Второй Завтрак

(В соавторстве с К.Ашкенази)





Второй завтрак






Лицо начало принимать привычные очертания. Морщины на лбу и щеках разгладились. Уши порозовели и округлились. Волосы выросли, словно в убыстрённом кино и аккуратно легли, расчёсанные на пробор. Нижние клыки достигли своих обычных размеров. Перекошенные губы плотно сжались. С глаз исчезла ярко-жёлтая пелена, открыв круглые, в копейку, зрачки. Судорога отпустила руки и ноги. Уродливые костяные наросты, покрывавшие ещё недавно всё тело, куда-то исчезли. Знакомые образы и звуки вернулись в сознание. Всё повторилось.
Булкиндт-младший, негромко застонав, медленно сел прямо на пол. Дрожащими руками обхватил свою чернявую голову, уткнулся носом в колено и заплакал. Изодранная в клочья пижама полосатыми лоскутами затряслась на худых плечах. Булкиндт-младший всхлипнув пару раз, тихонечко завыл. И-и-и-и-и… Протяжно так, тоненько и печально. И такая безнадёжность слышалась  в этом вое, такая безысходность. Горло судорожно сжалось. Громко зарыдав, Булкиндт-младший повалился ничком на шершавый палас.
Что-то кольнуло  руку. Резкая боль подействовала успокаивающе. Истерика прекратилась. Булкиндт-младший поднялся, шмыгая носом. Уставился на порезанные пальцы. По ладони стекала тонкая струйка крови. Она неприятно щекотала запястье и проворным ручейком пробиралась вниз, к локтю. Булкиндт-младший слизнул кровь языком и, прижав ранку к губам, осмотрелся. Он сразу же обнаружил, что телевизор, стоявший раньше на тумбочке, лежит на полу. Кинескоп вдребезги разбился, усеяв комнату матовыми осколками. Оторвавшаяся задняя крышка залетела под стол, обнажив пыльные внутренности сложной бытовой техники. Рядом с телевизором валяется опрокинутый стул со сломанной ножкой. Книжные полки сорваны со стены. И вообще вся мебель сдвинута со своих привычных мест.
Булкиндт-младший вздохнул, вытер рваным рукавом слёзы на щеках и, шлёпая мягкими иранскими тапочками, прошёл в ванную комнату. Снял с себя безнадёжно испорченную пижаму, ещё раз лизнул пораненную ладонь, открыл выварку, стоящую под раковиной, и кинул туда комок ненужного белья. Там, на дне, уже лежал исполосованный до неузнаваемости спортивный костюм, две пары трусов, точнее, то, что раньше было трусами и синяя футболка с прописной буквой «Д» на груди, находящаяся в той же кондиции, что и всё остальное.
«В прошлый раз телевизор оказался выдернутым из розетки. Видимо зацепил ногой за шнур. А сегодня… В прошлый раз… Какой же это раз? Четвёртый? В прошлый раз…».
В первые разы, когда это происходило, он просто не понимал, не мог даже представить, что же с ним твориться. Вдруг нестерпимая боль охватывала конечности. Тело покрывалось бурыми пузырями, которые вскоре лопались, а из открытых ран вырастали костяные шипы. Голова, налившись кровью,  гудела, как колокол. Волосы становились дыбом и выпадали все сразу. А потом жёлтая плёнка застилала глаза. Уши, повинуясь чудовищной силы насосу, втягивались в голову. Втягивались и присасывались к мозгу двумя рыбами-прилипалами. Намертво. Дальше он почти ничего не помнил. Какие-то резкие запахи. Одни только запахи. Никогда ранее не слышимые. Манящие. Будоражащие. И всё. Потом оцепенение. И…пробуждение. Перевёрнутая мебель. Рваная одежда. Разбитое окно. Сорванные обои. Выдернутый из розетки шнур телевизора. В одном случае, правда, был выброшенный с балкона радиоприёмник. Это был третий случай. А вот в прошлый раз…
В прошлый раз он позвонил своему бывшему однокласснику хирургу Вовке Акулову и рассказал ему о странной… м-м-м… болезни, о том, что ему страшно, о том, что ему необходимо вылечиться, пока не приехали с морей Нелька и Булкиндт-младший-младший, о том… Короче, он захныкал и попросил Вовку срочно к нему приехать. Акулов, рассмеявшись, посоветовал смотреть по телевизору сеансы Кашпировского. Но, услышав, какую реакцию произвело слово «телевизор», сказал, что придёт вечером. Вечером он пришёл. Бодро хлопнул Булкиндта-младшего по плечу, проговорив что-то типа: «Нечего так раскисать, старина!». Но старина вручил ему новенький «Зенит-Е» и серьёзно сказал: «Будешь снимать… Когда начнётся». Вовка ухмыльнулся, но фотоаппарат взял. Булкиндт-младший, включив телевизор, уселся напротив Акулова. Тот попытался бодро кивнуть но, наткнувшись на холодное молчание, тоже притих и закурил. Минут двадцать ничего не происходило. Шла трансляция со стадиона имени Ленина о матче между «Спартаком» и «Жальгирисом». Вовка, обречённо вздыхая, украдкой косил на экран. Один раз он поднялся с дивана, с серьёзной физиономией пощупал пульс Булкиндта-младшего и снова сел. Футбол закончился. Диктор с добрым лицом, напоминавший Акулову Хрюшу и Степашку, рассказал о передачах, которые можно будет посмотреть по окончании программы «Время». Вовка зевнул. Потянулся за новой сигаретой. Прикурил. Выпустил струйку дыма. Опять зевнул. Потянулся. Небрежно повертел в руках фотоаппарат. Снова глубоко затянулся. Потом Булкиндт-младший понял, что это началось. Он увидел, как сигарета вывалилась из Вовкиных рук и упала ему в складки брюк. Он увидел, как Вовка дёрнулся, когда тлеющий окурок прижёг ему ногу. Он увидел, как трясущимися руками Вовка, подняв «Зенит», начал щёлкать. Потом только жёлтая пелена.… Очнулся он, стоя на коленях возле тумбочки. Перед ним лежал Вовка. Вернее всё, что осталось от Вовки. А остался начисто обглоданный скелет с целой ещё правой ногой в полосатом носке. «Цвета «Жальгириса», – подумал тогда Булкиндт-младший, глядя на носок. После чего потерял сознание. В себя он пришёл где-то под утро. Поднялся и побрёл в ванну. Бросил в выварку растерзанный спортивный костюм, привезённый ему Нелькой из Польши. Встал под холодный душ и громко произнёс: «Я сожрал Вовку Акулова». Дико захохотал. Приступ рвоты заглушил его истерический смех. Булкиндт-младший, очистив желудок, тупо уставился на свои волосатые облёванные ноги. Тонкие, сильные струйки смывали с торчащих коленок переваренную человечину. В голове было пусто и тихо. Совершенно спокойно, без лишней суеты, Булкиндт-младший растёр докрасна своё худощавое тело пушистым махровым полотенцем, вышел из ванны, насвистывая футбольный марш, стащил со шкафа пустую картонную коробку из-под телевизора (хранящуюся на всякий случай, а вот, кстати, и случай), деловито затолкал в неё останки своего бывшего одноклассника, попытался замыть пятна на полу, не получилось, достал из кладовки древний, посечённый молью палас, постелил его на пол (пусть пока полежит, а там что-нибудь…), расставил аккуратно мебель, вынес коробку на улицу, втиснул её в свой старенький «Москвич» и … где-то за городом, в лесополосе, когда начало светать, он облил коробку бензином и поджёг. Всё, что не сгорело, он закопал в каком-то овраге, присыпав свежую землю прошлогодней листвой. Ещё ему в голову пришла странная идея. Он сделал из сухих веток подобие креста и воткнул его в образовавшийся холмик. Потом подумал и сшиб ногой импровизированное надгробие. Уже дома он выпил стопку коньяка. Моментально захмелел.  Сел играть на контрабасе. Играл весь день. Не пошёл на репетицию. А когда в дверь начал звонить взбешённый сосед и кричать, что он сыграет (почему-то либретто) на рёбрах этого придурка, Булкиндт-младший зачехлил контрабас и лёг спать. На следующий день звонила Марина – жена Вовки. Спрашивала, не заходил ли этот мерзавец Акулов к нему. На что он удивлённо ответил: «Нет. А что случилось, Мариночка? Опять преферанс?  Да не расстраивайся, найдётся. Вовка ни в огне не горит, ни в воде не тонет!». Повесил трубку и подумал: «Да. Ни в огне, ни в воде. Захавали  Вовочку». Ещё через день он вспомнил про фотоаппарат. Проявил плёнку. Но, к его изумлению, на отпечатанных карточках он увидел себя в обыкновенном обличии, да ещё танцующего с идиотской рожей лезгинку или что-то в этом роде. Правда, многие снимки были смазанными, выбранная экспозиция оставляла желать лучшего, и Булкиндт-младший прекрасно понял почему.
