****а. часть iii в соавторстве с явасом ебу

Предисловие автора.

 

Честно говоря, я долго не хотел обнародовать завершающую часть сей эпохальной трилогии. Слишком многое обнажилось бы, слишком многое тайное стало бы явным в случае открытой публикации этой правдивой повести. Я даже разорвал рукопись на клочки и  обрывки спустил в канализацию.

Но однажды в мою дверь позвонил (почему-то дважды, они всегда звонят дважды) почтальон и вручил под расписку пухлый пакет, доставленный им прямиком из далекой, загадочной Украины. Отправителем значился хорошо известный мне, да и, не сомневаюсь, и вам, Явас Ебу - автор многочисленных рассказов о несчастной и счастливой любви.

 

Я с упоением зачитывался его произведениями и с всегда нетерпением ждал новинок, увы, в последнее время так редко выпархивающих из-под легкого пера этого замечательного автора. Поэтому, бросившись к письменному столу и, включив свою любимую настольную лампу, я дрожащими от предвкушения руками вскрыл бандероль и... вы не можете даже вообразить всю степень моего изумления, когда из плотного конверта выпала связка листов, с первого из которых на меня глядела крупная надпись: "****А".

 

Едва лишь прочитав первые несколько строк, я с благоговейным ужасом узнал свою, как мне когда-то казалось, надежно уничтоженную рукопись.  Что ж, видно, рукописи не только не горят, но еще и не тонут...

 

Немедленно связавшись с Явасом по асе, я услышал от него весьма странную историю. Когда-нибудь я поведаю ее вам полностью, а пока ограничусь лишь Робкими Намеками на странное Озарение, вдруг накрывшее его с Головой, заставившее отодвинуть в Сторону все текущие Дела и, будто по Наущению Свыше, окунуться в трудный мир моего героя.

 

Я понял, что это Сама Судьба повелевает мне предать этот неоднозначный текст гласности и, внеся незначительные правки, дабы привести его в точное соответствие с оригиналом, представляю на суд читателя третью, завершающую повествование о моем старинном приятеле Лехе Куеве, часть моего романа.

 

Итак, вот она перед вами:

 

****А
Трилогия.

ЧАСТЬ III
****ЕЦ

    Леха Куев умирал. Как-то глупо все получилось, суетливо, не по-людски, и теперь из носа его змеились две трубочки; третья была намертво пристегнута к вене, а четвертая уходила куда-то под одеяло. Тихо сопел аппарат искусственного дыхания, жужжала в углу нахальная летняя муха, да время от времени капельница издавала мягкое побулькивание, выдавая очередную дозу физраствора в измученную алкоголем кровеносную систему моего старинного приятеля. За светлеющим окном ива качала своими ветвями, равнодушно царапая ими пыльное стекло. Солнце только взошло, но в Лехиной палате все еще стояли сероватые сумерки. 

 

    Я стоял на пороге, комкая в руках коричневую кепку, мысленно проговаривая какие-то отдающие фальшью слова утешения и все не решаясь сделать шаг вперед.

    Странным было влияние медицины на меня: нисколько не страдая в жизни от робости, я при попадании в больничные стены сразу стихал и старался стать незаметней. Я не любил это место, боялся его и одновременно благоговел перед ним. Когда-то, классе в третьем, я хотел быть врачом. И кто знает, не забрось меня в свое время судьба в Афган, возможно, сейчас друга ЛЈху лечил бы я, а не, скажем, тот здоровенный хирург с окладистой бородой, больше смахивающий на мясника, чем на доктора, что повстречался мне около курилки в конце коридора?

    Наконец, дав отбой воспоминаниям, я вошел внутрь и прикрыл за собой дверь. Хотя вокруг царила безукоризненная чистота, воздух в палате наполняла специфическая больничная вонь, намертво въевшаяся в пол и стены. Я бросил беглый взгляд на друга. Леха спал. Вот и хорошо, - можно пока расслабиться.

