Уик-энд

Сквозь просвет, образованный планками жалюзи, было видно подъехавший к крыльцу джип. Дверь в офис немедленно открылась и на порог впрыгнул директор. Именно впрыгнул, хотя ему всегда казалось, что он стремительно входит. Все-таки, время деньги, и в России уже пахло духом капитализма, так что Франклин был актуален. Ни на кого не глядя, директор прошагал в свой кабинет и хлопнул дверью на весь офис, чтобы было слышно: начальство вернулось и не потерпит нарушений трудовой дисциплины.  Через минуту дверь кабинета директора снова распахнулась, ударившись о стену, а сам директор, по пути опрокинув корзину для бумаг, вылетел с заранее заготовленным черновиком договора и положил его перед секретарем. После этого он удалился в кабинет зама, хотя он знал, что его не застанет. Был уже конец рабочего дня и офис опустел, но босс все-таки создавал иллюзию занятости, чтобы ему позже уйти домой к нелюбимой жене и в квартиру, напоминающую свинарник.
Восемь лет работы с боссом – и Светлана вполне могла бы работать графологом, а не секретаршей. А еще менеджером, официанткой, штатным психологом или администратором. Сорок семь лет – не секретарский возраст. Это вообще не возраст, если посмотреть по журналам вакансий. Столько не живут, по крайней мере, в частных фирмах. Поэтому приходилось расшифровывать растерзанные буквы шефа. Светлана посмотрела на часы. Была половина шестого. Пятница. Короткий день. В это время она должна была выйти из офиса и отправиться домой вкалывать «вторую смену» – готовить, убирать… Она встала и запихнула черновик в папку, папку убрала в стол, а стол заперла. Договор подождет до понедельника.
На крыльце стоял Игорь Николаевич. Ждал директора. Он не зашел в офис к прохладным кондиционерам и грелся на солнце, как большой кот-переросток. Он жил где-то на севере, где солнце постоянно пряталось за тучами, а небо распыляло дождь, как из пульверизатора. Поэтому его желание греться было вполне понятно. Он увидел Светлану и улыбнулся. «Отдыхать»? – спросил Игорь Николаевич. Светлана кивнула и улыбнулась в ответ. Сабо ужасно натерли ноги до болей в сердце, но она была талантливой секретаршей и научилась камуфлировать свои чувства. Чтобы оттянуть минуты, когда она пойдет по улице, стараясь не хромать, и при этом вставка на сабо  из искусственного материала будет все глубже и глубже впиваться ей ногу, Светлана облокотилась на перила и сообщила: «Муж уехал в отпуск. Занимаюсь личной жизнью». «И в чем же выражается занятие личной жизнью?»
Вопрос был явно бестактным, но уставший от всяких финансовых махинаций, обналичек и счетов-фактур, приходивших на факс целыми стаями, Игорь Николаевич этого не заметил. Он изголодался по нормальному, человеческому общению и потому смотрел на Светлану безмятежными глазами в обрамлении светлых коротких ресниц и ожидал ответа, тоже нормального, человеческого.
Вопрос поставил Светлану в тупик. Она не была великим стратегом, но перед ней, как в тесте, появились два варианта ответа. Первый вариант был простым, а, главное, правдивым. Можно было, скривиться от неудобной обуви и выпалить, что она собирается на рынок покупать джинсы младшей дочери, а затем печь бисквитный торт зятю, который почему-то на дух не переносит изделия из песочного теста. Сказать-то, конечно, можно, что само по себе нелогично. За тортами и джинсами абсолютно пропадает вся личная жизнь. Она витает в кухне над кастрюлями и над самой Светланой с растрепанными короткими волосами в геле, как у воробья после драки. Потом впитывается в торт, а через торт в детей. Дети поглощают торт и уходят по своим делам, а Светлане остаются кастрюли, только пустые. Форма без содержания. И где здесь личная жизнь?
Второй вариант был посложнее. Но он и не портил реноме идеальной секретарши. Скорее, он делал репутацию незыблемой.
- Я иду в зоопарк.
      Светлана сказала это так спокойно и естественно, что искренность в произнесенной фразе так и светилась. Почему зоопарк – Светлана и сама не знала. С таким же успехом она могла объявить малознакомому человеку, который иногда дарил ей шоколадки, что идет в музей Рериха или на выставку японских фарфоровых кукол. Но все равно, с зоопарком вышло замечательно, и Светлана поспешила развить подвернувшуюся тему.
