Колдун. III. Киднеппинг

Сегодня. Мне кажется, что я кончусь сегодня. Жаль. Я всерьез занялся программированием. Раньше это было просто увлечением — хобби, если хотите. Но неделю назад я выполнил заказ, получил заработанные деньги, и считаю, что с этого дня я занялся программированием профессионально. Получить заказ оказалось просто. Я просто почувствовал, как кому-то до боли в зубах нужна офисная программа, но не дороже, чем за пятьдесят долларов, и пошел на желание, как кот на запах валерьянки.
Кстати, вот уже третий день, как приступ меня не отпускает. Я уже не в силах вынести это. Призрак незнакомца в армейских ботинках уже не исчезает, и даже плотоядно улыбается, когда я оборачиваюсь. Что я могу сделать? Я улыбаюсь ему в ответ, и иду своей дорогой.
10 января, 8 часов вечера. Перекресток Мережковской и проспекта Свободы. В сторону центра по Свободе ползет бензовоз. По Мережковской на дикой скорости летит какой-то камикадзе на «Яве». Он или дальтоник, или у него от большой скорости случилось доплеровское смещение: бензовоз уже влез на середину перекрестка, когда этот придурок влетает туда на красный свет. Он не справился с управлением, и мотоцикл врезался в бензовоз.
Я уловил лишь короткое удивление мотоциклиста, слетевшего с мотоцикла и скользнувшего по мерзлой дороге прямо под колеса бензовоза. Раздался смачный хруст, заглушенный лязгом отскочившего и перевернувшегося мотоцикла. Бензовоз прокатился еще пять метров, скользя колесами и неуклюже сползая в кювет. За ним, словно за раненым животным, тянулся матово блестящий размазанный и дымящийся кровавый след. Все замерло в ожидании развязки.
Грюкнула дверь кабины бензовоза, выпуская ошалелого водителя, который как заведенный вытирал вспотевшие ладони о промасленные штаны и повторял: «Вот те на!». Мотоцикл с глухим хлопком воспламенился и, спустя секунду, взорвался. У водителя бензовоза резко кончился завод, и он остановился, как вкопанный, зафиксировав нижнюю челюсть на последнем слоге своей фразы. Горящим бензином из бака мотоцикла при взрыве облило бензовоз, и тот с удовольствием загорелся. Меня, во все глаза пялившегося на аварию, вдруг что-то мягко, но сильно толкнуло в грудь, повалив в сугроб. Почти сразу за этим рванул бензовоз. Рядом со свистом и шипением в сугроб впилась крышка от бака бензовоза. Если бы я стоял, то мне снесло бы голову. Я поднял последнюю, целую и невредимую, и посмотрел на полыхающий бензовоз.
До него было метров двести, но жарило оттуда, как от мартеновской печки. Горящий бензин, шипя и брызгаясь, прокладывал себе путь вниз по дороге. Со слабым удивлением я увидел спину своего «призрака» в армейских ботинках, бегущего к горящему бензовозу, одной рукой заслонив лицо от жара, а другой держа какой-то мешок. На полпути к цели он чуть свернул в сторону, прыгнул в полурасплавленный сугроб, кувыркнулся и рывком подбежал к пожару. Не останавливаясь, он развернулся и метнул мешок в огонь. Мешок загорелся, еще не упав. Парень же, дымясь, уже бежал назад, натягивая куртку на голову и закрывая затылок от жара.
Он был уже рядом, и я инстинктивно попятился, вспоминая тот злополучный вечер. Теперь я разглядел лицо парня: он смотрел на меня своими голубыми (но вовсе не мутными!) глазами. Его лицо было сосредоточено. Опаленные волосы, стриженные «a la Doctor Alban», были бы русыми, если бы не легкая седина. Прямой нос со шрамом. Шрам продолжался на щеке и уходил под подбородок. Я догадывался о происхождении этого шрама. Странно, но единственным чувством этого довольно энергичного молодца было чувство смертельной усталости, разбавленное легким налетом удовлетворения.
