Дачники поневоле

     Посреди чистого поля, под сенью крыл гнездящихся на водонапорной башне аистов, где-то на границе Московской и Тверской губерний имела благоустроенное садово-огородное хозяйство бабушка Аля. Деревня, где бабушка Аля квартировала почти что круглый год, конечно, имела какое-то название: какое – нам не так-то и важно. В деревне было десятка три домов, населенных жителями по преимуществу неимущими и скопидомными, которые, за развалом колхозно-совхозной системы, были большею частью безработны, ковырялись в огородах, а в свободное от огородничества время развлекались «подкладыванием свиней» соседу с последующим сведением счетов. Также, как положено, селяне гнали самогон, каковой и потребляли в неумеренных количествах. Помимо чистого поля в деревня имела в своем резерве несколько колодцев, порастающий камышами пруд, покошенный магазин салатового колеру и некоторое количество подгнивающей сельхозтехники. Несколько раз за день здесь циркулировал автобус. Километра за три произрастал смешанный лес.
     Бабыалино проживание в деревне было добровольно-вынужденным. Во-первых, в городском климате здоровье бабушки начинало давать перебои, да и мизерная пенсия в деревенских условиях была хоть отчасти сродни деньгам. К тому же само хозяйство, заведенное уже с незапамятных времен, требовало ухода – эти фрукты-овощи (и конечно, картошка – в первую голову), две курицы с пятью цыплятами, пара толстых хрюш, кот Васька и сосед – не сосед, а так – добровольный помощник – дядя Митя, – все это требовало усердия, внимания и ухода. Во-вторых же, в Москве проживала дочь Полина, которую все автоматически величали по фамилии – Кульянова, которой матушка Аля мешала зарабатывать и честно проживать заработанное, давала директивы по части воспитания сына Гришки и кота Тришки, а также следила за кульяновскими отношениями с презренным полом. Кульянова же, видя неблаговидные для себя последствия пребывания Али под боком, а также будучи прирожденным дипломатом, умела выдумать массу благовидных предлогов и изобрести тысячу способов, дабы направить бабу Алю на границу Тверской и Московской губерний.
     Баба Аля в хату гостей зазря не приваживала. Дядя Митя-то – ясный день – пара мозолистых рук, необходимых для поддержания хозяйства; пущай и водку попивает – главное же – дело разумеет. Соседи допускались лишь по крайней необходимости, чаще же с ними велись разного рода тяжбы; даже родного брата Ванечку с супругою Катечкою баба Аля не привечала: как за тазик три года назад поцапались, так и замирились без году неделя. Однако ж, слухом-то земля полнится – и прослышала как-то баба Аля, что вот-вот объявиться должны визитеры – оглоеды Гришка, Машка и Петька. Машка доводилась Гришке двоюродной сестрой, Петька и вовсе был Машкиным мужем.

*          *          *

     Утро в Москве выдалось ясным, но ветренным и прохладным. В Тушино стоял под парами автобус до поселка городского типа, от которого следующий автобус – тот, что циркулировал несколько раз за день, должен был доставить оглоедов до безымянной деревни. Гришка нещадно опаздывал.

     Гришка был молодец хоть куда. Провалив третий год подряд вступительные экзамены, он лоботрясничал, пил спиртное и от случая к случаю прирабатывал на жизнь в компьютерном центре. Кульяновой, которая не привыкла относиться к чему бы то ни было на свете равнодушно, существование сына осточертело окончательно. Путем длительных уговоров, а также запущенной в ход при переговорах с Машкой тайной дипломатии, ей удалось вытурить троицу на «отдых». Машка поохала, но чувство долга перед бабушкой было козырным тузом в колоде кульяновских аргументов. Хмурый Петька, поскрежетав зубами, был принужден соглашаться. Гришке было окончательно все равно, хотя особого проку в деревенском существовании он не видел.

– Гриш, ну как дела-то? – лебезятничала Машка.
– Отлично.
– А чего экзамены-то провалил?
– На одном за подсказки баллы снизили, а до другого я не доехал. В троллейбусе штрафанули, и больше денег у меня не осталось.
– Ой, какой телефончик-то у тебя! Дай посмотреть-то!.. Полинкин, что ли?
– Н-ну …
– А дальше-то чего? – попыталась взволноваться за судьбину братца Машка.
– В армию хочу …

     Всю дорогу от Тушино Гришка был уткнут в дешевый бестселлер в синей обложке. Что-то о «начале Руси». Петька смотрел в окно, то вынимая из чемодана с ремешком книжку заморской писательницы Карен Хьюитт, писанную по-английски, то надуто зыркал из окна. Петька ждал первой остановки. У него было расстройство мочевого пузыря, и ему очень хотелось в сортир.

