НЕ УБИЙ

Дымкой подернулось селение.
 Тишина. Страшная, нависшая над самыми крышами, напряженная тишина.
Казалось, что здесь не живет ни одной души. Лишь изредка доносился собачий лай и плач ребенка.
Из приоткрытой калитки выбежал на дорогу годовалый карапуз в одной рубахе, за ним выскочила перепуганная молодая женщина. Схватила пацаненка, нашлепала по голой попке и унесла, плотно закрыв за собой калитку.
И опять тишина. Мертвая, холодная. Напряженность. Во всем – в плотно закрытых калитках, в темных  окнах домиков, в затянутом тучами небе.

В избе, за дубовым столом, сидели старик, женщина лет тридцати и пятилетний мальчонка.
На столе – кастрюлька с картошкой, россыпью раскиданы малосольные огурцы.
Мальчонка  достал из кастрюльки дымящуюся картофелину, сваренную в мундире, подул на нее, откусил.
- Степанок, кожуру снимай. – тихим, ровным голосом сказала женщина, пододвигая мальчику огурец. Тот с удовольствием закусил картошку огурцом, окончательно набив рот. Розовые щечки округлились.
Женщина улыбнулась кончиками губ, глядя на мальчонку, потом обратила взгляд свой на старика. Он сидел молча, смотрел в никуда и, видно, к чему-то прислушивался. Женщина пыталась поймать его взгляд. В ее глазах скользнула тревога.
- Мамка, - Степанок потянулся за следующей картофелиной, - Налей молочка.
Женщина встала, подошла к  скамье, на которой стояла накрытая белым полотенцем крынка.
- Тихо! – старик поднял палец, снова к чему-то прислушался.
Женщина резко обернулась, крепко прижимая крынку к груди.
- Мамка… - начал Степанок.
- Тихо! – повторил старик и полушепотом сказал женщине, - Иринушка, бери Степанка, идите в чулан. И не звука.
Он поглядел на внука.
- Понял, внучок? Нужно немного помолчать. – и потрепал вихрастую головенку Степанка.
- А лошадку можно взять? – глаза Степенка светились спокойствием и непосредственностью.
- Быстро, быстро, - подгонял их старик, не вставая из-за стола, - Иринушка…
- Где моя лошадка? – Степанок полез под скамью.
-   Потом, - Иринушка схватила мальчонку, вытащила его за портки из-под скамьи, схватила  наперевес,  выбежала  в сени, и они спряталась в чулане.

В чулане было темно. Маленькое окошко под самым потолком чуть освещало помещение. Иринушка нащупала копну сена, опустилась на нее, Степанок прижался к матери.
- Может, лошадка во дворе осталась? – шепотом спросил мальчонка.
- Тише. – она осторожно прикрыла его рот рукой, - Ты слышал – дедушка сказал сидеть тихо.

Мародеры ворвались в их дом пьяной, орущей толпой.
Он сидел в углу, сгорбленный годами старик, положив свои большие руки на колени.
Он смотрел, как они, воровато оглядываясь, торопливо запихивают в мешки все, что попадется под руку, а что нельзя унести – рвут или ломают прикладами.
Он смотрел на их искаженные алчностью лица, и только пальцы крепче сжимали колени.

Когда один из бандитов вышел в сени и вышиб дверь чулана, и послышался крик Иринушки и плач Степанка, старик встал во весь свой огромный рост.
Белобрысый щупленький человечек, рывшийся до этого у его ног в сундуке, отскочил в испуге, вскинув автомат. Но старик стоял на одном месте, широко расставив ноги и сжав кулаки.
Человечек взвизгнул:
- Старая скотина! – и, подскочив, ударил его прикладом в грудь.
Не утративший с годами русскую мощь векового утеса, рядом с которым худосочный мародер смотрелся ничтожной тлей, старик даже не пошатнулся.
Но когда он увидел, как за косы на двор потащили кричащую Аринушку и как автоматная очередь, как молодую травинку, скосила Степанка, когда тот, размазывая по грязным щечкам слезы рванулся за матерью, старик в исступлении схватил скамью и начал ею молотить бандитов. Наотмашь, насмерть, с силой гигантского русского богатыря.

Сухой пистолетный выстрел.
Старик замер на миг с поднятой окровавленной скамьей и грохнулся на пол, где уже лежало несколько стонущих и истекающих кровью бандитов.
Уцелевшие помогли раненным подняться, и они все вместе, подхватив мешки с награбленным, покинули хату.

Голоса во дворе стихли, старик открыл глаза. Он был жив: ранен в левую руку. Старик  подполз к скамье: там лежало полотенце, рядом с разбитой крынкой, из которой один из мерзавцев высосал все молоко. Старик потянул полотенце на себя, и из дальнего угла выкатилась маленькая струганная деревянная лошадка на колесиках. Глаза старика налились слезами. Он стиснул зубы. Сунул лошадку за пазуху рубахи и перетянул раненную руку полотенцем. Потом поднялся, осторожно подкрался к выходу, выглянул во двор.
Во дворе никого не было. Где-то далеко, в другом конце селения слышались автоматные очереди, женские крики и отдельные выстрелы.

Старик вернулся в дом.
 Он был похож на живую деревянную куклу – деревянные движения, деревянная, застывшая маска на лице. Будто ничего не случилось, он принялся убирать избу. Ставил мебель на место, вынес во двор разбитую посуду. И все – без единой эмоции, без единой слезинки.
Лицо его почернело, будто обоженное пламенем пожара. Был ли он жив? Казалось, что живым остается только тело.