    Где-то далеко лязгнул колесами трамвай и укатил прочь с гудением пущенного умелой рукой кегельного шара. Неслышно отворив обе форточки - дышать сразу стало легче - я поставил сумку на подоконник и вжикнул молнией. Как и просил ЛЈха, вырвав меня ночным звонком из сонных объятий одной нашей общей знакомой, на столик у кровати легло маленькое блюдце и спички. Немного смущаясь, я укрепил на блюдце тонкую церковную свечку, поправил зачем-то полотенце на спинке кровати, и только тогда присел на стоявший рядом стул.

    ЛЈха поморщился во сне, его ноздри дрогнули, исхудавшие конечности вяло шевельнулись под простыней. Похоже, сон его был не из приятных... Я вглядывался в его бледное, осунувшееся, изборожденное нездоровыми тенями лицо, на котором проступала седая трехдневная щетина, и печально размышлял о том, что вот еще один крепкий когда-то мужик прощается с жизнью и даже не может осознать, что с ним происходит... Хотя, как знать? Кто ведает, что грезится ему сейчас, в преддверии великой тайны расставания, что видит его измученная душа, что слышит скромное, но честно отработавшее свое сердце?

    Стул подо мной тихо скрипнул. Леха пошевелился, разлепил глаза и вдруг цепко ухватил меня за руку.
   

    - Кто это? Петрович, ты, что ль? Здорово... а я тут уж второй день вот... отдыхаю...

    От неожиданности я решился дара речи. Потянулся было к звонку позвать сестру, но слабое пожатие Лехиной руки и молящий взгляд удержали меня на месте. Он провел пальцем по горлу и скривился, показывая, что на это уже нет времени. Момент был упущен, для Лехи - навсегда, потому что все следующие пятнадцать минут, до самой его кончины, я сидел и, как зачарованный, слушал его предсмертную исповедь.    

    Голос его был слаб и дрожал, но слова он произносил четко и раздельно, верно оттого, что знал их не так уж и много и дорожил каждым из них. Я считаю своим долгом поведать вам, уважаемый читатель, о заключительной главе его такой обычной и такой короткой жизни. Вот этот рассказ, лишь немного переработанный мной по вполне понятным каждому, кому приходилось исповедовать умирающего, причинам.


*****


    - Да... - проскрежетал Леха сухим как наждак горлом, когда я возжег свечу и, подвинув блюдце к центру стола, снова присел рядышком. - Мою давнюю историю с Нюськой ты вкратце знаешь, о Профессоре я тебе вчера по телефону говорил? Осталось рассказать самое главное - чем всЈ это закончилось. - Я почувствовал, как ЛЈху под одеялом пробила дрожь. - Слушай. И он начал свой последний рассказ...

    - В общем, вышли мы с Профессором из поилки, и он меня куда-то повЈл. Долго шли, сначала по улице по нашей, потом где-то свернули, потом ещЈ раз, Черную речку миновали, балку заросшую, склады возле порта, а там уж и вовсе чертовщина какая-то началась. Я всю жизнь прожил в этом районе, но таких мест мне отродясь не доводилось видеть - бараки в землю вросшие, черные от времени, окна - как бойницы, говном несет из-под каждого куста, а под ними такая пьянь отдыхает, что мама дорогая; кругом сор, грязь... Тьфу! А Профессор меня знай дальше тащит...

    Минут пятнадцать так шастали по задворкам, пока не уперлись в какой-то угол. Там еще старые ящики валялись кучей, магазин, как будто... Вот. - Леха судорожно сглотнул и слабо улыбнулся. - И ещЈ там дверь была... железом обитая, вроде как в подсобку. Ну, Профессор ее открыл и мы очутились в каком-то длинном сыром коридоре. Там довольно темно было и картошкой гнилой в нос шибало, я даже шаг поначалу замедлил. А Профессор ничего так, бодро шагает, будто привык уже давно. Потом остановился и ко мне поворачивается.

    Я его спрашиваю, мол, куда идем-то? А он хитро так говорит: "Щас тебе, Леха, сюрприз будет. Век меня не забудешь". И заорал куда-то в вентиляционную решетку: "Нюська! Выдь на секунду!".

    Ну, я офонарел малость. Просто стоял и молчал, как пришибленный - не знал, верить или нет. А у самого в душе, знаешь, будто скребется что-то, хрустит да поворачивается, и сердце вдруг противно так зачастило: бу-бум! бу-бум! бу-бум! Вот сейчас, думаю, скажет он "Хе-хе, ЛЈха, пошутил я", и тогда я ему в репу с размаху так уебашу, аж очки брызганут во все стороны.

