Поцелуй Нельсона

Поцелуй Нельсона






То, что ему снилось вначале, он не запомнил. А вот перед самым пробуждением было очень много воды. Озеро Титикака, набитое, как автобус в час пик, неуклюжими фламинго цвета совдеповского женского нижнего белья. Речка Псезуапсе, кишащая форелью, гадюками и утонувшими матросами, текущая почему-то в гору и низвергающаяся бурным водопадом с руническим названием Анхель в немереное ведро с надписью: «Для пищевых отходов». И в завершении всего – праздник весны и труда где-то в Алма-Ате или Кишинёве на белой площади с фонтаном, а он, Виктор Пулин, подходит к этому фонтану с мегафоном и объявляет: «Граждане, сейчас я буду мочиться. Кто не спрятался…»
Проснулся он вовремя. Вчерашнее пиво после коньяка настойчиво давило на мочевой пузырь, отвергая возможность хоть чуть-чуть понежиться в тепле. Пиво давило и на предстательную железу, вызывая ложную эрекцию, которой так не доставало вчера вечером. Воспоминания о вчерашнем дне отозвались головной болью и гадкой шершавостью во рту. Надо было вставать.
Бормоча под нос проклятия, сравнивая себя ни много, ни мало с генералом Карбышевым, Виктор Пулин, вонзившись в тапочки, побрёл к туалету. Зябко ёжась и потирая плечи, моментально покрывшись «гусиной кожей», он бросил взгляд на комнатный термометр. Плюс пятнадцать! Значит на улице не менее двадцати пяти. Б-р-р! Скорее к барьеру и в постельку! Но пробиться к заветному сосуду оказалось не так просто. Дверь в совмещённый санузел была заперта. Изнутри. Удобства кто-то занял.
Виктор вернулся в спальню. Под одеялом антититаническим айсбергом бугрилась необъятная спина безотказной Амальтеи Ильиничны Смычкиной-Капетинг, соседки с четвёртого этажа, жены «вечнонарядного» капитана Василия Смычкина. «Если подруга дней моих суровых здесь, значит в сортире её нет. Если там её нет и меня там нет, то там…» Логичность рассуждений, дающаяся с превеликим трудом, не позволила сделать никакого вывода. Однако давление в пузыре превышало атмосферное и заставляло принимать решительные действия.
- Чё думать, трясти надо. – Виктор изобразил неунывающего бодрячка. – Практика – оно критерий истины.
Однако возле туалета смелости у него поубавилось. Он робко постучал и, заикаясь, спросил:
- Эй, к-к-кто там?
Послышался, усиленный унитазом, протяжный пук. А затем довольное кряхтение и шуршание туалетной бумаги. Раздалось покашливание, после чего низкий мужской голос, как показалось Виктору, с негритянским акцентом произнёс:
- Вы спрашиваете – кто? Я отвечу: «Дед Пихто и баба Тарахто».
От такой наглости у Пулина прорезался голос. Он постучал кулаком по пластмассовой голове мальчика, писающего в горшок, и прокричал:
- Да кто ты, в самом деле! – И далее, обращаясь как минимум к мировой общественности. – Они просто оборзели!
В ответ натужное пыхтение и неожиданно мощный бас торжественный и величавый.
- Это я, сын Деревянной Женщины и Алмазного Волка. Это я, брат Слепой Гориллы и сестра девяти Королей Ада. Это я, научивший Венеру Милосскую  играть на фортепиано. Это я, щекотавший пятки Джоконде, когда она позировала… э-э-э, известному художнику. Это я, сказавший, что было раньше – курица или яйцо. Это я, набивший глаз Мохаммеду Али. Это я, почётный железнодорожник Монголии. Это я, покрасивший Великую китайскую стену. Это я, разлучивший римского папу с мамой. Это я, заставивший Кирилла и Мефодия выучить таблицу умножения. Это я, подаривший Франциску и Ивану сигнальный экземпляр Библии. Это я, изнасиловавший…
- Послушай, ты, сын Шакала и Венеры, – Виктор Пулин уже серьёзно нервничал, – я хочу ссать. Ты понял? Открывай и вали отсюда к чёртовой бабушке! Будь ты хоть почётным подводником республики Чад.
- Я не могу, молодой человек. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Мне тут ещё надо по сусекам поскрести и воды живой набрать. А вам я бы порекомендовал сходить на кухню и справить нужду в раковину. Терпеть нельзя. Вредно для здоровья.
- Ну, ты даёшь! Вредно, говоришь, для здоровья? А вот я надаю сейчас тебе по башке, вот тогда и поговорим о здоровье. Отвечай, кто ты такой? Как сюда попал?
- Я, подаривший Копернику телескоп и штангенциркуль. Я, любимец Клеопатры и Марии Стюарт. Я, раб Бегущей Слонихи и Стонущей Черепахи. Я, наклонивший Пизанскую башню. Я пожизненно приговорённый. Я, вечный странник Вселенной. Я, изнасиловавший…
Виктор уже не слушал монотонный, сводящий с ума, голос. Он яростно выгребал грязную посуду из кухонной раковины. А потом, открутив краны на полную, с наслаждением справил малую нужду, которая оказалась не такой уж малой.
Теперь можно было жить. Но только после рюмахи водки или чего-нибудь такого. В холодильнике оказалась початая бутылка «Анапы» и к ней ржавый кусок сала. Стакан восьмирублёвого бальзама, как всякое лекарство, вызвал каскад негативных гримас на лице, заставив желудок возмущённо сокращаться. Неимоверным усилием воли Виктор успокоил свои разбушевавшиеся внутренние органы. Сломав пополам сигарету, закурил, способствуя, как он полагал, перевариванию народного напитка. Сел на табуретку, прислонившись спиной к радиатору отопления. А вот сейчас можно разобраться, что за мудак занял туалет.
Но мысли в светлеющей с каждой секундой голове Виктора Пулина не успели занять свои места. Послышался скрип двери, и через мгновение в кухне появился невысокий, круглолицый негр. В промасляной телогрейке и шахтёрской каске с фонариком. В руках он держал пластиковую бутыль с этикеткой «Буратино» и коробочку из-под датского гусиного паштета. На лице негра играла открытая добрая улыбка. Рассердиться на него мог только что самый непроходимый злодей на земле. Виктор таковым не был. Поэтому и не рассердился. К тому же, он узнал этого человека, которому впору было вести негритянскую передачу «Спокойной ночи, малыши». Узнал и опешил. Перед ним во всей красе стоял Нельсон Мандела. То ли президент, то ли царь Свазиленда или Лесото.
А негр тем временем снял каску, обнажив каракуль седых волос, и представился:
- Мандела. Нельсон Ролихлахла. Друзья зовут Мандулой. Для тебя – просто Нельсон, или кэп.
- А почему кэп? – Виктор нервно затянулся.
- Это очень длинная история. Когда я тянул срок в тюряге на острове Робан, надсмотрщик по фамилии Смит, доброй души человек, тайком принёс мне книгу, которая называлась… м-м-м, забыл. Ну, ладно, вспомню,  скажу. Так вот, со мной в одной камере сидел один банту, два зулу и кажется бушмен. Точно бушмен. Худой такой, как велосипед. У него ещё выбито было два передних зуба. Так было удобно… Так ему было удобнее. И вот из-за этой книги всё и началось. Она была напечатана на немецком языке. Ни я, ни мои сокамерники языка этого не понимали. А бушмен вообще был то ли немой, то ли гордый очень – не хотел разговаривать. Мычал порой что-то. Но с ним особо никто и не хотел разговаривать. Другое дело книга. В ней было около шестисот страниц и много картинок. Всё про море и про парусники. Я был очень удивлён на Смита, с какой стати он принёс мне книгу на немецком. Но вскоре всё выяснилось. Через пару дней к нам в темницу поместили ещё одного заключённого. Белого! Ты можешь себе представить! Белого! Голландца. И он умел читать на немецком. Это было просто везение. Но он не знал ни африканского, ни английского. Это нас просто взбесило. Особенно горячих зулу. Ночью они решили опустить бедолагу, хотя он был совершенно не виновен в том, что не учил в своё время английский. Я решил помочь ему. Но ещё до захода солнца в камере появился ещё один постоялец. И тоже белый. Он был то ли венгр, то ли австриец. Увидев книгу, он закричал, как ненормальный. Стал стучать в дверь кулаками. А потом упал на пол, дёрнулся несколько раз и умер. При этом голландец читал книгу и нисколько не обращал внимания на бесноватого поляка.
- Венгра, – поправил Виктор.
- Ну, да, этого Мунтяну. Так вот, банту сразу же бросился к трупу, хотел отгрызть у него какой-нибудь лакомый кусочек, но я остановил его, осознавая, что всё это неспроста. И точно. Как только стемнело, за стеной, возле которой спал бушмен, послышались странные звуки. Сначала они напоминали скрип лобзика, потом стук швейной машинки, а потом лай дикой собаки Динго. Странно, но кроме меня никто ничего не слышал. Бушмен тихо посапывал. Банту притворялся, что спит, а сам выжидал момент, чтобы оттяпать кусок ляжки у мёртвого австро-венгра. Зулу, не оставившие затеи с изнасилованием голландца, самозабвенно натирали свои члены отваром пери-пери, усиливающим мужскую потенцию. Сам белый беспокойно спал, периодически что-то громко выкрикивая. Я разобрал только два слова – проклятые готтентоты. Вдруг в потолке камеры открылось небольшое отверстие, сквозь которое хлынул яркий поток света, заливший фигуру голландца. Свет был ярко-зеленым, но минуту спустя, он стал мертвенно синим. В этот миг тело европейца неестественно выгнулось, и он взлетел. Сделав два круга под потолком, он струйкой сизого дыма юркнул в дыру, которая тотчас закрылась. Опять послышались звуки швейной машинки и лобзика. Затем всё стихло. Я знал, что этим дело не ограничится. И верно. Зулу, обезумевшие от увиденного, с окаменевшей от пери-пери плотью, растолкали бушмена и стали совокупляться с ним одновременно вдвоём. Они и не заметили, как мёртвый молдаванин поднялся на ноги. Я это видел, но притворился спящим. А мертвец взял книгу и выкрикнул что-то, обратясь к параше, как к какому-то идолу. Мне показалось, что он произнёс имя. Не то Амадей, не то Асмадей. Параша с грохотом извергла из себя сноп пламени. Камера наполнилась смрадом. Зулусы, до конца не осознавшие, что же произошло, взревели нечеловеческими голосами. Оказывается, у бушмена чудесным образом выросли громадные острые резцы. Причём как во рту, так и… ну, в общем, и в заднем проходе. Он лихо клацнул ими, откусив напряжённые члены. А потом, параша загремела, как межконтинентальная ракета, пыхнула пламенем и явила невообразимое чудище с кабинетным роялем подмышкой. Монстр, установив ноты на пюпитре, заиграл буги-вуги, вульгарно притопывая ногой. Зулу, истекая кровью, пустились в пляс. А мертвец Мунтяну запел что-то на еврейском языке. Это была ужасная потеха. Честно тебе скажу, я даже в штаны наделал под эту музычку. Притворявшийся, что спит банту, не совладал с собой, заслышав зажигательный ритм. Африканская кровь бросила его в объятия смертельного танца. Так они и отплясывали втроём, выделывая коленца, пока обескровленные зулу не рухнули на пол. Тут же чудовище схватило их и запихало в парашу. Туда же последовал и бестолковый банту, исподтишка задушенный мертвецом. Бушмен, радостно клацая зубами, которые вырастали у него теперь везде, даже между пальцами, прыгнул в отхожее место самостоятельно, с верхнего яруса нар. Венгр, закончив петь, покинул камеру тем же путём, успев активизировать сливной бачок. Асмадей же просто растворился в воздухе, оставив после себя ужасающий запах и рояль. Из-за которого, кстати, меня на месяц лишили прогулок. Так вот всё и было. А на следующий день тюремщик Смит назвал меня кэпом. Почему так случилось, не знаю.
- А кто же был этот голландец? Почему он улетел?
- Мне кажется, он был летучим голландцем. Во, вспомнил! Мунтяну был не австро-венгром, а австралопитеком. Потому-то и лаяла собака Динго. Да, и голландца этого звали не то Ван Бастен, не то Ван Дер Бейкер. Но, уважаемый Виктор Пантелеевич, не за этим я сюда приехал. Не за этим. Разрешите присесть?
