Жизнь замечательных людей. маркс и энгельс

Жизнь замечательных людей.
МАРКС И ЭНГЕЛЬС

 О Марксе и Энгельсе у нас известно не очень много. Известно, что эти полулегендарные люди, продолжатели дела Кирилла и Мефодия, жили где-то в XVI или XVIII веке в стране, которая у нас называется Бавария и известна, по преимуществу, благодаря популярному у простонародья сорту пива.
 Доподлинно известно, что Энгельс, который открыл I закон термодинамики (гласящий: "труд из кого хочешь сделает обезьяну") и который предлагал бороться с наркоманией в народе путем подмены опиума религией, являлся Марксу любимым зятем. Он помогал ему писать научно-популярную брошюру "Капитал" (пособие для рабочих и крестьян о том, как стать богатым). Маркс же был беден, как церковная крыса, но был невоздержан в еде и выпивке. Как мы знаем по портретам, имел грязную нечесаную бороду. И выгодно пристроил свою дочку за богатенького Энгельса. Маркс очень мечтал разбогатеть и прославиться, поэтому хотел сочинить книгу, которую бы все покупали. Поскольку университетов он не кончал, то писал медленно и с большим трудом. И вынужден был обращаться за помощью к своему зятю Энгельсу, который закончил ветеринарный институт, а посему писал довольно быстро и почти без ошибок. А до тех пор, пока книга не была готова, Энгельс ссуживал Маркса деньгами, всегда давал похмеляться и платил за тестя штраф в кутузке, когда того сажали на 15 суток.
 * * *
 Представьте себе такую сцену. Мирный бюргерский дом спит, погрузившись в густой баварский сумрак. Часы в прихожей, на которых стоят фаянсовые кошечки, показывают половину третьего. Раздаются страшные удары во входную дверь. Слышна заливистая брань на немецком:
 — Доннервертер!!! Думкопфф!!! Хайль Гитлер!!!
 Перепуганный лакей в ночной рубашке спешит к дверям:
 — Кто там?!
 — Отворяйте! Это я!
 Сверху в прихожую спускается Энгельс в ночной рубашке, шлепанцах и колпаке. В руке он держит свечку. За ним следует жена — в халате, шлепанцах и чепце.
 — Откройте, Вильгельм. Это тесть, — зевая говорит Энгельс, — откройте. Не то эта паршивая старая обезьяна перебудит своими воплями весь квартал, и не избежать неприятностей с соседями и участковым.
 Недовольно ворчащий лакей, гремя замками, засовами и цепями, отпирает дверь. В нее падает неопределенное существо лет пятидесяти-шестидесяти — бородатое, наряженное в пестрые цыганские лохмотья. При этом существо, норовя дать по шее Вильгельму, роняет на пол тяжелую трость со свинцовым набалдашником и помятый грязный цилиндр. Оно ползет на четвереньках к лестнице, по которой спускаются Энгельс с женой.
 — Отец! Как Вам не совестно? Знаете, который час? Все порядочные люди уже давно спят. Где Вы так напились?
 — Вы снова прозюзюкали деньги, которые я Вам дал на еду и приличную одежду! Снова, небось, целые сутки не вылезали из этого грязного заведения для люмпен-пролетариата — "Белоснежка и семь гномов", а?! Отвечайте, Вы, пьяное ничтожество!! Когда Вы, наконец, начнете писать свою книжку — по зоологии, кажется?
 — Зоология, зоология... — радостно лепечет Маркс.
 И вдруг, вскочив на ноги, дико орет, подражая оперным певцам:
 — Я зна-ме-ни-тый пти-це-ло-ов!!! — и молодецки притопывает ногой, наступая при этом на ногу Энгельсу.
 — О-о-о!!! — орет Энгельс, роняя свечу и прыгая на одной ноге. От свечи загорается его ночная рубашка. Лакей бросается тушить ее из декоративной лейки.
 — Прости, зятек... — бубнит довольный Маркс и хохочет, держась за перила рукой в рокерских перстнях и моряцких наколках.
 — Фи, папА, — укоризненно говорит ему дочь, — культурные люди себя так не ведут.
 — Молчи, свинуха... Ишь, отца она родного еще учить будет! Да где это ты могла видеть культурных людей-то, а?! Тоже мне, блаародная какая стала! Уж отца и за человека не считает! Ну, ты погоди у меня!.. Я щас повыбью из тебя эти барские фигли-мигли! Живо вспомнишь, кем была, что жрала!! — хватает с полу трость и замахивается ею на дочь. Та с визгом убегает наверх и запирается в спальне.
