Введение

В наше нелегкое время как будто бы не до идей — были бы пища, кров, одежда. Но такое видение жизни слишком упрощает и даже вульгаризирует ее содержание. Ведь человек — нечто большее, чем то, что он ест, где живет и во что одевается. Неотъемлемой стороной человека является его духовность, способность к идеальному отражению и осмыслению действительности. Поэтому для любого из нас духовность — не прихоть, не субъективистский каприз, но атрибутивное* родовое свойство, без которого просто нет личности. И личность соотносится с миром посредством своей духовности. Но бесконечно многообразная в своих формах и проявлениях действительность отражается в нашем сознании столь же бесконечно многообразными способами. Однако существует прямая связь между качеством духовности личности и адекватностью* отражения в ее сознании объектов действительности: чем богаче и разностороннее духовное содержание, тем глубже, вернее и полнее фиксирует и осознает субъект мир, в котором он живет. Сколько бы ни “отражал” в своем неразвитом сознании дикарь ЭВМ, он не пошел бы дальше понимания этого объекта как простого пространственного тела, сущность которого так и осталась бы для него тайной за семью печатями.
Одна из самых сложных задач процесса человеческого познания — это понимание особого рода идеальных объектов, а именно того громадного комплекса “мира идей”, который создан в историческом развитии духовно-практической деятельности людей. В самом деле, попробуйте дать себе четкие ответы на вопросы: что есть совесть, честь, счастье, любовь, философия и т.д. Ведь этих “вещей” нет в непосредственной пространственной и временной данности, они суть только особые “грани” душевно-духовной жизни человека, которые он сам осмыслил и выразил в понятиях (категориях) на основе своей практики. Указанные “универсалии” не представляют собой продуктов произвольной “выдумки”. Напротив, в них спрессована громадная информация, которую человек извлек из мира на основе своей практической деятельности, благодаря которой он постоянно расширял и углублял свои представления о совести, о чести, о счастье.
Такова важная закономерность субъективно-объективных отношений, обнаруживающаяся в духовной сфере человека.
Теперь вернемся к проблеме адекватного постижения такого сложного духовного феномена, как религия. Богословие издревле накладывало табу на любые попытки человека разобраться в сути своей веры в сверхъестественное. Ослушников жестоко карали. Однако любознательность повсеместно оказывалась сильнее темниц, истязаний и казней. Пытливые человеческие умы стремились проникнуть вглубь самого феномена религиозной веры и рассказать человечеству, что это такое. Демокрит (V-IV вв. до н.э.), Эпикур (IV-III вв. до н.э.), Лукреций Кар (I в. до н.э.) и многие другие уже утверждали, что вера людей в богов в значительной степени основывается на их невежестве и чувстве их бессилия перед грозными силами бытия. Но такое понимание религии не могло, разумеется, полностью удовлетворить растущий интерес пытливой мысли к данному предмету, и ученые продолжали его изучение. Бэкон, Декарт, Спиноза, Вольтер, Дидро, Кант, Фейербах, Маркс и др. — каждый из них по-своему раскрывал отдельные грани религии, включая ее многообразные функции. По мере развития человеческой практики и углубления научных знаний расширялись представления о самом феномене религии. Отвергнутыми оказались утверждения большей части богословов, будто бы сущность ее познавать научными средствами нельзя. Аргументы же самой науки оказались при этом иными. Она во весь голос заявила, что религия есть не что иное, как совершенно особая система представлений о мире, фокусом которой выступает вера в сверхъестественное.
Обнаружилось, таким образом, что никакая религия не является тайной за семью печатями и что по мере развития научных знаний любая религиозная система постепенно становится все более понятной в различных проявлениях своей сущности.
А теперь переходим к главному объекту нашего обсуждения — и с л а м у. Мусульманское богословие тоже всегда табуизировало свою религию, убеждая ее приверженцев, будто человеческий рассудок слишком ничтожен, чтобы проникнуть в “тайны Аллаха”. Они-де открываются “только посвященным” и потому никакие усилия науки никогда не смогут раскрыть всей глубины мусульманского вероучения.