Всё это случилось в тот раз. Четвёртый. А сегодня он опять смотрел (даже не смотрел, а слушал с закрытыми глазами) телевизор. И снова всё произошло. И ему вдруг стала понятна причина происходящего. А поняв, он испугался. Испугался ещё больше, чем в первый, во второй, в третий и даже в четвёртый разы.
Из оцепенения Булкиндта-младшего вывел телефонный звонок. Телефон звонил настойчиво, заранее отвергая возможное предположение, что хозяина может не быть дома, тем паче, что хозяин-то был.
Булкиндт-младший взял трубку. Лицо его чуть вытянулось. На щеках проступил румянец. "Слушаюсь!" И даже щелкнул голыми пятками. Минут пять Булкиндт-младший метался по комнате, больно ударился ногой о стальной футляр контрабаса, опрокинул хрустальную вазу с увядшими георгинами. Желтая цветочная вода растеклась по полу. Поникшим представителям флоры было всё равно. Не разбившаяся ваза вызывала у Булкинда-младшего двойственное чувство. Что не разбилась,  конечно, хорошо, ваза-то хрустальная, но с другой стороны Булкиндт-младший почему-то твердо знал, что посуда бьется к счастью, а раз ваза не разбилась, то… Булкиндт-младший затряс головой, сгоняя с себя дурные мысли. Так же, как и его пёс Цербер стряхивал воду с морды, когда вылезал из ледяной горной речки. Но это было давно.  Булкиндт-младший служил тогда в ПВ, являясь одним из лучших проводников служебных собак на N-ской заставе. Имел даже значки. Но те славные годы канули в Лету. Эх, как давно он не видел своего четвероногого друга.. Впрочем, если давно, то Цербер наверно уже… Булкиндт-младший зажмурил глаза. Ему стало до боли жалко своего верного пса. Так жалко, что захотелось завыть. И он завыл. По-собачьи. По- волчьи даже. Он отчётливо и как-то холодно вдруг услышал со стороны собственный вой.
Открыл глаза.
Рванулся к зеркалу.
И вдруг осознал, что в коридор он не идёт, или передвигается или… не важно что, а важно, что делает он это на четырёх конечностях и, самое поразительное, не испытывает никакого неудобства.
В зеркало на карачках не посмотришься. Пришлось встать на ноги. С засиженной мухами поверхности зеркала на Булкиндта-младшего смотрела голова Цербера – восточно-европейской овчарки. Только глаза у Цербера были его – Булкиндта-младшего. В таких случаях прошибает холодный пот. Но вместо пота Булкиндт-младший-Цербер почувствовал, что его кусают блохи.
«Господи, подумал Булкиндт-младший, мне же через 15 минут велено быть у шефа. Как же я…» От мыслей его оторвал болючий укус блохи в районе хвоста. Булкиндт-младший извернулся, клацнул зубами. На клыках хрустнули его сатиновые трусы в цветочек. Чисто машинально он глянул в зеркало. Увидел сидящего на полу его самого Булкиндта-младшего, а не какого ни Цербера. Только в зубах у него кусок ткани. И трусы на его крепких качанных ногах разорваны сбоку, справа.
Булкиндт-младший выплюнул пёстрый клочок материи. Ловким пружинистым движением встал на ноги. Одеваться. Быстро одеваться. Всё к чёрту.
Когда он затягивал узел галстука, за окном послышался автомобильный сигнал. Это за ним…
В кабинете шефа работал кондиционер. Шеф, в соответствии со своей привычкой, мерил кабинет шагами. По тому, как он жадно затягивался тонкой американской сигаретой, Булкиндт-младший понял, случилось что-то экстраординарное.
- ТоварищполковниккапитанБулкиндтповашемуприказаниюприбыл.
- Садись, капитан, садись, – шеф вяло махнул кистью. В свете люминесцентной лампы блеснул перстень с сапфиром на указательном пальце. Шеф сел за свой необъятный двухтумбовый стол, сделанный из гондурасского граба. Порылся в ящике стола. Извлёк оттуда коричневый скоросшиватель. И, мудро щуря глаза, переправил языком сигарету из одного угла рта в другой. Выцедил:
- Капитан, ты знаком вот с этим человеком? – Постучал жёлтым ногтём по фотографии, которую извлёк из папки и протянул Булкиндту-младшему.
С фото на него смотрел Вовчик Акулов.
- Да! – выдавил Булкиндт-младший, чувствуя, что у него начинают плясать зубы.
- Так вот, – полковник, задавив сигарету в пепельнице,  нахмурил лоб. – Это Майкл Риган, он же Джо Херст, он же Ху-Мо-Го, он же Станислав Грабовски, он же Гамаль-Абдель-Инкасер, он же Владимир Петрович Акулов, резидент ЦРУ, или ещё кого… Вот так-то, брат.
Булкиндт-младший облегчённо вздохнул. А шеф продолжил.
- Надеюсь, ты помнишь, что два года назад, твой приятель Акулов ездил в Копенгаген на всемирный конгресс «Врачи за мир»? Он, насколько я помню, выступил с занимательным докладом. Кажется, об искусственных позвонках… Но дело не в…
Шеф, задумчиво приоткрыв рот, кончиком языка потрогал дырку в зубе мудрости. Причмокнул и сплюнул прямо на зелёный персидский ковёр, покрывавший пол кабинета.
- Дело в том… – он закурил ещё одну сигарету и опять сплюнул, – что после окончания конгресса, по приезде на родину, Акулова будто подменили. Он отказался от научной работы, стал делать только самые простейшие операции, поругался практически со всеми друзьями, короче, повёл себя очень странно… Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что год назад наш человек в одной из стран третьего мира встретил… знаешь кого?
- Кого? – тоже переспросил Булкиндт-младший.
- Кого, кого! Кого надо, того и встретил. Акулова. Владимира Акулова. Он сидел на базарной площади и чистил прохожим ботинки. Наш человек незаметно сфотографировал его. Вот, полюбуйся.
Шеф вытащил из скоросшивателя ещё одно фото. Небрежно кинул его перед Булкиндтом-младшим. Тот ошалело уставился на глянцевую картонку.
И точно, Вовчик. Но почему в тюбетейке? Почему серьга в ухе? И эта борода?! Полосатый халат!?
- Это ещё не всё. – Шеф, довольный произведённым эффектом, глубоко затянулся. Дыхнул дымом на сапфир. – Это далеко ещё не всё. Наш человек из другой страны, тоже из развивающейся, почти в тоже время сделал свой снимок.  Здесь ты увидишь жертвы землетрясения в … не важно где. А вот информация из Антарктиды, а эта с острова Пасхи, а эта сделана на празднике дождя в Африке, а эта при разгоне демонстрации в Палестинском лагере беженцев. И всё, заметь, датируется, примерно, одним и тем же числом.
Пачка фотографий веером легла перед Булкиндтом-младшим. И везде был Вовка. Вот он улыбающийся в толстой шубе и лохматой шапке. Вот он корчится от удара дубинкой по рёбрам. Даже в размалёванном негре, исполняющем бешеный танец дождя, легко можно было узнать Вовку Акулова. Булкиндт-младший, тоскливо почесав переносицу, покосился на шефа. Тот снова встал и начал медленно расхаживать по комнате. Булкиндт-младший было подскочил, но полковник жестом усадил его.
- Так вот. Мы, сам понимаешь, начали распутывать клубок, закрученный в Копенгагене, а может и где-то в другом месте. И такая интересная картинка у нас получилась. – Шеф затушил сигарету и снова сплюнул. – Твоего дружка очень ловко подменили там, в Голландии.
- В Дании…
- Какая разница! В магазинчике, торгующем радиотехникой пониженного спроса. Ловко, ох ловко. Помнишь Сергеев тогда, год назад, полетел из органов? Вот он и проворонил. Ага. Далее нам удалось установить настоящее имя этого фрукта. Майк Риган, или как его там. Да, поработали они классно. Пластическая операция, операция на голосовых связках, операция по искривлению позвоночника, операция по удлинению полового члена, вырывание старых и вживление новых зубов. Далее. Изучение языка, точнее язык он знал, изучение речевых оборотов Акулова, изучение родственных связей, друзей, знакомых, сослуживцев, пациентов. Джо Херст, узнав о своей будущей тёще, наотрез отказался выполнять задание. И, что ты думаешь, тёщу отравили. Грибами, которые она выращивала в своём подвале. Многое ещё пришлось освоить этому самому Ху-Мо-Го. Он научился делать кое-какие операции, ставить диагнозы и тому подобное. Чтобы наполнить дело, – шеф похлопал ладонью по скоросшивателю, – нам потребовалось пойти на огромный риск. Помнишь, в Англии выслали двадцать наших, гм… представителей? Да-да, всё из-за него, из-за  проклятого Гамаль-Абдель-Инкасера.
