Колдун. V. Логово

На остановке 15 троллейбуса, обклеенной полуразложившимися лоскутками бумаги с выцветшими иероглифами букв, было холодно, сумеречно и тихо. В полусотне метров от остановки стоял фонарный столб с ртутной лампой, светившей каким-то потусторонне-дискотечным оранжевым светом. Лампа, видимо от старости, вывалилась из держателя и качалась в такт порывам ветра на проводах, раскачивая, в свою очередь, тени, отчего эффект потусторонней дискотечности увеличивался.
Сначала я сидел на покрытой льдом скамейке внутри остановки. Потом прыгал с ноги на ногу, накручивая круги вокруг нее. И, в конце концов, замерзнув окончательно, пошел пешком.
Я прошел метров двести, когда мимо меня проехал усталый троллейбус с двумя людьми внутри — один из которых сидел за рулем, а другой спал на заднем сиденье в салоне, приткнувшись головой без шапки к мерзлому стеклу, сам, вероятно, весьма разогретый изнутри. Я расстроился, но не особенно — до гастронома было не очень далеко, причем я знал, как срезать угол.
Было пятнадцать минут второго, когда за мной закрылась дверь 19 автобуса. Самое забавное заключалось в том, что я не знал, в правильном ли направлении я еду, так как расписание на остановке было размочалено из какого-то крупнокалиберного оружия. Я подошел к мрачного вида водителю и спросил, в эту ли сторону до Солдатской площади. Водила посмотрел на меня долгим взглядом и кивнул. Я успокоился и сел возле печки.
Наверное, я заснул, так как меня разбудил водитель и проинформировал, что я уже приехал. Я поблагодарил его и вышел в холод. Посмотрев на часы, я убедился, что, вероятнее всего, я либо где-то далеко за городской чертой, либо проехал по маршруту до конца, а потом по кругу обратно. Второе предположение мне казалось более разумным. Я посмотрел на табличку с расписанием. Разбитая из того же калибра, что и виденная мной ранее, она все-таки старалась изо всех сил донести людям, что они прибыли на остановку (или отбывают с остановки) «Солдатская пл.». Недолго думая, я пошел искать «пер. Кожевников, 32».
Найти что-либо, например улицу, в частном секторе нашего города — это гражданский подвиг, за который нужно выдавать медаль, так как информацией о соответствии между адресом и положением на местности обладает лишь человек, проживающий по этому адресу, да еще несколько его родных и знакомых, которым он показал дорогу. Но меня, как «аборигена», это не пугало, так что я, «засучив рукава» и «разув глаза» принялся за поиски.
Во-первых, по указателям я вышел на комбинат по ремонту обуви. В принципе, подошло бы и любое другое заведение, имеющее дело с кожей. Затем, обойдя его кругом, я обнаружил, что не ошибся в предположениях, и Комбинат действительно принадлежит переулку Кожевников, причем даже имеет на переулке собственный номер — 51.
Во-вторых, Карлсон, наконец, очухался и принялся настойчиво выползать на поверхность, жалобно мяукая. Щелкнув нахала по носу, я продолжил поиски.
В-третьих, обнаружив наличие в переулке четной и нечетной стороны, и обратив внимание на то, что это не «улица», а «переулок», а значит — «ненормальная улица», а также на то, что я нахожусь в относительно новом квартале (трех-пятиэтажные кирпичные здания), я пошел в сторону увеличения нумерации по направлению к старой части квартала. Вскоре я наблюдал весьма распространенный в нашем городе феномен — после цифры 63 на нечетной стороне улицы следовала цифра 1. Пройдя еще 16 домов, я оказался перед бревенчатым домом в стиле «сруб-наличники», гордо несущим номер 32 и снизу полукругом — «пер. Кожевников». Сверху номерного знака подразумевалась еще и лампочка, но наличие ее было бы оскорблением для соседей. Табличка лет этак на двести была моложе самого дома. Окна не светились, на что, впрочем, я и не надеялся.
