Письмо дочери

Надя заботливо поправила сбившуюся набок кровати бабушку и, как бы, между делом заметила:
- Вот и бабушка наша – того же мнения…
Николай раздраженно дернул с ноги неподатливый сапог, но толстый вязанный носок намертво присосался к стельке. Николай оголтело вытаращился на кухонный стол с дымящийся сковородкой жаренной картохи. Еще раз отчаянно рванул с ноги заляпанную осенней грязью резину и бессильно всхлипнул.
- …совсем уже всю совесть свою потеряли, - продолжала Надя, нарезая хлеб толстыми, неровными ломтями.
Прочно расставив ноги в стороны она стояла напротив Николая. Одной рукой Надя прижимала буханку к своей твердой груди, скованной ситцевым бюстгальтером, рельефно выделявшимся под домашним халатом. А другой вонзала в позавчерашнюю хлебную мякоть кухонный нож, потупевший за долгие годы безжалостного использования.– И на что им, спрашивается, второй телевизир-то нужен? И по первому-то ничего не показывают, так они – давай – второй купи! Совсем уже поохренювали от своего богатства!
- Да ты бы хоть сапоги-то снял, что ли? – в сердцах сказала она Николаю и брызнула в него хлебными крошками.
- А я, чо делаю?! – привычно досадуя на ненаблюдательность жены, воскликнул Николай и дробно задергал ногой, наглядно иллюстрируя жене всю сложность своего положения. - Помогла бы хоть, што ли, - не надеясь на отзывчивость, а скорее, для очистки совести, предложил Николай.
Надя безучастно хмыкнула: - Ну, вот надумал тоже. Голова – два уха. У меня ж все руки в хлебе! Щас я в твою грязюку с ними полезу. Потом их отмывать закалибуся. В трех шкипидарах.
И, подчеркнуто равнодушно двигая бедрами, ушла на кухню. Оттуда она продолжила начатый разговор о соседях сверху:
- Я посли работы иду по лестнице, так смотрю - какой-то алкаш на своем горбе телик тащит. Ладно бы сверху- вниз его волок - меня б такой момент насторожил. А он - нет ыть: снизу вверх его прет.
Николай подпер кирзовую пятку правого сапога облупленным носком левого и напрягся. Его лицо налилось томатной спелостью и увеличилось в размерах от вулканирующего в ноздрях напряжения.
- Х-х-ах! - брызнув слюнями, крякнул Николай и правый сапог выстрелил с его ноги в свежеоблупленную стену.
От удара из нее вылетел хлипкий гвоздик, на котором висел позапрошлогодний календарь с желтыми японками. И летоисчислительное надгробие шалашиком накрыло грязный кирзач.
Надежда испуганно выглянула из кухни:
- Итить твою душу! Я думала опять потолок рухнул!
- Да не, - успокоил ее Николай, - это я разбуваюсь.
- Застафь дурака Богу молицца, он и лоп сибе расшибёть, - сипло проскрипела с кровати, разбуженная грохотом бабушка и снова упала в обморок возрастного атеросклероза.
- А вы, маманя, лежите и не песьдите, - беззлобно огрызнулся Николай и пошел на кухню.
- Куды ломисси? - недовольно отпихнула его бедром от стола Надежда, - Иди сперьва грабли-то свои отмой.
Перегнувшись через жену, Николай ловко стянул со стола кусок колбасы и, отплевываясь на ходу, от кожуры, бодро потопал в туалет, совмещенный с ванной.
В клетушке санузла парило стиркой, прелым бельем и вяло-текущей канализацией. Поковырявшись в закисшей мыльнице, Николай выудил засмоктанный обмылок и без интереса заглянул в недра сидячей ванны. Густым, разноцветным болотом в ней отмокали дохлыe рыбы носков, бюстгальтеров, трусов и прочей гадости.
- Поахренювали уже совсем, - продолжала на кухне Надежда, - В прошлом годе на нас сверху их бассейн провалился. В этом - телевизиры посыплються.
- Надюх, полотенце-т дай нормальное! - высунулся из ванны Николай.