Полковник замолк. Подошёл к сейфу, покрашенному под дерево, и достал из него именной маузер. Любовно протёр воронёный ствол рукавом кителя, прицелился в портрет Железного Феликса и, вздохнув, положил пистолет на место.
- Вот так, капитан. Кстати, почему ты репетиции пропускаешь? Нехорошо, нехорошо. Скоро смотр. Мне на тебя пожаловался майор Прошкин. Коллектив подводить нельзя, капитан. Как там ваш оркестр называется?
- «Динамо-блюз-бэнд», – Булкиндт-младший виновато посмотрел на полковника. Он знал его манеру резко менять тему разговора. И это не сулило ничего хорошего.
- Ну вот, такое название… А ты… Нехорошо, капитан, нехорошо. Про Акулова этого Грабовского мы тебе специально ничего не говорили. Боялись, что сорвёшься ты. Друг ведь. Следили за ним потихоньку. Приглядывались. Мухин даже отважился лечь к нему на операцию. Ничего, выжил. Телефончик его прослушивали. Недавно, после одного звоночка, наш резидентик приехал по одному адреску, поднялся в квартирку, да так и не вышел из неё. А хозяин-то квартиры под покровом ночи вынес из домика огромную коробочку, затолкал её в свою машинку и устроил за городом  маленький костёрчик. Забавно, да, капитанчик?
Шеф громко втянул в себя носом, смачно сплюнул. В упор посмотрел на Булкиндта-младшего и включил вентилятор, на лопастях которого красовались буквы JVC. Упругая воздушная струя взлохматила Булкиндту-младшему шевелюру. Ему вдруг стало нестерпимо холодно. Так холодно ему было, пожалуй, только в ту новогоднюю ночь, когда он лежал в секрете на советско-китайской границе, поглаживая онемевшими пальцами мягкий загривок поскуливающего Цербера.
И вдруг Булкиндт-младший почувствовал покой. Тихий, твёрдый покой. Мозг превратился в хрусткий дымящейся кусок льда. А в ушах зазвучала какая-то мелодия. Булкиндт-младший различил, что это мотив из фильма «Белое солнце пустыни». И он не игрался, а насвистывался. А насвистывал его ни кто иной, как псевдо Акулов. Или не псевдо. Его капитан не видел. Но он был почему-то уверен, что насвистывает именно он.
Холодная решимость овладела Булкиндтом-младшим. Он криво усмехнулся. Чужим голосом проговорил.
- Товарищ полковник,  я его съел.
Полковник вскинул на него свой голубой взгляд. Смотрел долго. Не моргая. Затем встал. Закурил. Сделал круг по кабинету. Поменял направление движения. И неожиданно сказал, как отрезал.
- Знаю.
Булкиндт-младший чуть не упал со стула. Удивлённо уставился на гербастые пуговицы на кителе шефа.
- Я много чего ещё знаю, – полковник растоптал окурок. – Знаю я и то, например, что вы, капитан, никакой не Булкиндт-младший.
- А кто? – прохрипел капитан.
- Как кто? – полковник хмыкнул. – Булкиндт-старший, конечно. И никакой вы не капитан госбезопасности.
- А кто?
- Хм. Вчера вечером вам присвоено звание майора. Поздравляю.
- Служусоветскомусоюзу! – Выпалил Булкиндт-старший-младший, встав по стойке смирно.
- Садитесь. Да, кстати… Встаньте.
Полковник порылся в ящике письменного стола. Извлёк оттуда красную коробочку.
- Вот, возьмите… Орден Дружбы Народов. Им, майор, вы награждаетесь за уничтожение опаснейшего вражеского агента Владимира Акулова.
- Служусоветскомусоюзу!
- Служи, служи… Теперь о главном, майор. Благодаря вашим уникальным способностям, вам поручается особо важное задание. Вылетаете завтра утром. В США. Всё. Вы свободны.
- А какое задание, полковник?
- Точно не знаю… Но, по имеющимся у меня сведениям, вам предстоит съесть президента Соединённых Штатов.
- Но, товарищ полковник…
- Я не полковник.
- …?
- Два часа назад я разжалован в старшие лейтенанты. Поступаю под ваше непосредственное начало, товарищ майор.
Только теперь Булкиндт-старший (теперь старший по праву) заметил, что на погонах шефа вместо трёх больших звёзд – три маленькие и вместо двух полос -одна.
- Так что же будем делать, товарищ э-э… лейтенант?
- Старший! Старший лейтенант! – Бывший шеф поднял вверх указательный палец с сапфиром. – А насчёт того, что делать, не знаю. Теперь ты начальник, ты и решай.
У Булкиндта-младшего-старшего ужасно болела голова. Он медленно шёл по пустынной улочке Старого города, пиная ногами пустую консервную банку. В голове, раскалывающейся от нестерпимой боли, назойливыми мухами кружились мысли. Противоречивые и тревожные.
Пять минут назад он вышел от генерала. Тот долго доказывал ему, что съесть президента не составит для него, Булкиндта-младшего-старшего, никакого труда. Надо только постараться. На недоумённый вопрос: «А зачем?!», генерал развёл руками и ответил: «Есть такое слово с большой буквы – Надо. Там, – он показал на потолок своим железным протезом, – не дураки сидят. Они знают. Они игроки, а мы пешки. Но пройти в ферзи мы обязаны. Генерал поправил слуховой аппарат, подъехал на инвалидной коляске к корзине с мусором, вытащил из неё свёрток. «Инструкции. Желаю успеха, майор. Да, чуть не забыл. У меня маленькая просьба… Будешь в Штатах, купи, будь добр, какую-нибудь безделушку для моей старухи… Не в службу, а в дружбу. Ну, всё… Кругом! Вольно!».
Булкиндт-младший-старший ознакомился с инструкциями и понял, что у него есть всего один шанс выполнить задание. Один… Тут ужасно заболела голова. И он пошёл блуждать по городу, повторяя про себя одну и туже фразу: «Это конец!».
Булкиндт-младший-старший наступил на банку и оторвал глаза от булыжной мостовой. Он сразу узнал и улицу, и дом, возле которого остановился. Ещё в детстве он впервые пришёл сюда. Вернее приёмная мама привела его за руку. Здесь жила тётя Изабелла. Не родная тётя, но она была для Булкиндта-младшего-старшего больше чем родная. Тётя Изабелла была ведьмой. Доброй, вечно молодой ведьмой.
Булкиндт-младший-старший, помешкав немного, толкнул тяжёлую дверь с массивным медным кольцом вместо ручки. Противно звякнула гильза от крупнокалиберного пулемёта, заменяющая колокольчик. Булкиндт-младший-старший прикрыл за собой дверь и окунулся в пыльный полумрак. Нежные звуки рояля ласково тронули уши. Но эти звуки хотелось не слушать, а пить. Пить беспрерывно, на одном вдохе. Так было всегда, когда он приходил к тёте Изабелле.
Булкиндт-младший-старший осторожно двинулся по коридору. «Сейчас мне на плечо сядет старый Карл», – подумал он. И точно. Чуть слышно прошелестели крылья. Новоиспечённый майор ощутил на своём плече цепкую хватку когтистых лап. «Здравствуй, Карл», – шепнул он. «У-гу», – ответил Карл и нахохлился. Скрипнула половица. Булкиндт-младший-старший протянул вперёд дрожащую руку. Нащупав шершавый бархатный полог, тихонько отодвинул его. Здесь всё было по-старому. В дрожащем свете крученых свечей, он разглядел огромный чёрный комод, высокую кровать, застеленную красным атласным покрывалом, круглый стол на гнутых ножках, на котором как обычно стоял хрустальный графинчик с вишнёвой наливкой, чучело кабана с пуговицей вместо глаза, белый рояль, заваленный человеческими черепами, в глазницы которых были вставлены жёлтые свечи… Много чего ещё увидел Булкиндт-младший-старший, но взгляд его остановился на стройной фигуре женщины в темно-синем платье, сидевшей за роялем и осторожно перебиравшей клавиши. Когда Булкиндт-младший-старший вошёл, она перестала играть и, не поворачивая головы, тихо сказала:
- Здравствуй, Веня. Я ждала тебя.
- Здравствуйте, тётя.
