Следствия часть третья

Филлипов



Я сидел в парке на скамейке, курил. Почему-то жизнь сложилась не так, как должна была сложиться. Что-то не то стало в ней, не понимаю, что. Ведь были же в молодости силы, задатки, талант, и вот теперь, когда осталось уже совсем немного – что я, кто я? Ничего не сделано, ничего не вышло. И хоть снаружи – все замечательно, и многие мечтали бы оказаться на моем месте, но все-таки мелко это как-то, ничтожно. Ведь что-то такое мерещилось мне десять лет назад большое, светлое: свобода, радость, счастье. А получилось... Неприятности, сплошные неприятности: ни семьи, ни интересного дела, ни увлечения или таланта, и постоянный страх, что убьют, ограбят, развалят предприятие. Я горестно вздохнул. Вот если бы мне сейчас новую жизнь, без коммерции, без этой всей нервотрепки, с новой женой, с новыми радостями. Господи, взмолился я про себя, помоги мне бросить все, дай мне новую жизнь, дай мне счастья!

- Спичек не найдется?! – услышал я хамский голос.

Рядом со мной стоял мужик лет сорока пяти, щекастый, в черном драповом пальто. Я поморщился, вынул из кармана зажигалку и протянул ему. Что было дальше - не помню.

Очнулся я от зуда в носу. Я сделал глубокий вдох, сморщил нос, помедлил секунду и, наконец, громко чихнул.

- Будь здоровы, - услышал я голос слева.

Я открыл глаза: в метре от меня стоял все тот же мужик.

- Где я?

- Лежи, лежи, не надо тебе вставать. Не очень удобно, но это временно.

Действительно, я лежал, укрытый тяжелой шубой, на чем-то жестком и неудобном.

- Кто вы? – спросил я.

- Сергей Александрович.

- А фамилия у вас какая?

- Решетов.

Никогда раньше не слышал я о таком человеке. Я огляделся: находились мы в какой-то старой грязной избе,  заставленной грузной коричневой мебелью и обклеенной темно-серыми  обоями. На стене передо мной было небольшое окошко, заставленное пустыми пыльными бутылками. На улице смеркалось, следовательно, без сознания я пробыл около двух часов. 

Решетов поправил накинутую на меня шубу и сел за стол пить чай. Вдруг в сенях послышался какой-то шум, дверь отворилась, и в комнату вошла молодая женщина лет двадцати пяти, довольно красивая.

- Здравствуйте, - поздоровался я с ней.

- Добрый вечер, - ответила она, подходя ко мне. – Я – Зина.

- Очень приятно, - ответил я. – Игорь Андреевич Филлипов, коммерсант.

- Хотите чаю? – предложила Зина. – На Сергея внимания не обращайте, вы можете встать, если хотите.

Я сел за стол.

- Вы извините, что мы вас похитили, - сказала Зина, наливая мне чай, - но так было нужно. Мы вам позже объясним, поверьте нам.

Решетов что-то неразборчиво хмыкнул.

- А кто вы? – спросил я.

- Разве я уже не говорила? – сказала удивленно Зина. - Я – Зина, это – Сергей, мой муж, я – его жена. Это наша избушка, наш стол, наши стулья. Пейте чай.

Я решил не задавать больше бесполезных вопросов и, по возможности, перестать думать о произошедшем со мной. Все, что невозможно изменить, необходимо принять как данность, как учит нас великий учитель. Не стоит поддаваться панике, необходимо отдаться течению жизни.

- Как там погода на улице? – спросил я.

- Тепло, - сказала Зина. – Кажется, зима будет теплой.

- А у нас такие зимы, что лучше уж бы и не было, - заметил Решетов. - То слякоть, то мороз, а то и гололедица.

- Да, - сказал я, - наверное. Даже и началась рано. Вот то ли дело на юге.

- На юге теперь, наверное, неплохо, - согласилась Зина.

- В Сочи еще купаться можно, - сказал я.

- Да ты что, упал!? – удивился Решетов, - холодно купаться уже!

- С чего это Вы решили, что там холодно? – спросил я. –Я всего неделю назад там купался.

- Ну, не знаю. Мы в прошлом году ездили купаться, так в декабре холод стоял страшный. Только и купания, что в бассейне в гостинице.

- А вот мне не было холодно, - сказал я.

- Ну, значит, что-то у тебя там неправильное было. Пляж, поди, для тебя подогревали, - усмехнулся Решетов.

- Ай, вечно ты споришь! – сказала ему Зина. – Перестань, пожалуйста.

- Ну, как знаешь, - сказал Решетов.

Он встал из-за стола и вышел в сени. Мы с Зиной молча пили чай, время от времени она бросала на меня быстрые взгляды и улыбалась.

- У меня волосы не растрепались? – спросил я Зину. – А то вы все веселитесь надо мной.

- Немного. Расческа есть у вас?

- Конечно, - я достал из нагрудного кармана расческу и дал ее Зине.

Она вышла из-за стола, встала позади моего стула и стала расчесывать меня.

- Блох нет? – спросил я.

- Кажется, нет, - улыбнулась Зина.  Я не видел ее, но по голосу знал, что она улыбалась. – Знаете, у вас волосы очень хорошие.

- Мягкие?

- Мягкие, - ответила Зина.