- Пожалуйста, – Виктор выдвинул из-под стола ещё одну табуретку. – Сади… то есть присаживайтесь, господин…
- Насколько я понимаю, господа в вашей стране закончились в семнадцатом году. Просто Нельсон. Договорились? – Он поставил на стол бутылку и коробку, в которых явно были не лимонад и не паштет. Присел, по-хозяйски расставив ноги. – И давай на ты. Без церемоний.
- Давай… Нельсон. Может, выпьем за встречу? – Пулин осмелев, кивнул на бутылку.
- Краска. Нет, спасибо. И тебе не советую. Чтобы не перебить аппетит.
- Аппетит у меня будь здоров. Его не перебьёт никакой монстр из унитаза.
- Возможно, возможно. Но у нас мало времени. Мы должны побывать с тобой в Африке, потом в Индии, потом отрезать голову Вере Михайловне Бонч-Бруевич и, в конце концов, попасть в Москву.
- В Африке?
- Да. Там нам дадут порошок, который оградит нас от двух «Г».
- Это ещё чего?
- Говно Господне.
- Что!?
- Шутка, брат мой Витя. Это тайная экстремистская организация, рвущаяся к мировому господству. Почему два «Г»? Одни говорят, что аббревиатура «ГГ» расшифровывается как Генералы Гнева, другие утверждают, что это Грымза Гаюлы, третьи кличут их Голодные Гробовщики, четвёртые ратуют за название Гвардия Громовержцев и так далее. Я склонен к более прозаическому понятию. Два «Г» просто две начальные буквы имён руководителей организации. Их обоих зовут Генами, в смысле Геннадиями.
- Весело. А что мы будем делать в Индии?
- Про то нам расскажут в Африке. Кстати, помимо ограждающего порошка, мы должны получить ещё один – разбивающий хрусталь.
- Чтобы отрезать голову Вере…
- Тише! Не произноси громко её имя. А то она убежит.
- Хорошо. А что мы забыли в Москве?
- Про Москву потом. Сначала ты должен отведать вот это.
Нельсон с торжественным видом открыл бутылку и коробку. Характерные запахи, потревожившие чувствительные ноздри Виктора Пулина, лишний раз подтвердили, что содержимое не соответствует упаковке. Конечно же, это были свежевыработанные фекалии Манделы, которые даже после трёх бутылок «Анапы» Витя пробовать не стал бы.
- Запахи через час исчезнут, – увещевал Нельсон, – как и не бывало. Даже вкус изменится. Но у нас нет времени ждать. Ты пойми, Виктор, вечером мы должны попасть в вашу столицу. Поэтому съешь, пожалуйста…
- Да не буду я есть это твоё два «Г»!
- Ты всё путаешь! Два «Г» не еда…
- Послушай, Нельсон, объясни, почему я должен есть говно?
- Всё просто! Чтобы стать таким, как я!
- Как ты?
- Ну да!
- Но я не хочу становиться негром! У меня есть невеста. Когда она увидит, что её любимый стал негром, знаешь, что будет!? Я не расист, но… к примеру, дочку свою за негра не отдам ни за какие коврижки. Вот ты бы отдал свою дочку за негра?
- Во-первых, надо говорить не за негра, а за африканца. А во-вторых, отдал бы за любые коврижки. В третьих, нечего так кипятиться, никто тебя чернокожим делать не собирается. Ты станешь таким же как я, по сути.
- Как это?
- Сложно объяснить. Да и времени в обрез! Витёк, ну скушай хоть чуть-чуть! Ты должен!
- Никому я ничего не должен.
- Жрецы Чёрного Сегмента трижды бросали Священные Палочки и трижды выпадали твои координаты. Ошибки быть не может. Ты должен стать моим преемником. Иначе, если я вдруг неожиданно умру, может возникнуть Неопределённость, ведущая к Анархии Беспорядка. Поясню. Каждый Беспорядок, на самом, деле подчиняется конкретным законам, которые в свою очередь определяются несколькими экстремальными узлами. Экстремальные узлы в большинстве своём люди, обладающие сверхъестественными способностями. У кого-то пчёлы изо рта вылетают, кто-то может убивать на расстоянии усилием воли, кто-то превращается в людоеда, заслышав заветные слова, кто-то ещё там чего-то умеет. Понятно? Не человеческие узлы – это различного вида аномалии типа Бермудского треугольника и, конечно же, животины разные вроде Несси или Йети. Экстремальных узлов в заданном регионе всегда одинаковое число. В случае изменения этого числа в меньшую сторону возникает Анархия Беспорядка, которая может привести к необратимым последствиям. Обычно это войны, тирания, эпидемии и тому подобное. Если число узлов увеличивается, то наступает Эвольвента Энтропии.
- Во! А что это?
- Я сам толком не знаю. Потому как не было её… Эвольвенты. Я, как ты, наверное, догадался, являюсь одним из экстремальных узлов. О моих способностях позже. Некогда нам. Не-ког-да!
- Всё это здорово, но вот что-то аппетит пропал… Может после Африки. Куда мы, кстати, отправимся?
- В Бенин. Или в Западную Сахару, если будут изменения. Жаль, очень жаль, что ты не ешь. Могут возникнуть непредвиденные осложнения. Но делать нечего. Пора отправляться. У тебя, надеюсь, есть шахтёрская каска?
- Нет. Но есть танкистский шлем.
- Сойдёт. Только возьми ещё фонарик.
- Слушаюсь, кэп! А как мы поедем?
- Увидишь. И оденься потеплей, там будет холодно.
Улыбка, предвкушающая весёлое окончание розыгрыша, сползла с лица Виктора Пулина, когда он в дублёнке своей любовницы, унтах и шлемофоне проследовал вслед за Нельсоном в санузел. Вся дальняя стенка, ещё недавно облагороженная испанской плиткой, была разрушена. В ней просто зияла огромнейшая дыра, за которой открывалась непонятная чернота. На полу валялись осколки зеркала, гигиенические и бритвенные принадлежности, полотенца и куча грязного белья. А к ванне, в которой лежали два неизвестных Виктору ящика и радиостанция, были приделаны стальные колёса, какие обычно ставятся на ручные дрезины. К тому же на чугунном боку красовалась неровная надпись, выполненная красной фосфорицирующей краской: «17-43»
- Маленький экзамен. – Нельсон вставил большие пальцы рук в подмышки несуществующей жилетки. – Назовите мне известные вам виды транспорта.
- Водный, – автоматически ответил Виктор, ошеломлённо оглядывая развороченную стену, – автомобильный… железнодорожный…
- Ну-ну, ещё. – Мандела хитро улыбался.
- Воздушный… И всё.
- А если подумать.
- Всё… кажется.
- Я так и знал! Не всё! Конечно же, не всё! А трубопроводный! А! Именно на основе трубопроводного транспорта и разработана система Всемирной Канализации, соединяющая между собой самые отдалённые точки нашей матушки Земли. Пользоваться могут ей пока ещё не все, но скоро она станет такой же доступной, как мобильный телефон или компьютер.
- Так это вы мне стеночку… того…
- Виктор, мы же на ты! Забыл? Что там стеночка, в сравнении с тем, что нас ждёт впереди! Садись на ящик. Будь смелей, акробат, назначаю тебя штурманом. И поторапливайся, стартуем через тридцать секунд.
Нельсон прыгнул в ванну первым. Включил рацию, попытался настроить её.  Она рычала, свистела, плевалась, виляла антенной, как собака хвостом, но работать отказывалась. Выругавшись в сердцах, кэп схватился за душевой шланг.
- Эх, подводит техника! Придётся по старинке. – Он профессионально пробаритонил один такт распевки – до, ре, ми, ре, до – и прокричал в воронку душа, словно в микрофон. – Диспетчер, диспетчер. Говорит 17-43, на связи 17-43. Как слышите, приём.
Душ отозвался почти сразу. Хриплым женским, каким-то металлическим голосом лишённым интонаций.
- Я диспетчер. Слышу вас хорошо. Куда едем, приём.
- Бенин. Африка. Канализационный адрес: АКЗ-055.БУ-093000, приём.
- Минуточку…
Нельсон ободряюще подмигнул, устраивающемуся на ящике Виктору. Приложил палец к сжатым губам, мол, соблюдай тишину. Из душа доносились далёкие звуки радио: «…ландыши, ландыши…», которые вскоре прервались чеканными словами:
- Записывайте маршрут. Украина – главный коллектор. Румыния – транзитный коллектор Т18, остановка три минуты. Болгария – транзитный коллектор Т11, остановка три минуты. Турция – главный коллектор. Сирия – транзитный коллектор Т04, остановка три минуты. Иордания – транзитный коллектор Т06, остановка две минуты. Израиль – транзитный коллектор Т10, остановка пятнадцать минут, обязательный технический осмотр. Египет – главный коллектор, переход на скоростную линию. Нигер – контрольная точка, остановка пять минут. Бенин – транзитный коллектор Т02 с дальнейшим лифтированием по адресу АКЗ-055.БУ-093000. Счастливого пути.
Душевая связь прекратилась. Нельсон, радостно хлопнув в ладоши, воскликнул:
- Отлично, маршрут самый короткий. Через Гибралтар ехали бы дольше. Надеюсь, ты успел записать ключевые точки?
- Я и не записывал. – Виктор застегнул дублёнку, из дыры в стене изрядно сквозило.
- Как это не записывал, ты же штурман!
- Но я не знал…
- Теперь поздно, поедем вслепую. Держись крепче, сейчас начнётся.
Ванна, скрипя колёсами, двинулась вперёд и рухнула в чёрную бездну. Виктор Пулин истошно завопил, осознав, что через пару секунд его позвоночник сложится отдельными косточками в черепной коробке и получится оригинальная погремушка, с которой будут играться патологоанатомы городского морга. Нельсон демонически захохотал.
- Покруче американских горок будет! Не боись, Витёк, сядем все. Здесь тормозные резинки, как на авианосцах. Надёжность по первому классу.
Действительно, вскоре падение замедлилось. Казалось, что воздух уплотнился, превратившись в подобие пудинга. Ванна мягко остановилась, слегка покачиваясь.
- Магнитные уловители, – Нельсон включил фонарик на каске и почему-то зашептал. – А сейчас шасси состыкуется с рельсами.
И точно, где-то снизу лязгнуло. Что-то негромко зажужжало. Толчок, и эмалированная вагонетка покатилась в неведомое, нарушая тишину ритмичным перестуком на межрельсовых стыках. Нельсон, не дожидаясь, пока Виктор Пулин начнёт задавать ему вопросы, принялся объяснять принцип Всемирной Канализации. Поражённый Виктор молча слушал, изредка включая фонарик и подсвечивая мрачные стены тоннеля.