Булкиндт-младший-старший подошёл к Изабелле, взял её изящную белую руку с перламутровыми ногтями и поцеловал. Лёгкий холодок остался на губах майора госбезопасности. Он зажал подмышкой пакет с инструкциями и опустился на колени. Изабелла повернула своё вечно юное лицо и внимательно посмотрела на него. Тот, поймав взгляд по-кошачьи зелёных глаз, вздрогнул. Он никак не мог привыкнуть, что тётя Изабелла не стареет. Он, Булкиндт-младший-старший, уже приобрёл не один седой волос на голове, а каштановые волосы тётушки по-прежнему оставались такими же свежими и блестящими, как и двадцать лет назад, когда он попал сюда. Ни одной морщинки на прекрасном лице. Та же ослепительная улыбка. Таинственная и обворожительная. Те же тонкие, едва заметно подрагивающие ноздри. И те же длинные, пушистые ресницы. «Всё, всё как прежде. Сколько же ей лет?»
Изабелла притянула Булкиндта-младшего-старшего к себе. Её алые, никогда не знающие помады губы, прервали его взволнованное дыхание. Поцелуй был долгим и дурманящим. Булкиндт-младший-старший почувствовал, как что-то затрепыхалось в его груди. Рука непроизвольно легла на крутое бедро Изабеллы. Сладкие виденья поплыли перед глазами. Филин заурчал и слетел на пол. Нервно забегал по комнате. Изабелла отстранила возбуждённого Булкиндта-младшего-старшего. Тревожно посмотрела на него.
- Веня, у тебя болит голова. Выпей пирамидону. Всё пройдёт, дорогой. А я пока достану карты.
Булкиндт-младший-старший поднялся. Машинально отряхнул колени. Подошёл к столу. Пирамидон лежал на своём месте. Булкиндт-младший-старший знал, что в коробочке всего одна таблетка. Он запил белый кружок пахучей наливкой и устало откинулся в мягком кожаном кресле. Неслышно подошла Изабелла, поставила на пол череп-подсвечник. Высоко подтянув платье, села рядом. По-турецки. Булкиндт-младший-старший украдкой посмотрел на голые колени и вздохнул. Голова уже не болела.
Тонкие чувствительные пальцы перемешали колоду карт и разбросали их по полу в причудливом порядке. Изабелла, задумчиво подперев кулаком подбородок, с минуту изучала карточные хитросплетения. Потом посмотрела на Булкиндта-младшего-старшего, с болью произнесла:
- Зло в тебе, Веня. Большое зло. Пирамидоном его не вылечишь. И кровь на твоих руках… Кровь… Было у тебя хорошее известие, но оно не обрадовало тебя. (Булкиндт-младший-старший полез в карман и нащупал красную коробочку с орденом). Было у тебя плохое известие… А будет… Будет дальняя дорога в казённый дом. Будут пустые хлопоты. И опять зло, и опять кровь. Встретишь ты в конце дороги бубнового короля и встретишь своего друга. А трефовый король будет мешать тебе в твоих делах, хотя его дорога и твоя – одна дорога. Дама червей будет рядом с тобой, но в решающий момент она уйдёт от тебя…
Изабелла достала торчащие у неё за поясом ножницы. Лёгким движением срезала у Булкиндта-младшего-старшего прядь волос. Ласково отобрала у него коробочку  из-под пирамидона, аккуратно уложила в неё волосы и сунула в пламя свечи. Коробочка почернела и вспыхнула. Запахло шашлыком и чем-то горьким. Филин, глухо угукая, подкатил, толкая грудью, огромный хрустальный шар прямо под ноги Изабелле. Она нежно пощекотала птицу за ухом, взяла шар, с улыбкой протянула его Булкиндту-младшему-старшему. Он осторожно принял его и поднёс к глазам.
Сначала он увидел Вовку Акулова, потом шефа, потом себя, потом Изабеллу, потом звездно-полосатый флаг, потом президента Буша, потом опять шефа, потом какую-то женщину, красивую и печальную верхом на контрабасе, потом опять шефа, потом опять себя, но какого-то странного, даже страшного, потом он увидел семь деревянных матрёшек, потом телевизионную таблицу и всё.
Когда он убрал шар, Изабеллы рядом не было. Булкиндт-младший-старший неторопливо обернулся и увидел её там, где и ожидал увидеть. На кровати. Платье цвета ночи прикрывало чучело кабана. Упругое тело драгоценной жемчужиной белело на красном атласе. Оно неведомой силой влекло к себе Булкиндта-младшего-старшего. Он встал и пошёл, развязывая потными пальцами тугой узел галстука. Изабелла лукаво посмотрела на него, и, сложив губы трубочкой, легонько дунула. Язычки пламени на свечах колыхнулись и погасли.
Гадание закончилось. Оно всегда так заканчивалось.

Лямки парашюта давили на плечи и мешали сосредоточиться. Ровный гул самолёта раздражал нескончаемостью. А ещё эти рожи! В таких же, как и у него, шлемофонах, такие же чернявые и носатые. Словом, ещё пятнадцать Булкиндтов в одинаковых комбинезонах нахохлившись сидели рядом и напротив настоящего Булкиндта-младшего-старшего и полусонно косились на красную лампочку, горевшую пока ровно и тускло. Эти пятнадцать были хитрой выдумкой генерала. Они должны были прикрыть Булкиндта-младшего-старшего, а в случае необходимости подставить себя, дабы агент Минотавр, так им представили майора, успешно выполнил задание. Самое интересное, что все пятнадцать были добровольцами. То есть они не имели никакого отношения к органам ГБ. И работали практически бесплатно. За идею, так сказать. Единственное, что им пообещали, – это пышные похороны в Кремлёвской стене в случае провала. Сдаваться в плен строго-настрого запрещалось. У каждого двойника Булкиндта-младшего-старшего в нагрудном кармане лежала карамелька московской фабрики «Рот Фронт» с цианисто-калиевой начинкой.
Хитрость генерала не знала границ. У пятерых Булкиндтов не должны были раскрыться парашюты. Точнее, парашютов у них вообще не было. Их заменяли десять тысяч листовок на английском языке с призывом пролетариям всех стран объединяться. Эта задумка убивала сразу двух зайцев. Во-первых, мёртвый  агент с ядовитой конфеткой и микроплёнкой с азбукой Морзе надолго отвлечёт цереушников, рассредоточив их силы. А во-вторых, воззвание, попавшее в руки какому-нибудь рабочему, угнетаемому капиталистом, заронит зерно сомнения в его душу, откроет глаза, затуманенные западной пропагандой и, глядишь, поднимется народ и свергнет ненавистных эксплуататоров.
Но и это было ещё не всё. Пятеро Булкиндтов, в  случае удачного приземления, немедленно шли сдаваться в ближайшее отделение ЦРУ или, в крайнем случае, ФБР. Там они просили политического убежища, давали дезинформацию о готовящемся на западном побережье США невиданном по своим масштабам теракте. Следующей ночью два советских сейнера кратковременно заходят в территориальные воды Америки и сбрасывают контейнеры с ластами и масками, якобы обеспечивая тем самым отход подрывной группы. Всё это, естественно, оттягивало дополнительные силы контрразведки, увеличивая шансы Булкиндта-младшего-старшего.
Сам майор и не подозревал, в какой грандиозной игре он участвует. Со своими Булкиндтами он встретился только в самолёте и был неприятно удивлён. Все они так походили на него, что Булкиндт-младший-старший даже засомневался в своей главенствующей роли в этой операции.
И вообще, сомнения мучили его. Зачем убивать президента? Ведь отношения с Америкой налаживаются. Горбачёв недавно встречался с Бушем, и они что-то там подписали. А если и убивать, то к чему такие сложности? Пули, метко выпущенные в Далласе, лишний раз доказывают надёжность и эффективность старого способа. Или, чем плоха автомобильная катастрофа? Или бомба? Или… Булкиндт-младший-старший поморщился, вспомнив, как майор Прошкин пожелал ему приятного аппетита, выдавая под расписку пуленепробиваемый диктофон. К диктофону прилагалась всего одна кассета. Но она являлась главным звеном во всей операции. На ней были записаны голоса некоторых членов Политбюро, взятые из их выступлений на недавнем съезде народных депутатов. Именно эта кассета позволит Булкиндту-младшему-старшему выполнить задание. Она, завёрнутая в полиэтилен и примотанная пластырем к левой руке, служила…
Красная лампочка загорелась ярче и замигала, вернув мысли Булкиндта-младшего-старшего в тесный салон старенького Ан-2, модифицированного для взлёта с подводных лодок. Остальные Булкиндты взволнованно заёрзали на жёстких сидениях. До этого у них был всего один тренированный прыжок, и их нервное состояние легко объяснялось. Из кабины вышел второй пилот, открыл дверь. Упругая, холодная струя воздуха прищурила глаза разведчиков. Пилот что-то прокричал, размахивая рукой, словно пытаясь заглушить шум моторов. Булкиндты торопливо построились и повыпрыгивали в чёрную бездну. Булкиндт-младший-старший-настоящий выпрыгнуть не успел. Твёрдая рука пилота задержала его.