Вдруг я почувствовал что-то очень странное, непонятное, какой-то необыкновенный прилив тепла в груди. Я задохнулся и не мог ни говорить, ни плакать. Я схватил Зину за руку и прижал ее к своей щеке. Зина замерла.

- Оставьте, - сказал она, - Не надо. Сейчас Сергей придет.

Я отпустил ее руку. В комнату вошел Решетов.

- Чем это вы занимаетесь? – спросил он недовольно.

- Игоря Андреевича расчесываем, - ответила Зина легко.

- Нечего его расчесывать, - сказал Решетов. – Спать пора. День был трудный, надо уж и честь знать.

Зина отдала мне расческу и села снова на стул.

- Может, еще чаю? – спросила она Решетова.

- Нет уж. Слышь, Игорь, вынимай из кровати второй матрац, и стели на лавку. А сверху шубой укроешься. Понятно?

- Конечно, - согласился я.

Мы быстро подготовились ко сну и выключили свет. Заснул я очень быстро.



---------------------------------------



Утром я проснулся от стука в дверь. Хозяева пока еще спали.

Я стал смотреть в потолок. Обычный, желто-коричневый, весь в разводах, кое-где и в пятнах. Может, кто-то когда-то подбрасывал под потолок колбасу или картошку вареную, и часть этого продовольствия осталась на потолке. Наводил этот потолок меня на грустные мысли, чувствовал я, что и в новой жизни нет мне счастья. Я знал, что любил Зину, но почему-то не радовала меня эта любовь. Я боялся будущего, боялся неизвестного, боялся, что все повторится вновь, как оно уже было раньше.

В дверь сильно постучали. Решетов, не просыпаясь, перевернулся на спину.

- Зина, - крикнул я, - стучат.

Зина, услышав меня, встала, надела платье и открыла дверь. Вошли двое в офицерских шинелях с автоматами через плечо: рыжий и лысый. .

- Вставай, хозяин! - закричали они.

- Спит он, - ответила Зина.

- А нам-то что? – сказал лысый.

Рыжий подошел ко мне и начал меня трясти за плечо. Я сел в кровати и удивленно посмотрел на него.

- Одевайтесь, - сказал рыжий. - Все дружно идем на прогулку.

Пока я надевал сапоги, офицеры ходили по комнате и поторапливали нас. Одевался я долго, путая ноги и руки,  да и хозяева что-то мешкали, нервируя офицеров.

- А ну живее! – закричал, наконец, лысый, наводя на меня автомат.

Я попытался обуваться поживее, но из этого мало что получилось. Через пять минут мы все же оделись и вышли на улицу, офицеры последовали за нами.

- Дверь закрой, - скомандовал Решетову лысый.

Решетов закрыл дверь, и мы пошли друг за другом по тропинке в лес: рыжий, Зина, я, Решетов и лысый. Была хорошая безветренная погода, огромными хлопьями падал снег, деревья в голубоватом инее стояли, огромные, сказочные. Было удивительно тихо, только «скрип-скрип» раздавалось от наших шагов.

Минут через двадцать мы вышли на полянку. У дальнего края ее стоял выкрашенный в белое бронетранспортер и сидели несколько солдат. Что было дальше – я снова не помню.



---------------------------------------------------------



Я проснулся в гостинице. Гостиничные номера я по запаху узнаю, еще даже не открыв глаза. Кровать подо мной была мягкая, без клопов, следовательно, гостиница была дорогая. Я протер глаза, встал, надел тапочки, добрел до ванной, умылся и стал чистить зубы. В дверь постучали. Я, с полным ртом зубной пасты, зажав зубную щетку в руке, побежал открывать дверь. На пороге стоял Решетов.

- Можно? – спросил он хмуро.

Я улыбнулся ему в ответ и промычал что-то дружеское в знак согласия. Он прошел в комнату, а я отправился обратно в ванную чистить зубы. Когда я вернулся к нему, он сидел за столом и смотрел телевизор.

Я сел на свою койку, вытер лицо, и вздохнул облегченно. В голове, наконец, прояснилось после наркоза.

- Нам надо поговорить, - сказал Решетов.

- Ах, да, конечно, - сказал я. - Курить будете?

- Не, Игорек, я не курю.

- И то слава богу, - согласился я.

- Я поговорить пришел, - сказал Решетов. - Ты, я помню, вопросы задавал: «Кто вы? Что вы?» Было такое?

- Было, - подтвердил я.

- Так вот тебе ответы на них. Мы - бывшие члены организации "Желтые повязки". Слыхал про таких?

- Нет, не слышал, - ответил я удивленно.

- Жаль. Была такая террористическая группа. Занималась защитой интересов России против иностранного капитала. Понимаешь?

- Понимаю, - согласился я.

- Для этой защиты, естественно, нужны были деньги. Поэтому мы похищали тех, кто продался иностранному капиталу, и эти деньги у них вытребывали. Продолжалось все это около года, и кое-что мы успели сделать.

- А потом? – спросил я.

- А потом организация самораспустилась в связи с переходом на легальное положение. Как таковой сейчас организация не существует. Но часть из нее, недобитки, продолжают похищать людей. Уже не ради великой цели, а просто ради денег. Теперь это уже просто уголовники. Но они по-прежнему именуют себя Желтыми повязками. Я ясно излагаю?

