Книга ненависти

Книга ненависти

Предисловия

Весной прошлого года мы с женой отважились расширить нашу недвижимость. Купить дачу. По газетным объявлениям нашли несколько подходящих вариантов. Остановились на старенькой дачке в Барыбино. По Каширскому шоссе километрах в 50 от Москвы. Дача была действительно старенькой – построена еще в прошлом веке. Владельцы, по их словам, не были там лет пять – со дня смерти их деда, последние годы жизни безвылазно проживавшего вдали от города. Там я и обнаружил дискетку с этим вот текстом. Позвонил бывшим хоязевам:
- Дискетка? И что там? Рассказ? Да бог с ним… Распоряжайтесь, как знаете…
Собственно добавить мне нечего: мне текст показался бесполезным, но занимательным. О событиях конца прошлого века - начала нынешнего написано немало. И обстоятельно и плоско – как только не лягали переходные правительства “Черного времени”. Текст на дискете писал явно любитель, не профессиональный историк, зато – очевидец тех “черных дней”. Кое-где он ошибается, кое-где присочиняет, но вряд ли можно сказать – что привирает. Этот текст – своеобразное эмоциональные воспоминания описание того времени. Сравню с призмой. Призма в глазах ученого – расщепляет белый цвет на составляющие волны. Но это ученый видит волны разной длины. Автор текста описывает нам радугу на стене. А призма – просто блестящая стекляшка, кристал, пирамидка.

“Эту рукопись я обнаружил за холодильником. Мы с женой сняли квартиру неподалеку от метро Кантемировская. Прежние жильцы исчезли в неизвестном направлении – по крайней мере хозяину квартиру никаких координат не оставили, и первое время нас порядком бесили звонки –просили позвать Марину или Николая. Марину? Николая? Они съехали. Куда? Мы не знаем? НЕТ, ни телефона, ни адреса не оставили… И вот однажды за холодильник свалился мой паспорт. Холодильник отодвинули. За ним был обнаружен непонятный счет за какие-то стеклошарики, чайная ложка, видеокассета с Майклом Дудикоффым в фильмах “Карающая сила” и “Река смерти” и салатная ученическая тетрадка с текстом этой рукописи. Тетрадка была старенькой, расыпавшей. От всякой литературы я далек, однако, показал рукопись знакомому, у него сайт в интернете, страничка личная, стишки, фотки, говорит, давай, сосканирую СуперРидером, повешу – народ почитает. Только напиши откуда текст – а то вдруг автор объявиться – чтобы не начал ругаться, что мы присвоили. Опять же интересно с автором встретиться – он, должно быть, что называется, поварился в свое время в гуще событий. Вот, стало быть…

“Однажды на ночном дежурстве (мы патрулировали район ВВЦ) я заметил огонь в небольшой роще – даже не роще, а так – пятачок с деревьями подле северного входа на выставку. Ну, подъехали, тормознули. Подошли. Сидит старикан у костра, достает из портфеля бумаги и – в огонь. Что да как, дед? Хера тут костер развел посреди города? А дед-то пьяненький. Вот говорит, воспоминания жгу. Ну, ебт, говорим, нашел где жечь, а ну-ка гаси. Ну дед похрюкал, стал, стало быть, топтать костер ногами. Ну, я в портфеле пошарил – а там еще кипа листков. А глаза у деда такие злые и спокойный и пьяные. Ну точно, счас отъедем – снова где-нибудь разведет. А не то дома начнет – пожар устроит. А брать деда – толку? Ну, говорю, портфельчик-то мы реквизуем. Дед сначала поерепенился, а потом сдался. Берите, говорит, так еще надежнее. Ну забрали мы листки. Я со скуки начал читать. Ниче, интересно. Ребятам показал – та херня говорят. Домой жене показал. Жена увлеклась. Интересно, говорит, вот где он про любовь пишет. Ну мне тоже там кусок про нашего брата мента интересным показался. Ну жена у меня аккуратная – списала все листки, что сохранились, в тетрадку. То есть там еще стихи были – но их не стали списывать. Они-то и разрозненные были – их дед пожечь успел наполовину. А вот повесть почти целиком вышла, только кое-где пропало. Жена еще потом говорила – найди мол, деда, ну я смотрел – только деда того не видал больше. Ха-ха, да с моих слов записано верно! Это моя супруга попросила меня рассказать, как я эти записи обнаружил. С моих слов записано верно. Иди-ка сюда… Муж у меня сумасшедший…”



Страница первая …..

                Я люблю Россию - пусть умру - осилю!

“…Три желудя на черном фоне. Детские желуди. Погремушка-погрумешка. Четвертый желудь тоже был – его сын наш откусил, когда ему было месяцев пять-четыре. Три тоже достаточно. Черный фон – фон не фон, а темень кинотеатра. Мы сидим, мы смотрим кино, наша жизнь на ярком экране, мы сидим – раньше прижавшись, сейчас обнявшись, или наоборот? Я не умею писать, я не знаю, я чувствую, сейчас я ощущаю боль в костях, но я помню боль в зубах сорок лет назад – и это воспоминание – чувство, которое сильнее моих сейчасных ощущений, а слова... – они на ярком экране бегут…
Я уже старый человек. “Я уже старый человек.” – эту фразу я написал в блокнот лет сорок назад. Я тогда хотел знать, что однажды – сорок лет спустя напишу эту книгу, книжку, эти осыпающиеся мелом со стены надписи. Я представлял – что я старый... старый человек. Старые люди ходят, ворчат бормочут что-то. На самом деле они просто губы жуют – мужчины чаще верхнюю, женщины, как правило, нижнюю, а кто-то как я – ходят язык сосут – сосут и слова ищут в листьях опавших, в тополином пухе по обочине, в мусоре…
Вторая фраза в том молодом блокноте была: “Человек? Человек ли я…” Вторая и третья, если простите… Сейчас я пишу эту первую фразу и – я не цепляюсь за человека. Я не знаю – что такое человек и придумывать, просто думать - не хочу. Я знаю, что я в общем в целом - от своей кожи одежды губ языка – и до дивана, тарелок в мойке, чайника, мочи - старый человек – и пусто вам надо мной смеяться. Я такой, я таким не становился, но я такой. Пусть – такое – стал – пусть стало, нет, все же стал. Стал – потому что вот пишу и вижу этот яркий край. Вот…

Я хочу написать историю своих лет так, как бы ее написали историки тех войн, которые были раньше. Я всегда мечтал быть историком. А спросить было не у кого. Ну не попадалось мне этого зверья. Да и как писать историю? Эдак, если учиться этому, то понапишешь…Вот помню, годах в девяностых прошлого века время было – когда у России оказалось вдруг пять, десять, двадцать пять историй и таких! таких! Одна другой разнообразней, разней и страшней. И истории эти рассказывали историки – иные даже с Запада, в России не бывал – а на тебе – томик выпустил. И что меня удивляло – вот сами живые люди никакой истории России не помнили, - ни мои родители, ни сверстники (я тогда в институте учиться пробовал), ни преподаватели, никто. Каждый заучивал историю, какую прочитать довелось и ее излагал. Помню я в порыве рвения прочитал три истории. И в голове случился сумбур. Даже из института выгнали, потому что преподаватель заучил четвертую, которая противуречила моим трем. Я дурак был, думал – выбрать совпадающие места и они-то – то, что было. Но совпадающих мест у всех историй было… Одно место: “вот, значит, была такая страна Россия и не стало. Стало географическое место. А после черного четверга 2011 года, и географическое место чуть не сменилось…"
…И вот сейчас я попробую написать историю – не просто по документам да черепкам. А как я ее прожил и как она была прожита. История не может начинаться в книге и там же захлопываться. Поэтому в моей истории будут скачки, она не будет плавной. Только вехи, знаменательные даты, революция, свадьба, опущение земли. Жена моя мне да поможет, жене моей, верной в том, в чем могла, и неверной противу своей вечной  души, жене своей, Маше, я посвящаю то, что ей и так принадлежит – свою память. И еще – России.

Семен Васильевич Фарада. 20/01/2043


..Два милиционера скучая разглядывали нашивки друг у друга на груди.
- Гляди, старый идет, - бросил один, - иди-ка сюда, отец. Документы!

Ладони взмокли, старик суетливо отвернул лацкан пиджака. Милиционер взглянул на прикрепленную там кредитную карточку и присвистнул:
- Ого! Самого Ельцина. Бей кредетов, отец, да?
- Да-да, и кредетов, и чернональщиков, - закивал Фарада.
- Ну иди, папаша, - и они заржали.

Сосунки! – думал Фарада, отходя физически и отходя нервно – левая бровь дергалась... Где вы были, когда мы особняки Церетели брали?…

…Мы с женой познакомились так, что я до сих пор не понимаю – как она могла со мной… как она могла со мной! Это было в июне 1998 года. Я тогда работал «барабанщиком» на радио – СНС, станцию потом запретили. У меня сохранились записи – немногие, я их приведу. Они создают какое-то ощущение того времени – наша станция была самой популярной. Я был не единственный барабанщик – но меня у дверей поджидала самая оголтелая толпа поклонников…
Вот один из эфиров:

…Привет, мои дорогие и любимые! Как никогда, с вами Семен Фарада, и, как всегда, здесь не присутствует - ошибки грамматические – раз! - сведение бухгалтерских счетов – два! - вопли – отнимите мне голову – она болит! – три!
Я немного волнуюсь – потому, что говорю, что думаю, оттого мой голос немного животный – но это пройдет минут через десять, когда я пойму, что никто не может мне ответить. Как вы помните, прежде это проходило через много дольшее время – но тогда я боялся, что никто меня не слушает. Это только мудаки дают в морду – не глядя в глаза. Но вот я научился представлять ваши глаза, и теперь я скован одним общим парижским происхождением маркиза де сада и карла маркса.
Итак, повторяю: здесь не приветствуется и просто не присутствует – раз! два! три!
Нынче я приехал, чисто поотвязывавшись в гостинице «Интурист» города то ли Рязани, то ли Калуги, то ли Ростова, то Данкова, что в Липецкой губернии. И приехал я оттуда с пьяной темой.
Итак: мы часто говорим: я люблю! мне нравится! и прочую сладкую херню, которая никого не трогает, не трогает и рано или поздно – как бы мы не любили и не были искренни – перестает трогать и нас - если мы иногда не кричим:
- Я ненавижу!
Итак я ненавижу, когда…
С «когда» подождем… сначала:
Я ненавижу пока я жив… пока я дышу.. я не умею дышать… я не учился писать… даже говорить – меня учили – но я не учился… я не учился дышать.. просто получается пока я жив – живешь и дышишь… точно так же говоришь.. сначала чувствуешь – видишь, слышишь… пусть я болен… или как мне сдается – вы-она делаете-говорите-издаете – я же просто пытаюсь дышать рядом…. Мне насрать – так ли я это не так ли я это… я себя представляю на вашем месте – я-вы делаете важное дело – на сто рублей – и я-вы – вам-мне насрать на то, как оно выглядить в соседних глазах… Вранье! Вы-мы – трусливы! Как бы вы какое бы вы не дело не делали – вам – вам  нужно одобрение. Вот вам оно. Удобрение. Вот вам моя ненависть. Был бы я сильнее – дал бы одно презрение. Но я завидую. Поэтому – только ненависть.
Итак: Я ненавижу,
Когда -
Я слышу с другой  стороны дороги: стоят четыре бабы дочерные, дочери стоят с ними, одна из дочек кидается ко мне, мать говорит – как ей, так и другим (думая, что нынче я не слышу):
- Это не наш человек! Такой нет молодежи! Нет машин, а он стоит и ждет зеленого! Куда ты???
… и все они кивают. И я – не киваю, но согласен – ибо я  - в длином пальто до пят, и под пальто – куртка с капюшоном, капюшон накинут на голову, ниже уровня бровей на 4 сантиметра, не ношу шапки, мороз – всего 10 градусов, конечно, весь такой потасканный араб изподлобный, страшно смотрюсь,
в тот же день вздрогнул – идя за шоколадками и прочим, - мужик – это я потом осознал что мужик – сначала я просто пошел через дорогу – и вдруг взвизнуло – будто тормоза – но словораздельно – «алллах акбар» - и было стремление в мою сторону: - я выставил кулак – и увидел – с той стороны мужик воскрикнул (не воскликнул – а именно воскрикнул, ибо иначе я бы ему ебнул, так ебнул, что нужды бы не было счас консультироваться, но…)… но  он словно сам испугался – тут же меня оббежал меня и пошел по своим ***вым делам («мужик, ты что? Пошел по своим хуевым делам?» - крикнул ему я вслед… он не обернулся, лишь дернулся, но так, словно мне и он и ЭТО просто почудилось). Я ненавижу….
 
- Это не наш человек! Такой нет молодежи! Нет машин, а он стоит и ждет зеленого! Куда ты???…

Мне это легко объяснить.
Я **** вас и то, из-за чего в вас не только ваша, но и моя старость. Вашу молодежь я тоже ебал частично. Ее членоимеющая половина ебала кусты в Серебрянном бору. Москва, если ты меня тоже слушаешь, не обижаться! такие кусты есть подле всякого прежде русского города. Злой город Козельск ныне точно в прошлом. Нынче и в Калуге дискотека, нехилая весьма насчет подстелица под залетного хуюсара вроде меня из столицы…  Столица, претесь? А как я вас подъебал! Вы, столица, голимы в рязанской дискотеки с вашей привычкой брать пиво по цене белого мартини, и не для себя, и даже не для трех баб рязанских (то есть за столиком, где вы пристолились), а для обесцвеченно кудрявой барменши. Для барменши брать – это вы делаете только в провинциальном сопровождении. Каждого я не сопровождЮ. Я даже не каждого не сопровожу. Западло. Ничто, если ненависть. Пусть предмет не стоит, однако вызывает. Так вот и валяться вам по краям крыльца как грязь, которую срезаешь с сапог по лево-право по таким-знаешь-сам-пользовал-перекладинам-налево-направо-а если ты местный – ты знаешь, что Дон – речка медленная, но широкая, мелкая, но навряд ли не речка, и такого… и не такого, а и всякого мудака – не утопит, но отнесет.
Несись, москвичь заезжий… несись, ибо Майкл Джаггер и в Калуге через систему жизнеобеспечения поет: нахуй!, нахуй! есть претензии?… нет претензий… нет сатисфакции…
Что: я ненавижу:
Когда мужик кладет бабе (своей) руки на плечи.
…Только сегодня я ходил портвейна взять. Три семерки. 777. Две банки. Моя баба не пьет. Но когда кто выебываеца – я страдаю. Вот и нынче. «Дайте мне шампанского,-» - сказал прилизанный, в чистом дешовом пальтЕ, хачик. Хачик – то есть кургуз, то есть гурзин, то ермянин, то есть жожа тзэ баке, то есть тот, на кого. То есть: вот стоит тако широкоплечий столич, поводит плечами, чуть ширше поводит белками глазов, и голДосует за мерУ Лужкова: почему всякие Хачики наших баб ебут!
Эге!
Во-первых! Не ебут. А тех кого ебут, сначала Лужков в апартаментах на Ленинском проспекте первый и проебал.
Во-вторых! Ваши не ваши, а жрать хочетца! И даже не им, а ихним детям от кого придется – например, от вашего папы. Ты скока им на своего братика дал? По любви? Вот стока им хачик никогда не даст. Ему стыдно будет. Да, он хачик, и у него чести - нет! Но стыд он еще мае…

Итак: Ты ненавидишь.
Изволь. Лишь объяснись. Как ты можешь ненавидеть, когда ты – весь о себе и весь обо всех?

Вышел мимо зашторенного окна кон(ъ)сержа (баба), которого ты по старой доброй памяти называешь «Вахтером» (даже бабу), и вот ты ломишься в окошко ларека и требуешь
- сигарет
- и все что прилагаеца – в твоем состоянии  - банка пива и – все остальное ты, свинья, купил еще давеча – орешки, шоколад, мандарины – маррокканннсссукие и советские (грузинские), пачку персикового сока, и две упаковки сыра – «Янтарь» и «Янтарь».

Итак: Ты ненавидишь.
Изволь. Объянись. Как ты можешь ненавидеть, когда ты –

Прекрасна, словно лист левый осенний в парке города Калуги?

В парке города …забыл название… но там есть парк Нижний…. А Верхнего нет. Есть просто парк Нижний. В Нижнем парке есть закуток  при спросе о нем – местные жители выдавливают: «ь»» - то есть довольно здоровый – там, где репетируют бабы. Там я тебя не видел. Слишком много искал. Масса – детских аттракционов. Заяцы. Ежи. Громадные. Громоздкие. Вращающиеся. Львы и Тигры. Дешевые, работающие при любой погоде карусели. Где видел? Мало де мест было в этом городе?.. Девушка, которую я достал своими разговорам, в гостиннице, стоила 300 рублей на всю ночь. Я ее в баре юзал полночи, она, венерно, думала, дешевле выйдет. Однако, не обломилось. Ты не наркоман, потом говорит. Нет, я просто здоровый нескучный скучающий несумасшедший. Страшно? Мне тоже иногда.
 Мне стыдно, а тебе ненависть по здоровому центру, да?
У нее, у той девушки, муж был – художнк, ногу потерял, больше не может рисовать. Она за него рисует. В ней рисуют. Ты уловил? Я – тоже нет. Там менты были. Они мои документы проверяли 3 часа. За три часа заработали около доллара. Мне не жалко, когда на мне зарабатывают, но не полдоллару же на троих! Срамно, право!
Однако, что ты еще ненавидишь? Меня? Это не считаеться. Изволь здраво ненавидеть. Болезни. Неудачи. Мужчин. Маму. Папа. Малоаргументированно, но чтоб все верили. Жду. Ждем. Да, Самая_ Прекрасная_Девушка_На_Свете.

Итак: Я ненавижу,
Мы с женой часто спорим. Еще чаще ругаемся. Она говорит: Сема (это я, кому иному она, может, говорит иначе), Сема, она говорит, ты не прав в свой ненависти…. И делает глаза. Такие поганые глаза. В них, в глаза эти, поглядишь и думаешь: а вправду чего-кого ненавидеть? Зачем? Смышно!...
А ведь, мать, как бы гладко не ругались, ведь глаже сожрать бывает с… и без…. И спокойней остаца… и поглядет сверху… сверху.. мать… ты, мать, пойми, если мы сверху то -,…, и если не сверху – то рассчитывать… Мать, помнишь ли – от чего отец не стал?… я в отца… извини… продолжу…
Я – что знаю – кого я ненавижу?!
Что?!
Мало ли мне проявлений?
А?!
Я вас люблю
Ибо ненавижу ваши проявленья.
Проявленья. Они  - проявленья – не плохи. Но как-то ненависть рождают со стороны.
Я даже буду редко удивлен, если они в вас самих ненависти не родят. Если не родят – ох! скушны вы…
Сидели мы в этом Данкове с местным Ивановым, Иванов очень страдал по бабе своей -  чудной, немного толстоватенькой, но, поверьте мне, совершенно воздушной. Однако, бабы его не имелось в наличествовании. Поэтому Иванов глядел на виды, что ему демонстрировали
              - (4)четыре юноши и одна баба (17 лет, 3 месяца, Телец), баб было больше, но лишь описанную подкинули и подбросили и - и – вверх, (спросить у Иванова - очумел ли он, равно мне, или очумел он не сразу, но в запас?)….. смешно….  Право….  Как он ее хватал!.. как он мне пейсы отворачивал… отвертывал... хвать за рожу как за пачку – и – в сторону… а из иной стороны только смех зонкий – право, не знаю, что такое звонкий смех, - с той стороны только мой детский  перезвон доносится.
- Ненавижу я тебя, Сема, - говорит тут Серега. Если по бабам  - то он прав. Если вообще  - то он сильно ошибся. С его-то опытом! Серега, понимаешь, я тебя тоже - да не тоже! - ненавижу и желаю тебе сдохнуть! Соображаешь?
Серега говорит: все понял! Но почему сразу я? Можно сначала они?
Можно! – но по желанию.
И все  - нет отбою!!!
На что – спросили бы, хоть, ага!