- Чуть позже, товарищ майор, – прокричал он в самое ухо.
Булкиндт-младший-старший осторожно склонился над раскрытой дверью. Увидел три ярко-жёлтые точки.
- Костры! Я вижу костры! Пора!
- Нет! Это не те костры.
Пилот посмотрел на часы.
- Скоро будут наши.
Свежий ветер радовал Булкиндта-младшего-старшего. Он вдохновлял его. Хотелось полностью отдаться во власть необузданной стихии. Обуздать её. И выполнить задание. И ещё курить. Ох, как хотелось курить.
- Приготовьтесь, товарищ майор. Ни пуха вам!
- Вам тоже мягкой посадки.
- Это не смешно.
- Не понял?
- Вы же прекрасно знаете, что горючего на обратный путь у нас не хватит.
- Как же так!?
- А даже если бы и хватило, то как бы мы приземлились без шасси? А?
Булкиндт-младший-старший внимательно посмотрел на пилота и похолодел. Перед ним стоял ещё один его двойник.
- Да, да, – лётчик печально покачал головой, – и первый пилот похож на вас.
- Но… но вы же погибнете! Прыгаем вместе!
- Нам не положены парашюты. Инструкция! Всё, товарищ майор, пора! Давайте!
Он тихонько подтолкнул Булкиндта-младшего-старшего.
Булкиндт-младший-старший, чуть покачиваясь, висел в ночном небе под куполом парашюта, упруго впитывающего восходящие и нисходящие потоки воздуха. Чуждого американского воздуха, которым, впрочем, можно было дышать и советским людям. Что Булкиндт-младший-старший и делал равномерно. Он дышал и думал. Думал о смелых и самоотверженных людях. О таких как второй пилот и первый пилот. О людях, не знакомых с таким понятием как страх. Вот они сейчас погибнут, а город подумает – ученья идут. И всё. И нет людей. Лучших людей. А останутся только карьеристы и проходимцы…
Булкиндт-младший-старший посмотрел вниз. Костры были выложены в виде креста. Горели ярко и маняще.
Булкиндт-младший-старший приземлился мягко. На ноги. Уверенными движениями отстегнул парашют, скинул комбинезон, под которым оказался костюм из не мнущейся ткани. Скатав огромный матерчатый ком, Булкиндт-младший-старший смочил его специальной жидкостью и бросил в костёр. Высоко полыхнуло пламя, осветив поляну. Майор вздрогнул. Прямо перед ним стояли три виселицы. Добротно сработанные, свежевыструганные, с верёвками, резко пахнущими хвойным мылом. Но ужас вызывали не столько эти мрачные сооружения, сколько два чернокожих подростка с высунутыми языками, болтающиеся в затянутых петлях. Но ещё страшнее оказались не мёртвые, а живые. Их было человек двадцать. Все в длинных белых балахонах и островерхих колпаках с прорезями для глаз. Они некоторое время стояли, наблюдая за Булкиндтом-младшим-старшим, потом радостно рассмеялись и пошли на него.
Булкиндт-младший-старший точно знал, что он не негр и изучение подробностей суда Линча в его планы не входило, но третья, пока ещё свободная виселица вызвала в его воображении однозначные ассоциации.
«Ну, живым вы меня всё равно не возьмёте, куклуксклановцы поганые. Сейчас я вам покажу, как умирает советский разведчик». С этими мыслями Булкиндт-младший-старший выхватил два бесшумных пистолета и хладнокровно вдавил спусковые крючки. Сухо защёлкали выстрелы. Булкиндт-младший-старший считал их, твердя про себя: «Последний в висок. Последний в висок». Неожиданная острая боль пронзила ягодицу. Булкиндт-младший-старший обернулся и увидел ещё одного куклуксклановца, но, в отличие от других, в ярко-красном балахоне. Он сжимал в руке десятикубовый одноразовый шприц. Майор хотел было выстрелить в красного, но тело не слушалось его. Оно стало каким-то ватным и безвольным. Сознание затуманилось. Булкиндт-младший-старший начал постепенно его терять. Последнее, что он увидел, смеющаяся физиономия Вовки Акулова, оказавшаяся под красным колпаком.
Булкиндт-младший-старший очнулся, но глаза открывать не спешил. Рядом с кроватью, на которой он лежал, кто-то сидел. Этот кто-то тяжело сопел и курил что-то крепкое и вонючее. И ещё он часто откашливался и схаркивал мокроту прямо на пол. Булкиндт-младший-старший шевельнул рукой, но она шевельнулась как-то не так. Даже вообще не шевельнулась.  Ноги тоже отказались служить ему. Булкиндт-младший-старший понял, что он привязан к кровати. Крепко и умело. По всей вероятности бинтами.
Послышался скрип открываемой двери. Булкиндт-младший-старший услышал отрывок разговора. Говорили на русском языке.
- …восемь наших уложил! А ещё…
- Сами виноваты. Надо было это предвидеть.
- Но вы ведь сами…
- Если бы не я, он  бы вас всех ухлопал.
- Но…
- Никаких «но», Кентавр. Если разведчик не убивает первым, убивают его. Всё, вы свободны. Ещё раз повторите пароль.
- «Из вашего окна видно статую свободы?» Ответ: «Да. Но только в солнечную погоду».
- Хорошо, идите. И запомните, живые они мне не нужны. Зевс, вы тоже можете идти. Нашим подопечным я займусь лично. А ещё лучше, Зевс, подождите за дверью.
Хлопнула дверь. Последняя фраза была обращена к плюющемуся охраннику. А человек, произнёсший её, подошёл к Булкиндту-младшему-старшему. Присел на краешек кровати. Произнёс ласково на распев голосом Вовки Акулова:
- Товарищ капитан, подъё-ё-ём. Открывайте гла-а-азки. Действие снотворного ко-о-ончилось. Десять минут наза-а-ад.
Булкиндт-младший-старший лихорадочно соображал, что надо отвечать, и глаза не открывал. Но ресницы предательски задрожали. Притворяться спящим уже не имело смысла. Он покосился на Акулова, изобразив на лице возмущение. Гневно произнёс по-английски:
- Я не понимаю вас! Я требую прекратить издевательства над личностью! Я свободный человек! Вы не имеете права!
- Венька, не паясничай. Ты попал туда, куда надо. И давай побыстрее закончим формальности, мне нужно идти к президенту.
- Я вас не понимаю! Я американский гражданин! «Америка! Америка…»
Булкиндт-младший-старший вытаращив глаза и периодически ловя «петуха» хрипло запел американский гимн. Акулов его не перебивал. Пришлось допеть гимн до конца. Но агента центрального разведывательного управления (таковым считал его Булкиндт-младший-старший) он не убедил в своей национальной принадлежности. Акулов усмехнулся только. Демонически так.
- Товарищ капитан, а что вы скажете на это… – Он энергично заработал губами подчёркивая артикуляцию. Произнёс по складам, – Ба-буш-ка Элли пе-ре-да-ёт вам при-вет и я-щик пеп-си-ко-лы».
Булкиндт-младший-старший поёжился. «Полный… провал. Они даже пароль знают. Это конец. Это электрический стул. Это газовая камера! Что скажет Нелли? Бедный, бедный Булкиндт-младший-младший! Кого же я съел там, дома?! Неужели это настоящий Вовка! А фотографии, показанные мне шефом? Нет, буду играть до конца!»
- Ну, что же вы молчите, товарищ капитан? Вы же должны ответить: «Это жестоко с вашей стороны. Бабушку Элли два года назад убил бык на родео в Нью-Джерси». Ну, правильно я говорю?
- Я вас не понимаю! Я требую развязать меня! Я требую своего адвоката! Я…
- Хорошо, – перебил Акулов по-английски, – телефон вашего адвоката, пожалуйста… Какие-то проблемы, товарищ капитан?
Булкиндт-младший-старший понял, что проиграл. Он откашлялся, сплюнул на пол и просипел:
- Майор.
- Что-что?
- Я майор, а не капитан.
- Ну, вот и отлично. Венька, пойми, ты, дурья твоя башка, ты у своих. Мы все вместе участвуем в операции «Второй завтрак».
- Почему же меня связали?
- Ну, брат, ты же восьмерых наших лучших агентов грохнул, один при смерти, ещё пятеро ранены. Ты должен нас понять.
- А что же вы устроили… К чему нужен был дурацкий маскарад с балахонами?
- Дело в том, что вчера был день Святого Лойолы. Праздник для всего прогрессивного… тьфу! Короче, этот день для куклуксклановцев то же самое, что для нас 7 ноября. Вот мы и решили, чтобы не привлекать внимания контрразведки сигнальными кострами, устроить небольшой шабаш.
- Предупреждать надо! Дешёвая самодеятельность! А негров вы повесили тоже для маскировки?