- Да, вполне.

- Так вот, мы, ветераны идеи, им решили помешать. Зачем, думаю, понятно: чтобы не порочилось доброе имя Желтых повязок.

- Ясно, - подтвердил я.

- Продолжаю. Мы узнали, что они хотят тебя захватить в плен, то есть в заложники. И решили похитить тебя на какое-то время сами. Мы-то рассчитывали тебя хорошо спрятать, а пока они будут тебя искать, выявить их всех до одного и передушить голыми руками.

- И что, не получилось?

- Не получилось, - вдохнул Решетов. - Они нас нашли раньше. Те двое, что пришли к нам утром - это и были Желтые повязки. Они отвели нас к бронетранспортеру и там усыпили.

- А что было дальше? - спросил я.

- Ну, что? – пожал плечами Решетов. – Погрузили нас в бронетранспортер и поехали. Слава богу, что  дороге их перехватили наши люди. Рыжего мы убили, а вот Лысый вместе с Зиной ушел.

- Да, плохо, - вздохнул я.

- Зина оказалась диверсанткой, - сказал сдержанно Решетов.

- Плохо, - снова вздохнул я.

Мы помолчали минуту, вспоминая Зину. Наконец, Решетов встал.

- Ну ладно, хватит думать, - сказал он, - пора дело делать. Ситуация в городе на данный момент следующая: Зина вместе с еще ста бандитами во главе с Лысым поселилась в "Интуристе". Чтобы не тревожить население взрывами, штурм решено было не отложить. На данный момент мы ждем баллоны со слезоточивым газом и ничего не предпринимаем. Выставили посты вокруг, патрули, комендантский час, но активных действий не производим. Конечно, если увидишь кого-нибудь из террористов в этом районе, сразу зови подмогу, мы их здесь быстро скрутим, но к ним в гостиницу лучше не соваться. Понял?

- Да, да, понял.

- Вот и молодчина. А пока давай, располагайся, осматривайся. Поживешь здесь с недельку, пока все устаканится, а потом приедешь обратно. О.К.?

- Угу, счастливо, - сказал я.

- Если что, я здесь, неподалеку, в соседнем номере.

Он ушел. Я достал из куртки сигареты и вышел на балкон. Окна моего номера выходили на небольшую,  но очень оживленную улицу. За дорогой находился небольшой парк, где выгуливали собак и детей, чуть правее – станция метро и универмаг «Светлана», а дальше – множество домов из розового кирпича.

Я выкурил сигарету, разглядывая манекены в супермаркете,  и вернулся в номер. Комнатка была обычная для наших гостиниц, из тех, где постояльцы зимой стучат зубами от холода, а летом изнывают от жары. Слава богу, что ныне на улице оттепель, пять градусов жары на улице, двадцать пять – в комнате, балкон можно держать открытым. Живности по углам номера я не заметил, но подгрызенные ножки у стола наводили меня на очень нехорошие подозрения об имеющихся здесь мышах. На столе лежал чемодан, на котором была крупно написана мелом моя фамилия. В чемодане лежали: серый в полоску костюм, три белых рубашки с длинным рукавом, синие спортивные штаны с вытянутыми коленями, четыре белых майки с треугольным воротом, черная джинсовая куртка, два галстука (серый и черный), черные ботинки, две пары черных джинсов и десять пар носков. Я разложил все вещи по полкам, включил холодильник и снова вышел на балкон покурить.

Вдруг я увидел Зину, подходящую к универмагу в окружении пятерых бойцов. Зина шла спокойно, не глядя прямо перед собой, бойцы же постоянно крутили головами в поисках врагов. Один из них держал за Зину одной рукой за талию и что-то быстро говорил. Зина счастливо смеялась в ответ.

Не теряя ни минуты, я вернулся в комнату, надел сапоги и вышел в коридор. Дверь в номер Решетова была приоткрыта. Я коротко постучался и вошел. Решетов увлеченно смотрел по телевизору «Семнадцать мгновений весны», не замечая моего появления.

- Решетов! - гаркнул я.

Решетов выхватил из кобуры пистолет и навел его на меня.

- А, что?! – спросил он недоуменно. – Кто здесь?!

- Уберите пистолет! – крикнул я. – Сядьте!

Решетов глубоко вздохнул и убрал пистолет обратно в кобуру.

- Вот и замечательно, - сказал я. - Успокойтесь. Успокойтесь. Успокоились?

- Да, - ответил Решетов.

- Прекрасно. У меня для вас есть новость: ваша жена только что пришла в универмаг.

- Откуда вы знаете? – спросил Решетов, остро взглянув на меня.

- Я только что видел с балкона.

- Одна?

- Нет, с ней еще пять человек.

- Лысый с ними?

- Не знаю, не заметил, - сказал я неуверенно.

- Плохо, - сказал Решетов укоризненно. – Плохо смотрели, наверное. Идите в свой номер и запритесь.  Да, и смотрите, никому не открывайте. Если же вы мне понадобитесь, я позову.

- Хорошо.