     Щедрая Кульянова, снабдив Гришку некоторым количеством провизии, совсем не выделила ему наличности. Несколько сот рублей было у Машки: при этом установленная сумма причиталась бабе Але. Ей был необходим сахар. Чтоб варенье варить.

     В Волоколамске Петька в очередной раз отлил и купил пива с водкой. Настроение его понемногу прояснялось. Он показал трофеи Гришке, и тот исподлобья улыбнулся. Машка хватилась как всегда поздно: только теперь она поняла, что за вычетом всех необходимых трат денег остается в обрез.

     Тем не менее в поселке городского типа было закуплено мясо – на шашлык. Дорога от Москвы была утомительна, заняв почти четыре часа.

– Ой, а уж и заждались мы вас; думали, совсем не приедете … – заохала бабушка Аля. – Каким автобусом-то?..
– А мы на автобусе и не ехали. Вчера из Москвы пешком вышли, – сострил Гришка. – «А это не грязь! Это загар!» – пронеслось в голове у Петьки. Он всегда находил параллели между разными явлениями.
– Ну вы уж давайте, располагайтесь; обедать сейчас …
– Да, да. Ну, это – располагайтесь, – тараторил дядя Митя.
– Покушаете, а потом вишни пособираете … Для дома-то …
     Вишня изрядно перезрела, да и лазать за ней предстояло на самую макушку дерева. Петька, никак не освоившись, ходил всюду по пятам за Машкой.

     Вместо вишни пришлось собирать смородину. Сбор вишни решено было перенести на завтра. До самого вечера Гришка проковырялся в почти антикварном уже мопеде «Верховина», который так и не завелся. На завтра была назначена поклейка обоев на кухне, что никак не радовало Петьку. Выказав полнейшую солидарность с замыслами бабушки Али, в душе он презирал физические нагрузки. Подождав некоторое время, Петька удалился читать Карен Хьюитт. Вскоре к нему присоединился отчаявшийся завести мопед Гришка, погрузившись в свой бестселлер. Машке было нечего делать. Она была обуреваема тяжестью сознаваемого долга перед бабой Алей, и в то же время ей неотступно хотелось домой. Над безымянной деревней в тренировочном полете парили аисты.

     У Машки зазвонил мобильник. Чуя неладное, трезвонила Кульянова, применяя в очередной раз всю силу своего дипломатического такта для того, чтобы уговорить отдыхающих подольше задержаться на даче. Машка, не бросая замыслов свалить поскорее – только бы рассчитаться с бабой Алей, у которой не было монеты для размена пятисотенной, – дала двусмысленное согласие. Кульянова, хоть и ощущая неполноту своей победы, вздохнула с некоторым облегчением. Петька без толку слонялся по огороду, не в силах выдумать иное – помимо чтения Карен Хьюитт – занятие. Он несколько раз предлагал разные услуги бабушке Але, но та с улыбкой отказывалась. Гришка ковырялся в «Верховине». У Машки болел живот. На поселок городского типа прошел последний автобус. На дереве – на пятиметровой высоте – угрожающе висела вишня. Один дядя Митя, тараторя что-то себе под нос, ладил новое корытце для поросят. Дядя Митя всегда знал, чем заняться.

     На домодельной кирпичной жаровне потрескивал шашлык. У Гришки, Машки и Петьки, колдовавших вокруг, текли слюни. В то же время у двоих последних в умах свербила перспектива быстрого стрескивания шашлыка с последующим безденежьем, ничегонеделанием и дамокловой вишней, нависавшей сверху. У Машки разгуливался живот. Вокруг жужжали комары и трещали аисты. Смеркалось.

– Ой, теть Кать, а грибы-то нынче есть? – чуть раскрасневшись за столом, вопрошала Машка.
– Ой, Мань, нетути, совсем нету. Лето нынче засушливое … – Катечка, насаживая очередную порцию шашлыка на вилку, обводила гостей взглядом и хитро, деланно улыбалась.
– Ну, Петр, наливай-ка еще. А ты, мать, не верещи. Не пьяницы они, нет. Они дело свое делают, дело делают. У них отпуск сейчас – пусть отдохнут, ёптмть, – философствовал подогретый уже дядя Митя. Петька не без охоты повиновался.
– Митя!.. – с укоризной глаголала баба Аля.
     Гришка грустил и безмолвствовал. Дядя Ваня с обводил гостей подозрительным оком, причмокивая и клацая серебристыми зубами. На улице было темно, сыро и холодно. Трещали сверчки и кузнечики.   