- Венька, да это же не главное! Главное ты здесь! И мы опять вместе. Давай же я тебя развяжу и обниму по-братски.
Булкиндт-младший-старший сделал несколько упражнений, восстанавливающих кровообращение, жадно закурил предложенную сигарету и спросил:
- Вовчик, но… Как ты попал сюда? Ведь тебя…
- Веня, вообще это секрет, но тебе, так и быть, расскажу в двух словах. Разведчиком я стал ещё… в школе. Да-да, не удивляйся. Меня завербовала наша завуч Марфа Федосеевна. Помнишь такую? Подробности опускаю. Но ты сам детдомовский, должен меня понять. Вспомни, что для нас тогда значила лишняя конфетка или бутерброд с докторской. Кстати, не забыл, как тебя поймали в туалете, когда ты курил? Ладно, не будем о плохом. Так вот, операцию по внедрению меня в Штаты начали ещё когда я был студентом… А потом Копенгаген, конгресс «Врачи за мир». Они считали, что очень ловко подсунули вместо меня Майкла Ригана. На самом деле произошло всё наоборот. Когда этот Корнелиус Цилипиди, так его зовут на самом деле, топал по Красной площади, полагая, что я гнию в мусорном баке отравленный ядом кураре, я уже сидел на явочной квартире ЦРУ и писал отчёт о неудавшейся подмене. Одним словом, я стал Майклом Риганом, или как меня тут зовут Джошуа Христичем. Игра пошла по нашим правилам. Дальше тебе не интересно.
- Чем ты сейчас занимаешься?
- Я лечащий врач президента Буша.
- Что?!
- Да-да. И моя кличка Гиппократ.
- Ты Гиппократ?
- Да. С моей помощью будет съеден «Второй завтрак».
- Как! И ты тоже?!
- Нет, я проведу тебя к президенту и буду осуществлять прикрытие. Остальное ты сделаешь сам.
- Вовка, а ты никогда не задумывался, зачем всё это надо?
- Приказы не обсуждают. Их исполняют. И чем меньше мы будем задумываться, тем лучше они будут выполняться. Вот один мыслитель недавно задумался и…
- Что?
- Хрен в пальто. Теперь у нас в центре их человек.
- Кто же он?
- Пока не могу сказать. Я даже в Москву не докладывал, но все нити…
- Вовка, а ты знаешь, что этого Ригана…
- Знаю, Венька. Знаю. Поверь, мне даже где-то жаль президента, но… Венька, Венька! Время детских игр прошло. Помнишь, как мы на бугорках кидали камни в пассажирские поезда?
- Помню. А пожар на химзаводе?
- Конечно, помню! Ну и бахнуло тогда! А подъёмный кран на стройке, помнишь?
- Ещё бы! Падал он шикарно. А прогулочный катер?!
- Ха-ха-ха!… Славные были деньки. Есть о чём вспомнить… Но теперь, Венька, кое-что придётся забыть. И осознать, что ты Венька, вовсе и не Венька Булкиндт…
- А кто же?! – у Булкиндта-младшего-старшего непроизвольно втянулся живот.
- Ты далай-лама Инь Га Янь.
- Как же так…
- Это легенда, конечно. Ты приехал вчера с Тибета по моему приглашению. Ты проведёшь с президентом три сеанса медитационной терапии. У президента радикулит в хронической форме. Я полагаю, одного сеанса хватит вполне.
- Почему одного?
- Потому, что мёртвые не медитируют.
- Я всё понял.
- Вот и отлично. Завтра с утра обговорим детали. А теперь я ухожу. Нужно сделать укол президенту. А ты отдыхай. Завтра…
- Вовчик, секундочку. Я хотел узнать у тебя одну вещь. Там, в Союзе, мой шеф показал мне несколько фотографий, датируемых одним и тем же числом, на которых был заснят ты.
- Ну и что?
- А то, что эти снимки были сделаны в разных странах. И ты на них какой-то разный.
- Да? Интересно! Твой шеф, говоришь?
- Бывший шеф. Его разжаловали в лейтенанты перед моим отъездом.
- Фотографии! Венька, вот оно последнее звено. Твой шеф, полковник Пирогов, резидент ЦРУ.
- Но он же принимал непосредственное участие в подготовке операции.
- Если так, значит…
- Значит это провал!
- Нет, значит, ты пойдёшь к президенту утром, а не вечером. Мы должны успеть, обязаны… Инструкции сегодня ночью. Ну, пока, я поехал. Отдыхай. Это приказ.
Булкиндту-младшему-старшему стало муторно и тоскливо. В голове всё перемешалось. Вовка Акулов, шеф, задание, Ку-клукс-клан, тётя Изабелла. Сумасшедший поток информации угнетал. Особенно предательство шефа, которое никак не укладывалось в майорских мозгах. А тут ещё он вспомнил, как полковник вручал ему орден. От этой мысли Булкиндт-младший-старший глухо застонал. И вдруг с удивлением обнаружил,  что не стонет, а скулит. А потом он ни с того ни с сего подбежал к большой кадке, в которой ветвилось что-то пальмообразное, опустился на четвереньки, задрал ногу и помочился по-собачьи. Хотел было встать в полный рост, но не смог, а только злобно залаял, срывая с себя зубами майку и трусы. Он снова стал Цербером.
Открылась дверь. В комнату заглянул агент Зевс. Он оторопело посмотрел на невесть откуда взявшегося кобеля и присвистнул.
- А ты что здесь делаешь? Фью-фью-фью, Шарик! Иди сюда! Шарик, Шарик! А где же майор?
Булкиндт-Цербер оскалился и зарычал, напряженно помахивая хвостом. Зевс испуганно отступил. Машинально сунул руку в карман пиджака.
- Но-но, не балуй.
С этими словами Зевс достал раскладной нож. Обнажил лезвие. Цербер, натренированный на задержание нарушителей границы, среагировал моментально. Он бросился на преступника, сбил его с ног, и вцепился зубами в руку, сжимающую перочинное изделие фирмы «Tramontina». Зевс вскрикнул, выронив оружие. Но Булкиндт краем глаза заметил, как поверженный враг тянется к наплечной кобуре, и понял, что против пистолета он бессилен.
Булкиндт-Цербер бежал, поджав уши, по нескончаемому коридору. Перед глазами мелькали мужчины с радиостанциями и в бронежилетах, женщины с шифровальными машинками, восточные единоборцы в кимоно и с нунчаками, какое-то сложное оборудование – всё в лампочках и в тумблерах. А потом он выскочил во двор, укусив охранника с автоматом Калашникова на груди, перемахнул через полутораметровый забор и очутился в лесу. Но и здесь он не остановился, а ломанулся прямо сквозь кусты, не обращая внимания на хлёсткие удары веток.
Замер он на поляне. И не потому что убежал далеко, а потому, что услышал знакомые звуки. Бу-бум. Бу-бум. Бу-бу-бу-бу. Бум-бум. Это были звуки контрабаса. Родные, милые сердцу звуки.
Булкиндт-Цербер подбежал поближе. Навострив уши, сел. Женщина его заметила. Доиграв фразу, остановилась. Булкиндт недовольно тявкнул. Женщина с улыбкой похлопала ладонью по ноге и позвала:
- Иди сюда, пёсик. Иди, иди. Откуда ты взялся, такой красавчик? Ну, иди же, дурачок, не бойся.
Цербер подошёл. Доверчиво положил голову на джинсовые колени. С удовольствием воспринял ласковое почёсывание за ухом. Лизнул добрую руку прекрасной музыкантши и довольно заурчал. Ему больше никуда не хотелось бежать. Не хотелось выполнять задание. Не хотелось видеть никого и ничего. Только эти тёплые, мягкие, пахнущие почему-то сеном, ладони заполняли сознание.
Женщина гладила его, слегка подрагивающего, и приговаривала:
- Чей же ты, дурачок? Как тебя зовут, пёсик? Хоро-о-ош! Смотри, какие мускулы. Ой, хорош! Ну, что ты дрожишь, дурачок?… И породист. Чистый восточноевропеец! Хоро-о-ош! А хочешь, пойдём со мной. Я тебя познакомлю с Тэдом и с Каролиной. А ещё с Эллис.  Хочешь познакомиться с Алисой? Ну, тогда пойдём.
На ранчо, куда они пришли, их встретил высокий загорелый здоровяк с квадратной челюстью и маленькая девчушка лет десяти в клетчатом платьице и с торчащими косичками.
- Тедди, Кэрол, смотрите, кто со мной! Я его назвала Чипом. Чип, проходи, это наш дом. Тэдди, а где Эллис?
Тэд усмехнулся, оценивая взглядом Булкиндта-Цербера. Сунув за щёку жевательную резинку, он сказал, подмигивая девочке:
- В сарае, где ей ещё быть… А что, этот твой Чип ничего. В самый раз.