Я вернулся в свой номер, заперся, снял сапоги, надел тапки и подошел к окну. Минут через пять к универмагу подъехал синий микроавтобус с затемненными стеклами. Я выбросил сигарету, вернулся быстро в номер и спрятался за занавеску. Из автобуса выскочили омоновцы и побежали ко входу в универмаг, стреляя на ходу. Витрина магазина лопнула, люди побежали во все стороны. Я выбежал на балкон, пытаясь получше рассмотреть происходящее, но тут в номер громко постучали. Ругнувшись, что мне не дали посмотреть на увлекательное зрелище, я пошел открывать дверь. На пороге моего номера стоял улыбающийся Решетов.

- Игорек, - сказал он, - большое спасибо за помощь, но, кажется, впереди у нас новые проблемы. Зина сбежала. Мне срочно нужно ехать обратно, поэтому я оставляю тебя здесь одного. Надеюсь, увидимся.

Я посмотрел на него внимательно, ища синяки и ссадины. Решетов виновато мне улыбнулся: мол, не взыщи, если что не так получилось. Кто же знал?

- Хорошо, - ответил я, собираясь обратно вернуться на балкон.

Он ушел. Я закрыл за ним дверь и подбежал к окну. Увы, все уже закончилось. Площадка перед супермаркетом опустела, и только пара бомжей ходили вдоль витрин, ища легкой добычи. Я матюгнулся, закрыл балкон, сел на кровать, посмотрел на календарь на стене,  подумал, включил телевизор, выключил, лег на кровать.

- Может, почитать газету какую-нибудь? - подумал я.

Я достал из брюк газетный лист и прочитал из середины статьи: "Будучи монголом, едешь и едешь. Слушаешь, не скрипнет ли тетива в канаве, не почешется ли серый монах за кустом, не икнет ли в арыке какой брат по разуму. И это напряженное вслушивание способно свести тебя с ума. Тогда ты пьешь, не сходя с лошади, молоко верблюдицы, которую ты ради этого черного дня и вез с собою через всю пустыню, оглядываешься в поисках друзей, а затем пригибаешься к шее коня и скачешь во всю прыть. Так я скучно живу".

Я бросил статью на пол. Скучно, безумно скучно сидеть и чего-то ждать. В холодильнике оказалась, на мое счастье, палка копченой колбасы, батон и бутылка грузинского коньяка. Я выпил пятьсот грамм, заедая колбасой, лег, не раздеваясь, в постель и немедленно заснул.





--------------------------------



Мне снился сон: все травы, травы, светящее в небе солнце, жаркий воздух и множество запахов цветов. Я лежав траве, голова моя покоилась на коленях Зины.

- Будь со мной, - сказал я. – Нам хорошо будет.

- Глупый, - ответила она. – Зачем я тебе, ты не знаешь меня.

- Я люблю тебя, - сказал я. – Неужели мало этого?

- Мало, - сказала Зина серьезно.

- Неправда, - возразил я. – Мы будим жить здесь, в Идиллии. Это у них – Утопия, а у нас – Идиллия. Всюду цветы, травы, всегда погода хорошая. Работать не надо, есть все плоды здесь, и одежда любая есть.

Я проснулся. В дверь стучали, медленно и настойчиво, словно имели какое-то незыблемое право на меня. Я встал, надел тапки и пошел открывать. На пороге стоял Решетов.

Одет он был теперь в бежевый джинсовый костюм и черные омоновские сапоги, у ног его стояла большая спортивная сумка, лицо его, пухлое, бритое, розовое, светилось. Любой, кто увидел бы его сейчас, принял бы его за журналиста – международника из тех, что ведут передачи о неприятностях Америки и Европы.

- Привет, - сказал Решетов, загадочно улыбаясь.

- Здрасьте, - сказал я хмуро.

- Можно войти?

- Можно, - я вернулся обратно в кровать и снова заснул.

Сквозь сон я слышал, как Решетов разложил по шкафам вещи из сумки, почистил зубы и включил телевизор. Когда я проснулся, показывали «С легким паром».

- Давно сидите? – спросил я Решетова.

- Да уж часа два, наверное. Да ты спи, если хочешь.

- Нет, не хочу, - я встал, потянулся, натянул тапки и пошел в ванную.

- Ты там осторожнее, кран вроде протекает, - крикнул мне Решетов вдогонку.

- Не важно.

Я умылся и вышел из ванной. По телевизору Пугачева пела «Вагончик тронется», безбожно перевирая слова и мотив.

- Вы не могли бы переключить? – попросил я.

Решетов недовольно взглянул на меня, но переключил.

По другой программе шла передача про вампиров. Я взял со стола сигареты и пошел на балкон. На улице похолодало, я чуть подмерз, пока выкурил сигарету. Когда я вернулся в номер, передача о вампирах все еще шла.

- Игорь, у тебя какая группа крови? – спросил Решетов.

- Не знаю, - ответил я.

- Почему?

- Не надо было.

- А что, ты донором никогда не работал? – удивился Решетов.

- Нет, - ответил я хмуро.

- Так что же мы тогда здесь сидим? – еще больше удивился Решетов. – У тебя ж крови – хоть отбавляй. Давай-ка, собирайся, брат, пойдем в больницу, сдашь кровь. Ты, надеюсь, не болен?

- Да вроде бы нет, - сказал я.

- Вот и замечательно. Вставай, вставай, посмотрим на твою кровушку.

- Так я ж после злоупотребления коньяком, нельзя, наверное.

