Сон в руку в руку ли?

Я проснулся довольно рано. Просто, спать дальше мне помешало солнце, а, может быть, голодная и потому, оравшая, как резаная, кошка. Не знаю, кому как, а мне надоедает все это хозяйство еще до того, как начинает происходить, а по сему, запустив в это милое животное тапочкой сорок пятого размера, я встаю с постели и прямиком направляюсь на кухню для того, чтобы насыпать в кормушку этому троглодиту, этому спиногрызу с нежной шерстью и мягкими повадками немного корма. А, впрочем, нет. Пусть подавится. Пускай она объестся и… Вообще-то я люблю кошек, но когда они начинают орать, я готов на убийство. Стоя на кухне, в одних трусах и одном тапке на босу ногу, возле газовой плиты я пытаюсь приготовить себе кофе и с чувством, похожим на то, когда находишь рифму к какому-нибудь заунывно-нудному, но без которого никак нельзя, слову, я замечаю, что душераздирающие вопли сменило довольно мелодичное, мелодично-довольное мурчание. Господи! И всего-то! Набить утробу! И только для того, чтобы через некоторое время, вновь, проголодавшись, орать. О времена! О нравы! Размышляя о нравах наполняющих нашу планету (кстати, кошек, на ней, по-моему, гораздо больше, чем людей) я пью не просто хороший, а просто отменный кофе, который может делать только я. Да. Смерть от скромности мне не грозит, но, что поделать, если мне, кроме меня самого, больше никто кофе не готовит, просто больше некому. Хотя, нет. Вру. Кофе, который делает мне Катя, даже лучше, чем мой, потому что приготовлен он заботливой женской рукой. Однако, Кати тогда, в моей жизни, не было, а по сему оставим все, как есть. Пауза, заполненная кофейным ароматом и табачным дымом - самая сладкая пауза в мире.
Из кофейно-табачно-кошачьего транса меня вывело радио, которое (видно, что-то в лесу сдохло) транслировало ”Miss You” от команды SuperMax – огромная редкость. Я бы даже сказал, SuperMax на радио – это раритет. Вот Hauenstein скучает по кому-то, даже песни, для кого-то, от скуки, пишет. Живет человек,горит. Как Данко с китайским фонариком в руке. А у меня в жизни никаких потрясений и не люблю я никого. Одна радость в жизни – отходняк, потому что жить не хочется. Поймав себя на том, что я совершенно никчемное существо, я стал собираться, не знаю куда. Просто куда-нибудь, лишь бы не сидеть дома «…но прочь от сюда, скорее прочь». Сказано – сделано.
Я вышел из квартиры. Закрыл дверь. Ключи в карман и стал спускаться по лестничным пролетам. Спустившись на один этаж, я, вновь, оказался на своем этаже. Сомнений никаких не было. Все сходится: моя деревянная дверь и надпись, похабного содержания, слева от нее. Это был мой этаж. Сначала, я решил, что, просто, задумался и не обратил внимания на то, что еще не тронулся с места, после чего, сконцентрировавшись на этом, стал снова, спускаться, и, вновь, оказался на своем этаже. Это становилось уже интересным, особенно, если вспомнить, что еще каких-то пятнадцать-семнадцать минут назад, я сетовал на то, что в жизни моей ничего, кроме пьянок и следующих за ними отходняков, не происходило… «Получи, фашист, гранату», «получи и распишись» в получении таковой. На часах была половина одиннадцатого. Я присел на лестницу и, пытаясь обдумать свое нелепое положение, закурил. Говорят, что никотин успокаивает нервы. Ерунда. Чепуха. Бред сивой кобылы. Не докурив, даже до половины, я бросил сигарету на пол и, снова, пошел вниз. Результат оказался прежним, то бишь, проделав тот же путь, что и два предыдущих раза я, вновь, оказался у виртуального корыта, которое, к тому же было разбито. Говоря иначе, без метафизических метафор, я, опять очутился на своем этаже и, еще дымившийся окурок был прямым тому доказательством. И тогда меня осенило (хотя, по правде говоря, мне подсказала это Лена). Какого, спрашивается, меня постоянно тянет