Море

Его разбудила тишина. Та объемная, наполняющая все пространство тишина, что встречается в фильмах Тарковского, что монотонно гудит в ушах, и в которой как в аквариуме плавают медленные однообразные звуки. Что-то мешает двигаться, заставляя слушать эту мертвую тишину, унося прочь от тела уставшую душу, делая ее частью чего-то далекого, вечного и непознанного…
Он посмотрел в закрытое окно - неясный квадрат рассеянного света - и перевел взгляд на тумбочку рядом с кроватью. Фотография в картонной рамке, украшенной полосками ледерина, ключи с брелком из медной проволоки, пустой стакан, пепельница, середина шестого века на часах.
Пора вставать. Он поднялся с кровати, быстро оделся и вышел на улицу. Запах сырого тумана, морской соли, молодых грибов, догорающих где-то помоек и чего-то еще, значимого, но неуловимого, - один большой утренний запах ворвался ему в ноздри и наполнил его до краев, заставив остановиться, поднять голову и подставить лицо свету, уныло сочащемуся изо всех пор низкого белого неба.
Первый автобус. Зайдя в салон, он не стал садиться и занял место на пустующей задней площадке у окна. Мимо пролетали знакомые улицы; вот старая школа с покошенной двускатной крышей, спортплощадка рядом… нет, спортплощадки уже нет… а вот маленький кирпичный домик - бывший зоомагазин, где совсем недавно - еще вчера  - добрый продавец, доставая из-под прилавка старый железный поддон с трубочником, делал увлеченно рассматривающему неонов мальчишке несердитые упреки: «Ты опять забыл баночку, сынок?»…
Похожая на десантника пожилая женщина с десятилитровым ведром между ног и в экипировке профессионального грибника сурово покосилась из ближайшего кресла на грубую татуировку, обнажившуюся на его правой руке. Он спрятал кисть в рукав и отвернулся. Впрочем, уже конечная. Пронзительно скрипнули разбитые тормоза, по автобусу пронеслись механические судороги, двери зашипели и неуклюже разъехались в стороны. Осталось пройти совсем немного.
Он делал неровные редкие шаги, не слыша ничего кроме стука собственного сердца. Каждый новый шаг наполнял его одновременно и радостью и отчаянием, каждый сантиметр пройденного пути уносил все глубже в прошлое, мимо надежды, безысходности, страха, злобы, любви он падал все ниже и ниже к давно забытому беззаботному счастью…
Вал из гнилых водорослей, полоса прибрежной гальки и вот он здесь. Ржавые тени умерших теплоходов, далекие отрывистые гудки и тихий плеск низких волн. Он опустился на колени и протянул дрожащие руки к воде. Море прикоснулось к нему нежной прохладой, заскользило по натянутым венам вверх, и через секунду словно удивительный целебный бальзам проник в его душу, смывая с нее многолетний черствый налет. Он поднял руки от воды, закрыл ими глаза и, с трудом шевеля губами, произнес:
- Я вернулся… прости меня…
Струйки соленой воды, неся в себе долю мутных слез, заструились вниз по его лицу обратно в море.