Жеребята, дождь и fatvm

Я размеренно хлюпаю промокшими насквозь, начищенными до блеска заранее туфлями. Хлюп-хлёп, хлёп-хлюп – подобно умиротворяющему «тик-так» – я иду, и время идёт вместе со мною, и ему, времени, так же сыро, так же темно, и сырые туфли его тикают и такают по лужам. В этом со-звучии, со-бытии, в этом со-единении со временем есть струнка, тонко и глуховато, дождливо звучащая, струнка счастья со-жизни со всем живым, со всем неживым, со всем, что есть материя, со всем, что есть дух. Иду и тереблю струнку, а по лицу в этот момент стекают вниз ручьи кислотного дождя – он не такой опасный – может, кожа станет суше… главное – струнка – кричит и поёт, открывая рот, заглатывая капельки и капли, заставляя меня петь, заставляя меня быть.
По асфальту мокрой дороги стелется свет придорожных фонарей, хмурые дождливые тополя тут и там выставляют свои ненормированные по длине ветви. Грязь обочины превратилась в жестокое месиво под чужими башмаками и даже чужими копытами, но по асфальту бежит чёрная река – я остаюсь на обочине. Совершенно один, совершенный…
Я однообразно переставляю промокшие насквозь туфли – сначала левая, потом правая – хлюп-хлёп, хлёп-хлюп – подобно немилосердной капле из неисправного крана, что падает ежесекундно на поверхность санузла, и ежемгновенно на поверхность души: «кап-кап» – я иду, и капля в этот момент выдалбливает монотонно дырку на поверхности. «Капля камень точит» – а уж душу то точно. И хочется поскорей добежать до дому, сбросить ставшие немилыми туфли, кинуть носки на батарею, раздеться и проверить – не выдолбила ли капля дырку?
Из темноты выплывает маленький плот – цветастый, издалека не разберу точно. Вот и нет далёка между нами – это фантик от дневной карамельки… разочарование – не фрегат… Живу подобиями, аналогиями… сравнения заменяют мне познание, ведь Что-то всегда будет похоже на Что-то, и не обязательно будет познать Что-то, ведь есть Что-то похожее, подобное, познанное и осознанное уже десятки раз. Вот и непонятный поначалу шум капель, обрушивающихся на головы выстроившихся аллеей хмурых тополей, аналогичен, относительно аналогичен шороху сгибающейся под тяжестью росы высокой травы, а звук растущих во время дождя луж подобен, относительно подобен росту света во время зари. Так и плывёт карамельным фантиком в реке грязи – аналогия, относительная аналогия с судьбой – плывёт моё тело, уже промокшее с головы до ног, плывёт в незнаемое, туда плывёт, где может не разливают свой свет фонари, где может и нет ненормированных по длине тополиных ветвей, где может… на фантик наступила подошва моего промокшего насквозь… я пытаюсь спасти карамельно настроенный плот, но – fatum veni, fatum vidi, fatum vici.
Я бесстрашно капаю по лужам, туфли давно превратились в дырявые лодки, волосы прилипли к голове, только руки в карманах остаются сухими. Не слышу, искусственно ограничивая слышимость своих шагов, шагов дождя, течения вод по дороге, присутствия луж и ям на пути. Струнка счастья звенит вовсю, а с неё – перманентная капля на поверхность души: счастье и вина за то, что это счастье у меня есть. Тихий антагонизм не перерастает во внутриличностный конфликт – он, этот антагонизм – непременная часть ментальности человека, будь он пьян или трезв, буен или кроток, будь он… В этой приглушенной атмосфере шумихи возникли странные звуки, они сразу откликнулись на мысль о моём одиночестве в дороге, россыпью себя напугав мой бдительный слух. Живо, как и положено в стрессовых ситуациях, мой мозг привёл в аналогию странным звукам стук копыт жеребят, стук по бетонной или асфальтовой поверхности. Через несколько десятков миллисекунд копытца всё ещё раздавались в напряжённом эфире моего слуха. Маленькие жеребята, с одним из которых, с белым – меня сравнивала в детстве мама, цокали весело… отовсюду – может эхо? Их тонкие копытца игриво, шаловливо, будто предлагая повеселиться, преследовали меня на протяжении уже шести шагов… я почти принял их предложение, и, повеселев, стал  про себя улыбаться копытцам и жеребятам, приостановился и решил подождать их чуть-чуть. Но вдруг – нервно-энергетическое возмущение – и копытца стучат настойчиво и агрессивно, они явно окружают меня – представились белые, как и я, жеребята с красными от злости не детской, не жеребячьей, дьявольской какой-то злости. Они окружали меня, остановившегося, поверившего, напуганного теперь и оглушённого завораживающим перестуком злых копытец – казалось, что ноги не сдвинутся с места, но… все четыре копытца стучат торопливо, но ритмично – «хлюп-хлёп, тик-так, кап-кап…» - и снова, на бегу уже, разыгралась умолкшая было струнка, и льётся струйка кислотного дождя по сухой от кислот коже, льётся в открытый для пения рот. Теперь копытца не веселят и не пугают – спасают меня.
Долго думаю перед тем, как заснуть – реальность ли, бытность ли? Или мнительность? Или злые лекарства? Не найти ответа.
Все четыре копытца, туфли, насквозь промокшие, носки на батарее, одежда посреди сухой комнаты, я в тёплой постели… fatum.