    Однако ж не зря он меня сюда притащил? Гляжу на Профессора, а у того рожа непроницаемая, прямо Алан Чумак, только в глазах чертенята искорками прыгают. Хотел я у него ещЈ что-то спросить, а у самого язык к нЈбу присох, потому что сзади подошел кто-то, и я понимаю, что если сейчас повернусь, то меня тут же на месте кондрашка и хватит. А что делать, не стоять же столбом? Поворачиваюсь посмотреть, кто это там, и мне вдруг глаза как пеленой застилает...

    ЛЈха прервался, чтобы немного отдышаться. Хлебнув воды из подсунутого мною стакана, он закашлялся, всхлипнул и, вновь обратив ко мне глаза, жарко зашептал:

    - Застилает мне глаза, просто падаю. Будто в сны свои давнишние попал. Потому что стоит передо мной Нюська - та самая Нюська! - ну ничуть не изменилась, разве только в чистой одежде теперь, да волосы заколоты... руки еще в конец огрубели, видать, уборщицей работает. Но самое главное - та отрешенность пьяная на лице осталась точно такой же, как и тогда, много лет назад. Как будто Нюська из штопора с тех пор так и не выходила, квасила да квасила. Однако ж не пропала, не сгинула, и всЈ это время была где-то поблизости, вот в этом-то и есть самое большое чудо?


    Она на меня смотрит, я на Профессора. Профессор молчит, глаза в сторону отводит. А у меня в голове всЈ гудит, жарко, будто ужратый я с самого утра, по спине пот струйкой стекает, в голове колокола звенят, а тут ещЈ сквознячком тухлым откуда-то повеяло, и уж не держат меня ноги, уходит пол из-под них, стена в сторону едет, пытаюсь я за нее рукой ухватиться, да всЈ мимо, и уж не вижу ничего и никого... исчез Профессор, Нюська пропала, всЈ вообще пропало, коридор опрокидывается, меркнет белый свет... Последнее, что помню - Нюськины слова откуда-то издалека: "Ты чей будешь, милок?" - Тут я грохнулся и окончательно отключился.

    Леха закрыл глаза и некоторое время молчал, собираясь с мыслями. Когда он вновь смог заговорить, голос его звучал ещЈ глуше, глаза выкатились и покраснели, а лицо из серого стало совсем землистым, хотя, казалось бы, куда уж дальше. Похоже, совсем плохо стало с дыхалкой у Лехи... Надо бы сестру все-таки позвать...
    Но ЛЈха не дремал. Увидав мою руку, испуганно дЈрнувшуюся в сторону звонка, он скривился и через силу прошипел:

    - Стой! Не надо... Они только всЈ испортят. Мне и осталось-то совсем чуть-чуть. А я должен договорить? должен! - он умоляюще заглянул мне в лицо. - А потом? потом мне всЈ равно. - Петрович, умоляю, не надо никого звать!

    Я кивнул головой, сдавшись, и дальше сидел уже тихо. ЛЈха же от пережитого волнения засипел, закашлялся и все не мог выговорить ни слова, пока снова не отхлебнул воды из стакана.

    - Очнулся я только через полчаса на ворохе тряпья в каком-то подвальчике. Видимо, затащили меня туда, чтоб на полу не валялся. Каморка убогая такая, но чистая, у стены груда ящиков вместо стола; сидят там Нюська с Профессором и уже бухают. Старые знакомые, по всему видать. Гляжу на Нюську и не могу понять, что ж в ней такого, отчего жизнь моя кувырком могла пойти. Ощущение какое-то странное, двойственное, будто школьную учительницу в бане увидел. Хрен поймешь. И хоть тихо я лежал, виду не подавал, однако Профессора так просто не проведешь. Минуты не прошло - оборачивается он ко мне и говорит:

    - Ага, вот и наш герой. Ну-к, давай, присоединяйся? Нефиг валяться как байбак.