- Тем более хорошо. Раненым заодно и спирту прибавишь, при аварии – первое дело. Пошли, пошли.

Мы стали одеваться. Решетов достал из шкафа пальто, я взял с кровати куртку.  Вдруг передача о вампирах оборвалась, и на экране появился смазанный и тусклый снимок Зины. Почему-то на голове нее была милицейская фуражка. Голос за кадром трагически произнес: "Местным управлением УВД разыскивается опасный преступник. Просьба всякому, кто видел человека на фотографии, немедленно сообщить в ближайшее отделение милиции. Преступник вооружен и очень опасен. Гражданам, которые смогут помочь органам внутренних дел в его поиске, гарантировано вознаграждение в размере пятисот минимальных окладов".

Решетов обулся и вышел, я выключил телевизор, закрыл балкон и тоже покинул номер. Ключ от комнаты я отдал дежурной по этажу.

В вестибюле гостиницы нас уже ждала охрана: трое человек в светлой камуфляжной форме. Я догнал Решетова уже на улице, охрана следовала за мной на расстоянии двадцати метров.

- Они так и будут за нами ходить? – спросил я Решетова.

- Конечно, - ответил он. – Ты теперь без них даже в сортир не сходишь.

Я выругался негромко и молча пошел рядом с ним. Через десять минут мы подошли к больнице. На вид зданию было лет сорок или пятьдесят, даже зимой, когда пыли нет, оно казалось грязным и неухоженным, словно тонкий слой какой-то липкой грязи вдруг покрыл его всего, от чердака до подвала. Один вид окон, занавешенных темными зелеными шторами, вселял уныние. Слышен был обычный отвратительный больничный запах, от которого любому здоровому человеку хотелось бежать без оглядки. Даже сугробы, обычные городские сугробы, казались здесь грязнее и гаже обычного.

Решетов решительно открыл входную дверь и сделал мне приглашающий жест. Я нерешительно остановился было, но потом, подумав, вошел; Решетов последовал за мной.

- Наверх, пожалуйста, - скомандовал он мне.

Мы поднялись на второй этаж, свернули налево и вошли в небольшой кабинет. Больничный запах сгустился до невероятности. Посреди кабинета стояла кушетка, рядом с ней стояла тумбочка с множеством банок, ближе к стене находился медицинский шкаф, и, наконец, у окна стоял большой письменный стол, за которым что-то писал здоровенный лысый доктор.

- Донор к вам, - сказал доктору Решетов.

- Секундочку, - ответил доктор, продолжая что-то писать.

- Не отрывайте его, - сказал я Решетову. – Вы что, не видите, человек занят. А вы тут со всякими глупостями пристаете. Давайте выйдем, чтобы не мешать.

- Я уже закончил, - сказал недовольно доктор, вставая из-за стола. – Кто из вас пациент.

- Вот он, - Решетов показал на меня.

- Засучите правый рукав и ложитесь на кушетку, - скомандовал мне доктор.

Я поддернул рукав и лег. Доктор прицепил к моей руке какую-то дрянь, потом ткнул в вену, и моя кровь тонкой струйкой потекла в банку на тумбочке.

- Сколько скачивать? - спросил доктор Решетова.

- Как обычно, - ответил Решетов.

- А не много? Пациент на вид неважный, как бы не заболел.

- Игорь, ты себя нормально чувствуешь?

- Да в общем-то ничего, - сказал я. - Только не очень приятно.

Ощущение и впрямь было так себе. Я смотрел в потолок и думал о том, что все происходящее со мной – глупость и глупость какая-то скучная. Вроде бы и все правильно: и похищение, и перестрелки, и вот, в пыточной лежу, а все равно – ни страха, ни интереса, только тоска, страшная тоска вокруг. Впрочем, Решетов, кажется, думал иначе, наши приключения доставляли ему удовольствие.

Наконец, из меня вынули иглу. Я встал, повертел затекшей рукой, натянул рукав и спросил:

- Мне можно теперь идти?

- Иди, - сказал доктор, - малокровный ты наш.

Мне вдруг захотелось его ударить. Я шагнул к нему, но вдруг остановился и внимательно посмотрел ему в глаза.

- Иди, иди, - сказал доктор, - нечего на меня смотреть.

- Сволочь, - выругался я и вышел из кабинета.

Решетов последовал за мной. Мы спустились на первый этаж и вышли из больницы. На крыльце я остановился.

- Закурить не хотите? – спросил я Решетова.

- Не курю, - отказался он.

Я достал сигареты и закурил.

- Хорошо все-таки на улице, - сказал я задумчиво, - солнце, морозец, дымок от сигареты...

- Не хочешь со мной пообедать? - спросил Решетов.

- Да, пойдемте, - согласился я.

Мы медленно пошли через парк по узкой заснеженной дорожке. В парке множество школьников играли в снежки. Школа, школа, прекрасная пора, как вспомню чудные школьные годы – слезы навертываются на глаза от умиления. Только у выхода из парка я  вспомнил, зачем мы ходили в больницу.

- Черт! – воскликнул я. - А кровь-то у меня какой группы?!

- Извини, - сказал Решетов. - Забыл спросить. Вернемся?

- Вернемся.

Пока мы ходили, больницу уже успели закрыть. Я подергал за ручку входной двери, матюгнулся, плюнул и пошел обратно в парк, очень недовольный.

