Срать пустотой

Выходя на улицу, мимо перил и забора котельной и дальше, вдоль этого забора по переулку, поворачивая налево, натыкаясь на мелкие камни и другие неровности. Если на велосипеде – то можно не поворачивать, а ехать прямо, притормозив перед небольшой ямкой, объехав высокие барьеры, и дальше, вдоль башен, на дорогу и – по прямой, до самого светофора. Дождавшись зелёного, убить зебру, а можно рядом, но зебру – привычней и безопасней, поехать в сторону озера. Если ночью, то оно – зеркало. В нём вроде бы и не видно звёзд, но всё равно проще любоваться этим, чем, скажем, каким-нибудь словом. И вот вода вчера, второго сентября, была холодной. Совершенно очевидно, что она и сегодня холодная, но это не мешает мне совершенно.
- Слушай, в прошлый раз здесь не было этого мусора… Откуда он тут взялся?
- Откуда я знаю. Насрал кто-то.
И вот церковь в своих огнях, ярко выделяется на пустом фоне. Пустой фон – это ночное небо. С другой стороны – небо совсем не пустое, а церковь, скорее всего, в данный момент пуста. Конечно, там кто-то есть, но и на небе – звёзды. То, что церковь и небо одинаково пусты и одинаково освещены своими огнями - видно сразу. Но это – предметы общего пейзажа, в котором, как всегда, ничего нет. Можно – ещё дальше, по дороге в неизвестный город, который не виден совсем до момента приближения к нему, тогда как то место, откуда пришёл, видно из него хорошо. Там тоже есть церковь, но она совсем маленькая, с маленьким кладбищем. Город - скорее городок, но там есть улица восьмое марта, что приятно ласкает что-то, например слух…
- Что будем делать?
- Водку…
Прошлое лето, то есть лето, которое закончилось на днях, совершенно мне не понравилось. Как правило, если я задумываюсь о прошедшем времени года, то оно мне не нравится, что абсолютно нестранно, а скорее наоборот, в этом ничего удивительного нет. В попытке вспомнить что-то, например хорошее, я натыкаюсь на красную точку, которая молча смотрит на меня и я понимаю, что это я её поставил, в предположении, что мне она понадобится. Как видно, по крайней мере, мне, я оказываюсь каждый день не прав. В этой каждодневной неправоте мне не надоело жить, совсем нет, просто иногда я пытаюсь покончить жизнь самоубийством, если здесь уместно это слово.
Поднимаюсь по совсем не длинному эскалатору, перешагивая ступеньки, мы идём к выходу, который есть, а за ним – всё то, зачем мы сюда едем, всё то, что я, а может быть и мой друг, так не любим. Получасом раньше, купив водки в перовском универмаге за семьдесят два рубля по-моему, я уже точно не помню, а в ларьке – два пластмассовых стаканчика, буквально даром, каких-нибудь там пятьдесят копеек, я не знаю, не я покупал, перешли дорогу и трамвайные пути трёх маршрутов, по диагонали между деревьями, выпили половину бутылки. Может быть больше. Запиваем пепсей, обязательно вслух сообщая друг другу о том, как мы не любим водку.
- У меня расстройство желудка.
- Понос?
- Скорее всего.
- Вон кусты. Иди туда. Можно купить туалетную бумагу.
- Да ладно, зачем.
- У меня есть, по-моему, с собой книжка.
Толкаю рукой дверь и проскакиваю в образовавшийся промежуток. Он - за мной. Нас здесь двое. На дверях написано что-то вроде думать, верить и что-то ещё, не важно что, главное, это написал не я. Это радует.
Достаём и допиваем. Радостно смеёмся.
- Давай сходим в археологический музей г. Москвы. Всего лишь тридцать пять рублей…
- Не… За тридцать пять рублей не пойду…
- Почему?
- Денег жалко.
Подойдя к самому берегу, совершенно не восхищаюсь, просто хочется сесть и поехать, до другого берега, совершенно не промокнув. На самом деле это вовсе не озеро, грязная лужа, большая, но больше негде, и поэтому летом, особенно в субботу и в воскресенье, все сюда. Мы тоже, но преимущественно пешком, хотя иногда бежим за автобусом.
- Привет, не хотите познакомится?