    Нюська сидит рядом и смотрит с любопытством. Она меня, конечно, сразу не узнала. Однако глаза уже по другому, чем полчаса назад, глядят. Стало быть, Профессор всЈ ей выложил, пока я в углу отходил. Сам-то я ни в жизнь не смог бы. Стыдно как-то...

    Я к столу сажусь и чувствую, как снова меня опрокидывает. Кто ж мог угадать, что у Нюськи такой перегарище убойный окажется! Перевел я дух, огурцом закусил. - Леха зачарованно пожевал челюстями. - Ну, сидим мы, ****им о ***не всякой? а о чем говорить, когда и так всем всЈ понятно! Хлопнули еще по стакашку, тут Профессор на выход намылился. Подмигнул мне на прощанье, да шепнул тихонько:

    - Правильно зыришь, Алексей. Ничего такого в ней нету, хороша баба, да не про нас. Чтобы это окончательно понять, ты должен напоследок отыметь еЈ хорошенько. Тогда и будет тебе успокоение и счастье, ибо уразумеешь ты, что лучше твоей жены на свете бабы не было и нету.
    С этими словами Профессор исчез. Как потом оказалось, я видел его в последний раз?


    ЛЈха совсем позеленел, но, отгоняя дурноту, упрямо продолжал шевелить губами. Я уже уразумел, что вызывать врачей поздновато, и решил целиком сосредоточиться на рассказе друга, дабы не упустить ни одной детали. ЛЈха перешел на шепот, и чтобы хоть что-нибудь расслышать, мне пришлось наклониться к самой подушке.

    Умирающий смотрел куда-то в потолок, на лбу его обильно выступила холодная испарина, седые виски бисерно заискрились в свете наступающего дня.

    - И ещЈ он сказал, чтоб я гандона не надевал ни в коем случае. Мол, у тебя с Нюськой всЈ должно быть совсем не так, как с женой. - Он сглотнул, что у здорового человека, наверное, должно было изображать смущение, однако Леха уже освободился от оков земного стыда и продолжил.

    - Говорит мне, мол, ты давай ее и в жопу, да промеж сискек поелозь, и в рот это... пускай возьмет, ну, и всЈ такое? Но самое главное, говорит, спусти ей в рожу, да так, чтоб аж носом втянула. Профессор-то не знал, что мы и с женой иногда так делаем... А я уже пьяный был и не сказал ему? ****ь? не сказал? а то ведь... - ЛЈха бессильно заплакал - Ведь всЈ было бы по-другому тогда?. По другому!

    Я почувствовал, что у меня на глаза наворачиваются слЈзы; от предчувствия ужасной развязки заныло в груди и под ложечкой зашевелился мерзкий холодок. Чтобы не выдать своего волнения, я отвернулся.
   

    - Боже мой? - ЛЈха мучительно скривил рот, и две быстрые слезинки прокатились по колючим щекам к упрямому некогда подбородку. Его выцветшие, помутневшие глаза мигнули и их взгляд сосредоточился на моей груди.
    - Боже мой, что я натворил! Петрович, это ведь страшно? Но я подыхаю, мне уже всЈ равно, и я тебе скажу? всЈ скажу. Прости, Петрович. Прости. Я все сделал так, как велел Профессор. Я имел еЈ как хотел, драл во все дыры, в задницу, в уши, в рот, в пупок? И всЈ было просто замечательно, но вот под конец... Видит Бог, я не хотел. Нет, не хотел я этого. Я только думал убедиться, что она мне - никто? совсем никто. Но меня унесло. Меня просто куда-то унесло. - Он сделал паузу, и собравшись с силами, прошелестел. - Я обо всЈм позабыл, и когда кончал, я ткнул ей ***м прямо в ноздри. О-о-о, как же я кончал! Такого со мной еще не бывало! Это был взрыв, ядерный взрыв, водопад, Ниагара. А моя сперма! Моя сперма! Она хлынула фонтаном, как из пробитого шланга... И Нюська? Нюська... - Леха сглотнул и вдруг, резко поднявшись в кровати, проорал мне прямо в лицо:

- ОНА ЗАХЛЕБНУЛАСЬ!!!