- Я тоже так думаю. Чип, пойдём! Сейчас я тебя представлю Эллис.
Линда, поманив Булкиндта-Цербера, пошла к высокому сараю, больше похожему на амбар. Маленькая Кэрол весело запрыгала вокруг Чипа и радостно закричала:
- Ура! Нашей Эллис привели жениха! Ура!
Булкиндт почуял неладное. Но Цербер послушно бежал за Линдой, преданно помахивая хвостом.
Эллис оказалась двухгодовалой овчаркой. Крепкой и энергичной. Она металась в тесном загоне, обиженно лая и царапая доски. Когда к ней впустили Чипа, она вдруг моментально успокоилась. Начался ритуал обнюхивания, перешедший в игривое покусывание. Булкиндт понимал, что сейчас произойдёт нечто ужасное. Но Цербер, нетерпеливо повизгивая, бросился в омут любовных игр, подчиняясь невероятным силам Природы. Линда, Тэд и Каролина с интересом наблюдали за брачными забавами собак, улыбались и ждали, когда начнётся самое главное. И оно началось.
Если бы Булкиндт смог покраснеть, он бы покраснел. Так стыдно ему никогда ещё не было. Совокупляться с овчаркой, да ещё под пристальным вниманием людей, – это было выше его сил. Но он ничего не мог изменить. Он полностью находился во власти Цербера, высунувшего от удовольствия язык и дышавшего часто-часто-часто.
- Ну, вот и хорошо, – Линда обняла Тэда. – Теперь у нас будут хорошие щенки, и мы сможем их выгодно продать.
Булкиндт в душе возмутился таким циничным отношением к его будущим детям, жалея, что у него нет возможности воспользоваться презервативом. Но через минуту он уже ни о чём не думал, а только блаженно хрипел, прикрыв глаза, и дышал вместе с Цербером часто-часто-часто.
Гиппократ, в смысле Вовка Акулов, был недоволен Минотавром, в смысле Булкиндтом-младшим-старшим. Ещё бы! Куда-то тайком исчез, не поставив в известность охрану. Шлялся неизвестно где. Явился, когда уже стемнело. Инструкции слушал невнимательно, зевал и почёсывался. И сейчас ведёт себя неестественно. Путается в кимоно, никакого достоинства. Сплошное мельтешение. Как бы охрана президента ничего не заподозрила!
Булкиндт-младший-старший тоже был зол на себя. Он сердито нахмурился, вспомнив, как вчера нагишом выбегал из сарая. Как маленькая Кэрол закричала: «Мама, мама, смотри, голый мистер в нашем дворе!». Как Линда обозвала его «онанистом недорезанным», запустив в него метлой (царапины на спине неприятно покалывали). Только одно воспоминание вызывало в нём положительные эмоции. Банка собачьих консервов, открытая Тэдом после того, как он переспал (тьфу, мерзость блохастая) с малолетней Эллис.
В Белом доме телохранители с любопытством осмотрели мощный диктофон далай-ламы, прощупали металлоискателями Акулова и Инь Га Яня, вежливо извинились за причинённые неудобства, и открыли двери в покои президента.
После недолгой церемонии представления далай-лама начал сеанс. Он удалил из покоев всех, в том числе и Вовку Акулова, который незаметно подмигнул великому медитатору. Теперь только включить диктофон и… Дальше всё пойдёт само по себе.
Булкиндт-младший-старший, произведя таинственные пассы руками, сказал, коверкая слова:
- Господин президент, вы расслабиться. Лежать на подушке. Не думать ничего. Смотреть в мои глаза.
Булкиндт зашептал что-то невнятное. Закатил глаза и воздел руки к потолку. Вставил кассету в диктофон. Ему не нравилось, что Буш смотрит на него то насмешливо, то жалостливо, то хмуро, то печально. И он решил побыстрее закончить тягостную процедуру. Но вдруг президент спросил его:
- Господин Га Янь, а зачем нужен магнитофон? Да ещё весь такой тяжёлый и металлический.
- Господин Буш, здесь записать голоса известный медитатор наш мир. Они нам помогать в сеанс.
- А, понятно. Тогда ещё один вопрос. Разве далай-ламы играют на контрабасах?
- Я извиняюсь. Я не понимаю.
- У вас на пальцах левой руки характерные мозоли. Я немного разбираюсь в этом, сам балуюсь на банджо.
- Нет, вы ошибаться, господин Буш. Это ситар. Помогает медитация.
- Ага, ясно. Ну, давайте начнём. – Президент взял в руки диктофон. – Интересная вещица. Японская?
- Китайская. Гонконг.
- Китайская? Великолепно. Кстати, не пообщаться ли нам на китайском. Во время Второй войны у меня была некоторая практика. Да и потом я изучал язык. Люблю Восток… Так вы не против?
После этого Буш выдал стремительную фразу, от которой запахло иероглифами. Булкиндт-младший-старший уже третий раз за эти дни ощутил себя на краю пропасти. И пропасть была самая глубокая из встречаемых им ранее, ибо находилась она в самом сердце предполагаемого противника, в Белом доме.
Буш улыбнулся, поигрывая диктофоном.
- Может вам мешает отвечать пластырь, оттягивающий  глаза? Так снимите его. Всё равно ваш семитский профиль далёк от тибетского.
Булкиндт-младший-старший выхватил из волос, стянутых пучком на затылке, хорошо спрятанную острую шпильку из слоновой кости. Медленно пошёл на президента.
- Не делайте глупостей, господин Га Янь. Ещё два шага и ваши мозги будут непригодны для медитации.
- Почему? – тупо спросил Булкиндт-младший-старший и остановился.
- Потому что в них будет дырка, которую проделает мой пистолет. Ви будет немножко умирать, – он просто издевался. – А мёртвые не медитируют.
Булкиндта-младшего-старшего поразило, что президент высказал ту же самую мысль, что и Вовка Акулов. Слова, прозвучавшие как Глас божий, парализовали волю майора. Он пытался осмыслить обстановку, но в голове крутились только идиотские стишки: «С неба звёздочка упала прямо Рейгану на нос. Вся Америка узнала, что у Рейгана понос». Ему хотелось вместо Рейгана вставить Буша, но Буш не укладывался в размер. Он снова и снова твердил про себя строки навязчивой частушки, но к своему ужасу у него ничего не получалось. Из-за этого, ситуация, в которой очутился Булкиндт-младший-старший, показалась ему совершенно безнадёжной. Шпилька выпала из безвольно повисшей руки и воткнулась в ковёр. Президент положил перед собой непонятно откуда появившейся пистолет.
- Так-то будет лучше. Садитесь… товарищ майор.
Булкиндт-младший-старший обмяк и тяжело рухнул в кресло. Он был разбит и подавлен. Но его ждали новые испытания. Президент, закинув ногу на ногу,  любезно предложил:
- Виски, бренди, коньяк, водка, шампанское,  пиво,  вермут, рейнвейн, чача, кальвадос, грог, ром, кофе?
Булкиндт-младший-старший чуть слышно прошептал губами:
- А кофе растворимый?
- Да, бразильский. Три доллара, пятьдесят центов за банку.
Президент наполнил стакан водой из графина, опустил в него кипятильник. Но чтобы воткнуть кипятильник в розетку, Бушу пришлось подняться и сделать четыре шага в сторону. Булкиндт-младший-старший как кошка прыгнул к пистолету. Но,  схватив его,  понял, что опять проиграл. Пистолет был сделан из папье-маше и мастерски раскрашен гуашью. Президент спокойно уселся на своё место.
- Вам с сахаром?
- Да, – с нескрываемым раздражением прохрипел Булкиндт-младший-старший, – три ложки.
- Двух хватит. Вы же всегда кладёте две.
- …
- Послушайте, Вениамин Георгиевич, может перейдём на русский, – как бы невзначай предложил Буш, окая по-вологодски.
- Но…
- Я думаю, так будет удобнее. Для нас обоих. Можно, конечно, поговорить на испанском, немецком, иврите. Вы ведь владеете этими языками? Всякий, уважающий себя разведчик должен их знать. И не только их.
- Так вы тоже…
- Да, Вениамин Георгиевич, и я тоже. В центре меня знают под кличкой Цезарь.
- Вы Цезарь? Но это же КГБ! Вы…
- Да, я советский разведчик. И горжусь этим. Кстати, поздравляю вас с орденом. Я очень рад за вас. Я вдвойне рад…
- Бабушка Элли передаёт вам привет и ящик пепси-колы.
- Вы мне не доверяете. Правильно, конечно. Но если я вам отвечу, что это жестоко с вашей стороны, ведь бабушку Элли два года назад убил бык на родео в Техасе.
- В Нью-Джерси.