Итак: Ты ненавидишь,

Когда тебе говорят «Ты»: Ты хочешь  проехать с бакинской потасканной улицы до нулевой на второй взгляд пионерской долины, с юга москвы до крайнего востока той же москвы, ты пьян совершенно, но до не неуважения, ты после эфира, ты ломишь машину, и машинист тебе говорит:
- Ну, поехали!

А тебе не надо ехать, тебе насрать, тебе хочеца трахнуть бабу машиниста, тебе горько, что ее **** незнамо кто, пока машинист тебе тывкает… заслужил ли он тыкать? Только из жалости, но жалости ты не имеешь… и такой жалости, по точной мере. Вот ты и обижаешься.
Однако едешь.
Наутро ты, чудесным образом, трезвеешь. То есть – едешь на работу. А на работе заходит начальство. Выпускающий программы. А ты его бабу ****. Ну может и не ебал, но вот сам выпускающий в нее точно не выпускал! Как женился – так от тоски невъебенной и бегает от нее на работу. Она же читает «Компьютерру и ждет тебя. У тебя жена есть. Девушка. Ты с ней, не в худ будет сказано, нынче встречаешься у Большого театра, однако, выпускающий тоже бздит, и ты обламываешься. Итого: я ебу-целую твою бабу, а моя баба мерзнет у большого с тырками в ушах, слушат меня на СНС и думает – верно, запись крутят, счас он выскочит. Потом умнеет и таки осознает.
А хули тут осознавать?!
Вот я и говорю…

……
Вот такие высказы я барабанил на СНС…Сейчас вот прослушал – и сам не поверил… Оправдываюсь одним – тогда это слушали многие, очень многие. Минута рекламы на СНС стоила в четыре раза больше, чем на других станциях… Ох, тогда я познакомился с Машей, она меня долго ждала у Большого, и дожидалась лишь голоса – ради меня меняли сетку передач… Но потом я сказал: или – или. И получил отпуск. Мы с Машей уехали в Крым в Алушту. Я не буду описывать – потому что были мы там – вне времени – того времени – просто сосали соленые голыши, просто стирали носки в море, просто покупали сувенирную живопись алуштинских художников – описывать это – не стоит. Мы вернулись из отпуска, не зная, что в стране случился ЧЕРНЫЙ ВТОРНИК…


ЧЕРНЫЙ ВТОРНИК. 17 августа 1998 года.

Обе банды столкнулись лицом к лицу в сторону от Никольской улицы, позади ГУМа, неподалеку от входа в общественный туалет ООО «Тимофея». Остановились, одни замерли, заморозились, глаза побелели от ненависти. У других, напротив, глаза налились красным, задрожали руки.
- Это наш туалет, - медленно сказал Березовский. Стоявший рядом Смоленский сжал кулаки: - Эти суки третьего дня подъели наш сортир у «Ленинки».
- А кто вычистил наш туалет на Белорусском?! – от противоположной партии заорал в ответ Потанин.
- Это не мы…, - белозубо взвизгнул Ходорковский.
- Ага, ****ь, уборщицы… - едко ввернул Гусинский, он склонился, пошарил рукой в пакете, прислоненном к ноге Потанина, достал кусок дерьма, помял его в руке словно это был резиновый эспандер и с издевкой, скаля полупрозрачные туманные зубы, начал жрать…
Березовский скрипнул зубами, из уголка плотно сжатых губ выкатилась струйка слюны.

С Никольской свернула парочка – юноша с девушкой, остановились, нерешительно помялись и завернули обратно.

- Бей их, пацаны! – крикнули одновременно в обоих лагерях, и бомжи кинулись друг на друга…

Летом 2012 года по Москве прокатился слух: кто-то обчищает общественные туалеты. Обчищает буквально – унитазы, полы, стены и стенки кабинок – словно вылизывали языком. Со слов уборщиц: незадолго перед закрытием в помещение вваливалась группа бомжей, связывали уборщицу, накидывали ей на голову целофанновый пакет и дальше: женщина слышал чавкающий звуки.
- Я у себя на Сходне поросят держу, так вот когда им задашь в корыто, вот в точности такие же звуки, - рассказала Семенова М.В.
Другая служащей, Каратаевой Н.Т., удалось увидеть через дырку в пакете:
- Жрут! Натурально жрут! Мочу да воду с пола всасывают, стоят на четвереньках и всасывают, за дерьмом руки просовывают в унитазы, достают – и набивают рты, а потом, как нажрутся, видимо, пакеты набивают, карманы…
Конечно, мало кто мог поверить, пока однажды, во время вот такого налета, в туалет случайно заглянул наряд милиции – справить нужду. Глазам милиционеров предстало: семь бомжей – лизали стены, полы, жрали дерьмо – в точности как свидетельствовала упомянутая Каратаева Н.Т. Бомжей повязали…
- Они вели себя, ну как… ну я раз был на пресс-конференции..эээ..забыл – то ли Адольфа Шварценнегера, то ли Арнольда Шварценгруббера.. помню что в Рэдиссон-Славянской, - рассказывал сержант Петр Кац, - там еще шведский стол был. Ну вот что меня и поразило – бомжи эти так себя нормально вели, как если бы переходили от стола к столу: пожрет дерьма – отойдет, станет на четвереньки, запьет мочой, лизнет стену, побазарит с ..с другим – снова покладет себе на пластиковую одноразовую дерьма…..

Бомжей свезли в отделение – точнее, в силу сильной вони, исходившей от них – они топали пешком позади медленно едущего «форда» патруля. Документы оказались в порядке, однако имена бомжей сделали сенсацию: они оказались таинственно исчезнувшими весной того же года олигархами – Березовским, Гусинским и другими. Со слов того же Березовского – в Москве действовала и третья-четвертая группы - конкуренты… Задержанные провели за решеткой около 2 часов, пока власти пытались понять – что делать дальше. В это время Березовский попытался всучить Петру Кацу взятку, размером в 900 американских долларов. Это было зафиксировано в протоколе. Спустя два часа за задержанными пришел фургон, чтобы перевезти их на Лубянку… Петр Кац, зайдя поссать в туалет, обнаружил, что туалет девственно чист – и вспомнил, что задержанные неоднократно просились в туалет, за каждый поход выкладывая Кацу по 100 долларов (это в протоколе отражено не было)…

На Лубянке задержанные невнятно толковали о том, что решили переменить свою жизнь, что они живут в свободной стране, что закон не запрещает кушать «какашки», после многочасового допроса следователям не удалось добиться большего. Страной правили новые олигархи, старых отпустили. И они вернулись к своим туалетам…
А спустя три дня в «Московском Комсомольце» появилась сенсационная статья Катерины Деевой, проливающая свет на таинственную метаморфозу бывших хозяев страны… Предлагаю вашему вниманию эту статью в сокращенном варианте.
«Весной этого года, 14 мая мне удалось договориться с господином Смоленским, бывшим президентом печально знаменитого банка СБС АГРО об интервью. Мы провели на его яхте на рыбинском водохранилище около двух часов, и .. там произошли события, которые заставили меня отказаться от возможности опубликовать интервью – тогда. Но сейчас, когда господин Смоленский со товарищи так внезапно и так ошеломляюще объявился вновь, мне кажется, что мой рассказ не заставить читателя предположить, что я сошла с ума и описываю нечто фантастическое...
Однако, по порядку…

Смоленский встретил меня на берегу, в шезлонге. Налил мне рюмочку коньяка.
- Начинать, Александр Васильевич, - рядом материализовался охранник.
- Давай! Юрка Трушин не звонил.
- Никак нет.
- Позвонит, скажи ему чтоб он, сука… впрочем, ладно, сам поговорю.
Охранник отодвинул коньяк, водрузил на стол трехлитровую банку, полную чего-то красно-розового, полосатого и шевелящегося. Следом из сумки появились  шприцы, ампулы. Неподалеку другой охранник крякнул и воткнул в землю лопату.
Первый охранник набрал шприц светлой жидкости из одного флакона, сунул руку в банку, покопался и достал – мне показалось – точно - дождевого червяка. Одним движением он распластал червяка на столе и сделал ему укол. Червяк немного раздулся. Охранник кинул животное напарнику, а сам повторил операцию на следующем червяке. Первый колол, второй охранник сноровисто закапывал обработанных червяков в землю.
- Молодцы! –сказал Смоленский, и, поворотившись ко мне, объяснил: - Я тут порыбачить хочу, чтобы все путем, как в юности, в моем тихом провинциальном Кашине на берегу спокойной речушки. Чтобы все путем, чтобы все руками – вот червей накопать, вот удилище вырезать…
- Ааа..., - все еще недоуменно протянула я.
- А червяки такие суки - расползаются! Вот ребята им обездвижущее вкалывают, им тут еще на часик работы.. а потом мы с вами возьмем лопаты и пойдем копать червей. Как?
Я кивнула головой.
- Ну а пока пойдемте побеседуем на борту яхты.
Смоленский помог мне взобраться по сходням, несколько вольно подталкивая меня в мои мягкие нежные ягодицы.
На палубе, прямо подле сходней лежало и слабо мычало тело молодого парня. Смоленский походя пнул его ногой:
- Моя дочь, - объяснил он. – Кокаину нанюхалась…
- Но это же вроде парень… усики вон.., - сказала я недоуменно.
- Это она, дурочка, с дочкой Березовского связалась, моя ту дуру к наркотикам приучила, а та, ****а, мою уговорила пол сменить. Да ладно перебесятся когда-нибудь, какие их годы, еще и сорока нет...

На корме, куда привел меня хозяин, был накрыт столик – скажу коротко: таких напитков я не пила, такие закуски я видела только в американском кино – обычно их очень быстро показывают - вырезают у нас в прокате.
- Итак, о чем вы хотели поговорить?
- О черном вторнике, когда в ваших руках оказалось около девяноста процентов денежной массы, имевшейся в нашей экономике.
- Ну, это преувеличение, - хохотнул Смоленский. – всего-то восемьдесят, и всего-то на один день.
- Ну не совсем так все просто: накануне, в понедельник, эти восемьдесят процентов принадлежали населению, во вторник они принадлежали уже только вам, а в среду они исчезли, испарились.
- А вместе с ней исчезла, испарилась инфляция, за рубль стали давать восемнадцать долларов, рубль стал твердой валютой…
- Вот я и хочу - из ваших уст услышать – как вам удалось добиться возрождения нашей экономики, нашей страны.
- Хорошо. Начнем издалека. Как вы помните, в 2005 году был разработан план, названный «Яблочный пирог», по выводу экономики из кризиса. Он принципиально отличался от всех предыдущих программ, наконец-то нашим политикам удалось избавиться от образа мыслей сантехника жэка – то есть когда жильцы жалуются на отсутствие воды, и бедный сантехник начинает ворочать трубы. Нам удалось выйти на поистине государственный уровень мышления: водопровод, то есть экономика – сама по себе, а жильцы, то есть население – само по себе.  Вечно оглядываться на жильцов – это надоело. В ****у жильцов! Население хочет быть богатым – сделаем его богатым. Как? А просто: если у кого в квартире нет воды – перестрелять их в этой квартире. Тогда останутся квартиры – где вода есть. Я, конечно, утрирую, но…
Пробным шаром, как вы помните, стали законы о пенсионерах и нищенстве.
Сначала всех пенсионеров, кроме тех, кто был на полном государственном обеспечении – то есть бывшие президенты, министры, депутаты, быстро и споро свезли в пустеющие колымские лагеря. Ибо, - что мило сердцу пенсионера? - дача, огородик, картошечка, свежий воздух. Система ГУЛАГа стала системой ОД – Общая Дача. Поссесионеров (пенсионер – звучит унижающе, поэтому мы создали новое погоняло) селили семьями по 200 человек, на каждую такую семью выделялся трактор, мешок семян морквы, два мешка картофельных клубней, мешок пшеницы. И поссесионеры принялись копаться в земле. Конечно, кто-то в нее сразу же и закопался, но те, кто выжил – зажил хорошо…

- Какая вода багровая... красиво…, - я стояла у борта, вода была необычного вишневокомпотного оттенка. По слухам, в этом озере Смоленский топил своих клонов, после того как ему пересаживали печень – пил Смоленский много.
- Что!? А, это от солнца верно. Вам интересно?
- Да, да, продолжайте.
- …А у нас… доходная часть бюджета сразу же пополнилась за счет сокращения социальных выплат – пенсий и прочей дребедени. Как вы помните, это сразу позволило увеличить зарплаты тем, кто действительно работал: например, депутатам.
Но экономические меры должны подкрепляться и соответствующим изменением морально-психологического климата. Тут показателен закон о нищенстве. Экономический эффект от него был нулевой – но как люди сразу поверили в высокий уровень жизни! Суть закона, как вы помните, состояла в запрете подавать милостыню.
- Ха! – воскликнула я. И замолчала, вполуха слушая собеседника, вполговы вспоминая, как сладостно было впервые не переживать и мучаться неизвестно чем, но просто топтать своего первого нищего…
- Просить на улицах не запрещалось, но подаяние наказывалось двухнедельными исправительными работами по месту жительства. Как вы помните: фотографии преступников печатались в прессе, демонстрировались по телевидению. Как вы должны помнить, очень скоро ни один нищий не мог продержаться с протянутой рукой более пяти минут – толпа сама расправлялась с такими провокаторами. Нищих не стало, их забили ногами.
Меры эти произвели столь оздоровляющий эффект в экономике и обществе, что очень скоро нам удалось получить 117-миллиардововый заем от МВФ. Это позволило нам произвести полуторомиллиардное вливание в экономику, кредитование – малого и среднего бизнеса - и так далее…
- Кредиты мы брали и раньше…
- Да, но тогда кредитная политика проводилась в отрыве от работы по другим направлениям. Потому и кредиты нам давали – 8 – 12 –14 миллиардов. А что это? Это тьфу! Сколько от такой суммы мы могли позволить в экономику страны? Я вам скажу сколько: ноль! 14 миллиардов поделить между олигархами и президентом – сколько выйдет на рыло? Полмиллиарда-миллиард? А вот от суммы 117 миллиардов уже можно было танцевать. После первоначального распределения кредита, на экономику осталось целых полтора миллиарда.

Я поднялась с шезлонга, вновь подошла к борту – внизу щепка билась об эту, как ее, об ватерлинию. Смоленский стал сзади, положил ладони мне на мои мягкие нежные ягодицы.
- Но, Александр Васильевич, вы же рыцарь, - я повела плечом.
- Мальтийский кавалер, сударыня, - ухмыльнулся Смоленский…

…- И после всех этих подготовительных этапов мы решились на последний шаг. Государство выпустило ГКО – Государственные Казначейские Обязательства. Схема была проста: эти обязательства у государства покупали коммерческие банки, государство обязывалось платить по ГКО огромные проценты – до двухсот в год.
- Так много? Это..
- Ха! ****еть – не мешки ворочать… - Смоленский замолчал, вынул сотовый телефон, - Лешку! Какого? Григорьева, ****ь! Кто? Я! … Лешка? *****, тренажеры завезли? Завезли? Ага! Отдыхай! Что?! Не ****и! Что? Спа-си-бо!..
- Вот ведь… О чем мы? Ага! … А коммерческим банкам это позволило обещать большие проценты по вкладам частных лиц. И народ понес денежки в банки. Пословицу помните? – дураку палец покажи – он смеяться будет? А другую знаете? – дуракам *** выставь – они друг друга подталкивать будут!..
- В результате умелой игры мой банк СБС АГРО сконцентрировал около восьмидесяти процентов денежек населения. Когда в понедельник прошла очередная ревизия, и эта вот цифра – восемьдесят процентов -  была заявлена, мы с Чубайсом на радостях так перепились, что проиграли Ельцина в карты Путину…
- Когда я была с Чубайсом – он признался, что карточные игры не любит и..эээ… не умеет…
- Ну я образно, мы монетку бросали. У моей с обоих сторон решки, у него – гербы, он свои гербы мне все просрал…
- Всю ночь мы осуществляли перевод бабла в западные банки, а наутро Чубайс объявил о том, что государство отказывается платить по ГКО. Не, ну там возникли крафты всякие, но чисто сообрази Катя, - и Смоленский снова поклал свои мягкие нежные ладони на мои упругие от силикона ягодицы…

- Коммерческие банки в свою очередь отказались платить по вкладам населения. Да, собственно, и вообще возвращать эти вклады. Отмазки были разные, СБС АГРО, например, аргументировал отказ тем, что деньги вложены в предприятия сельского хозяйства, которые деньги вернуть не могут, потому что.. и так далее…
- Инкомбанк заявил, что деньги пошли городу Москве на строительство Храма Христа Спасителя  и статуи Петра. Народ было заволновался, но тут буржуапролетарий-мэр Лужков пообещал, что он уже предложил западным компаниям купить оба здания – чтобы вернуть деньги вкладчикам. Помните вторую пословицу? Народ заволновался и объявил, что Христа продавать не надо – бог с деньгами! А вот Петра можно, но, как известно, на Петра покупателей не нашлось…
- Не забывайте, что Петр вполне окупился – после того как был превращен в аттракцион – «ПОССЫ С ПЕТРОМ»… Всего за 10 долларов каждый мог поссать со смотровой площадки в левом глазу Петра на город. За первую неделю это сделало 7 миллионов москвичей и два миллиона приезжих – почти все иностранцы…
- Пока все идет в минуса…
- Дальше было следующее: в стране не стало денег – цены на товары упали, рублей катастрофически не хватало, курс доллара стал падать. И в то же время, все переведенные на запад деньги – а это более 140 триллионов долларов - мы пустили на приобретение особняков, островов, автомобилей, стадионов и закусочных. В результате в мире образовалась избыточная масса долларов, курс доллара стал падать по отношению ко всем валютам, курс рубля – стал расти – очень скоро почти 175 стран перешли на взаиморасчеты в рублях! Наше правительство демонстративно сожгло один печатный станок на Лобном месте. Доллар был скомпрометирован и тем, что объем запущенных нами на Запад долларов превысил объем выпущенных с 1915 года Штатами долларов в четыре раза. Натурально, это были фальшивки, но их никто не мог отличить от настоящих....
В страну хлынул иностранный производственный капитал – иностранцы рвались заиметь наши рубли. Короткий год разрухи 1999 сменился резким экономическим подъемом. Семьдесят миллионов россиян отныне не только с надеждой смотрели в будущее, но и с крепкой улыбкой созревали настоящее…
А черный вторник – как был назван день, когда исчезли порочные для экономики накопления населения, стал национальным праздником…

Вдали послышался шум автомобильных моторов, Смоленский привстал:
- Братаны едут. Счас поляну накроем.