Не стоит оспаривать этих утверждений. Пусть нас рассудит самый объективный и надежный третейский судья — жизнь. Поэтому мы оставим в стороне те предвзятые аргументы, которые выдвигались против вероучения ислама его слишком пристрастными критиками и представим ислам таким, какой он есть в жизни.
Но откуда возникло столь пристальное внимание научного религиоведения к исламу? Отвечу кратко. Ислам представляет собой в настоящее время исключительно заметное явление на земном шаре. Его общины насчитывают, как известно, в своих рядах более миллиарда человек, компактно проживающих на громадных территориях Азии, Европы и Африки. В наши дни ислам стремится о себе активно заявлять в целом ряде регионов, причем особенно активными оказываются отряды ислама, исповедывающие наиболее архаичные и тоталитарные* формы этого вероучения. Это во-первых.
Во-вторых, исламскому богословскому плюрализму в открытом  демократическом обществе, в котором мы живем, конечно же, с необходимостью должен противостоять исламоведческий светский плюрализм. Наша работа — как раз одна из тех, которые выполнены в рамках этого последнего, в ходе непредвзятого научно-религиоведческого поиска.
Богословская позиция, как мы уже говорили, зиждется на чрезмерном доверии к таким представлениям, которые не могут быть подтверждены научным экспериментом. Таковы, например, догматические представления в исламе о жизни и смерти человека, суть которых расценивается как результат в первом случае соединения богом души с телом, а во втором — их разъединения и “отлета” души в вечный мир либо блаженства (рай), либо мучений (ад). Но остается вторая позиция, научная, которая ничего не берет на веру, достоверность любой идеи проверяет в эксперименте и критически относится к любым авторитетам и традициям.
В рамках научной позиции, разумеется, требуется взвешенный подход к любому утверждению мусульманского богословия, если мы хотим составить верное представление об этой религиозной системе в целом.
Однако сделать это не легко по нескольким причинам. Главная из них та, что ислам представляет собой очень емкий и сложный социально-духовный феномен, в котором тесно переплетены адекватные и иллюзорные миропредставления, непреходящие моральные ценности и архаичные нормы, прогрессивные тенденции и средневековые традиции, миролюбивые принципы и воинственные призывы, высокогуманные идеи и взгляды религиозной исключительности, тяга к вершинам современной цивилизации и активизация агрессивного фундаментализма*. Наконец, довольно распространенным представлением об исламе выступает современная концепция как об образе жизни1.
Не в каждой религиозной системе можно встретить столь диаметральные взгляды и принципы, довольно-таки мирно уживающиеся в системе монотеистического культа.
Мы решительно ничего не поймем в исламе, если не встанем на позиции научного объяснения причин столь парадоксального симбиоза* идей, эмоций, культа сверхъестественных сил и светских тенденций. Богословие ведь объясняет такой симбиоз то амбициозностью и непокорностью самих людей, то злыми кознями мусульманского сатаны — шайтана, то волей Аллаха.
Разумеется, пытливым головам таких объяснений недостаточно и они обращаются за ответом к науке. Кратко суть этого ответа можно сформулировать так: под сень своего вероучения ислам поставил многие народы и страны, находившиеся на разных ступенях экономического и культурного развития; разноуровневое состояние жизненных условий порождало как следствие столь же многообразные представления о действительности, которые объединялись верой в единого бога — Аллаха. В результате складывалась достаточно громоздкая система взглядов, принципов, традиций, норм и т.д., противоречивых по своему содержанию и едва связанных между собой культом единого Аллаха. Именно это явилось реальной социальной основой того неоспоримого акта, что  в с я  и с т о р и я и с л а м а  с о п р о в о ж д а л а с ь ожесточенной борьбой между позициями в лоне самого богословия.
Не забудем, что в результате арабских завоеваний под зеленое знамя ислама встали многие народы от Пиренеев до Инда. У каждого из них были свои традиции, вера в бога или многих богов, свои моральные кодексы, устоявшийся образ жизни. Естественно, что весь этот конгломерат народов со своими особенностями жизненного уклада и духовных традиций не мог быстро перестроиться на основе культуры арабов-завоевателей и принесенной ими “религии пророка”. Проходили века. Процесс культурной конвергенции* протекал медленно, нередко мучительно и неровно. Многие народы лишь номинально считались мусульманизированными, сохраняя свои культурные традиции и доисламские верования. Это относится, в частности, к этносу громадного среднеазиатского региона, занимающему горные и пустынно-степные пространства.