Он подбежал ко мне, сунул руку себе за пазуху («Всё, сейчас достанет свой пистолет!», — истерически подумал я), и вытащил широкую катушку с лентой скотча. Ловко оторвав кусок, он заклеил мне рот, и, схватив за ворот куртки, поволок меня за собой, едва позволив мне подняться. Он шел быстро, я еле успевал переставлять ноги. Сзади еще что-то надсадно бабахнуло. Наверное, взорвалась какая-нибудь машина, слишком близко подъехавшая к огню. Неожиданно я понял, кто толкнул меня в сугроб, предоставив свирепой крышке пролететь мимо моей головы. Он! Значит, теперь он спас меня от смерти! Я уже ничего не понимал.
Я знал этот квартал. Его планировали к сносу. Почти всех выселили. Почти всё растащили. Остались торчать только остовы зданий — многоглазые, но слепые чудовища. В одно из таких зданий и тащил меня довольно бесцеремонно мой мучитель-спаситель.
Нырнув в раскрытый зев подъезда, он утянул меня на второй этаж, провел по шатким, кое-где провалившимся доскам в комнату, скрытую от взоров со стороны жилых домов, и усадил в углу. Сам же, повернувшись ко мне спиной, снял куртку. «Лучше бы убил», — со странным безразличием подумал я, — «Маньяк чертов!». Хотя своим даром сексуального желания я не чувствовал. Но черт их знает, маньяков!
Он повернулся ко мне, разминая кисти рук и пальцы. Серьезно, по-деловому оглядев меня с головы до ног, он метнулся к стене с облупленными обоями и, прорвав их, достал черный дипломат-мыльницу. Вытащил оттуда шприц, наполнил его из ампулы, взятой из того же дипломата и, выпустив воздух из шприца, скользнул ко мне.
Вообще, все его движения были грациозными, бесшумными, законченными. Он вовсе не походил на психа. Он скорее походил на человека, делающего свое дело. Причем очень хорошо делающего. Квалифицированно. Единственное, что меня смущало — это то, что я никак не мог взять в толк, что он, собственно, делает?
Игла впилась в мою руку. Я уже не сопротивлялся. Только наблюдал — уже как будто со стороны. Первое, что я почувствовал, это тепло, разлившееся сначала по руке, а потом дальше — по груди к ногам и голове. Парень растирал и похлопывал мне руку в месте укола. Я закрыл глаза. Он неправильно меня понял, и пару раз чувствительно хлопнул меня по щекам. Я недовольно мыкнул и снова открыл глаза. Он озабоченно взял меня за подбородок и заглянул, прищурившись, сначала в один глаз, потом в другой. Не удовлетворившись этим, он протянул руку к дипломату, достал маленький фонарик, и проделал операцию с заглядыванием в глаза снова, только уже в комплексе с фонариком.
Минуты через две у меня перестала болеть голова. Загадочный обладатель армейских ботинок стоял у окна в полной неподвижности, обняв себя за плечи. По-моему, у него и глаза были закрыты. Мне становилось неудобно с заклеенным ртом. Я уже давно хотел отодрать эту дурацкую ленту, но до сих пор боялся. И на фига он вообще мне рот заклеил — что я, орать буду что-ли, как девчонка?! Я начал потихоньку отдирать ленту. Это оказалось очень болезненным занятием. Парень услышал мою возню. Он повернулся и, заметив что я собираюсь сделать, шагнул ко мне. Аккуратно, но повелительно отстранил мои руки и рывком содрал ленту. Я вскрикнул от неожиданности. Он приложил палец к губам. Я затих. Я уже почти не боялся. Поняв, что убивать он меня не собирается, мучить тоже, я был почти благодарен ему за то, что он избавил меня от головной боли, и мне было уже интересно.
Он снова вернулся к окну и замер там, как статуя. Я хотел встать, но он остановил меня движением руки. Я сел на место. Так, в тишине, прошло еще минуты три. Я старался не производить никаких звуков, разминая затекшие ноги, хотя никак не мог взять в толк — к чему такая секретность?