- Ещё чёрт знает когда, твой тёзка Виктор Гюго обратил внимание на все прелести парижской клоаки в своём бессмертном труде про Жана Вольжана. Он описал её так подробно и достоверно, что один изобретатель, назовём его Эдисон, призадумался о величии, грандиозности и таинственности сего творения рук человеческих. А надо сказать, что состоял этот самый Эдисон в масонской ложе. Его мальчишки на улице так и дразнили Масон Эдисон. Это к тому, что организация вольных каменщиков щедро субсидировала и ценила талант изобретателя. Так вот, думал он думал о круговерти фекальных вод в природе и неожиданно сделал несколько открытий, казалось бы, абсолютно несовместимых друг с другом. Объединив их, Эдисон понял, что придумал транспорт двадцать первого века. Естественно, все расчёты и чертежи в скором времени легли на стол генералу ложи, назовём его Джакузи, который, осознав гениальность, а главное величайшую пользу проекта для организации, поставил на нём гриф «Доступно Господу». Главнейшим из изобретений явилось создание Прибойного генератора-преобразователя, осуществлявшего перенос материи со скоростями превышающими скорость света. Точнее преобразовывающего фазовую скорость в линейную, а массу вещества в нулевую или иногда даже отрицательную и отражающего её на практически любые расстояния. Это был настоящий переворот в физике волновых движений. Правда, в мире о нём никто не узнал. Другие изобретения, вошедшие в систему Всемирной Канализации, имели второстепенное значение, но без них работа транспорта ставилась под сомнение. Например, магнитные уловители подвижного состава, или цилиндрический ускоритель, или электронный лоцман. Я не говорю о примитивных шлюзовых душевых, без которых поездки были бы менее комфортными. Ты спросишь, пытливый слушатель, зачем, имея такой замечательный генератор-преобразователь, устраивать транспортную сеть под землёй, да ещё с использованием всяких-разных вод сомнительного происхождения. Поясняю. Преобразование фазовой скорости в линейную на уровнях превышающих скорость света происходит только в определённой среде – камень, глина, песок и тому подобное. Жидкая и газообразная среда, особенно под воздействием солнечного и других источников света, вносят в работу генератора глобальные искажения. Ускорение, а главное торможение зиждется, увы, только на дерьме. Вот так, мой разлюбезный штурман. Как хорошо я представляю себе Джакузи застывшего над картой мира и устремляющего свой проницательный взгляд в будущее. Я вижу его мудрые глаза, в них светится преданность ордену, вера в его всемирное могущество… Потом началось долгое и нудное строительство, проводившееся в режиме строгой секретности во всех странах одновременно. Вокзалы, подъездные пути, диспетчерские пункты и прочее, и прочее. К тому времени, как был запущен в действие первый транспорт, умер и Эдисон, и Джакузи, и ещё много кто. Но факт остаётся фактом: Всемирная Канализация, – это реальность. Фантастическая реальность. Подчинить её только себе тайная ложа не смогла. Масоны умеют хранить секреты, но этот им сберечь не удалось. Первыми обо всём догадались вездесущие америкашки, а потом пошло поехало. Как говорится, что знает свинья, знает весь свет. Ну, вот, кажется подъезжаем.
Ванна из тёмного тоннеля вкатилась в ярко освещённый зал, похожий на станцию метро, только гораздо меньший по размеру. Стены, пол и потолок без особых архитектурных излишеств были отлиты из бетона. Интерьер украшала дебелая матрёшка размером с телефонную будку, сделанная из цельного бревна, бывшего когда-то куском заокеанской секвойи. Матрёшка, размалёванная под казака с усами, напоминавшими значок параграфа положенного горизонтально, и прибитой сбоку хоккейной клюшкой вместо сабли, помимо украшения служила ещё и служебным помещением для дежурного. Нельсон достал из кармана телогрейки рожок приёмщика стеклотары и дал два протяжных гудка. Виктор Пулин пустил горючую слезу и закашлялся. Запахи слышимые им когда-то в общественном туалете города Белореченска, здесь можно было сравнить с нежностью фимиама. Мандела саркастически хмыкнул:
- Говорил ведь тебе, съешь от меня, выпей от меня. Не схотел. Теперь мучайся. Старших надо слушать. Они знают, как себя вести в различных ситуациях. Опыт, брат.
- Не брат я тебе, не брат, головешка ты не догоревшая! Меня тошнит. Где здесь туалет?
- А везде! – Нельсон сделал широкий жест рукой. – Если серьёзно, потерпи немного, у дежурной должны быть противорвотные таблетки. Терпи штурман, трудности только начинаются!
Дежурную в песчаном камуфляже, мягкую морщинистую старушку с печальным лицом, Виктор Пулин заблевал с ног до головы, сразу же после того, как проглотил любезно предложенную так называемую вестибулярную таблетку. Нельсон сразу же засуетился, запросил прощения, попытался почистить пятнистый костюм пострадавшей, даже пообещал произвести генеральную уборку на перроне. Но дежурная, вежливо улыбаясь, сказала с лёгкой грустью, словно продекламировала стихотворение Ахматовой:
- Не стоит беспокоиться. Я уберу всё сама. У нас часто так случается. Возьмите путевой жетон и… счастливого вам пути. – Она дёрнула за клюшку на боку расписной матрёшки, – Да, не забудьте надеть очки перед торможением.
Виктору было стыдно и неловко. Ни с того, ни с сего испачкать пожилую женщину, к тому же при исполнении обязанностей. Ему стало ещё более стыдно, и ещё более неловко, когда он неожиданно понял, что одета эта разнесчастная дежурная вовсе не в камуфляж, а в обычный комбинезон, и пятна на нём не для маскировки в пустыне, а следы  многочисленных извержений, устроенных такими же придурками, как и он. Душа его разорвалась бы на куски от небывалой жалости к старушке, но молодецкий окрик Нельсона положил конец ненужным страданиям.
- По коням! Нас ждут великие дела!
Ванна въехала в  ускоритель транзитного коллектора.  Он представлял собой огромную трубу из нержавеющей стали, в начале которой находилась старинная ржавая лебёдка, а в дальнем конце маячило приспособление напоминающее рогатку – две мощные металлические фермы соединённые резиновым жгутом толщиной с добрый канат. Под колёсами захлюпало. Запахи усилились, доведя Виктора до полуобморочного состояния. Нельсон бодро улыбался, потирая руки.
- Всё идёт отлично! Мы успеваем. Штурман, не киснуть! Помню, со мной произошёл подобный случай. Было это в Кремле, когда я получал Ленинскую премию мира. Понимаешь, в самый ответственный момент мне вдруг приспичило. Да так, что глаза на лоб полезли. Стою, не знаю куда деваться. Мой переводчик, почуяв неладное, что-то зашептал на ухо Горбачёву. А я прижух, как дурак, ни вздохнуть, ни…
Возле рогатки ванна остановилась. Там, впереди, виднелась пластинчатая крышка люка, похожая на диафрагму фотоаппарата. Она была во многих местах помята и погнута, кое-где поблёскивали свежие латки, что навевало нехорошие мысли.
 Два молодца в респираторах и высоких сапогах забродах ухватили жгут и завели его под задние колёса. Затем, выловив под ногами стальной трос с крючком, зацепили его за корму транспорта 17-43. Проверив надежность крепления, они неспешно побрели к началу трубы, волоча ноги и о чем-то переговариваясь. Там один из них взялся за рукоятку лебёдки и принялся неторопливо крутить. Натянулся трос. Ванна, преодолевая упругость резины, покатилась назад.
Нельсон восторженно наблюдал за происходящим, забыв о прерванном рассказе. Виктор Пулин не требовал продолжения. Он закрыл меховым воротником дублёнки лицо, стараясь дышать как можно реже, вспоминая дурацкую теле- рекламу о свежем дыхании. Ему хотелось одного – поскорее выбраться отсюда, выпить портвейна и закусить… Нет, закусывать ему не хотелось.
Жгут растянулся до критической длины. Мягко клацнули стопорные колодки. Один из молодцов подошёл к путешественникам. Отцепил трос и протянул им горнолыжные очки. Глухо спросил:
- Готовы?
- Да! – Нельсон просто светился от счастья.
- Тогда ждите команды.
Ожидание было не долгим. Заработала душевая связь. Тот же бесцветный голос произнёс:
- Борт 17-43, ваш страховой полис подтверждён компанией «Плацебо». На случай аварии запомните его номер. Диктую: 333456-000-000-73ЕЕ. А теперь на счёт четыре вы отправитесь по маршруту. Начинаю отсчёт… Эйн, цвейн, дрейн, фир!
- Какой такой аварии…
Договорить Виктор Пулин не успел. Кувалды в умелых руках работников транзитного ускорителя выбили колодки из-под колёс ванны. Она резвым жеребцом встала на дыбы и устремилась в широко распахнувшуюся диафрагму. Нельсон что-то прокричал на своём африканском наречии, а потом…
Тяжёлая волна накрыла их, ослепив и оглушив на мгновение. Послышался выворачивающий душу скрип. Ванна козлом запрыгала на рельсах, изрядно грохоча и лязгая. Затем её движение упорядочилось. Она проехала метров десять и остановилась.
Усиленный громкоговорящей системой, раздался инфернальный бас:
- Здоровеньки булы. Вы приихалы у Київ.
- Як у Київ!? – Виктор Пулин протёр замутившиеся очки. – Так быстро!
- Я же говорил – с ветерком! – Нельсон победоносно улыбался. – Гляди веселей, штурман!
Виктору было не до веселья. Он сокрушённо рассматривал напрочь испорченную дублёнку, залитую нечистотами с верху до низу. Амальтея порвёт его как тряпку, когда увидит, что сделалось с её «турецкой овечкой». А ведь он надел шубейку так, для хохмы. А вышло…
- Уныние – самый страшный грех, – Мандела поковырявшись в ящике, на котором сидел, достал из него помятый чайник с длинным носиком. – А дело превыше всего. Стоит ли расстраиваться из-за какого-то дешёвого зипуна, когда у нас впереди задача всемирного масштаба! Сходи-ка  ты, штурман, за кипяточком. А я пока открою кингстоны и прочищу нашу посудину. Бойлер там, возле здания дежурного.
Виктор огляделся. Киевский вокзал выглядел повеселее. Здесь располагались: газетный киоск, буфет, цветочный ларёк, павильон игральных автоматов, медпункт – он же «Гигиенический отсек» и загадочная «Реабилитационная камера предварительного заключения». Служебное помещение, в котором обитал дежурный, было сделано в  виде памятника Степану Бендере. В левой руке он сжимал могучий трезубец, а правой указывал на сточные воды. Фигура больше напоминала грозного Нептуна, нежели прославленного национального героя.
Неподалёку расположилась живописная группа старушек в пёстрых украинских костюмах, украшенных лентами и туалетной бумагой. Старушки, завидев Виктора, тотчас обступили его и наперебой принялись ему предлагать беляши, солёные огурчики, варёную кукурузу, пиво, минералку и т. п. Одна бабулька свистящим шёпотом навязывала ему «таку гарну горилку, отбивающую неприятный запах японского скунса, тухлых яиц и чеснока». Другая, не менее надоедливая, предлагала вареники с бульбой почти даром. Третья просто просила денег, жалуясь, что забыла свой товар на перроне, а его украли.
Виктор с трудом продрался сквозь галдящую толпу, но на его пути выросли смуглолицые мужики угрюмого вида с бронзовыми кольцами в ушах. Старушки потревоженной голубиной стаей метнулись под защиту Водяного-Бендеры. Спрятались за его мощную спину и возмущённо закудахтали. «Цыгане», – подумал Пулин.
- Мы – цыгане, – проговорил самый молодой из них, заговорщически подмигивая. – Меня зовут Тахир Стессель. Его, – он кивнул головой на однорукого усача в кожаном пальто и кавалерийских бриджах, – Феррас Дебеляк. А старший среди нас – уважаемый Иванко Керзон-Оглы, – говоривший почтительно склонился перед непрерывно грызущим подсолнечные семечки крутолобым крепышом с лоснящимися волосами зачёсанными назад.
- Да уж вижу, что не хохлы. – Виктор Пулин попытался обойти подозрительную троицу.
А выглядели они чрезвычайно странно. Тахир был одет в лётную зимнюю куртку с надписью на спине: «Стройотряд МВД» и генеральские брюки с малиновыми лампасами, заправленные в армейские ботинки на высоком каблуке. В дебрях его кудрявой шевелюры кое-где серебрились роскошные бигуди от Фаберже, а верхний третий левый зуб в не закрывающемся рту вообще был сделан из брильянта. Отличительной деталью одежды несимметричного Ферраса являлись кожаные лапти, дурно пахнущие дешёвым гуталином и кепка, сшитая из меха перуанской ламы. Вместо верхних клыков любитель экзотики «отрастил» себе два ядовито красных рубина, которых, впрочем, он почему-то стеснялся и прикрывал моржовыми усами. Старший Иванко сверкал как рождественская ёлка. Его темно-оранжевый френч вышитый персидским бисером украшали: портрет Элвиса Пресли на спине и ордена Богдана Хмельницкого и Золотого Руна на груди. Кремплиновые брюки-дудочки органично сочетались с лаковыми туфлями позаимствованными, судя по всему, из реквизита местного театра музыкальной комедии. Во рту всё, кроме языка, было сделано из неестественно бледного, какого-то выцветшего, золота. А голова тошнотворно пахла рафинированным подсолнечным маслом.
- Есть доллары, – Стессель стремительно обернулся по сторонам. В его руке таинственным образом развернулся веер грязнозелёных банкнот. – Не дорого. Все нового образца, с большим президентом.