вниз, когда, ещё имеется путь наверх? Закурив, для храбрости, ещё одну сигарету, я стал подниматься. Поднявшись на шесть лестничных пролетов, я оказался на последнем, пятом этаже. Дальше, передо мной, стоял путь на чердак и дилемма, в виде огромного, амбарного замка, закрывающего этот самый путь. Не ломать же его, в самом деле, да и возможности у меня такой не было. Немного постояв в раздумьях перед ржавым амбарным красавцем, я стал спускаться. И необходимо заметить, что до второго этажа всё шло, просто, замечательно. Как говорится: «Тишь, да гладь, да Божья благодать», и в душу мою уже закралось радостное предчувствие, что, может быть, все обойдется. Однако, предчувствиям сбыться было не суждено и мой любимый второй этаж, вновь, преподнес мне бяку, которую я от него, в общем-то, ожидал. Боялся, но ожидал. Прошло около двадцати минут. Странное дело, я перемещался во времени, не имея такой же возможности в пространстве. Я вспотел. А, вспотев, вспомнил о том, что буквально рядом есть выход из этого кошмара… И выходом была ни какая-то символическая, а самая обыкновенная дверь. Дверь моей квартиры. Я возился с замком, как мне показалось, долго. Достаточно долго, для того, чтобы понять, что ключ не подходит и, когда, отчаявшись, я отошел от двери, она открылась. Не сама, конечно. Мне открыл ее Я. И ладно, если бы он, то есть Я, был в трусах и одной тапочке. Так нет. Дверь мне открыл гладко выбритый, отутюженный, холеный и к тому же, что противнее всего (Катя, милая, прости, но ничего с собой поделать не могу), аккуратно причесанный скот, к тому же ничего общего с Вальтером не имеющий. Хотя, мне мой батяня, частенько в детстве, говорил: «Игорь, ты скот. Ты Вальтер Скотт». Теперь я, вроде как, подрос. И хочу сказать тебе, Иван Трофимович, что никакой я ни Вальтер и уж, тем паче ни Скотт, а Редин Игорь, чем горжусь безмерно. Однако, таким макаром, еще долго можно петь здравицы самому себе, хотя, если попытаться припомнить, то я собирался заняться обратным. А именно, мне не понравился, открывший мне дверь я, и я был, просто, взбешен его прической. А он смотрел на меня вопрошающим взглядом, конечно, не таким диким, как у меня, а, просто, как бы спрашивал, что, мол, надо? А, что я мог ему ответить? Тогда, ничего не говоря (вот какие мы немногословные) он, то есть я, пожав плечами, закрыл дверь перед моим небанальным носом. Нужно ли говорить, что чувству моего гнева праведного предела не предвиделось. Хотя, если честно, плевать я хотел на свой праведный гнев. Мне, просто, было страшно. Хичкок - ребенок со своими психологизмами. Что может быть страшнее отвергнувшей тебя действительности? Смерть не так страшна, потому что, после смерти, тебя, все же, так, или иначе, но куда-нибудь, да определят. А, как быть тому, кто жив, здоров, но по какой-то непонятной, нелепой случайности выпал из этого мира, не понимая, что именно с ним произошло, но зная, что место его занято? Мне было страшно. Страшно до такой степени, что я проснулся…
Крик голодной кошки – вот кошмар, неподдающийся описанию. Запустив в нее своей домашней тапкой, я встаю и иду на кухню, чтобы дать ей немного корма. Хотя, нет. Пусть подавится… Хочется кофе, но денег на сей напиток нет, а по сему, я завариваю себе чай. Как сказал Паша: «За неимением горничной, имеем дворника».
Радио. SuperMax. ”Miss You”. Где-то это уже было. Ну, да. Сегодняшний ночной кошмар.
Может не стоит сегодня выходить из дома, от греха подальше? А? Хотя, с другой стороны, такое возможно только в кино, или, на худой конец, во сне. Перефразируя известную поговорку, можно сказать, что снов бояться – из дому не выходить. И поэтому, я, наплевав на предрассудки, бодрым шагом вышел из квартиры. Вышел и попал в вышеописанную ситуацию…
Каким макаром я из нее выбирался – это уже другая история.

22.02.2000 г. Ялта.