Вдруг на первом этаже что-то глухо и тяжело ухнуло. Я не успел уловить, как парень оказался у проема двери, спиной к стене, сжимая в руке пистолет. Я сидел у стены, которую было видно в проеме двери. Там, в темноте, я заметил что-то белесое. Оно бесшумно скользнуло за стену, перед которой стоял парень.
И тут снова проснулся ужас, который я испытал на своей шкуре шесть лет назад: из живота парня вылезло тонкое изогнутое лезвие, отсвечивающее металлом в сумраке комнаты. Затем медленно, с хрустом, оно поднялось вверх, до шеи разрезав туловище бедняги. Он не издал ни звука. Глаза его помутнели, и бездыханное тело грохнулось на сгнившие доски. Проломив их, оно свалилось на первый этаж, подняв кучу пыли и прокатив эхо по всему зданию. В стене осталась рваная вертикальная щель.
Я ни черта не мог разглядеть в этой туче пыли. Только слышал какое-то царапанье у противоположной стены и неровное сопение. Внезапно перед самым моим лицом очутилась кошмарная белесая рожа, место которой только в фильмах ужасов. Крик застрял у меня в горле. Красные, налитые кровью глаза злобно смотрели на меня. От его дыхания из слюнявой ощеренной пасти несло гнилью. Череп был сморщенный, с клочками висящих грязных волос.
В горло мне кольнуло острие, только что убившее загадочного парня. Я скосил глаза вниз и увидел тонкое треугольное лезвие с блестящими сгустками крови, прилипшими к нему. Пыль постепенно улеглась, и я разглядел тварь полностью. Ее туловище являло собой зрелище такое же отталкивающее, что и морда. Оно было трупного цвета в темных пятнах, возможно, тоже трупных. Кожа была вся в мелких морщинках, и больше напоминала чешую, чем кожу. Сильные длинные бородавчатые руки. Согнутая спина, что скорее обуславливалось способом передвижения, чем уродством: ноги у твари были согнуты в коленях, так что она всегда сидела на четвереньках, даже когда передвигалась, помогая себе руками, что выходило у нее весьма ловко. Тварь напоминала бы обезьяну, если бы не мощный кожистый хвост с костяным гребнем, начинающимся с середины спины. Заканчивался хвост вышеупомянутым клинком, судя по всему металлическим и вставленным в хвост искусственно.
Глаза твари расширились, остроконечные уши подпрыгнули вверх, голова медленно повернулась. Казалось, она перестала дышать. Я следил, как на мощной короткой шее трепещет какая-то жилка. Выпуклый красноватый сумасшедший глаз наблюдал за мной, а его обладатель напряженно к чему-то прислушивался.
Внизу послышался быстрый шорох. Тварь, хрюкнув, унеслась вниз, царапнув по пути стену, бросив на меня косой недобрый взгляд и шикнув в воздухе хвостом-клинком. Через секунду послышалась возня, что-то с грохотом упало. И вдруг, вспарывая тишину, друг за другом прогремели три выстрела — три вспышки, выплюнувшие пучки света из щелей пола. Вслед за этим послышался хруст шагов и противное булькающее шипение. Я уже не мог больше усидеть на месте. Крадучись, я начал спускаться вниз.
Переступив последнюю ступеньку, я свернул в коридор, ведущий на улицу и… уперся лбом во что-то круглое, горячее и металлическое. Из темноты вынырнуло лицо парня, который должен был сейчас валяться бездыханным трупом. Я далек от медицины, но я точно уверен, что та рана, которую ему нанесла та тварь, должна быть десять раз смертельной! Я шарахнулся в сторону, но он ухватил меня за горло рукой, в которой только что находился пистолет, а теперь вдруг исчез, а другой закрыл мне рот. Глазами он мне сделал знак посмотреть направо. Я как-то истерично дернул головой в указанном направлении и увидел полуразложившийся труп давешней твари. Она продолжала разлагаться довольно стремительно, издавая это неприятное бульканье. Парень отпустил меня.
