Новая жизнь

В побелевшем предрассветном небе еще тускло виднелись звезды, еще пели любовные песни цикады в кустах сирени, еще мрачно, не шевелясь, сидели пауки на мокрой от росы паутине, когда вспыхнул свет и на мгновение миру открылась новая, только что родившаяся звезда. Она нашла не лучшее время появиться на свет, потому что звездочеты современности оторвались от своих телескопов и легли спать. И лишь случайный рыболов мог заметить маленькую вспышку перед тем, как солнце осветило свои пастбища и засветила меркнущую ночь.
Только один единственный наблюдатель, не отрываясь пока мучительно не заслезились от яркого света глаза, проследил знамение рождения Бога. Он не спал потому что, только оторвался от фантастики реальности Стругацких, но затуманенное от суточного бдения сознание вяло среагировало на столь необычное явление, которое в другом состоянии повергло бы его в умственное возбуждение, с нестерпимой целью - понять невозможное.
- Ну, звезда! Ну, родилась, мало ли. . .
Он сложил руки на столе, изобразив подушку, и убедил свою голову, что здесь ей будет ничуть не хуже чем в не застеленной с вечера постели. Стелить сейчас было лень, да и некогда: нужно было ловить каждую минуту сна - скоро на работу.

Еще одна пара глаз нашла звездочку на небе.  Не для того, чтобы удивиться, потому что, их обладателю не была чем-то удивительна или странна эта звезда. Она была его связующей нитью с Отцом. Вполне банально и закономерно, что, уж коль суждено было Ему снова явиться на землю, то и знамением Папа не поскупится.
Каким-то, идущим из нутра самого существа, чувством, стайка воробьев почувствовала мощный источник жизни, идущий от мальчика на земле. Отсюда, с ветвей старого дуба, он казался им еще меньше, чем был на самом деле, поэтому приходилось нагибаться и поворачивать головы набок, чтоб узреть своими бусинками маленького человечка. Но чем-то иным, не глазами, они чувствовали - внизу сидит не человек, но и не враг - сама жизнь спустилась с небес.
Маленькое голое тельце судорожно вздрагивало от утреннего холода и росы. Тонкие детские руки обнимали согнутые в коленях ноги, стараясь согреть их. Но голова с кучерявыми завитками, поднятая к звездам, уже невидимым ни для кого кроме него, твердо держалась на вытянутой шее, хотя и подрагивала от холода. Закусив губу, чтоб не стучали зубы, он следил за пупырышками, перебегавшими по всему телу.
- Мог бы и потеплее местечко найти. Правда, должен отдать тебе должное, Папа, хоть не зима - согреюсь.
- А ты побегай.
Иисус заворочал головой в поисках того, кто с ним заговорил, и мысленно уловил остроморденькую мышку.  Она суетливо бегала по коридорам своей норки: "Я так всегда, просыпаюсь и бегаю".
- Рано же ты встаешь, укромница, - Иисус пересел на корточки, высоко выпрыгнул и побежал, обминая молодые березки и старые дубы. Мокрые пятки не ощущали холода росы, но на, мягко обнимавших, листиках травы можно было коварно поскользнуться. Но только не ему, деревья старались уступать дорогу, а листва тихо нашептывала путь.
Незаметно резко роща оборвалась. Иисус остановился, ласковые лучи солнца тепло обнимали его. Он стоял на проселочной песчаной дороге, в пыли которой приятно отходили мерзлые ноги. Вслед за ним высыпали из рощи воробьи, захваченные радостным возбуждением скорости, полета и любопытства. Они, видимо, не собирались оставлять путника и, вырвавшись на простор, лезли прямо под ноги мальчика.
Иисус пытался заговорить с ними, но, кроме воробьиного, пьянящего молодостью, восторга, не уловил ничего в их маленьких головках. Нужно заметить, что общаться мыслями очень сложно, когда у животного мозг меньше мышиного, даже для него. Немного отогревшись, он зашагал по дороге, вздымая песчаные фонтанчики ногами, сопровождаемый свитой воробьев.
Зеленый кузнечик вскочил на ладонь, пощупал ее усиками и стал скусывать соленые капельки пота. Иисус остановился, чтоб не спугнуть его, но, когда тот разбойничьи укусил, человеческим движением сбросил наглую букашку в траву.
Дорога огибала широкое поле и впадала в маленькую мелкую речушку. На берегу, собравшись в стаю под жарким солнышком, пили капельки воды  белые бабочки. Воробьи с лету приметили легкую добычу, но Он сказал: "Нельзя!", и они повиновались.
Перед тем, как окунуть пыльные ноги в речку, Иисус наклонился над гладью воды и посмотрел в свое отражение. К неспокойной поверхности также наклонился и водяной Бог. Он внимательно присмотрелся к отражению, которое называл Иисусом и, выяснив тождество, признал свою вторичность. Иисус усмехнулся:
- Чуть сам с собой не поссорился. Нельзя так необоснованно сознание двоить.
Он осторожно, чтоб не порезаться о подводные камни, пошел по дну речушки на другой берег. А там, навстречу ему, с гиканьем, катилась орава загорелых мальчишек. В их мыслях Иисус почувствовал удивление, растерянность, любопытство и жажду купаться. Добежав до противоположного берега, они, отпыхиваясь и не таясь, разглядывали незнакомца.
- Ты чего такой голый? - оценив Бога на вид, спросил самый смелый, видимо, вожак.
- Я - Иисус, - чуть растерянно и ласково улыбнулся Бог.
- Дурак ты! - поправил вожак, и кое-кто из свиты засмеялся с этой шутки.
Иисус пропустил реплику  и смех мимо ушей, в их мыслях не было злобы. Не спеша, он поднялся на другой берег и пошел по дороге дальше. Ему очень хорошо была известна человеческая натура. Всякая толпа имеет свои законы и своих вождей, но там же есть и другие - умницы и добряки, по чужой воле или безволию попавшие в стадо. Кажется, он услышал мысленный голос в свою пользу, значит кто-то признал в нем не чужака, а истинного Бога, живого, и даже, возможно, вспомнил имя - Иисус. Не все еще забыто, не все еще потеряно. 
Уже прошагав довольно долгое время, он услышал мысленную просьбу: "Подожди!". Она была настолько слаба, что Иисус даже пристально поглядел на насекомых, копошившихся в кустарнике, но призыв повторился уже сильнее, и Бог решил подождать в тени ракиты.
Мягкие листья щекотали его по ушам, наверное, иве пришлось потрудиться, чтоб дотянуть свои рыжие косы к его голове. Трава ластилась к вытянутым ногам, но что-то было не то, где-то в ней чувствовалась боль и раздражение.  Ага, в метре от руки впилась в землю разбитая бутылка. Ему только стоило протянуть руку, чтоб осколки стекла зазеленели кустиком бересклета. Трава по соседству довольно подвинула свои корешки, пуская его жаждущие корни к влаге. Иисус погладил новорожденного по молоденьким листочкам и взглянул на паренька. Тот остолбенело стоял в черных плавках и никак не мог отдышаться от быстрого бега.
- На... возьми... я тебе шорты принес, - выдохнул он.
- Спасибо, брат, - Иисус встал, взял протянутые шорты и пожал ему руку. Мальчишка смутился и опустил глаза - с Богом за руку - не кощунство ли?
- Нет, - вслух ответил на мысль Иисус и, натянув шорты, пошел туда, куда вела его звезда. Парнишка остался стоять, не смея следовать за Ним и даже поднять глаза вслед Богу. Но он знал, часть Его всегда останется с ним, поэтому нет смысла прощаться.
 