 — Успокойтесь, папаша! Ишь, расходились, как молодой! Вильгельм, помоги! — вместе с лакеем Энгельс хватает Маркса под руки и волокет его в гостиную. Маркс страшно орет "Помогите!!! Убивают!!!", старается вырваться. Вильгельм утешает его:
 — Тише, тише герр Маркс! Вас никто пока не убивает, Вам надо немножко поспать...
 Отдуваясь, втаскивают Маркса в гостиную, стаскивают с него грязное, пестрое пальто из парусины, штопаный-перештопаный смокинг и укладывают на стулья. Вильгельм кладет ему под голову маленькую подушечку и припевая "баюшки-баю", стягивает с него прохудившиеся башмаки из английской кожи на американской каучуковой подошве. Маркс весело кричит:
 — Дойленд зольдатен унд официрен!.. Дранг нах остен! — и засыпает.
 Энгельс печально рассматривает свою обгоревшую ночную рубашку, пинает марксовы ботинки и, туша свет, уходит с лакеем.
 * * *
 Утро. Гостиная вовсю залита солнечным светом. За окном слышен уличный гул: машины, трамваи, собаки, прохожие. На стульях грязно храпит Маркс, пуская слюни. Входит Энгельс, одетый в приличный клетчатый костюм. Достает из жилетки часы с музыкой, которые играют "На сопках Маньчжурии". Раздраженно подходит к Марксу и брезгливо трясет его за плечо:
 — Эй, папа! Маркс! Вставайте же, черт Вас возьми! Время уже одиннадцать. Из-за Вас мы пропустили завтрак. Не завтракать же нам с женой в постели, словно деградировавшие аристократы! А режим питания, как известно, нарушать нельзя!
 — А че, я вам мешаю, что ли? — мычит спросонья Маркс, ворочаясь на стульях, — садитесь да и завтракайте на здоровье! Хоть обожритесь до смерти — я-то тут при чем?!
 — Отец, не валяйте дурочку! Уже день! Вы больше не можете находиться на стульях моей гостиной, словно боров в хлеву! Ну, вставайте же! Ну, шнелль, шнелль! Подъем!
 — Вот развонялся, фашист проклятый... — Маркс тяжко садится на стульях, отхаркиваектся, сморкается в подушечку и швыряет ее в угол, — позови своего гаврика — пусть поможет мне сыскать ботинки...
 Тупо смотрит на свою грязную ногу в драном полосатом носке.
 Энгельс звонит в колокольчик. Прибегает Вильгельм. Он подает Марксу его ботинки, Маркс в недоумении таращится на него, силясь понять, что же от него хотят.
 — Ваша обувь, герр Маркс.
 — Моя? Обувь? С чего ты взял, болван, что это моя обувь? Это совсем не моя обувь! — начинает кобениться Маркс, отталкивая от себя настойчивую руку Вильгельма с ботинком, — моя была лучше! И новее!
 — Позволю заметить, герр Маркс, это именно та самая обувь, в которой Вы ночью изволили явиться сюда. Я ее даже помыл и почистил.
 — А кто тебя просил, дурак, ее чистить?! Вся ее прелесть, может быть, именно в том, что...
 — Заткнитесь, Вы, старый хрыч! — Энгельс в ярости бьет кулаком по столу, — напяливайте Ваши вонючие калоши и приводите себя быстро в божеский вид, если это только возможно! А Вы, Вильгельм, ступайте, вызовите такси герру Марксу.
 — Да, милый, ступай. Только таксомотор не надо — я так дойду, чего зря деньги тратить. Лучше сбегай за пивом — знаешь, там, за углом, у Вагнера в "Гибели богов"... "Праздрой" не бери, оно и дороже на два пфеннинга, и вкус не тот. Возьми простого мюнхенского пару литров и дуй обратно. Все понял? Ну, фьюить, пошел!
 Энгельс:
 — Любезный отец, какого черта? Будете дома у себя пить, а здесь Вам не пивная! Будьте так любезны...
 — Эх, зятек, зятек... Что ж ты творишь, а, мин херц? Больного, можно сказать, человека гонит в стужу и холод без утреннего лекарства... А у меня, между прочим, сердце вот что-то прихватило. Я так и помереть могу! А почему? А потому что не хочешь ты, зятек, оказать своего мне участия, да.