На берег въехало семь машин – все не наши, красивые и грязные. «Сашка!», «Ого-го!», -«Встречай гостей!», «Да он с телкой мутузится!» – неслись приветственные крики. Смоленский перегнувшись через борт, весело смеялся и махал рукой.
Многих из гостей знала вся страна: вон мохнатоброватый неожиданно скачет козликом Черномырдин, вон идет задумавшийся рассеянный Явлинский, потирая пятерней промежность, Жириновский тащит на руках чистое двухлетней ивы тело Хакамады, та визжит и поливает ему голову шампанским из бутылки и посыпает сладкими камушками (изюм в карамеле), известный телеведущий Киселев тащит здоровенную плетеную корзину с крышкой, пыхтит, утирает усища то рукавом, то платком носовым, генерал Лебедь идет, склонив голову к хорошенькой девушке, что-то ей втолковывает, улыбчато хмуря лицо, девушка потряхивает каре, улыбается и временами прижимает руку ко рту, сдерживая смех, но не в силах сдержать взрывчатого блеска в глазах, Шамиль Тарпищев с гитарой пишет ногами кренделя – уже где-то набрался…
Славная компания старых подвыпивших старых  друзей (и врагов) поднялась на борт. Прибежала охрана, притащила из каюты раздвижной стол, расклали снедь из кисилевской корзины, выворотили холодильник в каюте, «О!» – сказал Лебедь, сходил к машинам, покопался в багажнике и вернулся с чем-то здоровым и целофанновым, целофан сдернули – явился поросенок на блюде с отъеденной задней ногой, но в общем – ничего, вальяжный такой поросенок.
На меня обращали внимание: приняли сразу и легко: мне это и понравилось и не понравилось: когда так легко принимают – так же легко и забывают – мне этого не хотелось. Но об этом печалиться буду позже – а сейчас…
И вдруг шум-гам начала смолкать: первым свистнул Черномырдин, со свиным рылом стоявший у борта и глядевший на озеро.
- Эй!, тихо! Смотрите! – он указывал рукой куда-то вдаль. Каждый поглядевший по жесту смолкал, бледнел, застывал. Я пригляделась, сначала не могла понять – потом по позвоночнику пробежал холодок – по воде к яхте шел человек. Да-да, именно шел, не плыл, шел уверено,..
пять..десять…двадцать.. сорок…шестьдесят (на шестьдесят мы в школе бегали, равно, как и на сто…)… сто - секунд – – – метров – сто… шестьдесят… сорок… двадцать… … пять…
…с сорока метров в голове понеслось: Гефесиманский сад, Иисус, НТВ, Последнее Искушение Христа… РТР… Библия-2000… метров за двадцать идущий поднял руку и помахал нам. Все молчали. Даже – волны под бортом.
- Бог! – тупо выдохнула девица, бывшая с Лебедем. Лебедь поворотился к ней плечом, хлестнул рукой по морде, в глазах, не отрывавшихся от… от – была ненависть:
- Молчи, сука!
Подойдя к яхте вплотную, незнакомец подпрыгнул, сделал в воздухе… кувырок… эээ… сальто… эээ… кульбит… черт! - приземлился на палубе. Обут он был в полукеды - белая подошва, серый верх - нижняя кромка верха чернела мокрыми пятнами. Почему-то мне казалось – что все эти мокрые мелкие детали видят – смотрят! – все.
Гость, полуприсев на борт, достал пачку «кэмэла», щелкнул зеленой зажигалкой (дешевой), прикурил, улыбнулся и - выпустил колечко, и все секунду спустя – выпустили вдох.
- Что, ****и, не ждали?!
- Не, ждали, папенька, - сказал так, как сказала бы рыба, если б могла говорить, Смоленский.
- Не, ждали, маменька, - пискнула Хакамада и - дунула на челку.

«Папенька-маменька,» - хмыкнул, уставился на Хакамаду, потом щелкнул пальцами – очки ее тонкой невидимой дужки начали меняться, стекла растеклись как капля бензина по воде, стали круглыми, в пол-лица, оправа стала толстая пластмассовая, розовая, гость щелкнул еще раз – очки превратились в черные узкие полоски, потом вдруг поползли во все стороны и вот уже на голове Хакамады растянулся… противогаз. Хакамада вдруг начала раскачивать головой – вправо-влево, сильней и сильные, вдруг голова отвалилась, упала на палубу, покатилась и перекатилась за борт, тело еще немного постояло, потом опустилось на четвереньки, быстро-быстро побежало к сходням, вниз, по земле к машинам, нырнула в одну из машин, взревел мотор и автомобиль умчался…
- Скажи, Катенька, - я не сразу поняла, что страшный незнакомец обращается ко мне, - тебе не настоебло писать про все эти их … эээ… движения….Ты бы придумала сама что? Ты же, ****ь, типа человек, тебе же сны сняться… хули же ты ихние… эээ.. движения описываешь.. ладно, молчи!…Вот что, пацаны, вы мне…эээ… надоели. Вы просили у меня короткой памяти для народа и безотказности в засирание мозгов. Вам было дано. Я вам вот что скажу: мозги вы засрали знатно, но беда в том что мне… мне – скучно…
- А что вам хотелось бы, папенька? – робко тонко подал голос Черномырдин.
- Цветочки мне нравятся. Если б хоть одна сука из вас просто в горшке да цветочек да вырастила, я б на тот цветочек сто лет бы любовался, а вы б и померли своей смертью тем временем. Однако, цветочка вы не вырастили…
- Не забирай, папенька, душу, - задергался Киселев.
- Ха! Нет у вас душ. Как у женщин – нету у вас душ. Надоели вы мне. Так надоели, что я и сам придумать-то для вас ничего веселого не могу… Черт! Это что за тело валяеца…
- Доченька моя, - сказал Смоленский.
- Бедная девочка, - сказал Сатана (догадалась я внезапно и поверила сразу же). Он пощелкал пальцами и тело исчезло.
- Куда! – кинулся к месту исчезнувшего тела Смоленский…
- Не ссы! Сделал я ее честной бабой, педиатром, есть у нее счас муж, двое детей, муж – дорожный строитель, пьет в меру.
- А с нами что… будет? – скрипло спросил Лебедь.
- А что с вами может быть? Не больше, чем есть. Гы! Каламбур, однако. Идите-ка дерьмо кушайте. Наворотили вы, конечно, такого, что расхлебать вам не под силу - в отсутствии души, совести и всех этих дешевых понятий, так что идите нормальное такое дерьмо кушайте. Кстати, зашел я тут поссать в Москве у вас, так ведь не поссал – тапки вон промокают… Одеты вы, конечно,… - Сатана пощелкал пальцами и - внешний вид присутствовавших (кроме меня и девчонки Лебедя переменился) – стали они похожи на опустившихся мужичков верхних средних лет в мешковатых, неглаженных костюмах, черты лица у всех стали как у Черномырдина, сам же Черномырдин, однако, словно и помолодел.
- Валите! Автомобили оставите на кольцевой…
- А капиталы…
- А капиталы ваши – гы! гы! – калы! Как не было, так и будет… Гай!

И все вприпрыжку кинулись к машинам…
Ну а ты, опочка, - Сатана повернулся к девушке, - ну-ка поезжай в какой-нибудь венесуэльский бордель, - девушка исчезла.
- А вы, Катенька,  - мне захотелось броситься в  воду, но ноги словно стали продолжением палубного пластика… - Идите, вы, Катенька, к маме.
И я пошла…»

Дальше Катя Деева описывает встречу с мамой, это еще, может, и представляет какой-то интерес, но все последующее вряд ли. Тем более, что и в газете это было выброшено…

Кризис ударил и по мне. Возрождение экономики было только в газетах. Пользы от газет было больше нашей кошке.
Как все я искал работу. Как-то прежде я не задумывался – о том, что моя уникальность хороша, пока за нее кто-то платит. Кто-то исчез – и надо класть мостовую. Или ломать ее. До этого тогда не дошло. Я как-то находил еду. Питье. И выпивку. Меж тем мы с женой моей вели таки разговоры (надеюсь, читатель простит нам некоторую резкость ее высказываний и сухость моих реплик).
- Ты меня любишь? (я  - пьяный неудачник и так далее. Но – добр! Коротко – добр. Не отмщаюсь на Машке – ей-богу! Просто плох…)
- Что бы я не сказала - полагаю, ты даже не удивишься этому. Я люблю тебя, - говорит Машка, грея руки о чашку чая. Я валяюсь на кровати. На столе полбутылки водки и сосиски... - Я люблю не тебя. Я люблю некое изумительное, уникальное, красивое, чудесное, нежное, ранимое, обидчивое, упрямое, ласковое, обворожительное, мягкое, сильное, странное, неповторимое существо. Существо с прелестными, манящими, меняющими цвет глазами. С неуловимой, непохожей манерой выражать свои мысли. Существо, писавшее твои стихи, но никогда – твою прозу. Мысли? Да! Твои мысли – но никогда твои слова – которые ты говорил другим -  про себя, то есть внутри себя, и вовне – в твоем проклятом эфире…
Я не придумыва-ю-ла тебя-его. Ты был им. Это также верно, как и то, что сейчас ты им не являешься. Так же как то существо не было тобой. Иногда оно могло превратиться в тебя, так же как сейчас ты иногда пытаешься воплотиться в него. Это редкое создание скорее могло заплакать, чем ругаться. И дело тут не в пьянстве, то есть не совсем не в пьянстве. Оно (или всё-таки он?) пил не меньше тебя, уж во всяком случае, не намного меньше. Однако, кстати сказать, он изумительно, волшебно и неповторимо дышал словами (без, них, твоих любимых… и одновременно проклятых) без того, чтобы пить. Может мне так кажется, но не всё ли равно. Несмотря на все твои старания убедить меня, что его нет, что ты – это и есть он, и ничего другого нет, я тебе не верю. До сих пор, как ни странно. Точнее, убедить-то ты меня, разумеется, убедил, во мне почти не осталось иллюзий относительно тебя. Несмотря на твоё мнение о собственной непредсказуемости, все твои действия-слова-жесты (правда, твоя манера выражать свои мысли, ха-ха) легко предугадываемы. Однако я хоть и знаю всё это, всё равно не верю. До сих пор (однако!) я продолжаю верить тебе, когда ты обещаешь прийти домой вовремя. Недолго, однако продолжаю. До сих пор я продолжаю думать, что ты – то волшебное создание с малахитовыми глазами и волосами, пахнущими молоком (правда!), с удивительно нежным голосом, который мне так нравится слушать. Даже твой голос не всегда похож на его. Странно, правда? Я знаю, тебе не нравится, когда я говорю тебе, что ты меняешься, но это так. Поверить в то, что ты, даже с твоим воображением, мог придумать его, то есть самого себя раньше, я не могу.
Ты говоришь, его уби-ло-вает отсутствие денег (каких?), его «маннокашивает в пыль» (как ты говоришь) . Жаль, ужасно жаль, что из-за тебя это чудо должно исчезнуть…»

А я в это время халтурил литературным обозревателем в журнале «Юность». Недолго. Ибо писал:
«Я человек мягкий, ну пишет девушка стихи – хорошо. Иной юноша, томимый юношами, (деепричастие!!!) тоже стихи пишет (и неплохие порой – даже цитируешь их девушкам – шик!), и тоже ништо. Но она же пишет в тетрадку! А он кому пишет – тому читать робеет (и даже себе) и на слово «педераст» обижается. Душа-то ранимая, хилая я бы сказал, душонка-то, рихитичная. Но сам ребенок-то жирный, он, бля, не Айболита, а Дуремара треба...
Ибо рифма – такая сука – что иной в рифму живущий – вдруг овладевает ХТМЛ’ом, Явой, Папой (псевдоотцом псевдобиологическим, оплачивающим хостинг) (это он в рифму живет – это ему дали так жить – и он, дурачок, думает, что если свою складную жизнь на слова переведет – то и выйдет - …),  и – захуячивает сайт «Современной русской поэзии». Как его  - Дмитрий Франкенштейн.
«!Нусь», как говорил один несчастный, но охуительный, «давайте прежде чем выпить рассмотрим… нужны ли нам такие стихи или чисто на даче яблони сажать можнА и картошкой ногти грязнить…»
Чисто из «Юности» меня поперли. Я старался прятать свои неудачи. Только разве от жены... разве от Маши спрячешь?

…- Да, мать, совсем плоха стала. Думать подобный бред.
-  Ты не ерничай! – Маша ставит пустую чашку на стол рядом с почти опустевшей бутылкой… - И ещё, не надо воспринимать это какими-то сплошными комплементами себе (как это тебе очень свойственно). К несчастью, мне не в чем в данный момент сделать тебе комплемент…
 
Тут мне выдалась халтура в «Независимой». Поехать в Гродно, описать события черной среды 2001 года, как они были на местах.  Материал у меня купили – опубликован не был.

ЧЕРНАЯ СРЕДА

Поздно вечером в субботу начальник ГИИББДТ терпеливо повторил в вытаращенные глаза четырех своих заместителей:
- Чтобы завтра с семи утра ни один светофор в стране, повторяю – ни! о!-дин! – не работал! Выключить, или – включить все на зеленый – или – включить взаимоисключающие сигналы. Дорожные знаки – снять! Выполнять!
Под чарующие тающие звуки «цимбал-чардаша» из сетевого радиоприемника министра замы потянулись по кабинетам.

…В то же время владелец Грозненского ОВД стоял перед зеркалом и приклеивал себе под нос «моментом» черные усы. «Момент» был выбран не случайно – задуманное требовало не только маскировки, но и решительности – достаточной решительности в Петровском Семене Анатольевиче, однако, не было. Уже третий вечер Семен Анатольевич выходил в одиннадцатом часу вечера из дому – приклеив усы мучным клейстером и приняв для храбрости сто грамм – и возвращался с пустыми руками. «Сегодня или… пррощай моя голова!» – неожиданно весело подумал Семен Анатольевич, еще раз пригладил усы руками, поднял с полу китель, на котором он топтался уже полчаса, надел его наизнанку, натянул измятые грязные брюки, достал из-за трюмо железный прут, обмотанный тряпкой, поцеловал храпящую супругу и вышел из квартиры, дверь не захлопнул, но вставил ключ, оттянул собачку, осторожно притворил и довернул замок ключом.
На улице было темно, пустынно, изредка проезжали запоздалые машины. Идя по улице, Петровский профессиональным взглядом определял точки – кусты у булочной, подъезд жилого дома, штабель ящиков у винного – где сидели в засаде оперативники. Расположения засад Петровский составлял сам – результатов как не было, так и не было – но зато сегодня он с легкостью обходил возможно опасные места.
Из-за угла навстречу вывернула девушка, в светлом платье, отчетливо выделявшемся в темноте, следом за ней два парня – явно навеселе - отпускали шуточки. Петровский с надеждой замер в стороне – парни нагоняли девушку, вот она поравнялась с Петровским, все еще не видя его, парни почти нагнали ее – один вдруг выбросил руку и хлопнул преследуемую по плечу. Петровский напрягся, но мнимая жертва, не оборачиваясь, звонко сказала:
- Андрюшка, кончай дурачиться!
Парни загоготали:
- А вот и не угадала. Это я, Колька.
Вся троица засмеялась и прошествовала дальше. Петровский разочарованно вздохнул. Потрогал ус – тот с одного бока отклеился, полковник достал «момент», глубоко затянулся и побрел дальше.
У какого-то дома проткнул отверткой колеса желтых «жигулей», у другого – разбил стекла «ауди» и порезал кожаные сидения. Разрезая сидения, полковник хихикал – начало было положено...
На Красной улице Петровский подломил навесной замок коммерческого ларька, жидкие товары слил в землю, кексы и печенья подавил каблуками.
После ларька полковник зашел в гости к Тоньке, торговавшей в этом самом ларьке, «одинокой девушке с закуской». Тонька была близко знакома с Петровским, поэтому на знакомый голос открыла без колебаний. Выпили, постанцевали «комм жиган», потом, изнасиловав, полковник Тоньку задушил. Поглумился над трупом – как это делается полковник не знал, то есть знал как это выглядит – служил в органах уже больше двадцати лет, но не знал – как это делается. Поэтому потыкал ножом в ляжки мертвой Тоньке, да попробовал поджечь ей волосы – горящие волосы противно запахли - полковник залил их молоком из пакета, взятого из холодильника. Напоследок склеил Тоньке губы «моментом».
После Тоньки полковника охватил азарт. С помощью растворителя для ногтей он освободился от усов, расправил плечи, переодел китель лицевой стороной и, подойдя задами к штабелю ящиков у винного, рявкнул:
- Анищенко, ****ь!
Ящики зашевелились, из-под них на четвереньках выполз сержант Анищенко.
- Це хто?…
- Я тебе дам «це»! – рявкнул Петровский, с силой опуская железный прут на голову Анищенко. У того в голове хрупнуло и он опустился на живот. Полковник обшарил тело, забрал пистолет, документы. Все забранное Петровский бросил с моста на реке.
Меж тем светало. «Теперь посмотрим!» – злорадно и безадрессно подумал полковник и побрел домой…
Дома переоделся в свежую пару обмундирования. Принял душ, надушился «Тройным специальным», попил водочки и вышел к подъезду, где его уже ждала машина. Шофер был неестественно радостный, даже напевал «Дальнобойщика»
- Че радуешься-то, - спросил полковник.
- Да есть, Семен Анатольевич, есть!

