поздно. Траншейный уверено, как будто делал это сотни раз, выключил станок. Двигатель заглох, продолжая крутить по инерции камень. А металлическая подставка вдруг проговорила скрипучим голосом:
- Для изменения системы координат, введите новые данные. Если информация останется неизменной, через минуту выбираю произвольный вариант. Отсчёт времени начат.
- Не хило! – майор мотнул головой. – Говорящая тумба. Пойду Петровича позову, нехай подивится. – Со значением кивая головой, он поспешил на поиски напарника.
Андрей, пришедший в себя после жуткой схватки с Миклованом, вновь взялся за ручку. Торопливо, боясь, что его снова прервут, вписал слово. «Зико». Открылись две ключевые буквы «О» и «И», которые он тут же поставил на нужные места. Руки предательски дрожали. С волнением, проглотив набежавшую слюну, он прочитал пароль. ЧИДАЛОВО.
- Что!? – сердце бешенно заколотилось. – Какое ещё чидалово!? Блин! Попал! Киданули, падлы! Кони педальные! Пятьдесят журналов… Ах, суки! Киданули! Чидалово! Как пошло киданули! Вот же лоходром! Бляха муха! Чидалово! Это ж надо, чидалово! Ёханый бабай!
Вежливо откашлявшись, ожила подставка под точило.
- Новые данные не введены. Приступаю к выбору варианта. Изменение координат произойдёт на счёт пять. Один, два, три, четыре, пять.
Станок снова самопроизвольно включился. Андрей глянул на него и обомлел. Сам камень замер, словно пригвождённый к пустоте невидимой силой. Зато шкаф и закреплённый на нём двигатель угрожающе вращались, безумно громыхая, словно гигантская погремушка.
Послышался голос дяди Вовы. Он доносился откуда-то с неба. И звучала в нём какая-то укоризна и печаль.
- Дед знал, что так будет.
Тут же грянула музыка. Весёлая и бравурная. На главную улицу рынка в белоснежных костюмах и соломенных шляпах вступил негритянский диксиленд. Задору, с каким они исполняли попурри на темы Ньюорлеанских мелодий, можно было только позавидовать. Возглавлял оркестр лысый, улыбающийся толстячок в кепке с жезлом, похожим на ятаган. Он очень ловко подбрасывал и закручивал его, задавая темп и отсчитывая такты. Поравнявшись с Андреем, жизнерадостный дирижёр подмигнул ему и пропел, смешно пританцовывая: «Я пришёл из Алабамы с моим банджо за спиной». После этого диксиленд заиграл искромётную кадриль и галопом умчался в мебельные ряды.
А на его месте появился необычный танцевальный ансамбль. Все старые знакомые. Неевклидзе, Плутархия и капитан Чинибаянц, патрон всех карманников промышленного района, любитель покурить на халяву. Все трое были одеты в чёрные бурки и папахи. Густые, фальшивые усы придавали им бравый вид. Они яростно размахивали саблями и танцевали что-то быстрое и сумбурное. Чинибаянц при этом пел что-то знакомое про какой-то каравай, безумно вытаращив глаза. Присмотревшись, Андрей увидел, что воры и их милицейский покровитель, словно марионетки, опутаны прозрачными нитями, которые уходили в высь и терялись где-то в облаках. Кто дёргал эти нити, было не понятно. От этой неопределённости становилось тревожно.
- Танцуй, дурак, тебе письмо! – Плутархия подмигнул Андрею, и сабля в его руках от стремительности вращения слилась в сверкающий круг.
- Какое ещё письмо? – Андрей увидел краем глаза, как бобёр, который был раньше Миклованом, тайком прыгнул к нему на прилавок и утянул шахматную доску.
- Письмо с уведомлением. Танцуй, а то не получишь.
 Андрей сконфуженно изобразил нечто, что должно было напоминать умирающего лебедя. Вопросительно посмотрел на Плутархию. Тот рассмеялся, а Неевклидзе пропел под сабельную музыку, которую, оказывается, поставил на своей шарманке Крэйзи:
- Мы пошутили, братан, мы пошутили, братан, та-та-та та-ра, та-ра, та-ра, та-ра, там!
- Пошутили?! – Андрей разозлился. – Я сейчас тоже пошучу!
Он схватил со своего стола керогаз «Aladdin Sane» и потёр его рукавом. Послышалось шипение. Запахло серой. Из недр нагревательного прибора выскочила молочная тетрапаковская коробка. На её боку вместо ожидаемой бурёнки был нарисован неопрятный грузин в телогрейке и надпись под ним: «Нежный Биджо. Перед открыванием заземлиться и надеть меховые перчатки». Андрей, хоть и не был заземлён, рванул картонную упаковку.
Нежный Биджо очень сильно смахивал на Хе-сотого. Особенно фломастерным словом «кхле», написанным на его лбу, и булочкой с маком, выпеченной в форме свастики. Он поклонился и спросил, громко чавкая:
- Чё надо?
- Твои земляки хотят пообщаться с тобой, – Андрей указал пальцем на танцоров.
- Хорошо. – Биджо оценивающе оглядел троицу. – Армяшку я сразу съем, а с теми двумя позабавимся. Одноглазый будет моей женой, а другой, с кислой рожей, – любовницей.
Он достал из рукава сачок для ловли бабочек и одним движением поймал всех троих. Что-то там крутанул у себя в паху. Чуть слышно затарахтел моторчик. Биджо расправил руки, как крылья, взмахнул ими и улетел, оставляя за собой пунктирный след чёрного дыма. Запахло керосином.
Андрей, проводив взглядом улетевших играть в дочки-матери грузинов, опустил голову и с удивлением обнаружил, что на месте сгоревшей палатки Фуйла стоит пылающий крест, а вокруг него мрачная толпа людей в белых островерхих балахонах. Они добавляли копоти своими изрядно чадящими факелами и глухо скандировали по-английски: «We want Blondie! We want Blondie!» В центре толпы находились братья Насруллоевы. Они стояли на коленях; руки их были крепко спутаны сеткой, в которой, при детальном рассмотрении, угадывались новозеландские безразмерные гамаки. Несчастный Вольфганг кричал, что они немцы, что их нельзя линчевать. Но его никто не слушал. Все продолжали требовать Блонди, а какой-то здоровенный детина, очень похожий на Абрахамса в молодости, самозабвенно посыпал верёвочные петли стиральным порошком и делал таджикам недвусмысленные жесты рукой возле шеи, закатывая глаза и высовывая язык.
И вновь загремела музыка. На сей раз, заиграли какие-то диковинные трубы, напоминающие крики слонов, и оглушительно забили барабаны. Безумного оркестра не было видно. Создавалось впечатление, что музыканты спрятались за холстами художников монументалистов. Именно оттуда доносились душераздирающие звуки.
Послышался топот копыт, и Андрей увидел подъезжающую тачанку, запряжённую тремя зебрами. Тачанка была сделана из чистого золота, даже пулемёт «Максим», установленный, как полагается, сзади. Головы лошадок украшали венчики из страусиных перьев, а спины покрыты национальными эфиопскими флагами. На небольшом возвышении сидела дева изумительной красоты в полупрозрачных одеждах. Она стыдливо и одновременно кокетливо прикрывала лицо тончайшей работы платком, который не помешал Андрею отметить, что красавица похожа на Дебору Харри, Софи Марсо и Риту Бокалову одновременно. Дева украдкой бросала на него томные взгляды и красноречиво вздыхала. Её ножки в сандалиях из кожи гиппопотама повелительно опирались на плечи двух слуг, покорно склонивших головы. В них Андрей без труда различил Вакулу Корюшко и экс-президента США Ричарда Никсона. Правил зебрами раскосый незнакомец в полосатом халате с приклеенной ко лбу звезде из толстой фольги. «Улугбек, – подумал Андрей, – и звезда при нём».
Тачанка остановилась напротив его прилавка. Никсон, следуя нетерпеливому постукиванию чудной ножки, спрыгнул на землю. Учтиво поклонился. Ослепил Андрея искусственнозубой улыбкой. Протянул ему пухлый конверт с изображением Боба Гелдофа в баскетбольной майке. Поднял руку вверх, заставив умолкнуть буйствующие трубы и барабаны. Ещё раз поклонившись, сказал:
- Поздравляю вас, сэр! Вы первый узнали ключевое слово нашего финального задания. Госпожа принцесса Аксумская Шейгали лично прибыла, чтобы выразить своё восхищение вами и для дальнейшего сопровождения вас в страну грёз и сладких утех. Здесь билеты, деньги, – Никсон кивнул головой в сторону Корюшко, – визитные карточки отелей, проспекты, ну и, конечно же, программа секс-тура. Ах, да, – экс-президент виновато поморщился, – чуть не забыл. Презервативы. Подарок от нашего резинового спонсора фирмы «Goodyear».
Андрей принял объёмный пакет с нарисованным на нём симпатичным малышом и казённой надписью: «Аптечное управление №23».
- Всем лежать! При попытке оказать сопротивление, открываем огонь на поражение!
Барабанные перепонки  Андрея едва не лопнули от взрыва страшной силы, в долю секунды растворившем в сером облаке пыли всю окружающую действительность. Через несколько мгновений из этого облака начали материализоваться крепкие серые фигуры бойцов спецназа. Перед Андреем возник двухметровый богатырь в полковничьих погонах, с огнемётом в руках и микропеленгатором, торчащим из уха. Лицо его скрывала чёрная маска, расшитая бисером, с узкими прорезями для глаз. Голова на пиратский манер была повязана платком с узором в виде черепов и перекрещенных костей. На могучей груди красовалась стилизованная греческая буква эпсилон.
- Что смотришь, сука!? Смелый?! – Грозным голосом спросил боец Андрея. – Давно коктейля Молотова не пробовал?
В лоб Андрея уткнулось закопчённое дуло огнемёта, из которого чуть слышно, как из граммофона без трубы, доносилась песня про орлят, которые всё никак не могли научиться летать.
- Господин полковник! Умоляю, не стреляйте! – словно из-под земли между Андреем и полковником возник Блиндажкин. – Свой это парень, нарезался просто! С кем не бывает.
- Ручаешься за него? – Дуло слегка отошло в сторону от головы Андрея, а антенна в ухе, яростно поскрипывая, завращалась.
- Век воли не видать! Сосед мой. Господин полковник, имею честь доложить, Змеян с горсткой холуёв блокирован в сауне, все выходы под прицелом. Кочегара пришлось застрелить. Рыпался.
- Молодца, будем штурмовать! – Полковник окончательно потерял интерес к Андрею и заговорил грозным командным голосом в портативную рацию, примотанную изолентой к его руке. – Всем пикетам, говорит «Песец», Гадюка в бане, штурм по моей команде! «Пеликану» произвести ещё один предупредительный.
Вновь раздался выворачивающий на изнанку взрыв. С неба посыпались конфетти и оглушённые ящеры. Блиндажкин с Пазием с криками «ура» скрылись в дымовой завесе. Наступившую на миг тишину нарушила нарастающая мелодия знакомой до боли песни. Знакомой, но исполняемой как-то не так. Через секунду Андрей услышал слова:

Money, get away
Get a good job with more pay and your O.K.