-Китайцы привезли нам показать панд. Их осталось всего двести пятьдесят особей. А вслед за мишками прислали двести вагонов бамбука.
Игорь Николаевич склонил голову набок и моргнул. Он живо представил, как Светлана стоит у решетки, а черно-белые медведи за изгородью жуют бамбук. Едят медленно, вдумчиво, потому что знают про двести вагонов такого же сладкого и вкусного бамбука. Значит, в выходной день, Светлана натянет на длинные ноги джинсы и пойдет в зоопарк, а Игорь Николаевич будет сидеть в квартире у знакомых и слушать ленивую перебранку супругов, восседая на табуретке в роли невольного третейского судьи.
- А можно с вами? – неожиданно спросил он Светлану.
Торт для зятя и джинсы для дочери оказались под угрозой. Можно было вывернуться: легко и капризно дернув плечом, сказать «Я пошутила». И оставить человека в тупом недоумении. В конце концов, пусть что хочет, то и думает, ведь у нас свобода слова.  Светлана повела плечом, отчего сумка съехала к кисти, а пиджак встопорщился. Но почему-то ничего не сказала.
- Я Вам позвоню, - бодро пообещал Игорь Николаевич и скрылся за дверью офиса.

Тушь слиплась в один черный тугой комок. Чтобы ее разбавить, Светлане пришлось
тщательно поплевать в тюбик. Новую тушь она как-то купить забывала. Подавшись вперед к зеркалу, стоявшему на столе, Светлана расширила левый глаз и стала похожа на удивленную корову. Старая тушь повисла на ресницах, немного подумала и сползла на щеку. Светлана размахнулась и швырнула брасматик в ведро. То, чем когда-то можно было красить ресницы, последовало туда же.
- Таня, - позвала Светлана.
Почти необитаемую квартиру сострясали децибелы звука. Светлана осторожно приблизилась к комнате дочери и яростно зажестикулировала. Музыка прервалась.
-Дай мне свою тушь.
Получив то, что хотела, Светлана поспешила удалиться. Вслед зазвучала музыка, но уже тише, в режиме, щадящем материнские уши. Оказавшись на кухне, Светлана повторила гримасу удивленной коровы и даже подперла щеку языком. Для прочности. Через бешеные аккорды, разрывающие динамики, продрался телефонный звонок. В квартире воцарилась тишина. Светлана прислушивалась.
- Это не Света, - раздался раздраженный голос дочери.
Дочь была не очень-то любезна. Не в нее. Светлана раскрыла рот, чтобы сделать замечание, но Таня уже сунула ей трубку. Да, действительно, не в нее.
В трубке затрещало.
- Света, - голос был терпеливым, и если бы ему сообщили снова, что это не Света, его бы это ни сколько не огорчило.
- Да, теть Лариса, - поспешила отозваться Светлана. Голос она тоже упаковала в обертку терпеливости.
- Потихоньку, спасибо, - продолжала раздувать Светлана желеобразный диалог. Пока ничего не было понятно, а с другой стороны, все было очень просто. Почему бы не позвонить тете Ларисе? Старый, одинокий человек все-таки.  И как бы стар ни был человек, сколько шагов ни оставалось бы ему сделать до могилы, охота к общению с себе подобными сильно  оттягивает в обратную сторону, к жизни. К тому же, дачный сезон еще не начался… Вполне уместный звонок. А, главное, как вовремя! (Светлана только что нанесла на лицо тональный крем и не успела распределить его по лицу).
В трубке тихо пощелкивало.
- Девочки как? – продолжала интересоваться Лариса.
- Спасибо, ничего, - Светлану плавно понесло по течению этого разговора. Но она уцепилась за корягу. Или даже за какой-то подводный порог.
- Как Володя?
В трубке что-то завозилось, и Светлана поняла, что попала в точку. Можно было узнать, как Володя (ах, бедный, все так же преподает, а зарплаты в вузах такие мизерные) и на этой печальной ноте быстро распрощаться. Распрощаться и продолжить сборы в зоопарк.
