Здесь и Здесь

Примечание.
В силу того, что технические возможности сайта проза.ру не позволяют отображать курсив, я ввел строку-пробел между фрагментами текста. В оригинале фрагменты идут "всплошную" и различаются чередованием "курсив-нормал-курсив" и т.д.


РАССКАЗЫ ГЛЕБА БАРДОДЫМА.

Здесь и Здесь.

Всё-таки странно, что они познакомились в баре, да ещё в таком, как «Синяя дверь». Как правило, он снимал в заведениях классом повыше. Здесь же собирались люмпены и приезжие проститутки: рядом был вокзал, куда с южных направлений каждый день десятки составов доставляли смуглых девочек, ещё не путан, но уже готовых сделать первый шаг. «Синяя дверь» - как раз то место, где это можно было сделать очень просто и почти задёшево.
Едва он, нырнув в табачный дым и закашлявшись от непривычной едкости и крепости, сделал по ступенькам четыре шага вниз, как к нему направился вертлявый парень и жестами – в кабаке стоял гул – предложил выбрать девушку. Те сидели за одним столом и, казалось, не обращали на него внимания.
Он взял пиво, но, отпив полглотка, оставил его на стойке и подошёл к столику с девицами. Те продолжали болтать. Его взгляд скользил по их лицам и голым плечам, он пытался расслышать, о чём они говорят, но тщетно… всё заглушал рёв двух телевизоров, закреплённых под потолком, звяканье кружок и гомон носильщиков, пришедших после работы выпить пиво и поглазеть на скачки и гонки «Формулы-1». Девицы были одеты так, как принято в этом районе, но всё же в облике каждой из них, кроме одной, он почувствовал незримое присутствие душной плацкарты, пыльного, залитого солнцем посёлка, толстой мамаши и маленького заплаканного братишки. Четвёртая, которую он сразу же выделил из всех, была старше. Бёдра и плечи у неё были такие же упругие, но выдавали глаза, окружённые мелкими морщинками, густо припудренными, впрочем, без особого успеха. Он подумал, что если с неё стереть эту чудовищную помаду и подправить тени под глазами, то будет много лучше.
- Привет!- произнёс он, наклонившись к её уху. Она посмотрела на него снизу вверх – глаза у неё были зеленоватые и удлинённые к вискам - и коротко кивнула.
- Илла стоит дорого,- прокричал сзади парень.
Он повернулся к нему, устроив так, что его спина закрывала парня от женщины, и вытащил бумажник. Там были только кредитки и доллары. Не зная, сколько в этом баре означает «дорого», он украдкой вытащил сотенную купюру и отметил как бы со стороны, что не может привыкнуть платить сутенёрам при женщине. Тот, кажется, заметил это, но, тая в мокрых губах усмешку, кивнул.
Раздосадованный этой наглой усмешкой, он, не оборачиваясь, взял Иллу за голый локоть и потянул вверх.
- Дай допить!
С удивлением он посмотрел на неё... но она уже не обращала на купившего её клиента никакого внимания и продолжала тянуть пиво и смеяться с товарками. Он почувствовал, как в груди у него закипает… Схватив со стола почти полную кружку, он махом вылил содержимое ей на голову. Все за столом и, кажется, даже у телевизоров разом смолкли и с интересом следили, как по лицу женщины, смывая пудру и тушь, стекает жиденькая пена…
Она медленно подняла лицо и встала… её пальцы нащупывали кружку. По глазам женщины нельзя было сказать, что она сейчас разобьёт этот килограмм стекла об его голову, но всё-таки он невольно отступил на полшага. Женщина поставила кружку на стол и, вытащив из-под его пиджака галстук, также ни слова ни говоря потянула к себе и вытерла мокрое лицо широким шёлковым концом.
- Ну что, идём - или будем глазеть?
Он услышал, как снова возобновился шум в кабаке и, ещё не вполне придя в себя,  приобнял её за плечи, и так они и вышли.
- У тебя есть где?
Теперь её голос показался ему не таким хриплым и грубым, как в баре.
Он молча открыл перед ней дверь «ягуара» и, захлопнув, сел рядом.
Через десять минут они подъехали к отелю. На первом этаже сияли витрины дюжины бутиков. Он помог ей выйти, и швейцар, не моргнув и глазом при виде такой странной пары, распахнул широко двери.
- О, а я здесь уже была!- сказала она.- Японцы такие смешные, правда?
Она пьяно засмеялась, и он с тревогой подумал: не ошибся ли он? Неужто ему опять показалось - и он снял обычную шалаву?
- Нам не туда,- остановил он её, когда Илла потащила его к лифту, и показал на ближайший бутик. Она хмыкнула, но возражать не стала.
Уже через несколько минут его сомнения снова рассеялись. Два продавца метались как угорелые, подгоняемые её указаниями. У Иллы определённо был вкус; во всяком случае, он совпадал с его вкусом. Увидев, какие платья она отобрала для примерки, он даже позволил себе отойти в соседний магазинчик. Это оказался ювелирный. Гуляя меж стеклянными витринами, он подобрал себе вторые «Omega» - те, что были, подходили не ко всем костюмам – и купил золотой с платиной кулончик для Иллы. Счастливый хозяин дал ему в подарок цепочку и браслет.
Он вернулся к Илле, которая выбрала тёмно-зелёное платье с ручной вышивкой. Остатки косметики были уже смыты. Он растерянно кивнул в ответ на её вопросительный взгляд и, опять удивляясь, отметил, что она снова трезва.
Придержав её за локоть, он развернул Иллу к магазину дамского белья. Она фыркнула и снова превратилась в проститутку из «Синей двери».
- Ты думаешь, у меня и панталоны вульгарные?
- Не знаю, - сказал он, не найдя, что ответить. И вправду, ему стало неловко. И совсем не перед служащими отеля – произнесла она фразу про панталоны довольно громко – а перед ней.
- Где ты меня будешь трахать?- спросила она с вызовом.- Здесь снимешь номер или в машине?
- Мы едем в ресторан,- с раздражением ответил он и, злясь на себя, подумал: Господи, может не стоит? Зачем это ему нужно?
- А, ну да, конечно!- кивнула она.- Мы же платье за штуку баксов купили. Ой, ещё и бранзулетки! Какая прелесть… Это, надеюсь, мне?
Он повесил ей на шею кулон на цепочке и помог надеть браслет. Несмотря на неприятное чувство, владевшее им ещё минуту назад, он не мог скрыть удовлетворения:
- Тебе очень идёт.
Она отвернулась. Он попытался в зеркале увидеть её лицо, но ничего не разглядел.
В ресторане всё было просто превосходно, и плохие предчувствия покинули его. Илла вела себя как светская дама. Он смотрел на её фигуру и посадку головы, когда она танцевала с генералом из другого конца зала, и думал, что на тех приёмах, которые он посещал, мало найдётся женщин, способных с ней сравниться.
- Ты не такая плохая девочка, как хочешь казаться,- прошептал он ей, обнимая и касаясь губами виска, когда она, разгорячённая, оставила генерала.
- Просто тебя это возбуждает,- засмеялась она и, отстранившись, села.
- Интересно - что?
- Во-первых, то, что я танцую с другим, и ты знаешь, что скоро я буду твоей, - в её глазах опять появился вызов.
- А во-вторых?
- Во-вторых…- она сделала паузу, как будто размышляя, стоит ли говорить.- Ты смотрел на меня и думал: женщина, которую я купил, оказалась дороже, чем можно было предположить. Так?
Он усмехнулся, избегая смотреть ей в лицо.
- Ладно, давай выпьем.
Она на удивление легко согласилась, и он разлил по бокалам шампанское. Потом она снова танцевала: с ним, затем с толстым банкиром, снова с ним…
- Шикарно живёшь,- войдя в спальню, заметила она безразлично.- Ты всех шлюх водишь сюда?
Как ни странно, на этот раз её слова не задели его. Он только отрицательно покачал головой и ничего не ответил, с интересом наблюдая, как она рассматривает картины на стенах и мягко, по-кошачьи ступает по мягкому ковру босыми ногами с тонкими лодыжками и подрагивающими коленками, смутно белеющими сквозь тонкие чёрные чулки. Это ощущение было для него внове… Он никогда не водил своих женщин домой: снимал номер в гостинице, а утром удалялся, оставив очередную пассию приходить в себя после ночи возлияний и безудержного секса. Иногда, впрочем, первыми исчезали женщины: обчистив его карманы и прихватив бриллиантовые запонки. Он относился к этому легко: в конце концов, нечасто ведь такое случалось, а бриллианты, отправляясь в эти походы, он всегда заменял стразами. Вот и сейчас в обшлагах рукавов его рубашки сверкали стразы.
- Что это за картины?
Он пожал плечами: он и сам не знал… картины висели здесь, сколько он себя помнил.
- Ты любишь Эллингтона?- вдруг спросила она и, сделав несколько шагов, остановилась перед музыкальным центром.
- Второй снизу, - вместо ответа сказал он.
Она поставила диск и, когда зазвучала музыка, обернулась через плечо:
- Ну?..
Он мягко повернул её к себе лицом… левой рукой обнял за талию, а в правую взял тёплую ладонь Иллы  и поднёс к губам. Ещё идя к ней, он легонько коснулся выключателя, и сейчас в спальню проникал лишь слабый свет из холла, да отсветы фонарей бледными пятнами  ложились на потолок. Саксофон, эти бледные фонари, эта странная женщина пробудили в нём неизвестные прежде чувства. Он не мог их понять, и лишь ощущал восхитительность этого мига.
- Значит, мы будем танцевать?
 Не отрывая лица от её виска, он скосил глаза, и их взгляды встретились.
- А ты - не хочешь?
В танце они приблизились к окну, и он увидел, как влажно блестит чёрный зрачок, окружённый зелёной травой радужки и голубоватым, удлинённым к краям озером. Эта чёрная точка притягивала к себе, она манила как запретная дверца, она втягивала его в себя как чёрная дыра, и он нёсся к ней с увеличивающейся скоростью, теряя налившуюся тяжестью голову, которая словно оторвалась от тела. Он почувствовал: ещё миг, полмига – и он влетит сквозь эту маленькую чёрную дверь в неизвестную, чужую вселенную, большую и бесконечную, как и его мир. Но… густой лес загнутых на верхушках и тоже влажных ресниц дважды дрогнул – сомкнулся и вновь разошёлся. Всё снова стало, как прежде: выпуклое, словно одна большая волна, озеро, зелёный остров, испещрённый тропинками, проложенными в траве, и эта чёрная точка посередине. Но теперь он чувствовал – или знал? – что она закрыта, и вообще: это не дверца вовсе, а круглый блестящий чёрный камень, оставленный природой на этом острове.
Музыка кончилась, но они всё ещё продолжали двигаться в странном, замедленном танце, прижимаясь щекой друг к другу.
- Кажется, мне нужно принять душ, - произнесла она и сняла ладонь с его затылка.
- В шкафу есть полотенце и халат, - сказал он, как бы ни к кому не обращаясь и глядя на улицу, где начал моросить дождь. В груди почему-то стало так пусто… и он вдруг понял, что ему не хватает ощущения этой тёплой узкой ладошки и ласкающего прикосновения платья, под которым дышало и чувствовало другое тело, облечённое в форму реки – то горной, перекатывающейся через скрытые под водой треугольные лопатки и цепочку камешков-позвонков, то медленно и спокойно текущей по равнине, омывающей два холма удивительной формы, весеннее плато и впадину, откуда она прежде вытекала, и невысокие светлые кусты, скрывающие влажную и тёплую пещеру как раз в том месте,  где она, река, разделялась на два рукава и после уже текла ровно и без усилий, постепенно сужаясь, пока, наконец, не терялась в зыбучих песках, так и не отыскав моря.   
Он не слышал, как включился душ: ванная находилась на другом конце этажа. К тому же шумел усилившийся дождь. Он распахнул окно, а потом и вовсе вышел на балкон. В первый раз ему так остро захотелось курить, но сигарет в карманах, конечно же, не оказалось. Он представил, как это вкусно и как это необходимо сейчас: влажный воздух, мокрое шуршание шин редких автомобилей далеко в стороне – и горьковатый аромат, окутывающий вокруг, смешивающийся с запахом влаги и с запахом тела Иллы…
- Вот и всё, - раздался за спиной её голос. Она стояла рядом с ним, запахнувшись в его широкий халат.
- Теперь я оттёрлась, - добавила она. – И ты иди тоже.
Он послушно пошёл в ванную и, только стоя под горячим душем, вспомнил её слова – «я оттёрлась» - и пытался понять, что она хотела сказать…
Когда он вернулся, она лежала в его постели; рядом на стуле на две ладони вверх возвышался, словно стоял, халат, похожий на рухнувшего человека, у которого вдруг вытащили позвоночник.
Он откинул край одеяла и лёг рядом. Дыхание Иллы было таким, как у спящего человека. Приподнявшись на локте, он всмотрелся в её лицо… Она и вправду спала.
Отыскав таки в ненадёванном уже несколько недель костюме пачку сигарет, он опять вышел на балкон и закурил… Часы показывали половину второго, и автомобильных фар вдалеке, медленно ползущих по асфальту расплывчатыми мутными пятнами, стало значительно меньше. Усилившийся дождь уже совершенно заглушал шуршание шин, и вокруг стоял только ровный глухой шум.
Тлеющий табак обжёг губы. Он поморщился…резким движением откинул окурок далеко вниз и, щёлкнув пальцем по пачке, извлёк новую сигарету и закурил. Но, едва затянувшись, выбросил и возвратился в спальню. Там, косясь на Иллу, он нащупал сумочку, брошенную в кресло, и вытащил изрядно потрёпанный паспорт. Пролистал и положил его обратно, повторяя на память только что прочитанные буквы и цифры. Затем, уже лёжа в постели, он проверил себя ещё раз и, глядя в расплывающееся серое пятно потолка, медленно заснул…
Снился ему всё тот же странный сон.