*          *          *

     Наутро Машку вырвало. Бабушка Аля твердила что-то об отравлении, но Петька знал, что истинная причина не в этом. Он настойчиво читал Карен Хьюитт. У него болела голова, и после одоления очередной порции чтения он погрузился в сон. Гришка наконец завел мопед и уехал купаться на дальнюю речку. На обратной дороге «Верховина» сломалась, и Гришка, обнаженный по пояс, тащил ее три километра «пешком», получив тепловой удар и до неприличия обгорев. Вернувшись, он попричитал и взялся за свой бестселлер. Угроза сбора вишни становилась неотвратима.

     Обнаружив угнетающее безделие, Петька вызвался полоть картошку. Полол он ее скрупулезно и с пристрастием, особо немилосердно обходясь с лебедой и какими-то высоченными колючими цветами желтого и            фиолетового цвета. Машка, стоя поодаль, дивилась супружьей энергии и призывала Петьку остановиться. Петька же, пока не выдергал крупные сорняки на всем картофельном участке, повиноваться отказывался. Нещадно палило солнце. Сбор вишни оттягивался. О поклейке обоев на кухне все благополучно позабыли.

     Машку встревожил очередной беспокойный звонок Кульяновой.
– Полина, ну ты понимаешь, нам тут совсем не-е-ечего делать. Меня сегодня рвало, у нас нет денег, мы тут совсем не нужны!..


– Ну вот … – окончив разговор и переговорив опосля с бабушкой Алей, жаловалась Машка Петьке. – Значит, Кульянова потратила свои деньги, а мои в расчет не идут! И бабушка так ее выгораживает, что выходит, – мы здесь бездельники и лоботрясы, да еще и срываем Гришкин отдых. Будто ОТДЫХАТЬ она его сюда направила … Из благих побуждений … И ты представляешь: бабушка уже говорит, что денег наших за сахар ей не надо, что она и так переживет. Во всем всегда Маша виновата оказывается! Какая же я бестолковая!
– Проваливать отсюда надо, Маша, про-ва-ли-вать, – упорствовал Петька. – И чем скорее, тем лучше!
     Очистки совести ради Петька вызвался лезть на вишню. После сбора семисот граммов целебной ягоды Петька ощутил недостаточность собственной изворотливости и был ласково изгнан с «боевого поста» дядей Митей. Малость передохнув и выйдя через полчасика на крыльцо накуриться и поваландаться с Васькой, Петька, к великому изумлению, обнаружил вишневое дерево дочиста ободранным. Вечером был «ответный ужин» у Катечки с Ванечкой, с которого, избрав удобный момент, Гришка, Машка и Петька поскорее ускользнули.    


*          *          *
    
     Утро было ветренным, мрачным и тоскливым. Ночью накануне была жестокая гроза, и бескрайние поля на границе Московской и Тверской губерний были щедро увлажнены. Былые распри в родственном синклите, едва возгоревшись, были погашены, и бабушка Аля, как и следовало ожидать, без лишнего ропота согласилась с решением «оглоедов» отчаливать, охотно приняла деньги на сахар (даже выдав на дорогу молодежи кое-что от себя), помогла визитерам упаковаться и, прочитав молитву, обозванную Машкой «устным народным творчеством», проводила компанию до остановки автобуса, циркулировавшего несколько раз в день до поселка городского типа. Впрочем, Гришке на все это было наплевать.
     Руки и плечи молодежи были увиты сумками. Десницу Петьки оттягивал белый целлофановый пакет, плотно напиханный морковью, огурцами, картошкой и прочей снедью; Машка тащила в бидоне вишню обетованную и несколько кабачков. Гришка хмурился и в дороге до посинения читал свой бестселлер. Петька ударял по Карен Хьюитт. По приезде домой в его кармане оставалось целых три рубля.
     Кульянова неистовствовала.
     Над безымянной деревней на границе Московской и Тверской губерний парила стайка аистов, совершая тренировочные полеты в преддверии отбытия в теплые края.