На столе полковника уже ждала утренняя сводка происшествий. Две жалобы автовладельцев, ограблен ларек, одно тяжкое убийство (похоже в городе объявился маньяк), нападение на сотрудника милиции с целью завладения табельным оружием. Петровский удовлетворенно улыбнулся скупой улыбкой старого служаки, приглушил магнитофон и под тихие звуки «принцессы чардаша» поднял трубку – докладывать в район…

Подобное в это утро происходило по всей России. Полковники, майоры, капитаны – владельцы ОВД «на местах» - снимали трубки и рапортовали вверх.
…Перед Президентом навытяжку стоял министр внутренних дел и бодро докладывал:
- Двести четырнадцать убийств, сто сорок пять изнасилований, триста пять ограблений, четыреста тридцать угонов личного автотранспорта, семьдесят четыре нападения на сотрудников милиции…
- Неужто кончилось?! Дай же я тебя обниму, - Президент порывисто шагнул к министру, они обнялись, слезы радости блестели на глазах…

Три дня назад, они точно так же стояли в этом кабинет, но ситуация была совсем иная.
- Что?! Опять! Ты думаешь, что говоришь! – орал Президент. – Ни одного убийства, ни одного грабежа, вообще ни одного преступления со среды!
- Никак нет! – у министра побелели даже вечно красные толстые губы.  Из музыкального центра неслась ненавистная «графиня Марица» - обычно любимая мелодия министра.
- Что никак нет? Третий день, никак нет…

Давеча министр, выходя от Президента после подобного, разве что менее напряженного, разговора, походя ущипнул секретаршу Президента за ягодицу. Надеялся, что она нажалуется Президенту, что выйдет харрасмент… Министр совсем потерял голову, читая аналитические сводки по западным странам, где подобное называлось чуть ли не разбоем, и таких преступлений было пруд пруди…

- Даю три дня сроку!.. Коммунизм, бля, устроили…

Министр выбежал от Президента, даже не глядя на Анечку, которая угадав момент, склонилась над столом попой к двери и ожидающе вытянув шею…

Со среды в стране не происходило ничего ни криминального, ни административного, ни-че-го. Ни на бытовой почве, ни на дорогах, ни на предприятиях общественного питания, были надежды на вечер пятницы – как оказалось сегодня - пустые надежды…

В тридцать седьмом отделении милиции Гродно трое оперативников окружили Череповца, местного авторитета. Тот изредка вскидывал бритые синеватые глаза и ронял:
- Пургу гоните, начальнички. Это не мои ребята!
- Как же не твоиииии!!? - переходил на визг лейтенант Сосковец. – Как же не твои!!! Вчера в кабаке гуляли?
- Ну, гуляли…
- Водку жрали?
- Не мы одни…
- Шумели?
- Как же без этого…
- Собирались разобраться с порецкими…
- Мало ли…
- Потом куда поехали?
- По домам…
- Так просто по домам!?
- Вам виднее…
- О, Семенов сделай радио погромче, счас мы под «дегвирагес хидег тел волт» по-другому поговорим….
- А ты меня не пугай…

Сосковцу было жарко, потно, было плохо…

В шестом отделении Санкт-Петербурга весь личный состав с ненавистью глядел на задержанного, рассовывавшего по карманам – сигареты, спички, деньги, плейер…
- А кассета?
- Какая кассета? – вызывающе спросил дежурный.
- «Джипси кингс»…
- Иди давай…
Мужичок суетился и бежал…
…Накануне вечером позвонила жиличка дома пятьсот второго по улице Гангута  - неизвестный мужчина, небритый, потасканный, около часа сидел на скамейке неподалеку от детской площадки и жадно наблюдал за играющими детьми. На задержание маньяка рвался каждый.
…Задержанный твердил – наблюдал за дочкой. Дескать, они с женой в разводе, но дочку он любит и вот иногда приходит посмотреть, как она возиться в песочнице. Руками, однако, никогда не трогает, поскольку понимает свою никчемность и убожество и боится бывшей супруги…
Нынче утром его слова подтвердились. Заявилась бывшая супруга.
- Да отпустите вы его! Он безобидный. Третий год ходит, но не лезет…

Бригада «Дорожного патруля» на ТВ-6 лихорадочно монтировала передачи «Лучшие происшествия прошлого месяца/квартала/года». Руководство требовало свежатинки, из свежатинки журналисты могли предложить разве что:
«На улице Голубинской в мусорном бачке возле дома номер семь обнаружен простреленный глаз. Ведется следствие… На улице Зои Космодемьянской произошло убийство. Убитый не пойман. Материалы переданы в городскую прокуратуру… На проспекте Калинина пойман негр на верблюде. Негр утверждает, что он не негр. Сотрудники милиции сомневаются в этом и всех опознавших просят позвонить по телефонам “Дорожного патруля”... На Гоголевском бульваре задержан неизвестный, подозреваемый в совершении тяжелого преступления. На следующий день легкораненный задержанный не признал никаких из многочисленных предъявленных обвинений. Оперативников захватил охотничий азарт. У следствия есть основания для подозревания задерженного  в аналогичных преступлениях, совершенных на территории города, страны, и всего мира. Опознавших задержанного просьба позвонить по телефону… ОВД Центрального МО приглашает на работу лиц 21-35 лет, с выраженными вторичными мужскими половыми признаками, имеющими образование не выше среднего, отслужившими в армии в Московском военном округе, не работавшими и не желающими работать, не судимыми и не судимы чтоб быть. Сотрудники милиции обеспечиваются форменной надеждой, отпуском в коду, имеют не только индексируемую ежедневно зарплату, но и возможность вести натуральное хозяйство после 22 00 часов по будним дням, и с 19 00 по выходным, кроме того по итогам выплачивается, для детей организован. По достижении 25 лет трудового стажа все сотрудники отпускаются под подписку о невыезде…”

- Начальник, пойми, - с ненавистью канючил 20-летний Певцов, - на мне и так условно висит. Пойми, не могу я все время красть…
Полковник Петровский, лично допрашивавший Певцова, морщился.
- То есть ты отрицаешь, что был задержан  сотрудниками милиции в коммерческом ларьке на Красной улице?
- Да я с Тонькой зашел потрепаться…
Полковник задумчиво побарабанил пальцами по заявлению Котовой Антонины Александровны о том, что, да, Певцов Владимир не знаю “очесва”, по кличке Певец, зашел к ней в седьмом часу вечера поговорить…
- А вот у меня заявление гражданки Котовой…
- Кого???
- Тоньки твоей! Она, между прочим утверждает! Очную хочешь?
- Давай очную!

Полковник нажал кнопку лампочки:
- Уведите! – и сжал голову руками.

Полковнику час назад звонили из района. Рекомендовали прощаться с погонами, если до завтрашнего утра… Полковнику было отчего сжимать голову.

На всех каналах телевидения второй день срочно меняли сетку вещания. Мирные развлекательные программы заменялись боевиками, интервью “Дома с олигархом”, на НТВ даже запустили обойму чернушного немецкого порно. Безрезультатно: население смотрело, но не тянулось к припасенным под кроватями обрезам. Некогда было – такое кино показывали!

- Ты мне скажи, - орал в трубку министр внутренних дел начальнику ГИИБББДТ, - почему нет столкновений на дорогах.
- Но Пал Палыч, - оправдывался тот, - времени-то прошло пшик, ведь и вам случается три дня поездить без аварий!
- У меня мигалка, я, может, и неделю без аварий езжу, я, может быть, столкновения устраиваю только для развлечения. Делай что хочешь, но чтобы на дорогах стала нормальная ситуация!..
….
….
И вот в субботу поздно вечером начальник ГИИБББДТ собрал своих заместителей, а владелец Гродненского ОВД полковник Петровский, вспомнив молодость, обмотал штырь тряпкой и скрутил крышку “момента”…

….
….
В воскресенье авторитет Череповец собрал приближенных.
- Короче. Менты зовут на смычку…

Смычка милиции и преступников происходила поздно вечером в спорткомплексе на Смирновском водохранилище. Оперативники приехали пораньше, деловито без суеты накрыли поляну – и не малую – на двух уазиках вывезли продукты из двух подломленных накануне комерческих ларьков. Привезли банщика, истопили баньку кедровыми полешками, - воду в басейне сменить, - брезгливо сказал Петровский, - и не пить. Пока. Разговор будет серьезный.
Наконец, припылили настороженные бандиты.
Из переднего джипа громко раскатывался вальс французских евреев “Молодая ночь” в исполнении Берлинского филармонического оркестра, тот же вальс доносился из бани – бандиты, в точности как и милиционеры, любили слушать “Русское Радио”. Это радовало. “Может договоримся,” – с надеждой подумал Петровский.
…Однако, Череповец был не в духе. Весь день к нему тянулась вереница Аштов, Тигранов и Тер-Петросянов – владельцы ларьков жаловались – помоги, защити, кто ларкы порушыл, а? Кругами ходил или понуро сидел в углу злой Певец– гадом буду, - твердил, - науйду гада…. - переживал из-за Тоньки, ребята его поддерживали – изловить маньяка!

…В сауне Петровский долго тер Череповцу “спинку”, а тот в свою очередь в парилке отхлестал полковника веником.
- Ай, поддай! Ай, хорошо! Ай-й-йййаааай!
Распаренные, чистые, с легкостью в отшлаковавшихся телах, почти друзья обернулись в простыни и сели за самоваром в гостевой бани. Пора было начинать разговор. Певец принес разговорный мешок, Петровский выбрал себе куклу-рукавичку “Степашку”, Череповец взял “Карлушу”, под стол лазать не стали – просто каждый выставил перед собой руку с куклой.
- Я понимаю, - Степашка задумчиво потер лапами, - всем трудно…
Каркуша склонил голову набок совершенно по вороньему.
- Но и ты пойми, в городе реально ни одного преступления. Неделю! По-твоему это нормально!?
- Тише, тише, Степаша, давай по-порядку…
- Нет, я понимаю, не только бандитам, - при этих словах Степаши Каркуша укоризненно покачал головой, - …но и обычным лохам случается пожить не нарушая неделю-месячишко… Но если они все, все – суки! так нагло стали себя показывать, тогда если не мы, то кто!? Тогда нахуй нужны вы, нахуй нужны мы?!
- Понимаю, - сказал Каркуша, - вор ворует, мент ловит. Если мент не ловит…
- Непорядок! А если мент ловит, а вор не ворует…
- Непорядок. А если и вор не ворует, и мент не ловит, это…
- Беспредел! – присвистнул Каркуша.
- Вот оно, давай за это, - Степаша ловко схватил обоими лапами бутылку “Столичной” разлил себе и Карлушу, чокнулись, Степашка поднес рюмочку ко рту Петровского, Петровский выпил, впервые открыв рот за весь разговор, Череповец выпил из крыльев Карлуши.
- Но вроде все кончилось, - осторожно сказал Каркуша, - вон Тоньку-манду порешили, ларьки почистили…
- Кх-кх-кх… - закашлялся Степашка, всовывая в рот Петровского кусочек семги. – Тетя Таня, скажи спасибо дяде Вове, бля!..
- Так это…
- Так это – мы! Вы, бандиты создаете в обществе порядок, мы, менты, его поддерживаем. Это называется гомеостаз!
- Чего-чего?!!
- Стабильность, бля! Не будет порядка - не будет ментов, не будет ментов - не будет лагерей, не будет лагерей – куда ты, пугало пихтовое, ездить в отпуск будешь?
- Но Тоньку-то нехорошо как-то, опять же черные жалуются – а они у меня под крылом…
- А я вам что разбираться буду, если на меня с самого верха давят!
Выпили, закусили.
- А им-то че?
- Нихуя себе – че? Из-за таких, как ты, страна в полной жопе, можно сказать, оказалась, - Степашка прочистил горло и пролаял: - Эй, Сосковец!
Дверь приоткрылась, всунулась голова Сосковца.
- Кассету!
- Счас!
Сосковец подбежал к видеомагнитофону, вставил кассету и ретировался.
- Это, бля, запись выступления министра финансов в ГосДуме… Для служебного пользования…

…- Ситуация сложилась, прямо скажем, недвусмысленная. Вчера на Ассе..сса!…эээ.сса..сем-блеееее Совета Европы нашу страну порекомендовали исключить из этой организации. Причина: в России нарушаются права человека. Иностранные наблюдатели передают, что в течении недели в России не зарегистрировано ни одного преступления! Ситуация совершенно недопустимая. Мы пытались объяснить это тем, что органы внутренних дел укомплектованы из рук вон плохо, что преступники вооружены подчас лучше нас, что на всех уровнях процветает коррупция… В составе нашей делегации были видные деятели культуры, например Иосиф Кобзон, народный артист СССР, России, недавно крестивший ребенка министра внутренних дел, а перед этим – крестный отец трех крупнейших преступных авторитетов страны. Но нас не слушали. Выступление того же Кобзона неоднократно прерывал смех из зала. И наших западных оппонентов понять можно. В гитлеровской Германии тоже был крайне низок уровень преступности. За счет чего? За счет абсолютной диктатуры, подавления всех демократических свобод! Та же ситуация нынче наблюдается на Кубе, в Ливии, Северной Корее... ****ь, да насрать нам на Совет Европы! Но без членства в этой организации нам не видать западных грантов! А без западных грантов нам не видать демократии. А знаете, что такое демократия? Я вам, ****и старые, скажу что такое демократия. Демократия это вы, высерки! Я вам скажу, что такой административно-командная система – это Съезд партии – когда вы могли пожрать икорки раз в пять лет. А демократия – это когда вы, долбоебы, срете этой красной икрой… Вон сидит красный министр внутренних дел, я знаю - почему он красный. Скоро такими же красными станете и вы… Так что думайте…”

- И так далее, - Степашка нажал на пульт, отключая телевизор. – На этом заседании депутаты чуть не полинчивали министра. – Короче, вот так, твоя и таких, как ты, преступная халатность в эти трудные для страны минуты грозит катастрофой.
- Да мне-то похуй… - захрипел Каркуша.
- Не скажи… Ты сейчас, когда в отпуск ездишь, – у тебя в лагере камера сильно отличается от номера в Рэддисон-Славянской?
- Ну…
- Ну вот и ну! Скажи спасибо моим неведовым коллегам! А если вернуться старые времена – будешь занимать почетное место вдали от параши и первым трахать изловленную кошку. Ты типа авторитет новой формации, а я еще старых помню… Эх, были мужики, не только о себе думали…
- А тебе-то что со всего этого?
- Мне? - Степашка побарабанил лапами по столу. – Тебе не понять. Когда из армии вернулся, пошел в милицию, сержантом был..был я грязью под ногтями… А сейчас я этими самыми ногтями стал, пусть не пальцами, пусть ногтями, пусть мною в жопу лазают – но я ноготь! Я всех могу к ногтю! Ладно, не обо мне базар. Короче, завтра ты организуешь сходку с порецкими. С оружием и тремя трупами.
- Ха! А что…
- Послезавтра, на молокозавод повезут зарплату. Шестьсот сорок тысяч. В семь тридцать. В сопровождения я поставлю Ануфриенко. У него голова пробита, соображает плохо, проблем не будет.
- Тогда лады.
- Погоди, потом поможешь черным – поставить производство паленой водки. Чтоб народ дурел и с дурости бытовухой занялся. Тебе процент пойдет…
- А у тебя, ушастый, башка-то варит!
- Я тебе даю полгода освобождения от налогов, - хихикнул Степашка. – То есть я твоих трогать не буду…
- А как же эта… раскрываемость?
- Ну с раскрываемостью мы разберемся. Постарайся работать на людных местах, чтобы свидетели были – свидетелей мы и притянем…
- Умно, - восхитился Каркуша.
- Опыт, бля. Но чтобы через полгода ты мне население раскачал! Вон сколько молодежи без дела ходить…
- Сделаем начальник…

Усталые, но удолетворенные партнеры стянули с рук перчатки и пошли поплавать в бассейне. Их коллеги, увидев шефов довольными, сообразили, что смычка удалась, и рванули отягиваться в банкетном...

- Слышь, Ануфриенко, дай китель померять, - после десятого брудершафта попросил Певец.
- А не западло..? - слабым голосом спросил прошептал Ануфриенко.
- А че западло, одно дело делаем.
Пока счастливый Певец под гогот старых и новых товарищей производил “задержание” бутылки водки, Ануфриенко примеряя его кастет, неловко хряснул по столу и  - развалил - стол.”

…У нас с Машей такая традиция образовалась: я ищу работу: если нашел – пью до утра, если не нашел – прихожу утром.  Жена спит. На столе – лист бумаги. Читаю его перед тем как упасть..

«Правда, я всё время язвлю и якобы издеваюсь над тобой? На самом деле мне страшно больно и обидно, что мой муж совершенно не любит меня. Уж по крайней мере, не так, как я того хочу. Ты уже не воспринимаешь меня любимой девушкой. Ты никогда не приходишь домой раньше, потому что соскучился по мне, никогда не звонишь мне просто, чтобы поболтать со мной. Разумеется, мои родители тоже вряд ли делают это, однако любовь по привычке через 23 года совместной жизни вполне естественна. Мы же не прожили вместе и 3-х лет, а меня воспринимают уже лишь частью домашнего быта. Тебе и правда следует задуматься, любишь ли ты меня ещё или просто привык к мысли о том, что любишь меня. Ты говоришь, что нельзя всё время ухаживать за одной девушкой. Что можно увлечься ещё кем-то. Следовательно, не я создана быть тебе женой. Муж всю жизнь должен быть очарован, буквально ослеплён лишь одной единственной женщиной – женой, он не может никем больше увлечься, равно как жена всегда остаётся глупо влюблённой в своего мужа девчушкой.
И пожалуйста, не надо тут же разубеждать меня просто ради самого разубеждения. Поверь мне, я не столь глупа. Всё это сказки, которые никогда ни для кого не становятся реальностью. В этом ты наверняка прав (хоть я никогда и не соглашусь с тобой, если ты спросишь меня): моя реальность – постоянное пьянство мужа равно как даже теоретическая возможность ударить свою жену – встречается в жизни гораздо чаще моих сказок. Однако всё же далеко не все так живут. Не знаю, может хочется и всем, однако некоторые никогда себе этого не позволяют почему-то… Не из любви, а скорее из уважения… в том числе, и к себе.
На твой взгляд, я «тепличный цветок» от того, что у меня «всё было». Это не сильно хорошо объясняет то, например, что моя в своё время лучшая подруга в школе, которая живёт в соседней квартире, с лёгкостью позволяет себе пить, курить и ругаться. Разве человек не самовоспитывается? Не ты ли говорил, что это не мои родители воспитали меня такой, какая я есть, а просто я действительно не могу быть иной? Я не сильно весела, на твой взгляд? Однако в детстве меня дома прозвали сангвиником. Не надо лезть в словарь за точным значением этого слова. Причиной тому была моя (честно говоря, я её уже не помню) постоянная жизнерадостность.
В прошлый раз я написала тебе, что ты никогда не читал предназначавшихся тебе ранее посланий. Неужто ты не задумался, отчего же? На самом деле, вряд ли хоть одно из них бы понравилось тебе. Нет, разумеется, русский язык в них во всех одинаков, однако смысл - …нет (даже не сомневайся насчёт появившейся в этот момент на моих устах небезызвестной ухмылочки), пожалуй смысл в них обычно тоже был аналогичен. Но, вернёмся к началу. Ты до сих пор помнишь, о чём оно? Тут же твоё чуть было не улучшившееся настроение вновь испортилось. Ладно, хватит болтать. Мне несвойственна разговорчивость, в отличие от тебя, однако эти размышления эдак слово за слово могут тянуться бесконечно. Пора и честь знать. Засим…
Чуть не забыла, ведь сегодня ты вряд ли прочтёшь это… Тебя же нынче обещали не пускать и на порог. Ну-ну…»

…Вышеприлагающуюся записку  я обнаружил утром какой-то предлетней пятницы 2003 года. Меня текст сильно попер. Я сбегал в магазин. Взял две банки водки и запил. То есть не запил. Просто напился к вечеру, услышал зов стихающего шума города – выполз из подъезда, увидел глюки. Глюки я чисто записываю на пачке сиграет (прилагается). Помню, еще, говорил с мужиками.  В общем, потом оказалось, это была ЧЕРНАЯ СУББОТА… Ах! если бы я не был пьян и никчемен тогда… То есть как славно, что я был таков. Маша, за мной надзирает Бог! Иным не объясню своего голимого наблюдательства…


ЧЕРНАЯ СУББОТА. 16 мая 2003 года.