- И почём же? – Виктор остановился, проявляя заинтересованность.
- Чем платить будешь? Карбованцами или рублями.
- Рублями.
Феррас Дебеляк достал из внутреннего кармана пальто логарифмическую линейку и резво заработал движком и бегунком. Золотозубый бригадир нервно раскачивался, как маятник, переступая с пятки на носок и теребя в руках уродливые чётки, похожие на связку биллиардных шаров. Юный Тахир безостановочно вертел головой, позвякивая бигуди и напевая мотив известной песни из кинофильма «Танцор диско».
Наконец манипуляции с линейкой закончились. Поправив пустой рукав пальто, Дебеляк смущённо произнёс:
- Двадцать девять с половиной копеек. Округляем. Получается ровно двадцать девять.
- А что же так дорого? – Виктор не скрывал иронии.
- Можно кредитной…
- Двуликий! – Стессель прикрыл рот ладонью и громко закашлял. Пачка денег неведомо как появившаяся, так же таинственно исчезла.
Выйдя из «Реабилитационной камеры», к ним походкой директора Украины направлялся грозный дядька, судя по всему, линейный милиционер. Он был одет в белую косоворотку, вышитую крестиком, синие атласные шаровары и красные остроносые полусапожки из мягкой кожи. Его круглую, выбритую до блеска голову, украшали четыре пучка угольно чёрной растительности: усы – две висящие морковки, брови – привет от Леонида Ильича и длинный, растущий из макушки и болтающийся при ходьбе, локон. В последний элемент причёски (как понял Виктор – уставной) была вплетена жовто-блакитная ленточка с майорской звездой. Именно  эта деталь, а так же  пластиковая дубинка в руке, пара наручников на правом и кобура на левом боку выдавали в приближающемся человеке блюстителя порядка.
- Кто это? – спросил Виктор Пулин.
- Двуликий Анус. Мент. Скотина номер один. – Стессель сейчас напоминал чревовещателя. Губы его не шевелились, а слова, вылетавшие непонятно откуда, казались какими-то резиновыми и эскимосскими.
- Почему Двуликий? – Виктор рефлекторно сжал зубы.
- Потому что и нашим и вашим! Ему сколько не плати, то добрый, а то хуже чёрта. То торгуй, чем хочешь, то в отделение и протокол давай. Гадюка!
- А почему Анус?
- Фамилия его Нестеренко. Зовут – Апанас. Может поэтому. А может, и нет, кто его знает. Мы приезжие. Из Казани. Беженцы.
Подойдя поближе, майор Нестеренко без лишних разговоров врезал дубинкой по спине Тахиру, дал пинка под зад Феррасу, грубо обратился к Иванко:
- Ну что, Керзон, опять приезжих объегориваете!? Деньгами торгуете или петушками на палочках? Может, гадаете без лицензии?
- Як можно, пан полицай, – в устах чернявого цыгана украинская мова звучала издёвкой. – Мы ж тильки гутарим. Они ж наш лепший кореш з Казани.
- Кореш, говоришь… А что за шары у тебя в руках из металла жёлтого цвета?
- Та цеж бусики, пан полицай, цацка. Хиба нельзя? – цыган сплюнул подсолнечную шелуху себе в руку, украдкой сгребая в кучку мусор, рассыпанный им по перрону.
- Ты мне голову не дури! – Дубинка ещё раз опустилась на поясницу Стесселю. – Я вас насквозь вижу! Гнилое племя! Может, вы тут детей воруете!? Отвечать офицеру! – Дебеляк согнулся от удара сапогом в пах.
- Та ни, пан полицай, – голос Иванко дрожал, – якись таки чада. Мы сюда за тютюном приихалы. Нас Зосим Молявко пислал. Каже, трэба курыть. А тут, дывись, сусед наш по Казани…
- Заткнись, Керзон. Тюрьма по тебе плачет. Будешь там сидеть и трындеть всякую ахинею. А табор твой в небо уйдёт, которое для тебя будет в клеточку. Понял, нехристь окаянный!
- Поняв, пан полицай.
- То-то. Значится так… – Майор на секунду задумался. – Стессель и Дебеляк в камеру для профилактики, а ты гуляй пока.
Наручники защёлкнулись на запястьях Тахира. Однорукого Ферраса, скривившегося от боли, Нестеренко, помешкав секунду, просто взял за ухо. И, уже отойдя шагов на пять, неожиданно повернулся. Обратился к Виктору Пулину:
- Вам, господин приезжий, скажу… – Он пригладил телепающийся хохолок. – Не дело вам с цыганами связываться. Плохой народ. Нечистоплотный. Они только в резервациях хороши, которых у нас, к сожалению, нету. И на родину ихнюю не след вам отправляться. Не нужно вам это. Никаким боком. Набирайте водичку и в путь.
С этими словами он ещё сильнее крутанул ухо Ферраса и ткнул дубинкой в шею Тахира, уводя их в направлении «Реабилитационной камеры».
Осмелевшие старушки выбрались из-за спины Бендеры. Злорадно загалдели, изредка делая едкие выпады в сторону одинокого Керзона-Оглы. Тот нагло огрызался, бросая в торговок пригоршни семечек. До драки дело явно не доходило, поэтому Виктор Пулин решил заняться кипятком, благо бойлерная была рядом.
И вовремя. Как только чайник наполнился до краёв, он услышал призывный вопль Манделы. Их ванна, влекомая неведомой силой, двигалась к тоннелю с надписью: «Ускоритель. Юго-западное направление». А по громкоговорящей связи гремело: «Борт номер 17-43, у добрый шлях». Старушки на перроне, забыв про блестящего Иванко, замахали на прощание платочками, обнажив свои пегие головы.
Виктор Пулин, перемахнув через борт, уселся на ящик. Нельсон, выругавшись на неизвестном языке, грубо вырвал у него чайник. Жадно присосался к носику. Напившись, язвительно поинтересовался:
- Уж не хотели ли вы, мой разлюбезный штурман, попросить политического убежища? Больно долго вас не было.
Виктор, не усмотрев сарказма, рассказал кэпу забавную историю про неумелых валютчиков и бравого майора. Нельсон внимательно выслушал и неожиданно серьёзно проговорил:
- Спасибо, штурман. Информация, полученная вами, бесценна в масштабах нашего задания. В военное время я бы наградил вас медалью «За боевые заслуги». Мы не едем в Индию.
- Да, а почему?
- Анус ясно сказал, чтобы мы не ехали на родину цыган. А их родина, как известно, – Индия.
- Ну, это спорно…
- Спорить некогда. Кстати, был ещё один добрый знак. Однорукий цыган. Он очень напоминает мне кое-кого… Отравитель Макандал! Дрессировщик улиток. Вот кого он мне напоминает. Герой Гаити. Это хорошо. Это очень хорошо. Нам сопутствует удача. Тьфу-тьфу-тьфу.
- А почему мы должны прислушиваться к советам какого-то Ануса, к тому же двуликого?
- Вообще, он не Анус. И не Апанас Нестеренко. Он Карлос Кастанеда. Слыхал о таком?
- Нет.
- Я тоже. Но сердце подсказывает, делай, что он велит.
- А сердце тебе не велит пощадить невинную Веру Михайловну…
- К сожалению, без отрезания головы не обойдётся.
На этом их разговор прервался. Всемирная Канализация увлекла кэпа и штурмана в стремительное путешествие по необъятным недрам матушки земли. В транзитных коллекторах было не до разговоров. Работы было по горло. В прямом и переносном смыслах. Приходилось вычерпывать, чистить, смазывать. Уточнять и корректировать маршрут. Следить за правильностью вхождения в ускорители. Гасить волну в замедлителях. И много ещё чего. При всём при этом, необходимо было оставаться в графике. Опоздание на несколько секунд грозило жёсткими санкциями, вплоть до снятия с трассы на неопределённое время. Этого они себе позволить не могли. Поэтому трудились как проклятые и везде укладывались в срок.
На пути следования им частенько попадались иностранцы. Особенно часто американцы и японцы с фотокамерами. Они как малые дети обступали их неказистый транспорт, щёлкали затворами, многозначительно покачивали головами и картаво кричали, оттопыривая большой палец на руке: «Рюс корошо! Закадошная душа!» Сами они совершали путешествия в герметично закрытых аппаратах, оснащённых автоматической системой омывания кузова. Заглянув как-то внутрь такой машины, Виктор только с завистью вздохнул, оценив по достоинству комфорт и изящество салона. Нельсон только отмахивался от назойливых вопросов.  «Бедность – не порок. Входи во врата узкие, а не в широкие. Не в свои сани не садись», – так отвечал он.
Виктор успевал отмечать про себя, что вокзалы во всех странах были до неприличия одинаковыми. Только здания дежурных немного отличались, хотя все были построены в виде какого-нибудь известного персонажа. У румын это был богатырь Фэт Фрумос, у болгар – футболист Христо Стоичков, турки отдали предпочтение Кемалю Ататюрку, сирийцы Хафесу Асаду, иорданские зодчие увековечили Хусейна Бен Талала, израильтяне почтили памятью Стивена Спилберга, египтяне никого не отметили, построив банальную копию пирамиды Хеопса, а вот в Нигере и Бенине дежурное помещение было сделано по типовому проекту и подозрительно напоминало Нельсона в молодости с бумерангом в руках.
Ещё одинаковость вокзалов дополняли толпы старушек. Везде они были в платочках, клетчатых передничках и дермонтиновых тапочках. Везде они носились со своими беляшами и варёной кукурузой. Везде причитали дурными голосами и сорились с цыганами. Отличались они только цветом кожи и незначительными кулинарными штрихами, то есть: мамалыгой, брынзой, люля-кебабом, шаурмой, мацой, папирусной похлёбкой и, наконец, запечёнными в сухарях банановыми червями.
Человек привыкает ко всему. Так и Виктор Пулин привык к неудобствам (мнимым, по словам Манделы) путешествия. Работа затянула его, хотя он не совсем понимал, зачем нужна и чем закончится эта авантюра, в которую его втянул Нельсон.
В Тель-Авиве, во время техосмотра, штурман, как бывалый канализационный волк, выпил банку кошерного пива. И ничего. В Каире он уже торговался с продавцом ослиной шаурмы, а в Нигере уплетал за обе щеки кастрированных жуков Борхеса в змеином соусе. В Бенине он нацелился на ядовитую рыбу Каппи, которую едят только колдуны Вуду, но его отвлекло лифтирование.
- Вот мы и добрались. Готовься, штурман. Ещё одно испытание. Мы в Дагомее, в пупке нашего мироздания. Здесь пересекаются все нити Силы Дзюмбо.
- Кто такой Дзюмбо? – Виктор почему-то заговорил шёпотом.
- Дзюмбо – это начало и конец. Форма и содержание. Он отец Деревянной Женщины. Он мать Барталамео Галиса. Он чрево Анархии Беспорядка. Дзюмбо – брат Дзюмбо и Дзюмбо Черепахи. Правая рука его не знает, что творит левая, потому что в ней нет мозгов. Зато левая прекрасно осведомлена, чем занимается правая, потому что зовут её Дзюмбо. Дзюмбо самый прекрасный. Его взор проникает сквозь алебастр и наводит порчу на морских свинок. Стан его тонок и крепок как бамбуковый хлыст. Печень его – рассадник цирроза и аскорбиновой кислоты. Дыханье его подобно адскому пламени. Волосы его – густой лес. Слюна Дзюмбо течёт в водопроводе города Нальчик, а мысли его написаны акварелью на стенах новоафонской пещеры. Вот далеко не полный перечень того, что есть Дзюмбо. Да, самое главное, он вчера умер.
- Помянуть бы надо. Величайший человечище был…
- Не глумись. Сегодня он воскреснет. В нашем присутствии. А помогут ему жрецы Чёрного Сегмента.
Ванна в это время въехала в неосвещённый тоннель. Виктор включил фонарик. В луче света метнулись три серые тени. Мертвенный холодок освежил лицо.
- Кто это, – он не на шутку испугался.
- Не бойся. – В темноте сверкнули зубы Нельсона. – Духи заблудившихся шахтёров. Иногда попадаются спелеологи, но реже. В основном шахтёры. Вот смотри сюда. – Кэп настроил лампочку на своей каске. – Смотри внимательнее на правую стену… Видишь!
