В ожидании лета

Не бывает верней печали,
Чем печать уходящих мужчин.
Что хотели, зачем искали
Расставаниям сотню причин?

Старая кошка соскучилась по лету. Тычется мордочкой в створки окон и ло-мает когти, подцепляя левой лапой балконную дверь. Она тоскует уже вторую не-делю.  Видимо, подходит ее срок умирать…
Огорченная,  мечется от двери к двери, пока не затихает на моих руках после блюдечка молока. Тогда ее тело наполняет сытая истома, и она поет свою теплую песенку, изредка тяжко вздыхая, и обнимая локоть пушистым хвостом. Сквозь стекла пробивается густой, но еще по-зимнему черствый свет полусонного вечер-него солнца. Каждая пылинка  сообщает о своем существовании и праве на по-следний предзакатный луч.
Моя милая мурлыка, я, так же, как и ты, дожидаюсь лета… Мы с тобой на-едине, поведай мне о том, что случилось год назад. Я знаю, ты тоже любила его.…  Он иной раз наступал тебе на хвост, и ночью выпроваживал из комнаты, но ты бо-готворила шнурки его ботинок, и выражение твоих зрачков теплело всякий раз, едва он прикасался царственным жестом милодарца к одному из  нервных ушек.
И глаза, как и мои, наполнялись блаженством, и спина выгибалась под ладо-нью, хотя ты и виду не подавала. Почему мы скрывали, что любим его? Для чего я затевала эти грандиозные скандалы по поводу и без повода? Терзала свою и его душу, изводя мелочными придирками терпение на нет.  Зачем было нужно заро-дыш привязанности  доводить до искусственного аборта разлуки? Честнее было признаться в том, что любить  не умеем, и все попытки установить баланс неми-нуемо заканчиваются ссорой.  Кто дал мне право  перевоспитывать мужчину, ко-торый больше всего на свете ценит свободу?  Возомнила себя миссией… Надо бы-ло начинать с собственной персоны.
Мы убили свою любовь, мы проткнули ее иглой недоверия. Останки плоти отторглись через некоторый период, сразу одной схваткой в дождливый день, ко-гда, забыв зонт, я возвратилась и увидела обрывок меловой бумажки, придавлен-ный кольцом ключей. Всего два слова, слитых в единый речевой такт, -  и жизнь перечеркнута. «До свидания»…
Никогда бы раньше  не подумала, что способна на такую исступленную рев-ность, и что готова растерзать всякую женщину, показавшуюся в пределах види-мости, или прорвавшуюся незаметно,  как замаскированная  лазутчица.   Но он не изменял, не лгал, и ушел не к кому-то, а в пространство. В пустоту, независимость, на волю…
Ему тоже было больно. Мы любили его, а он любил моего страшного врага – одиночество. Тишь пустой квартиры умиротворяла его, а меня доводила до исте-рики.
Дома страшно и тоскливо, и если бы не ты, моя зеленоглазая подружка, то ни за что не вошла бы в этот сумрак четырех стен. Ты устремляешься мне под ноги, и в твоих глазах таится трепет и боль обманутого ожидания. Не скрывай, что жаж-дешь, и меньше всего надеешься увидеть того, кто не может придти.  Да, пуши-стая, спустя год не возвращаются.  Не возвращаются и через месяц – значительный срок, а когда защелкали на счетчике годы – шансов почти нет.
Жаль, что ты не умеешь изъясняться на языке людей, возможно, ты и смогла бы поведать свою историю любви и ненависти к человеку,  забывавшему о твоем существовании, и переменчивому по отношению к окружающим, как погода.
Сейчас все стало яснее…. Боль давно поселилась в моей душе, и тупым ши-пом пульсирует где-то в сердце. Все чаще по ночам я вздрагиваю от каждого шо-роха, пугая тебя, вынуждая жмуриться от терпких капель, пахнущих тревогой. Глажу стынущую спинку и, внезапно, постигаю, что весны осталось всего каких-то полтора месяца…. Если покидают и говорят «до свидания», стало быть, это свида-ние состоится. Скоро все переменится…. Обязательно поменяется….  А потому мы ждем лето, но ты не дожила до него…
 До свидания, моя мурлыка.
01.04.01. Верхняя Сысерть. 3.22.