Позднее утро. За мутным окном - конец октября или ноябрь. Он мучительно долго просыпается, мечась между сном и явью: то выныривает на поверхность, то погружается в толщу воды… За стеной слева послышался мат, потом тяжёлые шаги протопали по коридору. Он сделал последнее усилие: оттолкнулся от дна, взмахнул руками… и окончательно выплыл.
В комнате было холодно. Он вскипятил чай и выпил две кружки, чтобы согреться. Работа, которую он накануне закончил, ещё не высохла. Он свернул в рулон старые холсты и, накинув куртку, вышел на улицу.
Сегодня он шёл в галерею у прудов. Там давно не брали его работы, и возможно сегодня,  рассудил он, ему повезёт. Секретарь усадил его в приёмной. Нет, не в той приёмной для клиентов, а в грязном, заваленном пыльными подрамниками закутке для таких, как он. Через час или около того (часы у него сломались ещё полгода назад) вышла Алла, владелица галереи. Один за другим он развернул перед ней жёсткие холсты и отступил в глубь каморки, освобождая место. Алла брала каждый и какое-то время оценивающе изучала… «Этот, пожалуй, я возьму,- произнесла она, отложив последний.- Да, этот я беру. Остальные – только на комиссию». Она назвала сумму. Сумма была маленькая, но больше он и не ждал. «Оставь мне свой телефон, - сказала Алла, отсчитывая деньги.- На случай, если к тебе проявят интерес».
По пути он зашёл в лавочку и, купив молока и хлеба, тут же на скамейке у прудов всё съел.
Дома он снова выпил кипятка и, закутавшись в старый свитер, забрался с ногами в драное кресло. Листов десять он исчиркал карандашом, пока, наконец, рука не нащупала то, что он хотел. Возбуждённый, он вскочил и хотел уже натянуть холст, но вспомнил, что последний сохнет в углу.
Магазин ещё работал. Он набрал также красок и несколько кистей. «Семьсот двадцать»,- сообщил продавец. У него было только шестьсот. Он вернул кисти и, едва дождавшись, когда покупки будут упакованы, выбежал на улицу. Впереди был целый вечер и ещё полночи…

Илла была на месте. Стразы тоже. Несколько минут он смотрел ей в лицо и размышлял, что она выглядит лет на десять моложе, чем по паспорту. Пожалуй, только морщинки возле глаз выдавали её истинный возраст. Ему вдруг припомнилось, как она вчера танцевала с генералом, и он неожиданно остро почувствовал, как хочет Иллу. С трудом сдерживая желание, он повернулся  в кровати. Морщинки дрогнули… Илла смотрела на него, ещё не видя. «Это ты»,- прошептала она, узнав, и потянулась к нему. Её голос со сна был незнакомый, ему показалось, что она рада ему. Он положил ладонь ей на затылок и поцеловал в глаз. Ему хотелось проникнуть в её губы, но он помнил, что многие из тех, кого он имел прежде, не позволяли ему это делать. Илла вдруг засмеялась… Он так и не понял: догадалась ли она или это связано с чем-то другим? Но Илла, развеивая сомнения, приникла к нему всем телом, и сама поцеловала его в губы.
Они встали из постели только после полудня. Оба хотели есть. В холодильнике были только йогурт и половинка лимона. Они по очереди приняли душ и оделись. Кафе, в котором он иногда завтракал и обедал, находилось рядом с домом. Они прошли на террасу и сели в тени сосны.
«Илла – твоё настоящее имя?»- произнёс он впервые за это утро.
«Почему бы и нет?»- ответила она таким тоном, что если бы он накануне не видел её паспорт, то наверняка решил бы, что всё как раз наоборот.
Они позавтракали, каждый завершив еду чашкой кофе и сигаретой. Умеет держать паузу, думал он, краем глаза следя за покачивающимся носком её туфельки и за сигаретой с венчиком помады.
«Вечером мы идём на приём. А потом будет концерт»,- объявил он.
Илла раздавила недокуренную сигарету и вытерла руки салфеткой.
«Спасибо, всё было очень мило. Особенно это,- она движением руки показала на купленное накануне платье.- Если тебе понравилось, заходи в «Синяк», я всегда там бываю. Если не занята», - добавила она. По дрогнувшему уголку рта и по её взгляду он понял, что она сделала это намеренно.
Первым его движением было вскочить и броситься за ней. Он даже привстал и машинально раскрыл бумажник, чтобы оставить официанту деньги и поспешить к двери, за которой, мелькнув подолом, исчезла Илла. Но почти тотчас же опомнился…отложил бумажник и ещё полчаса или около того просидел за столом, выкурив несколько сигарет. После он поднялся к себе и, полистав записную книжку, нашёл нужный телефон. Его знакомый удивился – раньше он с такими просьбами не обращался. Но помочь согласился.
В офисе секретарша передала ему длинный список тех, кто звонил до обеда. Он добросовестно просмотрел список и даже сделал несколько звонков и вполне успешно провёл запланированные ещё неделю назад переговоры. Но всё это время он думал о том, что вечером пойдёт не на приём, а в «Синюю дверь».
Около семи он позвонил приятелю. Тот опять удивился, на этот раз такой нетерпеливости. Но пообещал дать информацию через час.
Вошла секретарша и спросила разрешения уйти. Не понимая её вопроса, он посмотрел сквозь неё, и она была вынуждена повторить. Ей было меньше двадцати. Он взял её несколько месяцев назад по объявлению в газете. Однажды он с ней переспал, прямо на ковре, на котором она сейчас стояла. И каждый раз, видя её, жалел об этом.
«Да, ступайте», - наконец, кивнул он, и она ушла. Почти сразу после того дня он снова перешёл с ней на «вы», и она приняла установленные правила игры, зная, что как только ему будет нужно, она согласится опять. И он это тоже знал, и может быть именно поэтому больше у них ничего не было.
Смакуя, он выпил пятьдесят граммов коньяка и налил ещё, но в это время позвонил приятель. Он уже в третий раз за день был удивлён. «Спасибо,- сказал он приятелю.- Ничего делать не нужно». И положил трубку. И тут же подумал: странно, кажется, он ожидал чего-то подобного…
Он спустился на лифте вниз и направился в сторону трёх вокзалов.
Был сентябрь. Или август?- он всегда путался во времени. Наверное, сентябрь, решил он, увидев рядом с пачкой сигарет невесть как залетевший в салон жёлтый листок. Уже стемнело… Асфальт давно высох. Шины не хлюпали, как вчера, а мягко шуршали. Он всегда любил мчаться по вечернему или ночному городу, ещё лучше – если рядом сидела брюнетка. Или блондинка – всё равно. Чтобы она высовывалась из окна и что-то кричала постовым. Он обожал следить в зеркало, как те ругаются и одновременно провожают удаляющийся автомобиль завистливым взглядом…иногда вызывают по рации напарников или сами бросаются в погоню за превысившим скорость. Их (то есть его: девицы всё время менялись) несколько раз зажимали в тиски, загоняли в угол, но ему всегда удавалось уйти. Они выбирались за город, и там в одном из мотелей, будто специально построенных для этих целей, или прямо под открытым небом возбуждённые погоней спутницы отдавались ему. Он чувствовал их податливое тело, то безвольно повисшее на нём, то яростно сжимающее бёдрами, улавливал острый и сладкий запах потных подмышек и слабый вкус алкоголя на губах – и заводился тоже. Странно, но тогда ему вспоминалась освещённая витринами и фонарями улица, сливающаяся в две сверкающие яркие полосы по сторонам, свист ветра в окне и пряди волос, бьющие по лицу…
В этот раз он медленно ехал в правом ряду. Он представлял внутренности «Синей двери» и вспоминал, как выглядела Илла, когда он увидел её впервые… Загорелся зелёный, но он продолжал стоять. Пронзительные гудки вывели его из задумчивости. Он выжал сцепление и отвернул к вокзалам.
Всё было как вчера: вонь и дым. Он только заглянул внутрь и тут же прикрыл дверь. Вышибала, вышедший покурить, подозрительно косился на него, но пока ничего не говорил.
«Мне нужен один парень,- обратился он к вышибале.- Который командует девочками. Гомик».
Вышибала выдохнул дым прямо ему в лицо и, не вынимая сигарету изо рта, пнул дверь и исчез.
Ждать пришлось долго…
«Ты меня искал?»- раздался за спиной знакомый голос, и он почувствовал укол в спину. Вышел из другого входа, понял он.
«Мне нужна Илла»,- произнёс он и медленно повернулся.
«Нужна Илла?- насмешливо переспросил сутенёр.- В чём же дело? Цену ты знаешь».
«Ты не понял: она мне нужна не на одну ночь».
«Чего? Не на одну?..- парень даже опустил нож.- А на сколько?»
«Ни насколько. Насовсем».
«Та-ак»,- парень всерьёз задумался и убрал нож. Наконец, он принял решение: «Это будет дорого стоить. Пять штук».
Он не отвечал, и парень принял это за торг: «Ты ж понимаешь, какие убытки я понесу? Илла – классная девка, очень ценный кадр, на неё клиенты западают. Ну, знаешь, есть такие, которые хотят сучку поумней…»
Он не договорил, потому что удар в подбородок отбросил его на заплёванный асфальт. Костяшки пальцев сбились и кровоточили, но боли он не чувствовал. Кажется, он никогда ещё не испытывал такой ярости.
Парень на асфальте тихо стонал и даже не пытался достать нож – то ли так перепугался, то ли понимал, что не успеет.
Стараясь сдержать себя, он несколько раз вдохнул и выдохнул… Отсчитал бумажки и бросил парню. Те ударились о грудь сутенёра и рассыпались.
«Здесь шесть, тебе на зубы».
Сутенёр, всё ещё поскуливая, подтянулся на локте, сел и стал собирать деньги.
«Скажешь своим приятелям, что всё okay. А сам вали и чтобы я тебя сегодня здесь не видел! Понял?»
Парень молча кивнул и, спрятав деньги, вытер лицо рукавом.
Всё ещё морщась от гадливости к себе, он открыл дверь и остановился у барной стойки. Илла сегодня сидела за другим столом, рядом с блондинкой и двумя южанами. Она была в другой одежде, явно не из бутика.
Он спросил у бармена, где можно вымыть руки. Тот кивнул в глубину бокового коридорчика.
Ссадину щипало, он морщился… Но с ожесточением намыливал и тёр ладони одну о другую, пытаясь отмыть несуществующую грязь.
Когда он вернулся, Иллы и одного южанина уже не было. Он выглянул за дверь: там стоял один сутенёр и всё ещё отряхивался.
«Где она?»- он схватил его за ворот и чуть придушил.
«Я же говорил ей, что за неё заплачено, но она всё равно ушла!»- захрипел тот и испуганно закрылся рукой.
«Где?»- повторил он и для убедительности тряхнул говнюка.
«Последний этаж…Подъезд на углу…»- и рука слабо взмахнула, указывая на дом.
«А квартира? Номер?!»
«Не помню… Вторая слева».
Он отпустил гомика и вбежал в захламленный подъезд. Даже удивительно, что здесь было место для консьержки. Правда, сама консьержка отсутствовала. Он нажал кнопку вызова, и наверху зарешеченной шахты что-то заскрежетало. Не дождавшись кабины, он метнулся по лестнице вверх.
Нужная дверь была обита железом и открывалась наружу. Он позвонил, но звонок, наверное, не работал или был очень тихий. И лишь, когда он несколько раз сильно пнул, за дверью зашуршало, но сразу стихло. Он выругался и опять занёс ногу для пинка, однако, дверь отворилась, и на пороге возникла Илла. Он мягко отстранил её и прошёл внутрь. Комнат было всего две, но мужчины он не увидел. Он повернул на кухню, но, ещё не дойдя, услышал шум воды из ванной.
«Эй,- произнесла, наконец, Илла за спиной,- я тебя не приглашала».
Он потянул ручку ванной на себя: дверь не поддалась. «Птичка, я ещё грязный, я тебе не понравлюсь!»- прокричали из ванной.
«Собирай вещи!»- бросил он Илле.
«Ты, кажется, не въехал,- покачала головой она.- Он мой клиент, он заплатил мне деньги. Если хочешь – будешь следующим, я в групповые игры не играю».
Напротив висело зеркало. Он увидел, как багровеет его шея и лицо.
«Замолчи», - приказал он.
Илла передёрнула плечами и ушла в комнату.
Звук душа стих, и он услышал песню на незнакомом языке. Через полминуты из ванной вышел голый мужчина с вьющимися чёрными волосами от груди и до самых ступней.
«Слушай, ты кто? - испугался он и, протянув обратно руку, поймал полотенце и закрылся им.- Ты муж, да?»
Он молча сделал шаг по направлению к мужчине.
«Э, слушай…она ничего о тебе не говорила!- предостерегающе поднял руку тот.- Я не знал, мамой клянусь! Я сейчас уйду…вот возьму рубашку-бабашку – и уйду!»
«Ну?»- произнёс он, и мужчина подхватил брюки и побежал босиком к двери.
Он поднял его туфли со скомканными носками и швырнул на площадку; туда же полетел и плащ.
Илла сидела в кресле, подобрав под себя ноги.
«Ты что – заплатил мне? Кто тебе позволил командовать мной?!»
Он сел напротив и закинул ногу на ногу… В комнате была какая-то незавершённость. Он поднялся и прошёл в соседнюю, уже мельком им осмотренную.
«Эй, какого чёрта?- не на шутку рассердилась Илла.- А ну, двигай отсюда! Я сейчас позвоню!»
Она и впрямь схватила телефон и начала тыкать кнопочки.
«Только не забудь сообщить о своём паспорте»,- предупредил он и снова сел в кресло.
«Алло! Алло!.. Вышлите скорее патруль! Ко мне ворвался грабитель!»- она вдруг опустила трубку и, прижав мембрану к груди, посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
«Паспорта такой серии ещё не выдавались,- спокойно произнёс он, глядя прямо в её распахнутые глаза.- А города, в котором ты родилась, нет вообще. И никогда не было».
Трубка упала на ковёр. Она опустилась туда же и – он видел – пыталась заплакать, но не могла. Он осторожно подошёл и, подняв негодующую трубку, нажал отбой.