Ну конечно, это же «Pink Floyd». Бессмертный хит «Money»! Но почему-то отдаёт цыганщиной. Андрей вопросительно посмотрел на Никсона. Тот пожал плечами и шепнул, кивая на тачанку:
- Принцессу встречать будете?
- Э-э-э, – Андрей замялся, – а что надо делать?
- Подойдите к экипажу, поклонитесь. А она прыгнет к вам на руки. Смотрите, не уроните! Наша Шейгали резвушка ещё та! – Никсон фривольно подмигнул. – Кстати, – он зашептал ещё тише, – наша красотка недавно изобрела крекинг нефти, но говорить об этом стесняется. Эта информация вам так, для поддержания разговора. Ну, смелее!
Андрей сделал шаг в сторону зардевшейся принцессы Аксумской, но вдруг, откуда ни возьмись, появилась бригада горбатых рабочих в синих комбинезонах и принялась растаскивать близстоящие прилавки. За минуту расторопные ребята расчистили площадь в гектар и исчезли, словно в воздухе растворились.
Образовавшееся пространство моментально заполнил шумный цыганский табор со всеми своими кибитками, орущими детьми, ковыляющими медведями и прочей мишурой. В центре спонтанно организованного круга, распевая популярную песню про деньги, вытанцовывали три смуглянки, увешанные медными монистами, канцелярскими скрепками и связками бульонных кубиков «Gallina Blanca». Рядом, виртуозно исполняя на гитарах мелодию, переложенную на традиционный цыганский лад, степенно притопывали три усатых ромала. Вокруг гитаристов в присядке кружился однорукий цыган, искусно позвякивая огромным бубном. Рот его светился  рубиновыми клыками. Чуть поодаль, во главе пёстрой толпы, важно шествовал грузный и величественный мужчина, одетый в киношное эсэсовское пальто, подпоясанное расписным украинским рушником. Всем своим видом этот человек давал понять, что он здесь главный. Надпись на рушнике «Я цыганский барон, я в цыганку влюблён!» подтверждала это. Завидев Андрея, предводитель бродячего народца издал приветственный вопль и стал ледоколом надвигаться на него, разведя для объятий могучие руки.
В бароне Андрей узнал прапорщика Зосима Молявко, начсклада НЗ части, где когда-то он проходил срочную службу.
- Хайль Гитлер! – Зосим выбросил руку в нацистском приветствии.
- Зиг хайль! Зиг хайль!
Это отозвались дружные ребята из куклуксклана, укрепившие к этому времени верёвочные петли на вытянутой руке памятника Хрущёву. Всё было готово к казни несчастных таджиков. Ждали сигнала. Насруллоевым зачем-то выбрили затылки, а на грудь повесили таблички: «Я кормил пловом партизана».
В цыганскую толпу всё в том же галопе врезался весёлый диксиленд. Мощные трубы заглушили меланхоличную мелодию, исполняемую на немыслимое число голосов. Наигрывая в свингованной манере краковяк, они разделили цыган на две части и, смешно раздувая щёки, вытеснили их за пределы площади. Дирижёр оркестра, забавно дрыгая ногами, пропел: «Краковячек éден, мял конúкев сéдем. Поехал на вόйну, зόстал мусеў éден».
Андрей смущённо глянул на Молявко и оторопел. Перед ним стоял не бывший прапорщик, а сержант дядя Стёпа со свистком во рту. В золотой короне, со скипетром в одной руке и с футбольным мячом в другой. Позади него, почтительно склонив головы, придерживали длинную царскую накидку Елизавета Багратовна и Артемий Краснолиманский. Причём оба они были одеты в бело-голубые спортивные костюмы общества «Динамо».
- Благословляю тебя, Анджей, – сказал, не вынимая свистка изо рта, бывший милиционер. – Женись. Но помни, СПИД произошёл от обезьян, как завещал нам великий Дарвин. Будь осторожен. Там в Африке этих обезьян полно. А вообще, с такой мордой, как у тебя, на завод надо идти, из металлолома вилки делать. Но всё равно, сифилиса берегись!
Андрей, глупо улыбнувшись, выставил перед собой пакет с презервативами. Но дядя Стёпа уже не смотрел на него. Он, распираемый от гордости, прошествовал мимо. Подойдя со свитой к канализационному люку, громко засвистел и нырнул в подземелье, увлекая за собой шашистку и игумена.
Как только они скрылись, из колодца показалась голова Розы Менелаевны Каплан. По обыкновению, её ярко напомаженные губы сжимали мундштучок типа кальян, из которого сейчас валил чёрный дымок. В её пышной причёске сидел попугай Шарки с завязанными глазами и громко куковал. Менелаевна деловито сбила пепел и затарахтела, делая паузы только для того, чтобы сделать новую затяжку.
- Андрюшка, ты же не забудь сдать деньги перед Эфиопией. Если не сдашь, я тебя изнасилую в извращённой форме. Ты же сам знаешь. Мне из Аддис-Абебы привези чего-нибудь из серебра. Серебро – это мой металл. Я не люблю золото. Хотя и ношу. А ещё сувенир какой… Может рог носорога. Говорят, от импотенции помогает. Моему пока не нужно, но всякое бывает. Сейчас жизнь тяжёлая, нервная. Знаешь, то густо, то пусто. А денежку сдай. Она карман тебе прожжёт. А на лбу прыщ выскочит и сойдёт только в гробу на третий день после похорон. Господи, что я говорю! Тьфу, тьфу, типун мне на язык. Счастья тебе, Андрейка. Ой!
Голова Розы дёрнулась, как поплавок после хорошей поклёвки, и скрылась из виду, увлекая за собой безумного попугая. Вскоре послышался ещё один сдавленный крик удачливой в прошлом предпринимательши, а затем раздался ритмичный хруст. В голове Андрея отчётливо отобразился бесконечный, как Китайская стена, строй плотников, остервенело вгрызающихся своими ножовками в скрывающееся за горизонтом бревно, бывшее когда-то величественной смоковницей.
- Алебастровые кролики, – подал голос с тачанки Корюшко, – мерзкие твари. Видел, знаю. А ты что стоишь! – Он неожиданно громко закричал. – Просрёшь, лопух, своё счастье! Хватай принцессу, пока не поздно. Я читал про это… в Коране, кажется. Как там… Прилипнет женщина к мужчине… Типа этого. Ну, давай, не тасуйся!
Звёзднолобый Улугбек незлобно, но сильно подтолкнул Андрея к повозке. Не успел он подставить руки, как Шейгали кузнечиком сиганула к нему в объятия. Её горячее дыхание густой волной вошло в его ухо.
- Целуй меня, глупый. Я твоя. На две недели.
Андрей, отбросив сомнения, впился в дурманящие губы принцессы Аксумской. Прижал крепче гибкое сильное тело. Взволнованная плоть его затрепетала. Сладострастные картины заполнили сознание, подчиняя ослабший от алкоголя организм, всемогущему основному инстинкту.
Неожиданно к жарким эротическим запахам, исходящим от принцессы, прибавился ещё один резкий и неприятный. И во рту Андрей вдруг почувствовал знакомый привкус крови. «Странно, – новые ощущения вернули ему способность размышлять, – откуда кровь? Зубы у меня неплохие. Для парадантоза рановато. Может у Шейгали что-то не в порядке с дёснами?»
Он открыл глаза и резко отстранился. Перед ним предстала перекошенная в экстазе физиономия Вани Супинатора. Андрей в ужасе закричал. Ещё недавно он сам смеялся над Миклованом, делающим батюшке искусственное дыхание. А сейчас к его груди прижат беззубый реализатор, зацелованный им до полуобморочного состояния. Конфуз! Блин, попадалово! Завтра весь рынок будет ржать над его любовными играми.
- Как ты тут оказался!? – Андрей брезгливо и с невероятной злостью оттолкнул Ваню прочь. – Супинатор ****ский!
- Я не Супинатор, – Ваня явно пребывал в наркотическом трансе, – я Спаситель. Моя фамилия Кулибин. Переводится она, как «Любитель Q», где Q – бесконечная мировая константа. Я пришёл сюда, чтобы спасти людей от них самих. Дать им великое учение о Вальяжной Закорючке. Поселить в их душах веру в Космический Бзык и Космический Ноль. Рассказать им правду о переделе Нирваны, которую затеял в Шамбале Пиросмани сотоварищи. Поведать им, как я принимал роды у Вселенской Коровы Фергюссон…
- Врёт он всё, – Андрей обернулся на знакомый голос, – роды принимал не он, а мы.
На площадь въехали, поскрипывая роликовыми коньками, Лёха, Лёня и Рита Бокалова. Они катились, беззаботно держась за руки. Свободно и непринуждённо. На их лицах сияли счастливые улыбки. Рита вообще была на седьмом небе, выставляя на всеобщее обозрение бесовские искорки, скачущие в её глазах.
- Мальчики – просто прелесть! У них такие замечательные руки! А пластика просто фантастична!
- Мы старались! – Лёня исполнил аксель, артистично взбрыкнув ногами.
- Делай хорошо, – Лёха изогнулся в лотосе Дениз Бильман, – плохо оно само получится.
Сделав круг по площади, под аплодисменты принцессы (так и сидящей в тачанке) и её сопровождающих, фигуристы подкатили к импровизированной виселице. На шеи братьев уже накинули петли, и мрачный распорядитель казни готовился отдать последний приказ. Рита, изящно прыгнув в два оборота, остановилась перед экзекуторами и звонко крикнула, напомнив Андрею то ли Гавроша, то ли Жанну д’Арк.
- Я беру их замуж. По закону, в этом случае их должны освободить!
Распорядитель протестующе замахал руками.
- Так нельзя! Нельзя брать замуж двоих одновременно! Выбирайте кого-нибудь одного.
- Ха! – Рита вызывающе распахнула дублёнку. – Это у вас нельзя, а у нас можно! Я уже замужем за этими джентльменами, – она кивнула на Лёху и Лёню, закружившихся в умопомрачительном тодесе. – По законам шариата имею право ещё на двух мужей. Ты что не знаешь, что я рождена из пены для бритья! А ну, сымай их с верёвки! Клянусь весёлым Роджером, я поставлю вас на уши, если моё желание не исполнится.
Видимо сия клятва была не из пустых. Где-то над Дикими секторами полыхнула молния, и над рынком прокатились раскаты грома. А над терриконом имени Хеопса-младшего появилась серая воронка – предвестник скорого смерча. Дополняя природные предзнаменования, из кильдыма вывалила ватага корсаров с чёрным флагом. Они по обыкновению горланили свою песню про бутылку рома, потрясая баграми и бутафорскими мушкетами. Впереди шёл Абрахамс, подыгрывая голосящей братии на боцманской дудке. А замыкали шествие прапорщик Охрамеев в белоснежной шинели, с машинкой для скручивания папирос подмышкой и Валюха Глаз-Алмаз с ящиком баночного пива «Fosters» в руках.
- У вас своя свадьба, у нас – своя, – заорал Абрахамс, заглушая песню. – Обручальное кольцо – не простое украшенье. Стоит повернуть его три раза вокруг пальца, как проснётся повелитель мандавошек Вельзевул, и тогда мало не покажется! Злой он! Злой и неугомонный! А сейчас танец жениха и невесты. Приглашают дамы.
Валюха отдала пиво, затесавшимся среди пиратов Полоскуну, Каноше и Монтане. Сама, смущённо прикусив нижнюю губу, положила ладони на горящие золотом погоны своего жениха и запела протяжно и тоскливо:

Один раз в год сады цветут,
Любви весну один раз ждут…

Послышались сдавленные рыдания. Андрей, обернувшись, увидел, как красавица Шейгали размазывает кулачком слёзы по своим шелковистым щекам. Никсон и Корюшко тоже сдержано всхлипывали. А отряд в островерхих колпаках с прорезями для глаз просто ручьями лил слёзы, освобождая Насруллоевых от крепких пут.
Какой-то внутренний порыв охватил Андрея. Он вскочил на постамент памятника кукурузному вождю и начал декламировать. Белый стих лился из него легко и свободно.

