Правитель и девушка из бродячего цирка

Это было давным-давно. В те времена, когда по земле странствовали менест-рели, цирк и театр были одним целым, но уже вымерли все рыцари.
В одной маленькой стране, настолько маленькой, что на карте ее можно бы-ло отыскать только при помощи лупы, жила одна бедная семья: муж, жена и сын.
- Ты ничего не умеешь! Ты просто ничтожество! Мы так и будем всегда жить в нищете. – Кричала во время семейных ссор на отца мать.
Мальчик все слышал. Он старательно зажимал руками уши, чтобы слова не ранили душу, и зажмуривал глаза, чтобы не видеть лицо седого отца, терпящего каждодневное унижение.
Мать всегда говорила ему, что деньги и власть – вот то, к чему он должен стремиться. Он молча слушал, делал все, что она от него требовала, и никогда не задавал вопросов. Отец ему рассказывал красивые сказки, научил его играть на флейте одну мелодию, которая звучала так жалостливо, что даже старая собака начинала скулить.
 За плату в несколько монет, он ходил в другие дворы рубить кур к празд-ничным обедам. Соседи удивлялись тому, с какой легкостью, одним точным уда-ром, мальчик перерубал шею птице. Мальчик рос. Он был заводилой во дворе, стал помощником палача, потом палачом. Дожив до почтенного возраста, он за-нял место правителя своей страны.
Днем он вершил судьбы, а вечерами, стоя на балконе во фланелевом колпаке и ночных туфлях, играл на флейте жалобную мелодию, которой научил его отец. В тишине звуки разносились на большое расстояние печальным ветром. Поддан-ные прислушивались, и говорили тихо: «Король грустит». Они сочувствовали ему: как трудно подписывать смертные приговоры, а после  с трудом засыпать в душной постели, в изголовье которой дежурит охрана.
Подданные верили своему королю и любили его, как любили прежних пра-вителей. Они думали, что в глубине души он очень добрый, а все происходящее в стране от него просто скрывают министры.
Наступал новый день, и все повторялось снова: утром - присутствие  при казни на главной площади, куда все жители страны были обязаны являться, днем – государственные дела. После обеда, в кабинете, стопка новых приговоров ждала его подписания. Дни были близнецами. Установленный распорядок дня наруша-ли только чрезвычайные события, но таких было очень мало. Они случались так редко, что никто уже не помнил, когда было последнее.
В шесть утра подъем. Звенели колокола по всей стране. Нет, не в церквях, - их не было: подданные не знали другого божества, кроме своего короля. В каждом дворе (построенным из бурого кирпича, в форме колодца), стоял столб, возле ко-торого стоял специальный человек: он следил за порядком, и затем, чтобы  ни в одном окне, после отбоя, не горел свет. В девять часов вечера все  обязаны были засыпать. Многие, мучаясь самой страшной болезнью – бессонницей, лежали всю ночь с открытыми глазами, но никогда в этом не признавались: бессонница кара-лась смертью. Никто не знал, что король сам страдает ей, что темными ночами глотает снотворное, а после укрывается с головой, боясь темноты, но, не решаясь включить свет, чтобы никто не узнал о нем правду.
Распахивались двустворчатые двери, входил слуга с серебряным подносом и судками, охрана выстраивалась по обеим сторонам кровати, желала бодрого утра и новых государственных подвигов. Король, пытался скрыть  головную боль: с-ложными  движениями шеи и ушей, он поворачивал колпак так, чтобы он слегка сползал на лоб. Намазывая маслом, свежую белую булку, выслушивал доклад ми-нистров: пост сменился с опозданием на две минуты (часы отстают), выявлен еще один нарушитель сонного часа (его взяли, когда он читал при свете фонаря, спря-тавшись под одеялом), королевский  любимец – соловей, отказался петь, а в город прибыл бродячий цирк, что люди мрут, как мухи, от страшной эпидемии.
- Часы перевести, для соловья созвать лучших лекарей, цирк гнать за пределы страны…
- Пробовали-с. Не хотят, - бунт, Ваше величество.
- Бросить в темницу зачинщика.
- Бросили-с. Уже час как там.
- Приговор ко мне на стол.
 Перо скрипнуло, ткнувшись носом в дно чернильницы, захватив фиолето-вую каплю, на секунду зависло в воздухе, и подписало веление о казни. Красивый росчерк смазался при посыпании песком. Король искренне огорчился: обидно, - такая красивая бумажка, и клякса в самом низу, на идеально белой поверхности. Он так переживал, что даже отказался от любимого десерта – сливочного мороже-ного.
Вечером он, как обычно, играл на флейте. Что-то треснуло, и  на перила балкона вспрыгнула темная фигура. Попав в луч заходящего солнца, светившего только апельсиновой коркой, видневшейся над кромкой земли, она превратилась в невысокую, светловолосую девушку лет семнадцати. Это была акробатка из того цирка, шатер которого вчера нахально был установлен напротив дворца.