- Так тама оно и висит! Гля, ты чо шары залил? Ни видишь чо на кручках развешано? - всплеснула руками Надежда и решительно направилась на зов мужа.
- Вот ыть они, палатенцы-то!
Выковыривая из коренного зуба колбасную шкурку, едко застрявшую в недрах пасти, Николай проследил взглядом за указательным пальцем супруги. - "Вот ыть, йоптыть" - передразнил он Надежду, - как жыть их заметить-то, есиф ты их своими трусами позавесила?
- Не трож, пускай сохнуть! - вступилась за сохнущее исподнее Надежда, - Я тя скока раз просила вирефку на балкони натянуть?!
- Так там есть! - вытираясь, лениво отбивался Николай.
- Как жеть, "есть"! Осталось спизьдить, да принесть, - продолжала возмущаться Надежда: - Посли того, как ты на ней свою корюшку сушиться понавесил, мине для белья никакова места не осталось!
- Дур ты, Надька, буо-га-га, - Николай игриво шлепнул раскрасневшуюся от праведного гнева супругу, по ее упругому необъятному заду.- Коришку не трож! Это - святое.
- Тьфу, багахульник хренов, - уже не зло, но больше для порядка хмурясь, отмахнулась Надежда и, пряча улыбку, строго скомандовала: - Жрать-то иди. Все уже стынет.


- Так что ты там кудахтала насчет соседей? - напомнил Николай закинув в пасть первую горсть жаренки и энергично заработал челюстями.
- Дык ить все ж уже и сказала, - рассеянно задумалась Надежда, вспоминая потерянную нить размышлений о соседской жизни, - Телевизор они себе новый купили. Сигодня какой-то грузин им его и приволок...
- Ты ж говорила - алкоголик? - напомнил Николай первоначальный тэзис супругиного сообщения.
- Так што с того, што - грузин? По твоему, грузин алкоголиком что ли не может быть, что ли? - возразила Надежда.
Супруги ненадолго задумались: Николай - припоминая всех знакомых в его жизни грузинов, а Надежда- детали внешности встреченного грузчика. Так и не вспомнив был ли среди его знакомых грузинов алкоголик, Николай, тем не менее, не желая признавать правоту супруги, решил переменить тему:
- Так мож у них - у соседей, старый телевизор сгорел? Вот они новый-то и купили, - с набитым ртом, предположил он, пропихивая свой вопрос, сквозь мясорубку работающих челюстей. - Соли-то подай! Блин, чо ты ее вечно в шкап прячишь? Нашла, тожыть, сокровища...
- Дык, шо же в этом доми ишшо прятать?! - возмутилась Надежда и, достав из буфета солонку, стукнула ею об стол перед Николаевой тарелкой.
- Ты эта...не буксуй, - буркнул Николай и тактично перевел стрелки разговора на другую тему: - А чо, Нинка-то письмо прислала или все еще пишет?
Надежда немедленно повелась на новую приманку и уже другим - более миролюбивым тоном - ответила:
- Что ж, сегодни вот и прислала.
Николай досадливо пристукнул кулаком по столу: - Блин, хрен ли ж ты мине мозги паришь? Тиливизеры- хренизеры, веревки- хреньйовки! Тут дочерь родная письмо прислала, так нет жыть, чтоб сперва об таком деле известить. Хрена! Сначала надо человеку все мозги всякой херней засерить. Я с тя, Надежда, просто охреневаю!
Поджав губы, Надежда молча выслушала упреки мужа. Найдя их не лишенными основательности, она все же, чисто по бабской заточливости, огрызнулась:
- Я от гляжу, ты- Коля, тока на словах хренами-то махать и можешь. Совсем не следишь, как за столом выражаисси. Хоть бы совесть поимел...Здесь же хлеб!
Спонтанное напоминание о хлебе всегда отрезвляюще действовало на Николая, чьи предки во многих поколениях занимались хлебопашеством. В лютые тридцатые они были азартно раскулачены советской властью и переведены от сохи - на строительство Волго-Донского канала. Однако, чисто крестьянское, языческое уважение к хлебу - вместе с крепкой ненавистью к советской власти - стойко передалось от них, по наследству, всем последующим поколениям.