Я пьяный, но я их всё равно не люблю, а он, кажется, любит, но я об этом совершенно не думаю, он младше меня на всё те же два года и три дня. Я стараюсь не обращать на него внимания, и это удаётся, я предполагаю его движения и поступки с точностью, я пьяный.
Завтра он мне скажет, как ему с утра хотелось пить.
- У меня есть. Правда, не хочется вырывать.
- Почему?
- Илюха будет злиться.
- Ему насрать. Он даже не заметит. Я думал, что тебе не хочется вырывать, потому что Рэй Брэдбери.
Спускаясь со спуска, наслаждаюсь скоростью, мне вроде бы хорошо, но, с другой стороны, я помню обо всём, совершенно обо всём, и мне кажется, что у меня нет другого выхода, кроме того, который есть. Я иду к нему, толкаю дверь рукой, и проскакиваю в образовавшийся промежуток.
Нажравшись, опять пристаём к ж. полу с просьбой познакомиться и пожалеть молодых импотентов (о том, что мы импотенты умалчиваем, но они и не поверили бы, ибо по Охотке ходят в основном только пьяные или ****и, или пьяные ****и…). Основываясь на своём опыте, стою в стороне и улыбаюсь, как мне кажется, красиво, и слушаю его, моего друга, или не друга, а просто так, пьяные слова. Он же, улыбаясь вовсе не специально, но, не смотря на улыбку, относится к акту совершенно серьёзно, говорит им, что хотел бы с ними познакомиться. Смеются. Гы-гы-гы… Здесь стоит заметить, что чувства, заполняющие меня в тот момент, напрочь отличаются от каких-либо чувств вообще. Понимая, что я неотразим в своём отражении, натыкаюсь на непонимание юмора, впрочем, замечая лишь маленький, как полевая мышка, страх в глазах, но я говорю что-то вроде «очень позитивно» и всё в порядке. Ещё один тел. в зап. книжке. Я не звоню потом, но есть шанс позвонить, если понравилась. Как правило, всё заканчивается ничем иным, как ничем. Впрочем, совершенно не напрягая свою память, легко вспоминаю Вилену, милую евреечку пятнадцати лет, в этих надоевших бордовых, а может быть и фиолетовых брюках, сидящую на ступеньках перед входам в торговый комплекс Охотный р. Её улыбка, бывшая ответом на мой взгляд, заставила меня резко повернуть в её сторону и отказаться от покупки оч. дозы алкоголя.
- Привет…
- Привет…
Это было как раз на Илюхино день р., хотя на самом деле, вовсе и не д. р., а день отмечания д.р. Придумали идею выпить перед этим, успев к началу банкета, чего мы вовсе не сделали, т.е. не успели, т.к. покинули Вилену и её-знакомую-не-помню-как в четырнадцать ноль-ноль, тогда как там мы должны были бы осуществлять празднование в четырнадцать ноль-ноль. Мы опоздали на час, но никто не обиделся, я – друг детства и знаю его, Илюху, пятнадцать лет, с восемьдесят шестого года. Нас заставили выпить штрафную красного невкусного, улыбающаяся мама обрадовалась нам. Играли на гитарах, они, а мы смотрели на его тринадцатилетнюю сестру и её подругу, с которыми ближе к вечеру произошла ссора, что обычно для нас. Разница в возрасте, в данном случае, отвечает за все отношения, но ещё два года, и разница в возрасте уже ни за что не будет отвечать.
Так вот, в тот день родители, не мои, а его, не Илюхины, уехали бухать к крёстному, и я пошёл ночевать к нему, пользуясь тем, что от этого действия пахло событием. Часами раньше, договорились с Виленой встретиться на след. день, в девять утра.
