Колдун. VIII. Чужетел

Я шел к себе домой, совершенно обалдевший от счастья, и рисовал у себя в голове завтрашний вечер и так и сяк, ничего не замечая вокруг. Естественно, такое легкомыслие не проходит безнаказанно на Террарии.
Надо сказать, что здешние обитатели (я имею ввиду фауну) не слишком хорошо относятся к современному человеку. Когда-то, говорят, все было по-другому. Это было давно. Раньше даже, чем Технобунты. Тогда человечество процветало. Оно жило в гармонии с природой. Оно могло ею управлять: не так, как сейчас — примитивно и практически не понимая сути. Говорят, множество новых организмов было выведено специально для разных нужд — бытовых, служебных, рабочих. Агрессивный фактор был полностью исключен из их ДНК… Говорят.
Потом начался период увлечения человечества техникой. Действительно, многие функции железо выполняло быстрее, точнее и надежнее. Но и только. К железу невозможно чувствовать привязанность такую, как к живому. Попробуйте-ка поцеловать любимый утюг в порыве нежности! А гладун вы можете и погладить и поцеловать — это будет выглядеть вполне естественно, если, конечно, вы испытываете к своему гладуну нежные чувства. Естественно, возникли конфликты на почве несовместимости этих двух направлений. Как ни печально, но человечеству оказался по зубам только один путь — либо техно, либо био. Но выбор был сложен: оба пути были по-своему и хороши, и плохи. Вот тут и начался период Технобунтов. Их было всего восемь, не считая трех дней Гилема, когда были осуждены и казнены судом Линча все пятеро главарей восстания «технарей». Время было смутное и еще до конца не изученное. Каждый технобунт унес с собой по двадцать лет истории и девять миллиардов людских жизней. Это были два века темноты и крови. За эти два века огромная доля наследия человечества была утеряна. Только сейчас, спустя пять веков, мы начинаем оправляться от страшных ран Технобунтов. Но до сих пор мы не можем понять всех секретов живых существ, выведенных предками. Некоторые из них явно несут в себе фактор агрессивности.
Например, чужетел: тварь ростом и компоновкой напоминающая человека, то есть у нее есть туловище, руки, ноги и голова. Но все ее члены непропорционально тонки, а голова, — так та совсем крошечная — размером с детский кулачок. Существо явно не естественного происхождения. Не подходило оно и под статью о мутантах, ибо налицо были все признаки живого инструмента: размножение от матки-производителя, типичность поведения, условность зрительного и слухового аппарата и др. Но фактор агрессивности у чужетела все-таки был. Существовала гипотеза, что чужетел и другие подобные организмы заработали его во времена Технобунтов. Но я в это мало верю, потому что теоретически ДНК выведенных предками организмов не способна видоизменяться.
Что до меня, так мне кажется, что мы просто находимся в положении того сосуна, по чужой воле забредшего в незнакомое место и натолкнувшегося на непонятный сверкающий камень среди отвратительных колючек. Первая реакция — испуг и бегство. Со мной такое уже случалось…
Чужетел нападает сзади, падая с веток деревьев или выпрыгивая из засады. Прицепившись на спину жертвы, он буквально вживается в тело: руки в руки, ноги в ноги, туловище — к задней части позвоночного столба, а голова — к затылочной части мозга, после чего жертва впадает в кататонию и умирает. В ряде случаев с ней умирает и чужетел, что тоже косвенно подтверждает данные об искусственности происхождения, но, как правило, после этого чужетел высвобождается и снова готов к нападению. Сосуществование чужетела и человека было бы симбиотическим, если бы не кататония жертвы.
Нападение чужетелов или других подобных тварей в принципе легко предугадать — они всегда действуют по стандартной схеме. Так что нужно лишь внимательно обходить характерные места засад, и все будет в порядке. Другое средство против них — пузырчатый комбинезон. Этот комбинезон, по сути, является колонией бактерий, выделяющих газ, который отпугивает чужетелов и иглотапочников (тоже дрянь не лучше). Бактерии сами себе готовят питательную среду, выбирая микроэлементы из воздуха. Питательная среда и сами бактерии образуют довольно плотную оболочку пузырей с газом. Пузыри сами являются дополнительной защитой против хищников. Добавочные мешочки с питанием и ядом для бактерий позволяют регулировать толщину пузырчатого покрова комбинезона. Но эти меры, как я сказал, — «в принципе».
