Дождливое утро

 "Они посмотрели друг на друга -
                как всё перепуталось - оба пожали
                плечами и закурили"
                Х. Кортасар. "Клон"

      Никогда не переставай потакать самому себе. Глядя на мокрые от дождя стёкла, Роберто закрыл глаза и ещё глубже нырнул под одеяло. По утрам уже становится холодно, решил он, буквально заставляя себя высунуть наружу руку, чтобы отыскать на тумбочке злосчастную пачку сигарет.
      Какого чёрта этот дождь пошёл именно сегодня? Порой, ему нравилось ругаться про себя, это отвлекало. О! Пальцы нащупали полупустую коробочку с, присущей им в последнее время, ползучей медлительностью. "В следующий раз..." - подумал он, вытряхивая сигарету. Мысли ворочались чересчур лениво, поэтому додумывать он не стал, а вместо этого огляделся в поисках огня.
      И тут же с сожалением вспомнил, что оставил зажигалку где-то в противоположном углу комнаты, что само по себе было невероятно. "В следующий раз..." - вновь попытался Роберто, но внезапно представил себя идущим босиком по холодному полу, в холодной комнате, практически раздетым (одеваться нет смысла - так хочется полежать ещё). Он идёт, от подоконника тянет сыростью, а одинокие прохожие за окном прячутся под плащи и зонты, имеющие чисто символическое значение, как оправдание неизбежной ангины. Бродячие коты, съёжившись, мёрзнут в картонных коробках, мечтая о сыром волнистом мясе и тёплой руке, пахнущей яичным кремом. А ведь как бывает неприятно, когда дождь попадает за шиворот.
      Роберто поёжился, вернул сигареты на тумбочку, и на этот раз залёз под одеяло с головой. Нет, просто не было смысла идти куда-то по такому холоду из-за паршивой сигареты. Огорчало совсем другое - приятная загородная поездка в обществе Паулы, невообразимые зеркальные карпы, обещанные Эрнесто, или просто осенняя прозрачность воздуха, какой в городе не сыщешь, - всё это оказалось смытым дождём.
      Сейчас ещё нет восьми, решил Роберто, разрешая, по крайней мере, одну проблему. В восемь обещал позвонить Эрнесто, поэтому телефон стоит не как обычно на тумбочке у изголовья, а в глубине комнаты, на столе, скорее как будильник, чем как связь. И где-то далеко, будто бы на краю сознания, таилась какая-то радостная, ребячья надежда, слабый импульс, колебание устоявшейся реальности: аппарат не зазвонит как можно дольше, или, лучше, вообще не издаст ни звука. И хотя Роберто знал, что это неправда, что он чертовски желал бы услышать этот пронзительный зуммер, желал бы, как желают, чтобы сбылся сон, как свидание с Паулой, или, внезапно оказавшаяся в руке, зажигалка, он внимал этому молчаливому соглашению с самим собой - слушатель внезапной тишины после того, как под носом прогрохотал поезд. Это щекотало веки, издавало ласковый ободряющий шёпот, подобный мурлыкающей песенке за окном: "alors, mon p"tit vayou la vie, qu"est - ce qu"on s"en font". Это предоставляло возможность оправдать притягательность подушек, радость от, вдруг свалившейся на голову, мечтательности. Паула всегда была согласна с этим, она не тратила времени впустую.
- Возможно, ты и прав, но, думаю, рановато пока говорить об этом. Ему, безусловно, безразлично. Но кто знает?... Лукас - ханжа, он ненавидит склоки. Равно, как сюрреализм, или free-jazz. Он жутко эгоистичен, и потому частенько бывает упрям, но даже я не знаю, что он может выкинуть в следующую минуту. Увы, это господство сознательного над бессознательным, а временами и наоборот - обоюдоострый меч. Оно играет человеком по своим правилам, - она помолчала, медленно вдыхая в себя прокуренный воздух, - пускай сам того захочет. Иначе я рискую напороться на симпатичную пару трюков, всегда запасённую у него в рукаве.
- Надо же, как всё непросто. Эдак можно прождать, без малого, год и...
- Не думаю, перебила его Паула и, излишне суетливым движением, подтянула сползающее одеяло, - кажется, он уже стал догадываться.
- Вот здорово! - съязвил Роберто, - того и гляди, станет ходить за тобой по пятам.
- Ты не знаешь Лукаса, - усмехнулась она до того криво, словно знать его можно было лишь наставляя ему рога, - его заботит репутация, сплетни, а так... у него всегда под рукой есть Лис - самый любимый кот, достаточно пушистый - на тот  случай если охота кого-нибудь погладить, - пытаясь как можно меньше шевелиться в постели, Паула дотянулась до сумочки, брошенной на полу, несколько секунд порылась там и извлекла нераспечатанную пачку сигарет.
- Хочешь сказать, ему безразлично, где и с кем ты порой спишь по ночам? - спросил он, думая, что неплохо было бы хлебнуть чего покрепче прямо сейчас.
- Ну, не так, чтобы совсем, но я, чувствую, нужна ему скорее, как выходной костюм для приёмов. А он, в смысле одежды, крайне щепетилен, - с наигранным безразличием добавила она.