- Оооо, кондромандулики вы мои, - Оксана Рыбкина натягивала гандон Семену Рожкову, стоявшему перед ней на коленях, в то время как Альберт Саркисян уже страстно бился животом сзади об ее ягодицы.
«Кондромандулики» и Оксана работали вместе в супермаркете на Грушевской улице, и жили – Рожков и Саркисян неподалеку друг от друга в Петровско-Разумовском районе. Оксана проживала в районе ВДНХ, и в этот вечер попросила ребят сначала подбросить до метро (у Саркисяна была машина и они с Рожковым частенько ездили домой вместе) – сначала до метро, а потом и до дома. Пригласила выпить кофе, там нашлась и бутылка водки, сначала Саркисян отказывался, а потом махнул рукой:
- Наливай, тут недалеко уже, глядишь доеду.
Потом Оксана начала целоваться с Семеном, Альберт, видя такое дело, стушевался и хотел уже было уйти, но Оксана внезапно оставила Семена, прижалась к Альберту и зашептала:
- Куда же ты, милый…
Семен уже стелил постель.
И вот Оксана натягивала гандон пьяному замешкавшемуся Рожкову, в то время как махнувший на все рукой и ногой Альберт уже бился животом об ее ягодицы. Натянула и замотала головой.
- Ооо… ооо… охррррр, - хрипели и сладко потели все трое…

Когда наутро Семен проснулся – Альберт уже срулил домой. Порулил домой и Семен, выпив чашку кофе и скушав кусок черствого хлеба, намазанного финнским маслом Midnight Sun. Говорили с Оксаной мало…

30 мая 2005 года  92%  россиян мужского пола, женатых проснулись не дома. Проснулись по-разному. Проснулись у любовниц, у друзей, в подъездах, гостиницах, на улице, проснулись в кроватях, на полу, на брошенных матрасах, в ванных на одежде, прислонившись к стенам, деревьям, заборам. Проснулись пьяные в жопу, полутрезвые и почти трезвые, с головной болью, мутными глазами, и вполне ничего себя чувствующими, проснулись грязными, чистыми, с гандонами, свисающими с обмякших ***в, с триппером, сифилисом, и вполне ничего с удовольствием проснулись.
Иные сразу побежали домой, иные позавтракали бутербродами с колбасой и сыром.
Картины в общественном транспорте были соответствующими: храпящие качающиеся мужчины в автобусах, троллейбусах, метро. Каждый второй с бутылкой пива. Состояние не позволяло им испытать удивление или почувствовать неладное.

…- Ну, и где ты был? – поинтересовалась супруга Василия Холодкова, сын Петр сидя на полу рисовал на газете «Советский спорт» человечека зеленым фломастером.
- Ну что ты опять… Понимаешь, пятница, мы с ребятами зашли после работы в кафе посидеть… поговорить…
- Вы каждую пятницу сидите говорите, а потом ты домой наутро возвращаешься!
Василий Холодков действительно любил по пятницам встретится с друзьями – поиграть в покер. Брали столик в кафе на Кузнецком мосту, и расписывали. Брали сначала по паре пива, потом еще по одной, третье пиво шло медленно и в никуда, это портило игру, игру спасал первый, а затем второй и третий графинчик водочки. Каждый третий раз Василия до дому провожал Вадик Смирновский, каждый первый раз после третьего – Василий провожал Вадика.
Нельзя сказать, чтоб Василий был запойным или пропойным человеком – отнюдь, пропивал он мало – пиво было дешевым, водка тоже недорога, Василий никогда не похмелялся, просто хорошо ему было шумно поиграть по пятницам в покер. Не то что сосед Василия – Анатолий Костюков…
В дверь позвонили – напористо, не отпуская кнопки звонка. Жена Василия пошла отпирать, ее буквально смяла ворвавшаяся соседка, на  соседке висел багровый Анатолий и душил, душил ее. Соседка тоже была багровая.
- Ой, помогите, ой, убивают, ой ты боже мой…
Заорал сын Петр, Василий бросился держать Анатолия. Жена накручивала телефон, через полчаса приехали менты и свезли Анатолия.
- Дочка в окно выпрыгнула, а я к вам. Мой напился вчера опять, домой вот только под утро пришел и ну душить. Убью, кричит…
Соседка ушла. Василий был хмур – словно то, что и он и сосед оба пропьянствовали ночь, делало его соучастником удушения…

К 12 часам 27% вернувшихся мужиков после скандала с женами вышли на лестничные площадки покурить. Первые двое разговорились, вышел третий - оказался с той же проблемой – посмеялись, подсоединился четвертый – стало несмешно…
К 14 часам 12% жен и 9% мужей уехали к стареньким мамам.
47% мужей на почве семейного скандала ударились в запой, 45% в понедельник не вышли на работу.

В понедельник Настя тихо держалась руками за голову. Перед Настей лежал список телефонов, Настя второй час безуспешно пыталась дозвониться хоть до кого-нибудь из списка. Не работал факс – Михаил Касимов из технического отдела до сих пор не пришел на работу. Как впрочем и весь техотдел – Роман Гольянов, Александр Иванов, Александр Крымов. На сайте компании висел прайс-лист с устаревшими ценами. За выходные цены поднялись и сейчас заказы через интернет сыпались как из рога изобилия. Цены нужно было срочно менять – менять их было некому, вебмастер Григорий Петрушевский телефонной трубки не снимал. Менеджер Настя держалась руками за голову и тихо ойкала.
Вебмастер Григорий Петрушевский в это время лежал на диване на кухне, с холодным компрессом на голове и ойкал значительно громче. Суббота и воскресенье прошли в запое, ничего не помнилось, а все из-за пятницы, которая помнилась довольно хорошо.
В пятницу собрались в компании отметить день рождения Мэрика. Поели в Мак-Дональдсе, потом попили пива на улице, потом пошли в кафешку «У Русланчика» что за Московским Архитектурным возле бань и там накрыли уже нормальный такой столик – с водкой и батареей «Балтики». Выйдя из Русланчика в двеннадцатом часу каждый прикупил двухлитровую бутылку очаковского джина, которого хватило до Большого Театра. Там Григорий полез с Дмитрием Левашовым купаться в фонтане, вылезши из которого они принялись бегать по лавочкам и пугать ухмыляющихся чему-то своему гомосексуалистов.
Потом все поехали в гости к Мэрику, там обнаружилось полхолодильника водки, принесенной водкой забили вторую половину холодильника, все стали пить, есть, играть в настольные игры, смотреть телевизор, лазать по порносайтам в интернете… Все это было внешними формами, самое интересное происходило в воздухе – в воздухе были разговоры за жизнь – разговоров этих Григорий никогда не помнил, но саму жизнь – по будним дням они, эти разговоры, чем-то как-то делали сносной.
В третьем часу ночи Григорий проснулся в ванной, вылез, вытащил за собой измятое пальто. Походил по квартире, переступая через тела друзей, постоял у балкона, шевеля пальцами ног на холодной приступке, оделся, открыл дверь и пошел ловить ночное такси – домой.
На улице было что-то необычное – сначала Григорий не мог сообразить – потом вдруг озарило – несмотря на поздний час – большинство окон в домах светились. Из нескольких неслась довольно громкая музыка, там хохотали, там кто-то, свесившись через подоконник, блевал на землю.
Григорий посмотрел на часы, да ну, ****ь, глюки, поймал тачку и отбыл домой.
Проснулся часов в одиннадцать – сползал отключил телефон (который потом в понедельник забыл включить), добыл из духовки газовой плиты (превращенной в мини-бар) бутылку пива, попил пива, допил вино «Фетяска» Криковского завода, оделся – сходил до ларька, взял еще пива, вернулся домой, взял неразрезанный томик стихов Александра Блока и пустился в запой.

Стало понятно: надо что-то делать.
Срочно была разработана имиджевая программа выведения страны из кризиса.

По телевизору четыре раза в день выступал Президент, очень пьяный Президент.
- Э-эээ… епрст, ****ь…. Как все заебало!… вот расслабляюсь…
В большом полированном столе, над которым нависал Президент над одинокой на глазах пустеющей и наполняющейся литровой бутылкой «Московской» с зеленой этикеткой,  отражалась его большая красная рожа. Рядом со столом стояли огромные корзины с гвоздиками – белыми, красными и синими – цветов государственного флага. Вдоль стола в креслах, сидел развалясь (кто-то даже ноги на стол закинул) весь кабинет министров – пиджаки сняты, вороты безупречно белых в незаблеванных местах рубашек растегнуты, галстуки закинуты за плечо, на противоположном конце от Президента играли в карты – с матерком…

….Три раза в день показывали патриарха Алексея. Патриарх, то ли трезвый, то ли привыкший, то ли просто намертво затянутый в свою злато-серебрянную шитья робу, в лесу на поляне, расположившись на растеленной скатерти посреди православной снеди – бутылки «кагора», огурчики в в мисочке, грибки в вазочке, маслице на досточке, пышный каравай хлеба в складках скатерьки, и брезгливо обнимая двух хихикающих девиц похабного вида, призывал к прощению «винов» и «отпуску» грехов.

…Крутили ролики, в которых представительницы «Женщин России» парились в бане, в голом виде, среди мужиков, занимались легким петтингом и хором распевали «That’s the way I like it!». Ролики были смонтированы – головы представительниц были приставлены на тела моделей агентства Red Star.

…Лидер парламентской оппозиции Явлинский давал бесконечные интервью, в которых рассказывал, как они с Кириенко «зажигают» каждую пятницу в неком подмосковном партийном пансионате.
- А вообще-то, есть другой путь, надо перевести всю армию в ряды  госавтоинспекции и снизить цены на автомобили – я убежден, что мужчины предпочтут пьянству владение автомобилем, и будут пропадать в гаражах, а не … ну "вж" понимаете…
Все понимали, что Явлинский признавшись в жизненном, не может не постараться не смудачит впечатление.

…Жириновский, как обычно, не мудрствуя лукаво, предложил всем мужикам перейти на кочевой образ жизни и под новорожденный хит «Где утро субботы застало, там новой получки жду, когда б у тебя так стояло, ты тоже полез бы в ****у» плясал вприсядку.

…- Я была замужем восемь раз, - рассказывала Оксана Рыбкина, героиня телепрограммы «Я сама», - но вы же понимаете, я не могу без секса.
Аудитория зааплодировала, Маша Арбатова показала язык своей толстой коллеге.
- …я не могу без секса, поэтому все мои браки распадались, - ну какой секс от своего мужа? Никакого! А вот чужой мужик – он как зверь…
Мужчины в загончике заухмылялись.
Ведущая Машенька Меньшова подпрыгала к ним и приставила сидящему в первом ряду мужику микрофон к промежности. Наклонилась и, кося в аудиторию, чуть ли не облизала головку микрофона:
- Вот так?!
Смех и аплодисменты в аудитории…
- Ну примерно!!!…

Мало-помалу в общественном сознании утверждались представления о том, что…..

Да вы и сами знаете все это…  Единственно, кто спасся, или погиб, в общем заслужил подлое имя старорежимного «человека» (кавычки в кавычках!) – тот, кто, как я, в эту субботу был пьян дома – дома с пятницы. Не сужу. Ибо легко быть таким, имея записочки на холодильнике…

«Женщина – слабое существо. По меньшей мере, ей этого очень хочется. Так почему бы не позволить ей этого, тем более что мужчина, наоборот, ужасно хочет быть сильным. Женщина – кошка, погладьте её, приласкайте, скажите несколько ласковых слов, и она будет ластиться к вам и облизывать вас, находя в том безграничное счастье. Всё это утрирование, скажете вы, однако доля правды в этом есть, и немалая.
Мужчина, сколь бы он ни был умён, нередко не понимает самых элементарных вещей в отношениях с женщинами. Некоторые утверждают, что мужчины полигамны. Что ж, может и так, зато уж женщины-то точно моногамны, по крайней мере те, на которых женятся. Женщине не надо другого мужчины, пока он любит её и уделяет минимум, право, это именно минимум внимания. Казалось бы, что проще – вернулся домой и рассказал сидящей рядом жене, приготовившей тебе, именно тебе, ужин, парочку историй, случившихся на работе, или по дороге домой, или придуманных тут же – откуда ей знать?- однако она чувствует себя нужной, необходимой и любимой. Женщина – существо очень любящее, привязчивое и ранимое.
Казалось бы, ну обещал вернуться в 9, а вернулся в 12. Всего-то три часика, чепуха-то какая – думает мужчина, а женщину это страшно задевает… унижает. А уж когда вернувшийся муж сообщает жене, что она должна им гордиться, дескать, он настоящий мужчина (однако, что он делает конкретно, её, понимаете ли, не касается – это их сугубо мужское дело, да и не нужно оно ей вовсе), то, правда, женщина не начинает при этом вами гордиться. Она лишь чувствует себя побитой и униженной. А жаловаться-то ей, в общем-то, некому.
Как бы не считалось, что женщины болтушки, они очень редко будут рассказывать своим подругам, не говоря уж о маме или иных-других родственниках, свои проблемы - действительно реальные проблемы.
Обычно женщина не любит, чтобы её жалели. Однако мужчине всё нипочём. Он - эдакий крутой-немеренный, ему всё можно, у него есть жена (завёл когда-то, и теперь можно ни о чём не беспокоиться). Однако жена – не предмет обстановки, и посколько она вынуждена чаще сидеть дома (да она, вообще-то, не против, лишь бы её совсем уж не вычёркивали из жизни и не списывали на берег, как утиль… (право, не знаю – списывают ли столь вожделенные мужчинами парусники на берег именно как «утиль»), ей хочется чувствовать, что она всё-таки часть своего мужа, что он её любит и не забывает, что именно она для него – да! - главное. (Да даже если это не так, неужели столь мудрый и сильный мужчина не понимает, что для женщины огромную роль играет внешняя сторона вопроса?)
Ещё одно чудное (в смысле - изумительное) свойство мужчины – считать, что жена, которую вы только вчера обидели своим несдержанным словом или откровенным игнорированием её общества, должна тут же кидаться вам в ноги и сосать. Право, это ведь сущая нелепица. Представьте всё ту же кошку, избитую вчера хозяином. Когда он вновь приблизится к ней, она инстинктивно отпрянет, даже если вы протяните ей её любимое лакомство. Да, да, именно – любимое! И тут, вместо того, чтобы попробовать приласкать её, он говорит: «Не хочешь? Пеняй на себя!», пинает её вон и сам съедает это лакомство, пусть даже не нужное ему. Я немного спуталась – но именно (ничто, что это слово так часто встречается?) спуталась, и если ты не распутаешь – то, я .. мне страшно… я даже не думаю о таком варианте событий!
Одним словом, женщину надо любить и пускать её в свою жизнь, а не разделять свою жизнь на дома и вне дома. По крайней мере, вид-то уж можно сделать (хоть это и удивительно, что мужчина не хочет разделить свои мысли, чувства, действия со своей любимой женщиной). Женщина, опять же таки вопреки некоему общественному мнению, доверчива и оттого нелюбопытна в своих собственных делах, считая, что её единственный любимый муж самого интересного от неё ни за что не утаит. Разве нет?»

А что рассказывать? Жизнь катилась в пропасть, точнее жизнь представлялась как сползание в какой-то крутой овраг. Мимо чахлых или разросшихся кустов, мимо выщербин, валунов – мимо кто-то сползал быстрее, кто-то оставался позади - цеплялся в склон не хуже тех кустов… Может, на взгляд уличной собаки мы все жили вполне благополучно, но это было собачье благополучие – пока движусь и вокруг не сильно шумно и пожрать находится - живу…

ЧЕРНАЯ ПЯТНИЦА. 12 сентября 2007 года.

Жена Котлова сметала в пакет с надписью «Анапа. Вина Крыма» и грудастой девахой, сползающей по бутылке руками и ногами, мусор со столика в купе поезда «Симферополь-Москва». Сам Котлов допивал бутылку пива «Старая Калуга», купленную в окно у бабки на какой-то станции. Дочка Анастасия болтала ногами с верхней полки и сосала-жевала-растягивала изо рта тянучку. Позади были две недели бултыхания в море, впереди – двадцать минут дороги до Павелецкого вокзала в Москве. А там – такси, «Внуково», четыре часа самолетом до Надыма, еще полчаса автобусом до речного порта «107 километр», катер до Старого Надыма, четвертая квартира в двухэтажном деревянном полудоме-коттедже. И с утра на работу.
Вагон был полупустой – в каждом купе занято по одной-две койки, вообще от Симферополя до границ России Котловы ехали чуть ли не одни, несколько командированных мужиков пили водку возле туалета, сидела грудастая тетка с двумя огромными баулами  с дезодорантами, штанами и героином. Вот и все соседи. Это уже после границы стали подсаживаться пассажиры.
Котлов думал: славно-то как отдохнули. Так славно, что вот  даже уезжать было не жаль. До сих пор в ноздрях запах зеленого моя и голубой травы крымских кипарисов. Интересно, Гришка встретит? Должен.
Гришка – был Чкалов Григорий Валентинович. Когда-то они с Котелком были друзья, друзьями и остались, только вот Гришка лет двадцать назад махнул в Москву, стал там разводить собак.
Каждый год, когда Котловы ездили в отпуск, в Москве останавливались у Чкалова, или Чкалов просто их встречал-помогал с вещами перебраться в аэропорт…

… Чкалов с утра был не в духе. Вообще-то проснулся он достаточно в духе. Жизнь его составляли собаки и одни только собаки и когда что-то другое отвлекало его внимание – он делался или рассеян или зол. Исключения составлялись редко, вот например, для встречи со старыми друзьями. Нынче, проснувшись, он первым делом подумал: что-то Томас припадал вчера на лапу, надо подлечить. Хотя и так уже толст. Можно и забивать. Корейцы еще в прошлый раз на него косились, сейчас точно возьмут… Что-то важное мелькало на периферии сознания и вдруг он вспомнил – Котелка встречать.
- Ты чего так рано встал, - сонно пошевелилась супруга.
- Котелок сегодня приезжает, встречать еду.
- Откуда едет-то?
- Из Крыма. Из отпуска. Разве я тебе не говорил?
- Нет, вроде. Мы же сегодня в театр собирались.
- Да мы успеем, заседание Думы в семь начинается. Депутат пока разогреется да начнет представлять, так что..
- Пьяный вернешься.
- Чуть-чуть…

Чкалов на скорую руку позавтракал кофе и сигаретой, оделся, вывел велосипед и поехал – сначала на псарню, позаботиться, потом на вокзал.
Супруга Чкалова меж тем проснулась, была она чем-то раздражена. Налила себе кофе, забралась в постель, набрала номер подруги – Зиночки Смирновой. Зиночка Смирнова была дура, но вполне болтливая, с ней можно было умно разговаривать - она помнила все сказанное за последние 20 минут разговора.
- Морнинг, Зин.
- А, привет, Дашка. Новости? Идем нынче-то в Думу. Андрюшка, положи журнал! Он не твой…. Извини, сын бурду сцапал…
- Ох, и не знаю даже. Мой-то к вечеру нетрезв будет.
- Что так?
- Да друг его старый приезжает, встречать поехал. В шесть поезд. Симферопольский…
- Из командировки что ли?
- Да нет. Из этого.. из отпуска.
- К..кккк…ккаааак?!
- Ну из отпуска! В Крыму были?
- Кааак?! Отпуска? Ты шутишь! Кто ж нынче в отпуск-то ездит.
- Ой, да! Слушай, а мы уже лет шесть не были в отпуске…
- Мы тоже. На какие шиши, извиняюсь… Нет, вон Верка Зимогорова, помнишь, она замужем за одним, он шоколадом..этим…, - Зинка хихикнула… - не стесняйся в рот бери шоколадку кэтберри… Они каждый год ездят – зимой в Андорру или Турцию, горные лыжи. Летом – Испания – она своим Коста Дорада да Коста Брава все уши потом прожужжает… Но чтобы в Крым там или Прибалтику, на море…

Разговор подруг достаточно точно отражал положение в стране. В стране процветал выездной туризм: Италия, Испания, Словакия, Андорра, Канары… Ездили те, кто зарабатывал пятьсот минимальных окладов в месяц, порой ездили и обычные люди – продав зарабатывающим пятьсот минимальных окладов дачу, машину, выгодно сдав квартиру, найдя на дороге мешочек денег, вывалившийся из инкассаторской машины, а не то попросту подломив коммерческий ларек. Но ездили – туда же - Италия, Испания, Словакия, Андорра, Канары. Это была поездка – одна и последняя – как свадебное путешествие, как первый раз в первый класс и последний на последний звонок. У простых. Людей. Можно окончить два института – но кто это делает без вывиха в мозгах? Можно браковаться и два и три и семь раз – но кто это делает без вывиха в мозгах или по недомыслию свыше, на облаках? Говорят, когда-то – и я это говорю – ибо еще помню те времена – люди ездили в Крым каждый год – чисто нормально отдохнуть. И копили на это всего-то полгода. Теперь полгода корпи не корпи – чисто на еду семье, да на выпивку супругу хватает…

- Мама, а что такое море,-  встрял в разговор Андрюшка.
- Море – это.. такое… такое широкое… такая широкая река..река…
- Как Москва-река?
- Ну вроде…
- Фу!
- Ох, остань… тут Андрюшка спросил что такое море, - объяснила в трубку жене Чкалова….- Так говоришь, знакомый этот ваш в отпуск.. из отпуска возвращается?
- Ну да с моря…
- Черт! Не могу представить даже…
- Так и о прошлый год мой их встречал.
- Так они, что каждый год?
- Ну не знаю.. но вроде….