Я скрипнул калиткой, входя во двор. На гравийной дорожке, ведущей через двор к дому, лежал огромный пес неизвестной науке национальности, положив голову на лапы. Когда я закрыл калитку, он открыл глаза, поднял голову и издал солидное «Вуфф!». Я остановился и стал ждать, что нам скажут делать. Начавший было снова барахтаться Карлсон, услышав голос альтернативного друга человека, притих снова. Пес втянул пару раз носом воздух, задирая вверх морду, еще раз сказал «Вуфф!», отчего Карлсон за пазухой нервно дернулся. Сторож нехотя поднялся и степенно удалился в будку, больше похожую на низкую сарайку, чем на собачью конуру. Проходя мимо, я видел, как там в темноте блестят два глаза, провожая нас взглядом. «Странная собака!», — подумал я, — «Недрессированная. Чужих людей в дом пускает». Хотя, конечно, я понимал, что хорошо, что она недрессированная, иначе пришлось бы мне или лезть в безопасном месте через забор, или возвращаться домой пешком. Я достал ключ, и открыл входную дверь.
В коридоре было темно. То есть так темно, что хоть глаз выколи. Я наощупь двинулся вперед. Традиционно споткнувшись, опрокинув ведро и вляпавшись лицом в тенета, я, наконец, уперся лбом во что-то твердое и деревянное. Пошарив вокруг руками, я понял, что это дверной косяк.
Я вошел в комнату. Там было ненамного светлее. Карлсону, наконец, надоело париться у меня за пазухой, и он приступил к решительным действиям. Я выпустил его куда-то вниз, возможно на пол.
Так. Где-то рядом с дверью должен быть выключатель. Я снова принялся ощупывать стены. Ага! Я щелкнул клавишей. Свет больно ударил по глазам. Несколько секунд мне пришлось жмуриться и тереть их, прежде чем я снова смог нормально смотреть. А смотреть было на что.
Комната была просторной. Днем ее должны были освещать три окна — два на стене, отгораживающей помещение от дворика с собакой, и одно на смежной стене, выходящее на переулок доблестных кожевников. У одного из окон стоял большой круглый стол, накрытый скатертью далеко не первой свежести. Стол опирался на кривые, кем-то погрызенные ножки. Вообще, я бы не сказал, что в комнате царил идеальный порядок. На вышеупомянутом столе творилось черт знает что: тут были какие-то здоровенные книги с непонятными обозначениями; тетради с формулами и графиками; набор пишущих, колющих и режущих инструментов совершенно диких форм и размеров; глобус и еще нечто, похожее на глобус, но не глобус; три железных не открывающихся ящичка и, наконец, Карлсон, пытающийся выяснить, что же находится подо всей этой рухлядью. Я не стал вскрывать нижний ярус, а полез в шкаф, который стоял в углу.
В шкафу тоже хранилось много всего интересного и, скажем, странного. Например, одежда. Тут были такие костюмы, которые можно увидеть только в музеях и театрах. По ним было видно как то, что за ними ухаживают, так и то, что их носят.
Внизу стоял деревянный ящик, укрепленный толстыми стальными полосами. Крышка ящика имела щеколду, подразумевавшую замок, но его почему-то не было. Естественно, я открыл ящик. Там лежали несколько маленьких топориков с железными рукоятками, два арбалета, два закрытых колчана, дюжина наконечников для копий, пять мечей и около полусотни изогнутых клинков с рукоятками из клыков, наподобие того, который мне подарил Кирилл. Я озадаченно смотрел на все это до тех пор, пока к этому арсеналу не добавился Карлсон. Его я уже раньше видел, и поэтому решил двигаться дальше.
Дальше за ширмой стояла кровать. Большая, крепкая, добротная. Но жесткая. Я посидел на ней, и заглянул вниз. Из-под кровати на меня таращились два светящихся глаза. Я на мгновение обомлел. Но это опять был всего лишь Карлсон. Он ткнулся своим мокрым носом в мой и муркнул. Придурок…
Я отодвинул ширму. На стене напротив, между двух окон, висели большие маятниковые часы — пожелтевший циферблат и римские цифры. Я подошел к ним и потянул за цепь, поднимая гирю. Затем качнул маятник. Часы размеренно застучали, наполняя комнату уютом. Я выставил время — было уже почти утро.