Я, разинув рот, переводил взгляд с лежащего трупа твари на стоящий труп(?) парня, и ни хрена не мог понять. Он «развеял» мои сомнения, сняв порванную рубашку и освободив крепкий торс. Вообще-то было довольно прохладно — градусов пятнадцать под нулем, — но моему приятелю, как я понял, на это было наплевать.
С него можно было бы лепить статуи, если бы не огромное множество шрамов, две трети из которых, как мне кажется, должны были быть смертельными. Скомкав, он бросил рубашку на пол и достал из кармана брюк зажигалку. Запалив рубашку, которая неохотно, с шипением и чадом разгорелась, парень при мечущемся свете огня вложил в барабан револьвера три патрона, спрятал пистолет и ощупал свежий, сочащийся кровью рубец на животе и груди.
Он оглянулся на останки твари. От нее практически ничего не осталось. Только кости, но и они — самые мелкие из них — начали рассыпаться в прах. Парень подошел к остаткам трупа и, разгребая кости, подобрал три пули. Причем одну из них он извлек из самой кости, разломив последнюю об колено. Затем из груды останков и пыли он вытащил злосчастный клинок, вытер его сначала об землю, а потом какой-то тряпкой, попавшейся под руку.
Клинок был острым и зазубренным в основании. Он был всажен в конец хвостового позвонка чудища. Парень отложил клинок, взял костистый оскаленный череп и, напрягая бугры мышц, выломал клык, который прекрасно укладывался в ладони. Взяв этот клык в одну руку, а обернутый в тряпку клинок — в другую, он вращательными движениями насадил клык на зазубренное основание клинка. Приладив получившееся оружие в руке, он пару раз со свистом рассек воздух. Потом, чуть отогнув ручку, еще раз крутанул этой «саблей». Воздух теперь аж рыкнул. Н-да, парень явно разбирался в оружии.
Теперь, обтерев клинок начисто носовым платком, он положил его на ступеньку лестницы, предварительно сдув пыль, и достал плоскую металлическую бутылочку из заднего кармана брюк. Отвинтив крышку, он смочил носовой платок жидкостью из бутылки, и, выжимая влагу из платка, капал ею на клинок. Та, падая на сам клинок и на клык, заменяющий ручку, шипела и испарялась. Парень поливал и поливал его, пока реакция не прекратилась. Тогда он взял клинок в руки и протер его влажным платком тщательно со всех сторон. Затем, вытерев его насухо о штаны, он подал его мне. Я осторожно взял его в руки, но не удержал, и клинок нырнул неожиданно вниз, вонзившись в землю.
Черт! Никак не могу заметить, откуда он выхватывает пистолет! Да, но дуло смотрит мне в лоб, а глаза парня, слегка сощуренные, глядят настороженно и недобро — еще два дула. Я, не сводя глаз с дырки в стволе, сопровождающем каждое мое движение, осторожно подобрал клинок, и протянул его парню. Тот, с видимым облегчением вздохнув, махнул рукой, и я в первый раз услышал его голос — мягкий, с хрипотцой:
— Оставь себе, пригодится.
Я даже вздрогнул от неожиданности. Он снова неуловимым движением убрал пистолет (на нем, кроме штанов и пресловутых армейских ботинок не было ничего — куда он его убрал?), и снова занялся своей раной. Смочив платок из той же бутылочки, он стал теперь протирать рубец. Я вышел из оцепенения и проговорил:
— Ну слава Богу, я уж думал ты немой.