На этот раз он проснулся прямо на полу среди красок и пересохших кистей. Судя по отсутствию звуков у соседей – был выходной. Только за левой стенкой доносились возня да нетрезвый мужской голос: соседка выпроваживала ночного посетителя.
Чайник был пуст. Он прошёл на кухню и нацедил из ржавого крана воды. Пока чайник закипал, он смотрел сквозь засаленное, захватанное пальцами стекло во двор, стиснутый квадратом дома. Градусник показывал пять градусов выше нуля – была то ли осень, то ли начало весны.
В коридоре хлопнула входная дверь: это, наконец, ушёл гость.
«А, ты уже встал, Малевич!..»
Соседка прошлёпала тапками по грязному полу и жадно отпила прямо из крана. Халат был короткий, его взгляд невольно остановился на тыльной стороне коленок с нежной кожей и просвечивающими голубыми жилками. Он с усилием отвернулся и снова стал следить за чахлыми кустами внизу и чёрным, как дёготь, газоном, с кучками собачьих какашек…
«Ах, до чего жизнь хороша! - соседка с наслаждением потянулась, он даже услышал как хрустнули кости. – А пойдём ко мне чай пить! У меня торт есть, мы вчера не всё сожрали».
Глядя украдкой на чайник, уже начинавший пыхтеть, он отказался.
«Да ладно тебе!.. Чего ты боишься-то? - она шутливо толкнула его в бок.- И дочка будет рада. Все уши прожужжала: художник, художник!..»
«Нет, не могу»,- и, схватив за горячую ручку чайник, быстро зашагал в комнату.
«Тоже мне, художник…Малевич недоделанный! – съязвила в спину та.- Что, стара я для тебя? Ишь, побежал как таракан… Брезгует он нами, работницами невидимого фронта!»
Опасаясь, что она спьяну увяжется за ним, он торопливо закрыл дверь и подпёр её изнутри спиной. Так и есть… она шла по длинному и узкому, как шланг, коридору и ещё издали кричала, уже на тон выше:
«А сам-то: ни рожи, ни денег! Оброс волосами, не поймёшь: то ли сосунок, то ли за полтинник перевалило!»
Она с ходу толкнула дверь. Чайник в руке дрогнул, и вода из носика ошпарила ему колено.
«Открой, Малевич хренов! – она опять толкнула в дверь, на этот раз плечом.- У самого, небось, в трусах чешется, а гордость не позволяет, а?!»
Замок на двери был сломан, задвижки вообще отсутствовала. Он упирался ногами в выщербленный паркет и с трудом сдерживал спиной её удары.
«Да ты со мной ещё за прошлый раз не расплатился!- она начала бить по двери пяткой.- Ты думал: я бесплатно, из милости, да?»
Так, надо выйти и заставить её заткнуться, решил он, с тревогой думая о том, что может проснуться девочка, если уже не проснулась.
Он наклонился и поставил чайник на пол, но удары и крики вдруг стихли сами собой.
«Мам, пойдём»,- услышал он голос соседкиной дочери. Та что-то ответила, ему даже показалось, что заплакала… Через полминуты шаги за дверью стихли, и всё успокоилось.
Забыв про чайник, он прошёл в угол и, покопавшись, достал из груды сваленных холстов один. Его он написал после той ночи, когда, также под утро – ещё было темно – он выскочил за водой на кухню, а она, продрогнув под дождём и оставшись без клиентов, немного пьяная, очень обиженная и злая, зашла следом и сразу обняла его. Против своей воли, он почувствовал, как член напрягся и, едва она сделала движение рукой, выскочил наружу и почти упёрся ему в живот. Не отпуская его спину и, как кошка, потираясь руками и бёдрами о его ногу, она опустилась перед ним на колени. У него во рту вдруг пересохло… словно он прошёл под палящим солнцем несколько недель, а может быть -лет, без капли воды, без кусочка тени, - и вот теперь упал без сил перед полным влагой холодным ручьём… Она только коснулась губами его горячей головки – и сразу отстранилась. Он подался вперёд ртом и всем телом, не желая отпускать источник живительной влаги. Он так давно не пил!.. Один глоток на мгновение остудил  - и тут же, шипя от раскалённой сковородки его тела, испарился…он хотел ещё! Она, сама возбуждаясь от его дрожи, медленно, сантиметр за сантиметром, заглотила его вздыбленное орудие, призывно глядящее ей прямо в лицо, - и так же медленно отпустила.. Ещё! ещё! – прошептал он, проталкивая воздух и обдирая пересохшее горло. И вдруг, поняв, что всё, напился, сделал попытку оттолкнуться от родника, - но опоздал. Влага толчками хлынула обратно, фонтанируя и забрызгивая лицо и платье женщины.
Она утёрлась кухонным полотенцем и снова прикосулась к нему. Он ощутил, как от нежной прохлады её пальцев член снова встрепенулся… «Нет-нет!»- сказала она и потянула его за руку. Придерживая брюки и чувствуя, как пульсирует кровь под кожей напряжённого ствола, как подсыхает и липнет к пальцам её слюна, перемешанная с помадой и спермой, он как сомнамбула следовал за ней, опять горя от жажды и желания остудить разгоревшееся внутри пламя.
В комнате было темно. По смутно угадывающимся стенам он только понял, что она значительно больше, чем та, в  которой жил он сам.
«Ложись».
Стащив через голову платье и оставшись совсем голая, легла сама на разложенный диван и, видя, что он медлит и оглядывается, повторила:
«Ложись, девчонка спит, она маленькая».
Он уже и сам, не дослушав, лежал на ней и, изнемогая, рвал жадными губами и руками её тело, а потом, когда терпеть уже не было мочи, погрузился в расщелину, истекавшую тёплой влагой. За столько дней и лет дороги солнце высушило его до твёрдости и сухости камня – и теперь он с облегчением упал в эту равнинную и широкую, всё принимающую в себя реку, и она повлекла его тело за собой, убаюкивая и успокаивая…
…Два глаза смотрели на него из другого угла. Он принял их сначала за светящийся циферблат часов.
Тихо вытащив из-под спящей женщины руку, он встал и, пытаясь закрыться от глаз спинкой стула с развешанной одеждой, натянул водолазку и брюки. Когда он повернулся снова, глаза были закрыты…
Ему вдруг безумно захотелось принять душ, чего давно уже не было. Он прошёл в ванную и долго тёрся обмылком, стирая все следы и запахи женщины… Потом накинул вытертый халат, а сверху плащ и, спустившись, купил в киоске у сонной девушки бутылку дешёвой водки и, быстро хмелея, выпил – начав ещё на улице, а закончив перед холстом…
Нет, сейчас он держал не тот, за который принялся тогда. Тот был, конечно, безнадёжно испорчен, а на следующий день выскоблен и загрунтован снова… Пожалуй, надо его уничтожить, - подумал он и достал большие портновские ножницы: холст с толстым слоем высохшей краски брали только такие. Но… работа действительно удалась – и рука на неё  не поднималась. Помешкав, он свернул холст опять в трубку и в раздражении бросил на шкаф.
Чайник остыл. Идти на кухню не хотелось: женщина снова могла выйти и устроить скандал. Он выпил тёплой, пахшей известью водички и, не раздеваясь, лёг на кровать.
Так он пролежал час или два, глядя в потолок и перескакивая мыслями с одного на другое. Когда в дверь легонько поскребли, он подумал, что ослышался. Но звук повторился, и он встал и посмотрел по сторонам, выискивая недопитый пакет молока и полагая, что пришла кошка за своей утренней порцией. Однако, дверь отворилась сама - и в щёлку протиснулась бочком и остановилась на пороге девочка в платье в бело-розовую клетку. Он не сразу понял, что это дочка соседки: он и прежде сталкивался с ней лицом к лицу, но только машинально здоровался и уходил по коридору, не оглядываясь.
Она оказалась старше, чем он думал: ей было лет восемь или девять, и в её внешности мало что обнаруживалось от матери.
«Здравствуй, - произнёс он. – Проходи».
Она молча кивнула, но осталась стоять на месте.
«А где мама?»- вырвалось у него. Эта мысль так неожиданно пришла ему в голову, что он даже не успел удержать её в себе и, лишь сказав, пожалел об этом.
«Она спит»,- ответила девочка.
«Чай будешь?»
Она помотала головой.
Он рассмеялся… С её появлением ему стало почему-то радостно и легко.
«Тебя как зовут-то?»
 «Аня,- она, наконец, сделала шаг внутрь комнаты и закрыла за собой дверь.- Но вообще-то – Яна».
«Это как?» - не понял он.
«Аня – это Яна наоборот,- пояснила серьёзно девочка.- А Яна – это наоборот Аня».
«А-а,- протянул он.- Так всё же, ты кто: Аня или Яна?»
Вместо ответа она сделала ещё шаг и встала прямо против него.
«Вы извините маму, она не хотела, она хорошая,»- произнесла она, и на глазах у неё выступили слёзы.
«Да я…»- он сделал движение к ней навстречу и только сейчас увидел, что всё ещё держит в руке пакет. Он отставил молоко в сторону и взял девочку за плечо.
«Я и не обижаюсь. Давай лучше я тебе свои картины покажу!»
«Да?..- девочка несколько раз моргнула и сразу ожила.- А можно?»
Как хорошо, что картина на шкафу, подумал он и подтолкнул её на середину комнаты.
«Так, вот стул, садись!»- приказал он и поставил стул.
«А где картины?»- нетерпеливо спросила она.
«Сейчас будут!- пообещал он и наказал: - На эту стену не смотри. Смотри только туда, поняла?» - и вытащил коробку с кнопками.
«А вы о чём рисуете?» - не выдержав, через пару минут спросила она, болтая ногами.
«Так… О чём думаю – о том и рисую, - ответил он, пытаясь проколоть корку холста и обоев.- И вообще: о картинах нужно говорить «пишете, а не «рисуете».
«А что: вы на картинах пишете?»- она даже повернулась от удивления.
«Во-первых, отвернись – я же тебе сказал…»
Она неохотно отвернулась.
«А во-вторых, я на картинах, конечно, рисую, а не пишу… Просто так говорят: «писать». Хотя на самом деле я рисую».
«Понятно,- не очень уверенно сказала она.- А вы скоро?»
«Уже скоро, потерпи… Ну вот, теперь всё. Можешь поворачиваться».
Она долго ходила вдоль стены, на которой он не очень ровно прикрепил штук восемь или десять коробящихся холстов… Это продолжалось несколько минут, он с интересом следил за её лицом, пытаясь понять её чувства… Наконец, она остановилась подле одного, ближнего к окну, и заговорила:
«А вы о чём думаете?»
«Сейчас я думаю: понравилось тебе или нет? А если вообще – о многом…»
«Да нет!- она даже притопнула ножкой.- Вы же говорите: о чём думаю, о том и рисую. Вот здесь вы о чём думали? И вот там?»
«Ну…- он был в затруднении.- Мне сложно тебе объяснить».
Она вдруг насторожилась:
«Вы слышите?..»
«Что?- не понял он.- Ничего не слышу».
«Мама встала,»- сказала она и на цыпочках, не попрощавшись, тихо выбежала из комнаты и даже притворила за собой дверь.
Он повернулся к картине, о которой она спрашивала, и попытался вспомнить, как она была написана. Но это было давно…он не помнил.
И только поздно вечером, переведя множество листов на этюды и завалившись без сил на тахту, он вспомнил, что так и не узнал, какое из двух имён девочки - настоящее.

Ещё он мог добавить о той странной незавершённости её жилища, которую он заметил. Но сказал он ей об этом не в тот день, а много позже, когда они сидели у камина и пили красное вино. Точнее, он не сказал об этом вслух, но она поняла, что он хочет произнести, - но он промолчал, и она была ему за это благодарна.
«Здесь мне полтора года,- пояснял он, протягивая ей рамки с немногими сохранившимися детскими фотокарточками.- Я на коленях у матери. А отец со старшим братом стоят рядом. А это мои родители, когда они только поженились… Это папа в своём кабинете на службе. Говорят, он был чиновником – директором Архива. Смотри, какая тогда была чудная мебель и мода!»- он ткнул в книжный шкаф на заднем плане и на отцов галстук.
«А где они сейчас?»- спросила Илла.
«Умерли»,- ответил он и принялся расставлять и  развешивать рамки обратно.
«А брат? Сколько ему сейчас?.. Наверное, лет тридцать пять?»
«Тридцать семь... Могло бы быть. Но он погиб вместе с мамой и папой, когда мне ещё не было двух, - и, видя, как вздрогнула Илла, обнял её и поцеловал:- Не бойся, всё хорошо!.. Извини, что сказал тебе».
Они выпили ещё по бокалу. Затем он плеснул себе коньяку, а Илле добавил красного.
«Папа заснул за рулём. Скорость была большая, накануне прошёл дождь…»
«А ты был там?»- Илла крепче прижалась к нему.
«Был… Меня выбросило через открытое стекло.»
Они помолчали… Он снова налил себе коньяка. Илла сидела, оцепенев…
«И кто же тебя воспитывал?»
«Сначала бабка. Но я её совсем не помню, она вскоре умерла… Потом был знакомый отца, потом знакомый знакомого… А потом я уже вырос!»- он улыбнулся и, поцеловав Иллу в увлажнившийся и дрогнувший глаз, увлёк её на диван, невзирая на причитания о винных пятнах на платье…

Стояли странные дни… Он такого за собой и не помнил. Картины писались одна за другой. Не успевал он высушить одну, как пальцы уже теребили карандаши и кисти и просились работать. Картин уже скопился целый угол, он стал складывать их на шкаф и под кровать, но образы откуда-то возникали и не желали кончаться.
Зато закончились краски. Полдня он простоял на уличном вернисаже и продал две работы. Этих денег ему должно было хватить на месяц, а может и больше…
Только бы это длилось как можно дольше! - думал он поздними вечерами, грунтуя из последних сил холсты на завтрашний день и валясь с ног.

Наступила зима… Он уже и не помнил – когда зима была в последний раз? Ему казалось, что её никогда и не было…разве что во снах он иногда видел её.
Но зима наступила – и они оба, он и Илла, жили теперь за городом. Он и не подозревал прежде, что у него есть огромный двухэтажный дом, почти вилла, стоявший среди сосняка на берегу заснеженной реки. Дом напоминал старый корабль, вынесенный на отмель и теперь, когда океан отступил, понемногу, каюта за каютой, обживаемый людьми. Спальня была на втором этаже, и им нравилось по много раз на дню подниматься и спускаться по лестнице и слушать, как поскрипывают ступени…
Все дни ярко светило солнце. Они вставали на лыжи и, съехав с пригорка, шли по ровному, плавно заворачивающему влево и вправо руслу и жмурились от сверкавших на солнце миллионов алмазных кристалликов…
Когда Илла уставала, они находили пенёк или поваленное дерево на берегу. Он расчищал его от снега и клал свои перчатки. Они садились и, щурясь от брызг щиплющего глаза апельсинового солнца, проникавшего даже сквозь сомкнутые ресницы, в блаженстве отдыхали… Он снимал с пояса стальную фляжку, наполненную коньяком, и отвинчивал пробку. Илла делала глоток и возвращала фляжку. А когда он отпивал тоже, они поднимались и шли обратно к дому по искрящейся белой равнине.

В этот день ему фатально не везло. На уличном вернисаже он промёрз до костей, но ничего не продал. Он заехал в одну за другой в две галереи, куда сдавал свои работы на комиссию, - но там ничего не было продано, ему все вернули. А в третьей, куда он попытался их сдать, его просто не пустили дальше порога.
С охапкой холстов, перетянутых шпагатом, он спустился в метро. Турникет всосал проездной в щель и, возмущённо гудя, выплюнул обратно. Машинально он перешёл к другому турникету, но там повторилось то же самое. Он долго стоял в растерянности с билетом в руке, пока к нему не подошёл контролёр. «Все поездки использованы,- изучив кусочек картона, заключил он.- Купите новый».
Он возвратился на поверхность и дворами, сторонясь машин, разбрызгивавших колёсами солёную грязь, побрёл домой…
Была оттепель – в этом городе зимой всегда была оттепель – и его туфли промокли ещё после первой галереи. Он чувствовал, как холод медленно поднимается по ногам вверх, и старался прибавить ходу, чтобы согреться, но это плохо получалось.
На углу, где капало с крыши, а ночью подмерзало, он поскользнулся, и картины, освободившись от лопнувшего шпагата, рассыпались по залитому водой льду. Кривясь от боли и потирая ушибленное бедро и локоть, он отряхнул отяжелевшие разом полу и рукав и начал собирать холсты. Но почти сразу остановился. А зачем? – подумалось вдруг ему с тупым безразличием. Он выпрямился и бросил уже собранные холсты обратно в воду.
«Они вам не нужны?»- раздался за спиной голос. Он пожал плечами и сделал шаг прочь, но вспомнил. «У вас есть билет на метро?»- спросил он у мужчины. Тот уже присел на корточки, расправляя первый попавшийся холст, и не слышал вопроса.
«А знаете… продайте их мне!- предложил он и поднял, наконец, лицо.- Я в этом ничего не понимаю, но всегда хотел украсить квартиру картинами. Сколько они стоят?»
«Дайте мне билет на метро и забирайте всё!»- уже с раздражением повторил он. У него зуб на зуб не попадал, он чувствовал, как в него проникает какой-то нутряной холод и сковывает всё тело и сердце, и его невозможно прогнать и невозможно согреться…
«У меня нет билета…- растерянно проговорил мужчина и засунул руку во внутренний карман.- Вот, возьмите это!»- и протянул две ассигнации.
Он зажал деньги в кулак и, не оборачиваясь, пошёл вон.
Холод не проходил и в метро. «Да вы больны!»- сказала пожилая женщина и даже отодвинулась. Он и сам чувствовал, как его бьёт озноб.
В буфете в переходе с линии на линию он взял большую дымящуюся сосиску, политую кетчупом, и две чашки чёрного кофе. Озноб прошёл, но внутри по-прежнему было холодно, как в могиле. Он сел на свою линию и забился в уголок жёсткого дивана, скрестив руки на груди и животе и пытаясь согреться…

Круглая и спокойная луна смотрела в окно, освещая балкон, ковёр на полу и сиреневые стены…
Илла дышала ровно и глубоко. Он приподнялся на локте и долго всматривался ей в лицо… Он вспомнил, как увидел её впервые и что за этим последовало, и ему вдруг всё показалось невероятным. Как всё изменилось, подумал он. Он, Илла…всё изменилось!..
«Да я тебя совсем не знаю!..»- прошептал он и подушечками указательного и среднего пальцев погладил её висок, задыхаясь от нежности и желания…
Было немного холодно, от балкона дуло. Он накинул рубашку и заварил на кухне чай с лимоном. Ожидая, пока скрученные листья расправятся и отдадут кипятку свой терпкий аромат, он взял в руки карандаш и сделал несколько росчерков… Потом потушил свет и босиком и с чашкой в руке приблизился к окну и долго, пока на донце не осталась маленькая остывшая лужица, смотрел на голубоватую от луны речку, на чёрные шапки сосен, острые еловые пики вдалеке…
Затем он поднялся в спальню и забрался под одеяло к Илле. Она слабо шевельнулась и обняла его тёплой рукой, и он замер, счастливый оттого, что она – есть.

