Измена

Ярослав Двуреков
ИЗМЕНА



В эту субботу я решил остаться дома. Предаться домоседству. Жена с самого утра ушла к подруге, детей  я пару недель назад отправил к бабушкам-дедушкам копить витамины и набираться сил на вольном воздухе.

Я не спеша позавтракал в одиночестве. По причине отсутствия не дремлющего ока моей неутомимой и заботливой жены, выкурил в удовольствие пару лишних сигарет, и взялся, наконец, навести порядок в черновиках и заметках, коих накопилось с десяток пухлых пыльных папок. Я начал с самых старых своих записок, изрядно уже пожелтевших, местами утративших четкость чернил, и источающих сладковатый и отдающий пылью запах времени. Перекладывая и перечитывая эти полузабытые и несправедливо забвенные в недрах антресолей строки, я невольно расчувствовался (я вообще человек чувствительный), и предался сладким воспоминаниям бесшабашной и наивной юности.

       ... Неловкость слов и искренность смущенья
       И нерешительность. Смятенье в каждом взоре...
       И нервно пальцы теребят салфетку, на ней следы вина,
       Или вины. В подобном разговоре
       Она прелестно не искушена...

Звучит не плохо, не правда ли? Я выбросил смятую пустую пачку из-под сигарет и распахнул настежь окно, чтобы запах табака не выдал меня с головой. Взял следующую папку. Тесемки оборвались, и она была перехвачена шпагатом. Ее так и распирало от гордости, и содержимое рвалось в свет. Я разрезал шпагат, к ногам хлынул шуршащий листопад. Я повертел в руках обветшалую папку и отправил ее в мусорное ведро. Этому содержимому я сообщу новую форму! Меня, как в юности, потянуло на высокий штиль. Новенькая, еще острая на сгибах и пахнущая клеем, с ярко-синими тесемками, папка станет вместилищем этих траченных временем манускриптов. Я перебирал и складывал хрупкие листы, пробегая глазами лишь первые несколько строк, остальные угодливо подносила память:

       ...Останься со мной, я посвящу тебе
       Что-нибудь из прошлых лет.
       О том, что мы здесь - не узнает никто.
       Мы не оставим следов и примет.

       Ночь - ее право - равнодушно черна.
       С Улиц Шагов чей-то смех.
       За стаканом вина солжешь мне
       Что не одна, что шанс твой обречен на успех,
       И что хотела уйти дотемна.

В этой, второй папке почти все листы исписаны простым карандашом. Я улыбнулся сам себе - по тому, на чем и чем написаны мои стихи, можно судить о времени их происхождения. Сначала я писал синей ученической шариковой ручкой на тетрадных листах в клетку (крупный, и не очень ровный почерк, строки через одну клетку); затем, перьевой, с тупым и "задиристым" стальным пером, найденной среди заброшенного, но хранимого в одном из ящиков стола, хлама, все на той же клетчатой бумаге, но уже в каждой клетке; после - нелинованные листы писчей бумаги хранят следы моего первого золотого пера; далее начинается эпоха простого карандаша, почерк становится мельче и разбирается с трудом; затем формат и тип бумаги становятся величиной переменной и случайной, равно, как и инструмент письма: желтая тонкая бумага - печатная машинка без литеры "Л", недостающие буквы вписаны от руки; несколько десятков листов, отпечатанных на плохоньком матричном принтере; веленевая или акварельная бумага - карандаш или перо; листы из блокнота, клочки бумаги неизвестного происхождения и, наконец - образцы конца прошлого века - ярко-белая, мелованная бумага и лазерный принтер. Остальная часть моего постоянно пополняемого "творческого наследия" хранится в виде загадочных и не доступных тактильным ощущениям, мегабайтов на жестком диске моего компьютера.

Когда он пришел, я добрался до папки с первыми рассказами, и был всецело поглощен приступом ностальгии.

С чего началось это безумие? Он, конечно, позвонил в дверь и принялся кашлять, прочищая горло еще на лестничной площадке, как оратор, что должен донести до шумной толпы нечто важное. На самом деле это нечто было настолько... я теряюсь в точном определении... неожиданное и шокирующее... Впрочем, обо всем по порядку.

Я открыл дверь и увидел мужчину, моих примерно, то есть тридцати с основательным хвостиком, лет. Он стоял, судорожно прижимая к груди портфель коричневой кожи. Его лицо было мужественно и сурово. Его движения были скупы, но стремительны. Он весь воплощал решительность и беспощадность.