Виктор увидел корявую надпись, выполненную мелом: «Здесь были Коля, Вова и Петро из Дебальцево. Очень хочется кушать». «Вот это забрели бедолаги, – подумал он. – Без тепла, без куска хлеба. Одни в кромешной тьме…» Печальные мысли развеял Нельсон. Развернувшись в пол оборота, он заговорил с какой-то необычайной агрессией.
- Чёрт с ними, с рудокопами. Я хочу сказать тебе другое. Вот сейчас мы предстанем перед великими жрецами. А ты не боишься их?
- А чего их бояться? Пережитки это всё.
- Ведь они негры, как ты говоришь. А негров ты не уважаешь.
- Но…
- А ты знаешь, что первый человек на земле был негром? Адомайтисом его звали. Все люди произошли от него. У всех в жилах играет африканская кровь. У всех. А ваш царь Пётр! Он же тоже был негром. Исторический факт.
- Какой ещё факт! У него был арап, – это факт, а сам он…
- Сам он был негром. Это знают все дети в школах Лесото и Свазиленда. А картина Малевича «Чёрный квадрат»! Это ведь портрет! Портрет Ролихлахла.
- Кого?
- Моего отца, неуч. Он позировал Казимиру ночью, на фоне Капских гор. Я как сейчас помню эти места. Чудные места! Только в Африке могут быть такие чудные места. А ты не хочешь выдавать свою дочку замуж за моего сына. Ей будет хорошо как у…
- Как у негра в…
- …за пазухой. Он тоже негр. И знаешь, чем он отличается от тебя? У него не видно родинок на теле, а у тебя видно. А вот Майкл Джексон – сволочь.
- Полностью с тобою согласен. Но у меня нет дочки.
- Неважно. Консенсус получился. Замечательно! Не будем спорить. Все люди братья.
Ванна остановилась. Магнитные уловители подняли её над рельсами. Заработал невидимый агрегат, по звуку напоминающий компрессор. Они медленно начали подниматься.
- Через минуту будем на месте. Веди себя повежливей с господами жрецами. Они не любят бледнолицых хамов. Зомбируют в три секунды.
Поток свежего воздуха вскружил голову. Опьянил солёным океанским ветром и неведомыми доселе запахами. Яркие лучи восходящего солнца до боли сузили зрачки. Но как здесь было хорошо!
Их встречали четыре негра в одинаковых гавайских рубашках и красных шортах. Лаконично поприветствовав кэпа и штурмана, они попарно скрестили руки, образовав живые носилки, в которые Виктор и Нельсон уселись без долгих уговоров, предварительно сняв тёплые одежды и оставшись в одних трусах. Негры рванули рысцой, проявляя недюжинную выносливость. И уже минут через пятнадцать они оказались в небольшой деревушке, на шесть домов, живописно расположившейся в пальмовой роще.
Их пронесли мимо внушительного кладбища и почтительно опустили на землю возле самой большой хижины. Над ней развивались флаги республики Армения, королевства Великобритания и непонятный розовый стяг с изображением Микки Мауса в полный рост. Весёлый герой диснеевских сериалов неважно гармонировал с дюжиной слоновьих и собачьих черепов, украшавших фасад главной постройки.
На крыльцо из черепашьих панцирей вышел огромный негритос в набедренной повязке и бюрократических нарукавниках. В его ухе болталась чудовищная серьга, сделанная из пустой банки «Кока-колы». Нос  был проткнут и не абы чем, а остро заточенным карандашом «Koh-I-Noor» с ластиком на другой стороне. В руке он сжимал живую змею в наморднике из медной проволоки.
Грозно посмотрев на Виктора Пулина, верзила крикнул по-русски, без какого-либо акцента:
- А теперь по койкам и спать!
После чего он величественно развернулся и скрылся за циновкой из банановых листьев. Нельсон подтолкнул остолбеневшего Виктора, и они пошли в соседнюю хижину, меньшую по размерам, но такую же свирепую по украшениям. Скелеты крокодила и бегемота в немых объятиях застыли перед входом в дом, образуя арку, увитую местной разновидностью плюща. А на крыше лежал свежий труп белого человека, одетый в спортивную форму клуба «Жальгирис», держащий в окоченевших руках футбольный мяч.
«Весёлое местечко, – Виктор с тоской оглядел рой насекомых гудящих над крышей. – Будет что вспомнить. Если, конечно, не положат на ту свободную стреху». Но убивать их никто не собирался. Три полные негритянки с болтающимися сиськами обсыпали их жареной кукурузой, помазали лбы куриными лапами испачканными кровью и жестами предложили пройти внутрь.
В хижине стояло два гроба из бальсового дерева с красными атласными подушками. Мрачные ложа были окутаны призрачной паутиной москитной сетки. Посреди комнаты сидела девочка с валторной в руках. Возле неё стоял трёхлитровый термос производства волгоградского тракторного завода. Девочка сняла с него крышку. Наружу вырвалось лёгкое облачко пара. Помещение наполнилось густым, приторным запахом.
- Пей, – Нельсон благоговейно принял из рук девочки пиалу. – Это поможет нам уснуть.
- А что это? – Виктор Пулин сделал пару глотков. – Недурно. Кофейком попахивает.
- Настойка из мухи цеце. Великолепное снотворное. Ложись. Вечером мы получим порошок и снова в путь.
- Почему вечером? – Виктор закашлялся, разглядев в коричневатой жидкости сморщенных козявок.
- Рыбаки ушли в море ночью. Скоро они вернутся. Рыбу Каппи надо как следует приготовить. Выделить тетрадиоксин. Сделать из него порошок. Время… Надо ещё разбудить Папа Легба и Папа Локо. Надо подружить их. Ой, много ещё чего надо. Давай спать.
- А кто этот… ну, с карандашом в носу.
- О, это Геде Барон Самди. В руках у него Дамбала Смертьнесущая. Он лучше всех разбирается в мертвецах. Ему отводится немаловажная роль в… – Нельсон широко зевнул. – Кстати, он окончил университет имени Патриса Лумумбы. С отличием. Уважаемая личность. Он принёс в эти земли цивилизацию.
- А кто тут живёт?
- Могильщики. Геде-ви, народ духов смерти.
- Не очень мне тут нравится, кэп. – Виктор подозрительно посмотрел на девочку с валторной.  – Что-то я им не верю.
- Спи. Вопросы будешь потом задавать. Наша миссия под патронажем Инан и Огуна.
- Я ничего не понимаю. Имена эти дурацкие…
Послышался храп. Дыхание Манделы заколебало москитную сетку. Виктор тревожно вздохнул. Поворочался в тесном ложе. Закрыл глаза и моментально уснул. И увидел он сон. В мельчайших подробностях повторяющий его предыдущий сон. И когда он проснулся с острым желанием сходить в туалет, то поначалу даже не разобрался где он. А когда разобрался, то застонал от тоски.
Нельсон уже не спал. Бодро делал приседания и наклоны, напевая что-то весёленькое. Девочка, отложив валторну, мрачно следила за его телодвижениями. Её губы еле заметно шевелились. Она загибала пальцы на своих чумазых ладошках, что-то подсчитывая.
- Всё, – девочка хлопнула в ладоши, – хватит. Сто двадцать восемь.
- Так быстро? – Нельсон хрустнул коленными суставами.
- Всё, уматывайте отсюда. А то прилетит Бакула Бак и откусит вам яйца.
- Хорошо, Ультанга, мы уходим. Штурман, с Бакула Баком не шутят. Пора выдворяться.
Девочка сердито зыркнула на Виктора. Он пулей выскочил из гроба и поспешил за Манделой, откинувшего пальмовую циновку. Перед хижиной их встретили те же четверо в красных шортах. Они почтительно поклонились, станцевали что-то брейкоподобное и счастливо заулыбались. Вперёд выступил один из них с золотым медальоном на груди.
- Приветствую тебя, друг наш Мандула, и тебя, Выбранный Священными Палочками.
- Привет тебе, Гванбо Табуретка. – Нельсон склонил голову. – И тебе привет, Филгимби Хрустальное Горло, – поклон в сторону негра с серебряным медальоном. – И тебе привет, Чухалло Победитель Мудаков с Проседью, – бронзовое украшение качнулось в ответном приветствии. – И тебе привет, Нгамвару Убегающий от Солнца со Скоростью Девяносто Километров в Час, – шея последнего была повязана шарфом зелёного шёлка. – Привет вам, жрецы Сегмента. Вечер выдался.
- О, да! – Гванбо радостно воздел руки к небу. – Рыбалка тоже удалась. Хвала Симби! Охотники поймали две Каппи. Аптекарь Дныгназ сделал порошок разбивающий хрусталь и ограждающий порошок. А на прибрежном песке появились доброжелательные Веве. Они предсказывают удачу.
- Мы уже разбудили Папа Легба, – в разговор вступил Хрустальное Горло. – У него хорошее настроение. Он обещал устроить встречу. И уже слышна песня Геде Нибо. Он, говорят, надел сегодня красное пальто и белый цилиндр.
- Воистину добрый вечер, – продолжил Чухалло. – Барон Самди принял жертвоприношение и попросил добавки. Хороший аппетит говорит о том, что он выпустит Дзюмбо из оков сна. Дополнительная жертва готова. Мы нашпиговали её чесноком и протёрли пятки уксусом.
- Дело за малым, – Нгамвару облизываясь потёр руки, – отрезать ей голову.
- Вере Михайловне!? – Виктор не смог сдержать себя.
- Да, Бонч-Бруевич, – Гванбо пальцем начертил в воздухе таинственный знак, – так мы зовём королевскую черепаху Вуду.
Виктор вздохнул с облегчением, вспомнив свою школьную  учительницу по биологии, доброго симпатичного человека. Уж кому-кому, а ей он не хотел бы отрезать голову.
Солнце садилось в океан. Раскалённый до красна диск коснулся горизонта. Стих ветер, лохмативший нечёсаные макушки пальм. Откуда-то издалека послышался нарастающий перестук тамтамов. Вскоре он усилился настолько, что уже не было слышно, о чём говорят жрецы Чёрного Сегмента. А они о чём-то живо спорили, неистово размахивая руками. Неожиданно барабанный бой прекратился, и на смену ему пришла гортанная песня, исполняемая сотней мощных голосов. В деревню из глубины рощи, прихлопывая в ладоши, устремились голые негры. Они стаей голодных термитов наводняли деревню. Мужчины прикрывали свои половые органы выдолбленными рогами буйволов, а женщины шахматными досками, инкрустированными карельской берёзой и слоновой костью. Дети, мелькающие тут и там среди взрослых, вообще не прикрывались, зато пели громче всех и исступлённо размахивали зажжёнными факелами. Песня то затихала, то усиливалась. То звучала отрывисто, то тянулась, как сырая резина. «Хав, хав, хав. Дганди дай Огун. Иай убе бе ду. Геде, геде. Ве-е-е-е-е. Ве-е-е-е-е. Скунгна бя». Такая была песня.
Вскоре деревенское кладбище заполнилось рогоносцами и шахматистками. Они попели ещё минут пять и замолчали, прервав песню громкими криками и овациями. Вокруг одной из могил образовалось свободное пространство, к которому Мандела и Виктор Пулин протолкнулись с большим трудом. На могильный камень, напоминающий спину гигантского жука-оленя, взобрались жрецы Чёрного Сегмента и наперебой заговорили.
- А сейчас, уважаемая публика… Перед вами выступят заслуженные… Лауреаты фестиваля народного творчества… Кудесники Вуду и примкнувших религий… Апологеты Туссена де Лаувертюр и Франсуа Дювалье… Посредники между живыми и мёртвыми… Сексуально озабоченные… Рукоблуды и сребролюбцы… Повелители Бакула Бака и Дамбалы… Укротители девственниц и высокогорных лишайников… Любимцы прекрасной чаровницы Эрзули… Сыновья дохлой кукушки и бешенного енота… – Тут жрецы одновременно вдохнули и произнесли хором, – Геде Самди и Геде Нибо!