Теперь он целыми днями неподвижно сидел на крыльце своего дома, глядя бесцветными своими глазами куда-то очень далеко, дальше горизонта.
Там чудилось ему за широкой далекой рекой, за камышовыми ее берегами – черная земля вздымается к небу, рвется воздух на части от грохота и скрежета стали. И несутся на белых конях сыны его.
- Петро…Михаил… - шептали бледные старческие губы. – Сыны…Бейте гадов…Рубите его…За Иринушку…За Степанка… До последнего рубите…Чтобы не было их на земле…

По ночам старик уходил в степь – бродил там по нескошенной траве до утра.
Он ложился на влажную землю, прижимался ухом к ее груди и шептал:

Душным августовским вечером за калиткой остановился белый ""Мерседес"", и из него вылезли двое. Первый из них был одним из тех, кто нападал на дом старика. Другой, с резиновой дубинкой в руке – судя по внешнему виду – был местный:
- Что это ты там шепчешь? – с усмешкой спросил он старика , - Колдуешь? Смотри, старик…
- Молчи, Вова. – сквозь зубы проговорил старик. – В старосты заделался?
- Совсем рехнулся, дед! Какой староста? Мы что тут с немцами воюем? Тогда прошу знакомиться, - он указал на своего спутника,  здорового брюнета с кавказскими чертами лица, - Ганс. – они расхохотались.
Они вошли в его дом, как в свой. Старик – за ними.
 Бандит сел на скамью, достал сигареты, закурил. Вова  осмотрел комнату, для чего-то залез на печь, стащил оттуда одеяло, прощупал его, бросил на пол.
Старик подобрал одеяло, отправил обратно на печь. Тут его рука задержалась на печи, он еле уловимым жестом провел под одеялом, и его лицо осветилось какой-то таинственной мыслью.

Бандит на скамье глядел на старика и ухмылялся.
Вскоре по крыльцу застучали ботинки. Восемь человек.
Вова ткнул старика дубинкой в плечо:
- Они будут жить у тебя. Слышишь?
Старик кивнул.
Никто не видел, как сверкнули глаза у старика, а губы раздвинулись в улыбку.
Мужики скидывали рюкзаки, доставали фляги с водкой, еду, расставляли все это на столе – короче, говоря, готовились к пиршеству.
Старик вышел во двор.
Возле крыльца стоял часовой с обрезом, пил водку из большой алюминиевой фляги и что-то недовольно бурчал себе под нос.
Старик опустился на завалинку.
Вова о чем-то переговаривался с одним из бандитов у калитки, указывал на старика, вертел пальцем у виска, они смеялись.
Наконец, Вова, хлопнув бандита по плечу сел в "" Мерседес"" и укатил.

Над забором показалась седая голова соседки. Она жестом поманила старика к себе.
Он поднялся и, пересекая, заросшие бурьяном, грядки, подошел к забору.
- И к тебе, Еремеич, пришли, - слезно сокрушалась соседка. – Натерпелся ты. А у меня пожили, пожили и ушли. Аленушку убили и ушли. Банда, говорят, уж шибко опасная. Вся страна их ищет. И эта…как ее…ФБРе – Она заплакала, - Пойдем ко мне, Еремеич, посидим… Что тебе с этими…
- Ну-ка хватит базарить! – донесся пьяный голос часового.
Старик повернулся.
Часовой выдал в воздух автоматную очередь. Соседка скрылась за забором.
- Нихт шпрехен!..Русиш швайн… - он мерзко расхохотался.
Старик вернулся к дому, сел на завалинку.
Часовой, пошатываясь, скрылся в доме.

В тот вечер старик не пошел в степь.
До поздней ночи он сидел на завалинке и слушал, как из дома доносились пьяные выкрики  и расстроенные звуки гитары.

Стало совсем темно. Небо было чистое, полное звезд, которые хороводом кружили вокруг полной Луны.

Когда в доме все стихло, вышел на крыльцо часовой и , пошатываясь, прикладом ударил старика в спину.
Тот поднялся и пошел в дом. Часовой устроился на завалинке.

В доме на столе , Луна тускло освещала разбросанные по столу пустые бутылки, перевернутые стаканы и объедки.
На полу и скамьях спали пьяные бандиты..

Старик осторожно пересек комнату, подошел к печи, пошарил там же, где и давеча – под одеялом - рукой , достал шило и молоток. Попробовал на палец – остро ли шило…Оглядел спящих врагов…

Сидел старик зимой у окна и шил Степанку сапожки из серого войлока.
Степанок, раскрасневшийся с мороза, вбежал в хату и звонким своим голоском закричал:
- Дедушка, а сапожки когда сошьешь?
Степанок тоже сел к окну, принялся изучать причудливость узоров на стекле…
Когда сапожки были готовы, старик сам надел их Степанку:
- В пору?
А внучок бросился к нему на шею, и целовал деда в морщинистую щеку, и шептал на ухо: ""Дедушка, какой ты у меня хороший. Я, когда вырасту, тоже сапожничать стану. Такие сапоги тебе сошью!""

Налились кровью глаза старца. Он подошел к одному из безмятежно спящих врагов, нагнулся над ним, приставил шило острием к виску, взмахнул молотком и ударил.
Восемь раз он опускал молоток и восемь раз шептал :"" За Аринушку…"", "" За Степанка…""
Все прошло тихо и на редкость просто. Они все так же лежали – кто на скамье, кто на полу.
Старик  вышел в сени.
Он тихо отворил дверь на улицу.
Часовой спал на завалинке.
Старик размахнулся и со всей силой ударил часового молотком в затылок.
Потом он бесшумно сошел с крыльца, обтер о землю шило, сунул в карман.
Порывшись в траве, растущей возле стены дома, старик извлек на свет лошадку Степанка, положил ее за пазуху и ушел в темноту.

В небо поднималась буро-багряная луна, будто окропленная кровью.
Кровью  всего человечества.