Его растолкали на конечной станции. Плохо соображая, он перешёл на другую платформу и вернулся на два перегона обратно.
Эскалатор был длинный: освещённый шарами светильников, он уходил вверх и там терялся. Немного отстранённо наблюдая, как два конвейера с читающими людьми движутся навстречу друг другу, он вяло подумал: сюр, да и только…
Вдруг он шагнул влево. Мужчина, которого он толкнул, предостерегающе выставил руку и отшатнулся. Другой, стоявший выше и тоже задетый, ткнул ему в грудь и выругался. Он ничего не ответил и даже не посмотрел в его сторону… Те глаза тоже были обращены на него!
Прошло, наверное, всего несколько секунд, которые растянулись для него на целую вечность. Они уже приблизились настолько, что, если бы не мужчина слева, до неё можно было бы даже дотянуться! И он, пока эскалаторы сначала тащили их друг к другу, как волны бросают одну на другую две щепки, а потом, отшвырнув, уносили в разные стороны, читал в её широко распахнутых глазах попеременно: недоверие, оторопь, а затем - изумление, переходящее в испуг…
Он всё ещё стоял вполоборота вниз, хотя её белая шапочка, мелькнув несколько раз, уже давно исчезла. Он снова чувствовал озноб. Ему тоже – как и ей -  было страшно…
И лишь, когда лестница выплюнула его на поверхность, он выкинул из сердца всё, что смущало душу и заставляло дрожать ноги. «Дорогу!»- кричал он, или ему казалось, что кричал. Но все расступались, освобождая проход, и он, перепрыгивая через ступени, почти вертикально падал в чрево метро, только что проглотившее Иллу…
Её серое пальто сливалось с толпой, но взгляд сразу же выхватил в конце платформы алый шарф. Он соскочил с эскалатора – и в это время из туннеля, сбавляя скорость, вынесся электропоезд. Он заметил: она увидела его и замерла у самой стены. Он не мог различить её глаз, но он знал: если он не успеет, она сядет в вагон – и он никогда её больше не встретит.
Электричка обогнала его и, пыхтя, распахнула двери. Она шагнула в вагон и, на его счастье, остановилась у самого входа, натолкнувшись на стену из тел: метро в этот час было забито до отказа. Теперь, даже если бы он или кто другой захотел стать рядом с ней – ему бы уже не хватило места… Сейчас он ясно видел её глаза и даже слышал – хотя слышать не мог – как она шепчет, мотая головой: Нет… Нет!..
Он успел в самый последний момент. Двери поползли навстречу друг другу, он выкинул обе руки и выхватил её из вагона на глазах ничуть не удивившихся пассажиров. Двери чавкнули чёрными резинками, но им ничего не досталось. Он обнял её, окаменевшую, и держал так, боясь отпустить, пока поезд снова не исчез в туннеле…
Не говоря ни слова, они поднялись наверх. Всё это время он держал её за руку. Рука была безвольная и почти безжизненная. Уже в арке своего дома он подумал, что это место не для неё, - и, остановившись, погладил её по щеке. Она, казалось, всё ещё была напугана этой встречей и тем, о чём он даже не мог и не хотел думать, - и не откликнулась. И тогда, поняв, что другого выхода всё равно нет, он тронул её за плечо: пойдём…
Лестница была пуста, коридор тоже. Он втолкнул её в комнату и быстро запер дверь.
Её сумочка мягко свалилась на пол… Он приблизился к ней и осторожно поцеловал мокрую щёку с потёкшей тушью. Она опять не откликнулась, только закрыла глаза… - и продолжала так стоять, пока он раздевал её, снимая предметы один за другим. А когда на ней остались только туфли – подхватил на руки и положил на кровать…

Он долго лежал с закрытыми глазами, пытаясь разобраться: где он? А когда понял, облегчённо вздохнул, может быть, даже тихо рассмеялся и открыл один глаз, потом другой. Кажется, она проснулась одновременно с ним и сейчас, приподнявшись на локте,  прикрыла грудь одеялом и кинула взгляд за окно. Он продолжал лежать и молча наблюдал за ней, снова ощущая неясную тревогу. Она уже дотянулась до стула и, закутавшись в халат, прошла в ванную. Он слышал, как включилась вода.
Она появилась через четверть часа, умытая и причёсанная. Он встал и потянулся к ней, но она слегка отстранилась.
«Извини… Мне сегодня не очень хорошо.»
Он кивнул и стал одеваться.
«А гантелями ты махать сегодня не будешь?»- попыталась улыбнуться она.
«Гантели?.. Да, конечно».
И он начал делать свои обычные упражнения. Но, едва Илла оставила комнату, положил гантели на место и вышел в тапочках на балкон. Снег был такой же, как вчера: белый, рассыпчатый, чистый… Словно  желая убедиться, что всё это так и есть, он наклонился, зачерпнул его пригоршней и приложил ко лбу…
Холод остудил и взбодрил его. Он вернулся в дом и спустился вниз. Илла на кухне что-то рассматривала. «Что там?»- спросил он и, поцеловав её в затылок, заглянул через плечо. Илла от его прикосновения вздрогнула, снова отстранилась и протянула листок. С листка, набросанная в несколько карандашных линий, смотрела Илла.
«Ты рисуешь? А я и не знала…»- сказала она и – ему почудилось – кинула на него пытливый взгляд.
«Да нет…- пожал он плечами.- Сам не знаю, как вышло».
Они молча позавтракали.
«Знаешь…ступай сегодня один»,- произнесла она, отложив вилку.
«Что-то серьёзное?»- он тронул её колено и попытался заглянуть в глаза.
«Не знаю… Просто что-то здесь нехорошо,- она показала на сердце.- Придвинь, пожалуйста, кресло к камину. Я посижу там до обеда, а потом, может быть, погуляем вместе».
Хорошо, - сказал он и сделал, как она просила.
«А почему – два?..- она увидела второе кресло.- Ты никуда не пойдёшь?»
«Ну, если ты хочешь побыть одна…»- он сделал паузу и, так как она молчала, поднялся переодеться.
…Погода изменилась. Наверное, был февраль. В воздухе пахло влагой, порывами дул ветер и гнал по небу неровные серые облака. Всё было не так, как вчера, позавчера и много дней до этого. Он прошёл по их старой лыжне до дерева, на котором они отдыхали накануне, и сел на то же место, пытаясь до самой малейшей детали вспомнить вчерашний день, позавчерашний и все те дни, которые были после встречи с Иллой. Кажется, он вспомнил всё, но ни на чём его мозг не зацепился – и он вспоминал дальше, прокручивая киноленту ещё назад, пока не продрог. Коньяк был, как всегда крепок и пах дубом, который он так любил чувствовать на вкус. Когда фляжка опустела, он с сожалением завинтил пробку и посмотрел на часы. Времени прошло немного. Он снова всунул ноги в крепления и побежал обратно, уже не глядя по сторонам.
Он спешил не зря. Илла оделась по-дорожному и ждала его в гостиной.
«Мне надо в город,- сообщила она.- Ты можешь не ездить, к вечеру я вернусь».
«Я бы тоже съездил,- ответил он, подумав.- Если ты, конечно, не возражаешь».
Через полчаса они уже обедали в ресторане. Всё это время – и в машине, и сейчас за обедом – они перебрасывались незначащими фразами, она пыталась шутить и пару раз даже погладила его по щеке. Но он видел, что сейчас её мысли не здесь…
«Встречаемся в восемь за этим столиком,»- сказал он. Она кивнула, взяла сумочку и ушла. Он хотел встать сразу за ней и проследить, в какую сторону она пойдёт, и уже поднялся, отодвинул стул…но потом махнул рукой и кликнул официанта. Тот принёс коньяку и ещё закуски.
Выпив едва ль не пол-литра и совсем не опьянев, он сел в машину и поехал в офис.
Там ничего не изменилось, как будто он оставил офис только вчера. Просмотрев список звонивших и отметив, что их не больше, чем обычно, он попросил бухгалтера показать документы…дотошно их проверил, но нет: дела у фирмы шли, как всегда, хорошо. Не сделав ни одного звонка, он направился в свою городскую квартиру.
Домработница убиралась исправно: в комнатах не было ни пылинки. Он внимательно заглянул в каждый уголок, пытаясь хоть что-то отыскать, но не зная, что он ищет, конечно, ничего не нашёл…
Время тянулось очень долго. До встречи в ресторане оставалось больше двух часов. Как несправедливо,- подумал он.- У меня есть деньги и я могу их потратить или отдать нищему или просто выкинуть в грязь. Но я не могу растратить или отдать  время, которое мне не нужно…
В новом кинотеатре шёл фильм Бунюэля. Он оставил машину у входа и взял билет.

Он проснулся от её всхлипываний. Склонившись над ней, он увидел, что Илла плачет во сне. Он вытёр концом пододеяльника её мокрые щёки и поцеловал закрытые, вздрагивающие веки, из-под которых выкатывались слезинки. «Не плачь…- прошептал он ей в ухо.- Это сон. Мы спим…»

Зажёгся свет и больно ударил по глазам. Щурясь, он вышел наружу и посмотрел на часы. Те показывали четверть девятого.
Он увидел Иллу в гардеробе, она появилась только что перед ним. Скрывая тревогу, он вопросительно посмотрел ей в лицо. Она кивнула ему, улыбнулась и взяла под руку.
«Всё нормально?»- спросил он.
«Конечно!- отозвалась она. – А как у тебя на работе?»
«Тоже хорошо. Ну, что будешь пить?»
Пока они танцевали, им поставили холодные закуски и вино с фруктами. Всё же что-то произошло…- думал он, подводя её к столу.
Сегодня она пила много, неумеренно много… И так же много смеялась, запрокидывая голову назад и обнажая в смехе влажные белые зубы.
«Это не у тебя мобильный звонит?»- вдруг насторожилась она и полезла к себе в сумочку.
«Нет, у меня другой звук. И у тебя тоже. Да и вообще – ничего не звонит!»- внезапно раздражился он.
«Нет, звонит!- упорствовала она.- Слышишь: вот опять звонит!»
Он прислушался... Ничего не звонило.
«Всё, едем,- решил он, когда официант унёс вторую бутылку.- Счёт, пожалуйста!»
«А где жила твоя бабушка?»- с трудом выговаривая слова, она оперлась на его плечо и руку. Машину одной левой вести было неудобно, но ему всё же удалось вывернуть со стоянки и выехать на улицу.
«Не помню,- ответил он.- Я тогда был маленький».
«Ж-жаль…- пьяно мотнула головой Илла.- А я так хотела посмотреть на домик твоей бабушки!»
«Ты много выпила сегодня»,- примирительно сказал он и погладил её тёплое колено.
«Ерунда!»- заявила она и, прижавшись щекой к его плечу, затихла.
Они выехали за город. Машину, несмотря на хорошие рессоры, подбросило на выбоине. Илла встрепенулась и прижалась к нему сильнее, мешая вести машину.
«Ты тормоши меня!- пробормотала она.- Я не хочу заснуть… Я вообще не хочу спать… Ты был прав…не нужно было так много пить…»
Когда он подъехал к дому, она спала. Он перенёс её вместе с сумочкой в спальню и там осторожно раздел. Потом разделся сам и лёг рядом...
Ступни у Иллы были холодные. Он обвил их ногами, стараясь согреть…
Почему они снова стали чужими?- думал он. Почему?..