Невероятный рёв, достойный стадиона, огласил джунгли. Толпа, повинуясь невидимому дирижёру, вновь запела. С удвоенной энергией. Только песня была уже другая, более весёлая что ли. Жрецы поспешно спрыгнули с надгробья. Отбежали в сторону. Раздался оглушительный взрыв, вызвавший немалый переполох среди детей. Рассеявшийся дым открыл взорам присутствующих развороченную могилу. В ней, как ни в чём не бывало, стояли верзила с карандашом в носу и старик в длинном пальто и высокой шляпе из бархатной бумаги. Барон Самди и Геде Нибо. Барон остервенело размахивал змеёй в наморднике, а Нибо кокетливо распахивал и запахивал широкие полы пальто, открывая на общее обозрение свой эрегированный член невероятных размеров, покрашенный золотой краской. Женщины пришли в экстаз. Многие укоризненно лупили стоящих рядом мужчин шахматными досками по голове, бились в истерике или падали в обморок. А тут ещё Самди, наигравшись полузадушенной Дамбалой, сорвал с себя набедренную повязку. Тут уж сознание стали терять мужчины. Дети в страхе разбежались, побросав факела в одну кучу. Мандела прикрыл дрожащей рукой глаза. Виктор стоял, словно лом проглотивши, с ужасом созерцая мужское достоинство Барона. Их было два! Оба размером с хороший батон докторской колбасы, образующие латинскую букву «V», стремительно рвущуюся в небо. Виктория! Зрелище оказалось не для слабонервных. Народ падал пачками. И вскоре на ногах остались только Нельсон, Виктор и жрецы.
Песня прекратилась из-за бессознательного состояния певцов. Геде Нибо и Самди остановились тяжело дыша. Из деревни послышались звуки валторны. Маленькая Ультанга на удивление профессионально заиграла Попутную песню. Посредники между живыми и мёртвыми комично кривляясь приложили сложенные ковшиком ладони к ушам. Прислушались. Когда прозвучала последняя нота, Барон по-наполеоновски выставил колено и заговорил:
- Я ненавижу тебя железнолобый Огун! Милитарист с маленькой буквы! Кастрированный дегенерат! Фальшивомонетчик! Да проснётся Дзюмбо!
- Плюю на тебя, – подхватил Нибо, скрестив руки на груди, – светлоокая Инан! Желаю тебе быть изнасилованной взводом солдат французского легиона. Грязная развратная баба! Дочь зебры и гиены! Мерзость твоё имя! Да проснётся Дзюмбо!
- Жалкий повелитель сырости! – Самди схватился за свои члены, как за штурвал самолёта. – Недостойный Симби! Неспособный жить без дождя! Вечно сопливый и чихающий! Желаю тебе утонуть в Лимпопо! Да проснётся Дзюмбо!
- Любвеобильная Эрзули! – Нибо вложил в свои уста весь сарказм Западной Африки. – Потаскуха и проститутка! Подстилка бамбуковая! Жена Блудливого Логфни! Ненасытная антилопа! Всепожирающее влагалище! Отверстие для похотливых! Да проснётся Дзюмбо!
Неожиданно ярость угасла в глазах разгорячённых Геде. Они как-то равнодушно оглядели попадавший тут и там народ, скрывая зевоту, уселись на останки могильной плиты. Нибо достал из кармана пальто пачку папирос, и духи смерти закурили. Сделав пару затяжек, Барон Самди поднялся, надел набедренную повязку и добродушно позвал Нельсона:
- Милый мой, Мандула, иди ко мне скорей. Дай я тебя обниму. И ты, человек из далёкой России, тоже иди. Будем прощаться.
Виктор и Мандела подошли.
- Возьмите это, – Нибо протянул им три мешочка из плотной ткани. – В синем – порошок разбивающий хрусталь, в жёлтом – ограждающий, в сером – крупа. Смотрите, не перепутайте. Кстати, как прибудете на место, установим связь с помощью улиток.
- Желаю вам разбудить Спящего и узнать последнее пророчество. – Самди потушил окурок о ладонь. – И главное, не упустите его. Говорят, он очень быстро бегает.
- Быстро бегает и быстро говорит, – Нибо лукаво улыбнулся. – Да, ещё, молоко вам передадут в Болгарии. Там самое лучшее на сегодня.
- Счастливого пути, друзья! – слеза выкатилась из глаза Барона.
- До встречи! – Геде Нибо высморкался в воротник пальто.
- А как же Вера Михайловна! – Виктор впервые за весь вечер открыл рот.
- Стоит ли зря убивать невинную черепаху, молодой человек, – Самди печально обвёл рукой вокруг. – Зритель не тот пошёл. Слабый. Чуть что, теряет сознание, как гимназистка девственность. Договоримся как-нибудь в другой раз. Приедете сюда, мы её заколбасим и сварим супчик. Чудесный супец из Веры Михайловны получится, смею вам доложить.
Жрецы подхватили путешественников на руки и помчались к месту парковки ванны с номером 17-43.

Задремавший штурман Виктор Пулин, уставший от бесконечных сверхсветовых бросков, пробудился от родного русского говора, усиленного металлическими динамиками. Голос говорившего вселял гордость и уверенность в завтрашнем дне. Заставлял приободриться и веселее взглянуть на жизнь.
- Друзья, вы прибыли в столицу нашей Родины гостиницу Москва… В столицу Москва. Город-герой нашей Родины… Добро пожаловать!
Даже досадная ошибка диктора не испортила настроения Виктору и Нельсону. Цель путешествия была близка. И её не омрачали ни загаженная дублёнка, ни потерянный фонарик, ни ломота в костях и отсиженный зад. Оставалось совершить последний рывок, приложить последние усилия. А потом заслуженный отдых, плюс благодарность всего человечества.
Предстояло длительное лифтирование. Мандела сверил свои часы с привокзальными, являвшимися точной копией тех, что были встроены в Спасскую башню. Пятнадцать минут третьего ночи.
- Отлично, – Нельсон не потерял оптимизма, – на месте будем где-то без десяти четыре. То, что доктор прописал! И у меня достаточно времени, чтобы посвятить тебя в суть нашего задания. Но прежде, я хочу поведать тебе о том, как я разгадал тайну пассивного гомосексуализма.
- А зачем? – Виктор протёр слипающиеся глаза.
- Это же открытие! Разве не интересно?
- Ну, пожалуй…
- Слушай. Было дело в Стокгольме. Приехал я на церемонию вручения Нобелевской премии мира. Тёплый приём, шикарная встреча, непринуждённая обстановка. И вот, когда я уже поручкался со шведским королём, забыл, как его зовут, мне вдруг приспичило. Стою, ни жив, ни мёртв. Побледнел, как Стена Плача в Иерусалиме. Даже самое простое движение приносит неудобства. Переводчик короля смекнул, в чём дело. Вижу, шепчет что-то ему на ухо. Этот Улоф Пальме оказался весьма учтивым джентльменом. Он что-то там брякнул по-шведски, все вокруг так и грохнули от смеха. А он берёт меня под руку и в сторону. Короче подвёл меня к туалету ихнему нобелевскому. Представляешь, у них туалет охраняют гвардейцы в водолазных костюмах. Так вот, сел я, сижу. Газетку комкаю. Вспоминаю, что ел на завтрак. Получаю необходимое мне облегчение. Жизнь вновь окрашивается в розовые тона. И вдруг, бах! Меня осенило просто! Про педиков этих. Ведь они, заразы, кайф получают, не во время процесса, а после! Когда у них вынимают… Ну, сам понимаешь. Тут у меня в голове выстроился план диссертации. Я понял, что нужно беспощадно бороться с детскими запорами. Контролировать и регулировать очищение кишечника в школах, армии, тюрьмах и других казённых учреждениях. И тогда мир, возможно, освободится от нетрадиционной ориентации. Ты знаешь, я провёл в думах около часа. Густав этот даже волноваться начал. Послал меня проведать… Эх, а работу я так и не написал. Времени не было. Да и сейчас нет. Витёк, может, ты за меня напишешь? Как покончим с Лениным, я тебе подробно обрисую…
- Стоп-ка! Кэп, что значит, покончим с Лениным? Я в такие игры не играю. Достаточно уже нахлебался! Мне ещё политики не хватало.
- Успокойся, Витя…
- Мы что же, будем взрывать мавзолей?! Я на такие штуки…
- Да нет же! Мы оживим его! Воплощение Дзюмбо на земле.
- Кого? – голос у Виктора стал хриплым и свистящим.
- Ленина вашего. Лукича.
- Ильича.
- Вот-вот, горячо любимого и уважаемого…
- Нет, это другой.
- Другого мы оживлять не будем. И дай мне рассказать тебе всё по порядку. Не перебивай! Хочешь всё знать и перебиваешь!
- Хорошо, говори.
- Будешь перебивать?
Виктор отрицательно помотал головой.
- Ладно, слушай. Так, на чём я остановился… Ага! Наступил январь тысяча девятьсот двадцать какого-то года. В Росси голод и холод. Гражданская война разорила и уровняла всех. Разруха, болезни, проституция. Страна на грани нищеты и катастрофы. А в это время коварный Сталин думал, как прибрать к своим рукам заветную власть. Так ему хотелось править, что, бывало, остаётся он один и давай материться по-грузински страшными словами. А то достанет кинжал и точит его. Вот как-то подстригал он свои пышные усы перед зеркалом, национализированным у фабриканта Мазурова. А, надо сказать, подстригал он их всегда сам. Никому не доверял, даже Кагановичу. «Ты, – говорил, – Лазарь, ещё захочешь мне нос отрезать. А какой будет лидер революции без носа? Смех, да и только!» Пятерых парикмахеров расстреляли из-за его ненаглядных усов. Вот он и решил, чтобы народ зря не изводить, прихорашиваться самому. Для этого имелись у него специальные ножнички из дамасской стали и костяной ацтекский гребешок. А отрезанными волосинками он набивал свою трубку и выкуривал, чтоб никто на него порчу не смог навести посредством ворожбы. Значит, подстриг он усищи, покрутил губами, да и говорит: «Ну-ка, зеркальце, скажи, да всю правду расскажи. Кто на свете всех хитрее, всех коварней и мудрее?» Зеркало подумало, почесало в затылке и выдало ему: «Ты коварен, спору нет. Но на свете всех хитрее, всех коварней и мудрее, Ленин, в Горках он сидит, кого хош перемудрит. Вслед за ним хитрец известный Троцкий Лёва. Интересный он плетёт клубок интриг. Быть последним не привык…». Далее зеркало продиктовало Сталину список мудрецов, состоящий из нескольких сотен фамилий, которые по своему коэффициенту IQ значительно превосходили товарища Кобу. Среди них были Бухарин, Зиновьев, Радек, Тухачевский, Блюхер, Мандельштам и многие другие, известные и не очень личности. Лютую ненависть затаил Сталин на этих людей. Не поленился и взял их всех на карандаш. Но больше всего ему был ненавистен из этого списка человек под номером один. Ленин. И порешил он убить, – Нельсон с надрывом произнёс последнее слово, – Лукича. Но чужими руками. Два дня подряд он с утра до вечера скакал вокруг Кремля на своём любимом ахалтекинском жеребце. Всё думал. Подыскивал кандидатуру. Составлял план. На третий он поехал к старику Мичурину. Выпросил у него самое красивое яблоко сорта апорт из семенного фонда, под благовидным предлогом помощи голодающим Поволжья. Сам обработал его тетрадиоксином (откуда он у него взялся, ума не приложу). А на следующий день вызвал к себе Калинина, и давай его стращать и запугивать. Говорит: «Надо, Миша, Лукича зомбировать. Вот отнеси ему фрукт, пускай отведает. Отнесёшь, мы вскорости твоим именем назовём вот этот населённый пункт, – и ткнул трубкой своей вонючей в карту, – Во, станция Подлипки. Или хочешь, что-нибудь посолиднее, – и опять трубкой в карту, – Вай, Кенигсберг! Хороша Маша, да не наша. Ну, да ничего, с этим мы разберёмся. А ещё сделаем тебя президентом нашей великой коммунистической державы. Соглашайся, Миша. Иначе плохо будет. На дыбе отвиснешь». Заплакал Калинин, да делать нечего. Испугался пыток. Поплёлся к Ленину в Горки. А он со своей Наденькой благим делом занимался. Замерзающим деткам в холодной Москве они носочки шерстяные вязали. Крупская спицами елозила, а Лукич веретеном орудовал, пряжу наматывал. Тут Калинин и заявился. Константиновна, увидев яблочко, умилилась: «Вот славно, отошлём голодным детишкам!» А Ленин пожадничал, выхватил плод и грызанул сразу половину. Тут его дёрнуло, как током от повышающего трансформатора. Повалился он на пол, а по пути укололся веретеном. Крупская, неуклюжая кобыла, бросилась его поднимать, да спицы уронила так, что они вождю в мягкое место вонзились.