- На дачу собирается,  – Лариса немного помялась. Продолжила: «Светочка, ведь я упала, разбила голову. Меня хотели положить в больницу, но я сказала, что ты у меня лучше любого врача…
Светлана ощутила неприятную ноющую боль, которая поползла от низа живота к сердцу. Затем растворилась. Светлана сидела и слушала в себе это ощущение. Ощущение сочувствия, когда чувствуешь  чужую боль. Она моментально представила себе Ларису. Одна в большой несуразной квартире и с разбитой головой. Без сил. Без помощи. Сочувствие быстро затопило Светлану по самую макушку.  Дожить до восьмидесяти четырех лет и  разбить голову, лежать одной…  А  потом звонить  жене сына своих знакомых, выворачивая наизнанку все, что пряталось ранее: «Смотрите, вот никому ненужная старуха с не сложившейся жизнью! Помогите, ради Христа!» Светлана все почувствовала.
- К вам приехать?
- Да нет, что ты,  –  деликатно ответила Лариса. И тут же сказала: «Приезжай».

На пороге Светлана обернулась и предупредила дочь: Будет звонить Игорь Николаевич, скажи ему… - Светлана наморщила лоб, придумывая  уместную отговорку. Ничего не придумала. Махнула рукой: «Что хочешь, то и скажи. Я потом ему все объясню». Дочь молча пожала плечами. Что это означало: да или нет, Светлана так и не поняла.

Сорок четыре минуты. А еще через минуту будет сорок пять минут. Сорок пять минут она стоит перед массивной дверью с кодовым замком. Код не набирается. Вернее, набирается, но дверь не открывается. Неправильный код. Светлана растеряно стояла около подъезда. По спине и по лбу лил пот. В синтетическом костюме тело сидело, как в скафандре. В одной руке тяжелая сумка с едой. В другой руке – тоже. Светлана потопталась вокруг своей оси. Нерешительно посмотрела в сторону метро. Уйти бы… Но две сумки она по такой жаре не допрет. Сил не хватит. В тени, которую хоть как-то давали несколько кургузых деревьев, толпилась кучка пьяниц. Подойти – спросить код… Или не надо… Страшно все-таки. У пьяных людей на все неадекватная реакция. Мало ли что взбредет им в голову на этот раз. Светлана поставила сумки на землю и приготовилась ждать еще сорок пять минут. В этот момент дверь открылась, и из подъезда вышли мужчина и мальчик. Светлана подхватила сумки и с долей некоторого смущения юркнула в чужой подъезд, как будто опасаясь, что ее задержат и станут заглядывать в сумки – не взрывчатку ли несет?
Ларисина квартира выделялась из четырех других на лестничной клетке старостью дермантиновой обивки. Можно было поставить железную дверь, но Лариса, когда еще хорошо зарабатывала репетитором русского языка, взяла и купила себе шубу. А еще в замке, который напрочь утонул в обивке, торчали ключи. Заходи, бери, что хочешь… Светлана открыла дверь и осторожно вошла внутрь. На нее пахнуло запахом старых половиц в деревенской избе. Плесенью, проще говоря. Тишина.
Лариса лежала на кровати в каком-то отребье. Она как-то усохла и, казалось, по несколько раз была завернута в эти несвежие лоскутки. Увидела Светлану. Удивилась: «Светочка… Как ты вошла?» Светлана оправилась от шока. Ответила, отгоняя в сторону, тягостное чувство: «Дверь была открыта». Лариса улыбнулась: «Значит, оставила я ключи-то, когда пришла».  И прибавила: «Хорошо, что ты приехала, дочка». Последнее слово покоробило Светлану. Лариса назвала ее дочкой. Как старухи, просящие милостыню в метро. Они обычно крестились, прятали два рубля в свои драные одежды и торопливо благодарили: «Спасибо, дочка. Дай Бог тебе здоровья». И была в этой благодарности смесь унижения и стыда, которая разъедала душу, как кислота. Лариса никогда не была старухой. Она всегда красилась хной, много зарабатывала, ездила по гостям, умела поддержать беседу, была безупречно грамотной и водку пила наравне с пятидесятилетними. И не пьянела. Почти не пьянела. А сейчас вот стала использовать старушечий жаргон. Пора уже… На восемьдесят пятом-то году… Постарела Лариса – постареет и Светлана. И всех женщин тоже будет называть дочками. Мысли зашли в какой-то совсем непроходимый тупик. Светлана поспешила отвлечься от размышлений и кинулась разбирать сумки. Лариса зашевелилась на кровати: «Что там?» «Еда, - ответила Светлана. – Суп, мясо, кексы, морс. Я вас сейчас покормлю. Лариса снова сделала неопределенное движение: «Не надо. Я два дня не ела. И не хочу. Во рту сохнет. Попила бы. А Володю вот покорми». Светлана удивилась: «Володю? Разве он не на даче?» Лариса покачала головой и махнула усохшей рукой влево: «Он в соседней комнате».