И шился пиджак чёрный, когда завяла конопля.
Ну что же я не доделал? Почему ты встретила другого?
Красивый и смелый перешёл дорогу в неположенном месте.
Объелся черешни и завалил тебя со страшной скоростью.
Всего один лишь только раз,
Но как муторно на душе…

На какое-то мгновение воцарилась тишина. Только слышно было, как над Дальними рядами смерч набирает силу, и поскрипывают ролики на ногах ветеринаров и Риты Бокаловой. А потом грянули овации. Слёзы высохли. Радостный смех принцессы звонким колокольчиком наполнил Андрею душу. Он подбежал к тачанке и молодецки запрыгнул в неё.
- Угощаю всех! – Пачка разноцветных уе взмыла в небо и рассыпалась листовочным дождём. – Бросай работу! Гуляй, Андрюха! Эх, если бы парни всей земли…
Принцесса увлекла его своими нежными руками в груду мягких подушек. Прервала песню влажным поцелуем. Её проворные пальцы расстегнули молнию на джинсах и юркнули в святая святых. Сладострастный хрип вырвался из горла Андрея. Он почувствовал, что теряет сознание.
Но в это время на площади вновь появились цыгане. Видимо, они победили в борьбе с негритянским оркестром, потому что у многих ромалов болтались за плечами трофейные трубы, кларнеты, тромбоны и прочее. Зосим Молявко игриво подмигнул прапорщику Охрамееву и пропел, нарочито фальшивя:
- Я пришёл из Юкатана со своим саксофоном между ног.
Взрыв хохота потряс рынок. Даже любвеобильная Шейгали отвлеклась от своих прямых обязанностей. Но она, в отличие от других, не смеялась. Её лицо сделалось серьёзным, а длинные чёрные волосы тревожно взлохматились в порыве ветра. Цыгане, брякнув по струнам и тряхнув кудрями, затянули новый шлягер, давно ставший русской народной песней. Над просторами загремел бессмертный опус группы «Uriah Heep» «Lady in Black». В небе над торговыми рядами строчка за строчкой стал возникать огненный текст песни, начертанный невидимой рукой.

    She came to me one morning,
One lonely Sunday morning

Народ, задрав головы, воодушевлено подхватил:

Her long hair flowing in the midwinter wind…

Могучий хор сотрясал окрестности невероятными децибелами. Пели все, даже глухие и безголосые. Пели с надрывом, пафосом и со слезой. Так обычно поют гимны экзальтированные личности. А когда дело дошло до припева, вообще началась истерика. Припев был несложным и состоял всего из одного звука «А», этакого руладнопереливистого. Видимо сия простота импонировала народу, доводя его до зомбического экстаза и почему-то откладывая на лицах отпечаток лютой ненависти к какому-то гипотетическому врагу.
Песня закончилась. Над рынком повисла неестественная тишина. Измождённые певцы ошалело переглядывались, не понимая, что же произошло. Многие попадали без чувств. Остальные тяжело дышали, как-то по-рыбьи шевеля губами.
Но, не давая никому опомниться, в центр площади выскочил Крэйзи. В смокинге и высоком цилиндре из рубероида. С растрёпанной бородой, покрашенной в лазурный цвет. Выдав опереточное па, он, с интонациями ярмарочного зазывалы, завопил:
- Уважаемая публика! Благодарю за прекрасное караоке! А теперь… Проездом из Бухареста! Только один концерт! Звезда мировой поп-музыки! Секс-символ эстрады! Сладкоголосый соловей! Кумир молодёжи… – Квентин сделал театральную паузу. – Наш любимый Феофан Дуплетов! То есть Крикетов! Ха-ха! То есть Брикетов! В сопровождении балетной труппы «Элегия» и шоу рикш-камикадзе под управлением Федота Мозгового! Прошу любить и жаловать!
Увы, увы! Вертолёты, тянущие на стальных тросах элементы разборной сцены системы «Lego-Marshall» и уже зависшие над свободным местом возле «Закусочной №2», как по команде взмыли в небо и скрылись из виду. Виной всему стал неистовый грохот возле рыночной сауны, затмивший артобстрел, в своё время знаменующий начало берлинской операции.
В следующее мгновение всех участников мистерии накрыла тень взлетевшего в воздух змеяновского джипа. Тянущийся за ним огненный хвост, напоминал то ли комету, то ли астероид, несущий матушке Земле неисчислимые бедствия. Японский внедорожник «Mitsubishi Pajero», неотъемлемый атрибут современных нуворишей, врезался в крышу кильдыма, осветив окрестность ослепительной вспышкой. Воздух, и так достаточно насыщенный различным мусором от нарождающегося на дальняке смерча, пополнился кружащимися в диком танце обгорелыми стодолларовыми купюрами, этикетками от дьявольского пойла «Пружина Калашникова» и билетами благотворительной лотереи «Татэвик лото».
- Ну вот и откильдымились, – с какой-то непривычной печалью в голосе произнес дядя Вова, возникший рядом с тачанкой. Старик казался мертвецки трезвым, даже вращающийся наперекор всем физическим законам вокруг замершего точильного круга металлический сундук не вызвал на его просветлённом лице никаких эмоций. – На этом месте долго теперь ничего расти не будет, дед знает.
Тем временем опять стемнело. Но на сей раз от сгустившихся над рынком туч. Смазались силуэты участников безумного торжества, отчетливо виден остался только Вакула Корюшко, ловящий перепончатыми пальцами и даже, как показалось Андрею, неестественно широко распахивающимся ртом кружащиеся в воздухе обрывки американских денег. «А ведь склеит, зараза, купюры, – Андрей с ненавистью посмотрел на лягушачьи ужимки валютчика, – подкрасит фломастером и продаст в три дорого!»
Со стороны сауны раздавались автоматные очереди и ожесточённая матерная ругань. Крыша банно-увеселительного заведения была разворочена меткими гранатомётными залпами. Над ней, предвкушая добычу, кружили стервятниками ящеры, издавая зловещие, утробные звуки и лениво уворачиваясь от сигнальных ракет. Участники штурма сосредоточились возле груды кирпича, которая до взрывов была парадным крыльцом. Массивная железная дверь на удивление оставалась на своём месте. Только была вся в лохмотьях обгорелой краски, после того, как сам полковник Пазий в упор выпустил в неё весь боезапас своего огнемёта.
- М-да, – мужественный командир штурмовиков недовольно оглядел дымящийся ствол адского оружия. – Огнемёт, оказывается, говно полное!
- Господин полковник, – к Пазию, начавшему задумчиво ковырять в хитрой замочной скважине неприступной двери штык-ножом, подскочил шустрый Блиндажкин, – можно попробовать через крышу! С той стороны есть пожарная лестница, она уцелела!
- Молодца, боец, – полковник посветлел лицом, – будешь представлен к награде! Все за мной! А ты, – Пазий повернулся к сияющему Блиндажкину, – оставайся здесь. На всякий случай присмотри за дверью. Парень ты, я вижу, надёжный, не собака!
Оставшись в одиночестве, Петрович, гордый от оказанного ему доверия и светящийся от наметившейся служебной перспективы, бдительно припал ухом к опаленной замочной скважине. Всем своим видом Блиндажкин напоминал спаниеля, застывшего в охотничьей стойке. Несколько мгновений не было слышно ничего.
И вдруг стальная махина в одно мгновение со страшным скрежетом опустилась наземь. Так обычно открываются двери в диснеевских мультиках, расплющивая незадачливых героев в лепёшку. Бедолагу Блиндажкина, не успевшего даже охнуть, спрессовало в кровавую кляксу. Толпа на площади, уже пришедшая в себя после изнурительного пения, как-то синхронно вздрогнула и застонала.
Из образовавшегося чёрного проёма выскочило странное существо. Абсолютно голое. Судя по первичным половым признакам, мужского пола. Оно, или он, было неравномерно покрыто чёрной клочковатой шерстью и уродливыми розовыми пиявками шрамов, судя по всему, от операций по сведению татуировок. Низ его живота перечёркивала дорожка корявых синих букв. Непонятная надпись вопросительным знаком огибала пупок, терялась в буйной лобковой растительности, и вновь возникала на детородном органе, оканчиваясь на месте, именуемом в литературе крайней плотью. На голову индивидуума, подобно скафандру космонавта или водолаза, был натянут раздутый до размеров большого арбуза гондон, оставляющий открытым половину рта и небритый подбородок.  Усики презерватива торчали, словно антенны. Они, периодически втягиваясь внутрь, соразмерно тяжёлому дыханию, напоминали глаза чудовищной улитки. Нижняя челюсть удивительного незнакомца, не спрятанная под резиновой оболочкой, страшно шевелилась и издавала угрожающие звуки. Неоспоримыми аргументами угрозы являлись два никелированных «Маузера», смертоносными молниями сверкающие в побелевших от напряжения кулаках.
Следом появились довольно таки земные, хотя и с распухшими от пьянства лицами, Ирэн Комиссарова со снайперской винтовкой и какой-то кавказец с набором метательных ножей. Все трое, затравлено оглядываясь, бросились в центр, заверещавшей от страха, толпы.
- Вот и Тенгизка пожаловал, – дядя Вова приставил к голове указательные пальцы на манер рогов.
- Обычно он появляется перед бурей, – Абрахамс тоскливо покрутил верёвочку, привязанную к уху.
- И правда, – где-то за спиной Андрей услышал голос Жеки Фуйла, – смотрите, как потемнело. Снега насыплет…
- Да не Тенгизка это, – в разговор вмешался кто-то незнакомый. – У Тенгизки грудь белая и пятки босые. А у этого, гляди, чернота сплошная и аэрозольные валенки на ногах.
Андрей поискал глазами говорившего и с удивлением обнаружил известного  режиссёра Валерия Постоялова, организатора супер шоу «Остров Сокровищ» и одного из авторов молодёжной телепрограммы «Рак Мозга». Он стоял на био-ходулях, возвышаясь над всеми, по-наполеоновски заложив ладонь за борт сиреневого мундира с серебряными пуговицами, и скептически наблюдал за происходящим. На лице его блуждала кислая улыбка. В глазах читалась скука.
- Да это же Бертик, а не Тенгизка, – Постоялов довольно осклабился. – Мы с ним в одной школе учились. В параллельных классах.  Я ему на переменах поджопники отпускал и деньги на завтраки забирал. Ха-ха! Да вон же и надпись про Сурена, братана его! Бертик, не потеряй хозяйство! – Постоялов призывно помахал батистовым платочком с наворочанным вензелем.
Но Бертик, он же Альберт Арчибальдович Змеян, не расположен был к разговору со школьным товарищем. Сверкая ягодицами и постреливая для острастки в воздух из пистолетов, он со своим сопровождением скрылся в хитром лабиринте продуктовых рядов. Откуда вскоре послышался женский визг и смех.
- Почему он не снял гондон с головы? – Андрей обратился к режиссёру.
Но Постоялов только пожал плечами, зато ответил дядя Вова, как обычно доходчиво и без обиняков.
- Стыдно ему глаза показать при всём народе. Сучьи свои глазёнки. Попался бы он мне на границе… Тунгус, ко мне!
Дядя Вова хлопнул ладонью по колену и неожиданно прокричал что-то на непонятном языке. Развернулся, втянул голову в плечи и пошёл прочь. Крутящаяся подставка, громыхая, последовала за ним. В этом грохоте Андрей с удивлением разобрал нечто похожее на преданное повизгивание. Но удивляться было некогда.
- А теперь ховайтесь! – Постоялов указал пальцем на крышу сауны. – Пазий намерен пострелять!
Осознав, что птичка ускользнула из клетки, командир отряда разразился ругательствами, от которых повяли уши даже у Абрахамса и его флибустьеров. Грубо вырвав у своего подчинённого крупнокалиберный пулемёт, полковник с разворота пальнул в толпу. Несколько раненых цыган повалились на землю. Жалобно звякнули гитары и бубны.
- Стреляйте в этих собак, – Пазий отстегнул с пояса гранату и метнул её в сторону дымящегося кильдыма, – они предали нас! Упустили  гадюку Змеяна!
Раздался взрыв, окончательно разрушивший «Закусочную №2», но вопреки приказу, дальнейшего огня не последовало. Заворожённые спецназовцы, опустив оружие, смотрели куда-то за спину своего командира. А посмотреть было на что.
Из-под земли, в районе пакистанских фаст-фудов, выползало что-то зелёное, скользкое и большое. Похожее на резиновый шланг метров трёх в диаметре, пульсирующее и чешуйчатое. Оно беззвучно скручивалось гигантскими кольцами, сминая стальные прилавки, словно картонные коробки. Зрелище было тошнотворным и чарующим одновременно. Люди загипнотизировано смотрели на живую колбасу,  заполняющую своим блестящим телом территорию рынка. Казалось, из незримого тюбика выдавливается зубная паста мерзкого цвета и запаха.
Когда появились головы, все бросились врассыпную. Но было поздно. Всемирный Змей, а это был именно он, перешёл в нападение. Две квадратные пасти, больше похожие на зубастые чемоданы, защёлкали смертоносными компостерами, а хвост, оснащённый шипастым трезубцем, заработал, как хлыст в руках умелого ковбоя. Из спиралевидных ноздрей со свистом вылетали белые шарики, прилипающие к жертвам и парализующие их. А кто встречал взгляд правой головы чудовища, тот сам бросался навстречу гибели. Передвигался монстр боком, давя своим телом всё, что попадалось на его пути. Это был просто какой-то Всемирный Танк, а не Змей.
Андрею повезло. Первый удар хвоста пришёлся по рикшам, второй по спецназу, третий по административному корпусу. Пока Змей замахивался для очередной серии из трёх ударов, Андрей схватил вожжи и что есть силы стеганул по спинам полосатых лошадок. Те, закричав по ослиному, рванули сквозь беснующуюся в панике толпу. Шейгали упала на дно тачанки и прикрыла голову расшитой драконами подушкой.
Зебры оказались проворными и сноровистыми. Они умело огибали препятствия и гнали, что есть мочи. В считанные секунды повозка пересекла площадь. Возле Прижимистого тракта, ведущего в Дикие сектора, лошади замешкались, огибая упавший телеграфный столб. Андрей оглянулся назад.
Почти всё было кончено. Площадь с высоты птичьего полёта напоминала картину какого-то импрессиониста «Маковая поляна». Красные брызги по всему полотну. Мёртвые тела слились в грязно-кровавое месиво. В живых оставалась лишь бестолково глазеющая по сторонам группа киберпанков – пожирателей дерьма из Молдавии, выполняющая на рынке роль санитаров природы и дрессировщиков алебастровых кроликов. Появились они, видимо, из того же люка, в котором сгинула Менелаевна. И появились откровенно напрасно. Не успев даже закайфовать от увиденного зрелища, они попали под раздачу змеиного хвоста.
Ветер усилился. Андрей поднял голову. Смерч был совсем рядом. Чёрная воронка, баламутящая своей верхушкой облака, стремительно надвигалась. В воздухе, помимо мусора, уже летали сорванные с прилавков крыши, тележки грузчиков и масса всевозможного товара, брошенного в испуге разбежавшимися реализаторами. Куча никчемного хлама величественно вращалась в небесах,  напоминая  безумную карусель, закрученную дьявольской рукой неистощимого на выдумки шутника.
В самом сердце урагана Андрей увидел знакомую человеческую фигуру. Огромный дядька с кудрявой шевелюрой восседал на троне, сложенном из черепашьих панцирей и гигантских ракушек. Чело его обрамлял венок из таиландских водорослей, на ногах были ласты, а в руках он держал аквариум с золотыми рыбками. Грозный взгляд из-под косматых бровей буровил Всемирного Змея, методично утюжившего рынок. «Да это же Нептун, – Андрей непроизвольно натянул вожжи, – клиент номер один, желанный гость «Оклахомы», мать её так! Зачем он туда забрался?»
Будто бы услышав немой вопрос, Нептун закричал, уподобляясь лавине, сошедшей с гор.
- Ах ты Змей поганый! Вот и я! Пришёл сразиться с тобой, дабы вернуть своё оружие, подло проглоченное тобой! Поверни свои уродливые рожи! Сейчас ты узнаешь, как шутить с морским царём!
Он, раздувая щёки как Луи Армстронг, насилующий свою трубу, фыркнул в аквариум. На Змея обрушилась лавина снега и воды, которая тут же замёрзла, сковав ледяным панцирем извивающееся тело. Но на этом дело не кончилось. Послышался громкий треск. Брызнули в разные стороны мириады осколков. Тачанку сильно тряхнуло. Зебры тревожно заблеяли. Распрямив кольца, Всемирный вырвался из плена. Чуть покачиваясь, он стал подниматься вверх, напоминая титаническую букву «Y». Из ноздрей его градом сыпались белые шарики, которые Нептун ловко отбивал ластами.
Наконец глаза чудища и морского владыки оказались на одном уровне. Противники обменялись уничижительными взглядами и бросились друг на друга. Два боевых клича прозвучали над землёй. Клокочущий и шипящий. Земля тяжело задрожала. Сшиблись две стихии. Суровые и беспощадные. Стало ясно, проигравший не покинет поле боя самостоятельно. И ещё Андрей осознал, что может оказаться последним и, вероятнее всего, посмертным свидетелем великой битвы, попав под шальной айсберг или под ядовитый шип мерзкой твари.
Коников в тельняшках долго уговаривать не пришлось. С места, взяв в галоп, они резво припустили по тракту. Андрей был почему-то твёрдо уверен, что схватка двух гигантов не перекинется в Дикие сектора. Поэтому твёрдой рукой он направлял повозку именно туда. Никакие азербайджанцы, лесбиянки, золотистые какашки, гнойные портфели и прочее не могли остановить его. Он знал, что там ему будет хорошо. Там он обретёт покой и счастье со своей принцессой. И никто их не разлучит. Ни через две недели, ни через три. Никогда!
В голове его было ясно, мысли чисты и непорочны. Будущее рисовалось чётко. Все сомнения откинуты прочь. Впрочем, нет… Одна мыслишка всё же терзала. Назойливая такая. В общем-то, второстепенная мыслишка. Никчемная даже, но, словно заноза в… Почему «Чидалово»? Почему? И что это, чёрт возьми, такое!? Если розыгрыш, то почему я получил приз? Ведь вот он конверт с билетами и бабками. Ни хрена не понимаю! Спрошу у Шейгали, она-то уж точно должна знать!
Впереди показался полосатый шлагбаум. Пустынная, покосившаяся будка часового с торопливой надписью мелом наискосок: «Змеян дурак». Граница. Дальше Дикие ряды. Неизвестность. Андрей остановил взмыленных лошадок. Устало прижал ладони к лицу. Отогнал невольно подкравшийся страх. Всё! Вот сейчас спрошу про «Чидалово» и вперёд…
Он повернул голову и не поверил своим глазам. Принцессы в тачанке не было! Исчезли также шёлковые подушки, пакет с презервативами и золотой пулемёт. На дне повозки лежала глыба искрящегося льда, своими очертаниями напоминающая контуры древней Абиссинии. И тогда он закричал, разбудив, притаившуюся под шлагбаумом, оцинкованную прыгалку.

Шаман допил вино. Бросил бутылку. Она по замысловатой траектории покатилась вниз с холма. Подпрыгнув на кочке, ударилась в забор. Не разбилась. Шаман досадливо скривил губы. Сплюнул в грязный снег.
- Пора! – Он окинул взглядом отряд конных писюреков и длинный обоз с женщинами и детьми. – Предзнаменование свершилось. Вернёмся завтра. Праздник – есть праздник, и его никто не отменял.
Колонна всадников молча двинулась прочь от дымящихся развалин некогда процветающего рынка. Салават подъехал к шаману, не спешившему покидать удобную наблюдательную площадку. Лампочка в куполе его шапки горела ярко, не мигая.
- Бельгеэ, сколько их осталось в живых?
- Двое. Пограничник и тот, который позвал Чидалово.
- С кем же мы будем работать? Кого обкладывать данью?
- Мы терпеливые, мы подождём. Наши тараканы принесут нам счастье. И люди придут. Они обязательно придут. Кто-то всегда должен платить. Таков закон. – Шаман задумчиво почесал спину и неожиданно сменил тему. – А завтра, после окончания праздника, мы тебя женим, Саляфа. Возьмёшь в жёны русскую бабу, фуйлошкину вдову. Если выживет после полёта. Пусть родит тебе сына. Назовёшь его Юрой. Хорошее имя.
Саляфа мечтательно вздохнул и тронул коня, зацепив спойлером изрядно помятый куст черёмухи. Повалил снег. Крупными рваными хлопьями.