Петр лишь каким-то чутьем уловил последние всхлипывания будильника и оторвал от стола голову. Протер глаза и, приказав самому себе не спать, откинулся на спинку кресла, чтоб посидеть несколько минут с закрытыми глазами. Потом встал, посмотрел на часы, отметив, что времени до работы еще достаточно, полез в ванную просыпаться.
Елкие после воды пальцы нетерпеливо мусолили папку со сценарным планом, пока автобус, не торопясь, вез его к зданию телевидения. У него сегодня ответственный день, надо снять навязанный начальством сюжет про город, а настроение и самочувствие совсем не рабочее. Вымытый и чистый, внутри он чувствовал себя плохо выжатой половой тряпкой, а так нельзя.
Петр задумался о работе, а про фантастическое знамение утром даже не вспомнил. Он забыл и о том, что приказал себе еще до сна, обязательно подумать над этим. И некому было освежить его память, Бог был еще далеко.

Весело щебеча, воробьи проводили его до города, но не дальше. Их вольнолюбивые натуры считали насилием над свободой эти серые здания, растущие в небо, так что даже искушение и покровительство Бога не заставило их преступить черту вольности.
- Ну, посмотрим, что изменилось тут в мое отсутствие. Видимо, придется разобраться не с одной сотней проблем.
Подбадривая себя, Иисус вошел в город, мягко ступая по асфальту улиц босиком. Ему неведомы были ни войны, гоняющиеся друг за другом, ни катаклизмы, бурлящие и сносящие все живое и разумное, ни утопии, ни ошибки и философии, строившие землян в шеренги и полки, но Он сразу почувствовал и понял сотни страхов, пожирающих людей изнутри, сотни опасностей, грозящих им снаружи.
Стряхнув с себя пепельный налет чужих мыслей и волнений, Иисус поднял лицо к небу. Там, в пролете между крышами человеческих ульев, тускло незримо светила звезда - единственное свидетельство Его явления на Землю и ниточка, на всякий случай связывающая с Отцом.
- Папа, папа! - мысленно позвал Он, - Пока мы с тобой слушали божественную Симфонию Вечности, они тут такого натворили!
Прохожие, спешащие по своим делам, искоса поглядывали на странного мальчишку. Что-то в нем было не так, но что? В шортах и босиком - это сейчас нормально, но какое-то чувство несоответствия возникало у них, если слишком близко подойти. Ощущение непонятливости, стыда и страха таяло, сменяясь удивлением и не объяснимой радостью простого бытия.
За те минуты, что Иисус стоял, не двигаясь, вокруг него собрался тесный кружок людей. Они не пытались дотронуться до Него, не кричали и не плакали, молча слушая. Им казалось, что они задумались о прожитом и будущем жизни, прикоснулись к знанию человеческого бытия, но это только казалось - они слушали Симфонию Вечности.