Нельсон перевёл дух. Ванна остановилась. Остался последний подъём, и они на месте.
- Все решили, что Ленин умер. Но это было не так. Он спал тяжёлым летаргическим сном. Если бы не веретено и спицы, усугубившие действие яблока, Лукич, может, и проснулся бы через год другой. А так ему предстояло провести в забвении столько лет, сколько было отведено судьбой. Сталин же, поняв, что план его сорвался, вознамерился и из этого извлечь выгоду. Он решил увековечить имя Ленина, оставив его в качестве флага, за которым пойдёт народ. А нести этот флаг будет он, Иосиф Джугашвили. Между прочим, на досуге можешь поразмыслить над лозунгом: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин вечно будет жить». Уверен, ты поймёшь, что сия дурка была запущена не просто так. Вот… приказал Сталин состряпать по быстрому мавзолей и хрустальный гроб, который подвесили на якорных цепях от крейсера «Аврора». К гробу он приставил своих верных врачей, чтобы охраняли покой Лукича и подкармливали его из пробирки. А к входу мавзолея прикрепили пост из самых злых красноармейцев, которых кормили только волчьим мясом и дорогущими крокодильими селезёнками.
- Нельсон, – Виктор не выдержал, – разве гроб висит на цепях?
- Раньше висел! – Нельсон раздражённо заёрзал на ящике. – Не знаешь, так не говори! Сейчас, может, и не висит. А раньше висел. Раньше и мавзолей был деревянный, чтоб ты знал. Опять перебиваешь!
- Больше не буду, – Виктор виновато тронул Манделу за плечо, – Продолжай, пожалуйста.
- Сталин, упрятав Ленина в гробницу, принялся работать по списку. Он убирал всех, кого выдало ему дальнозоркое зеркало Мазурова. Устраивал процессы, казни, убийства. Строил лагеря, будто ребёнок мастерил домики из кубиков. Веселился от души, не давая покоя своим жертвам даже заграницей. Вторая мировая война значительно облегчила ему работу, уничтожив почти всех его обидчиков. И всё было бы хорошо, но в сорок шестом году Ленин… заговорил во сне. Аккурат после смерти Калинина. Да как заговорил! Орал, словно твоя Иерихонская труба. Сквозь хрусталь и мрамор. И, главное, о чём заговорил! Он выдавал пророчества на полгода вперёд, которые сбывались со стопроцентной точностью. Говорил он без обиняков, как тот Нострадамус, конкретно: что, где, когда и даже зачем и почему. Ценность информации была необычайно высока. Все разведки мира желали бы иметь такой совершенный источник. К сожалению, Лукич вещал всего лишь два раза в году. Девятого мая и седьмого ноября. С десяти часов тридцати минут утра и до без пятнадцати одиннадцать. График предсказаний не менялся из года в год. Регулярно совпадал секунда в секунду. Оставалось обеспечить секретность. Но она, к великой радости Кобы, обеспечилась сама собой. Седьмого ноября, как ты знаешь, на Красной площади всегда проводился парад войск. Топот ног успешно заглушал неистовые разглагольствования Ленина. Бойцам просто приказывали топать погромче и подбивали сапоги стальными подковками, вот и всё. А зрителей на площади заставляли радостно кричать и аплодировать. Правда, на всякий случай, в самой усыпальнице дежурным врачам выдавали трещотки, которые они до одурения крутили все пятнадцать минут, пока Ленин болтал. А на девятое мая успешно перенесли другой парад, который должен был проводиться двадцать четвёртого июня, как и самый первый парад Победы сорок пятого года… Я тебе скажу так, кричал бы Лукич восьмого марта, пустили бы по площади какие-нибудь женские батальоны или ещё чего. Сталин бы придумал. Но он помёр. Полежал даже чуток в мавзолее. Но Ленин возмутился, пришлось закопать коварного кавказца. Тайна летаргического сна вождя пролетариата стала достоянием членов Политбюро. Но не всех, а только основных, со стажем, так сказать, с секретной татуировкой в виде серпа и молота на спине. Они, как и Сталин, умело пользовались в своих целях добытой информацией, скрывая правду от народа. Но вдруг Лукич замолчал. Седьмого ноября восьмидесятого года он не произнёс ни слова. Обескураженные секретари и члены не знали, что и делать. Попробовали присоединить к пяткам вождя двести двадцать вольт, но тот только смеялся и кричал, что ему щекотно. Попытались применить гипноз, но тщетно; Ленин начинал храпеть, да так, что в ГУМе стёкла дрожали. Аппаратура, подключённая к мозгу нейрохирургами, ничего не прояснила. А потом среди членов и секов начался мор. Пятилетка пышных похорон. Помнишь, наверное. А где смерть, там Барон и Нибо. Поработали они славно у Кремлёвской стены, где и наткнулись случайно на дремлющего Ленина с пустышкой во рту. Применив колдовство Вуду, Геде узнали, что Спящий откроет великий секрет тому, кто его разбудит и накормит манной кашей. На сей раз пророчество будет последним, но оно позволит установить в мире Плавное Равновесие. Они бросили Священные Палочки, которые указали на меня и на тебя, хотя ты в наших делах ни хрена не смыслишь. А ещё отказался есть и пить от меня.
- Я ведь не знал…
- Не знал, не знал! Поздно теперь. Манку умеешь варить?
- Да.
- Приготовь бутыль с молоком, примус и мешочек с крупой. Остальное сделаю я. Приехали, кажется. Сначала установим связь, а уж потом войдём.
- Куда?
- В усыпальницу. До чего ты бестолковый.
Нельсон достал из ящика почерневший старинный свиток. Развернул его. В свете фонарика на его каске Виктор Пулин разглядел паутину круглой таблицы, заполненную причудливыми символами и рисунками. В центре её, вместо предполагаемого паука была расположена фотография человека очень похожего на Ферраса Дебеляка. В руке Нельсона появилась баночка из-под майонеза. Он вытряхнул из неё на свиток большую, размером с куриное яйцо, улитку.
- Связь устанавливается следующим образом. Там, в Дагомее, у наших друзей такая же картограмма и муж нашей улитки. Меж ними астральный вектор. Геде управляют самцом с помощью пипетки с муравьиной кислотой, гоняя его по нужным клеткам таблицы. Самка повторяет движения своего суженного в мельчайших подробностях. Мы смотрим и читаем. Понятно, да? А теперь, напугай её. – Нельсон с нежностью погладил пальцем полосатые спирали раковины.
- Как, – Виктор потупился.
- Как сможешь.
Секунду помедлив, Виктор сконфуженно произнёс:
- Улитка, я тебя съем.
- Во даёт! – Нельсон обратился к несуществующему собеседнику. – Вы только посмотрите на нашего штурмана. Ты что, природоведение не учил, Вася. Улитки глухие! Смотри как надо.
Мандела, выпучив глаза и состроив мерзкую гримасу, склонился над улиткой. Скрючил свои коротенькие пальчики и угрожающе зарычал. Брюхоногая животина вылезла из домика и проворно поползла по клеткам таблицы. Нельсон внимательно следил за ней, запоминая каждый сектор, где она побывала. Наконец рогатый слизняк закончил своё путешествие по свитку, замерев прямо на носу Дебеляка.
- Странно, – кэп почесал небритый подбородок. – Ничего не понимаю. Вот послушай, что нам передали жрецы. «Вера Михайловна уплыла откладывать яйца на Галапагоские острова. Любвеобильная женщина – орудие мести оскорблённой Эрзули – украла поцелуй. Торопитесь. У нас тут весело. Танцуем и хорошо кушаем. Филгимби Хрустальное Горло подстрелил одного жирненького норвежского ботаника…» Впрочем, остальное к делу не относится. Идём.
В мавзолее царил полумрак. По иронии судьбы помещение освещалось всего лишь одной двадцатипятиватной лампочкой Ильича. Сам главный конструктор плана ГОЭЛРО, закутанный в плед, лежал в гробу под крышкой из бронебойного стекла, выдерживающего прямое попадание противотанкового кумулятивного снаряда. На стекле кто-то написал губной помадой: «Люблю и помню. Митя».
- Распаливай примус и готовь кашу, – Нельсон был очень серьёзен. – Как будет готово, маякнёшь.  Помешивай постоянно, чтобы не было комочков. Я пока займусь хрусталём.
Виктор, быстро справившись с примусом, засыпал крупу в молоко и стал внимательно наблюдать за Манделой. Тот некоторое время бесновался вокруг гроба в языческом танце, потом упал на колени и замер в неестественной позе. Так он простоял около минуты, затем неожиданно запел чистым и сильным фальцетом:

Ленин, Ленин, дорогой.
Ты лежишь в земле сырой.
Ты всё видишь, ты всё знаешь,
ты один всё понимаешь.
Отгони тяжёлый сон
и проснись, услышав звон
хрусталя разбитой крышки.
Дам тебе со сдобой пышку
и тарелку манной каши.
Так же тёплые гамаши,
кепку, варежки, пиджак.
Ну, а если, что не так,
намекни, и в тот же миг
будет всё, к чему привык
ты во время жизни бренной.
Так восстань, раздвинув стены.
тесной вечности своей.
Прочь из мрака поскорей!
Устреми волшебный взор,
временам наперекор,
прямо к истине. Она
одному тебе дана.
Что увидишь, расскажи
без прикрас и вредной лжи.
Просыпайся, пробил час…
Дзюмбо! Дзюмбо! Дзюмбо!


Там, на площади, послышался перезвон курантов. Нельсон прекратил пение. Посчитал удары колоколов. Удовлетворённо прикрыл глаза. Повернулся к Виктору. Вопросительно кивнул.
- Ещё минута, и будет готово. – Виктор активно помешивал варево. – Нельсон, а откуда ты возьмёшь гамаши, кепку и всё прочее, что ты там наговорил.
- Тише, ты, – Нельсон с опаской посмотрел на Ленина, – главное пообещать. Пусть проснётся, а там посмотрим. Ну, долго ещё?
- Готово. – Виктор погасил примус. – Что дальше?
- Смотри…
Мандела открыл синий мешочек и равномерно высыпал его содержимое на крышку гроба. Послышался тоненький писк. По стеклянной поверхности, как по озёрной глади, пошли круги. Золотистые с искоркой. Крышка завибрировала потревоженным пудингом, издавая протяжные звуки, похожие на мычание телящейся  коровы. Потом она покрылась сетью мелких трещин и заскрипела, как морозный снег под тяжёлой поступью. А потом она просто исчезла без следа.
Нельсон, довольный произведённым эффектом, вытер губы рукавом телогрейки, нагнулся над Лениным и звонко чмокнул его в лоб.
Вождь мирового пролетариата, крутанувшись в гробу вокруг своей оси, сел, уставившись заспанными глазами на тускло горящую лампочку. Выпутал руки из пледа. Широко зевнул, почёсывая редкую бородёнку.
- Как долго я спал. Целую вечность, поди. А как тут чертовски холодно. Не май месяц, товарищ африканец, – он хитро подмигнул Нельсону. – Привет угнетённым народам рабовладельческого юга. Как поживает товарищ Марк Твен? Много ли хлопка собрали этим летом во Флориде? Что думают буржуины о моём письме к съезду? Читают ли рабочие «Крайслера» газету «Правда»? Как прошло бостонское чаепитие? Кушают ли американские дети сладости по праздникам?
Нельсон и Виктор поражённые молчали. Ильич засыпал их вопросами, не давая вставить ни слова. Тарахтел, как пулемёт. Артистично менял интонации. Энергично жестикулировал. И главное не картавил! Как будто всё время пока он валялся здесь, с ним работал крутейший в мире логопед.