Кутаясь в покрывало, она стояла у окна и смотрела на сизое утро сквозь мутное, с высохшими подтёками стекло. На его движение она обернулась – и отвернулась вновь.
Забыв про наготу, он отшвырнул одеяло и подошёл к ней. «Не плачь, не надо!»- он обнял её со спины, но от этого стало ещё хуже. Теперь её плечи сотрясали беззвучные рыдания. Он тихо гладил её спутанные со сна волосы и целовал в тёплое темя, в светлый островок между прядками.
Неожиданно резко и близко раздался звук телефона. Он не сразу понял, что это не коммунальный аппарат: тот стоял далеко в коридоре, и звонок у него был не такой отрывистый. Продолжая всхлипывать, она отстранилась и, промакнув тыльной стороной ладоней глаза, подошла к брошенной у дверей сумочке и открыла её. Звонок стал ещё громче и резче.
«Да?..- спросила она, отворачиваясь и прикрывая трубку.- Я потом объясню… Подожди, не вешай! Как…как они?»
Даже он слышал, как мембрана завибрировала от коротких гудков. Илла сползла по стенке на грязный пол и, уронив лицо в покрывало, обвила руками колени. Он взял у неё телефон, уже замолчавший, и надавил на красную клавишу. По дисплею побежали буквы и цифры, телефон пискнул и отключился. Кладя его обратно, он успел заметить в сумочке пудреницу и ключи на брелоке.
Он поднял её на руки – покрывало соскользнуло вниз – и опять отнёс на постель. Но то, что ночью не обращало на себя внимания, сейчас вызывало отвращение даже у него. И когда её передернуло, и она инстинктивно отбросила от себя край серого, почти сиреневого пододеяльника, он вдруг осознал всю убогость и ненастоящесть происходящего. Наверное, это отразилось на его лице. Она мягко взяла его за руку и, встав, потянула за собой.
«Покажи мне свои работы!»
Он машинально отметил, что она говорит «работы», а не «картины».
«Ну, чего ты?.. Это же твои, правда?» - и она показала на холсты, развешанные ещё для соседской девочки, и на засохшие кисти, пучком торчавшие из обрезанной пластиковой банки.
Он подчинился, и они приблизились к холстам. Уже почти рассвело, и краски и контуры были хорошо различимы.
Рука Иллы вдруг сжала его пальцы:
«Это – я?..»
Она, не выпуская его руку, молча прошла вдоль одного ряда, потом повернулась к другой стене, и он увидел её широко распахнутые глаза. Слёз не было. Лучше бы они были,- подумал он, прижимая её к себе и шепча на ухо что-то ласковое.
«У тебя есть выпить?»- спросила она. Её всё ещё трясло, а глаза лихорадочно блестели. Он подумал, что ей холодно и она хочет согреться.
«Чай? Сейчас вскипячу».
«Дурачок!- она засмеялась.- Водка, коньяк…что-нибудь покрепче!»
«Нет…- растерялся он.- Но я сейчас достану!»
Он натянул брюки и рубашку и выскочил в коридор.
Первую дверь он пропустил. За второй жила одинокая сухая старуха. До этого он ни у кого не просил взаймы, и потому не имел никакой кредитной истории – ни хорошей, ни плохой. Старуха секунду или чуть больше колебалась, но потом отрицательно покачала головой и без слов захлопнула дверь. За третьей дверью ему не ответили вообще, зато за четвёртой, около кухни, жил отставной инвалид, который несказанно обрадовался тому, что ему не придётся ковылять на улицу.
Перед тем, как войти, он постучал и, чуть выждав, вошёл. Илла, полуодетая, стояла у окна и курила.
«Я мигом! - запыхавшись, предупредил он.- Буквально вниз и обратно».
«Возьми и еды какой-нибудь,- кивнула она.- У тебя деньги есть?»
«Теперь есть,- ответил он и, смутившись, поправился:- Конечно, есть!»
Лифт был занят, и он побежал, прыгая через две ступеньки.
Ассортимент ближайшего киоска был рассчитан на вкусы и кошелёк жителей окрестных домов, а из еды были только орешки да шоколадные батончики. Поскальзываясь на мокром снегу, он поспешил в магазин через квартал. Там он взял две бутылки самой дорогой водки, рыбной и мясной нарезки, салатов и банку маслин. Дорога обратно заняла чуть больше времени: бутылки и стеклянные банки угрожающе звякали всякий раз, когда он прибавлял ходу и балансировал, стараясь удержать равновесие.
Кнопка вызова лифта опять горела. Он прождал с минуту, но лифт не приезжал и не освобождался. Перехватив пакеты поудобнее, он побежал наверх пешком – сначала через ступеньку, а потом делая передышки на каждом пролёте.
«Придётся тебе меня в компанию брать!- встретил его в коридоре инвалид.- Дамочка-то твоя ушла! Уехала – и двух минут не прошло…»
Бросив пакеты на пол и оттолкнув с дороги старика, он кинулся в комнату. Рама не поддавалась. Он вскочил на подоконник и рванул форточку на себя.
- Илла!
Она быстрым шагом пересекала двор и была уже у самой арки. С седьмого этажа он не мог разглядеть выражение её лица, но по её фигуре, остановившейся – словно споткнувшейся, и, как от удара, съёжившейся, он вдруг с болью и с изумлением почувствовал: она его боится… И тут же она отвернулась и исчезла в арке.
Как оглушённый, он стоял несколько секунд… Потом неловко спрыгнул, ушибив ногу о батарею, и с одной мыслью – догнать и объяснить! – прихрамывая, выбежал из комнаты, мимо матюгов и причитаний инвалида.
Едва только выйдя из-под арки, он понял, что опоздал: улица в обе стороны была почти пуста. Справа, вплоть до входа в метро, венчавшегося красной буквой М, не было никого, похожего на Иллу…
Он ощутил внутри страшную усталость и тяжесть: как будто у него вырезали три четверти лёгкого, а оставшуюся четверть забили угольной крошкой, цементной пылью и выхлопами улиц… И всё же он нашёл в себе силы дотащиться до метро и даже, купив на остаток мелочи билет, спуститься вниз. Но чуда не произошло: Иллы не было...
Инвалид, возмущённый такой бездарной тратой денег, долго не мог ответить на его вопрос. «Это ж в киоске двадцать шесть бутылок можно купить!»- не унимался он. И только, когда он сказал, что угощает и деньги все вернёт сполна, тот успокоился и сообщил, что Илла перед уходом спросила номер телефона в коридоре.
«И всё?»- не поверил он.
«А чего ещё?- не понял тот.- Ну, ладно..ты угощаешь или нет?»
Он оставил старика одного и исследовал комнату. Напрасно…от неё ничего не осталось, никаких следов!.. Скользя по стене спиной, как давеча она, он опустился на пол и так же поджал ноги. Он вдруг почувствовал себя одиноким и беззащитным, заигравшимся, как в детстве, в прятки и забредшим в неизвестное место с мерзким снегом-дождём, с каменными холодными домами и мёртвыми дворами-колодцами, с выломанными дверными косяками и с незнакомыми серыми лицами – и внезапно, во время очередного схорона от невидимого преследователя-водилы, осознавшим, что никого рядом нет, что это – не игра, а на самом деле.
Пришёл инвалид, уже снявший пробу и подобревший. Глядя на его беззвучно открывающиеся лиловые губы, он без закуски выпил целый стакан, потом ещё один… Когда вторая бутылка подходила к концу, к ним присоединилась мать Ани-Яны и сухощавая старуха. Старуха принесла трёхлитровую банку коричневого самогона, а мать девочки - отбитую кастрюлю с солёными огурцами.
Он механически пил и хрустел огурцами вместе со всеми – до тумана в голове, до палубного качания под ногами. И лишь когда в комнате появилась Аня (или Яна?) и сказала, что его зовут к телефону, он тотчас протрезвел и понял, зачем он сидел среди этих ненастоящих людей, а не вышел отсюда через окно.
«Алло, это я»,- услышал он отдалённый женский голос.
«Кто?»- хрипло переспросил он. Голос казался знакомым, но это была не Илла.
«Приноси работы,- собеседница его не слышала,- сегодня купили сразу две. И хотят ещё в этом же духе. Сможешь сегодня?»
«Какие работы?..»- повторил он, понимая только одно: это не Илла.
«Ты что, пьян? Это Алла, Алла из галереи! Я говорю: приноси свои картины, есть спрос!»
«А, картины…»
Он положил трубку на рычаги, но телефон вновь зазвонил.
«Да?.. Нет, сегодня не могу. Может быть, завтра… Нет, деньги нужны. Но сегодня не могу».
И он снова нажал отбой.
«Хотите поспать?»
Он обернулся, не понимая вопроса.
«Вам нужно поспать,»- повторила Аня-Яна.
«Нужно»,- неожиданно легко согласился он.
«Так идите к нам,- сказала Аня-Яна.- У нас лишняя кушетка есть. Я занавески задерну, и мама вас не увидит. Вы ведь не храпите?»
«Да нет»,- улыбнулся он и проследовал за девочкой, ловя ногами ускользающий пол.
«Ну, вот…теперь засыпайте,- удовлетворённо заключила она, когда он, не раздеваясь, лёг поверх застиранного голубого покрывала.- А я вам сказку расскажу, чтоб быстрее заснули. Мне мама раньше всегда так рассказывала…»
Веки сами сомкнулись, едва он коснулся головой постели… Он ещё слышал, как Елену Прекрасную унёс злой вихрь и как Иван-царевич отправился на её поиски, но что было дальше – для него осталось загадкой.

«Илла!»- сказал он и вынырнул на поверхность. Сердце колотилось, простыня была жаркая и мокрая… Но Илла лежала рядом. Её глаза были закрыты, из-под сомкнутых ресниц медленно выкатывались слёзы и терялись в подушке. Она что-то шептала, но он ничего не мог разобрать…
От прикосновения его руки она вздрогнула и села на кровати.
«Ты?..»-произнесла она и посмотрела кругом…
Вместо ответа он погладил её по голому плечу, по тёплой золотистой коже с розовыми следами от складок простыни.
«Тебе приснился сон?»
Она бросила на него настороженный взгляд.
«Мне тоже,- сказал он.- И сдаётся мне, что тот же самый».
Он вздрогнула, как давеча со сна, и, отвернувшись, встала с кровати.
«Мне нужно в душ».
Он проводил её глазами и тоже встал. Ему не понравилась её реплика… Раньше она не объясняла, куда идёт.
Вышла она только через полчаса. По её лицу, по её походке он почувствовал, что она что-то решила.
«Подожди,- придержал он её за локоть.- Нам нужно, наконец, поговорить».
«О чём?»
Она так и не остановилась, даже не сбавила шаг, - и он вынужден был проследовать за Иллой в спальню.
«То, что произошло…»
«А что особенного произошло?- вскинула она брови.- Я немножко перебрала, ты, я уверена, тоже. В результате мы оба неважно спали. Вот и всё!»
Он поморщился… Ему было неприятна её ложь.
«Я не о том. И ты прекрасно знаешь, что во сне…»
«Во сне?..- рассмеялась она.- Ну-ну, продолжай!»
«То есть не во сне,- поправился он.- Ну, в общем,  т а м …»
«Т а м?- насмешливо переспросила она.- Ах, как интересно!»
«Да! Да! Там!- раздражаясь её лжи, крикнул он.- Ты отлично знаешь, что мы  т а м встретились!»
«Так, всё!- в голосе Иллы пропал сарказм и зазвенел металл.- Хватит! Я не желаю больше слышать про твоё  т а м! Я – ЗДЕСЬ! Запомни это и не морочь мне голову!»
Он замер… Илла кричала на него так впервые, если не считать того дня, когда он её почти насильно вытащил из квартиры.
«И может быть, ты соизволишь выйти, пока я одеваюсь?- уже более спокойно добавила она и бросила ему вдогонку:- А тебе я бы посоветовала принять душ и побриться!»
В растерянности он вышел из спальни и спустился вниз… И только, когда  на лестнице послышались шаги Иллы, он сбросил с себя оцепенение и в десять секунд завершил то, что билось в голове всё это время. После этого, посторонившись и пропустив спускавшуюся в столовую Иллу, поднялся в ванную, где долго брился и стоял под тёплыми струями, размышляя о том, как поведёт себя она и как реагировать ему…
Они молча съели приготовленный Иллой завтрак. Он глотал, не чувствуя вкуса пищи, сконцентрированный на одном: вот сейчас, когда она будет разливать чай…
Но Илла его опередила.
«Значит,- произнесла она, направляя свежезаваренный золотистый поток из чайника в свою чашку,- сегодня я под домашним арестом?»
«Я тоже»,- заметил он.
«Но при этом ключи от входной двери и от машины у тебя, а не у меня,- парировала она.- А кстати… позволь поинтересоваться: как долго ты будешь меня сторожить? И какова цель нашего здесь сидения?»
«Я хочу выяснить, что происходит. Прямо здесь и сейчас!»
Он перегнулся через стол и взял её за руку, чувствуя, как внутри, в области сердца, разгорается огонь.
«Пойми: нам обоим необходимо в этом разобраться. Я знаю, я видел  т а м, как ты испугалась, когда увидела меня. И я тоже боюсь…потерять тебя, как  т а м».
«Пусти!- она вырвала руку и, вскочив, отбежала от стола.- Я ни черта не понимаю, что ты говоришь! Но даже если бы понимала: неужели тебе так нужно всё разложить по полочкам? Неужели нельзя просто жить и наслаждаться тем, что тебе дано?!»
Он отрицательно покачал головой и тоже встал, сознавая, что зря, зря!..- но остановиться уже не мог.
«Я так и делал… Но теперь вижу: то, что дано, может быть взято обратно. И я никак не могу на это повлиять! Раньше я знал, что всё, во всяком случае – здесь, - он окинул взглядом столовую и заснеженные холмы с перелесками за окном, - зависит от моей воли, желания, от моих денег, наконец! Но сейчас я понимаю: это не так».
Он быстро – она не успела опомниться – шагнул к ней и, сжав ладонями её виски, вплотную приблизил лицо к лицу Иллы. Инстинктивно она отпрянула назад, но там была стена.
«Это не так!..- повторил он, глядя по очереди в её замершие, расширенные от ужаса зрачки.- Ты сейчас боишься меня, потому что ты не знаешь, что я сделаю через минуту. Вот так и я боюсь того, что мне не подвластно. Теперь ты это, надеюсь, поняла…»
Он отпустил её виски. В то же мгновение она оттолкнула его и, опрокинув по дороге стул, бросилась в спальню наверх.
Он приоткрыл створку окна и, нагнувшись, выдернул телефонный провод из розетки. В спальне, помимо стационарного телефона, оставалась ещё его трубка, но он вспомнил, что связь устанавливалась, только если отойти от дома метров на двадцать.
В баре ещё оставалась бутылка коньяка. Он выпил одну за другой две рюмки… Возбуждение прошло. Теперь он даже подумывал, не слишком ли круто обошёлся? С другой стороны, встряска была ей необходима. Даже тогда, в их первую встречу, когда она трепыхалась, он чувствовал, что она именно трепыхается, как рыба на крючке, и эта игра с известным исходом заводила его и дарила ощущение настоящей жизни. Но сегодня у него впервые появилось другое ощущение: ситуация выходит из-под контроля…
Он потянулся за третьей порцией, но остановился. Коньяк хорошо расслаблял, а сегодня, напротив, нужно было быть начеку. Часы показывали, что минуло уже сорок минут, как Илла убежала наверх. Теперь она остыла, подумал он, и с ней можно говорить.
Он взял два бокала и бутылку розового вина – Илла его любила – и направился к лестнице. Наверху послышались звуки… Передвигает кресло, понял он и нахмурился. Кажется, всё опять шло не так, как он хотел… На двери в спальню замка не было, но если Илла забаррикадируется, никакого разговора не получится, - и, тяжело дыша, он начал подъём. Бокалы при каждом его шаге позвякивали, и это его ужасно раздражало. Но он постарался подавить это раздражение в себе, потому что был поглощён координацией движений своих ног, вдруг – после коньяка – ставших немножко чужими и, как Илла, слегка непослушными. Поэтому, когда наверху послышался шум, уже более отчётливый, чем раньше, он не сразу оторвал взгляд от ступенек. А когда, наконец, поднял голову, что-либо делать было уже поздно…
Кресло сбило его с ног. Так и не выпустив из рук вино и бокалы, он опрокинулся навзничь и, падая вниз, ещё успел заметить лицо Иллы под самым потолком, бледное и искажённое гримасой крика, безмолвно вырывавшегося изо рта.

Очень болела голова… Он никогда не пил такого пойла, как накануне.
За отогнутой занавеской было уже светло. Девочки он не увидел, наверное, она убежала в школу. Мать девочки спала под ворохом скомканного одеяла. В воздухе стоял запах сивухи, может быть, это даже пахло от него.
В его комнате была разруха. Он с отвращением посмотрел на пустые бутылки и стаканы, на банку с зелёными и склизкими, как утопленники, огурцами. Но, превозмогая это чувство, подошёл ближе и, отыскав свой стакан, слил в него остатки самогона.
Не полегчало… Даже стало хуже. Живот и желудок рвало и выворачивало, но эта боль заглушала ту, другую, и была ему в благость.
Он упал на кровать – на ней уже ночью кто-то повалялся – и, подтянув колени к подбородку, затих…

Всё перед глазами плыло и переливалось цветами радуги… Его тело куда-то волокли, каждый удар сердца больно отдавался в затылке.

«Эй!»- кто-то потряс его за плечо. Он повернулся. Сверху нависало одутловатое, в щетине лицо.
«Ты когда деньги отдашь?»- спросил инвалид.
«Деньги?..»- не понял он.
«Деньги! Деньги!»- передразнил инвалид.
«Сегодня отдам… Вечером».
«Гляди: не сбреши!»- погрозил тот и ушёл, стуча башмаками.
Вечером, -пробормотал он про себя, не представляя, откуда возьмётся столько денег, - и, отвернувшись к стене, сразу забыл о деньгах, как о недоразумении...