Ростов-на-Дону, январь – май 1999г



Необязательные   Приложения


«Оклахома», как она есть

Началось всё банально и просто. Одна не очень даже старая бабушка, имеющая приличную пенсию, доходный приусадебный участок, добрых и отзывчивых детей и внуков, заскучала. Можно даже сказать, начала чахнуть и сохнуть от одиночества и тоски. Ей требовалось общение. И не просто каждодневное переливание из пустого в порожнее со своими сварливыми соседками и пьяными мужиками с улицы, а возможность поговорить с новыми людьми, поболтать о всякой всячине с любым симпатичным прохожим, обсудить последнюю сплетню, задать волнующий вопрос, поделиться сокровенным, да и просто поглазеть по сторонам, понюхать, кто, чем живёт.
И решила она свою проблему очень просто. На пустыре, в просторечье, именуемом площадью Хрущёва, на оживлённой улице промышленного района, устроилась бабулька торговать подсолнечными да тыквенными семечками, благо таковые имелись в достатке.
Работа пошла. Общения хватило бы на десять бабушек, которые, впрочем, не преминули вскоре объявиться. Сначала, как водится, возникли конкурентки. Сразу две. Первая усилила свой товар жареным арахисом, фундуком и грецкими орехами. Вторая, помимо всего этого, сделала упор на экзотику; у неё в ассортименте имелись кедровые, миндальные и ещё какие-то, похожие по форме на фасоль, орехи, а так же колотые косточки абрикоса.
Бабушка конкуренции не боялась. Ей даже понравилось, что у неё появились соседки, с которыми иногда можно было посудачить о новых ценах на молоко и газ. Главное, общение от всего этого не теряло, а даже наоборот приобретало новые оттенки.
Потом пришли другие скучающие и алчущие старушки. Кто торговал невостребованными за зиму соленьями, кто вязанными по-домашнему вещами, кто книгами с непонятными названиями типа: «Атеизм, как полезный фактор возникновения новых религиозных течений в регионах с неполноценными гуманитарными воздействиями на личность», кто выносил из дома старые детские игрушки, кто предлагал веники, кто мочалки, кто кухонную утварь конца прошлого века, кто вышивку на сером домотканом полотне, кто высохшие куски мыла, армейского образца конца Второй войны, кто старинные будильники и разнообразные средства от тараканов, моли и медведки.
Вскоре подтянулись бабушки, чьи кулинарные способности остались неоценёнными или недопонятыми в своих семьях и в среде родственников. Запахло пирожками. С картошкой, с капустой, с мясом, с повидлом, с рисом, с зеленью. Каких тут только не было! На любой вкус. А котлеты в тесте, а сосиски в том же самом, а ватрушки, а пончики в сахарной пудре, а слойки, а даже просто бутерброды с докторской или сыром! Прохожие истекали слюной, минуя ряды чудо мастериц в засаленных фартуках с огромными карманами для денег. Желудки этих самых прохожих тревожно урчали, и урчание  сливалось в единое утробное бульканье, немного напоминающее возмущение небольшого гейзера где-нибудь в Исландии.
Затем, нехотя, словно для того, чтобы вкусить эдемского яблока, площадь Хрущёва начали обживать мужики. Их товар качественно отличался от продуктового изобилия старушек. Здесь явно преобладали сантехнические, электротехнические, токарные, слесарные, плотницкие и прочие причиндалы. Основная масса железяк была в своё время дальновидно вынесена с родных заводов-фабрик и хранилась, в ожидании чёрного дня (а может светлого?). И вот он настал.
Клеёнки, раскладушки, фанерки и просто газетки ровными рядами протянулись в глубь пустыря. Незамысловатые прилавки наполнились невиданными количествами втулок, резцов, мечикóв, свёрл, гвоздей, проводов, зажимов, разъёмов, отвёрток, напильников, приборов, агрегатов, рыбацких снастей, высоковольтных изоляторов с ЛЭП-1500, запчастей от мопедов и комбайнов, кофемолок, утюгов, аптечных весов, емкостей из нержавейки, коллекций значков и монет, спецлитературы по пчеловодству и разведению грибов, раковин и унитазов, в основном б/у, режущего, колющего и пилящего инструмента и вообще инструмента, а так же всякими полезными и не очень приспособами, примочками и финтифлюшками.
Почти сразу же с приходом «технической революции», появились наспех состряпанные на кусках картона объявления, типа: «Сантехнические работы», «Кровля, паркет, камины», «Облицовочные работы», «Установка антенн, декодеров, кабельных TV», «Остекление балконов и лоджий», «Обучение игре на семиструнной гитаре и виолончели», «Любые работы» и т. д. Таким образом, стали продаваться услуги.
Потом, как грибы после дождя, пустырь заполонили полосатые, матрацеподобные палатки и угрюмые, сваренные неверной рукой прилавки, покрашенные в защитный цвет. Это вступили в бой частные предприниматели, не ждущие от государства ни поддержки, ни защиты; надеющиеся  только на свои силы и удачу. Стихийный рынок запестрел колониальным товаром из Азии и псевдоевропейскими поделками из Польши.
Установилась идиллия. В полном смысле этого слова. Были довольны все. И продавцы, и покупатели, и участковый милиционер, ведущий относительно скромный образ жизни. Все находились при деле, получая взаимовыгодный обмен. Формула: «Товар – Деньги – Товар» работала и давала обнадёживающие результаты.
Некто Альберт Арчибальдович Змеян трудов Карла Маркса не читал. В математике был не силён. Хотя, в своё время конспектировал «Капитал». И с калькулятором был на ты. Была у него заветная мечта. Скопить денег, купить белый пароход, построить завод по производству «Coca-Cola», издавать собственную газету и быть просто счастливым миллионером, желательно где-нибудь в Америке.
Будучи до середины восьмидесятых то ли третьим, то ли пятым инструктором райкома комсомола, Арчибальдыч даже и не помышлял о чём-то большем, чем дача на берегу Сладкого озера или четырёхкомнатная квартира на площади Вождя. Даже самые его смелые мечты не уходили дальше простенькой яхты где-нибудь в Азовском море и чёрной «Волги» с люком и номерным знаком с тремя нулями.
Но вот после Перестройки (о, как он полюбил это слово) Фортуна улыбнулась ему. Ему, армянину из многодетной семьи, всегда и во всём ущемлённому и обделённому. Умело пользуясь знакомствами с власть предержащими и всё ещё действенной райкомовской «крышей», Змеян занялся поставками из жарких стран апельсинов, бананов и прочих экзотических фруктов. Попутно, являясь председателем общества воинов-интернационалистов и почётным членом спортивного общества «Трудовые Резервы», он наладил поставку импортных сигарет и спиртных напитков.
Вот тогда Альберт и понял, что такое большие деньги. А ещё он понял, что мечта его вполне осуществима. И очень даже в обозримом будущем. Только вот последний пунктик своих желаний он вычеркнул. К чему жить в Америке, когда здесь заработать гораздо легче и быстрее. К тому же там налоги платить надо и язык учить. А здесь ни того, ни другого.
Однако вскоре радужные надежды омрачились явлением новых персонажей на сцену дикого постсоветского рынка. С ними надо было дружить и делиться, а немного погодя и отдавать лакомые кусочки. Звали этих людей, почему-то ласково, бандитами. Они были, как правило, большими, сильными и очень любили кушать. А кушать, надо заметить, любили из богатых, не иссякающих кормушек, к которым причислялся спиртной, табачный, да и цитрусовый бизнес.
Змеян не долго грустил. Его живой и изворотливый ум подсказал ему верный путь. Он сам стал бандитом. И не простым, а авторитетным, благо деньги на это у него уже имелись. А став на кривую дорожку, Альбертик усиленно принялся изыскивать новые сферы приложения своим капиталам и идеям.
Площадь Хрущёва и попала одной из первых под недремлющее око Арчибальдыча. Обложить данью разобщённых, не ладящих с законом торгашей, сам бог велел. Им на роду было написано платить. И они будут платить, так он решил и затеял свою микроперестройку.
Глупые торговцы радовались, когда территория рынка стала облагораживаться. Появились дорожки, урны, новые прилавки, питейное заведение, туалет и прочее. Ряды ещё дальше протянулись к горизонту. Повсюду царили чистота и порядок.
А потом в одночасье вокруг базара вырос железный забор. За вход не очень приятные мальчики стали брать по рублю, а проглотившие горькую пилюлю продавцы устроились на арендную плату и прочие расходы, которыми их «облагодетельствовал» господин Змеян. Начались, так называемые, серые дни. Доходы предпринимателей уменьшились, но не сильно. Они продолжали работать с удесятерённой энергией. И у них это получалось, надо сказать.
Умный Альбертик знал, что, несмотря на слабость власти, на всю её иллюзорность и потешность, её надо уважать и подкармливать, чтобы не кусалась и не тявкала. Поэтому рынок в срочном порядке приобрёл законный статус. Но довольно необычный. Теперь официально он именовался ООО «ФранцФинЧалт». И соучредителями его были бизнесмены из Гавра, Хельсинки и Чалтыря. Почему так? А потому, что, во-первых, Арчибальдыч был одним из зачинателей общества «Франко-армянской дружбы, как предполагаемых братьев по крови», офис, которого находился как раз в порту на берегу Ла-Манша. (Примечательно, что Змеян даже опубликовал занимательную брошюру, в которой приводил интересные аналогии в области имён, фамилий и различных названий, подтверждающие родственность армянского и французского народов. К примеру, Арманьяк – Армения, Д"Артаньян – Джигарханян, Шатобриан – Шатворян и т. д.) Во-вторых, в Хельсинки он три раза ездил ещё по комсомольской путёвке с самодеятельным ансамблем ложечников-балалаечников из Узбекистана. Заимел там пару приятелей, любителей коньяка «Наири». И, в-третьих, в посёлке Чалтырь, что где-то под Ростовом-на-Дону, у него жил родной дядя, директор ресторана «The snake Ian», мастер шашлыка и голубцов в виноградных листьях.
Такие сложности были затеяны по одной банальной причине. Уход от налогов, для получения максимальной выгоды.
И выгода была. Рынок рос, как на дрожжах. В прямом и переносном смысле. Возникали, как кролики из шляпы иллюзиониста, всё новые и новые предприниматели. Товар был у них самый разнообразный. И он требовал размещения. Газетки и старые раскладушки не годились по всем соображениям, поэтому, как метастазы раковой опухоли, поползли во все стороны типовые металлические монстры прилавков.
Сначала они заполнили пустырь за площадью, потом отхватили часть рощи, принадлежащей онкологическому санаторию, подмяли под себя два пустующих склада-ангара тракторного завода, проделали широченную брешь в садово-огородническом кооперативе «Валленвайдер-3», нагло оттяпали солидный участок земли, числящийся за военным аэродромом СКВО и неудержимо рванули в целину и поля колхоза «В путь».
Змеян потирал руки. Пропорционально с ростом рынка оттопыривались его карманы, росло благосостояние, так сказать. На поступления с покорных торговцев он осуществил свою заветную мечту, но пока только в рамках программы минимум. Приобрёл речной трамвайчик, стал директором макаронного цеха и затесался в соучредители областной рекламной газеты «Гоп-стоп». И ещё он после долгих раздумий дал название своему детищу. «Оклахома». Это слово ему нравилось даже больше, чем «перестройка». Оно покорило его своей звучностью и каким-то каламбурным многозначием. При желании в этом названии можно было усмотреть слово околпачить или облапошить, слова лох и лоходром и невероятное словосочетание «около хоума», где сленговое «хоум» являлось производным от английского «home» и в совокупности звучало как: «около дома», намекая на то, что Арчибальдыч проживал неподалёку. Но об этом знали только посвящённые, остальные довольствовались ярким плакатом, на котором под надписью в стиле вестерн красовался весёлый ковбой с лотком коробейника, уставленным несуразно микроскопическими матрёшками, балалайками и самоварами.