      На этот раз молчание длилось довольно долго. Каждый из них пытался сделать умозаключения, и каждый - свои. Молчание  разъединило их спасительной, невидимой стеной. Которая, естественно, была предназначена для того, чтобы рухнуть в любой подходящий для этого момент. Некоторое время спустя, бедро Паулы прижалось к Роберто, как раз в тот момент, когда он окончательно решил отправиться за выпивкой. Пришлось пощекотать её подмышкой и улыбнуться с видом человека довольного ловким завершением дела. Впрочем, не тут-то было. Паула с воодушевлением засмеялась и ущипнула его за ногу.
      "А она хороша!", - подумал Роберто, морщась, - "Не успела улечься и сказать пары слов, а уже действует на нервы. Вот уж воистину - "si vis pacem, para bullum". Какого чёрта?"
- Он, что сноб? - вопрос выскочил из пустоты, просто, чтобы не молчать.
- Не то, чтобы сноб. Скорее педант. Ну, знаешь, из тех, кто зубную пасту выдавливает исключительно с конца, а опоздание к ужину равносильно раз и навсегда проигранной дуэли.
- Представляю себе этакую скучищу, - сказал он, почти нехотя целуя её в плечо. Нельзя же просто лежать и разговаривать. В особенности, когда не веришь ни единому её слову.
      Тело Паулы быстренько напряглось, и длинные пальцы забегали по его спине. К его чести нужно сказать, что Роберто в этот момент пытался рассмотреть люстру, затерявшуюся где-то под тёмным потолком.
      В конце концов, пришлось расслабить ноги и позволить протиснуться между ними её коленке. Руки сами собой нашарили грудь женщины, в меру упругую и легко отвечающую на касание его пальцев. "Ну вот", - подумал он, мысленно вздыхая и переводя взгляд на её небольшой рот, приоткрытый в поисках поцелуя.
      Паула, однако, хорошо знала своё дело. Инстинктивно чувствуя, что от своего любовника поддержки ждать не придётся, она втиснула свой язык ему в рот, затем перевернула его на спину и сама уселась сверху. Что-то заставило его руки скользить по бёдрам и животу Паулы, не решаясь или нарочно оттягивая самое главное. И одновременно, это же что-то говорило, не смущаясь, - сегодня уже достаточно, разве что по глотку крепкого на прощание, по пол-улыбки каждому и туманные обещания позвонить завтра.
      Почему она так запросто лгала ему сегодня, опуская мужа до уровня доктринёра, до нелепой bagatelle, до этого самого "количества, которым можно пренебречь", так откровенно навязывая эту мысль, навязывая спокойствие? Кто он, этот Лукас, постоянно присутствующий в их разговорах, а значит и в мыслях? Для обоих - Роберто уверен - образ, образ сдерживания собственной смелости, образ соблюдения некой извращённой дисциплины, если хотите. Возможно для женщины по имени Паула, бесстыдно извивающейся сейчас на нём, Лукас и был реальностью, а возможно нет. В любой женщине масса загадок. Пора к этому привыкнуть.
      Неведомо как, Паула уже была под ним и стонала, как способна стонать только лживая, мечтающая стать продажной, женщина. Роберто даже не пытался войти в тайный мир Паулы. Это вызывало в нём преодолимое - но всё же - отвращение, смешанное до известной степени с чувством собственного достоинства, - так некоторые, вконец обнищавшие, люди не способны рыться в объедках на помойке, даже если сильно страдают от голода. Частенько он и не пытался скрыть подобное своё отношение, и Паула страдала - молча, как и подобает шлюхе, пусть и не считающей себя таковой. Ногти её, соответственно, были длиннее, чем требуется. Они впивались в спину, но Роберто работал (именно!), не испытывая никакого удовольствия и злился на себя за то, что всё так долго тянется.
      Неожиданно пошёл дождь. Его призрачная дробь забарабанила по стёклам и подоконнику. Наполнила комнату спокойствием, усыпляя размеренное движение тел и возрождая из небытия пустынность осенних парков, откровение двух недокуренных сигарет в пепельнице у изголовья. Мелькнула мысль о пропадающем безвозвратно, бесцельно времени, возник Эрнесто: улыбающийся, в потёртых джинсах, в руках - огромный карп. Жизнерадостный фотоснимок с оттенком типичного обывательского дебилизма. Потом всё заслонил собой кот, рыжий кот Лукаса (конечно это был он!), пересекающий улицу как раз напротив цветочного магазина, в каком-нибудь метре от канализационного люка. И тогда из-за угла вышел сам Лукас - отчасти пользующийся дурной славой человека, способного на разного рода мерзости и от того ещё более загадочного. Подойдя к коту, он присел на корточки и ласково погладил животное по голове, словно поощряя великолепно исполненный трюк. Его взгляд сфокусировал Роберто, беспомощно стоявшего посреди дороги, рот медленно растянулся в улыбке, совсем чуть-чуть, самыми кончиками губ, немного криво, словно сожалея, или, наоборот, затаив злобу.