Рядом что-то пикнуло несколько раз. Набирают телефон, слабо подумал он и попытался открыть глаза и повернуть голову в ту сторону. Но, едва он сделал движение, череп разорвало изнутри от боли и яркой вспышки, которая тут же погасла…

Он  пошевелился, но не встал. Звонки раздавались с раздражающей периодичностью… На девятом или десятом звонке, шаркая ногами, в коридор вышла старуха и проскрипела: «Алло?..» Шаги зашаркали снова, и, толкнув дверь, старуха бросила: «Тебя!»
Это была Алла.
«Да, да… хорошо,- безразлично соглашался он.- Ладно. Да… Да, точно буду».
Он вставил холсты один в другой и связал их шнурком от порванного ботинка. Шнурок был грязный, но другого не нашлось.
Только выйдя на улицу, он почувствовал, как хочет есть. От вчерашних денег оставалось двадцать рублей. Он купил на лотке два бублика с маком и тут же проглотил.
«Беру всё,- сказала Алла.- Платить теперь буду двойную цену. Больше ничего нет?»
«Дома».
«Завтра принесёшь,- распорядилась она.- Садись, чего стоишь! Сейчас мы по чашечке кофе…»
Он опустился на стул, равнодушно глядя, как она вкатывает в кабинет столик с кофейником и вазой с печеньем.
«Ты где-нибудь выставлялся?»
Он молча помотал головой. Кофе был крепкий и вкусный. Он уже давно не пил такой, а может быть не пил вообще.
Алла ещё минут десять пыталась его разговорить, но он отвечал так же односложно или просто кивал.
«Фу, да ты словно неживой!- отступила она, поморщившись.- Или болеешь?»
Он неопределённо пожал плечами:
«Не знаю… Может быть».
«Эй, подожди!- окликнула она его у двери.- Деньги забыл».
Он вернулся и взял со столика деньги
«Не забудь, завтра жду. И пиши побольше! Надо пользоваться, пока есть спрос».
Впервые у него оказалось столько денег. Он зашёл в детский магазин и купил самую большую куклу. Девушка недоверчиво посмотрела на него, скользнув взглядом по одежде… но куклу всё же принесла. И, лишь когда он расплатился, она, протягивая ему покупку, наконец, улыбнулась.
Аня-Яна была дома.
«Это тебе, подарок»,- сказал он.
«Мне? Зачем?..»
Она держала в руках куклу, не зная, что с ней делать…
«Просто подарок»,- повторил он и ушёл к себе. У метро он взял бутылку водки и сейчас, распаковав горлышко, сел у стола… Водка оказалась хорошей. Он почувствовал, как по телу растекаются теплота и даже хрипы в груди как будто смягчились…
В дверь поскребли.
«Заходи!»- крикнул он через плечо, уже зная, кто это.
Девочка обошла вокруг стола и встала перед ним:
«Спасибо. У меня никогда такой не было».
«На здоровье»,- ответил он, всё ещё смакуя мягкий спиртовой вкус и тепло в мышцах и в животе.
«Вы ждёте её?»- спросила девочка, указывая глазами на неоконченную работу, ещё распятую на подрамнике. Он проследил её взгляд и кивнул:
«Да, её… А ты её видела?»- спохватился он.
«Да, один раз. Вчера».
«Я тоже…один раз».
«И где она сейчас?»
«Не знаю… Ушла».
«Почему? Вы её обидели?»
«Да нет… Просто ушла. Но я её найду»,- пообещал он. Налил второй стакан и выпил половину.
«А может быть, она не хочет быть с вами, поэтому и ушла?»- девочка приблизилась к холсту и тронула ногтем уже высохший мазок.
«Может быть…»- согласился он.
«Тогда зачем вам её искать?»
Скрывая раздражение её простотой и наивностью, он выпил вторую половину. Хотелось закусить, но он ничего не купил. На столе валялся лишь зачерствевший кусок вчерашнего хлеба. Он с удовольствием понюхал его, а после разгрыз и разжевал.
«Ты ещё мала и не знаешь, - наконец, сказал он, не глядя на девочку.- Бывают случаи, когда человек говорит «нет», а на самом деле думает: «да». Или когда говорит «не хочу», а на самом деле только этого и хочет, но боится. Ясно?»
«Ясно…- ответила девочка, но по её голосу было слышно, что она не понимает.- А кого боится?»
«Не кого, а чего,- ответил он.- Ну, всё, хватит...иди к себе! Сейчас я допью и буду спать».
«Так ещё день!»- воскликнула она.
«А ты знаешь, чем отличаются настоящие художники от всех остальных, нет?.. Настоящие художники пишут ночью, а днём отсыпаются. К тому же я, кажется, болею. У вас нет перца? Я бы его насыпал в водку и выпил: очень помогает».
Через минуту девочка вернулась с молотым перцем в ржавой жестянке.
«Вот за это спасибо! А сейчас – иди. Завтра я поправлюсь и напишу твой портрет. Ты хочешь?»
Аня-Яна подскочила на месте, глаза её от счастья заблестели.
«Ну, а теперь всё…иди!»- и, когда за ней закрылась дверь, проглотил остатки, перемешанные с перцем, и, обливаясь потом, рухнул на кровать, едва найдя силы выпростать из-под себя одеяло и накрыться им…

От бороды доктора пахло дешёвым табаком.
«Как вы себя чувствуете?»
«Ничего… Только затылок ломит. А как вы сюда попали?»
Доктор убрал стетоскоп в чемоданчик.
«Позвонила дама, не представилась – видимо, очень была взволнована. Когда мы вошли, дамы нет, дверь отперта, вы на ковре, под головой подушка… Вот так мы здесь.»
«Ясно, спасибо… Сколько я вам должен?»
Доктор назвал сумму, и он, попросив принести бумажник, отсчитал требуемое.
«Что вы будете брать с собой? Скажите сестре, где что лежит, и она соберёт».
«Что? Вы хотите забрать меня с собой?!- он даже привстал на локте.- Но вы же сказали: всё нормально».
«Э, нет,- погрозил прокуренным пальцем гость.-  Я сказал: видимых изменений не наблюдается. Но это не означает, что у вас не может быть каких-нибудь трещин или, например, сотрясения мозга».
«Я никуда не поеду!»- заявил он и в подтверждение слов лёг обратно.
Доктор засмеялся:
«Ну, что же вы, голубчик, в позу встали? Не хотите – как хотите. Здоровье ваше, а не моё. Вот моя визитка, звоните, если будут проблемы. Всего доброго!»
Он встал на ноги и, накинув на плечи дублёнку, вышел за ворота проводить гостей.
«Подождите!»
«Что? – доктор опустил стекло.- Никак передумали?»
«Да,- хмуро ответил он, глядя на следы «Ягуара» на свежевыпавшем снегу.- Отвезите меня в город. В квартире мне будет удобнее, чем здесь».
«Да, пожалуй…- согласился тот, тоже отметившись взглядом на гаражных отмостках.- Только прошу: побыстрее».
Через две минуты он, переодевшись, уже сидел в машине.
Его довезли до самого дома.
В квартире было без изменений. Вещи Иллы, которые оставались здесь с осени, находились на месте.
Он опять спустился на улицу и поймал такси.
На этот раз консьержка была на месте. Он назвал номер квартиры.
«Её нет»,- кратко ответила та, тряся седыми буклями.
Он вынул из бумажника ассигнацию и положил перед ней. Та поспешно спрятала деньги под кофту и рассказала, что девица отсутствовала несколько месяцев и появилась только сегодня перед обедом, но сразу же ушла и больше не приходила.
Он оставил консьержке номер своего мобильного и ещё одну ассигнацию.
«Синяя дверь» не изменилась. Заняв свободный столик в углу, он вытянул ноги и закурил… Пока на кухне готовился заказ, он вытянул так одну за другой две рюмки коньяка и пару сигарет. При этом он незаметно озирался кругом, надеясь увидеть какое-нибудь знакомое лицо. Но прежнего сутенёра не было видно, его место занял другой. Он подошёл незаметно сбоку и предложил свои услуги.
«Илла здесь?»
Сутенёр Иллу не знал, но кивком позвал кого-то из-за спины.
«Красавицы, да?»
Он мельком оглядел смуглые лица двух девушек, покачивающих бёдрами, и отрицательно покачал головой. Сутенёр пожал плечами, девушки хмыкнули и вернулись к барной стойке.
Принесли заказ. Он был голоден и жадно съел всё, что было.
Телефон зазвонил, когда он вытирал губы.
«Она пришла,- заговорщически сказала консьержка.- Три минуты назад поднялась наверх. Одна».
Он оставил на столе деньги и, поднявшись, сделал несколько шагов к выходу, но вдруг повернул к бару.
«Коньяк?»- спросил бармен.
Он кивнул…горло вдруг пересохло. Бармен пододвинул ему рюмку, и он махом выпил.
«Дорогой коньяк так не пьют,- заметил бармен.- Это годится для водки. Не желаете?»
Он снова кивнул и с нетерпением стал смотреть, как бармен отвинчивает пробку, смотрит рюмку на свет и медленно, смакуя каждое движение, наливает… Жестом он показал, что надо быстрее.
«Прошу»,- произнёс бармен.
Он бросил на стойку деньги и, чувствуя себя намного лучше, направился к двери. Сверху, кривляясь, спускалась пара голубых с серьгами в ушах. Задохнувшись волной дорогого парфюма, он посторонился... А когда повернулся к выходу, увидел Иллу.
Она молча смерила его взглядом и прошла мимо, кивнув пару раз кому-то из знакомых. Что-то сказав бармену, она села за столик, за которым только что сидел он.
«Надеюсь, выпить ты заказала и на меня?»- он сел рядом.
Она кивнула и закурила…
«Спасибо, что не убила».
Она никак не отреагировала.
Официант принёс красного вина ей и коньяку ему.
«Пожалуй, мне хватит»,- решился он и вытащил сигарету.
«Почему же?- сказала она первое слово.- Машину вести тебе сегодня не придётся, во всяком случае – со мной».
«Да и машины нет»,- кивнул он.
«Да и меня тоже», - в тон ему ответила Илла.
Он нахмурился и раздавил в пепельнице только закуренную сигарету.
«В общем так… - она посмотрела ему в глаза.- Забудь про меня и не лезь в мою жизнь. Это мой мир, он создан таким, как я хочу, и я не желаю ничего в нём менять! Ты понял?»
Она встала, давая понять, что разговор окончен.
«Подожди!- он схватил её за руку и попытался усадить на место.- Ты забыла про свой паспорт?»
«Ты мне угрожаешь?- её глаза сузились в насмешке.- Дурак! Ты такой же, как я. Ну, давай звони, зови кого хочешь, давай! Ну?.. Только знай, что ты – фантом, выдумка!»
«О чём ты?- ему стало не по себе.- Что ты говоришь?»
 На них стали уже обращать внимание, он заметил боковым зрением.
«Давай садись и спокойно поговорим!»- он почти силой усадил её на стул.
«Знаешь, где я пропадала вчера и сегодня?- она засмеялась.- В архиве! В том самом, директором которого якобы был твой папа».
«Якобы?- пробормотал он.- Что за чушь…»- и, ещё не зная, что она скажет, замер в тревожном ожидании.
«Так вот, слушай… Директорами архива последние сорок пять лет были только женщины. Это раз. Паспорт с твоим номером был выдан тридцать лет назад – когда ты должен был ещё под стол пешком ходить. И уже больше двадцати по заявлению владельца считается утерянным. Это два. А третье…- она сделала паузу, - По всем документам твоей квартиры не существует вообще!»
«Подожди…- он проглотил спазм.- Это как – не существует?..»
«В твоём доме девять этажей. Девять, а не десять! И квартир тоже только девять. Ты понял?»
Он помотал головой:
«Что…понял?»
«Тебя  не существует, вот что!»
Она выпила его коньяк.
«А теперь – иди отсюда и больше не возвращайся. Живи на своём десятом этаже!»
И она засмеялась, запрокинув голову и став похожей на ту Иллу, которую он встретил прошлым летом в этом кабаке и которая пила пиво и так же хохотала вместе с подругами и которая свела его с ума.
«Ты всё придумала!..- прошептал он.- Признайся, что ты всё придумала!»
«Ну уж дудки!- сквозь смех проговорила она.- Это – чистая правда, чистейшая! Ты такой же призрак и выдумка, как я!»
«Выдумка, говоришь?..»
Он привстал и рванул её к себе.
«А если эта выдумка сейчас возьмёт тебя в охапку и отвезёт с собой, что ты на это скажешь?»
Она вскрикнула, пробуя вырваться:
«Пусти, ты делаешь мне больно!»
«А если это выдумка, почему тебе больно, а?- он стиснул её ещё сильнее.- И почему руки мои крепки, ответь? Ну?..»
«Эй, красавчик!- кривя от боли губы, крикнула Илла ближнему из вышибал, уже смотревшему на них.- Ты помнишь меня?»
«Молчи, сука!»- он тряхнул её и поволок к выходу.
Тяжёлая ладонь опустилась на его плечо сзади и развернула на сто восемьдесят градусов.
«Вышвырните его отсюда, вышвырните!»- зашлась в истерике Илла, тряся ушибленной рукой.
Он ударил того, что схватил его. Удар получился слабый, тот легко перехватил руку и вывернул назад так, что захрустели суставы.
«Всё, достаточно! Больше не надо!»
Нога второго вышибалы врезала ему в пах. От боли он согнулся и почти упал, повиснув на вывернутой руке. И тут же первый вышибала коротко двинул коленом вверх. Свет в глазах померк… на мгновение он потерял сознание, пытаясь поймать воздух…
«Я же говорила: всё! всё! больше не надо!» - кричал кто-то далеко.
Его отволокли – ноги больно стучали по ступенькам - и бросили на асфальт.
«Вот деньги и адрес,- говорил тот же голос.- Ключи у него в кармане. Отвезите и поднимите наверх».
«Хорошо»,- ответил другой.
Его подхватили снова. От резкой боли, вспыхнувшей в промежности, он ослеп и оглох окончательно…