Надо отметить, что не только Змеян грел руки на неудержимо развивающемся рынке. Помимо стонущих предпринимателей, получавших свою законную прибыль, к дойной коровке пристроились жители района, обитающие неподалёку. Складские помещения и парковка. Эти две проблемы возникли сразу же с появлением реализаторов, не имеющих собственного транспорта и с притоком клиентов наоборот имеющих этот транспорт в изобилии. Услужливо открылись двери близлежащих домов. Отреставрировались захламлённые сарайчики и гаражи. Построились навесы и стеллажи. Дяденьки и тётеньки всех возрастов вывалили на улицы вооружённые палками и стали призывно ими махать, заманивая приезжих покупателей на свои придомные участки, с целью за скромную плату присмотреть за транспортным средством. Эти, с палками, вообще объединились в профсоюз. Поделили переулки на сектора, устраивали на перекрёстках сменное дежурство, следили за чистотой проезжей части, жёстко наказывали демпингующих соседей. Их прозвали дирижёрами за виртуозное владение своими жезлами, впоследствии единообразными. Они так умело крутили их, перебрасывая из руки в руку, что Брюс Ли с Джеки Чаном просто отдыхали. Говорили, что постоянное кручение вызывало рефлекторную привыкаемость, доставляющую большие неудобства во время принятия пищи и во сне. То есть, завидев или заслышав приближающийся автомобиль, дирижёр начинал непроизвольно вращать кистями рук, нанося порой непоправимый ущерб себе и своим близким.
И всё равно им завидовали. Жители прилегающих районов, которым не обломился жирный кусок и особенно Змеян, с опозданием построивший нерентабельные камеру хранения и платную стоянку. Ему хотелось выть от злости, когда он видел денежки, уплывающие у него между пальцами, но бороться с народом он не посмел.
Да и не до этого было ему. Возникали другие вопросы. В связи с расширением площадей, начал расти, как на дрожжах, штат контролёров, дворников, грузчиков и прочей обслуги. И, самое страшное, всем им надо было платить. Как-то Арчибальдыч прикинул сумму ежемесячных зарплат своих работников и ужаснулся. Такие деньги он сам не часто держал в руках, а тут их приходилось отдавать чёрт знает кому, причём регулярно и в срок. Птенчики всегда были голодными и широко разевали клювики. И чем больше их становилось, тем они были опаснее. Слепые желторотики превращались в плечистых кукушат, норовящих стать единоличными хозяевами в гнезде. Этого Змеян боялся больше всего. Ещё на слуху было дело бывшего директора птичьего рынка Олежки Сундука, который развёл бесчисленную охрану, держался с контролёрами запанибрата и, в конце концов, получивший от них утюг на грудную клетку, полную конфискацию добра, нажитого в тяжких трудах и пинка под зад, уже привыкнувшего к мягкому мерседесовскому креслу.
Альбертик помнил это и не хотел повторять чужую ошибку. Перспектива остаться не у дел очень пугала его. Поэтому он принял кардинальное решение. В течение недели под разными предлогами он уволил всех старых бойцов и набрал новых, но в гораздо меньшем количестве. Увеличил им ставки и заставил больше пахать. Территории неохваченные контролем были пущены на произвол судьбы. Зато подотчётные сектора стали более доходными и качественными.
Дальние ряды, или как их стали позже называть Дикие сектора, продолжали разрастаться самостоятельно. Там кипела своя жизнь. Таинственная и мистическая. Чем торговали на дальняке, и кто туда ходил за покупками было абсолютно не понятно. Мало кому удавалось вернуться оттуда. А уж если кто и возвращался, то вытянуть из него хоть слово про загадочные земли было невозможно.
Говорили, что всякая чертовщина стала твориться там после появления азербайджанских беженцев, которые были то ли братьями из секты «Дети Иблиса», то ли огнепоклонниками из общества «Глаз Заратустры». Другие связывали возникновение чудес с приходом китайских лыжников-некромантов. Третьи утверждали, что в этих местах произошло падение осколков тунгусского метеорита. Четвёртые ни много, ни мало заявляли о приходе в эти края Иисуса Христа, которое должно было состояться в ближайшее время.
Что произошло на самом деле неизвестно. Но рассказы о мистериях и метаморфозах творящихся в Дальних рядах поражали воображение.
Всемирный Змей, алебастровые кролики, пятикрылые лесбиянки, «звенящая дребедень», «Пружина Калашникова», гнойный портфель, сосущий баклажан, стаи птерозавров, лицо с деревянной пробкой, лакомство Фенимора Купера, чернильная клизма, оцинкованная прыгалка, золотистые какашки, – всё это и многое другое не давало покоя искателям приключений и службам безопасности. Легенды о Диких секторах превосходили пределы фантазии простых обывателей, повергая их в шок и уныние.
К примеру, «Закусочная №1». Питейное заведение с таким названием располагалось изначально возле входа на рынок и принадлежало дальнему родственнику Змеяна. Однажды, после сильного ураганного ветра на крышу кильдыма упал вырванный с корнем тополь. А на следующий день, ближе к вечеру, здание исчезло. Вместе с клиентами, обслуживающим персоналом и со всем прочим. Осталось только ровное место и куча, похожих на фиолетовые огурцы, штуковин, пахнущих подсолнечным маслом. Их тут же разобрали зеваки, которые через неделю скончались в один момент от цирроза печени. А из фиолетовых спор, как их обозвали яйцеголовые умники, вылупились попугаи, говорящие на еврейском языке. Экзотические птицы, цитирующие в основном Талмуд, издохли через месяц, распевая в тот миг пресловутую песню «Семь сорок». «Закусочная №1» объявилась в Дальних рядах. В ней всё осталось по-прежнему, только изменились напитки. Вместо банальных вин, водок и коньяков в меню появились бутылки с такими названиями, как: «Шипучий плющ», «Кишковёрт», «Оскал мертвеца», «Ласковый глюк», «Ключ в подсознание», «Зонд Пирогова», «Два пальца», «Встретимся в лучшем» и, конечно же, знаменитая «Пружина Калашникова». Посетители были очень довольны таким ассортиментом. Напитки были «весёлыми» и каждый раз приносили, помимо алкогольных, новые ощущения. По нечётным числам, ровно в полдень, «Закусочная №1» выстреливала вокруг себя очередную порцию огурцов. А часам к пяти подтягивалась бригада горбатых каменщиков с волосатыми ушами, которые за два перекура разбирали кильдым по кирпичикам и отстраивали его заново в новом месте.
Нельзя сказать, что Альберт Арчибальдыч не предпринимал попыток установить хоть какой-то контроль над неподвластными территориями. Попытки были. Точнее, была. Всего лишь одна и та, мягко говоря, неудачная.
Змеян сколотил отчаянную бригаду из девяти человек и на двух машинах, оснащённых бейсбольными битами, отправил её в разведку. Цель – максимальное подчинение торгового люда, сбор средств, профилактическая острастка недовольных и, если таковых не найдётся, просто показательная широкомасштабная экзекуция. Пацаны пропали на неделю. А к исходу седьмых суток, прямо с неба, на площадку перед административным корпусом упал старинный кованый сундук. В нём оказались, аккуратно завёрнутые в вощёную бумагу, бритые, с наморщенными лбами, головы братков. И записка, мастерски выполненная в плакатном стиле: «Потеряв башку, по волосам не плачут». С подписью: «Доктор Ж. Гильотен». Желающих возобновить конкистадорские вылазки больше не нашлось.
Змеян проглотил горькую пилюлю, но затаил зло на вольнолюбивых обитателей Диких секторов, прокляв их страшными словами. Говорят, что исполняются проклятия, произнесённые только в сильном эмоциональном порыве и только у лиц царских кровей. Арчибальдыч к таковым не относился, но его гневные слова сбылись. Правда, с этого он не поимел ни копейки.
Чёрные дни процветающей «Оклахомы» наступили после нашествия на благостные земли беспредельной орды тувинских писюреков. На жирный куш позарилась родовая община Джетгоевых. Причём, позарилась совершенно случайно. Дело в том, что младшенький из семьи решил сменить верблюда на железного коня, то есть поступить в Автодорожный институт. Впервые приехав в большой город, он за полчаса был обчищен и жестоко избит местными устроителями игры в три карты, которые, так некстати, располагались на территории «Оклахомы». Мальчик обиделся. Пожаловался папе. А тот, не долго думая, поставил родственников в ружьё, правильнее будет сказать в лук. Произошла великая битва, невиданная со времён сражения при Калке. Писюреки, в совершенстве владеющие всеми бесшумными орудиями убийства и навыками страшной борьбы хуреш, взяли верх над тупоголовыми боевиками Змеяна. По обычаю, с побеждённых, ну и попутно с торговцев, взяли дань. И хотели, было вертаться на родину, к берегам милого Енисея, но, здраво рассудив, что дань легче собирать, находясь поблизости, решили остаться.
Выписали шамана. Привезли своих женщин и детей. Начали обживаться. Змеяну разрешили иметь небольшой отряд телохранителей и оставили на директорской должности. Хитрые азиаты понимали, что справиться с бухгалтерией им будет гораздо сложнее, чем выпустить кишки сотне другой толстолобых парней. Поэтому в деньгах Арчибальдыча они не обидели, но кое-какие свободы ограничили.
Змеян скрежетал зубами, но сделать ничего не мог. Жестоких и быстрых на расправу писюреков боялись все. Прибывшие на подмогу солнцевские и кемеровские позорно ретировались, оставляя на поле боя свои яйца и скальпы. Менты и городская Дума смотрели на экзотических гостей с востока сквозь пальцы, надвинув на глаза шапки и подняв воротники из соболей, белок и прочей мохнатой живности.
Население города писюреки не терроризировали. Но в границах «Оклахомы» творили что хотели. Особо отличался шаман, гораздый на выдумку. Среди несчастных реализаторов он устраивал то парад, то конкурс бальных танцев, то головокружительные спортивные состязания и игры. Его самой изощрённой и популярной выдумкой считалась игра «Бегущий олень», позаимствованная им у пейнтболистов. В частности, амуниция была почти такая же, только на голову добавлялись ветвистые рога, а вместо ружей, стреляющих красящими шариками, использовались луки и стрелы с присосками. Стреляли, естественно, писюреки, а в роли оленей были, естественно, реализаторы. Иго, короче, что там говорить.
Дисциплину тувинцы держали крепко. Любая провинность каралась штрафом или телесными наказаниями. (Штрафы порой измерялись не в деньгах, а в домашних тараканах, которые по тувинским поверьям приносили счастье). Территория содержалась в идеальной чистоте, драки и ссоры пресекались в корне, деньги собирались вовремя и сполна. Кстати, именно писюрекам удалось подчинить себе Дикие сектора. Может быть, не совсем подчинить, но, по крайней мере, регулярно, четыре раза в год, посылать на дальняк обозы за данью.
И последнее. Возможно, кого-то заинтересует, а что же стало с той бабушкой, которая первая расположилась со своими семечками на площади Хрущёва. А ничего особенного. Она, как сидела возле ворот «Оклахомы», так и сидит по сей день. Общается с посетителями и не грустит. И имя этой бабушки известно всем. Ануш Гайковна Змеян.