- Кто ты такая? Как сюда посмела забраться!? – Выронив влейту из рук, закричал король.
- Я? – усмехнулась девушка, - кто я такая? – Сестра клоуна, которого ты засадил за решетку только потому, что шатер был установлен возле самого забора, и которого казнят завтра. Тебе мало земли? Посмотри на свою страну: люди гиб-нут от бесконечных войн, дети умирают от страшных эпидемий, а ты созвал лучших лекарей для своего соловья… Знаешь, почему он не поет? Потому что живет в клетке. Прислушайся: вся страна похожа на клетку, где не поет ни од-на птица. Выгляни в окно: ты увидишь, что этот город построен не для людей, а для банкиров, финансистов. Все деревья в аллеях подстрижены, а на главной площади каждое утро казнь. Нет радости мире, созданном тобой. Ты сам жи-вешь во дворце, огороженном колючей проволокой, и боишься, что тебя отра-вят. О чем можно говорить, если правитель – палач?
 Девушка говорила долго, а правитель слушал и молчал. Наконец, он улыб-нулся загадочной и холодной улыбкой, которой мог улыбаться только он, и ска-зал:
- «Ты знаешь, что я могу позвать охрану, и завтра на площади помощник палача подаст мне топор, а я сам отрублю тебе голову?»
- Сентиментальный король! Я знаю, что ты пишешь стихи, и заставляешь детей учить их. Грязные, кровавые буриме о марках топоров и фонтанирующих ар-териях! Мне больше нечего сказать тебе.  Исполни одну мою просьбу, а после можешь казнить меня и брата: позволь дать завтра представление и обещай, что сам будешь на нем присутствовать.
- Хорошо. Я разрешаю. Сейчас уходи тем же путем обратно.
Девушка, легко перескакивая по ветвям, добралась до забора. Король наблю-дал за ней с восхищением: «Глупая акробатка» - думал он. «Палач, - с горечью по-вторяла про себя девушка, - ничто не сможет его сделать человеком».
Театр был полон. У самой арены сидел правитель. По правую руку от него сидел пес бойцовской породы (говорили, что король кормит его узниками, содер-жащимися в темнице: половина из них отправлялась под топор, половина – на корм собаке). Два телохранителя стояли по бокам, закрывая мощными торсами седую голову короля.
Начался спектакль. Мимы в черных костюмах, с плачущими масками на ли-цах, вынесли на вытянутых руках старый, покрытый красными пятнами топор и, положив его на бордюр арены, замерли, встав на колени. Вышла толпа нищих, одетых в лохмотья. Среди них был старик с флейтой. В зале стояла тишина , все взгляды были обращены к королю. Старик заиграл, незатейливая мелодия шеп-тала ветерком в высоких травах, стрекотала кузнечиком на лугу, журчала ручей-ком… Король плакал. Он вспомнил детство, отца, которого давно не видел, и ко-торый сейчас играл ему мелодию, ранящую душу.
На следующий день на центральной площади собралось очень много наро-да: собрались все жители страны. Никто не хотел пропустить редкое зрелище: сам король будет казнить девушку, заставившую его заплакать.
Судья развернул свиток и шагнул к краю помоста. Гул затих. Прозвучал при-говор: «За злостное нарушение государственной границы, за оскорбление его Ве-личества, приговариваются к смертной казни». Помощник палача затянул на ру-ках девушки и ее брата покрепче веревки, успев шепнуть: «когда он размахнется, смотри на помост, боль не будет такой сильной». Девушка с благодарностью взглянула на него: «спасибо».
Раздались неловкие единичные хлопки: народ приветствовал правителя, горда шествовавшего по направлению к плахе. Телохранители вдвоем благого-вейно несли в открытом футляре топор, блестевший  свежезаточенным лезвием в утренних лучах.
«Какая честь, – крикнул брат девушки, увидев государя, - нас будет убивать сам король!». Толпа зашумела, но этот шум не был негодованием на дерзкую вы-ходку наглеца, посмевшего неуважительно говорить с королем. Нет, - многие же-лали смерти правителю, но не решались уничтожить его, а король не мог про-стить своих слез.
Этим же вечером он не играл, как всегда, на флейте, не писал стихов о раз-личных способах отрубания крупных и мелких голов, трактатов о том, как разно-образить рацион цепных псов, - он просто смотрел на луну.
Утром министр, войдя, как всегда, без стука, обнаружил короля мертвым с пустым стаканом в руках.
Старый министр вышел на балкон, услышав странные звуки, - это пели пти-цы и смеялись дети. Запах травы смешивался с ароматом цветов. Министр поду-мал о том, что надо снести забор, на месте дворца разбить цветник, а вместо плахи на площади построить школу.
24.08.00.