ИВА

Ива, изуродованная грозой, понимала, что сползает в затянутый зеленовато-масляной гадостью мелкий пруд. Половина большого корня выглядывала из липкой земли, и при малейшем дуновении весеннего ветерка, как только поверхность пруда покрывалась рябью, а то и волновалась, посылая к берегу одну за другой маленьких барашков, Ива брезгливо морщилась, возмущенно дрожала каждая веточка. Ива тщетно пыталась отодвинуть корни, спасти их от ласки травяной слизи, но не хватало силы воли. Каждый волосок снова опущенного в землю клочка корня приносил легкое ощущение прохлады, которое тут же терялось в крике отзывающейся тупой болью сломанной ветки. Вокруг росли преклонного возраста деревья, некоторые из них были в воде по самую крону, к некоторым пруд только подбирался, день за днем подмывая их корни. Ива знала, что когда ряска обнимет ее ствол, ничего ужасного не произойдет. Но почему-то деревья, стоящие посреди старого пруда казались ей несчастными и потерянными. Каждую весну новые уличные котята из-под моста прятались от старого рыжего пса не в их ветвях, обрывки качелей сиротливо скрипели, и никто не смеялся, придерживая их. Кое-где веревки прогнили насквозь, но зеленоглазый парнишка уже не привяжет к самой крепкой ветке новые качели для своей маленькой сестренки и ее друзей. А когда эта девочка подрастет, она не сможет повесить на них кормушку для нежно воркующих голубей. Ива не хотела для себя такой судьбы, но иногда ей казалось, что лучше подчиниться воде. Устав бороться, она вспоминала ту ночь, и вонзившуюся в нее стрелу молнии. Зеленая Ива чувствовала, что изуродована навсегда. И она твердила себе, что нет смысла оставаться на берегу. «Ты просто дрова, ты ни на что не годишься. Весь вид портишь.»,- упрямо повторял каждый листочек, заставляя себя поверить в это. Больше всего на свете Ива боялась плакать. Ей казалось, что если она заплачет, то, наверное, сойдет с ума. Ива не плакала, она по привычке цеплялась за почву, а каждую ночь ей снилось море. Ива никогда не видела моря, но слышала, как зеленоглазый парнишка рассказывал о нем красивой девочке. Каждый вечер они прятались в ее ветвях, и он часами говорил о коварных русалках, умных чайках и добрых китах, выпускающих фонтаны воды.
Иву успокаивали их голоса, радовали улыбки. А когда они уходили, она мечтала, что растет посреди моря. Каждый, будь он веселым рыбаком или серьезным капитаном, проплывая мимо, коснется рукой ее листьев и подкинет в кормушку хлебных крошек для чаек. Ива никому не рассказывала о своих мечтах, ведь она никогда не видела моря, и боялась показаться глупой. Парнишка никогда не говорил своей девочке, растут ли в море ивы.
Вокруг заросшего столь неприятной Иве ряской пруда, только ивы и росли. Она никогда не видела других деревьев, ведь ивы многого не замечают, не по своей вине. О существовании своих сестер она узнала, только различив шепот ветра в их листве, но, даже оглянувшись в первый раз, Ива не заметила никакого сходства. Каждая ива думает, что она особенная. Ивы никогда не разговаривают друг с другом. Ни одна из них не понимает чужого шелеста, говорят, просто потому, что не пытается понять.
Притопало дождливое лето. Пруд все ближе подбирался к берегу, но Ива не обращала никакого внимания на проделки воды. Под тяжестью миллиона холодных капель, поломанная ветка тянулась к земле, разрывая кору, сминая листья, и, случалось, ночью Ива уже не могла заснуть, тогда она печально шелестела до утра. Боль заполняла весь ствол, боль чувствовалась каждым листиком, отдавалась глухим эхом в корне и отпугивала птиц.
Однажды Ива заплакала. Соленые слезы капали на обнаженный корень, скатывались в пруд комочками черной земли, и их поток не прекратился, когда Ива крепко заснула. Ночью была сильная гроза. Когда Ива проснулась, шорох ее листьев сливался с криками чаек и удивительным шумом воды, сначала где-то далеко, словно накатывающегося на тебя и обволакивающего странным спокойствием и счастьем. Новое солнце золотом разливалось по испещренной рябью поверхности моря.