- Ты что, заснул? - Паула толкнула его в плечо и рассмеялась.
- Я просто немного устал, - соврал он и поцеловал её в лоб.
- Что с тобой сегодня? Ты как сомнамбула, а вечером...
- Тихо, - перебил он её шёпотом и прислушался. За окном по-прежнему шумел дождь - бесконечный танец воды на мостовой - прямая противоположность Пауле.
- Что? - спросила она едва слышно.
- Как будто замок щёлкнул... - Роберто помолчал всё ещё бесполезно прислушиваясь, а заодно временно наслаждаясь тишиной. Хотя, как можно назвать тишиной разгорячённое сопение твоей любовницы в ухо?
- Тебе показалось, мой мальчик. Это дождь. Он легко обманывает не только зрение, но и слух, - эта псевдоинтеллектуальная тирада была призвана оправдать приближающийся оргазм и его необходимость.
- Наверное, - согласился он, вспоминая кота.
- Давай поменяемся, - предложила она, пихаясь, как жизнерадостный младенец.
      Роберто послушно скатился с неё на бок, на спину и закрыл глаза. Теперь трудилась она с энтузиазмом отца семейства, застигнутого врасплох своим малолетним сыном за допиванием десятой банки пива в субботний вечер. Теперь Роберто мог только чувствовать. Но чувствовал он совсем  не то, чего хотела от него эта распалённая женщина, экзальтированная идиотка из породы оставшихся за бортом. Он ощущал, как кто-то стоит в прихожей за шкафом и пристально за ними наблюдает. Пришлось открыть глаза. Он старался всмотреться в темноту коридора, но Паула и здесь мешала - закрывала проём своим телом.
      Он снова закрыл глаза и напряжённо вслушался в темноту: её тяжёлое дыхание, перемежаемое учащёнными стонами, шорохи ерзанья по постели, чьи-то приближающиеся шаги. Безумное, внезапное желание захлестнуло мозг - вскочить с постели, включить свет и обороняться стулом. Но он тут же подавил в себе это желание, представляя, как нелепо будет выглядеть: голый, посреди комнаты, со стулом в руках. И она, наверняка засмеётся. Ему станет стыдно, и новая сигарета будет единственным, что он сможет выдвинуть в своё оправдание.
      Стоны Паулы усилились. Они фактически были непрерывными, дыхание стало частым, как у бегуна-спринтера. При этом из её горла начал вырываться какой-то слабый свист, который всё нарастал и вот уже стал походить на хрипение. Большая капля чего-то тёплого, похожего на плевок, упала ему на живот и медленно, оставляя за собой след - хотя он не мог видеть этого в темноте -  стекла вниз, на постель. Роберто провёл рукой по животу: мокрый и липкий, словно выпачканный спермой.
      Паула вдруг осела, из её горла донеслось странное бульканье, похожее на слабые всхлипы гейзера. Роберто почувствовал дрожь в ногах и попытался открыть глаза, но что-то, сдавившее грудь, какой-то панический страх не позволял ему  разомкнуть веки. Её пальцы впились в живот, скользя, судорожно, причиняя почти нестерпимую боль. Внезапно они, вздрагивая, стали слабеть вместе с болью. Роберто ухватил её за руку, такую безвольную, пустую, и в следующее мгновение ощутил тяжёлый удар, свалившегося на грудь, тела.
      От неожиданности он открыл глаза и упёрся в искажённое судорогой лицо: белые, навыкате глаза, вымазанный кровью рот - немного приоткрытый, с выпавшим языком и, торчащее из горла, напоминающее огромный кадык, обоюдоострое лезвие.
      Роберто проснулся весь в холодном поту. За окном всё так же шёл дождь, незло посмеиваясь над ним голосом мокрых стёкол и приглушённым урчанием водосточных труб. Он присел на край кровати. Поёжился. Облегчённо вздохнул. Потом, не оборачиваясь, нащупал в пачке новую сигарету и, уже успокаиваясь, подумал, что надо бы позвонить Эрнесто и напроситься на ужин, иначе весь день придётся проторчать дома. Пауле звонить ни к чему - она сама просила его об этом вчера вечером. "Увидимся", - последнее, что сказала она, садясь в такси.
- Привет, - сказал он Эрнесто, когда тот, по обыкновению молча, снял трубку, - сам видишь какой дождь. Наверное, стоит отложить поездку до следующей субботы. А?
      Эрнесто долго молчал и всё это время слабый треск статических разрядов где-то в глубине телефонной трубки превращал его молчание в некое зловещее действие, сходное с подслушиванием соседей через тонкую перегородку. Реальность истончилась, стали почти видны её кости, а, возможно, и внутренние органы.
- Ты что, ничего не знаешь? - совсем тихо, как последнее дыхание мертвеца, спросил Эрнесто, - Совсем ничего? - и на этот раз замолк окончательно.
- Что ты имеешь в виду, старик? - Эрнесто не подавал признаков жизни, будто развоплотился, - Что случилось? Не молчи! - крикнул Роберто и только сейчас заметил в пепельнице, покрытый помадой, окурок.

            Ялта.