От запаха перегара Светлана попятилась. Если в течение пяти минут в этой комнате вдыхать пары алкоголя без закуски, можно было запросто опьянеть. На фоне роскошной библиотеки, единственного Ларисиного богатства, на диване валялся бесформенной кучей Володька. Один носок конфузливо выглядывал из-под стола. Рубашка и брюки замерли на полу в нелепых позах. Как будто от кого-то спасались. Неподалеку валялось одеяло. Трусы были немного широки и совсем не выполняли свою функцию. Володька валялся, в полной мере демонстрируя все свои мужские достоинства. И храпел. «Вставай, свинья», - не выдержала Светлана. Володька с трудом открыл глаза. Мутные зрачки забегали, как испуганные тараканы, цепляясь за пол, потолок, Светлану. Изображение упрямо разлеталось, раскалывалось на куски, как детском калейдоскопе. Наконец, оба глаза сфокусировались на Светлане  и дали довольно размытое изображение: «А, Светка приехала», - с трудом прохрипел он. Голосовые связки не слушались. Приходилось их напрягать. Выходило излишне драматично. «Чучело», - с не меньшим пафосом отозвалась Светлана. Это слово вывело Володькины глаза из равновесия, и с таким трудом полученное изображение вновь рассыпалось, как в старом телевизоре. Володька безнадежно махнул рукой: «Я с тобой трезвый не могу разговаривать. Пошли выпьем». И сделал попытку подняться. «Какое там трезвый, ты  же пьян в стельку», - подивилась на него Светлана. «Это я с ночи», - пояснил Володька и вновь попытался встать. «Свинья. Мать совсем угробил», - с чувством проговорила Светлана и ушла на кухню.
На кухне Светлана рассеянно разгружала сумки. Достала  пластмассовые грошовые судочки с супом, мясом, бутылку из-под «Пепси» и пакет с кексами. Постояла, задумчиво глядя на еду. Открыла настенный шкаф. Взору открылось несколько тарелок, три чашки, еще одна без ручки и граненый стакан. Чуть левее стоял пакет с макаронами и пачка стирального порошка. Лариса будет есть макароны, пропитанные запахом голубеньких гранул. В дальнем углу обнаружился поднос с подтеками варенья. К подносу приклеился таракан. Видимо, давно, так как уже успел превратиться в тараканью мумию. Светлана с брезгливостью вынула поднос и прихватила две тарелки с чашкой. Белый фаянс покрылся внушительным слоем пыли. «Как после блокады», - тоскливо подумала Светлана. В раковине ее дожидалась скукоженная тряпка. Светлана протерла посуду. Морс налила в чашку. На одну тарелку положила пару кексов. На другую красивой горкой выложила все остальные. В проеме двери нарисовался Володька. Теперь помимо трусов на нем еще были очки с позолоченной оправой. Плечом он безвольно зацепился за косяк и, сохраняя таким образом хрупкое равновесие, рукой теребил и без того растрепанный ус. Светлана открыла холодильник, чтобы поставить туда судочки с едой. На верхней полке лежал заплесневелый огурец. Шапочка из плесени ему очень шла. Светлане неожиданно захотелось назвать огурец Паутинычем. Кто это такой, Светлана не знала, но думала, что огурец с плесенью более всего похож на него. На нижней полке ютилась банка из-под варенья. Варенья в нем не было. Оно размазалось по стенкам, а помыть литровую банку никому не пришло в голову. В дверце гордо стояло пять бутылок водки по пол-литра. Одна из них была «Гжелка». Остальные – какая-то дрянь. «Исток», кажется, в квадратных бутылках. «Откуда это?» - заинтересовалась Светлана. Володька ободрился при виде бутылки. Протянул руку, схватил. Отвинтил пробку. Присосался. Водка вытекла из бутылки и пролилась на живот. Продезинфицировала. Володька довольно крякнул, закусил кексом. Икнул: «Студенты зачет сдают. Они же не дураки. Знают». Светлана скривилась: «Они-то, действительно, не дураки. Ты дурак. Лучше бы долларами брал». В Светлане что-то вдруг затрепетало, замоталось от внезапной жалости. Она серьезно спросила: «Володька, зачем ты пьешь?» Он также серьезно ответил ей: «Мне так легче». И глаза под очками стали серьезными, как на лекции по мировой истории, которую он преподавал в университете культуры. А мировую историю он знал здорово…