     - Здравствуйте! - Он чуть подался вперед, заглядывая в квартиру, однако до порога его все еще отделял шаг. Последний, решительный.
     - Здравствуйте. - Я постарался прикрыть плечом беспорядок в комнате, где посреди разбросанный бумаг величественно возвышался белый табурет, увенчанный пепельницей с горящей сигаретой. Вулкан. Фудзи.
     - Жена дома?
     - Нет. А какое собственно...
     - Что ж, так будет лучше для всех. - Он как будто немного расслабился.
     - Для кого всех?
     - Войти можно?
     - Ну, что ж, проходите.

Он широко шагнул, переступая порог, чуть не сбив меня с ног. Я не ожидал от него такой прыти, и не успел посторониться. Он по-военному приставил ногу, встав по стойке "смирно", на мгновение замер, как истукан, и кивнув в сторону кухни спросил: "Кухня там?".
     - Да, там.
     - Хорошо. - Он стремительно обошел меня и прошагал в кухню.
     - А вам вообще... - Я в полной растерянности проследовал за ним.
     - Будьте любезны стакан.
     - Воды?
     - Нет, просто стакан. - На его лице отразилась невыносимая мука.
     - Пожалуйста. Пустой стакан. И что...

Он упредил мой вопрос. Щелкнул замком своего крокодилового портфеля и вынул... бутылку "московской особой".
     - А...
Я так и остался стоять с открытым ртом. Он одним движением свернул зеленую пробку и налив полстакана, на одном дыхании опрокинул спиртное в себя. Охнул и выпучил глаза. С полминуты мы стояли и молча смотрели друг на друга, как противники перед поединком, я - с открытым ртом, он - с выпученными глазами. Потом он издал короткое: "Ху". Я закрыл рот и набрал полную грудь воздуха решив, наконец заставить объясниться моего незваного гостя.

Однако здесь он меня снова упредил.

     - Вы - Владимир! - Он смерил меня долгим взглядом.
Я кивнул. Дело принимало новый оборот. Во всяком случае, он знает мое имя. То есть, он знает, кто я и шел именно ко мне. Но к чему все эти его приготовления? Кто он такой. Я часто путаюсь в лицах, но это я бы запомнил. В корыстных интересах, чтобы впоследствии пририсовать эту мужественную физиономию какому-нибудь из моих героев. Короткая стрижка, густые брови, квадратный, чуть выступающий вперед подбородок, прямой нос и стального цвета глаза. Мужественное, хотя и несколько грубоватое лицо. Герой - любовник. Но как зовут героя? И кто он такой?

Какой-нибудь оголтелый поклонник? Или наоборот? Невзначай оскорбленный мною тип, узнавший себя в ком-нибудь из моих персонажей? Недавно я, впрочем, совершенно беззлобно, "проехался" по служивым. Выправка-то у него военная. Да, он может быть бывшим военным. Именно бывшим. В отставке. Значит, дело кончится мордобоем. Что ж, это мы еще посмотрим, кто - кого, весовые категории у нас разные, и причем, не в его пользу. Мне нужно было чуть внимательнее взглянуть в его глаза, уловить колючий холодный блеск, и сразу выставить его за дверь, но мое любопытство взяло верх над здравым смыслом.

     - Я пришел сказать вам, что я и Света, ваша жена, любим друг друга. И намерены остаток своих дней провести вместе. Я пришел за ней. Я ее забираю, она сегодня же переезжает жить ко мне. Развод оформим после.

Смысл сказанного дошел до меня не сразу. Я растерялся. Нет, не это я ожидал услышать от него. Совсем не это. Потом меня как будто по голове чем-то тяжелым. Он? Светка? К нему жить? Что-о? Да ты...!

Он ловко ушел от моего удара, меня занесло, кулак прошел над его плечом и ушел в пустоту. Я провернулся, увлекаемый холостым ударом, поскользнулся на кафеле и, успев только подумать: "Вот Светка! Вот сука!", со всей высоты своего роста приложился затылком к столешнице дубового стола. Все  как-то неожиданно стихло, и погас свет.

Чем это меня? Туман перед глазами медленно рассеивался. Лицо у меня было мокрым. Что это, слезы? Надо мной стоял человек, и озабоченно смотрел на меня.
     - Как вы себя чувствуете? Может быть, скорую?
     - Нет, не надо.
     - Тогда это. - Он протянул мне стакан.

Я выпил. И когда отрава достигла желудка, я понял, что это "московская особая".

