Обернётся ли теперь?

               

    Он смотрел, как она спускалась по лестнице в переходе и  ждал: обернётся ли теперь? Она оглядывалась всегда – слишком сильно его любила… А сегодня он ждал с чувством особым – ужасно провинился перед ней, и она много, очень много плакала…
    Вот она оглянулась и скрылась за углом, а он почему-то не мог пойти домой,  будто что-то его удерживало, и почему-то представлял, как она входит в метро, проходит через турникет, спускается в вестибюль... Собственно, было бы умнее всего поехать вместе с ней, чтобы проводить до самого аэропорта, но она, как всегда, отказалась категорически – «ты опять из-за меня не выспишься, и не сможешь завтра работать…» И тут ему подумалось вдруг, что сейчас он пойдёт и завалится сладко спать, а она будет сидеть там, в вагоне, одна, и плакать одними кистями рук… И тут он всё понял.
    Сознание мгновенно вскипело, и своим внутренним взглядом он увидел сразу всё – и картину того, как она сидит там, внизу, и даже не может всласть поплакать, и недавно происшедшее, и как он внезапно входит в её вагон, и что ей это было бы, наверное, приятно… А ещё - что это нужно, что это так важно для них обоих… Но может быть, нет? Ведь она так серьёзно потребовала не провожать…
    Голова ещё продолжала размышлять о том, какая мысль правильнее – первая или последняя, а он уже нёсся к автостоянке, на ходу вырывая из кармана кошелёк, рассматривая стоящие машины, и выбирая среди них иномарку… Он так и не сообразил, сколько вытащил из кошелька – уже ничего не соображал, видел перед собой только внутреннюю ЕЁ, думал только о том, что должен непременно успеть - и заметил  лишь изумлённо-радостный взгляд водителя, когда тот понял, что получит такую сумму за прогон до следующей станции метро... Шофёр не стал даже спорить, когда узнал, что предстоит проехать на красный свет… И ещё он запомнил, что машина рванулась с такой скоростью, что казалось – вот-вот она взовьётся в воздух… Слушайте, сколько же ему он предложил?
     Когда он влетел в вестибюль станции «Ясенево» - промелькнул мимо опешившей контролёрши,  даже не заплатив за вход - поезд только-только подходил, и ещё шёл по станции, а он уже нёсся рядом,  лихорадочно выискивая знакомую голубую кофту и огромную копну густых тёмных волос, а внутри всё пело, и что-то в душе всё твердило ему «да», – и еле успел добежать. Тут снова повезло: какой-то мужчина входил в уже закрывающиеся двери, которые придержал руками; он влез за ним, едва успев с грохотом раздвинуть их…
    …Она сидела прямо у входа, и уже по положению её фигуры было видно, что ей очень плохо… Проступок его был настолько серьёзен, что трещина, прошедшая через их отношения нуждалась бы в длительном, кропотливом уходе – и возможно, никогда бы не заросла. Перед его внутренним взором мгновенно представилось вдруг, как она, доверчивая и весёлая, почти вприпрыжку идёт к нему, и как внезапным счастьем начинает сиять её лицо, когда он достаёт из-за спины большую бархатную розу – а особенно эти её, почти детские, стихи: «Я люблю твои глаза…» - когда он явственно, до болезненно-острого щемления где-то в груди, наверное в сердце, ощутил вдруг, насколько на самом деле она для него дорога, и что есть только один, самый лучший способ всё вернуть и всё исправить…
    В вагоне было совсем мало народу, и я думаю, никто не успел удивиться, и даже не все заметили, когда он опустился прямо перед ней, и положил руки ей на колени, и стал смотреть прямо в лицо – а оно всё время менялось… И лишь потом, когда она пришла в себя и испуганно вскрикнула: «Ну ты что, ты что?» - немного выждав, произнёс неожиданно твёрдым для самого себя голосом: «Я хочу, чтобы ты стала моей женой…»

14 Августа 2001 г.