- Завтра придем, - сказал Решетов, догнав меня.

- Ну да, - сказал я, - больше-то ничего не сделаешь. Хотя, знаете, Решетов, ну его, этот кабинет, ходить туда, узнавать. К тому же, они вполне могут забыть уже завтра.

- Нет, они не забудут.

- Тогда можно придти. Во сколько он завтра открывается?

- С восьми до одиннадцати утра.

- Пойдем к десяти? – предложил я.

- Да, конечно. А сейчас идем обедать, хорошо?

- Ладно.

Но по пути в кафе с нами случилось еще одна  неприятность: нас обстреляли. Мы вышли из парка и пошли вдоль длинного девятиэтажного дома, когда я спросил Решетова, зачем же мне все-таки откачали кровь.

- Понимаешь, - сказал Решетов, - этот врач – тоже Желтая повязка, и он знаком с Зиной. Мне очень нужно было познакомиться с ним, и ты мне очень помог, спасибо.

Я подумал, а кровь-то моя тут при чем? Ведь мне ее жалко, и ее у меня мало!

- А что, у нас так много Желтых повязок?

- Игорек, - ухмыльнулся Решетов, - сейчас Желтых повязок больше, чем домохозяек.

Кажется, в воздухе витали невидимые Желтые повязки и внимательно слушали нас.

- И все они взрывают поезда?

- Это уж зависит от Желтой повязки. Если те, которых мы видим, то их можешь не бояться, от них вреда не больше, чем от коровы. Но ведь есть еще и остальные.

- Да? И что, это опасно? - Не успел я договорить, как прямо перед нами с дороги свернула машина, врезалась в стену и взорвалась. Я побледнел.

Решетов спрятался за фонарный столб, выхватил из-под мышки пистолет и открыл стрельбу по ближайшему балкону. Оттуда ответили автоматной очередью. Я спрятался за горящими развалинами машины и затаился. Время от времени я высовывался из-за капота, наблюдая за пальбой, но видел очень мало. Справа от меня раздавалось методичное «бум-бум», откуда-то сверху и слева доносилось: «тра-та-та»,  а спереди что-то громко трещало: «кряк, кряк». Наконец, сзади меня что-то сильно грохнуло, вверху что-то взорвалось, и прямо передо мной упал изувеченный труп врача.

Передо мной возник один из охранников.

- С вам все в порядке? – спросил он.

- Да.

Я обернулся и увидел Решетова.

- Видал, Игорек, - сказал он. – Ни хрена нельзя охране поручить, все прогадят. Вот кабы не был у них водила совсем идиот, сейчас бы мы лежали бы уже под этой машинкой, – Решетов матюгнулся.

- Уберите врача, - велел он охранникам.

- Кажется, вам не удалось толком с ним познакомиться с врачом, - заметил я Решетову. - Ну что, идемте обедать?

Решетов привел себя в порядок, поговорил с кем-то по рации, и мы отправились есть.

Кафе «Блинный домик» находилось в соседнем доме, кроме бармена там было только трое школьников, по виду - потенциальных уголовников и предпринимателей. Зал был маленький, всего шесть столиков,  за каждый из которых вошло бы не более четырех человек. Я заказал солянку и отбивную с рисом, Решетов – борщ и свинину по-гусарски со сложным гарниром. Я закурил.

- Я не понимаю все-таки, - сказал я Решетову, - что вы ко мне пристали? Ну, убили бы меня, неужели бы Вы плакали? Ведь я же ваш классовый враг.

- Так и что же с того, что вражина? – удивился Решетов. – Ты ж живой все-таки человек, жалко тебя. Денег у тебя слишком много, ну да это – наживное. Если что – поделим и пропьем.

- А как же «не возжелай осла ближнего своего?

- Ты эти свои поповские штучки брось, - сказал Решетов. – У нас закон один – всем поровну и бесплатно.

- А заработать?  - спросил я.

- Это уж чья бы корова мычала, а ваша, барин, заткнулась бы. Работничек, тоже, выискался, - усмехнулся Решетов.

Я усмехнулся в ответ и внимательно посмотрел на него.

- Ну и как вы себе представляете будущее устройство? – спросил я.

- А очень просто представляю. Как в армии: вот – Иванову пайка, а вот – Козлову.

- Что же, интересно, - я задумался. - А следить за распределением паек кто будет?

- Прапорщики будут следить.

- Так а они воровать начнут. Опять же неровно выйдет, - улыбнулся я.

- Тогда стрелять, - Решетов вынул из-за пазухи пистолет и положил его на стол.

- Всех не перестреляете, - сказал я.

- А вот это мы еще посмотрим, - сказал Решетов уверенно.

Официант принес наш заказ,  и мы принялись за еду. На удивление приготовлено было неплохо, немногим хуже, чем готовят в хороших кафе в Питере.

Покончив с едой, я заказал кофе.

- Все-таки вот слушаю я вас, - сказал я Решетову,  - и совершенно ваших планов не боюсь. Потому что точно знаю, что ничего из вашей затеи не выйдет, - я закурил. - Все дела, если хотите знать, делаются в России спонтанно, неведомо с чего бы это вдруг. А всяческие активисты, революционеры, тайные общества – это так, чепуха. Есть народная воля, единая и неделимая, и этой волей и живет Россия, а все, что вокруг нее – это так, шелуха, со временем перемелется, мука будет. И вас забудут, и проекты ваши забудут, и меня даже забудут – а Россия как двигалась в духе народной воли, так и продолжит двигаться. Вот вы знаете, например, почему Петр решил построить русский флот?