А на деле мысли мои были заполнены предстоящим ужином с Катей. Комбинезон мой не пузырился, ибо я его забыл включить, выйдя из центра гиперпоселения. И в это замечательно-мечтательное для меня время сверху свалился чужетел. Обхватив меня липкими конечностями, он всадил в мой затылок свои мелкие острые зубки, и я провалился в пурпурную бездну…
Музыка была до боли знакомой. Я предчувствовал следующий аккорд, когда еще не отзвучал старый. Я не понимал, откуда она несется. Она звучала везде. Пурпур. Светлый, темный, волнами, полосами… Я кружился в Пурпуре и в знакомых аккордах, пытаясь нащупать точку опоры. Сначала мне было неуютно без ощущения силы тяжести, но ощущение нереальности, иллюзорности, сноподобности компенсировало неудобства, заставляя сконцентрироваться на главном — на поиске точки опоры. Что-то связанное с каким-то Архимедом, рычагом и чем-то абстрактно-глобально-катастрофичным надсадно вертелось вокруг, мешая сосредоточиться. Я напрягся, топя Архимеда с его барахлом в Пурпуре. Он всплывал несколько раз, но каждый раз я безжалостно толкал его обратно.
Последний аккорд отзвучал, кое-что изменив. Я получил определенную свободу в ощущениях, потеряв часть свободы условного перемещения в Пурпуре, вращаясь теперь только вокруг двух осей вместо трех. Пурпур сменился мельканием картинок. Картинки тоже были знакомы, но мелькание их было бессистемным, хаотическим. Пытаясь уловить суть, содержание видений, я начал их сортировку. Я мог это делать. И я делал. Постепенно карусель живых разрозненных кадров стала замедлять свой бег, превращаясь в законченный цикл, который я мог воспринимать как единый вздох, как цельное осмысленное действие. Я завершил последний оборот вокруг второй оси и затрясся под грузом эмоционального пресса. Целый фейерверк чувств обрушился со всех сторон, превратив меня в сияющий волчок. Я очнулся от удара, и подавил Страх. Это было самое давящее чувство. Следующими были Ненависть, Любовь, Радость и Отчаяние. Разобравшись с крайностями, я принялся за все остальное, опресняя кристалл чувств. Вращение вокруг последней оси стало замедляться, вскоре прекратившись совсем. Я получил точку опоры. А вместе с ней и что-то еще, чрезвычайно сильное и опасное. Это было ново для меня, и у меня нет слов для его описания. Я увидел, как расходится в стороны Пурпур, и меня вытолкнуло на поверхность…
Какого черта! Я открыл глаза, обведя ахнувшую и отшатнувшуюся толпу обступивших меня людей. С неожиданной для меня легкостью я поднялся на ноги. Чувствовал я себя великолепно. По-моему, даже лучше, чем до нападения чужетела. Кстати, а чего это он меня отпустил? Наверное, я ему не понравился. Такое, в общем-то, случалось, но очень нечасто. Так что я настоящий везунчик.
Я огляделся. Вокруг стояло человек десять, перешептываясь и с ужасом глядя на меня. Зеваки хреновы! Я принялся орать, посылая их ко всем чертям. Они с большой готовностью разбежались, оставив меня наедине с собой. Черт, костюм наверняка порван сзади… Вот дурак мечтательный! Я поплелся домой. Слава Богу, что уже стемнело, и народу на путелиане мало. И вообще, хорошо, что это произошло не в моем квартале: совершенно ни к чему, чтобы мои косточки принялись обмывать соседи. Я поднял руку и утер пот со лба.
И в ту же секунду остановился как вкопанный. Держа тыльную сторону ладони на уровне глаз, я с ужасом смотрел на характерные вживные рубцы! Я медленно поднял левую руку. Вот б…! То же самое! Правой рукой я ощупал затылок. Так и есть! Эта шишка на затылке — ни что иное, как голова чужетела. Этот гад сейчас во мне! Ну елы-палы! Ноги перестали меня держать, и я уселся прямо на шершавую поверхность путевой лианы.
Ощупывая горячую и слегка пульсирующую шишку на затылке, я обдумывал свое незавидное положение. Так, самое главное — не впасть в панику. Если бы мне суждено было погибнуть сейчас, то я бы уже валялся скрюченной деревяшкой на том месте, где на меня прыгнула эта нечисть. Я не мог припомнить ни одного случая, чтобы человек, на которого напал чужетел, находился бы в таком же прекрасном состоянии как я сейчас. Значит я — счастливое исключение. Это уже легче. Идем дальше. Если я сейчас иду в лечебный горб, то во-первых, сначала меня будут изучать, как аномалию, а затем, после того как «изучат» окончательно, в лучшем случае заспиртуют в банке, а в худшем оставят жить для демонстрации того, какие чудеса могут случиться с человеком. А во-вторых, я полностью теряю свободу, и следовательно все, связанное с одновременными мирами. Это я знаю точно — Егорыч не станет рисковать из-за меня всеми.