… После разговора Зиночка долго не могла успокоится. Какие-то воспоминания затопили ее нутро. Воспоминания эти были неясны, смутны, но давили – как давит желание вспомнить – что снилось, когда то, что снилось, уже слетело – но сон был настолько светлый, - до слез, или настолько тяжелый – до просыпа в поту – что и хочешь вспомнить – а не вспоминается, или хочешь забыть – а сидит стальным шариком где-то в голове и перекатывается от глаза к глазу с той стороны.
Позвонила мама Зиночки – хотела взять Андрюшу на выходные, чтобы Зиночка с мужем могли… развлечься… сходить куда-нибудь. Перед мамой Зиночка не стала запираться:
- Мам, слушай, у меня есть..ээ. пикантный вопрос… Мам, помнишь, когда я была маленькая – мы в Батуми ездили… ну на море?
- Ну, - после небольшой паузы спросила мать.
- Ну я там еще в бассейн упала – палочки мы с Машкой кидали в бассейн – я и соскользнула… Вы еще меня с отцом вылавливали…
- Ну помню….
- Это было в восемьдесят третьем году..?
- В семьдесят шестом.
- А… мам, больше мы на море ездили еще?
- Нннет. А почему ты спрашиваешь?
- Да вот мы с Сергеем что-то давно в отпуске не были. Я и не припомню… Тут просто у Чкаловых – помнишь я тебе рассказывала, знакомый сегодня возвращается. Из Симферополя.
- Не может быть!
- Точно тебе говорю. Надька врать не будет.
- Говорила я тебе – не нравится она мне. И вот знакомые у них…
- Ну, я не знаю. Это ж мужа знакомые. Не ее…
- Все равно. Симферопольский поезд, говоришь? А точно не командировочный?
- Да точно. С севера он. Главным инженером работает. Газового промысла.
- Аааа, понятно.
- Да что понятно!? Вон Сергей Степанович (братец Зиночкиной маман) вообще базой овощной в Ханты-Мансийске заведует… так когда в последний раз мы его видели?!
- Ну у него же дочь в институте, нет у него лишних денег в Москву наезжать.
- А у этого знакомого тоже дочь, и он с женой на море поехал, - Зиночка почти кричала.
- Зинаида, прекрати истерику.
- Да я что? Я ничего, - отвечала Зиночка, всхлипывая…
- Как Андрюшка?
- Да как? Нормально. Сухарик вон грызет. Мы с изюмом сухарики сделали.
- Балуете вы внука.
- Ну уж на моря мы его не развозим, - зло отвечала Зиночка. – ладно, я тебе перезвоню, - и положила трубку.

Еще Зиночка позвонила старой школьной подруге, сходила в магазин и поговорила на лестничной площадке с соседкой, засморкала-заплакала четыре носовых платка и сожгла чайник. Мама Зиночки тоже позвонила подруге, с которой вместе работала в поликлиннике, позвонила на работу супругу – узнать когда его ждать домой и готовить ужин. Супруг работал в туристическом агентстве, историю про знакомого Чкалова он не мог не рассказать коллегам; подруга, педиатр, сегодня имела приемный день, приняла 17 мам с детьми, выписала 4 больничных, прописала одну диспансеризацию, выписала семь рецептов на антибиотики, в том числе три посредством уколов в попу, разумеется, утешала мам как могла, история о чкаловском друге пришлась как нельзя кстати. Зиночкина соседка четыре часа отстояла в очереди за крабовыми палочками. К счастью, ее соседки были женщины склонные к разговорам… Школьную подругу Зиночки на днях бросил муж, артист московского театра «Ленком». В связи с этим ее телефон второй день звонил не умолкая. Звонили давно забытые знакомые – осторожно интересовались, осторожно утешали, откровенно смаковали. Подруга была благодарна Зиночке – новая история переключала внимание сплетников намертво…

Слухи ползли по Москве быстрее, чем прогноз погоды о том, что несмотря на то, что сегодня 26 тепла, на днях будет минус восемь. В этих слухах… Котлов ездил на море каждый год – летом, а зимой с семьей отдыхал на Кавказе, в этих слухах сам Котлов имел автомобиль марки «Волга», жена имела автомобиль марки «Ваз», дом у них был полная чаша – два работающих холодильника марки «Ока-3» и «Юризань», стиральная машина «Вятка», телевизор в комнатах – «Каскад», на кухне – цветная «Юность», в этих слухах Котлов из главного инженера превратился в начальника цеха (через стадию главного инженеришки), далее – в прораба (через начальничка цехушки), далее – в бригадира (через прорабишку), далее – в старшего электрика, потом сразу – в слесаришку… кончил мужем уборщицы цеха формовки кирпичного завода…При этом телевизоры, машины и холодильник ему были оставлены и «типа, куплены на зарплату»….

Когда за пять минут до вокзала Котлов протянул жене пустую бутылку «Старой Калуги» – убери, мол, в пакет с мусором, в голове его мелькнуло – вот сдаст проводница, сколько она таких бутылок за смену поимела - поди неплохая добавка к жалованию,… к Москве уже срочно на всех бензиновых парах спешила Таманская дивизия. Дивизию вызвал мэр, ибо в столице народ вышел на улицы. Метро было перекрыто, троллейбусы стояли тут и там, шевеля на ветру обвисшими усами, сиротливо, как пустые подсолнухи, на углах улиц желтели автобусы, но народ это не останавливало.
Народ смял милицейское оцепление и заполонил – Ярославский, Ленинградский, Казанский, Киевский, Курский и Павелецкий вокзалы. Не то, чтобы слухи исказили место прибытия Котлова в Москву, но Павелецкий толпа забила сразу, и кто не влезал – сначала шумели, потом откуда-то вползал слушок – что то ли Котлов, то ли власть нарочно пустила слух, что дескать – цель – Павелцкий, а на самом деле Ярославский (Ленинградский, Казанский, Киевский, Курский)… Были скуплены все места в платных залах ожидания. Движение по кольцу было остановлено – никакого движения и быть не могло, потому что кольцо было забито народом и толпа росла со скоростью 6 метров в минуту от каждого вокзала.
На Курском не обошлось без инцендента. Второе внутреннее кольцо оцепления платформ было составлено из ОМОНа. Правительство Москвы, как всякое правительство в первые часы неурочной демонстрации, было слишком напугано, чтобы не отдать приказ – использовать газ в случае необходимости. И вот когда толпа смяла внешнее кольцо районной милиции и ломанулась на омоновцев, и омоновцы, проведя ногтем указательного пальца левой руки себе по пояснице – ноготь специально отращивался и укреплялся эпоксидной смолой именно для таких вот случаев, когда омоновцам нужно было забыть о том, что напротив их люди, и нужно было уверить себя, что против них двужущиеся вражеские самоходные устройства из мягкого пластика – и вот тогда-то повинуясь чьей-то мощной, но скрытой руке – толпа вдруг замерла, из нее буквально выстрелили растрепанной женщиной – кто-то потом уверял, что она была в красном платье, кто-то – что в оранжевом брючном костюме – сие неважно, важно, что она имела в руках младенца, которого вздымала над головой, и она вопила:
- Петя! Петя! Сукин ты сын! Выползок ты ****ский! Вот твой сын! Вот в него ты хочешь стрелять!

Это была Даша Кулешова, немного придурковатая молодая женщина, которой властная но тайная рука – пришла пора обозначить ее – отдел по связям с общественностью объединенного блока коммунистов господина Зюганова, либерал-демократов товарища Жириновского и партии московской власти кимовца Лужкова обещала победу в конкурсе питательных бульонных таблеток Галины Бланки – то есть кухонный гарнитур, стиральную машину и 20 000 рублей (пятьсот минимальных окладов) ежемесячно. Дашенька имела грудь развитую – крупно и мягко, волосы светлые но естественные, глаза – бывают такие камешки на берегу реки – шарики серого гранита – с белым кругом слюды в центре и обрамляющей окружностью посередке между центральным кругом и краем. Ну и голос был томный, и при том при нужде громким.
Ребенок был муляжом, но никто из омоновцев этого не заметил. Ибо у каждого третьего жена была – ну точно Даша Кулешова, и только каждый десятый не ездил по третьим дням к ****ям, из которых каждая была – ну точно Даша Кулешова, и не ездил только потому, что вместе с таким же каждым десятым сослуживцем ездил пидераститься… Ну а ребенок – это
И омоновцы дрогнули. Когда омоновцы дрожат - они не бегут. Боль в пояснице – смешная гордость – месть! Месть! Поэтому, когда они дрожат – они стоят. Толпе этого хватило. Дашеньку затоптали. Толпа смешалась с омоном. Пускать газ было бесмысленно. Да и Даша живо стояла перед глазами.
И омон потек вместе с толпой по платформе.

- Все взяли?
- Вроде.

Топ-топ-топ… по проходу…. Задевая сумками выступающие углы коек. Жена впереди с сумкой и пакетом… Дочка следом. Котлов позади – на нем ответственность – чтобы ничего не забыть, чтобы сказать последним – до свиданья – проводнице. У жены в сумке были: вещи одежные – вода сладкая газированная «колокольчик», пакетик с двумя целыми пирожками–ломтями, пирожки – на станции – на другой станции, но тоже у бабки купили – с картошкой, одним подсъеденным наполовину – с капустой, и одним целым – с печенкой, также пакет с четырьмя медовыми пряниками – каждый с ладонь мужскую, в Твери брали – там ими мужики и торгуют, кукурузой вареной – четыре початка, один Настасья нагрызла и бросила, соль в спичечном коробке – в общем всякая хрень, что носят – носили - на юге, да едят – ели в дороге с юга… Котлов был нагружен аналогично – съюгово нагружен – скрымово – вино, шесть бутылок – массандра, три сорта вин и портвейнов, 5 килограмм фиолетового лука крымского – слааадкого, сил нет, подводный фонарик с шестью батарейками 373, маска, ласты, палатка в отдельном узле, притороченном к рюкзаку с винов и луком.

Сначала Котлов подумал, что они попали в другой конец похорон большого человека. Никогда он не был при похоронах большого человека, лишь вот глядел по телевизору да в кино парады прошлого века на Красной площади, что в Москве, и как-то у него связывалось – вот как кто значительный помирает по-настоящему – чтобы и гроб и музыка, и цветы круговые – то его вот точно так длинно-долго несут вдоль-вдоль-между слева и справа молчаливыми, не протиснуться-побьют рядами людей – с разными одеждами, с одинаковыми лицами – черно-белыми лицами из хроники Великой Отечественной. Несут и несут и несут – и все те же ряды, и все те же лица… И когда-нибудь это должно кончиться разрытой землей и стой на месте – и то что вот показалось Котлову – что вот это может кончиться вагоном – неудивительно ему показалось – ибо ссал он в туалете вагона – косаясь до одного – струей до откидной лопатки донышка унитаза – и то было брезгливо – ну точно в могилу ***м тыкаться и облегчение получать, которого неполучить неможно. При том Котлов уважал железную дорогу, сильно уважал – и от того что читал Котлов Платонова, и оттого, что такая страна, как Индия, вся на железных дорогах стоит, и просто – такой вагон – чугунный - а едет и легко, и стихи сочиняют колеса – грязные немытые колеса – а как чисто масло в осях?… В общем, кому тут место – то и свято место, а кто случайно – тот при нужде нужду справит – и уйти должен не напрягаясь без сожале… Опять же захмелел Котлов от "Старой Калуги".

И тут толпа кинулась на Котловых…

Я был там. Я должен был быть там. Я был там как и все – затем что не мог не быть там – где была – р о с с и я. Но я знал что – однажды – мне – писать ее историю. И потому я не смел – не мог – не имел никакого права – делать ее – историю р о с с и и… В общем, меня тут же оттерли. Потому далее я привожу свидетельство очевидца – графа Бари Алибасова. Граф Алибасов стоял в первых рядах рядом с буржуапролетарием-мэром Лужковым и наблюдения, сделанные им в тот вечер, позднее вошли в роман «Нанна Федосеева-Шукшина»…
«Злодей, вышедши из вагона  вслед за супругой и малолетней дочерью, остановился. Баулов, висевших у него с обоих плеч – с правого и левого – однако не снимал. Стоял и оглядывал изподлобья народ окруживший его. Жена и дочь стояли чуть поодаль – прижавшись друг к дружке. Потянулась томительная минута, к счастию ее разрешил буржуапролетарий-мэр, отворив дверь лонжерона, он вышел решительными шагами к народу – впереди его омоновцы быстро  расширили проход к вагону. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись и все глаза поднялись к вышедшему буржуапролетарию-мэру.
- Здравствуйте, ребята! – сказал мэр быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего надо управиться с злодеем. Нам надо показать злодея, от которого погибла Москва и… - тут мэр на мгновение склонил голову, но тут же овладел собой и вскинувшись, продолжал – и вся Россия.
По толпе пробежал одобрительный  ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз…. Он тебе всю всю дистанцию развяжет!» – говорили, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут над платформой завис вертолет службы спасения, скинута была лестница, по ней сторожно но споро спустился офицер, приказал что-то ближайшим омоновцам, и те вытянулись. Толпа от лестницы жадно подвинулась к крыльцу лонжерона. Выйдя гневно-быстрыми шагами, Лужков поспешно огляделся вокруг себя, как бы отыскивая чего-то…
- Где он? – спросил буржуапролетарий-мэр, как если бы не видел спустившего на землю свои узлы Котлова и прижавшего рукой жену и дочь к себе, и в ту же минуту – омоновцы ткнули палками в сторону злодея, тут и я поглядел на него – и увидел - словно не видел до того – Котлов был молодой человек с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Одет он был в когда-то понтовую футболку, с синим тисненым рисунком лисицы,  вполовину лисицей, вполовину гулящей девкой с грудями, футболка эта свободно болтаясь. Свисала чуть ли не до колен,  кои были облачены в широченные бриджи, с множеством мелких карманов, далее длились безволосые загорелые голени, и обут злодей был в грязные, стоптанные кроссовки. Кроссовки эти, казавшиеся искусственно приделанными на тонкие, слабые ноги, явно затрудняли нерешительную походку молодого человека. Злодей, злодей, но выглядел он молодым человекм – не так ли обманывает нас сатана?…
- А! – сказал Лужков, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в футболке с полубабой-полулисицей и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек задергался в бедрах, крутя головой и потягиваясь руками – то к опущенным баулам – то к супруге с дочкой, потом опал – опал руками, плечами, но не головой – как-то гордо – что было особенно комично – при его-то голимом положении – переступил на указываемую ступеньку – тяжело переступил – притянув на подбородок ворот футболки, повернув два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки. И снова дурнул головой – от чего я, лично, поморщился.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливавшихся к одному месту людей слышалось кряхтение, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Лужков, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь вытирал лицо кепкой.
- Ребята! – сказал Лужков металлически-хриплым голосом, - этот человек, Котлов – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьей футболке стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немножко согнувшись. Его, загорелое, здоровое, сильное и вместе с тем как-то с безнадежным выражением, обработанное бритой головой молодое лицо было опущено вниз. При первых словах буржуапролетария-мэра он медленно поднял голову и поглядел снизу на буржуапролетария-мэра, как бы желая сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Лужков не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружинилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочитал на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять,  опустив голову, поправился ногами по ступеньке.
- Он изменил своему…, - тут буржуапролетария-мэра закашлялся, - от….ссс. у… ииии… от-ттт.ссс…е…с..ттт…вуууууу…, он предался ббббб…..нннн….нвуаааа… пп…ртауууу…., он один - буржуапролетария-мэра справился с собой, быстро положив в рот облатку «хольца», - он один из всех русских осрамил имя русского. И отт него погибнет Москва, - Лужков говорил теперь ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул на Котлова, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто этот взгляд взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: - Своим  судом, расправляйтесь с ним! Отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга, - говорит летописец Бари Алибасов. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего-то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно-широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все силы, удерживали на своих спинах напор задних.
- Бей его!… пускай погибнет изменник и не осрамит имя русского! – закричал Лужков, махнув кепкой, словно Лютер, когда-то приколотивший свои тезисы куда не следовало, да не по его желанию это вновь случилось сто лет спустя….. – Руби! Я приказываю! – услыхав не слова, но нервные звуки голоса Лужкова, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
- Мэр!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе с тем театральный голос Котлова. – Мэр, один бог над нами… - сказал Котлов, опять дурно подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
- ***чь его! Я приказываю!…- прокричал Лужков, вдруг побледнев так же, как Котлов.
- Дубинки вон! – крикнул лейтенант омоновцам, выдергивая черную полосу дубинки из-за пояса.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула передних и, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Котловым. Малый этот, родившийся в Кузьминках, и ныне живший в районе Багратионовской со старухой матерью и полумертвым от пьянства но при том безобидным папашкой держал два ларька на метро Пионерская, один ларек на Кутузовской, числился и при случае вписывался в разборки за ряд ларьков на Ленинском проспекте, метро, за что имел обратный откат крыши, также держал трех постоянных и двух «на опыте» ****ей на Павелецком.
- ***чь пидора! – прошептал почти лейтенант омоновцам, и один из них, которому только вчера обновили ноготь бокситом, и которому оттого нестерпимо жгло под ложечкой, - он вдруг с исказившемся злобой лицом ударил Котлова дубинкой по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Котлов, испуганно оглядываясь и как будто не понимая – как? за что? почему? и главное – кем и когда это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О, господи! еб твою мать!» – послышалось чье-то печальное восклицание, повторенное не в одном месте народа.
Но вслед за восклицанием больного удивления, вырвавшимся у Котлова, он уже по-настоящему матюкнулся от боли, и этот матюк погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалась мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Не может русский народ ударить первым, но если ударит вторым – то только мертвый оставить в покое ударившего первым. Никогда не был русский народ мертвым. Всегда ждал. Всегда жертвовал честью своей,- только народ, только толпа, только выбло может принести в залог честь, а потом выкупить такой залог….- но потом этот дешевый как дерьмо в скалах народ и дорогой как доски на полях ассенизации народ – только он, такой росский – – бил, убивал, пинал лежачего, – чтобы тот и лежа упал и чтобы снова  в пах, чтобы ни детей ни яиц, нихуя, чтобы – сука такая, не смел, не смела, не смело – никогда – пугать его – русский народ – ибо более трусливого народа не было и не будет – ибо только заяц может побить льва, не лев другой. Ни волк, ни шакал – только заяц – потому что заяц терпит – терпит, а потом не терпит – потому что заяц траву жрет, березки глодает и боится… другие звери – живут не боясь – заяц боится… заяц ссыт… заяц так ссыт.. что этот страх делает его самым страшным зверем на земле… лев не стремится уничтожит всех зайцев….. лев сожрет одного - второго пропустит… заяц сожраннный первым – уже никого не пропустит… не пропустит и второй – не сожранный, и пропущенный – ибо – его черед… и чтобы черед не случился – нет ареала! Нет границ! Только полный геноцид тех кто крупнее! Ах! корова крупнее? Овца? Нехуй разбираться! Джихад заячий пошел! Всех мочить!… а потом зайцы помирают от гриппа…. Но это ***ня….
Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний девятый вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все…
Ударивший омоновец хотел повторить свой удар. Котлов с криком ужаса, заслоняясь руками, бросился к жене с дочкой. Это погубило их. До того как бы огибали женщину с ребенком, стягиваясь вокруг Котлова, невидимые силовые нити – гнева, зависти, любви, ненависти – скручивались вокруг молодого мужчины, огибая его женщину и дочь. Но как только он кинулся к ним – как только в невидимом, но чувствуемом более нежели глазами или ушами  пространстве – проступили эти направления стремления беглеца – часть силы народной откликнулась… Тут же высокий малый, державший павелецких ****ей, вцепился руками в тощую шею Анастасии и с диким криком, с ней вместе, ринулся под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Котлова, другие высокого малого, третьи – бивших Котлова и высокого малого, и крики задавленных людей только возбуждали ярость толпы. Долго омоновцы не могли освободить окровавленного до полусмерти избитого сутенера. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которой толпа пыталась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Котлова, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, новый люди появлялись, исчезали прежние и все были знакомы – ты! ты! ты! я! я! я! вот так ебнул! вот так! вот так!
«Топором-то бей, что ли?… задавили… Изменщик… Отпускник … хуча.. ***в…. Христа продал….! Жив.. живуч… по делам, ****ь…. Жив-то сука!…»
Только когда уже перестали бороться жертва и его жена и дочь.. и вскрики Котлова прекратились и сменились хрипом…. – вскрики дочери прекратились раньше, жена хрипела чуть дольше самого его… только тогда толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Давка осталась – но мягкая, несильная, но – как в церквах на Пасху – когда вся Москва в церкви идет едет ползет и все крестятся – на раз за раз и на год…
Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, не им. Никогда – им! И только ставя свечку – вдруг самыми-самыми овладевало подозрение – а вдруг ими…. И перестали позже цениться иконы. Ибо не брали их хозяева жизни. И перестали гробить свещенников – ибо иконы упали в цене. И сла тебе господи, - думала Надежда Львовна Семенова, директор рублевского музея…