- Нет, - ответил Решетов.

- А я скажу. В Москве есть Патриаршьи пруды. Такие, знаете, тихонькие, грязные, тридцать метров в ширину, двести метров в длину и метр в глубину. Их Спроектировал и вырыл еще при Иване Грозном инженер Шишкинский, и сразу же отрыл из них потайной ход в Кремль. Его, конечно, вскоре в этих же прудах и утопили. Потом так случилось, что все про этот пруд забыли, проходик в Кремль постепенно осыпался, труп инженера растворился, хотя и вонял немного, и до сих пор воняет, ну да это неважно.  И вот в один прекрасный день среди этих прудов поселили в палатке юного Петра. Привез он к прудам ботик (остатки ботика, кстати, до сих пор лежат там) и стал на этом ботике плавать.  Плавал и плавал по кругу, как лошадка в цирке, плавал и плавал, радовался – просто до безумия. Но однажды ботик опрокинулся. Петр упал, едва не захлебнулся от неожиданности, но потом вылез, весь в тине и с ребром инженера в руке. На берегу он ударил своего матроса этой костью по башке и ушел. Вот и весь сказ, - я засмеялся, глядя на недоуменное лицо Решетова.

- Интересный экскурс в историю, - сказал Решетов.

- Экскурс, как известно, муж Экскурсии. А Петр, кстати, после своего падения в воду принялся строить военно-морской флот. И все это я говорю к тому, что не было никакой тайной организации, которая бы планировала постройку этого флота, никакой программы или манифеста, а была только общая идея о нужности российского флота. Идея неосознанная, тайная, даже от народа – тайная, но в том-то и состоит искусство политика, чтобы тайные народные идеи сделать явными. И пока вы идете вразрез с этой идеей,  ничего у вас не выйдет.

- Это мы еще посмотрим, - сказал Решетов, вставая. – Идемте. Нам надо еще зайти в одно место.

"Одно место" оказалось областным отделением федеральной службы, занимавшим стеклянно-зеленое высотное здание в центре города. Мы вошли через главный вход, хотя он был предназначен только для приема иностранных делегаций. На проходной сидела толстая капитанша, читавшая с увлечением толстый глянцевый журнал. Я  и Решетов подошли к ней, охранники остались у входа. 

- День добрый, - поздоровался с капитаншей Решетов.

- Здравствуйте, - капитанша закрыла журнал и внимательно посмотрела на нас. – Что вы хотели?

- Как нам пройти к полковнику Кузьмину?

- У вас повестка есть?

Решетов предъявил удостоверение.

- Пятый этаж, вторая дверь направо, - сказала капитанша и снова открыла журнал.

- Спасибо, - поблагодарил Решетов.

- Всего доброго, - добавил я.

Мы вошли в лифт.

- Зачем это вы дорогу спрашивали? – спросил я Решетова. – Неужто не были здесь никогда?

- Нет, - ответил Решетов. - Я – по другому ведомству.

Мы вышли. Коридор был безлюден и чист, вдоль стен поставлены голубые пластиковые кресла наподобие тех, что ставят в привокзальных залах ожидания, двери, ведущие в кабинеты, обиты черной блестящей кожей, слева от дверей висели медные таблички с указаниями номера кабинета, имени и должности занимавшего кабинет и расписания работы. Над каждым из кабинетов повешены также электрические табло со светящимися надписями: «Ждите. Войдите. Приема нет».

Над нужным нам кабинетом светилась надпись «Ждите».  Решетов сел в кресло у двери, я встал рядом.

- Курить можно здесь? – спросил я Решетова.

- Нет.

- Что за проклятие?! – воскликнул я. – Почему нигде нельзя курить?! Нельзя курить в офисе, нельзя курить дома, нельзя курить на улице, просто нельзя курить даже в туалете! Да боже мой, где же можно курить?!

- А ты курить брось, - сказал Решетов. – Курить вредно.

- Не учите меня, я сам умен, - ответил я. – Все кричат о своих гражданских правах, а где мои права курить, где они? Почему их регулярно и нагло попирают людишки самого непонятного свойства? Вы ответьте мне, почему? – спросил я Решетова.

На табло зажглась надпись «Войдите».

- Идем, - сказал мне Решетов.

Мы вошли. Из всей мебели в кабинете полковника Кузьмина был только один огромный письменный стол, поставленный рядом с самой входом с таким расчетом, чтобы посетитель ни при каких обстоятельствах не смог обойти его. Таким образом, полковник отделил в полную и безраздельную собственность более трех четвертей кабинета, а посетителя принуждал сидеть в маленькой крошечной четвертушке. Не знаю лишь, как Кузьмин занимал с утра свое рабочее место, должно быть, вставал на стул для посетителей, залезал на стол и потом, кряхтя, рассыпая бумаги, на четвереньках  полз к своему креслу.

Полковник выглядел неважно: обвислые щеки, плешь во всю голову, красные воспаленные глаза – печально смотреть на человека, страдающего алкоголизмом. Мы поздоровались.