Лариса отпила морс и надкусила кекс. Запавшими глазами посмотрела на Светлану. «Вкусно, - изрекла Лариса. – Откуда это?» «Из дома, теть Ларис. Я же сама готовила», - растолковала ей Светлана.  «Да нет, вот это?» «А, поднос, - усмехнулась Светлана. – У вас взяла». «Надо же, - удивилась Лариса. – Я и не знала, что у меня такое есть». Светлана улыбнулась. То, как правильно говорить: зво’нит или звони’т было для Ларисы всегда важнее хорошего холодца. Холодец получался мутный и безвкусный. Ларисины гости смущались и не ели. А она не огорчалась: не хотите – не надо… Зато она была прекрасным специалистом в области русского языка. Ученики у нее не переводились. А сейчас… Даже никто навестить не придет. Отпреподавалась… Светлана устыдилась своих мыслей и неловко поднялась с кровати: «Теть Лариса,  где у вас ведро и тряпка? Помою полы». «Не надо, - возразила Лариса. – Посиди со мной лучше. Посмотри вот: есть ли на голове у меня гематома». Светлана приподняла на Ларисином затылке пегие волосы – смесь давно окрашенных в рыжий цвет и седых. Волосы спутались, кровь на них запеклась. Светлана почувствовала знакомую боль в низу живота. «Я Володе пошла за хлебом», - начала Лариса. Быстро пояснила, увидев, что Светлана нахмурилась: «Он ведь после  радикулита.  Две недели назад из больницы вышел. Стала переходить дорогу. Машины были далеко. Я ногу ставлю вперед, а ее ведет назад. Я ее вперед, а она назад… Ну вот и упала  головой на бордюр. Напротив – фотоателье. Оттуда выбежал парень принес меня туда. Хотел скорую вызвать, но я уже пошла домой. Пришла – и не могу открыть дверь. Потом, правда, открыла после укола.  Врач меня догнал . Все-таки тот парень скорую вызвал. Врач сделал мне укол, прямо на лестничном пролете.  В больницу я  ложиться отказалась. Ты ведь у меня лучше любого врача», - Ларисины глаза вдохновенно засветились. Есть Светочка. Она лучше врача. Она поможет. Светлана вздохнула и откупорила пузырек с настойкой ореха: она верила в народные средства. Помазала Ларисе затылок. Откинулась и оценила результат своей деятельности. Предложила: «Теть Ларис, давайте я вас расчешу». «Да нет, что ты, Светочка», - застеснялась Лариса. В соседней комнате послушался звук опрокидываемого стула, и хриплый  Володькин голос неожиданно заявил: «Светка, ты самая красивая женщина». И выдал после значительной актерской паузы: «Я тебя хочу». «Да ну тебя, - беззлобно отозвалась Светлана.  – Я  Юрку люблю». У Володьки не нашлось сил возразить. Он упал на диван и отключился. Лариса робко погладила руку Светланы: «Светочка, не суди нас. Ты же видишь, какая у нас обстановка». Лариса окинула взглядом и нависшие потолки, и несвежее белье на кровати и саму себя, в одночасье превратившуюся в  древнюю старуху. Светлана молчала. Лариса снова задумчиво потеребила ее руку: «А ведь знаешь, Светочка, я скоро умру». Светлана очнулась. Спросила неприятным, оледеневшим голосом: «С чего вы взяли?»  «Да так, - отозвалась Лариса. – Вспоминаю Артем Геннадьевича. Фактурный мужик. Красавец. В подробностях вспоминаю свою жизнь с ним. А когда человек прошлым живет, то к концу он подходит.  Доживает. На кого я Володю оставлю?». Светлана снова ничего не ответила. Да и как переубеждать? Да и зачем? Сказала только: «Держитесь уж, тетя Ларис. Ради него». Если Лариса умрет, то Володька – тоже. Вернее, вымрет. Как мимоза на морозе. Нежный… А вместе с тем – алкоголик и эгоист. Последняя фраза произнеслась вслух. Лариса долго на чем-то думала. Потом сказала «да» и заплакала. Успокоилась. Проговорила сквозь клекот сдерживаемых слез: «Господи, уж хоть бы он старуху в дом привел! Ну, как он без меня будет?» Лариса тосковала. Как будто оставляла сиротой трехлетнего ребенка, а не пятидесятилетнего мужика. Хотя, какая разница? Все равно ребенок… И при этом смотрела на Светлану, словно упрашивая взять к себе домой еще одного ребенка. Светлана поднялась: «Тетя Лариса, я пойду». Сказала полуутвердительно, полувопросительно. Хотя была в этой фразе львиная доля утверждения. Пошла – и все тут. Лариса отодвинула в сторону свою слабость и заулыбалась Светлане: «Приезжай, Светочка, на дачу в эти выходные. Сливы у меня поспели. Соберешь на варенье, поешь…». Светлана улыбнулась и кивнула. Надела на плечо дамскую сумочку и вышла из квартиры. Дверь заперла, а ключи положила под коврик.