- Ну да, в Нью-Джерси. Да хоть в Теннеси. Какая разница! Вы мне… Вы… Ты… Ты… Ты многого не знаешь, Веня! Ты даже не подозреваешь, кто я! Я… Я… Я твой отец!
В глазах президента появились слёзы. Он всхлипнул и протянул руки к Булкиндту-младшему-старшему, желая обнять его. Но майор бездушным взглядом вперился в лицо господина Буша и не двигался. Он с тоской думал о том, что теперь в графе «Родственники за границей» у него появится запись: «Отец. Президент США. Связей не поддерживает».
- Это так, Веня. Я понимаю твою растерянность. Но пришло время раскрыть все карты. У меня стопроцентное доказательство, что ты мой сын. У тебя на правой ягодице есть семь родинок, напоминающих созвездие Большой Медведицы. Так?
- Да. – Булкиндт-младший-старший громко сглотнул слюну.
- А теперь смотри!
Президент поднялся и приспустил брюки, обнажив свой, порядком сморщенный зад. Булкиндт-младший-старший смотрел на такие же как у него родинки и думал: «Вот сейчас самый удобный момент. Ногой в голову и он готов». Но вдруг новые, никогда не испытываемые чувства горячей волной нахлынули на него. Он, раскрыв объятия, устремился к президенту. Их слёзы смешались.
- Папа! Я знал, что встречу тебя! Я верил! Я знал!
- Не плачь сынок. Мы должны держать себя в руках. Тем более, это ещё не всё…
- А что ещё?!! – Булкиндт-младший-старший отстранился от Буша.
Президент, застегнув молнию на брюках, сухо сказал:
- Ты должен знать… Ты… Ты не Булкиндт-младший… И даже не Булкиндт-старший…
- А кто же?!
- Ты… Ты Булкиндт-средний.
- У меня есть младший брат?
- Да. Вы двойняшки. Он родился на четыре минуты позже тебя.
- Но, кто он?!
- Ты его знаешь. Это мой лечащий врач Джошуа Христич.
- Что!!! Вовка!!!
- Какой ещё Вовка?
- Вовка Акулов.
- Не может этого быть. По моим сведениям, ты его… м-м-м, уничтожил.
- Нет, я уничтожил именно Майкла Ригана, а Вовка приехал сюда под его именем.
- Странно, мне об этом ничего не известно. Странно. Как всё запутано. Ну ладно, короче, один из них твой  младший брат. Будем надеяться, что жив именно он.
Вдруг Булкиндта-среднего осенило. И, надо сказать, неприятно.
- Так что получается, я – американец!
- Нет… Мы… Крепись, Веня… Мы – грузины.
- Что!!!
- Чистокровные. И фамилия наша не Булкиндт, а Лавашиани.
- Отец, у меня голова идёт кругом.
- Немудрено. Так и должно быть.
- Отец, я должен знать всё.
- Всё тебе знать не положено, но кое-что я тебе расскажу.
Президент выключил кипятильник, заварил кофе и продолжил.
- Операция по моему внедрению в Белый Дом началась давно. Идея принадлежит самому Иосифу Виссарионычу.
- Сталину?!
- Да. Он хорошо знал моих родителей. Бывало, даже укачивал меня в люльке, когда я капризничал. Так вот. Когда мне исполнился ровно год, меня тайно вывезли в Америку и подкинули в семью Буша вместо настоящего Джорджа. Нянька была нашим агентом и воспитала меня как надо. Ну, дальше ты знаешь. Читал, наверно, мою биографию.
- Читал. Но… Как же родился я, Вовка.
- Какой Вовка?
- Акулов, мой брат.
- А, ну да. Я несколько раз нелегально выезжал в Россию. Отчитывался о проделанной работе. И вот как-то повстречал одну женщину. Она тоже работает в органах и тоже грузинка. Мы полюбили друг друга. Ну и пошло поехало. Виделись мы не часто, а в последнее время, когда я оказался на виду у мировой общественности, встречи совсем прекратились.
- Но кто же моя мать?
- Я знаю только имя и где она живёт… Её зовут Изабелла. Улица Октябрьская…
- Дом сто тридцать пять?!
- Да.
- Тётя!
Последнее слово Булкиндт-Лавашиани-средний чуть слышно прошептал, и президент не обратил внимания на свистящий возглас.
- Сынок, а почему ты не спрашиваешь, кто твой старший брат?
- Папа, я устал. Я уже ничего не соображаю. Я не удивлюсь, если моим братом окажется майор Прошкин.
- Нет не майор. А полковник. Бывший полковник. Пирогов. Твой шеф.
- Но он же агент ЦРУ!
- А какая разница. ЦРУ, КГБ, Массад, Интеллижент сервис. Знай, Веня, что ЦРУ создали мы, сыны и внуки Феликса Эдмундовича. И что ЦРУ, что КГБ – одна контора, только в разных странах.
- Но, а как же постоянная вражда, шпионы и прочее.
- Это для дураков, извини, конечно. Но цель, главное цель. А она одна. Народ должен жить лучше и веселее. Разные только методы. Ты понял, сынок?
- Да, папа, я понял. Но, как же…
- Так же как и раньше. Живи, работай, исполняй приказы.
- Приказы… А как с последним приказом?
- Каким?
- Я же должен… съесть тебя.
Президент нахмурился. Взял в руки диктофон.
- Пуленепробиваемый?
- Да.
- Интересно, что за музычку ты принёс с собой. Алла Пугачёва?
- Не включай, отец! Не включай!!!
Но было поздно. Буш вдавил клавишу, единственную на передней панели. Послышались голоса.
- Зачем ты это сделал, отец?! Ведь его нельзя выключить! Он остановится, когда проиграет всю кассету.
- Так надо, сынок, – обречёно проговорил президент. – Так надо. Долг превыше всего.
Булкиндт-Лавашиани-средний схватил диктофон и швырнул его в окно. Но стекло не разбилось, оказавшись таким же бронебойным, как и смертоносная китайская машинка. Чудо техники отскочило от него, как от стенки, упало за спинку массивного дивана, продолжив воспроизведение записи. Сработала оконная сигнализация. С шумом распахнулись двери. В комнату ворвались звуки сирены. Вместе со звуками ворвались телохранители. Впереди, с автоматом наперевес, бежал, поблёскивая сапфиром и грязно матерясь, полковник Пирогов. Но вдруг охранники неожиданно остановились. Даже бывший шеф Булкиндта замер, опустив автомат и открыв рот.
Булкиндт превращался в монстра. У него выпали все волосы, лицо сморщилось и перекосилось, руки свело судорогой, начали расти зубы, тело покрылось острыми костяными наростами, жёлтая пелена заволокла глаза, уши втянулись в голову. Но прежде чем Булкиндт перестал что-либо видеть и слышать, он встретил суровый взгляд отца и услышал, как тот поёт песню про крейсер «Варяг». А потом только запахи. Резкие запахи. Неведомые запахи, к которым вскоре примешался знакомый приторный запах крови.

- Веня, так ты мне грудь откусишь.
Изабелла ласково отстранила Булкиндта от себя, уложив его голову на подушку. Он застонал и открыл глаза. Изабелла вытерла платочком кровь с груди. Погрозила Булкиндту пальцем.
- Как не стыдно! Взрослый мальчик! Ай-ай-ай! – Она встала с кровати, сняла с чучела кабана  платье и оделась. – Веня, тебе пора.
- Тётя, как я тут… А-а-а! Как я сюда попал?
- Веня, ты всё равно не знаешь, что такое левитация… Скажем так, я захотела, чтобы ты пришёл ко мне, и ты пришёл. А теперь я хочу, чтобы ты ушёл. И чем быстрее, тем лучше. У меня… дела. Когда будет надо, ты снова навестишь свою старую тётушку.
- Тётя, а … Вы моя мама?
- Не говори глупостей, несносный мальчишка. В душ и живо домой!

Булкиндт открыл дверь и понял, что приехали Нелли и Булкиндт-младший-младший. На всю квартиру орал репродуктор. Диктор говорил монотонным скорбным голосом. Булкиндт услышал только конец фразы: «… От полученных ран он скончался. Советское правительство и президент Михаил Сергеевич Горбачёв выразили соболезнование семье погибшего и всему американскому народу».
Ноги у Булкиндта задрожали. Он безвольным студнем опустился  на пол в прихожей. А диктор бесстрастно продолжал: «Вы слушали информационное сообщение. Сейчас включаем прямую трансляцию с пресс-конференции товарищей Горбачёва и Шеварднадзе, посвящённую событиям на Ближнем Востоке». Булкиндт устало прислонился к стене. Закрыл глаза. Он слушал радио и ждал. Ждал, когда жёлтая пелена затянет его сознание. Он уже не боялся её. Наоборот, она манила его и завораживала. Больше всего на свете он желал остаться в её объятиях навсегда. И желание его исполнилось.