 Маркс правой рукой хватается за живот, где, как ему кажется, у него должно находиться сердце, а левой усиленно трет глаза, издавая при этом хнычущие звуки. Энгельс, раздраженно подергивая себя за бороду, посылает лакея за пивом, а сам опять обращается к Марксу:
 — Ладно, перестаньте распускать нюни! Ведь Вы же взрослый мужчина, даже в армии когда-то служили, ефрейтором... Кресты имеете за отвагу! Могли бы большим человеком стать — канцлером, например. А вместо этого до чего докатились, а?!
 — Да-да. До чего же я докатился, люди добрые! Mea culpa!.. — Маркс покаянно колотит себя волосатым кулачищем в грудь, стеная и охая.
 — А как Ваша книжка?! Вы же собирались писать книжку, по-моему? Одну ведь Вы уже написали, а? Ну и как, пользуется успехом у читающей публики?
 — Увы, — Марс делает еще более кислое лицо, — моя славная книга "Манифест блуждающих призраков", великолепный образчик черного юмора... Один еврей продал по ошибке весь тираж вместо партии туалетной бумаги в Россию. Ему, понятное дело, ни черта не заплатили, и я остался с носом... Зато в России, говорят, книга произвела настоящий фурор! — горделиво добавил Маркс.
 — В России?! Вы что, писали по-русски?!
 — Да нет, на немецком. Просто в России, знаете, такой чудной народ — им показалось, что они и так все поняли, по одним картинкам. Пробовали даже на свой язык перевести. Один известный русский писатель-декадент Вова Ленин. В результате, говорят, книга сильно пострадала. И гонораров мне никто, конечно же, не прислал! — горько вздыхает Маркс, — у русских ведь все контрафактное, "сделанное в Китае"!
 Энгельс насмешливо смотрит на горюющего Маркса:
 — Так значит с той книгой ничего не вышло! А как же новая? О чем она будет? Снова что-нибудь непотребное? Какая-нибудь юмористическая порнография во французском духе?
 Маркс обиженно супит брови:
 — Что Вы! Какая там французская порнуха! Я же истинный ариец! Германия превыше всего! Пишу только то, что доступно здоровому немецкому духу, его рационалистическому холодному уму.
 Энгельс, заложив руки за спину, сардонически произносит:
 — Ну-ну! И что же Вы предложите здоровому немецкому духу? Как она будет хотя бы называться, Ваша книга?
 Маркс напряженно думает.
 — Ну-у-у... Это будет большая, солидная, очень толстая книга...
 Энгельс:
 — Толстая? Вы что, на вес, что ли, ее продавать будете?
 — Можно и на вес. А что? В этом чувствуется мощь, размах. И наш мелкий лавочник, и люмпен сразу заинтересуются: что это за книга такая, которая продается на вес, словно вестфальская ветчина?
 — Так зачит, сие произведение будет рассчитано на лавочников, лакеев, грузчиков и свинопасов? В таком случае, батенька, Вам надо название какое-нибудь броское, леденящее кровь, типа "Загадки старого кладбища" или "Ганс Иост, знаменитый садист-расчленитель из Ганновера". Или "Кровавые похождения баронессы-вампирши фрау Кох". Маленькие люди любят читать про всякие злодейства и про злодеев.
 — Черт! Пожалуй, Вы правы! А про что еще, кроме злодейств и злодеев, любят читать маленькие люди?
 — Не знаю, дорогой тесть... Вам виднее. Вы как писатель лучше должны ориентироваться в литературных пристрастиях общества.
 Входит Вильгельм. В руках он держит поднос, на котором стоят две большие кружки с пивом, блюдо с дымящимися раками, связка сосисок, четверть окорока и половина сыра. Маркс алчно хватает раков, с шумом и чавканьем запихивает в рот сразу нескольких. С хрустом жует, сплевывая на пол. Берет литровую кружку и одним духом опустошает ее до половины.
 Вильгельм входит с веником и совком, привычно сметает с ковра осколки рачьих панцирей. Маркс, продолжая жадно жрать, задумчиво смотрит на Вильгельма.
 — Эй, человек, слушай сюда.
 — Да, герр Маркс!
 — Ты же лакей?
 — Да, я лакей у герра Энгельса, герр Маркс. И не вижу тут ничего унизительного. Каждая профессия имеет свою прелесть!
 — Да я не про то, болван! Слушай, ты — как представитель лавочников, лакеев, грузчиков и свинопасов — какие книги любишь читать? Небось про всякие злодейства, а?