Дело в том, что я очень люблю звёзды. Настолько, что даже в первые минуты опьянения, забыв обо всём, не забываю о них, а, помнив, смотрю, и вроде бы считаю, но ничего не получается и мы идём к м. Новогиреево, чтобы поехать на Ох. ряд, потому что там больше всего тех событий, для которых мы идём в перовский универсальный магазин и возвращаемся оттуда совершенно не с пустыми руками. Поездка эта превращается в череду наблюдений, анализируемых и высказываемых вслух, на ухо друг другу, но слышимых всем. Можно было бы и не ехать никуда, но для этого не стоило пить что-либо, а это, в свою очередь, было уже, несомненно, сделано, и то, что я начинаю смеяться – вовсе ни о чём мне не говорит, я просто еду, думаю о ближайшем будущем, развлекая себя несфокусированностью своего взгляда, и ничего не остаётся, как только доехать до пункта назначения, говоря не относящиеся к другой жизни слова, т.е., по сути своей, пустые, что, опять-таки, совершенно очевидно означает выделение пустоты из организма…
Я кручу педали всё сильнее и сильнее, и чувствую, что цепь сейчас соскочит, но продолжаю наращивать скорость. Скорость – замена алкоголю, не всё же время пить, но с другой стороны скорость и алкоголь – совсем разные ощущения и итоги. Я помню одну девушку, она и сейчас пока жива, я говорю «пока» по известным всем причинам, она очень любит улыбаться. Улыбаясь, она смотрит на асфальт, а кожа на её лице натягивается до предела, по всей видимости, иначе улыбка была бы шире. Так вот, эта девушка – дура, что, в общем-то, обычно для нашего времени. Не пытаясь выделить себя из других, выделяюсь всё-таки. В голове вертится мысль, как всегда, что если моё «пока жив» перестанет быть истиной, то ничего не изменится в масштабе более большем, чем, скажем, масштаб моей семьи, т.е. я, в принципе, ни что иное, как пустота, а с другой стороны, то, из чего можно было бы себя выделить, наз. обществом. Общество, выделяя пустоту, ничего не теряет, а, скорее всего, терять ему нечего.
- О, педик, %(*!$…
Это кричат мне. Прохожу мимо, потому что знаю, если его сейчас я, то меня потом они, чего мне совершенно не хочется. Я привык и отсюда вырабатывается выдержка и спокойствие к такому типу мнений обо мне. Всё же, вглядываясь иногда в чьё-то лицо, удивляюсь, и, ничего не предпринимая за неимением такой возможности, иду дальше. Трупы. Трупики.
- Привет, можно посидеть рядом с вами?
- Оф кос…
- Меня зовут Лёша…
- А меня Марина…
- А меня Саша…
Естественно, он тоже сказал своё имя.
Я снова опираюсь на перила, или на ограждение, предназначенное для исключения падения вниз, и смотрю на толпу, в смысле количества, а не серости, выискивая взглядом длинноволосую сестру, или ту, которая могла бы стать на время моего состояния сестрой, что, как видно, одно и тоже.
- В воскресенье опять пить…
Это не я сказал. Это она. Тогда на ней было чёрное пальто, а я не пил вообще, кроме чая, три ложки сахара. Можно кофе, но у Илюхи, вечером, когда у него обычно не бывает чая. Все уже спят, а мы пьём кофе, обжигаясь, потому что кофе горячее чая. Я жду, когда его сестре исполнится пятнадцать лет. Мне тогда будет двадцать два, и разница в семь лет будет не заметна, а сейчас я пью кофе, и шучу. Смеёмся. Гы-гы-гы…
Он, я имею в виду Илюху, наверно, не знает, сколько его сестре лет. Ему и не нужно это вовсе. Отношения у них с сестрой такие же, как у меня с нею, и они ничуть не отличаются, ничуть, по крайней мере, на первый взгляд. Но кому нужен второй?
Вполне вероятно, что скоро будет зима, и, следовательно, мой день рожденья, а точнее, дата, если конечно же её, даты, уже не было, ведь родился я девятого ноль девятого. Мы не будем пить, я съем тарелку салата Оливье, у себя в комнате, а родители пойдут отмечать мой д.р. куда-нибудь, но меня там вовсе не будет. Зато у Шурика через три дня его д.р., и тогда мы нажрёмся, больше, чем обычно, ведь это первый наст. повод напиться с тех пор, как мы стали пить. И, входя в метро, ничего не останется, как забыть весь опыт прожитых лет, смеясь, подниматься по эскалатору, выражая недоумение по поводу серьёзного лица пассажиропотока, и говорить, говорить что-нибудь. Срать пустотой, выделяя себя вместе с другими в отдельную картонную коробку. Впрочем, большинство, как всегда, дней, уже прошло. Еле протискиваем свои тела в образовавшийся промежуток, и вот, мы на месте. Любите нас.