В дверь осторожно постучали. «Да!»- крикнул он и сунул руку в карман.
«Вы что-то потеряли?»- спросила девочка, увидев развороченную кровать, сдвинутую на середину комнаты.
«Нет, просто прибираюсь…»- рассеянно ответил он.
Она недоверчиво посмотрела на его приборку, но ничего не сказала.
«Портрет?..»- вспомнил он, наконец.
«Ага!- кивнула она.- А вы уже выздоровели?»
«Пока не знаю…- пожал он плечами.- Сейчас я чего-нибудь перекушу - и приступим».
Он  вдруг вспомнил, что у него ничего нет.
« Ты не сходишь в магазин?»
«Схожу,- согласилась она с готовностью.- А что купить?»
«Ну что?..- он задумался. – Купи хлеба, яйца, макароны, колбасу. Ты сама-то что любишь?»
«Яблоки,- покраснела девочка.- И шоколад…»
«Вот, и яблоки с шоколадом купи»,- и он отдал ей деньги.
«Так много!..- она удивилась.- Вы что – картины продали?»
«Да, нашёлся какой-то сумасшедший…»
Когда за ней закрылась дверь, он вынул из кармана найденную под кроватью расчёску и только сейчас как следует рассмотрел её черепашью расцветку и гладкий, заострённый, как шило, наконечник... В частых зубчиках обнаружился запутавшийся длинный русый волос. Он осторожно снял его и положил в карман рубашки.
«Чтой-то к тебе раззвонились,- сказал инвалид, заглянув в ванную, где он пытался бриться тупым лезвием.- Никак опять к деньгам?»
Роняя на ходу клочья пены, он прошёл к телефону.
«Ты знаешь,- сказала Алла после приветствия,- всё, что ты принёс, опять улетело. Я просто глазам своим не верю!»
«Действительно странно,- равнодушно согласился он.- Хорошо, я приду сегодня, если нужно. Закончу одно дело и приду».
Он вернулся в ванную и продолжил бриться. И вот там, скобля щетину затупившейся сталью, он ощутил почти позабытое чувство. То, что нашлись люди, готовые платить за его картины, вызывало недоумение, граничащее с восторгом. «Надо же!..- сказал он, ухмыляясь в треснутое зеркало, и повторил: - Надо же…»
Когда он вышел, из кухни доносился запах варёных макарон.
«А я салат сделала!»- похвасталась девочка, показывая на порезанные огурцы и помидоры с зеленью.
Он кивнул, в очередной раз безуспешно пытаясь разгадать маршрут Иллы. Как она оказалась в его районе? Неужели живёт где-то рядом?..- думал он.
Заметив, что Аня-Яна надула губы, он цокнул языком и похвалил её кулинарные способности. Она расцвела и весь завтрак, пока, подстёгиваемый аппетитом, изнутри рвавшим желудок, он торопливо подхватывал алюминиевой вилкой макароны, щебетала о чём-то своём…
Он усадил её на стул так, чтобы свет от окна ровно ложился на лицо. «А шевелиться можно?»- спросила она, едва сев. «Можно»,- разрешил он и натянул холст…
Он рассказывал ей о том, как смешивать краски, чтобы добиться нужного эффекта, как грунтовать холст и почему сначала делают наброски и только потом пишут сам портрет. Она послушно сидела, почти не шевелясь, лишь болтала ногами да иногда трогала нос украдкой.
«На сегодня достаточно,- наконец, сказал он.- Смотреть пока не рекомендую, но если очень хочется…»
«Хочется!»- захлопала она в ладоши.
Он повернул холст лицом к девочке.
«Да-а…- разочарованно протянула она.- И вправду – лучше не смотреть!»
Он улыбнулся и развернул холст обратно к стене.
«Ты – самая красивая. И завтра, когда мы закончим портрет, ты в этом убедишься».
«Завтра?..»- переспросила девочка.
 «Ну…может быть, сегодня вечером»,-согласился он.
С толстой связкой картин, обёрнутых газетой, он медленно дошёл до метро. Прохожих сегодня встречалось меньше, чем обычно, и потому он мог хорошо рассмотреть их лица.
Выбрав сухое место на автобусной остановке, шагах в тридцати от метро, он положил холсты на асфальт и сел на скамью вполоборота. Отсюда было видно вход и выход. Если она жила где-то рядом, то обязательно должна была пройти мимо.
От напряжения и от автомобильных выхлопов глаза вскоре заслезились. Он протёр их тыльной стороной ладони и на мгновение отвлёкся, услушав, как старуха в застиранном салопе жалуется другой, что нет автобусов. «Так воскресенье!»- ответила ей вторая, и они продолжили жаловаться друг другу… И правда, - подумал он. Поднялся и, уже не вглядываясь в лица, встал на эскалатор. И уже позже, в вагоне, высчитывая утренние и вечерние часы, когда люди направляются на работу и с работы и торопливо бегут мимо той остановки, он поверил в то, что два дня назад казалось невозможным: завтра, послезавтра, в крайнем случае – послепослезавтра, он обязательно найдёт Иллу в стоге этого многолюдного мегаполиса. Если она живёт или работает здесь – он её обязательно отыщет!
Алла встретила его как самого дорогого клиента. «Нет-нет!» – категорично заявила она и сама сняла с него куртку.- Вот, садись сюда. Здесь удобнее».
Он опустился на мягкий стул, развёрнутый спиной к полуоткрытой двери в другую комнату, где – он знал – и находилась собственно галерея с выставленными для обозрения картинами.
Алла опять напоила его кофе с ликёром, болтая о каких-то вернисажах и художниках, совершенно ему неизвестных и безразличных. И снова, как и в прошлый раз, ему показалось, что она пытается его разговорить, тянет время…а однажды, остановившись на пейзаже, висевшем на стене напротив, а потом переведя глаза на Аллу, он отметил про себя её заинтересованный, любопытный взгляд, а также паузу, невольную заминку в её болтовне.
Выйдя от неё, он испытывал смешанное чувство удовлетворенности от полученных денег и ощущения того, что интерес Аллы к его персоне и её тщетные попытки разговорить вызваны исключительно тем, что он для неё – источник денег, и опасением, что этот источник перебежит к её конкурентам или пропадёт вообще.
Первым, кого он увидел в коридоре, была Аня-Яна. Непонятно почему, но ему вдруг стало легче…
«Идём!»- приказал он и с ожесточением приступил к работе. На этот раз он молчал, целиком погружённый в процесс. Молчала и девочка, почувствовав всю важность момента.
«Всё, теперь готово!- объявил, наконец, он.- Завтра высохнет, тогда заберёшь к себе».
Не раздеваясь, он лёг на топчан, думая о чём-то своём и водя карандашом по блокноту…
«У неё такая машина, да?»
Он ещё какое-то время продолжал чиркать, пока до него не дошёл смысл вопроса.
«Машина?.. Где ты её видишь?»
Он не спросил – чья машина, а она не пояснила, потому что думали они об одном, то есть – об одной.
«Вот»,- девочка ткнула в двойной V, повторяющийся в его набросках в нескольких вариациях: взятый в круг, в ромб, начертанный угловатым шрифтом, скошенным вправо, модернистским, простым…
Он сел на кровати и сжал руками голову, превратившуюся вдруг в одну большую, горячую и пульсирующую артерию…
«Откуда тебе известно, какая у неё машина? Ну?!»- закричал он, чувствуя, что сейчас его виски разорвёт.
«Я…- девочка испугалась.- Она у двери уронила сумочку, а оттуда ключи… Я их подобрала и отдала ей».
«И что?!»-всё таки  перекрикнул он шум в ушах.
«Она сказала: спасибо…»
«Я не о том!- перебил он.- Почему – машина?»
«Так ключи от машины,- растерянно ответила Аня-Яна, вжимаясь в простенок между шкафом и столом.- А на одном ключе была эта буква. И ещё на брелке…»
Он вытер вспотевшее лицо простынёй… Шум в висках исчез.
«Ты молодец…- хрипло произнёс он.- Теперь я её найду».
Он встал и одел куртку.
«А может…не надо?»
Он застегнул молнию и, поцеловав девочку в чистый лоб, вышел.
Были уже сумерки. С момента, когда он ушёл от Аллы, минуло пять часов. Он шагал по асфальту в проплешинах соли, стоял всю дорогу в вагоне у самой двери, потом бежал по эскалатору вверх…- и всё это время прокручивал две последние встречи. Он вспоминал: дверь, звонок, у офиса два «Фольксвагена»: жёлтый и зелёный… жёлтый – Аллы – он видел раньше, в предыдущие визиты…на кресле сумочка…чья сумочка?.. чья-то очень знакомая сумочка… И дверь за спиной приоткрыта и там – он чувствует затылком – кто-то дышит…а может быть: смотрит за ним?.. и этот взгляд Аллы… что он означает?.. только ли это корысть? а может быть – он ей интересен?.. но почему раньше она им не интересовалась? а может быть,  она знает о нём что-то такое…что она знает о нём?
Он остановился… Сейчас за углом будет галерея. И там стоят два «Фольксвагена». Или один…
Он сделал шаг. «Фольксваген» был один. Жёлтый…
На звонок в этот раз открыл мужчина в бабочке, смерил взглядом…
«Авторов принимаем до обеда,- нелюбезно ответил он.- Приходите завтра».
«Мне нужна Алла».
«Всем нужна Алла. Я же сказал: приходите завтра до обеда».
«Скажите, что пришёл…»- и он назвал свой псевдоним, которым подписывал работы.
Мужчина пожал плечами и, оставив его за прикрытой дверью, удалился…
«Ты?»- удивилась Алла.
«Мне нужно поговорить»,- он старался не смотреть ей в глаза.
Алла молчала…
«Ну, заходи»,- сказала, наконец, она, и он понял:  решила, что ему нужны деньги.
«У меня в галерее гости»,- предупредила она, прикрывая двери в зал, где с бокалами в руках действительно прохаживались несколько господ со спутницами.
Он шагнул ей за спину и дважды крутанул ключ, торчавший в замке. Потом вернулся и на её изумлённых глазах проделал то же самое с другой дверью, через которую они вошли.
«Что это значит?..»- прошептала она. Даже через слой штукатурки на её лице было видно, как она напугана…
«Бьюсь об заклад, что мои сегодняшние работы уже ушли. Не так ли?»- вместо ответа сказал он.
«Что?..»- она отступила от него и почти упала в кресло, оказавшееся за спиной.
«Я спрашиваю: где Илла?»
«Илла?.. - подстреленно вскрикнула она.- Какая Илла?»
Есть!- подумал он. Есть! сработало!
Он приблизился к ней вплотную. Она смотрела на него, нависшего сверху, расширенными от ужаса глазами…ярко накрашенные губы дрожали.
«Та, которая покупает мои работы. Та, которая была сегодня и вчера за этой дверью. Та, которая приезжает сюда на зелёном «Фольксвагене». Где она?»
И он тряхнул её за плечи, для начала несильно.
«Она тебе звонила! Вот дура!..»- прошептала Алла. Голос был так слаб, что он едва услышал.
«Где она?!»- он встряхнул её уже сильнее.
«Нет!- Алла вдруг замотала головой.- Она тебе не звонила!»
«Где??»- вне себя от ярости, он ударил её по щеке. Гнев переполнял его, но разум понимал, что кричать нельзя.
Алла глотала воздух как рыба, от возмущения и боли она не могла сказать ни слова… Чёрные зрачки были полны слёз, которые, смывая пудру и тушь, скатывались вниз по щеке серыми дорожками.
«Я закричу!..- наконец, прошептала она.- Я закричу, если ты меня не отпустишь!»
И по её глазам он понял, что она действительно закричит! Не давая ей опомниться, он зажал галеристке рот и чуть придавил горло. Через несколько секунд он ослабил хватку и отстранился. Алла, вся багрово-синяя, согнулась в кашле…На письменном столе лежал скотч. Он отрезал ножницами кусок и, грубо отстранив от лица руки Аллы, налепил ей на рот, измазавшись помадой и намокшей пудрой. Алла замычала и потянулась руками к скотчу… он без труда отодрал её пальцы и примотал к подлокотникам тем же самым скотчем.
Алла была напугана и не сопротивлялась. Когда она кашляла, из правого глаза у неё выпала контактная линза, и теперь она беспомощно моргала, пытаясь сфокусировать взгляд на нём. Он поднял линзу с пола и положил на стол.
«Я не собираюсь причинять тебе вред. Но мне нужно, чтобы ты сказала: где она? кто она? как её найти?.. Если она тебе рассказывала о нас, ты должна понимать, что и ей тоже я не причиню никакого вреда. Она ведь рассказывала тебе?»
Алла медленно кивнула. Кажется, испуг у неё начал проходить.
«Она тебе всё рассказала?»- он сделал ударение на «всё».
Алла кивнула снова…
«Тогда ты понимаешь, что я хочу одного: быть вместе с ней. И  т а м,  и   з д е с ь – только одного!- он приблизил свои глаза к глазам Аллы.- Ты меня понимаешь?»
Она заморгала, пытаясь отодвинуться от него, и снова кивнула.
«Ты ведь скажешь, где она?..»
Алла застыла без движения...только глаза моргали.
«Хорошо…ты мне не доверяешь. Тогда скажи: кто она? Как её  з д е с ь  зовут?.. Это ты мне скажешь?»
Алла опять не ответила.
«Ничего, я и сам догадаюсь!- отмахнулся он.- Она живёт в этом городе, это ясно. У неё есть деньги. Не знаю – много или нет, но она не бедствует. Во всяком случае, у неё не дешёвая машина. И почти новая. Кстати!..»
Он задумался… ему в голову пришло простое объяснение, объясняющее, почему она оказалась на станции метро  в таком гнусном районе.
«Она ехала на машине – может быть, даже из-за города, - озвучил он свои мысли.- И у неё заглохла машина! Она не могла ждать - так? - и  спустилась вниз. Я прав?»
У Аллы дважды дёрнулось веко.
«Прав!..- со смехом сказал он.- На чём мы с тобой остановились? А, да… Итак, у неё есть машина, некоторое положение в обществе, деньги. В общем, всё как у тебя… То есть можно заключить, что вы могли бы быть подругами. Но – возраст! Ты старше её лет на двадцать…- и, видя как Алла выгнула спину и попыталась выпрямиться, поправился: - на пятнадцать, так? Ладно, на такие вопросы женщины не отвечают – верно? Не отвечай и ты!- он оценивающе прищурился: -Значит, вы вряд ли подруги…»
И вдруг он обнаружил то, что не заметил прежде.
«Значит, вы…сёстры!- произнёс он, с каждой секундой находя всё больше и больше сходств.- Да, вы определённо сёстры! Может быть - учитывая вашу разницу в возрасте - у вас разные мать или отец…»
Алла вскинулась, опять пытаясь освободиться, и он опять понял, что попал в точку.
«Вы – сёстры!»- произнёс он снова и только сейчас понял своё открытие. Он вглядывался в каждую черточку её лица и узнавал в ней – Иллу.
Алла беззвучно заплакала… Слёзы текли по лицу и оставляли на дорогом вечернем платье тёмные метки.
Он осторожно отлепил скотч со рта.
«Ты не понимаешь, с чем играешь!- прошептала она сквозь слёзы.- Не разбивай ей жизнь, я прошу тебя!.. У неё ведь муж, дети…»
Теперь вздрогнул он.
«Да: муж и дети!- повторила Алла.- Оставь всё, как есть. Оставь!»
Тяжело дыша, он отошёл к окну…
«Почему же тогда она сама не оставила  т а м  всё, как есть? И почему она не оставила всё, как случилось,  з д е с ь ? Почему она ушла, сбежала?!»
«Вытри мне лицо»,- Алла показала взглядом на платок. Дрожащими от возбуждения руками он вытер…на платке остались серые и чёрные пятна вперемежку со следами помады.
В дверь, через которую они вошли, постучали...
«Алла! Вы скоро?»
Он напрягся…
«Нет, я занята!- неожиданно сильным голосом ответила Алла, даже не глядя в его сторону.- Займитесь гостями сами».
«Что?..»- удивились за дверью.
«Я сказала: я занята,- отчеканила хозяйка галереи.- Ступайте!»
Шаги удалились.
«Развяжите меня! Мне нужно вставить линзу».
Он помедлил…и, разрезав скотч ножом, смотрел, как она, полуотвернувшись, промывает линзу в растворе и пытается водворить её на место. Наконец, ей это удалось.
«Она всё сделала правильно!- отчеканила Алла и повторила с вызовом: - Да-да, правильно!.. Ты – человек, которому нужно всё или ничего. А она…- её глаза затуманились,- она дорожит тем, что есть. Дорожит и любит».
«Дорожит и любит…- повторил он.- Ты хочешь сказать, что это относится и ко мне?»
«Да…»
«Значит, дорожит и любит,- опять произнёс он, но уже с усмешкой. - Поэтому она и покупает картины… Так?»
«Ты помнишь первые две, которые я взяла у тебя год назад?.. Она о тебе ничего не знала, но твои работы – выбрала! Это то, кричала она мне, что я чувствую, это то!»
Алла перевела дух и попросила подать сигарету.
«Если б она что и рассказала, я бы всё равно не поверила. Она всегда была взбалмошная фантазёрка!- она скомкала ещё не закуренную сигарету и, швырнув под ноги, посмотрела на него с уже нескрываемой яростью: - Я и не верила до этого вечера!»
Но он её уже не слушал.
«Поэтому,- продолжил он свою мысль,- она была здесь и смотрела на меня вот из-за этой двери? И вчера, и сегодня… Как трогательно! Действительно, она всех любит и все ей дороги: муж, дети…и я – для души, так сказать. А может быть, муж и дети – для души, а я – наоборот?»
«Что ты говоришь? Заткнись!- резко оборвала его Алла.- Боже, теперь я вижу, как она права… Ты – разрушитель! Ты сам того не ведаешь, не осознаёшь…но ты – разрушитель!»
«Не-ет!..- покачал он головой.- Нет… Я – творец, созидатель. А разрушители – вы!»
Оба замолчали, глядя друг на друга почти с ненавистью… По вспышке в её глазах он понял, что она решилась первой, но опоздал.
«На помощь!»- крикнула Алла и попыталась вскочить из кресла. Мгновение спустя он ударил её в лицо – кажется, задел нос – и она кулем свалилась обратно.
«Ты мне скажешь!- шептал он, зажимая ей рот, а другой рукой отдирая её острые ногти от своего лица.- Ты мне скажешь, где она! Я найду её!.. С тобой или без тебя – я найду её!»
«Алла, что у вас случилось?»- раздались в галерее сразу несколько голосов. И в ту же секунду он громко вскрикнул, потрясая укушенной рукой.
«Помогите!»- закричала Алла и замолотила его по спине.
«С-сука…»- с изумлением прошептал он и всем телом навалился на Аллу, обеими руками отжимая, разворачивая голову галеристки в сторону, к стене, словно пытаясь отвинтить её, как пробку. Ногти царапали лицо, виски, подбирались к глазам… но он почти не чувствовал боли.
В дверь заколотили, потом стали выбивать. Он вдруг понял, что Алла уже не царапает его… Встав с неё, он приподнял за всклокоченные крашенные волосы свесившуюся на плечо голову. С лица, перепачканного его и её кровью, немигающим взглядом на него смотрели неживые  глаза Аллы… Правый опять был без линзы.
Машинально он разжал пальцы и отпрянул. Голова неестественно упала на грудь – как будто едва была пришита к туловищу…
Дубовая дверь в галерею хорошо держала удары. Ошеломлённый случившимся, он инстинктивно приблизился к другой двери, но услышал, что там тоже кто-то есть. Всё вдруг стало на свои места…мозг заработал с холодной отчётливостью.
Он бросился к окну. Рама была двойная, но без решёток. К стеклу были лишь прилеплены датчики сигнализации, включавшейся, вероятно, только на ночь. Он схватил за спинку тяжёлый стул и ударил им по стеклу.
В переулке, куда выходило окно, фонари не горели. Это был район недорогих офисов, вымиравший с наступлением темноты, тем более в выходные. Он пробежал три или четыре квартала и остановился, лишь когда впереди замаячили огни большой улицы...
Лицо горело, но кровь уже перестала течь. Он сунул руку в карман и обнаружил платок Аллы, всё ещё пахший её косметикой. Обмакнул его в лужу и, превозмогая отвращение, соскоблил с лица засохшую кровь… Но даже и сейчас показываться на свету было опасно.
Однако, ему повезло. Такси остановилось почти тотчас же, никто на улице не успел его толком рассмотреть. Он поспешно захлопнул дверь и, закрываясь рукой и платком, махнул: туда!..
У своего метро он попросил свернуть в переулок и там вышел. Таксист, всю дорогу не слышавший от пассажира ни слова и не видевший его лица, даже не пересчитал деньги и дал по газам.
В киоске он попросил бутылку водки, самую маленькую. Продавец, посмотрев на его распухшее лицо, спросил: «Для дезинфекции?» - и, не получив ответа, принёс требуемое.
«Колёса есть?»
Парень заколебался… Он видел его здесь давно и не раз.
«Сколько доз?»- наконец, решился он.
«Три… Нет, лучше пять».
Парень назвал сумму. Он отсчитал.
«Садись на ту скамейку и жди».
Он сел на скамейку…
«Это вам от головы нужно?»- окликнули его со спины.
«Скорее от сердца,»- ответил он десятилетнему подростку и протянул руку.
«И от сердца тоже!»- мальчик положил ему в ладонь спичечный коробок, а сам растворился в подворотне…
В квартиру он вошёл тихо, его никто не услышал, кроме девочки.
«Я знала, что это вы!- выглянула она в коридор.- Ой, вас на улице побили?»
«Пустяки… Твоя мама дома?»- и, получив отрицательный ответ, поманил её за собой.
Пока он собирал остатки со шкафа и из-под кровати, она в ночной рубашке стояла у двери и, сжимаясь от холода, обнимала себя руками за плечи.
«Вот,- сказал он, закончив,- это тебе. Пойдём, я помогу».
«А вам разве не нужно?»
«Не нужно. У тебя есть какое-нибудь место – твоё личное?»
«А, так вам нужно спрятать!»- догадалась девочка.
«Ну да,- согласился он,- что-то вроде того…»
«Тогда вот!»- она подтащила его к коробке из-под телевизора, в которой лежали куклы, пупсы, книжки, кубики…
«Положите вниз, а сверху навалим куклы… Мама не догадается!»
Он вспомнил, что среди работ есть и та, где изображена мать девочки.
«Только давай договоримся: ты не будешь их смотреть, пока не станешь совсем взрослой. Хорошо?»
«Совсем-совсем? Это пока мне не будет восемнадцать?- уточнила девочка, теребя ворот рубашки.- Хорошо, не буду… А мой портрет вы мне дадите? Я его всего только разочек смотрела…»
Он кивнул и принёс последнюю работу.
«Ух ты!.. А я и вправду красивая…»- зачарованно сказала девочка и, сделав шаг, протянула руку.
«Нет, она ещё не высохла,- остановил он девочку.- Лучше пока не трогать».
«А маме показывать можно?Или тоже спрятать в коробку, когда высохнет?»
«Эту – можно. И нужно».
Она потянула его за руку вниз и, когда он нагнулся, поцеловала в щёку.
«Вы меня такой красивой сделали, спасибо!»
«Ты такая и есть. А я просто тебя нарисовал».
Он повернулся к двери, но уже в проёме остановился.
«И если тебе про меня будут говорить что-то плохое – не верь! Обещаешь?»
«Да, обещаю»,- сияя глазами, полными слёз, ответила Аня-Яна…
Забыв, что хотел обработать раны, он сковырнул пробку и за один раз выпил чекушку. Сразу стало жарко… Рванув на себя створки, он свесился головой вниз. Со всех сторон от земли вертикально вверх уходили огни. Голова закружилась… Он засмеялся и, оттолкнувшись от подоконника, упал внутрь комнаты. Всё ещё смеясь над своим страхом, достал коробок и осторожно – руки плохо повиновались – нащупал и вкатил под язык одну за другой все пять таблеток. А затем, не ощущая вкуса, тщательно разжевал и снова засмеялся.
Огни вдруг снова вспыхнули и полетели на него с ужасающей скоростью, гудя и подпрыгивая…