Я принял решение. Закутавшись кое-как в обрывки костюма, я нарастил побольше пузырей, скрыв рваные лоскуты, и быстрым шагом направился к своему жилому горбу.
Дома я разделся и подошел к зеркалу. Повернувшись к нему спиной, я, выворачивая голову через плечо, принялся разглядывать свою спину и ноги. Аккуратный вживной рубец шел посреди спины, затем расходился на крестце в стороны, и, по внешней стороне ягодиц спускался вниз по ногам к ступням. Шишка на затылке особо не мешала и не болела. Странно. Я помахал руками, прислушиваясь к ощущениям тела вокруг рубца. Ничего необычного, только тянет немного, как и положено рубцу. Интересно, какого ляда эта тварь забралась в меня?
Я полюбовался на рубец еще около двух малых кругов, и, решив, что утро вечера мудренее, свалился на поджидавший меня лежак, который поволок меня в спальню и спихнул там на спальный цветок, в котором уже дрых Карлсон.
Спал я как убитый. Утром я проснулся раньше обычного. Сна — ни в одном глазу. Единственное, что портило утро — это то, что во рту у меня стоял такой дух, как будто там Карлсон нагадил. Я встал, и, отпихнув подскочивший ко мне лежак, своим ходом отправился на кухню, чего со мной уже не случалось довольно давно.
Карлсон, развалившись на сидяке, приоткрыл щелочки глаз, и принялся наблюдать за мной. После того, как я достал из сумки холодильника, недовольно хрюкнувшего при моих манипуляциях, нечто съестное, Карлсон открыл глаза полностью, и, царапнув когтями сидяк, соскочил с него для того, чтобы начать требовательно мяукать и тереться об ноги. Потревоженный карлсоновыми когтями сидяк дернул ушами, скинув повешенную на них сумку с квакерами на пол. Квакеры рассыпались в разные стороны и начали расползаться по углам, отыскивая местечки потемнее и переквакиваясь на все лады. Карлсон, ранее никогда не встречавший столько свободноползающих и свободноквакающих квакеров, выгнул спину со вздыбленной на спине шерстью и, пару раз прыгнув боком на ближайшего квакера за что получив от него по морде, убежал, согнув крючком хвост. Карлсон залег под лежаком, и оттуда были видны только его прижатые треугольные уши и сумасшедшие круглые глаза. Все было нормально, — это было обычное утро.
По-братски поделившись с бестолковым котом, я убрал не съеденные остатки в холодильник, и принялся цыкать, откинувшись на уши сидяка и придумывая план на день. На повестке числились два вопроса: один приятный, другой не очень.
Во-первых — что делать с буквально прикипевшим ко мне душой и телом чужетелом? И во-вторых — сегодня ужин с Катей. Оба вопроса требовали настоятельного и безотлагательного решения. Я подумал, что ужин еще подождет и пошел к зеркалу.
По пути я осмотрел рубцы на руках. Мне показалось, что они начали рассасываться. Подойдя к зеркалу и посмотрев на себя сзади, я убедился в этом окончательно. Рубцы действительно рассасывались, причем довольно быстро — неполных восемь кругов потребовалось на то, чтобы кожа на швах приняла естественный цвет и начала разглаживаться. Шишка на затылке уменьшилась, но ненамного, зато была нормальной температуры и не пульсировала. Чудеса! Честно говоря, я пока не знал, радоваться мне или плакать, — я представления не имел, к чему все это приведет. Я покачал головой и оделся.
В задумчивости побродив по комнате, я нашел стоявшую в углу саблю из хвоста плешака, которую я поставил туда, как только Кирилл приволок ее мне. Я принялся вспоминать движения, которые совершал Кирилл, когда сделал ее. Сначала медленно, а потом все быстрее я принялся крутить ее в руке. Затем, собравшись с силами, я крутанул ее как следует. Воздух разорвался с таким ревом, как будто что-то взорвалось. Я аж присел от неожиданности, а Карлсон снова залез под лежак. Я решил оставить саблю в покое, пока не наделал делов. Положив ее на место, я плюхнулся на лежак.
У меня давно уже родилось подозрение, что идеи существуют независимо от нашего сознания, и приходят нам в голову по мере необходимости, а может в зависимости от зрелости или подготовленности индивидуума. Иначе как объяснить тот факт, что внезапная, спонтанная идея, — осенение, — приходит в уже готовом виде, когда не нужно ничего додумывать: все уже склеено, подрезано и просушено, — бери и пользуй. Глядя на свой сжатый кулак, я уже знал, зачем предки создали чужетела. Для подкрепления своих догадок я как следует врезал по стене и пробил ее насквозь к чертям собачьим…