Вот, собственно, и неделя закончилась. На Западе это называется уик-энд. На уик-энд улыбчивые американцы со вставными зубами уезжают в лесок к озеру и живут в коттеджах. Отдыхают от стрессов. И трогать их не моги. После конца недели возвращаются на рабочие места, свежими, отдохнувшими… У Светланы было ощущение не только конца недели, но и грядущего конца света после посещения Ларисиной квартиры. Чтобы заглушить в себе тягостное чувство этого самого конца, Светлана подошла к киоску с мороженым. «Лакомку будьте добры», - сказала Светлана и протянула деньги. Толстая свиноподобная старушенция стала с сопением отсчитывать сдачу. Верткие десятикопеечные монеты не слушались ее и то и дело падали на пол. Процесс затягивался. Светлане ждать надоело. Она протянула руку в окошечко киоска, схватила мороженое и, не дожидаясь сдачи, пошла домой. Старуха вслед обозвала ее хамкой. Настроение испортилось совсем. К тому же посреди дороги вырыли котлован и приходилось делать крюк, чтобы обойти его. В киоске могла бы стоять Лариса. Она была бы вежлива, улыбалась, быстро бы отсчитывала сдачу. Но такого никогда не будет… Ее уже не будет. Жаль…
Дочь сидела с ногами на диване и читала книгу. Чехова или Толстого. Светлана не заметила: у книг были одинаковые переплеты. Спросила: «Мне звонил Игорь Николаевич?» «Звонил», - ответила дочь и снова уткнулась в книгу. «И что?» – допытывалась Светлана. «Сказала, что тебя нет». «А он что?» «А он удивился». «А», - только и сказала Светлана и почему-то беспечно махнула рукой.
Светлана шла с рынка. В кармане джинсов у нее лежали две пачки порошка карри, а в руке она несла ананас. Ей сказали, что мясо курицы в сочетании с ананасом обладает не очень приятным кислым вкусом, но Светлана хотела убедиться сама. Впереди она увидела Володьку. Тот зашел в ее подъезд. Светлана вздохнула и пошла во двор ждать, когда он вдоволь потрезвонит в дверь и уйдет ни с чем. Села на детские качели, на колени положила ананас. Во двор вышла сильно крашеная блондинка с пит-булем. Его звали Бифиторжетан, и он никогда не расставался с палкой. Биф (так хозяйка называла собаку) подошел к Светлане и его некупированный хвост, похожий на гибкую палку, плавно закачался в воздухе. Светлана испугалась (она много читала о нападении бойцовских собак на людей) и пошла домой. Поднялась на лифте. На лестнице сидел Володька с совершенно трезвыми глазами. Глаза смотрели прямо. Даже чересчур прямо. Светлана снова вздохнула и пригласила: «Заходи». Открыла дверь. Кошка Донна басовито мяукнула и потерлась о ноги. Володька остался сидеть. Только подпер щеку кулаком, как пригорюнившаяся мещанка. «Я не надолго». Его взгляд воткнулся в ступеньку: «Мама умерла… Вот… Ну, и я…  Как сказать… В общем, ты не знаешь во что ее одеть? Тут я нашел красный костюм, но он в пятнах. А у фиолетового молния… Короче ты не могла бы мне помочь?» Светлана молча смотрела на Володьку. Увидела за его позолоченной оправой очков карие глаза. Хорошо к позолоте…  Взгляд прямой – тоже красиво. Кошка Донна зевнула от всей души; персидская мордочка расплылась, янтарные глаза запали. В кошке Светлане почудилась Лариса:  «Приезжай, Светочка, на дачу в эти выходные. Сливы у меня поспели. Соберешь на варенье, поешь… Светочка, дочка…»