Молитвенный вагон

В маленьком городке Красный Лиман, что расположился между Донецком и Харьковом, жил один мальчик, которого звали Артём Предыбайло. Имя своё он получил в честь знаменитого революционера и партийного деятеля Фёдора Сергеева, чья память была увековечена названием улиц, площадей и переулков в каждом мало-мальски значительном населённом пункте Украины.
Надо отметить, что маленький Артём с честью носил имя своего пролетарского тёзки. Он слушался родителей и педагогов, учился на одни пятёрки, не обижал младших, много читал, любил природу и посещал кружок «Юных техников». Парень рос разносторонним и воспитанным молодым человеком.
Но вот закончив восьмой класс и сдав на отлично все экзамены, он вдруг неожиданно понял, что в школу ему ходить не интересно. Артём жаждал энергичной деятельности, связанной с производством или с наукой. Для этого всё равно требовалось дополнительное обучение, но, как он предполагал, не такое рутинно-болотное, как в школе. Будучи Стрельцом по гороскопу, он однако не обладал характерной для этого знака тягой к дальним странствиям и авантюрным поступкам. Поэтому продолжать, а точнее начинать свой трудовой путь, юноша решил недалеко от дома.
В городе, население которого не указывалось ни в одном географическом справочнике по причине малочисленности, имелось всего два предприятия. Мощный железнодорожный узел и полусекретный оптический завод. Соответственно при них находились: харьковский филиал железнодорожного техникума и «линзошлифовальное» ПТУ. Выбор, прямо скажем, небольшой.
Артём долго и не выбирал. Обтачивать стекляшки он считал делом скучным и не перспективным. А вот живая работа на свежем воздухе среди светофоров, стрелок и таинственно гудящих труб пневматической почты даже как-то манила его. Может, это передалось по наследству. Ведь его отец тридцать с лишним лет жизни отдал родной сортировочной горке. И трудился он не на самом лёгком участке, а был расцепщиком вагонов. Сказано – сделано. Пошёл Артёмка учиться на оператора, руководить роспуском составов.
Но проучился он не долго. Чуть больше месяца. Ибо случилось нечто страшное и чудесное.
Как-то раз, за завтраком, глава семьи Предыбайло поведал родне о необычном сне, увиденном им перед самым пробуждением. Будто бы явился ему какой-то сумасшедший в чёрном пальто на голое тело, представился Герасимом Гагринским и приказал строго-настрого не отцеплять вагон под номером 023653, для последующего его манёвра на тупиковую ветку. «А если отцепишь, – грозно сказал он, – пойдёшь к Господу на трёх ногах!»
Отец рассмеялся, потрепал Артёма за вихры и отправился на работу. А после обеда, во время обработки очередного состава, ухват, которым он расцеплял вагоны, неожиданно соскочив, то ли застрял в буксе, то ли попал под колесо и с ужасающей силой ударил работягу по ноге. Колено и всё что ниже спасти не удалось. Папаня встал на костыли и стал методично пропивать свою минимальную пенсию по инвалидности и ещё более минимальную зарплату за склеивание каких-то никому ненужных конвертов для  семян огурцов и помидоров.
Казалось бы, Артём – гордость родителей – должен был, осознав семейное горе, стать главным кормильцем и опорой, но… Он неожиданно исчез. А через некоторое время прислал письмо. Но не по почте, а через необычного посыльного в длиннополом одеянии и с реденькой путаной бородёнкой.
Из послания было ясно, что Артёму на следующую ночь после трагедии, происшедшей с отцом, тоже приснился Герасим Гагринский, который чуть ли не в ультимативной форме потребовал от мальчика принять церковный сан, чтобы в дальнейшем стать настоятелем Афонского монастыря. В противном случае великомученик Герасим обещал напустить мор на всех родственников Предыбайло, с дальнейшим планомерным истреблением оных.
Конечно же, Артём испугался за судьбу своей родни. Он не стал долго размышлять, а просто собрал необходимые вещи и первым же поездом уехал из Красного Лимана. Место своего пребывания он держал в секрете, боясь, что встреча с матерью или с отцом может поколебать его в намерении стать священнослужителем.
Говорили, что поступил он не то в семинарию, не то в академию. Зарекомендовал себя, как человек богопослушный и рассудительный. Учился хорошо и прилежно, поражая всех исключительным знанием предметов. Вёл праведный образ жизни. Обнаружил за собой недюжинный талант проповедника, мудрого и справедливого. Всё это позволило ему успешно закончить обучение. Получить сан священнослужителя. И, по высокому соизволению патриархов, минуя иерархическую лестницу, стать игуменом. Редкость в церковных кругах чрезвычайная.
Вот тут и начались чудеса. Артемию, проводившему последние дни перед отбытием в Афон в усердных молитвах, снова явился святой Герасим. И не во сне, а наяву. И открыл он ему свою печальную историю.
Проживая в курортном городке Гагры, Герасим, изгнанный монашеской братией из обители за чрезмерную ортодоксальность в толковании закона Божьего и извечные споры с настоятелем о том, является ли Христос человеком или Богом, подрабатывал разнорабочим на мандариновых плантациях. Дни и ночи гнул он спину на жадных до денег абхазцев. Жил скромно и смиренно. Не роптал. Был воздержан в мыслях и поступках. А раз в неделю, получая за свою работу жалкие гроши, шёл к блудницам и отдавал им все деньги. Отдавал и уговаривал не вступать в грязную связь с похотливыми отдыхающими. Тем самым он отвращал от очередного падения заблудшие души. Но блудниц было много, а денег мало. А за малые деньги богомерзкие девицы отказывались блюсти чистоту. И взроптал тогда Герасим. И в порыве гнева поставил на домах греховодниц клейма несмываемые, дескать, здесь проживают вавилонские потаскухи. На следующий день он был нещадно бит мужьями, знакомыми и многочисленными поклонниками гагринских путан. Тогда, похитив из отделения милиции мегафон, Герасим вышел на главную площадь и прочитал проповедь перед охочей до необычных зрелищ толпой курортников. В своей речи он заклеймил всех: и проституток, и их родственников, и власти, и, естественно, ненасытных мужиков, приезжающих с севера на море только лишь для одной цели. От рассвирепевших абхазских ментов ему убежать удалось, но уйти от тяжёлой расправы девиц лёгкого поведения он не смог. Ночью они подкараулили его, затащили в старый плацкартный вагон, стоявший в глухом тупике на станции, раздели, довели до крайнего возбуждения, туго перетянули, набухшие от длительного воздержания, яички и жестоко изнасиловали. Измазали несчастного монаха расстригу фекалиями и бросили здесь же. Не выдержав тяжких мучений, Герасим к утру скончался.
И сейчас он просил, даже требовал, одного: найти злополучный вагон под номером 023653, поставить его на месте, где пекут хлеб, и обустроить в нём церковь в его честь. В случае отказа новоиспечённому игумену он посулил массу неприятностей.
На утро отец Артемий обнаружил под своими окнами пресловутый вагон. Он стоял на пустыре, мрачно зеленея облезлым боком. Как он сюда попал никто ему не смог объяснить. Испытывая суеверный трепет, игумен поспешил отправиться в путь. Но, о ужас, где бы он не совершал остановку, везде он встречал тот же самый вагон, причём в самых неожиданных местах, абсолютно не связанных с железной дорогой. Помимо всего этого, в ночные часы из разбитых окон вагона доносились похотливые женские стоны и душераздирающие крики Герасима. Мистический номер 023653 настиг настоятеля и за стенами монастыря. Окропление святой водой дьявольской кибитки только усилило вопли мученика. А сладострастные вздохи нечистых дев распаляли неокрепшее в разговорах с Богом воображение молодых монахов. Артемий понял, что придётся смириться и исполнить волю невинно убиенного. И он покинул обитель, наделав тем самым немало шума в православном мире.
К счастью судьба хранила его. Не долго он странствовал, влача за собой злосчастный вагон, внушающий всем окружающим какой-то животный страх. В одном из городов северного Кавказа, он повстречал человека по имени Микола.  Который знал о предназначении чудесного вагона и поведал, что сама Дева Мария указала ему место, где надо возводить храм. Благое, живописное место, на небольшом возвышении, возле автомагистрали. Казалось, лучшего и не найти. Все верующие признавали это. Но было одно «но», частная хлебопекарня, расположившаяся аккурат на макушке выбранного холма…