Однако, вернемся к черной субботе – как окрестили день святого мученика отпускника Котла со женой Таисьей и дочерью Настасьей…

Но – им!… им… и с ужасом, упреком и удивлением! Кто с удивлением теснился вперед ибо поздно подошел.
И странное дело – стремилось до четырех тысяч человек – и как пораньше посмотреть и побить – а давка задавила всего-то 19 человек – и кончилось - словно проступил по всему народу импульс какой – словно почувствовали все – что – кончено… и – было давление взглянуть – но давки не было….
«О господи, народ-то что зверь, где же живому быть, - думал я, вспоминает Бари Алибасов, - И малый-то молодой… должно… и вправду слесаришко, как баяли….. Эх, народ… Кто греха не боится….».. народ с болезненно-жалостным выражением глядел на мертвые тела с посиневшими, измазанными кровью и пылью лицами, у всех как у одного были тонкие разрубленные длинные шеи… Когда толпа разошлась, какой-то человек долго ползал среди окровавленных останков, поднимал камени и лизал их… Потрясение было велико…»

Чкалов ползал и ползал, выискивая свой камешек, что Котлов обещал привезти ему из Крыма. Камней было слишком много – слишком много их летело со вторых, третьих и далее рядов толпы…. Наконец, Чкалов, разжав руку Котлова, обнаружил в ней серый гранит… с белым кругом в середке… с двумя белыми кольцами округ… Положив камень за щеку, Чкалов побрел домой. Пришел в четыре ночи. Москва была спокойна. На улицах ни души. Даже менты попрятались…

В этот же день толпа растерзала еще шесть семей – на Казанском, Киевском и все том же Павелецком вокзалах. После в «Метелице» и других престижных местах Москвы выставляли аукцион – вещички отпускников. Нажирный народ, войдя в обладание просоленными купальниками и трусами, прямо на месте принимался обнюхивать и сосать прикупленные вещи… но число подделок множилось и скоро отпускники сделались героями комиксов «Спид-инфо» и «Мегаполитен-экспресс».

…Патриарх почти всея Руси объявил Котлова святым со супругой его и дочерью Анастасией, все семейство  изобразили на иконе с толстыми крестами о груди углем писанные… Третья суббота месяца августа стала черной – в желтой прессе, и стала свечным праздником в православном рукаве… Слово «смертельный приговор» на блатной фене сменилось словом «отпуск»... скоро это вошло в официал и суды приговаривали убийц к двенадцати дням отпуска на черноморском побережье Кавказа с возвращением поездом «Симферополь-Москва». Народ ждал хлеба. Убийцы имели две недели странного сладкого безумия… Никто их почти не слушал…


ЧЕРНЫЙ ЧЕТВЕРГ 

…2 марта 2011 года солнце над Салехардом встало на 11 минут позже, чем было указано в отрывном календаре пенсионера Степанцова Сергея Павловича. Дедушка крепко спал, несоответствие заметил его внук, Толечка. Толечка поднялся пораньше - отметить в «дневнике наблюдений за природой» – какие облака - кучевые или перистые - наблюдались при восходе солнца. В 7 часов 52 минуты облака не наблюдались – темень стояла непроглядная. Толечка привык доверять написанному взрослыми и кинулся будить дедушку.
-… дурачок, - сказал дедушка, после пятиминутного непонимающего глядения на листок календаря, - это опечатка.
- а что такое опечатка?
- ну это когда машина ошиблась, календари печатают машины такие, вот она так ерзнула наверно, или ее толкнули нечаянно, у нее механическая ручка и сдвинулась, и она вместо правильного времени написала неправильное. Так что давай жди, и как солнце появиться, время-то и запиши, а после того мы в академию напишем, а в школе учительнице доложишь, пятерку получишь за внимательность…

В школе Толечка и вправду получил пятерку, а чуть позже вся страна получила черный четверг. Под страной исчез газ и исчезла нефть, весь газ и вся нефть..
Давление в нефте и газопроводах начало падать с 4 утра. К 8 часам, когда Толечка наблюдал невосход солнца, на подстанциях уже отключили насосы – после того как от их перегрева сгорела компрессорная станция Каменская подле Кагалыма. Черное золото не просто перестало поступать – оно исчезло.

Оператор 17 скважины Харвутинского месторождения поставил скважину на режим залива промывочной жидкостью и  побросал туда же четыре инклинометра ИГМ-73-120/60. Своего поступка он объяснить не смог:
- Я думал они испортились, ****ык-тык-тык, ****ык-тык-тык, - безостановочно бормотал он…

Оператор компрессорной станции “Ямбургская КС-1” сначала пробил пальцем диэлектрическую проницаемую мембрану американского прибора, измеряющего качество газа, потом вогнал в трубопровод весь запах вонючей пригазовки, потом изрезал стол надписями “Здесь был Вася, здесь был газ, нет газа нет и Васи”, потом ушел в тундру, больше его не видели…


 

рисунок найденный на месте пропавшей партии геологов в Новоурпаковском районе

…В 11 часов в своем кабинете президент нефтяной корпорации «Лукойл» Вяхирев Казимир Ремович брал один за другим детали канцелярского набора за 32 тысячи долларов из черного дерева и желтого металла – чернильницу, дырокол, подставку для ручек, пресс-папье – и швырял в стену напротив, прямо в картину, принадлежащую кисти его любимого актера Юрия Богатырева. «Если я не застрелюсь, я сойду с ума», - думал хозяин исчезнувшей сибирской нефти. Почему-то ему вспомнилось, как он впервые попал в ресторан «Седьмое небо» после реконструкции. Стеклянный пол, пятьсот метров под ногами, Казимир никогда не боялся высоты, но при одном условии – под ногами должно что-то быть. Пол тряхнуло, уши заложило – земля резко ушла вниз на два метра. Вместе с землей ушел вниз и Казимир Ремович. Приборов больше не осталось, картина косо висела на одном гвозде, словно тоже стремилась вниз, Казимир Ремович сполз с кресла, заполз под стол, зажмурился, зачем-то пососал ствол «беретты», ну и стрельнулся…

В это время учительницу Толечки вызвали к директору. Дети сразу расшумелись – они чувствовали, что занятий сегодня не будет…

…- Прогнозеры ***вы! – орал Президент на своих советников. – Нефти хватит на двести лет!
Советники поджимали плечи к ушам и бормотали в телефонные трубки:
- Президент вылетел… Президент вылетел… Разберемся… Разберемся…

По слухам, рождавшимся из этих ответов, Президент вылетел на военном вертолете, реактивном самолете, спецрейсом в Салехард, Надым, Новый Уренгой, Нижневартовск, Печору, на Каспий.
На самом деле Президент сидел в Кремле и матерился.

К 12 часам стало ясно: Самотлорское месторождение исчезло, как исчезли Приобское, Федоровское, Мамонтовское, Лянторокское, Ромашкинское, Ватьеганское, Варьеганское, Приразломное, Повховское, Южно-Сургутское, Усть-Балыкское, Туймазинское. Пластовое давление сравнялось с нулем…

- Звонят с Федоровского, фонтаны упали, Господин Президент, - доложил секретарь.
- Насосами, насосами пробовали?!
- Пробовали… Нефть по насосам не идет. Газлифты дает нулевой выход. Кое-где поступает вода…

Нефтебароны собрались в кабинете ресторана «Метрополь». Иванов рассказывал вчерашний анекдот, слышанный им от Копытова, Дьяченко. Копытов жевал крабовую палочку. В кабинет стремительно вбежал председатель РАО «Энергия» Чубайс, стукнул по столу дипломатом, отщелкнул замки, но доставать ничего не стал, вместо этого потерся руками о стол и быстро-быстро проговорил:
- Ситуация, что ни говори, чрезвычайная, но не такая уж и окончательная. Пока нефть не отыщется – власть в наших руках.

Нефтебароны удивленно переглянулись…

- Да-да, ведь вся нефть в стране – это нефть в наших нефтехранилищах.

До собеседников начало доходить.

Вдруг лицо его посерело. Он прижал рукой наушник радиотелефона «Флэтроникс» к уху.
- …была. Чрезвычайный указ президента. Хранилища – собственность государства… ****ь, на минуту нельзя оставить. Сейчас разберемся.

После десятиминутного разговора с Президентом нефть вернулась на свое законное место: из нефтебаронов был создан специальный временный комитет управления стратегическими запасами нефти и газа.

…Меж тем к 14 часам стало известно: в США, Канаде и Германии нефть сочится чуть ли не из деревьев. Хилые месторождения к северу от Онтарио, истощенные скважины в Техасе и Нью-Мехико забурлили как.. как… сильно забурлили. Вдоль северного побережья Великобритании по воде поползли радужные озера разливающейся из шельфа нефти. Даже по MTV крутили выступление президента США, пресс-конференция была устроена прямо на заводе «Пепси-колы» в Канзас-сити, где из артезианской скважины вдруг забил черный маслянистый фонтан. Президент, с черным лицом – он умылся нефтью, говорил сумбурно и чуть ли не танцевал канкан. Нация была в легкой панике, настоящая паника была в НАСА, поступавшие с утра спутниковые снимки территории России и стран бывшего СССР отражали что-то невероятное: – обширнейшие территории в Западной Сибири, на Крайнем Севере катастрофически опустились – на 20-40 метров. В земле образовались пустоты, провалы, кое-где это привело к разрушению зданий, к счастью почти без жертв, люди успевали покинуть дома. В одной из самых глубоких котловин оказался Салехард. И когда солнце все же добралось до города на дне пропасти...

…У капитана Тимошенко Петра Петровича неделю назад родилась дочь. Назвали Ниной. Капитан сидел у окна, за спиной Президента, и бездумно гладил рукой чемоданчик с кнопкой, пристегнутый к его запястью. Черт побери! - думал капитан. У нас нефть исчезла. У американцев появилась. Диверсия. Война. Дважды два – война. Суууки! Нинка. Такая лапочка…
 
- Сукины дети! – орал президент.

Мертвый Казимир Ремович лежал на диване. Два помощника, Александр Родионов и Святослав Шеремет стояли у окна в двух метрах друг от друга и матом орали в сотовые телефоны. Они говорили друг с другом, каждый позвонил другому и орал:
- Где тебя, ****ь, носит, тут такое!
- Чё случилось?
- Хозяин застрелился!
- Что?… Да вот застрелился! Представляешь, с Анькой сидим треплемся – выстрел в кабинете!
- Не может быть! Все же ништяк было… Было да сплыло! Ты, пидорас, шляешься, а хозяин вон на диване лежит…
- Что с сердцем плохо?.. Сам ты с сердцем – с башкой развороченной он…
Не прекращая разговора, один из помощников отошел к стене и сунул в карман валявшуюся ручку. Дырокол уже оттопыривал карман другого помощника…

- Так, - сказал Президент США, выслушав новости из России, - новости точные?
- В это утро все новости невероятные, и все точные, - попыталась пошутить пресс-секретарь.
Президент смерил его сердитым взглядом. Пресс-секретарь поперхнулась.
- Сын суки! – сказал Президент. – Вечно эти русские! Сын суки! Мамоеб! Только в мире что-нибудь хорошее произойдет – тут же у них  поцелуй меня в задницу случается.
- Русские открыли ракетные шахты.
- Сын суки! Мамоеб! Поцелуй меня в задницу. Дайте мне Президента…

Академик Бородавкин Петр Петрович, награжденный медалью «За трудовую доблесть», орденом «Трудовое Красное Знамя», несколькими юбилейными медалями, Лауреат Государственной премии СССР за строительство газопровода Уренгой-Помары-Ужгород, заслуженный деятель науки и техники Башкирии, лауреат трех премий им. И.М.Губкина, почетный работник газовой промышленности, почетный работник Миннефтегазстроя, подготовивший 12 докторов наук и 30 кандидатов наук, одного сына и одну дочь, окончивших  МИНХ и ГП им. И.М.Губкина (РГУНГ) думал: «Забрызгал всего, гад фашицкий!». Но обтереться от президентских слюней не смел. Президент России, склонившись на побелевшим от страха седым академиком, орал:
- Где?! Где!? Нефть… Где! Я вас спрашиваю! Хотите я вам сам отвечу??? Хотите? Я вам скажу где нефть! Нефть – в ****е! В твоей сраной мудацкой ****е! И я ее оттуда вытащу!!!
- На проводе Президент США, - робко окликнул Президента помощник.
- Уууу! – Президент манерно отвел руку в замахе, Бородавкин съежился, но Президент не стал бить, сплюнул и нажал кнопку спикерфона.

В 1510 начался исторический «Разговор Двух». Длился он четыре часа. Сначала стороны обменялись вежливыми приветствиями. Каждая думала: возможно это последний разговор, возможно после русского «хеллоу» и английского «здравствуйте» ракеты сметут и Россию и Америку «нахуй» и  «в жопу к негру».
Еще два часа оба соглашались, что так не бывает – чтобы нефть исчезла, так как она исчезла, и так не бывает – чтобы нефть появилась, так как она появилась. Мало помалу оба согласились, что так быть не должно – чтобы нефть там исчезла, а тут появилась, если там – это Россия, а тут - это США.
  - Короче, отдавайте взад! – сказал Президент.
Капитан Тимошенко подумал о Нине. Нина в это время укакалась, но виду не показывала. Лежала и смотрела в пространство. Мама Нины в это время болтала с подругой: «Да, слышала, в «Добром Утре, Страна» говорили, хохма, наверное…».
- Как?! Как!? Мы бы с радостью! – сказал президент.
- А вот как с****или, так и возвращайте.
- Но поймите, угрозами нефть не вернуть…

Советники обоих президентов уже час показывали знаками – что есть информация, важнейшая. Ястрожембский, советник Президента России, даже встал на голову и высунул язык, показывая как важны новости. Директор ЦРУ Янсен Гор после безуспешных попыток отвлечь своего Президента что-то прошептал на ухо пресс-секретарю, повалил ее на бюро, растегнул штаны, трусы снимать с нее не стал, лишь оттянул их в сторону и засадил. Новости, однако того стоили. Оба президента договорились о перерыве на полчаса.

…- Итак?
- Только что поступила информация: все наши крупнейшие месторождения под контролем русской мафии!
- То есть как это?
- Вот так. Запасы были не велики, и мы сквозь пальцы смотрели на то, что русские скупили акции наших нефтяных компаний.
- Мамаеб! Сын суки! Блад!
- Господин президент! – осторожно сказала пресс-секретарь, оправляя юбку, - но это снимает некоторую проблему. Если наша нефть принадлежит русским…
- О! – сказал президент. – За что люблю тебя – за то что ты никогда не теряешь холод головы при такой горячей кошечке…

…- Звонил Чубайс.
- Ну и, ****ь!?
- У него 90 процентов акций «Шелла», у Потанина 76 процентов акций «Бритиш Петролиум» и так далее…
- Бритиш ***лиум! Ну и что?
- Американская, английская нефть – вообще вся нефть на западае – наша! Юридически.
- Мамаеб! – присвистнул Президент. – рыжий мамаеб! … А ведь не отдадут…
-  А мы их ракетой! – взвизгнул с места капитан первого ранга Тимошенко.