Он никак не прореагировал на мои слова, продолжая заниматься своим делом. Я пожал плечами и осмотрел клинок. Потом пару раз махнул им, пытаясь воспроизвести движения парня, виденные мной раньше. Воздух свистел, но не рвался. Я попробовал еще раз. Не получается. Я плюнул на это занятие и снова принялся рассматривать клинок. Клык, то есть теперь ручка клинка, был интересен. Он был гладкий, отполированный, но на нем не было зубной эмали. Машинально я посмотрел на череп, откуда родом был этот клык. От груды костей осталась лишь кучка пыли. Но зуб на клинке был цел. Видимо, дело тут в той химической обработке, которой до этого подвергли клинок и клык. Повинуясь внутреннему порыву, я представился:
— Меня зовут Леха. Алексей то есть.
Парень кивнул, не отрываясь от своего занятия. Секунды две он разглядывал свой рубец. Затем, вытерев руку о штаны, подошел и протянул ладонь мне:
— Зови меня Кирилл. Извини, если немного напугал, — и стиснул мне руку.
«Немного напугал»! Я чуть не взорвался от возмущения. Но боль в руке от тисков его рукопожатия помешала мне излить свое возмущение. Кирилл протянул мне бутылку и носовой платок и махнул рукой за спину. Я проглотил свою гневную тираду и взял протянутое. Кирилл повернулся спиной ко мне. Я принялся протирать его рубец водой из бутылки. Вскоре я заметил, что там, где я протер рубец жидкостью, кровь сочится меньше. Минут через пять я добился того, что кровь перестала сочиться вообще. Я вернул бутылку и платок хозяину. Пока тот убирал их на место, я чесал затылок и думал о том, что истина, гласящая: «Чудес и монстров не бывает», — неверна в корне.
Кирилл махнул мне рукой, и направился к лестнице, ведущей на второй этаж, но не дошел до нее. Раздалось тихое «Бамб!», и затем уже знакомо ухнуло где-то под лестницей. Мгновение спустя Кирилл с пистолетом в руке подкрадывался к источнику звука. Внезапно что-то увидев, он выставил пистолет, но выстрелить не успел: клинок — точная копия того, что находился у меня в руке, — выбил оружие у него из рук. Обратным ходом хвост с клинком попытался рассечь Кирилла пополам, но тот с удивительным проворством исполнил кульбит и пригнулся, избежав удара в лицо. Тварь, такая же, как и первая, но с большим количеством слипшихся волос на черепе выкатилась из-под лестницы, косясь на меня кроваво-красными глазищами.
Оскалившись, она разгадала обманный финт Кирилла и отрезала его от пистолета, нанося хлещущие удары хвостом. Кирилл отступал, уворачиваясь от ударов. Тварь перестала бить хвостом и подобрала ноги, готовясь к прыжку. Кирилл опередил ее. Кувыркнувшись вперед, он ногами ударил ее в грудь. Тварь сбилась с дыхания и неуклюже качнулась в сторону. Кирилл выпрыгнул вверх, перелетел через плечо твари, нанеся по пути удар в основание черепа. Лязгнули челюсти. Тварь запоздало махнула когтистой лапой и хвостом. Кирилл приземлился у нее за спиной, и нанес несколько быстрых ударов по почкам. Чудовище взвыло. Оно стремительно развернулось, с ревом рассекая хвостом воздух, но находя лишь пустоту: Кирилл снова был за его спиной. С криком выдохнув, Кирилл нанес сзади мощный удар. Грудная клетка твари резко выпрямилась, и что-то там с хрустом сломалось. Тварь, раскрыв пасть и выпучив глаза, повалилась набок, дергаясь и хрипя. Кирилл стоял, еле держась на ногах и пытаясь восстановить сбитое дыхание. Тяжело переступив через монстра, он направился к своему пистолету. Проверил его, крутанув барабан, и с разворота, не целясь, выпустил пулю в череп твари. Она рыкнула, дернувшись как от сильного удара током, и практически сразу принялась разлагаться. С головы — как рыба. Пистолет снова неуловимо исчез. Кирилл казался вымотанным до предела. Его тело блестело от пота, и волосы были мокрые. Он взглянул на меня, и я прочитал в его глазах ту чудовищную усталость, которую почувствовал в нем раньше.
Мы направились на второй этаж, не дожидаясь, когда появится третий посетитель.