 — Я не любитель чтения, герр Маркс. За всю жизнь я прочитал только роман Дюма "Три поросенка" и воспоминания Льва Толстого о Максиме Горьком в четырех томах — и то только потому, что в школе надо было проходить. А всякие, как Вы изволили выразиться, "злодейства", я и на дух не переношу. Так что хватит с меня и Льва Толстого, сыт по горло. А больше всего меня интересуют деньги. Капитал, да-с. Вот так вот, герр Маркс.
 Маркс, поперхнувшись сосисками:
 — Кхак, как ты произнес?! Это словечко! Капитал, а?! Во, кайф!!!
 Всасывает сосиску, запивает пивом и восторге орет, хватая окорок:
 — Капитал!!! Вот что нужно маленьким людям! Конечно же! Капитал! Ай да я, ай да сукин сын! — довольно гладя себя по голове, Маркс вгрызается в окорок.
 Энгельс, с презрением:
 — И о чем же будет этот Ваш "Капитал"? Как я и предполагал, какое-нибудь криминальное чтиво про жуликов? Но это, по-моему, уже вышло из моды. Если только снова в Россию продать... Так ведь снова не заплатят!
 Маркс, отшвырнув в сторону кость от окорока и прихлебывая пиво:
 — Да не, зятек. Ты не так все снова понял. Не про жуликов — наоборот. Эта книга — как бы учебник, усек? Самоучитель, наподобие "Самоучителя игры на фаготе".
 — Да? Интересно. И на чем Вы будете учить играть Ваших читателей?
 — Тьфу ты, дурья башка! Да не играть я их буду учить, нахрен им это сдалось! Вон, в оперу или кабаре могут сходить, коли музыки охота! Я буду учить их единственному полезному в этом мире делу — как в самые короткие сроки сварганить себе более-менее приличный капиталец.
 Глаза Энгельса загораются ехидным светом. Он облокачивается на стол и подозрительно вежливо говорит:
 — Ах, вот оно что. "Как сварганить капиталец"... Вы только гляньте! Человек, который вот уже двадцать пять лет не может купить себе новые носки и бритвенный прибор, собирается учить других, как зарабатывать деньги! Отчаянный лодырь и пьяница, который смыслит в этом не больше, чем мушка-дрозофила, самый невыносимый, самый гнусный из всех старых дармоедов, что живут в Берлине, возомнил себя великим экономом и финансовым гением! Бесподобно! Представляю себе, что за бред больного бедуина будет изложен на страницах этого шарлатанского учебника!
 — Чего уж сразу "бред"... Ничего не бред! Я, конечно, в этом деле не шибко волоку, но ты-то, Энгельс, согласись... Кое-какие капитальцы, хитрец ты эдакой, к сорокам-то своим годочкам таки-нажил, а?! — Маркс хитро жмурится и грызет с наслаждением сыр — последнее, что осталось на подносе.
 — Ну и что? — лицо Энгельса темнеет, словно морская туча, — ты что, думаешь, я за тебя буду писать эти нелепые россказни для быдла?!
 — Да нет, конечно, не будешь! Ты мне только так... продиктуешь там все что надо, а уж писать-то я сам напишу. Так и на титульном листе оформим: "Капитал. Сочинение господина Маркса, писанное им под диктовку господина Энгельса". Что, звучит, а?
 Энгельс в немом бешенстве выбегает из гостиной, хлопая дверью. Из дальних комнат доносится его крик:
 — Дорогая! Твой отец просто не выносим! Он сводит меня с ума! Гадкий монстр!
 Маркс, довольно похлопывая себя по сытому пузу, подходит к комоду и роется в нем. Вытаскивает пачку салфеток, заодно выгребает из сахарницы ее содержимое и запихивает в рот. Хрустит сахарком, возвращается с салфетками к столу, насвистывает "Розамунду". Роется у себя в карманах и со словами "ах ты, черт, да где ж ты? А-а, вот!" — достает огрызок карандаша. Усевшись за стол, он старательно, высунув изо рта кончик языка, пишет на салфетке и бормочет: "Так-с, "Ка-пи-тал. Напи-сано... написано... а, написал! Гос-по-дин Мар-к-с". Что ж дальше-то, а? Вильгельм, эй, Вильгельм!!
 Входит лакей:
 — Чего изволите, герр Маркс?
 — Слушай, ты вроде, я посмотрю, парень неглупый... Как ты думаешь, как можно сколотить капиталец?
 Лакей задумчиво смотрит в потолок и чешет в затылке.
 — Ну, перво-наперво, герр Маркс, надо бы обзавестись свиньей-копилкой...