    Я отшатнулся, как от внезапного удара в челюсть, но ЛЈха этого даже не заметил. Обессилено откинувшись на подушку, он закрыл глаза... Я нерешительно взял его за руку и потряс. ЛЈха очнулся. Его уже бескровные губы зашевелились вновь, и я скорее угадал, чем услышал.

- ?Но об этом не знает ни одна живая душа? Вот только ты теперь.

    Я снова придвинулся ближе, осторожно нащупывая ногой позади себя упавший стул. Неожиданное признание и самое состояние Лехи обязывали меня дослушать всЈ до конца. В конце концов, священникам на исповеди порой приходится выслушивать и не такое. Я тихонько кашлянул, и ЛЈха кивнул в ответ. Ах, почему я не убежал оттуда сразу, без оглядки, расталкивая во все стороны санитаров и шатающихся по коридору больных? Ибо то, что я услышал после этого, заставило перевернуться вверх дном всю мою вселенную, как будто солнце вдруг померкло и серой пахнуло из всех углов стерильной ЛЈхиной палаты.

    - И она? - Голос ЛЈхи треснул и сломался, - перед смертью она успела проклясть меня, ведьма!.. Я сейчас не помню, на что это было похоже, но думаю, это было самое настоящее проклятие. Пока я валялся на Нюське, не в силах пошевелиться, она кашляла, хрипела и корчилась в агонии, и всЈ не отрывала от меня своих глаз, а потом дЈрнулась всем телом и ударила меня головой в грудь. И в последнюю секунду перед тем как жизнь покинула еЈ тело? ЕЈ глаза? Петрович, еЈ глаза горели такой адской ненавистью, что меня будто как подняло над полом и плашмя шваркнуло об стену! Потом я куда-то провалился, а очнулся, когда уже всЈ было кончено. Почти теряя сознание от боли и ужаса, я выполз оттуда, на улице упал и встать уже не смог. Не помню, как меня подобрали, просто я оказался здесь. Жена меня не ищет? не знаю? оно и к лучшему, наверно. Если она ещЈ жива. Я о ней беспокоюсь сильно, потому что так и не смог дозвониться. А Профессор? Его сбила машина. В тот самый вечер. И он ночью умер на операционном столе, - здесь же, этажом выше... Я узнал случайно от санитаров? Хорошо, что доктор дал мне свою мобилу позвонить...

    Теперь, когда ты здесь, мне уже не так страшно? Но я безнадежен, и я знаю, что Нюська уже не отпустит меня никогда? никогда? она всегда будет рядом? - ЛЈха обвЈл глазами комнату и сообщил. - Она мстит мне, Петрович. Эта ведьма? Она будто выгрызает меня изнутри? И ведь кто бы мог знать! - Я уже просил у врачей и чеснок, и крест, вот ты свечи принес? Но это все не помогает, мне делается только хуже? А она будет давить меня? давить, душить, пока я не задохнусь, как задохнулась сама она. Да, Петрович. Это конец. Нюська уже убила Профессора. Теперь - моя очередь.

    Внезапно у меня перехватило горло и я допил остатки воды. С кровати донесся тихий всхлип. Я вновь придвинулся ближе, и ЛЈха, с уже останавливающимся взглядом, прошептал:

    - Петрович, ты ведь был не из нашего района, а? Вы переехали на нашу улицу, когда нам обоим было уже лет по десять. В школу тебя привЈл отец, в наш "3-В", я почему-то это хорошо помню, да и на родительские собрания тоже ходил только он. Но никто и никогда не видел твою мать, правда?

Я замер.
- Что?

Глаза ЛЈхи внезапно ожили, они смотрели на меня и одновременно куда-то мимо, они жгли и клеймили, как строгий взгляд Спасителя с иконы, пронзая насквозь мою душу. Меня бросило в пот. ЛЈха помолчал, выдерживая паузу, и тихо выдохнул:

    - У Нюськи на столе валялся паспорт. Я заглянул туда перед тем, как сбежать.
    - И? что, что?!? - Я сорвался на крик, сжимая кулаки. На мои глаза навернулись слезы, в груди всЈ клокотало.