Оглядевшись, я заметил у противоположной стены, рядом с ширмой, узенькую дверь. Я подошел к ней и подергал за ручку. Не поддается, хотя не заметно никаких отверстий для ключа. Я приложил ухо к двери. Там что-то гудело. Гудение это было каким-то пульсирующим. Послушав его с минуту, я решил, что на сегодня хватит, и пошел за ширму.
Кровать, конечно, была уже занята. Я разделся, покидав кое-как вещи на стул, и залез под холодное одеяло, прогнав Карлсона в ноги. Свет я решил не выключать на всякий случай…
Я связанный лежал на спине. На груди у меня покоился огромный булыжник, совершенно не пропуская воздух в легкие. Правая рука была отрублена — я ее не чувствовал. Если еще добавить к этому удары кувалдой по голове и свет прожектора в глаза, то картина обрисуется во всех красках. Я попробовал позвать на помощь. Из пересохшего горла донесся лишь сдавленный хрип. Но и его оказалось достаточно для того, чтобы проснуться.
Наглый солнечный зайчик прыгал у меня по лицу как у себя дома. Левой рукой я вытащил обескровленную правую из-под спины. Через полминуты миллион иголок впились в правую руку, информируя меня о том, что кровообращение восстановилось. Я подрыгался немного, переживая реанимацию руки, и окончательно спихнул сонного Карлсона с груди. Утро обещало удачный день.
Я, сидя на кровати, смотрел на потягивающегося на полу Карлсона и чавкал пересохшими губами, недоумевая какого черта я здесь делаю? В конце концов я сделал вывод, что нужно найти кухню и чего-нибудь попить. Я влез в свои ботинки и поплелся в соседнюю комнату.
Это действительно была кухня и (о чудо!) на кухонном столе стоял графин с водой. Я как следует к нему приложился. Глотая воду, я краем глаза заметил сбоку какое-то движение. Оторвавшись от графина, я повернул голову и увидел кухонную плиту, на которой стояла кастрюля, накрытая крышкой с маленькой дырочкой, из которой вырывалась тонкая струйка пара. Я секунд тридцать стоял в оцепенении, размышляя о том, кто мог бы поставить эту кастрюлю на газ, нет ли этого «кого-то» здесь сейчас, а если нет, то когда он пришел и когда ушел, ну и т.п. А потом просто снял крышку и заглянул внутрь. Класс! Гречневая каша с мясом. Я принялся за поиски тарелки и ложки.
Плотно покушав, мы занялись делами — Карлсон вылизываться, а я снова плюхнулся на кровать. Сначала меня, вроде бы, снова потянуло в сон, но, как только я закрыл глаза, последовал знакомый удар кувалдой по голове, несколько меня протрезвив. Прислушавшись к себе, я почувствовал слабые пульсирующие удары внутри моей черепной коробки. Я снова прикрыл глаза. Пульсация усилилась, но теперь я уже был готов. Я помассировал виски. Это не помогло. Постепенно удары становились все сильнее и сильнее. Я попытался сопротивляться. Не знаю как это объяснить, но я вдруг почувствовал источник пульсации. Повернув голову в том направлении, я увидел давешнюю узкую дверь без замка. Я встал, намереваясь к ней подойти.
И в этот момент рядом с домом проехал грузовик, переделанный под автобус, развозивший людей на работу. Я сел обратно на кровать, ибо выдержать состояние неудовлетворенного похмелья десяти человек сразу довольно сложная задача. Мой недуг вернулся! Настроение упало ниже нулевой отметки. Я обреченно оделся.
Сунув руку в карман куртки, я вдруг почувствовал осенение, сопровождавшееся ликованием, граничившим с восторгом. Рука, вынутая мной из кармана, сжимала пучок одноразовых шприцев. Только теперь я догнал зачем они мне нужны.