Он едва успел увернуться от них, отпрянув в последнюю секунду в сторону. Автомобиль пронёсся мимо, обдав горячей копотью и душераздирающими сигналами. Откинутый к стене дома, он перевёл дыхание и поднялся. Нет, определённо сегодня был не его день! Все водители, как сговорившись, игнорировали его поднятую руку и проезжали мимо.
Он добрёл до остановки и там, дождавшись автобуса, вошёл в салон вместе с другими пассажирами. На его счастье, автобус шёл почти до самой «Синей двери».
Вчерашние вышибалы были на месте. Но за полтора круга до финиша болиды «Феррари» и «Вильямс» шли ноздря в ноздрю, и на него никто не обратил внимания… Пользуясь всеобщим оцепенением, он внимательно обошёл все закоулки, но её нигде не было. Так же незаметно он покинул бар.
Консьержка на скрип двери не повела и носом. Не вызывая лифт, он поднялся на верхний этаж и прислушался к тому, что за дверью… Ничего не услышав, поднялся к люку и толкнул его от себя…
Выход с чердака на крышу был закрыт. Изрядно попотев, он отыскал, наконец, какую-то тяжёлую железку и, просунув её в дужку, взломал таки замок.
Крыша была немного наклонная, и он трижды чуть не сорвался вниз, пока, наконец, не отыскал нужный балкон. Достав прихваченный на чердаке капроновый шнур, он несколько раз попробовал его на разрыв… Результаты проверки его удовлетворили. Он обвязал один конец вокруг кирпичной трубы и, мелко перебирая ботинками по скользкой жести, достиг края крыши. С замиранием сердца он всё ждал, когда шнур предательски треснет и он полетит вниз, сжимая в руках бесполезный кусок капрона…но ступни мягко коснулись бетонного пола, и через мгновение он уже освобождался от шнура.      
Какое-то время выжидал…из комнаты не доносилось ни звука. Стекло разбивать не пришлось, дверь была только прикрыта. Вытянув руку вперёд, он осторожно дошёл до двери, ведущей в холл, и нащупал выключатель. Комната была пуста… В пепельнице и в чашках скрючились окурки со следами помады. К запаху знакомого табака примешивался слабый запах спиртного.
Он вышел в холл и толкнул дверь в спальню. Не зажигая свет, он сделал несколько шагов к кровати и увидел Иллу. Даже при уличном свете был ясно различим нездоровый пот на лице. Он наклонился к лежащей, но тотчас отпрянул… каждый выдох, вырывавшийся из её рта, был пропитан тяжёлым водочным перегаром.
Он сел на стул…под ногой и под локтем загремели и покатились бутылки. Он осторожно собрал их – все четыре штуки – и отнёс на кухню. Бутылки были почти пустые.
На обратном пути он заглянул в ванную и отыскал там аптечку и чистую марлю. Марлю он положил в металлическую миску и залил холодной водой.
От прикосновения холодной марли Илла вздрогнула и застонала. Он аккуратно вытер её лицо и, снова смочив, выжал марлю, расправил и положил на лоб.
«Где ты сейчас, Илла?»- произнёс он, глядя ей в лицо. Дыхание её было по-прежнему тяжелым…  Он раздвинул шторы и открыл одну створку, чтобы проветрить спальню, и снова сел на пол у кровати.
На улице начался дождь. Крупные капли громко стучали по стеклу и по жестяным стокам… «Дождь – зимой,- подумал он.- Природа ошиблась временем и пространством».
Он ласково погладил подушечкой пальца щёку Иллы. Её кожа дрогнула, губы шевельнулись… «Что?»- спросил он и наклонился ниже, надеясь услышать своё имя. Илла ещё раз что-то неразборчиво прошептала …
«Что ты сказала?»- переспросил он и замер…
«Ал-ла!..- донеслось явственно.- Алла!»
Теперь он знал, где она находится …
Слив остатки изо всех бутылок – набрался почти стакан – он, не ощущая вкуса, выпил. Но водки было мало, он не опьянел.
На балконе сильно дуло и свистело. Ветер был с другой стороны, поэтому дождь сюда не попадал. Верёвка, по которой он спустился, раскачивалась из стороны в сторону. Он обмотал её вокруг запястья и, несколько раз сильно дёрнув, замер. Ему пришла в голову мысль… Он посмотрел на кисть, намертво стянутую петлёй и уже посиневшую, - и с внезапным отвращением стряхнул шнур с руки и вбежал обратно в комнату.
«Кто тут?»- неуверенный, послышался голос Иллы из холла. Вспыхнул свет. Он зажмурился, прикрывая глаза рукой…
«Ты?!»- вскрикнула она и качнулась. Он подскочил к ней и подхватил уже у самого пола.
«Не надо…пусти!»- попыталась она отстраниться, но он уже положил её на диван.
«Как ты сюда попал?»- спросила она через мгновение.
«Через балкон,- он принёс стакан холодной воды и протянул ей:- Выпей!»
Она оттолкнула его руку и заплакала… Стакан упал на ковёр и, не разбившись, покатился к креслу.
«Уйди отсюда!- прокричала она и ударила его ладонью.- Пошёл вон! Вон!»
Лицо её было мокрое от слёз, глаза покраснели.
«Успокойся, прошу тебя!..»- он тронул её горячий, разгневанный висок.
«Как Алла, да? Ты её уже успокоил!»
«Поверь, это получилось случайно… Она не хотела говорить, где ты».
«Всё! Всё! Молчи!..- Илла вскочила и стала наотмашь молотить его по лицу.- Я не хочу тебя больше видеть! Никогда! Нигде! Уходи отсюда! Немедленно!»
Он заключил её руками в кольцо и сжал, стиснув предплечья. Она ударила его несколько раз головой в лицо, разбив нос и тоже измазавшись кровью. Наконец, обессилев, затихла…
«Умойся!..»- прошептала она сквозь слёзы.
Он усадил её на диван.
Полотенце после его умывания было безнадёжно испорчено. Он выбросил его в корзину для белья и вернулся в гостиную.
Илла уже почти успокоилась и сидела почти безучастная. На ковре рядом с диваном гудела телефонная трубка. Он наклонился и нажал отбой…
«Ты кому-то звонила? Кому?»- настороженно спросил он.
«Никому… Номером ошиблись».
Они оба замолчали. Пауза была тягостная…
«Я знал, что ты меня не хочешь видеть,- первым нарушил он молчание.- Просто мне больше некуда идти… В том доме, оказывается, и впрямь только девять этажей».
«Как?»- не поняла она: подняла голову и даже подалась к нему.
«Так… Я проснулся в парке рядом с домом. Зашёл в подъезд, а в лифте даже нет моей кнопки…»
«И что же ты?..»
Наверное, она хотела спросить: будешь делать?
«Не знаю… Я добирался сюда через весь город почти три часа. Водители словно меня не видят. Мне кажется, они могли бы и сквозь меня проехать, но я не рискнул».
Она смотрела на него словно увидела впервые…
 «А ты знаешь,-  он засмеялся, вдруг вспомнив, что и она живёт на самом верху,- не исключено, что и твоего этажа тоже не существует!»
Она кивнула...
«Что?- он не поверил, что она всерьёз.- Почему же мы – здесь, а моей квартиры нет?..»
«Потому что я знала об этом всегда, а ты нет. А когда узнал – её не стало…»
Он молчал, пытаясь переварить смысл её слов…
«У тебя ничего нет выпить?»- хрипло спросил он.
«Нет… Всё уже выпито»,- усмехнулась она.
«А  т а м?- он показал рукой куда-то за спину.-  Т а м   мы - есть?»
«А что такое – есть?- спросила она. – Вот мы с тобой в этой комнате – есть?»
Он не ответил…
«И давно ты – знаешь?..»
«Какая разница?- она подняла с пола стакан и налила в него воды.- Главное, что я не думаю об этом. Ты же не думаешь о воздухе, которым дышишь, или о воде, которую пьёшь… Ты просто дышишь и пьёшь».
Она выпила полстакана и протянула ему. Он машинально выпил оставшееся…
«Ты знаешь, почему я никогда не буду с тобой? Потому что ты хочешь, чтобы всё, на что ляжет твой взгляд, стало твоим».
Она подошла к окну и отдёрнула шторы, впуская в гостиную дождь.
«А почему я всё же была с тобой – ты знаешь?.. Потому же самому».
Она повернулась и приблизилась к нему.
Он замер…
Илла вынула стакан из его рук и поставила на стол.
«А теперь – уходи».
Он сглотнул ком…но не пошевелился.
«Мне некуда идти… Я хочу быть с тобой».
Она покачала головой:
«Нет. Уходи!»
В ярости он закружился по комнате… Стакан, смахнутый им со стола, отлетел в угол и на этот раз разбился вдребезги.
В дверь требовательно зазвонили, а потом застучали.
«Всё. Теперь поздно,- сказала Илла.- Это я вызвала».
Он замер, с изумлением глядя ей в лицо…
Она спокойно выдержала его взгляд.
«Уходи через чердак. Я помогу тебе взобраться».
В дверь продолжали стучать.
«Иди. Мне и так будет трудно объяснить им с моими документами».
«Не-ет…»- покачал он головой, всё ещё думая, что ослышался.
«Иди!- крикнула она и подтолкнула его.- Ты же не самоубийца!»
«Мы уйдём вместе»,- за локоть он притянул её к себе.
Она вздрогнула:
«О чём ты?.. Как мы можем уйти вместе?»- и, словно о чём-то догадавшись, ещё раз вздрогнула… Он почувствовал судорогу, прошедшую по её телу, и этот электрический разряд вдруг возбудил его.
«Сможем!- медленно произнёс он и страстно поцеловал её шею.- Сможем…»
«Что ты делаешь? Отпусти! На помощь!»- она стала кричать, и кусать, и бить его, как давеча Алла.
«Если, как ты говоришь, нас нет… – то что нам будет?»- шептал он ей на ухо, не чувствуя боли от ногтей и зубов, и продолжал нести к балкону. И вдруг он услышал, как где-то далеко звенит другой, очень знакомый звоночек, потом тяжёлые шаги идут по коридору и распахивают пинком дверь. И кто-то, пахнущий мокрой шерстью, наклоняется над ним и грубо переворачивает за плечо, и смотрит ему в открытые глаза, но он ничего не видит, а только слышит этот запах – запах мокрой шерсти…
Носком он нащупал в углу балкона старый стул и, едва удерживая равновесие, встал на него вместе с Иллой, уже не кричавшей, а только издававшей горловые звуки. Стул под их телами трещал, но держался… Правой ногой он ступил на железный поручень. Ветер с дождём заливали их лица, вода смешивалась с кровью и ручьями стекала вниз…
«Сейчас ты узнаешь, что мы есть!»- прокричал он, пытаясь превозмочь шум дождя и ветра. Он сделал толчок и подтянул левую ногу к правой, балансируя на мокром поручне…
Илла вдруг перестала сопротивляться и даже обняла его.
«Ты готова?»
И, качнувшись, он шагнул вперёд, навстречу лужам на асфальте.