Знамя Победы

Ночью 2 апреля 1945 года сержанта Важу Неевклидзе неожиданно вызвал командир роты лейтенант Самсонов. В блиндаже, где располагался штаб, помимо знакомых политрука Кащеева,  разведчика сержанта Егорова и комроты, Важа разглядел видного полковника в форме энкаведиста, вальяжно развалившегося в трофейном кресле времён Людовика XV.
После того, как удалился посыльный, приведший Неевклидзе, воцарилась томительная тишина, прерываемая изредка хрустом папиросы, разминаемой музыкальными пальцами синефуражечника. Его цепкие зрачки бесцеремонно сканировали смущённого сержанта, обратившегося с испуга не по уставу к младшему по званию.
«Неужели раскопали дело с ящиком тушёнки, – Важа лихорадочно соображал, что может означать столь поздний вызов к начальству. – Вряд ли, мы её с Плутархией технично притырили. Концов не найдёшь. Давид расколоться не мог. В медсанбате он без сознания второй день. А больше никто и не видел».
- Он точно грузин, – полковник прикурил от светильника, сделанного из сплющенной гильзы, – или, может, чечен какой?
- Грузин, товарищ полковник, – Кащеев положил перед чекистом папку с документами, – чистокровный. Только беспартийный. А так…
- У нас в стране единый блок, товарищ майор, коммунистов и беспартийных. Не стоит акцентировать… Вот сержант… – полковник покрутил папиросой в воздухе, – Егоров – коммунист со стажем и… – снова мёртвая петля «Герцеговины Флор», – русский. Из глубинки. И… Одним словом – интернациональная команда, созданная без политической подоплёки, на подъёме патриотических настроений, так сказать. Дело ведь его чистое, я надеюсь?
- Конечно, конечно, – Кащеев суетливо закивал плешивой головой с умопомрачительными зачёсами, – практически идеальное дело…
- Что значит практически?! – Полковник недовольно бросил взгляд на политрука.
- Всего один привод в милицию. Карманная кража в трамвае. За не доказанностью отпущен, уголовное дело не заведено.
- Не пойман – не вор! Так говорят у нас в Советском Союзе! Легко оскорбить человека недоверием! Труднее поставить его на передовой рубеж и поручить… – энкаведист задумался на мгновение, – важное задание или…
Полковник встал, противно скрипя сапогами, портупеей и ещё чем-то. По отечески обнял бойцов, ненароком стукнув их лбами. Как бы, между прочим, ощупал их мускулы. Нарочито встал спиной к побледневшему политруку.
- Орлы! Родина вас не забудет! – Неевклидзе с тоской вспомнил однополчанина Александра Матросова. – Лейтенант, прикажите выдать сержантам по тройному усиленному пайку и… ко мне. В «студебеккер». Поедем… Хер я вам скажу, куда поедем! Секрет!
Полковник рассмеялся, по детски запрокинув голову. Бросил докуренную папиросу в угодливо подставленную Кащеевым пепельницу. Вышел из блиндажа, напевая марш красных кавалеристов.
С волчьим аппетитом доедая в трясущемся кузове ленд-лизовского грузовика заплесневелый кусок колбасы, Важа даже не подозревал, какой поворот уготовила ему судьба. Сейчас его это просто не интересовало. Машина двигалась в тыл, имелась приличная жратва, можно было поспать, укрывшись шинелью, не слыша воя бомб и грохота взрывов. Что ещё надо солдату, три года прозябающему в окопах.
Привезли их в небольшую белорусскую деревню с незатейливым названием, которое Неевклидзе по причине незатейливости тут же забыл. Поселили в здании школы, переоборудованном под казарму. Опять же, накормили до отвала и скомандовали отбой.
А утром на построении Важа с удивлением обнаружил, что попал в очень странное подразделение. Оно состояло из тридцати человек. Пятнадцати русских и пятнадцати грузинов. И все были сержантами. Все рослые и крепкие. И все как будто на одно лицо, словно сыновья двух матерей, какой-нибудь ярославской Варвары и кутаисской Сулико.
После обильного завтрака прямо в казарме, им выдали белые полотнища с номерами и приказали нашить их на спины гимнастёрок. Неевклидзе с Егоровым досталась цифра восемь, криво нарисованная чёрной краской и напоминающая два яйца, поставленные друг на друга. Каждому бойцу вручили по дубовому колу с чугунным набалдашником весом в пуд. Через час всю команду погрузили в кузов американского вездехода и повезли в неизвестном направлении.
Когда, после остановки грузовика, осоловевшие от тряски и переваривания сытной пищи, бойцы лениво повыпрыгивали на землю, их ждало невероятное потрясение. В густом девственном уголке Беловежской Пущи перед ними предстала гигантская свежевырубленная поляна, размером в три футбольных стадиона. Посредине которой стояла изба чудовищных размеров. Казалось, что сложена она была за одну ночь и без единого гвоздя, пресловутыми работягами из ларца по капризному распоряжению царя Долдона, или как его там. Мрачное сооружение из неструганных брёвен и досок, украшенное куполом, как на Доме Советов и колоннами, как в Большом Театре, могло послужить жилищем семейке циклопов или даже ангаром для небольшой эскадрильи дирижаблей.
К застывшим от изумления сержантам, довольный произведённым эффектом, подошёл вчерашний полковник. Скомандовал «вольно». С неуловимым превосходством поздоровался по-свойски. Предложил всем курить. Подавленные величием, несуразностью и какой-то мистической жутью постройки, бойцы угрюмо задымили, непроизвольно сгрудившись вокруг офицера, излучавшего спокойствие и уверенность.
- Зовут меня Иван Кузьмич, – полковник церемонно поклонился, – фамилия – Коленов. Кто стесняется – товарищ полковник. Теперь, сынки, я ваш командир. Командир секретного подразделения «Крыша Мира». Вам предстоит выполнить важнейшее поручение нашей партии и Родины. Поручение, высказанное лично товарищем Сталиным. Оно сложно и опасно, но не невы… не невыпол… Одним словом, невыполнимых приказов не бывает. Знаю, кто-то из вас сложит голову, выполняя задание, кто-то достигнет рубежа последним. Но, – полковник поднял указательный палец, – первым достанется слава, почёт и место в истории.
Сбивчивая речь, произнесённая Коленовым, не добавила радости в лица бойцов. Они с нехорошим чувством ждали разъяснений. А полковник, заложив руки за спину и раскачиваясь с пятки на носок, продолжил.
- Кто мне скажет, что это такое? – он кивнул на избу и сам себе ответил. – Это, мои дорогие, точная копия главного фашистского логова, выполненная нашими мастерами деревянщиками из Суздали, хранителями и носителями древних традиций… Короче, Рейхстаг это деревянный, один к одному. – Полковник вышел из плотного круга солдат и направился к сооружению. – Вы спросите, на кой хрен его тут построили? Я вам отвечу… Палки у всех с собой? Порядок. Так вот, сынки, победа не за горами, враг будет разбит. Мы захватим змеиное гнездо. Но уничтожать его не будем. Вы спросите, почему? Я отвечу. Потому, что сие поганое строение станет памятником. Памятником, символизирующим нашу силу и мощь, нашу правду и… И нашу партию! Нашу беззаветную любовь к миру и Родине. А победа должна быть, что?! – Коленов оглядел растерянные лица бойцов. – Победа должна быть ознаменована! – Последнее слово он произнёс по слогам. – В прямом и переносном смысле. Ознаменована! Вы что-то, я смотрю, не догоняете, хлопцы. Страна поручает вам водрузить Знамя Победы на купол этого грёбаного Рейхстага! А это, – полковник широко повёл рукой, – полигон. Для отработки навыков в водружении. Ясно теперь?
Бойцы неуверенно закивали. Неевклидзе в душе пожалел о том, что его выдернули с передовой, но тоже кивнул. А полковник, облегчённо вздохнув, перешёл на более деловой тон.
- Я уже говорил, не все достигнут цели. Поэтому решено создать пятнадцать групп, состоящих из двух человек. Каждая группа имеет свой маршрут, просчитанный нашими архитекторами и стратегами. Сложности маршрутов разные. Но, я полагаю, среди присутствующих не найдётся человека ищущего лёгкой прогулки. Итак, с сегодняшнего дня начинаем тренировки. К каждой группе будет приставлен хронометрист и младший офицер, прошедший практику в заградотрядах. Предлагаю добросовестно выполнять свои обязанности, не забывая, что отступать некуда, позади… – полковник оглянулся назад, – позади взвод девчат из батальона связи! Награда за усердие – упругое женское тело. Нерасторопность – отрабатывается дополнительными ночными занятиями. К середине апреля, по моим подсчётам, операция по взятию Берлина уже будет на мазú. К этому времени, кровь из носа, надо уложиться в нормативы. Не справившиеся будут отправлены в штрафники. Ну, что приуныли, сынки, – полковник снова заговорил панибратски, – я думаю, сработаемся. Конечно, здесь вам не Тиргартен парк, а родное полесье, но… Тяжело в ученье – легко в бою! Кто сказал? Кутузов сказал! Свою историю надо знать!
Потекли долгие дни упорных тренировок. До полусотни восхождений на крышу «****ского сарая» в сутки совершали бойцы. Их закидывали взрывпакетами, обрабатывали газами, вызывали обвалы лестничных пролётов, устраивали рукопашные поединки, загоняли в ловушки, по своей изощрённости превосходящие коварство ниндзя. В любую погоду, в любое время дня и ночи они должны были проделать заданный маршрут под неусыпным контролем бесстрастных лейтенантов с блокнотиками в руках.
Не все выдержали испытания. Четыре пары решением специальной комиссии были выведены из участников операции по разным причинам. Их, как и обещал полковник, без проволочек отправили в штрафные роты, а может, куда и в другое место, этого никто не ведал. Неевклидзе с Егоровым числились в передовиках. Хоть и сожалел Важа о том, что попал в спецподразделение, но пахал до седьмого пота. Знал, что в передовых шеренгах долго не живут. А жить он хотел.
16 апреля прошло последнее занятие. Дистанцию проходили с настоящими знамёнами. На нём присутствовали какие-то важные генералы и неизвестный толстячок в старомодном пенсне, за всё время тренажа не выходивший из своей машины. Все группы выполнили восхождение на «отлично», получив устные благодарности от высокого командования и пожелания «не подкачать в боевой обстановке».
А вечером им всем выдали новое обмундирование, облегчённые сапоги, муляжи автоматов из усиленного папье-маше и знамёна с древками из чудного сплава – крепкого и почти невесомого, после набивших мозоли дубовых колов. Каждому, строго под расписку, вручили солидный набор медалей и орденов. Пояснили, будет производиться кино и фотосъёмка, материалы войдут в историю, так что надо выглядеть на все сто. По этому же случаю к команде приставили трёх гримёров из Москвы и двух костюмеров-реквизиторов.
На протяжении всей Берлинской операции участники подразделения «Крыша Мира» находились в непосредственной близости от линии фронта, но в боевых действиях участия, естественно, не принимали. Их неустанно охраняла элитная рота автоматчиков триста восьмидесятого полка сто семьдесят первой стрелковой дивизии, состоящая сплошь из значкистов ГТО и ворошиловских стрелков. Сами сержанты трескали в укрытии тушёнку, занимались физической подготовкой и давали интервью прикреплённым к ним военкорам.
29 апреля начались бои за Рейхстаг. Немцы сопротивлялись упорно и ожесточённо, используя танки и артиллерию. Только через сутки по рации поступила секретная команда: «Все флаги в гости к нам». И тут же все знаменосные группы, дёрнув предварительно по сто граммов для храбрости, ворвались с разных сторон в последний бастион врага, символ агонизирующего, но пока ещё скалящегося фашизма.
Неевклидзе бежал легко и свободно. Перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, огибая каменные завалы и трупы поверженных фрицев. Сердце ему грела самопишущая американская ручка с дарственной надписью президента Рузвельта, ловко стянутая у беспечно восторженного корреспондента газеты «Правда». За такую в мирное время много дадут! Но до этого времени надо дожить. А чтобы дожить, надо держать ухо востро. Важа, суеверно сплюнув, перескочил через оброненное какой-то двойкой из их команды знамя с погнутым древком. Кому-то уже не повезло. Интересно, кому?
Вот и верхний этаж. Выход на крышу. А там до заветного фронтона всего каких-то пятьдесят шагов. Всего пятьдесят шагов до подвига, до бессмертия, которого никогда не обеспечат себе сержанты Антонов и его земляк Мевлуд Кантария, бездыханно лежащие на последнем лестничном пролёте. А ведь были впереди всех! Не мешкать! Быстрее к цели! Егоров с зачехлённым знаменем уже под открытым небом. За ним…
Кто-то набросился на Неевклидзе сзади, обрушив на голову чудовищный удар чем-то тяжёлым. Ещё и ещё раз. В глазах полыхнуло северное сияние. Из носа вытекла тёплая струйка крови. Ноги стали ватными и непослушными. Важа застонал и опустился в груду битого кирпича. Уже теряя сознание, он услышал голоса Егорова и того, который...
- Мевлуд? Я думал, тебя кончили!
- Лёгкая контузия.
- А что с Важей?
- Кажется, бетонная балка упала на голову. Но он вроде бы жив.
- Ладно, ранеными будем после заниматься, сейчас надо укрепить знамя. Помоги развернуть…

Важа Неевклидзе очень не любил фашистов. И эту свою нелюбовь он передал своим детям и внукам, завещая им всячески вредить и по возможности истреблять ненавистных гадов. А Мевлуду он был даже благодарен за то, что тот отнял у него первенство. В работе династии Неевклидзе не требовалась известность.