     - А вы... - В голове стало понемногу проясняться. - Ах, ты гад! Ну, я тебя сейчас! - Тут все встало на свои места. Я попытался подняться, чтобы на этот раз не промахнуться, но в глазах снова потемнело, и от затылка в висок ударила молния.
     - Постарайтесь не делать резких движений. - Он, похоже здорово нервничал. Его руки подрагивали. Он не решился отнять у меня стакан, взял себе новый и наполнил оба.
     - Давайте, я помогу вам добраться до дивана, вам лучше полежать немного. - Он выпил.

Я тоже. Боль стала утихать. Я медленно поднялся с холодного пола и присел на табурет, решительно отвергнув протянутую им руку. - "Сам как-нибудь".

     - Что же делать? Вот стерва! Только приди домой! Я тебе покажу любовь! Уж лет под сорок, а все туда же. Столько лет вместе прожили! А, кстати, сколько? Ну, да Бог с ним. Сейчас это не важно. А дети? А этот? Ухажер! А? Новый папаша моим детям? Ну, уж дудки! Я за себя постоять сумею. И детей в обиду не дам! Я уж им эту бешенную любовь...!  Сейчас, вот только бы подняться... - В моей ушибленной голове метался бешенный пес злости и рой спутанных мыслей.

     - Я вас полностью понимаю. Однако, мы же интеллигентные люди...
     - Хм! - Сказал я, и многозначительно потянул вверх рукав своей шерстяной кофты. - "Светка вязала" - Пронеслось в голове. - Я бы не стал так обобщать.

     - Хорошо, оставим этот вопрос. - Он снисходительно пропустил мой жест. - Вы не подумайте, в нашей с ней связи нет ничего пошлого или низменного. Мы действительно любим друг друга. И вас она очень уважает, но... Извините, не любит.
     - И как долго ЭТО у вас? Ваша любовь, чистая и лучистая. - Я все еще плохо соображал и говорил всякую чушь, по ходу еще и рифмуя.
     - Скоро три года.
     - И как, позвольте спросить, скоро?
     - Через три недели. Мы познакомились случайно, вы были в отъезде, на море, в Сочи. И с тех пор мы редко и тайно встречаемся. Но я решил положить конец этой лжи! Если люди любят друг друга, им незачем скрываться.
     - Я был не в Сочи, а в Пицунде. - Я немного успокоился, да и головная боль вкупе с  вывихнутой рукой поубавили мой пыл. Стар я стал для кулачных боев.
     - Может быть. Это не важно...
     - Да, действительно, не важно.
     - Еще? - Он, не дожидаясь моего ответа, разлил остатки водки по стаканам. - Знаете, Российская питейная традиция подразумевает потребление крепких напитков из вместительной посуды.

     - Знаю. - Согласился я.
     - Ну, будем...

Мы выпили. И молча смотрели друг на друга. Изучающе. Он, мне даже чем-то стал нравиться. Молодец. Решительный тип. Вот так, запросто прийти в стан врага и в лоб выложить всю правду. Однако мое положение оставляло желать лучшего. На затылке - шишка, на макушке - рога. Напротив враг, да пороху в пороховнице не осталось. Хорошо, что дети далеко. Воспоминание о детях, снова стало поднимать со дна жалкого меня ярость.

Он чутко отреагировал: "Вас, наверное, заботит вопрос о детях? Согласен, это очень больной вопрос... Но, я думаю, что мы, трое взрослых людей сможем что-нибудь придумать". Он открыл свой портфель и водрузил на стол еще одну бутылку. Я поморщился, меня взбесила мысль, что я, поруганный и оскорбленный, буду вот тут сидеть и запросто пить с этим, как со старым другом. Он перехватил мой злобный взгляд, мягко улыбнулся, и свинтил пробку. Ладно, подумал я, давай! Наливай, чтоб тебя черти забрали!  Я выпью с тобой. Но потом... Потом я за себя не ручаюсь! Шишка на затылке? Пустяки! Рука вывихнута? Другая есть! Да и...
     - За вас! - Он произнес тост.
     - Это почему же за меня?
     - Мы все волею судьбы попали в трудную ситуацию, и от нашей выдержки, мудрости, и силы воли зависит наше будущее. Вы сильный и умный мужчина, и я уверен, что вы сможете все понять, и простить нас.
     - Я неопределенно пожал плечами. - Вывихнутая правая отозвалась острой болью.
     - Позвольте. - Он взял меня под локоть и тряхнул.

Я чуть не свалился с табурета, но рука встала на место.
     - Сейчас пройдет. - Он кивнул на руку.