Постаравшись воспроизвести все действия, которые проделал надо мной вчера Кирилл, я влил в себя содержимое одного из шприцев. Через пару минут, прикрыв глаза, я почувствовал лишь слабые отголоски пульсации вместо ударов кувалдой. Настроение вернулось к норме. Но…
Довольно загадочные вещи происходят в последнее время вокруг меня.
Во-первых, болезнь, которая не фигурирует ни в одном медицинском учебнике. Ее нет даже в медицинской энциклопедии — я ее чуть не всю прочитал.
Во-вторых, Кирилл. Кто он и чего ему от меня нужно? Я уже не сомневался в том, что смерть моя ему не нужна. Скорее наоборот — ему почему-то позарез нужно, чтобы я жил. Естественно (я же не полный кретин), я понимал от кого он меня оберегает — от этого тощего вивисектора в плаще и его друзей, которых он дразнит «плешаками».
Тогда в-третьих — что нужно от меня этим ребятам? Откуда они взялись? Кто такой Хорт? В принципе, я видел рожи и уродливее, чем у этих плешаков — взять, к примеру, нашего соседа дядю Колю — алкаш на последней стадии. Вот это рожа, так рожа! Но вот хвоста с клинком у него все-таки нет, да и на четвереньках он передвигается только когда уж очень шибко пьян. А так, хоть и шатаясь или по стенке, — но на своих двоих.
Внезапно потемнело. Я поднял глаза. Посреди комнаты вспыхнул переливающийся всеми цветами радуги светящийся столб, и из него выпрыгнул Кирилл. Воздух вокруг Кирилла колыхался, как будто он был раскален, хотя жара я не чувствовал. Кирилл взглянул на меня, кивнул головой и прошел в помещение за узкой дверью, которая распахнулась при его приближении и захлопнулась, когда он был уже внутри. Светящийся столб постепенно угас. Я сидел, ожидая продолжения, параллельно обсасывая мысль об оригинальности транспортировки всех этих чудиков, начиная с Кирилла и кончая этим фокусником.
Минут через пять дверца распахнулась и оттуда вышел Кирилл, казавшийся теперь отдохнувшим и посвежевшим. Он остановился рядом со мной и посмотрел на кота, который сидел у меня на коленях и тянулся к Кириллу носом, пытаясь для себя уяснить кто это такой.
— Все-таки ходил домой, — констатировал Кирилл и исподлобья посмотрел на меня.
— Ну да. Надо же было кота забрать, — я отвел глаза и посмотрел на Карлсона, который продолжал разглядывать Кирилла.
Пауза.
— Ну и… — Кирилл сверлил меня взглядом.
Я посмотрел на него и понял, что он ждет от меня рассказа об этом иллюзионисте. Что оставалось делать? Я рассказал.
В процессе моего рассказа Кирилл кивал головой, но выражение лица его оставалось каменным, как будто он в покер играет. Я закончил гречневой кашей и вопросительно уставился на него. Он ухмыльнулся.
— Я знаю, что у тебя накопилась куча вопросов. На пару из них я отвечу тебе сейчас. Одна новость будет для тебя неприятной, а другая в-общем хорошая. С которой начать?
— Конечно с плохой.
— Ты мертв.
Да. Этого я не ожидал. Я открыл рот, не в силах что-либо сказать.
— Ну, не так, чтобы совсем, — успокоил Кирилл, — а для всех, кого ты раньше знал.
Это было уже получше, но разъяснения все-таки требовались. Я прокашлялся, все еще не будучи в состоянии разговаривать. Кирилл поднял руку и снова заговорил:
— Помнишь вчерашнюю аварию? — Я кивнул головой. — Ты видел, что я бросил мешок в огонь? — Я снова кивнул. — Так вот. В том мешке были, ну скажем, твои останки и несколько вещичек, которые помогут опознать, что это был именно ты. Так что для всех ты погиб 10 января сего года на перекрестке улицы Мережковской и проспекта Свободы во время автомобильной катастрофы. Об этом уже сообщили твоей матери. Причины вывода тебя из этой жизни ты узнаешь чуть позже.