Петр уже наговорился с людьми, теперь только оставалось ухватить какой-нибудь интересный ракурс и ехать домой. Взяв у оператора камеру, которую тот с удовольствием снял с плеча, он пошел бродить по улицам - вдруг что-нибудь живое, хорошее попадет в объектив камеры. Именно за возможность найти в сотне плевел хоть одно зернышко и любил свою работу Петр. Конечно, не просто отсеять пять, шесть слов умницы от десятка банальностей, лжи, и простого нехотения думать, но делать это нужно, чтоб не потерять доверия к самому себе.
Так, размышляя и смотря по сторонам, Петр проходил улочку за улочкой, поворачивая и поворачивая, пока не набрел на странное скопление людей. Почему странное он понял тут же: не слышно было, обычных в таких случаях, причитаний, разговоров, ругани. Люди стояли молча, словно слушали кого-то неслышимого, стараясь не пропустить ни звука.
Это зрелище завораживало, но никакая камера не могла передать торжество тишины не такого немалого скопища людей. У Петра, умевшего, в отличии от бездушной машины, удивляться, брови полезли вверх.
Вокруг людей растекалось море травы, асфальт медленно испаряясь, зеленел, еще яркой только родившейся свежестью, а железные, крашенные столбы с тусклой лампочкой на восьмиметровой высоте, зарастали корой, выпуская почки и молодые побеги. Брошенные автомобили, заваливаясь на бок, словно бегемоты в трясину, высасывались землей и цвели. Да, да, именно цвели, буйным нетронутым многоцветьем. Сквозь щели бетонных тротуаров лезли густой щеткой будущие заросли кустарника. Его дорогие туфли из натуральной кожи превратились в двух белок, которые коротко пискнув на своем языке, бросились к уже ветвящимся рукам только что фонарей. Откуда ни возьмись застрекотали кузнечики, в центр города полетел рой пчел, разные мелкие зверушки заскакали по улицам города. Вдруг из-за угла вышагнули олени, гордо несущие корону головы. Не зная почему, Петр не выдержал и бросился бежать прочь, точнее, не поворачиваясь, спиной  отступал назад к еще городским улицам. На плече, вместо камеры, сидело семейство маленьких мышек. Одна из них тянулась тонкими пальчиками к его уху, что-то пища. В какой-то момент, Петру показалось, что он услышал этот писк по-настоящему. Где-то в голове тихий шепот говорил ему: не бойся… не бойся… не бойся…
Словно послушавшись мышки, он лег на ворс травы, задрав подбородок к небу - куда теперь спешить. В листве старой липы, будто веками росшей здесь, гомонила стайка воробьев, которая гордилась перед Петром близким знакомством с Богом.

- Ага, прилетели все-таки! - Иисус заметил знакомые воробьиные мордочки. Он потянулся, хрустнув шеей, уже стонавшей от бездвиженья. Вокруг стояли и сидели в свободных позах люди, некоторые ложились прямо в траву, а рядом бесстрашно и незастенчиво ходили животные домашние вперемешку с недавно дикими и пугливыми. Подслеповатыми глазами новорожденный филин следил за жизнью под собой и новостройкой шумных сорок по соседству.
Бог ловил в мыслях людей только покой и отражение Вечности. Покой и отдых - это то, чего они так долго не получали, Он случайно нащупал ту струну, которая принесла Земле Вечность. А может и не случайно, Бог подарил им мир, в котором нужно жить.
Иисус взглянул сам на Себя, только этот Он держал на руках маленького кролика, который припадал ушами к спине под рукой юного Бога. Что ж, Иисус оставил Земле Надежду, теперь можно коснуться ниточки, связывающей его с небом, и слушать бесконечную Вечность.
Надежда повернулась и зашагала вглубь города, где тоже были люди, много людей, которым мешали жить. На еще крепко державшемся асфальте проступали отчетливые цветущие следы Надежды,  одной из Его множественных ипостасей.