    - Петрович! - ЛЈха зарыдал в голос, глотая слова; внезапно в горле у него что-то булькнуло и из носа брызнула кровь, но он не остановился, будто почувствовав, что жить ему осталось считанные секунды. - Не бывает в жизни таких случайностей! Ты же понимаешь! Не бывает! Неужели же ты ещЈ не понял, почему я позвал к себе именно тебя?

    Я схватил его за руку и крепко сжал еЈ, чувствуя, как волосы на моЈм затылке стали дыбом.

    - Да, Петрович! Эта ведьма? Нюська? Эта ****а? Она? ох, не могу я? Я видел в паспорте еЈ фамилию! Понимаешь? - Он уже почти кричал. - Ты понимаешь, Петрович? Это? Это твоя фамилия! И значит Нюська? Она? Кха?Ымм? мм ? - ЛЈха забился в агонии. Внутри у меня всЈ куда-то ухнуло и разбилось на куски. Не веря в происходящее, я схватил друга за плечи и грубо рванул на себя, заставив сесть. Руки у него были холодными и мокрыми, как два куска резины.

    - Отвечай, гад! Не смей подыхать! Что она??! ЧТО ОНА??!.. НУ?!.. - Кажется, я визжал от ужаса, чувствуя, как один за другим отключаются в моей голове механизмы элементарной логики и здравого смысла. И этот мой животный визг пробудил в ЛЈхе последний всплеск сознания. Вскинув голову, он выпучил уже незрячие глаза и выхаркнул кровью мне в лицо:

- ОНА ТВОЯ МАТЬ, ПЕТРОВИЧ!!!

    Свет померк перед моими глазами. Я вспомнил... Я все вспомнил!!! Обрывки пьяного смеха, звон стаканов и перекатывающихся под столом пустых бутылок, сивушный смрад и табачный перегар в застоявшемся воздухе душной комнатенки с обшарпанными стенами, тусклый свет голой лампочки без абажура и - ослепляющие удары по лицу, и - визгливый женский голос, изрыгающий жуткий, гнусный мат и снова жестокие удары по лицу, спине, ногам, голове... Вонь свечей из черного жира... сводящее с ума бормотание страшной бабы, склонившейся над детской колыбелькой... ее же тЈмный сгорбленный силуэт на фоне окна... затравленный взгляд умирающего от рака отца...

    Я потерял чувство пространства и времени. Я позабыл, где нахожусь и инстинктивно взмахнул руками в тщетной попытке укрыться от этого ужаса - раз, другой, третий!
    Звякнула сбитая с опор капельница, дрызгнули-разлетелись бутылочки с физраствором, тяжело завалился набок опрокинутый стул, что-то покатилось и загремело железно, распространяя вокруг запах застоявшейся мочи...

    Господи Святый, спаси меня и сохрани, ибо я грешен. Имя твоЈ движет горы, и осушает моря, смилуйся же над заблудшим странником и прими в царство твоЈ? защити меня от всякой напасти, укрепи и направь? просветли и избавь от страха? усмири мой дух и убереги от искушения? дай силы преодолеть? зажги надежду и и иии

    ...Где-то позади раздавались крики, какие-то люди вбегали в палату и выскакивали обратно, за окном испуганно волновались и стучали в окошко ветви деревьев, солнце ослепительно било в глаза; но все, казалось, происходило в каком-то другом мире. Застыв в пароксизме крайнего ужаса посреди огромной белой палаты с холодными стенами, я неудержно рыдал и, будто сквозь колышущийся туман, видел залитые кровью обои, чьи-то дрожащие пальцы, судорожно вцепившиеся в простыню, и свои руки, снова и снова с хрустом опускающие на ЛЈхину голову тяжелую стойку от разбитой капельницы.

    И дикий вопль раздавался в моих ушах, заставляя гулким эхом раскатываться по всему зданию жуткое "Мама! Мама!", и глядя на уже безнадежно мЈртвого ЛЈху, я рыдал и орал в голос, пока не порвались голосовые связки, - орал так, словно пытался раз и навсегда оглохнуть от собственного крика, чтобы больше никогда, никогда, СЛЫШИТЕ??? НИКОГДА!!! не услышать больше свою фамилию - ****ОВИЧ.

 

КОНЕЦ.


(ц) Явас Ебу, Пробежий, Москва?Днепропетровск, апрель-май 2001 г.