- Присаживайтесь, - пригласил полковник. – Так значит, вы и есть Игорь Андреевич Филлипов?

- Кажется, да, - ответил я осторожно.

- Да он это, - сказал Решетов.

- А вы помолчите, - сказал полковник Решетову.

Мы замолчали на минуту, в течение  которой полковник внимательно рассматривал меня.

- Скажите, Филлипов, - произнес он наконец, - вы довольны вашей жизнью?

- Почему вы спрашиваете? – сказал я осторожно.

- Потому что имею право спрашивать, - ответил полковник веско. – Довольны вы свою жизнью?

- Я не признаю за вами права спрашивать меня об этом, - сказал я независимо.

- Филлипов, прекратите паясничать! – взвился вдруг Решетов. – Отвечайте на заданный вам вопрос!

- Остыньте, Решетов, - сказал тихо полковник. – Так вы довольны жизнью?

- Нет, не доволен, - ответил я.

Полковник задумался. Он обхватил голову руками и сморщил лоб так, что на нем появилось несколько глубоких морщин. На лице его отразилось мучение.

- Господи, помилуй меня, Господи, - сказал он с мукой в голосе. – Ну почему, почему все несчастливы?

Полковник достал из стола небольшую иконку и положил ее на стол.

- Господи, - произнес он, глядя на икону, - почему же нет счастья на Земле? Почему такая тварь человек, что не довольствуется тем малым, что есть у него, а хочет все больше, лезет все выше?! Почему он и хапает и хапает все подряд: и что положено ему, и что не положено? Ведь уже и других не замечает, и по головам лезет, других в грязь втаптывает, и уже в дерьме весь по уши, а все равно – лезет. И ведь спросишь его: «Счастлив ты, человече, что так высоко забрался?», а он в ответ: «Нет, еще выше хочу, на облака, на небо, до самого Солнца».

- Вот и я, и я так думаю! - крикнул я с радостью понимания. – И мне так чудится, что не там мы все ищем чего-то. Вот у меня уже почти вся жизнь прошла, каждый день спиной пули жду, а все равно – ничего нет, ничего не достиг, до счастья не добрался. И деньги есть, и дом, и семья, и друзья, и все, о чем мечтал в молодости, а вот о счастье мечтать забыл, сам собой его разумел, думал, само придет. А вот не пришло! – воскликнул я горестно.

- Счастье в малом должно быть, - сказал полковник наставительно. – Ты Решетова не слушай, Решетов глуп да за копейку тебя и продаст. Ты меня слушай, во мне – путь к счастью твоему.

- Я верю, верю! – горячо согласился я. – Мне бы бросить все прежнее, и все заново начать! Не можно ли так? Я лучше буду, как никто еще не был, я знаю это! У меня все – и любовь, и счастье будет.

- Нельзя бросать, - сказал полковник. Вот смотри: вот Зина, - из двери в стене вышла Зина. – Ну что тебе в ней? Разве у вас была с ней любовь?

- Она мне волосы причесала, - сказал я. – Мне было приятно.

- Ну и что с того? А ты сразу и подумал, что влюбился. Сон тебе приснился с ней – уже и любовь. А о жене своей ты подумал?

- А что жена? – спросил я недоуменно.

Из боковой двери вышла жена.

- Привыкла я к тебе, - сказала она.

- Так я же не люблю тебя, - ответил я недоуменно.

Полковник показал жене, чтобы она уходила.

- Так и что, что не любишь ее, - ответил он мне. – Ей без тебя труднее будет. Или вот смотри – вот враг твой.

Из стены вышел давний мой конкурент.

- И я тебя люблю, - сказал он. – Уж настолько ненавижу, что и люблю. Без тебя мне пусто на душе будет.

- Но ведь я-то тебя не люблю, - ответил я.

Конкурент ушел.

- А ты потерпи, - сказал полковник. – Человеческая любовь – она много требует, переносить ее надо, как обязанность, все силы прилагать, чтобы быть достойным ее. Или смотри – твой брат.

Из стены вышел брат.

- Не могу я, уберите, прошу! – воскликнул я, падая на колени. – Только не брата, пожалуйста. Это же почти отражение мое, не могу я смотреть на него, смилуйтесь, Христа ради, не издевайтесь надо мной.

- Нет! - вскочил полковник и обвинительно указал на меня пальцем. – Смотри, кто ты есть и что ты есть! Человечишко жалкий, ненасытный. Довольствуйся тем, что есть. Раз заслужил такую роль – так и будь в ней, не увиливай, как блоха в проруби! Заслужил пули – так прими ее гордо, не елозь, не бегай! Прожита твоя жизнь, второй не будет!

- Такие дела, - сказал мой брат. – Пора помирать, значит.

Я встал, пытаясь сказать что-то на прощание, но не смог, и вышел из кабинета. В коридоре было темно, но в конце светила тускло лампа. Я пошел на свет. Ничего во мне не было: ни мыслей, ни чувств, ни желаний, только пустота, огромная пустота. Вот и конец. Душа любила, жила, сопротивлялась, верила, а теперь – ничего нет: все убили, вынули. Только желтая лампа тускло светит впереди.

- Стой, стрелять буду! – раздался сзади чей-то голос.

Я медленно побрел вперед.