В голове шумело. От удара и от водки. "Еще два раза по полстакана - и я запою" - подумалось мне, и я неожиданно для себя улыбнулся.

     - Что там подра... Подразумевает Российская питейная традиция в плане закуски? - Я встал, замер на месте, дождавшись пока качка уляжется, и заглянул в холодильник. - Так, грибы - подразумевает?

Он кивнул. Я стал собирать на стол нехитрую снедь. Не пить же, в конце концов, на голодный желудок, да еще, практически с утра. Часы на кухне показывали пол-одиннадцатого. Сейчас разберемся. Сейчас я ему все по полочкам разложу. Объясню, кто есть кто, и как все это называется. Он принялся мне помогать. Взялся резать хлеб, но нож соскользнул со вчерашней горбушки бородинского, и по его большому пальцу, стала расходиться алая полоса. Он бросил нож, и кинулся к раковине, открыл воду и сунул под струю порезанный палец. Чего-чего, а ножи в нашем доме всегда острые! Я оставил колбасу и принес бинт и зеленку.

Спустя четверть часа, мы, оба покалеченные, сидели и под огурчики с грибочками пили особую. Наш диалог перешел в конструктивную фазу. Да, жизнь вещь не простая. Иван, так звали моего соперника, нравился мне все больше. Видимо, ничего не поделаешь, судьба. Во всяком случае, за Светку я спокоен. С ним - не пропадет. Жаль, конечно, что в ее жизни мне больше нет места (это по словам Ивана, Светка сама сказала), но...

На пороге кухни стояла Светка. (Вспомни хорошего человека.)
     - Что-то новое в твоих привычках... Это как понимать Володенька?

Когда Светка называет меня Володенькой - ничего хорошего от нее не жди.
     - Водочку откушивать изволите? А накуренно-то? А потом у нас желудок болит, сердце пошаливает и... -  Она увидела Ивана. Скрытого до сих пор углом холодильника.
     - Здравствуйте. - На ее лице застыла осторожная улыбка. Она вопросительно посмотрела на меня.  - Представь гостя.

Я поднялся. Иван посмотрел на Светку, и на его лице застыла гримаса крайнего удивления. Выглядел он в этот момент довольно глупо. С выпученными глазами и белым бантом на пальце.
     - Я думаю... - Я постарался придать голосу твердость и нахмурил брови. - Что вас представлять не надо, вы и так некоторым образом, знакомы.

Светка уставилась на гостя, и чуть прищурила правый глаз - она так всегда делает, когда что-нибудь припоминает. Иван смотрел на нее не дыша, и со все увеличивающейся амплитудой качал головой.
     - Н-нет, мы не знакомы. Это, Владимир, ваша жена? - Он почему-то назвал меня Владимиром, хотя уже полчаса называл меня "Вов".
     - Совершенно верно, это моя дорогая супруга, Светлана Николаевна.
     - Как Николаевна? Как супруга? А?...
     - Да, Иван, это и есть моя дорогая супруга. Светлана Николаевна, о которой столько было сказано за этим столом. - И тут я, кажется, начал понимать, отчего возникали небольшие расхождения в деталях в ходе нашей с ним милой беседы.
     - Иван. Он поднялся, и несколько картинно поклонился.
     - Светлана. - Моя жена учтиво кивнула ему и снова вопросительно посмотрела на меня.
     - Это Иван, мы с ним познакомились в Сочи, то есть в Пицунде, три года назад. Он был моим соседом по комнате. И, будучи проездом в нашем городе, забежал. И мы, вот... - Я развел руками, указывая на то, что не нуждалось в дополнительных пояснениях.
     - Ты бы хоть  в комнате прибрал, а то набросал своих бумажек. Перед человеком неудобно, первый раз в доме...

Душа моя ликовала! Я готов был расцеловать Ивана, и Светку, и весь мир. Жизнь снова обрела смысл и весенние краски.

     - Я, пожалуй, пойду... - Иван поднялся и посмотрел на меня, ища поддержки.
     - Ну что ты, погоди, три года не виделись, когда еще свидимся? Не уходи, посидим еще. В один миг из злейшего врага Иван стал моим лучшим другом. - Светик! - окликнул я жену, у нас там, в баре осталось немного мартини, прихвати и присоединяйся. - Я жестом показал гостю, чтоб тот сел на место.
     - Я все же пойду. - Он снова поднялся.
     - А номер дома у вас какой? Тридцать шесть? - Спросил он уходя.
     - У нас - тридцать восемь. - Сказал я торжественно.

2001