- Очень хочется кушать. – Ленин обеспокоено повертел головой. – Обещали кашку, подавайте. Мне, как председателю общества чистых тарелок, двойную порцию. С малиновым вареньем.
- Как это, с вареньем? – в один голос вопросили Виктор и Нельсон.
- Как у нас в Дебальцево. И кепочку мою верните, голова мёрзнет.
- Кепочка будет. А пока отведайте, что бог послал. – Нельсон незаметно махнул Вите рукой.
- Бога нет. Попы – мерзавцы. Расстреливать и топить в Патриарших прудах.
Виктор потянулся к примусу, как вдруг прогремел оглушительный выстрел, и кастрюлька с кашей грохоча покатилась по мраморному полу, забрызгав Ильича с ног до головы.
- Горячо! – Заверещал вождь. – Архигорячо!
Главные двери мавзолея были открыты. На пороге, выдыхая густые клубы пара, стояли двое. Одинакового, мощного телосложения. В одинаковых чёрных пальто с ондатровыми воротниками и красными бантами на груди, одинаковых чёрных брюках в тонкую полосочку и одинаковых беловерхих ботинках в калошах. В руках они сжимали одинаковые трёхлинейки с примкнутыми штыками. Их пламенные взгляды, которым могли позавидовать даже пресловутые василиски, хоть и не превращали в камень, но повергали в трепет и лишали воли. А решимость действий не вызывала сомнений в достижении поставленной цели.
Один из них, жидковолосый, с лицом палача, обезображенным бородавками на переносице и правой щеке, хрипло пророкотал:
- Владимир Ильич, не беспокойтесь, вам ничего не грозит. Медленно поднимайтесь со своего ложа и идите к нам.
- Я хочу каши, – Ленин неуверенно заёрзал на месте. – Товарищ негр обещал мне каши.
- У нас есть всё, что вы пожелаете, – елейным голосом пропел второй, свиноликий, с выпяченной нижней губой и алкогольными мешками под глазами. – Каша вас уже ждёт.
- А малиновое варенье?
- Есть и варенье. Чистый мармелад.
Ленин, сбросив с себя плед, соскочил на пол. По-детски рассмеялся.
- А кепчонку мою вернёте?
- А как же, – первый жутко улыбнулся, – конечно, вернём. Кепчонка – высший сорт, из перуанской ламы. Я её ещё вчера пропылесосил и побрызгал духами. В лучшем виде. Подойдите к нам, Владимир Ильич. Надо разобраться… с этой интернациональной бригадой.
- Интернационал!!! – Ленин восторженно хлопнул в ладоши. – Кто был ничем, тот… ха-ха-ха, станет всем! Здорово! Глыба!
Нельсон опомнился первым. Он незаметно достал из кармана жёлтый мешочек и посыпал его содержимым Виктора и себя. Послышался негромкий треск, запахло озоном. Виктор Пулин почувствовал себя космонавтом в невесомости, а вернее воздушным шариком, привязанным за ниточку. Хотелось взмыть под потолок, но не получалось.
Без предупреждения рявкнули трёхлинейки, изрыгая в их сторону огонь и свинец. Но пули не причинили им никакого вреда. Они, наткнувшись на невидимую преграду, бесформенными кусочками упали под ноги. Второй и третий залпы ни Виктор, ни Нельсон даже не почувствовали.
На палаческом лбу, несмотря на холод, выступила испарина.
- Ограждающий порошок. Думаете, от нас так легко отделаться? Мы и это предусмотрели. Товарищ Г, приведите майора.
- С превеликим удовольствием, товарищ Г.
Свиноликий вышел из мавзолея и через мгновение вернулся, ведя на поводке худощавого, носатого мужчину с футляром от контрабаса в руках. На нелепом ошейнике, охватывающем жилистую шею, позвякивала гроздь медалей, среди которых выделялась самая большая: «Саратовскому госпиталю 40 лет». Мужчина с отрешённым видом покорно следовал за своим поводырём, безвольно опустив голову.
- Плохо дело, – Нельсон задумчиво сжал губы, – плохо. Если будем уходить вдвоём, конец обоим.
- Кто это? – Виктор не чувствовал никакой опасности.
- Это – несчастнейший из несчастнейших. Великий пожиратель президентов… Вдвоём нам не уйти.
- Почему не уйти? Мы же не президенты.
- Ты-то нет. А я дважды президент… Послушай, поступим так. Ты уходишь один, садишься в нашу шхуну и… домой. Чтобы не заблудиться, скажешь диспетчеру бортовой номер и пункт назначения – порт приписки. Тебя доставят куда надо.
- Но…
- Опять перебиваешь! Некогда болтать! Дома съешь то, что осталось на столе в кухне. Иначе изменится равновесие и… Ну, я тебе рассказывал. Потом… потом найдёшь Лукича и поцелуешь его.
- Зачем!?
- Чтобы опять заснул. Если он будет бодрствовать, то такие дела начнут происходить! Страшно представить! Неужели ты не понимаешь!
- И что же будет? Всякий, кого я поцелую, тут же уснёт?
- Да. И ничего тут не поделаешь. Придётся тебе пожертвовать своим счастьем в личной жизни. Зато повторный поцелуй прогонит сон… через определённое время.
- Какое время?
- Не знаю… Знают жрецы Чёрного Сегмента. Витя, но главное ведь не это. Ты же должен понять…
- Всё я понимаю, не маленький. Но как же ты?
- Я задержу… этого… Мы с ним поборемся. Ведь я, Витёк, в своё время неплохо боксировал. Потом… догоню тебя. Или отправлюсь на родину… Да… улитку и картограмму возьми себе. Кормить её почти не надо, она неприхотливая. Глядишь, может и сгодится когда-нибудь. Витя, пора. Они начали трансформацию.
Жидковолосый, подхватив Ленина под локоть, заискивающе заглянул ему в глаза.
- Владимир Ильич, не могли бы вы процитировать что-нибудь из своих замечательных произведений. Это необходимо для партии и народа.
- Народ – дерьмо, – Ленин рубанул воздух рукой, – дерьмо первостепенное. Партия – агроном, использующая дерьмо для удобрения. Чего изволите услышать?.. Не знаю, как вас величать...
- Мне нравится ваша работа «Государство и революция». Я её три раза конспектировал. – Бородавки на лице заплечных дел мастера побагровели, сам он сконфузился. – В школе, в институте и потом самостоятельно, в душевном порыве.
- Похвально, похвально. Вижу, верной дорогой идёте. А господин негр и его приспешник, судя по всему, оппортунисты, или, что более вероятно, эсеры.
- Совершенно верно, Владимир Ильич. Черномазый – меньшевик, а тот другой – люмпен. С вашей помощью мы от них избавимся. Просим.
- Что ж, извольте. Я почитаю немного… – Он сделал многозначительную паузу. – Пролетариату необходима государственная власть, централизованная организация силы, организация насилия и для подавления сопротивления эксплуататоров и, я подчёркиваю, для руководства громадной массой населения, крестьянством, мелкой буржуазией, полупролетариями в деле налаживания, в кавычках, социалистического…
Ленин запнулся, открыв от изумления рот. Носатый мужчина на поводке, дико заскрежетав зубами, взвыл по-волчьи. Его нескладное тело охватила мелкая дрожь. Чёрные, густые волосы вдруг выпали одновременно, обнажив отвратительный череп, покрытый гниющими наростами. Уши просто исчезли, оставив два уродливых отверстия. Нос провалился. Глаза потеряли направленность взгляда и приобрели ярко-лимонный оттенок. На руках и ногах, сквозь разорванную одежду, вылезли зазубренные шипы, с которых стекала мерзко пахнущая фиолетовая жижа. Чудовище издало ужасный рык – нечто среднее между грохотом шаров в лототроне и охрипшим гудком паровоза.
Два «Г», а это были именно они, схватили Ильича под руки и выбежали вон, не дожидаясь, пока закончится формирование монстра. С улицы донеслись крики человека теряющего разум:
- Боже, прости меня! За то, что не уверовал, за то, что клеветал на тебя! За души погубленные, прости меня грешного! Покарай, Господи, Иуду Маркса, за то, что пропил он тридцать серебряников, отнятые им у Энгельса. И Энгельса покарай за переписку с Каутским.
Виктор больше не слушал крики безумца. Он пытался сохранить свой рассудок. Смердящее страшилище, с шумом втянув в себя воздух, пошло на них, слепо размахивая когтистыми лапами. Оно учуяло еду. Пенная слюна закапала с загнутых клыков на пол, прожигая в нём глубокие дыры.
Нельсон сильно толкнул Виктора, закричав что есть мочи:
- Беги, штурман!
И Виктор побежал. Протискиваясь сквозь узкий коридор к своей ванне, ему показалось, что там, позади, грохнули тамтамы, и раздалась боевая песня зулусов, осаждающих крепость ненавистных белых людей с длинными ножами и огнедышащими палками.

В кухне горел свет. Виктор Пулин насторожился, почуяв неладное. Кинулся к столу. Так и есть, коробочка из-под паштета пуста, бутыль больше чем наполовину отпита. Он устало опустился на табуретку. Все их труды оказались напрасными. Фекальное путешествие, африканское шоу с ненужными жертвоприношениями, оживление Ленина, смерть кэпа, в которой не приходилось сомневаться. Всё зря. Нарушится и без того зыбкое равновесие, Анархия Беспорядка поднимет голову, Эвольвента Эволюты полетит в тартарары… Эх, да что там…
Но кто же съел мою… м-м-м, порцию. Неужели два «Г» и здесь приложили свою руку. Невероятно! Как они смогли вычислить, где я живу? Это же колоссальный… Да, бороться с ними малыми силами невозможно. Интересно, который из двоих ел. Тот хрякорылый или другой. Постой, постой, если это были два «Г», то почему они дожидались, пока Нельсон поцелует… Проклятье!!!
Виктор бросился в спальню. Ещё надеясь, что ошибся, щёлкнул выключателем. На кровати, безмятежно раскинув пухлые ручки и сложив губы бантиком, посапывала Амальтея. Защищаясь от яркого света, она зажмурилась, состроив смешную рожицу. Прикрыла глаза круглой ладошкой. Полусонно пробормотала:
- Витюля, где ты пропадаешь. Бросил свою Цыпу на произвол судьбы. Я на тебя рассердилась. Бука!
- Почему ты не дома.
- Мне и здесь хорошо.
- Маля, отвечай! Я не шучу!
- Мой Сундук опять попал в наряд. Я и вернулась. С утра ушла, а потом вернулась. Ждала тебя, ждала, – в голосе  Амальтеи зазвучала обида, – а ты всё не идёшь и не идёшь, противный. Быстрее раздевайся и проси прощения.
- Маля, м-м-м, ты что-нибудь ела… у меня…
- Ой, Витечка, какой бесподобный паштет! Я не удержалась и весь его… А вот лимонад не очень, совсем без газа. Паштет просто прелесть. Я, правда, не определила из чего он. Написано гусиный, но не похоже. Такая вкуснятина! Ну, Витюля, скорей же иди ко мне. Тысяча поцелуев принесут тебе моё расположение.
Какое-то время Виктор Пулин тупо разглядывал зевающий ротик, наполненный острыми мелкими зубками. Ротик, дарующий продолжительный дивный сон каждому, кто коснётся его хоть на мгновение. И у него возникло безумное желание – впиться в эти жаркие губы, чтобы забыться в бесконечном сне, чтобы отрешиться от всего этого дерьма, творящегося вокруг.
Он уже сделал шаг вперёд, как вдруг неожиданно чётко представил себе картину. Капитан Смычкин возвращается с дежурства, выпивает рюмочку, рассказывает супруге скабрезный анекдот, разомлевший заползает под белый хрустящий пододеяльник, попадает в объятия ненаглядной жёнушки, ловит своим ртом её прерывистое дыхание и… Виктор по-детски, непосредственно расхохотался. Громко и беззаботно. Держась от смеха за живот, выбежал прочь из спальни.
Окончательно проснувшись, Амальтея удивлённо покрутила головой. Села, свесив ноги с кровати. Тревожно позвала:
- Что случилось, Витя, ты где?
В ответ она услышала бодрый голос возлюбленного, доносящийся из туалетной комнаты.
- Диспетчер, диспетчер, говорит борт 17-43! Как меня слышите, приём!