После перерыва разговор Президентов начался еще более осторожно.
- У нас тут новости…
- И у нас… Наша нефть на самом деле ваша.
- То есть… Вы готовы признать…
Президент США вздохнул:
- Трудно будет объяснить нации…
- Вы уж постарайтесь… Начните с того, как трудно было бы российскому президенту объяснить ста пятидесяти миллионам народа куда делся его кусок хлеба с маслом…

…Капитану Тимошенко на следующий день дали государственную пенсию и отправили в отставку в звании адмирала. Нервенен был капитан. Тимошенко запил, и однажды за бутылкой рассказал мне историю того четверга, как она проходила за окном президентского кабинета. Я тоже был пьян, записывал на салфетках, когда протрезвел с трудом разобрал свои записи. Что разобрал – изложил тут.
Осталось добавить немногое, так сказать одной строкой. РАО «Энергия» стало международной корпорацией. Бюджет России 2012 года и последующих стал богаче – затраты на транспортировку нефти сократились значительно – ибо источник и потребители располагались рядом. Правда в первые годы значительная часть доходов ушла на закачку воды в пазухи, образовавшиеся на месте бывших отечественных нефтяных месторождений. Компанию «Лукойл» возглавил Адольф Казимирович Вяхирев. В его кабинете, на южной стене висит все та же картина Юрия Богатырева «Стакан березового сока»…

Кстати, о соке. В 2020 году я купил через телемагазин неплохой такой наборчик - домашний водочный заводик. Цена смешная, и по всему выходило, что дешевле будет, опять же такие аппаратики появились во многих квартирах - в Москве стояли очереди за "ГенГексами" - люди приезжали изо всех долов и весей страны. Говорили, что дескать изобрели наши умельцы, но мне так кажется, что немецкой работы аппарат. Водочку варить было проще простого. На литр воды берешь 600 грамм уротропина (это такой диетический заменитель сахару, очень дешевый) и при комнатной температуре  размешиваешь, потом доливаешь 50-60% азотную кислоту до получения концентрации ее в растворе - 20%. Там кристаллики такие на дно оседают, их отфильтровываешь. Вот, потом их небольшими порциями добавляешь в 100% азотную кислоту, мешаешь и охлаждаешь до 5 градусов. ГенГекс позволял очень легко регулировать температуру - крутишь рычажок и все. Там еще газ пойдет, фиалками пахнет, вот как кончит идти, значит, добавляешь еще азотной кислоты, чтобы ее концентрация составила 50%. Почти все, процеживаешь, - жидкость - и есть такая пахучая водочка, можжевеловку напоминает. А кристаллики, порошочек такой белый - можно между стекол окна насыпать - влагу впитываеют, также если развести водой - то прекрасная побелка получается…


ЧЕРНЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК

20 сентября 2021 года на воздух взлетели, а точнее осыпались на землю два дома, 117 и 89, по Нахимовскому проспекту. Неизвестные предупредили о взрыве заранее, жильцы были эвакуированы. Через два часа домов не стало. Неизвестный, предупредивший о взрыве звонком в отделение милиции, сказал напоследок загадочную фразу:
- Запомни, сержантик, слово такое – кондромандулик.
- Что? как? – попытался потянуть время сержант.
- Кондромандулик. Ты запиши, мы не хотим лишних жертв…

На следующий день в 430 в приемной ФСБ раздался звонок. Мужской голос сказал:
- Ровно через трое суток, в 630, в Москве взлетит на воздух каждый второй дом. Четные номера. Кстати, не только в Москве. В каждом городе с населением больше десяти тысяч в 630 будут взорваны дома мирного населения. Я не шучу. Дома вчера взорваные – сделали мы. Будешь докладывать об этом звонке – передай пароль «кондромандулик».
- Что!? Как кто? – засуетился дежурный.
Гудки.
- Ты представляешь себе? Если это розыгрыш? – сказал полковник прослушав запись зовнка и выставил указательный палец… - что за кондромандулик такой нахуй?…

Аналогичные звонки раздались в отделениях ФСБ и МВД всех средних и крупных городах страны с Дальнего Востока до Калининграда. Разумеется, на Дальнем Востоке звонки раздались на 8 часов раньше – план бандитов, как потом выяснилось, заключался в том, - чтобы звонки поступили относительно одновременно – в 430, и бандиты расчитывали на то, что дальневосточные служивые, в абсолютном времени получившие сообщение раньше – начнут звонит в Москву к 430 по московскому времени. Расчеты оправдались…

Генерал снял трубку телефона:
- Семенов? Петров. Ты ведешь вчерашние взрывы. Тут один чокнутый звонил, предупредил, что через два часа взлетит на воздух каждый второй дом в стране. Да. Да. Ха-ха-ха… Явно больной. Утверждает что вчерашние взрывы – его рук дело. Ага, придурок, славы ищет. Полный кондро… кондро… кондромандулик! Что? Откуда я это слово знаю. Так этот звонивший так то ли сам назвался… Что? Что?! – у полковника вспотела лысина справа. У полковника всегда потела пол-лысины, когда он нервничал. Когда полковник получал удовольствие у него потела вся голова.

…- Вот так обстоят дела, товарищ генерал.
- Вот, бля, че им не сидится, - генерал положил руку на телефон без номерного диска.
- Господин Президент!? У нас только что был звонок. Неизвестный грозит взрывом половины всех домов в стране. Никаких… Нет. Да. Да…

…- Да… Нет. Да. Да. Нет. Нет. Да.

… - Нет… Да. Да. Да. Нет.

…- Нет. Да. Да. Да. Да.

… - Никак нет. Не… Да!.. Да.

… - Да… Нет…..

…….
……

Меры. Какие меры? Какие меры принимать? Послать прочесывать все дома было некого. Некого было послать прочесать, обыскать даже половину домов. У России больше не было армии. После того, как два года назад в Чечне погиб последний российский солдат, Иван Грызлов, армии у России не было. То есть армия была, но личный состав армии состоял исключительно из генералов, полковников и подполковников.
Надо отдать должное Ивану Грызлову, он взял с собой на тот свет последний батальон чеченцев – каждый российский солдат погибал для чеченцев дорогой ценой, забирая с собой от взвода до полка чеченских боевиков. Кстати, Иван Грызлов уничтожил последний батальон, но не последнего чеченца. Последний Чеченец сидел в засекреченном российскими спецслужбами бункере в горах Чечени, сидел не просто так, а на сервере кавказ.ру и засирал компьютерное информационное пространство грязными выпадками в адрес российских спецслужб… Поэтому сомнений в том – кто мог бы минировать российские дома – ни у кого никаких сомнений не было. Так же, как никто и не знал - что делать.

Полчаса длилась паника в высших эшелонах власти. Затем были приняты кое-какие решения. Сами собой включились телевизоы, радиоприемники, а у тех, у кого не было бытовой радиотехники – включались раковины, кухонные краны и даже сливные бачки унитазов. Это – была задействована система экстренного оповещения населения на случай экстренных утренних президентских выборов.

… - Женя, закрой, кран, на кухне, капает, - во сне пробормотала Надежда Золотухина, толкая в бок рядом храпящего мужа. Надежда отличалась повышенной чувствительностью к мелкому бытовому шуму.
Муж откинул одеяло, переполз через супругу и побрел на кухню.
- Раз. Раз. Раз. Два. Три. – неслось из крана. – Хрррррр. Раз. Внимание. Через несколько минут слушайте правительственное сообщение…. Раз. Раз. Раз. Хрррр…

Через двадцать минут, когда вся страна сползлась к экранам, радиоприемникам и унитазам, экраны мигнули, приемники всхрипнули, блюдца воды подернулись и понеслось:
- Россияне! Берегите Россию! Бегите!… - в телевизорах понеслась рекламная пауза, те, кто сидел у сантехнических средств приема, услышали бульканье. – Органы правопорядка получили информацию о том, что ваш дом, вполне возможно, что не исключается вероятность того, может быть, заминирован. Сохраняйте спокойствие. Немедленно спустите в унитаз все запасы сахара, соли. После чего покиньте квартиру, дом, по возможности улицу и город, стра… выходите на улицы. Взрыв может произойти в шесть часов тридцать минут. Правительство принимает все необходимые меры…

На самом деле правительство уже второй год проживало на островах Французской Полинейзии в уютных бронированных коттеджах. А по телевизорам, видеофонам, сотовым телефонам и прочим средствам связи выступали, обменивались приказами и распоряжениями виртуальные двойники – созданные руками Последнего Чеченца. Последний Чеченец был компьютерный гений, и его творения не только не вызывали и тени сомнения у внимающего им населения, но и сами двойники были убеждены, что контактируют с реальными во плоти и крови визави.

Население начало выползать на улицы. Со стороны казалось, что население в растерянности, беспорядочно тычась, волочет узлы, мебель, и прочее движимое имущество, кто-то в панике волочет вниз, кто-то напротив, пытается стащить все на крыши. Отнюдь. На самом деле, хотя с одной стороны движение это не было упорядоченно для невооруженного человеческого взгляда, а для оптически вооруженного казалось просто броуновским, но с другой стороны, для взгляда вооруженного взглядами – оно было словно движение муравьев, которые - волоча достанки дохлой мухи – тянут во все стороны, меж тем муха медленно, но верно перемещается в сторону муравейника. Но если муравей всегда тащит в направлении муравейника, человеческий разум позволяет при нужде столь же слаженно растащить и муравейник.

Спустя час с небольшим все было кончено. Население ждало на узлах, у костров – утро выдалось прохладное - и ждало терпеливо. Грелись кофе, чаем, тут и там раздавались веселые шутки и взрывы смеха – до еврейских погромов и мародерства было еще далеко – часа три с небольшим.

…Первыми начали «складываться как карточные домики», как говорят после бесед со взрывниками журналисты, дома на Дальнем Востоке. Когда рухнул последний дом крайней западной улицы Владивостока – Осковской, начал оседать первый дом крайней восточной улицы в Кратове… Волна прошла по Москве – от Баковки до Жулебино и покатилась дальше…

Рухнули дома, как и было обещано – по четным сторонам улиц. Нечетные остались целы, разве что в них повылетали стекла. Хуже всех пришлось нечетным домам в центре Москвы и в старых российских городах, где они стояли слишком близко. Практически не пострадали нечетные в спальных районах Москвы и в Петербурге с его изначально площадной застройкой.

Оцепенело глядела Надежда Золотухина на гору искореженного дома.
- Женя, там где-то наша квартира.
- Разгребать, - спросил так и не проснувшийся супруг.
- Ты разгребай, а я к маме поеду, узнать как они, – мама Надежды жила в 119 дома по Новочеркасской улице, и была надежда, что у мама все хорошо.

…У мамы все было не очень хорошо. После взрыва, убедившись, что с их домом все в порядке, они с супругом быстренько побежали в квартиру и принялись стаскивать к входным дверям все имевшуюся в доме мебель. Стащили и теперь стояли у окна (шестой этаж), глядели вниз – где ставшая бездомной толпа лезла в окна уже третьего этажа – по сооруженным наспех лестницам и гадали – доберуться ли захватчики до их уровня или нет. 
Третий этаж уже был почти захвачен, оборону держал только Семен, мясник из фирменного магазина «Царицынский» на углу. Вот он высунулся из окна почти по пояс и могучим ударом сбил лезшего к нему мужчичка – тот так и сковырнулся по лестнице вниз. Там к нему подскочила какая-то женщина и девочка-подросток, принялись хлопотать. И все же минут через десять Семен и сам полетел к земле, а оставшаяся внизу толпа принялась жадно поглядывать на окна четвертого этажа, кто-то уже тащил ящики – продолжить штурм…

Подобное происходило по всей стране. Конечно, кто-то оставался пассивным – заторможенно сидел и ждал – неизвестно чего – спасателей в фирменных куртках, виданных по телевизору, милиции, господа бога, но большинство – кинулось – на дачи за город, к родителям по нечетным адресам, а не имевший дач или родителей – уплотнять жильцов непострадавших домов. Счатсливчики тоже не все одинаково отреагировали на свое счастье. Кто-то без удовольствия, но с пониманием открыл двери пострадавшим, а кто-то баррикадировался.

Коммуникации были разорваны, однако катастроф не произошло – подача газа, воды и электричества были перекрыты заблаговременно. Двое суток ничего не происходило. Неведение и покой тянулись, как ночь – не в силах человеческих оборвать ночь – сон или бессоница, в постели или на балконе, спать или водку пить – ночь тянется и тянется и ничего не происходит.
Никому не верилось, что полоса разрушенных домов не кончается – вон там у горизонта, там явно были неразрушенные земли, страна, страны и вот сейчас прискачут неведомые люди, чисто и нечисто говорящие по-русски и начнут махать руками и управлять специальной техникой, и дома встанут на свои прежние места – можно будет вернуться, забраться под одеяла и доспать эту ночь, а наутро проснуться – и поставить чайник, и приготовить завтрак, и топ-топ-топ на тролейбусную остановку, пробить билетик, толкнуть дверь на работу, сесть, переодеться, разложить, завести, раскочегарить, принять смену, сесть за парту и услышать свежий анекдот. Анекдоты были, остального – нет.

Кое-где прорыскивали группки молодежи, били витрины, добывали видеотехнику, спиртное и одежду фирмы «Наф-наф». Переодевались, пили на развалинах, видеотехнику зарывали в развалинах – пока втыкать ее было некуда.

Апатия кончилась в 7 утра в среду. Унитазы булькнули, краны захрипели и раздалось:
- Раз - три – пять – семь – девять! Доброе утро страна! А что, Лола, говорят, какие-то взрывы были недавно.
- Тебе приснилось, Саша, приснилось, маленькЫй!
- Жаль, Лола…
- Что жаль, маленькЫй?!
- Жаль меня, Лола, жаль, но мне приснилось, что я спасся, а ты… ты…
- А я обиделась, да, я обиделась, Саша…

С этого диалога популярной шоу-группы «Академия» началось возвращение страны к мирной жизни.
Выглянувшее в окна нечетных домов население с удивлением обнаружило, что четные дома стоят там, где им и полагается стоять – напротив – во всей своей красе теплых родных жилищ. Раздались радостные возгласы – «вещички мы потом заберем» и приютенные жильцы побежали пощупать руками вновьобретенное жилье. Назад никто не вернулся – голографические установки-ловушки, смонтированные Последним Чеченцем, работали безотказно. Оставшиеся хозяева не особенно-то и разыскивали пропавших. Когда через двое суток голографии исчезли – кончился заряд в батарейках «энерджайзер», и вместо домов вновь появились развалины – их уже никто не видел, население с невидящими глазами  равнодушно топало мимо, как оно, например, всегда топало мимо человеческих развалин с вытянутыми руками – на улицах, в переходах, в метро.
Убедившись в том, что критический момент миновал, правительство ввело в действие резервы – трехмиллионный отряд милиции и боевиков ОМОНа. Последние быстренько организовали население на расчистку дорог, засновали по дорогам ремонтные бригады – через месяц потекло в квартиры электричество, через два месяца газ и вода, отопление включили как обычно – в сентябре, окончательный приговор черному понедельнику дал телевизионный политический обозреватель Сергей Доренко:
- Сон. Ну и что, что всем? Кто знает, может, это не единственный коллективный сон, который мы видели, и еще увидим. Оставайтесь с нами после рекламной паузы…

Маша, читая здесь некоторые страницы, говорит:
- Ты пишешь, словно сам был там-то и там-то.
Нет, конечно, что было там и там, я, как и все, узнавал из газет, по телевизору смотрел. Но я был  т о г д а   и  поэтому мне легко допридумать, что там и там за порой скупыми, а порой неприятно щедрыми газетными вырезками. Но не это главное. Важнее другое замечание Маши:
- Ты порой описываешь ситуации, от которых не по себе. Как мы сохранили рассудок, если жили  т а к.
Странное дело, моя милая. Здесь какая-то хитрость. Когда я читал воспоминания о Великой Октябрьской, когда я читал описания войн прошлого – гекатомбы, избиения, звериность – я тоже думал – как мы могли родиться у наших отцов, у наших дедов такими, какими мы рождались – добрыми, не обремененными их сумасшедствием? И пусть потом мы сами жили сумасшедшей жизнью, и творили то же самое – но не замечали этого. А когда становишься старым – вдруг из личных воспоминаний – воспоминания только о том, когда любил, когда ненавидел – кого-то. Я не помню ни одной демонстрации, на которой был. Но я помню все наши с тобой свидания.
Поэтому, как бы я не хотел составить  и с т о р и ч е с к и е  заметки – я не сделал этого. И не мог сделать. Вряд ли она вообще существует - история. Вот она есть – когда что-то происходит, но это только кажется, что то, что мы делаем, то, чему мы помогаем происходить – случается не только с нами – но случается еще с кем-то. Потому что пройдет время и окажется – что-то случалось в нас, только в нас. Мы убиваем кого-то – проходит время и, оказывается, что мы убили не другого человека – что мы убили, изменили что-то в себе. А тот, убитый? Ему на небесах есть задуматься о чем в себе, прежде чем он доберется до куска памяти, в котором его убийца.
Впрочем, зачем убийца, убитый? Не я, ни ты в жизни не убивали и не были убитыми. Но и в нашем случае то же самое: да, мы жили в бурное время – но оно это время со всей своей бурностью осталось в прошлом, и попытка восстановить его – оборачивается странным результатом – все люди, которых вспомнил – они – это ты сам. Написать действительно историю – можно лишь о том, от чего ты был далек – лучше меня напишет о черных днях России какой-нибудь испанский профессор какого-нибудь американского университета, родившийся, когда… когда эти дни давно миновали.
А я… Когда я вспоминаю, мне на память приходит фильм «Хроника пикирующего бомбардировщика. Один эпизод – киносеанс в полку. Герои смотрят старый фильм «Веселые ребята» – с Утесовым и Орловой. Фильм старый – черно-белый, сильный контраст – тени непрозрачны, яркие пятна на светлых местах. И смотрел я «Хронику…» на стареньком черно-белом телевизоре, и выглядела эта «Хроника…» сама как старый фильм… А ведь когда ее снимали – актеры смотрели старых «Веселых ребят», а сами снимались в новой глянцевой ленте. Прошло время и стала «Хроника…» таким же старым кино как «Веселые ребята»… И вот я сейчас вспоминаю и кажется мне мое прошлое как «Веселые ребята», а сам же я вот – бодрячок вроде… Но пройдет время и когда кто заглянет в мои эти записи – увидит он меня таким же черно-белым, выцвевшим. Мне не жаль – ему просто не понять. Все стареет, все чернобелеет, но даже в этом черно-белом пространстве мы остаемся молодыми, веселыми, живыми. Нас не смыть с пленки. Потому что куски твоих нахолодильниковых записок, Машенька, - это единственная моя правда в нашей запорошенной рассеяной жизни.

          Семен Васильевич Фарада. 19 мая 2045