Кирилл остановился, ожидая пока я приду в себя. Я действительно чувствовал себя не в своей тарелке. Но я также чувствовал, что это все очень серьезно. Такие вещи не совершаются ради шутки. Все, что произошло со мной в течение прошедших суток меньше всего походило на розыгрыш. Все это было настолько дико, что вполне могло оказаться правдой. Я снова прокашлялся и охрипшим голосом попросил рассказать о второй новости.
— Твои головные боли, как ты их называешь (я вздрогнул и взглянул на Кирилла — я никогда никому не говорил о своих головных болях. Даже матери), это вовсе не болезнь. Ты одаренный человек, Алексей, хотя пока не умеешь пользоваться своим даром. Лекарство в шприцах всего лишь временно притупляет его. Но ты научишься им пользоваться или…
— Что или? — нервно спросил я.
Кирилл пожал плечами:
— Или погибнешь.
Я понимающе покивал головой.
— Действительно, это о-о-чень хорошая новость.
Кирилл похлопал меня по плечу.
— Не огорчайся, — вероятность летального исхода очень низкая… Разве что кто поможет…
Я застонал и обхватил голову руками. Умеет этот парень успокоить, ничего не скажешь!
Кирилл хмыкнул и прошел к дверцам без замка, которые, конечно же, не преминули перед ним распахнуться. За ними было темно, правда не совсем. Похожую картину я уже видел недавно. Там так же, как и после исчезновения иллюзиониста с садистскими наклонностями, колыхался цветными волнами воздух. Но в этом случае волны были разных цветов — как перламутр на солнце, и не рассеивались с течением времени. Кирилл жестом пригласил меня подойти. Я опасливо поднялся, подошел ближе и заглянул внутрь как следует. За дверцами, тускло освещенная цветным колеблющимся воздухом, размещалась маленькая комнатка размером с чулан. Посреди нее и происходило упомянутое выше явление. При более внимательном рассмотрении я заметил, что волны ходят медленными кругами, образуя веретенообразный столб, который немного не доставал до пола и потолка. Я зачарованно пялился на все это до тех пор, пока Кирилл не произнес что-то за моей спиной. Я переспросил было, не отрывая глаз от зрелища, но секундой позже понял, что слова адресованы не мне. Светящийся перламутровый столб ярко вспыхнул сначала один раз и затем, через небольшую паузу, начал пульсировать регулярно. Я вдруг вспомнил, что именно с этой частотой меня била утром по голове невидимая кувалда, и, осененный догадкой, повернулся к Кириллу. Он кивнул и ответил, не дожидаясь вопроса:
— Ты сейчас находишься в моем… э-э-э… ну, скажем, под моей защитой. Если я отойду на достаточно далекое расстояние, то ты снова почувствуешь Переход. — Произнося последнее слово, Кирилл кивнул на пульсирующее веретено.
— Что за переход? — обескураженно спросил я.
Кирилл улыбнулся.
— Не торопись. Скоро ты все узнаешь… Почти все.
Я не все понял из последней прозвучавшей фразы, но вопросов решил пока не задавать.
Мы подошли ближе к веретену. Кирилл положил мне руку на плечо и, загадочно улыбаясь, спросил:
— Ты помнишь песенку про кузнечика?
— Про какого? Это который зелененький был?
— Про него.
— Ну, помню.
— Процитируй.
Я пожал плечами, выразительно, как мне кажется, глянул на Кирилла, и, чувствуя, что что-то здесь не так, проговорил:
В траве сидел кузнечик.
Совсем как огуречик, совсем как огуречик
Зелененький он был.
Представьте себе, представьте себе
Совсем как огуречик.
Представьте себе, представьте себе
Зелененький он был.
Кирилл остановил меня и, со все той же загадочной улыбкой спросил:
— Ты ничего необычного не находишь в этом стишке?
Я подумал, повторив про себя знакомые строчки, и ответил отрицательно. Лицо Кирилла приняло лукаво-довольное выражение. Он похлопал меня по плечу, наклонился ближе ко мне и сказал:
— Запомни хорошенько этот момент. А теперь пошли.
Он взял меня за руку, и втащил в сверкающий перламутровый Переход.