То же можно сказать о народах Приуралья, Урала и Сибири, исламизация которых шла со стороны Булгаро-Казанского региона. Принявшие ислам башкиры и местные финно-угорские племена долгие века фактически были поверхностными в вере мусульманами.
Таким образом, специфику и противоречивость идей ислама нужно объяснять не абстрактной “волей” сверхъестественных сил, но теми реальными земными условиями жизни людей, в которых они сами создают мир идей, в том числе и религиозные представления.
Таковы наши принципиальные позиции, с которых будет рассматриваться ислам как религиозная система.
Наконец, нам с вами, дорогие читатели, важно договориться относительно самого понятия “ислам”. Дело в том, что традиционно богословие объясняет ислам, рассматривая его под таким углом зрения, при котором его содержание включает в себя буквально все стороны жизни мусульман. Столь расширительное истолкование как бы раздвигает рамки его религиозной сути, выходит за пределы мистически-иррационального его смысла и придает всей системе светский характер.
По моему мнению, здесь происходит подмена понятий: собственно исламу как культу сверхъестественных сил придается значение универсальной системы духовного мира и культурных ценностей народов, исповедующих веру в Аллаха. Такое соединение веры в сверхъестественное со светскими сторонами бытия обрело характер устойчивой традиции на уровне массового сознания, в содержании которого отсутствует критическое отношение к данной традиции, и мусульмане убеждены, будто ислам — это всеобъемлющая система их жизнедеятельности.
Пусть будет так, если такое понимание импонирует последователям ислама. Я отнюдь не покушаюсь на общепринятую в мусульманском мире традицию, но как исследователь имею право на свою точку зрения. И суть ее излагаю так: понятие “и с л а м” должно употреблять в узком и широком смысле; в узком смысле — это система религиозного вероучения с культом Аллаха во главе, в широком — это совокупность духовно-культурных сторон и образа жизни народов, исповедующих веру в Аллаха.
Меняется ли принципиально что-нибудь от такого уточнения понятия ислам? Думаю, что да, меняется. Одно дело видеть в исламе религию, веру в сверхъестественное, другое — всю совокупность жизненных обстоятельств, в которую погружены приверженцы ислама. Такое разграничение облегчает выделение фактического содержания как иллюзорного, мистико-фантастического, заслуживающего критического отношения со стороны научного сознания, отделение его от рационально-светского содержания самой жизни. Сама жизнь, как бы ее ни истолковывало богословие, объективно имеет сугубо светское содержание, независимое от религиозных представлений людей.
Таковы предварительные замечания.
В них сформулирована отправная позиция автора, с которой предлагается рассмотрение ислама как системы монотеистического культа.
Хорошо осознаю деликатность проблем, рассматриваемых в книге. Реакция на них, конечно же, не может быть однозначной. И я словно бы вижу читателей в трех лицах: верующих, которых могут задеть мои откровенные размышления; просто любознательных, благодарных за неизвестную им информацию; неверующих, получающих дополнительную аргументацию в актив научной убежденности. И это естественно в силу большого разброса мнений об исламе. Слить их в единое русло просто невозможно, и поэтому трудно ожидать одинаковой реакции. Я к этому готов. Пусть уразумеют это и те, кто привык к восприятию информации по принципу “только так, а не иначе”. Это, в частности, касается духовенства, которое, как нетрудно предвидеть, поведет активную пропаганду против моей книги, поскольку ее содержание радикально расходится с мусульманской теологией. А ведь давно известно, что служители культа легко простят любые прегрешения, но только не правду об удобных им мифорелигиозных идеях.
Буду надеяться, что предлагаемое содержание моей работы поможет вам разобраться в нелегких вопросах, связанных с происхождением, вероучением, практикой мусульманской религии и ее будущим.
Но прежде чем приступить к выяснению этих вопросов, выскажемся кратко о том, каков удельный вес в духовной культуре личности занимает понимание идей вообще и религиозных идей в любых формах — в частности.