- Так чо Нинка пишет? - успокоился Николай и воткнул вилку в котлету, - Как там оно нынеча в Москве? Какая обстановка, чо Лужков говорит?
Надежда колыхнула плечами и, смахнув со стола невидимую муху, ответила:
- Лично Нинке Лужков пока ничего не говорит. У него - у Лужкова-то, небось, свои дети имеются. Чтобы с ними разговоры разговаривать, - и, пожевав губами, склочно добавила: - И про обстановку в Москве Нинка тоже ничего не написала. А вот чо написала, так это: "папа, мама, пришлите денег". На учебники ей, вишь, не хватает.
Николай положил вилку на стол. Медленно облизнул сначала большой, а потом указательный пальцы правой руки и, с удовольствием, свернул из них кукиш.
- Во, - прокомментировал он эту незамысловатую фигуру и поводил ею перед носом супруги. - В прошлый месяц высылали. Што она там с этими учебниками делает? Жопу ими подтирает, што ли?
- Гля, а мине-то, чего свои фиги-то крутишь? - возмутилась Надежда и резко встала со стола, неловко задев при этом сковородку с картошкой. Сковородка грохнулась на пол и разбрызгала по линолиуму свалявшиеся ломтики жаренки и жирное подсолнечное масло.
Дремавший в углу, за холодильником, домашний любимец распространенной кошачьей породы "мурзик" - немедленно активизоровался в сторону упавшей сковородки и принялся жрать с пола липкие ломтики, чавкая и широко распахивая при этом свою крохотную кошачью пасть, обросшую щеточкой кривых, остреньких зубов.
- Йе! тить! йо! мать! - с досадным чувством выделяя каждый слог, резюмировал Николай.
- Дак потому, што вечно всё -под руку! - заверещала Надежда и, причитая "грехи наши тяжкие", принялась собирать с пола разбросанную картошку, однако же, не мешая Мурзику кушать.
Николай бросил оценивающий взгляд на свою тарелку и, убедившись, что в ней еще достаточно жаренки, приободрился.
- Это тибя Бох покарал! - безадресно тявкнула из комнаты вездесущая бабушка и опять заглохла.
- Не, ты смотри, - усмехнулся Николай и, кивнул в сторону комнаты: - Ведь уже на пороге в "Тихую обитель", а все ей, мля, неймется. Таких людей - за жэпень, да в музей! - крикнул он все в том же направлении и, довольный собой, вернулся к прерванному ужину.
- Ты б заместо того, чтобы над старухой-то издеваться, луччи бы, вона - пошел на балкон, веревку натянул, - пробурчала Надежда, ползая по полу и собирая оброненную картошку в подол своего фартука.
- Ща, блин, все брошу и пойду, - нелюбезно огрызнулся Николай и пулеметно отрыгнул в сторону Надежды.


Бабушка, зависавшая в своей возрастной летаргие за стеной соседней комнаты всхрапнула особенно забойно, оживив прерванный разговор супругов.
- Во, Надежда, у вас у обоих глотки лужонные. Что у тебя, что у мамаши твоей.
Николай уже наелся и теперь мог позволить себе дерзкое поведение по отношению к супруге. Только на этот раз Надежда от чего-то не поддержала Колиной шутки и даже не перетянула ему, как обычно- посудной тряпкой вдоль хребта. Надежда с размаху уронила свой зад на стул и, скукожив плечи, нехорошо задумалась застывшим взглядом в рассохшуюся хлебницу на столе.
- Ты это чо? - не понял Николай, - За маманю огорчилася, што ли? - встревожился он. - Надюх, ты это...не буксуй. Ну, хочешь я ща пойду и ее, прям, блин, расцалую. Отвечаю, что не сбливну!
Надежда мелко затряслась, по ее рыхлому лицу пошли водянистые румянцы. Вдруг, резко сломавшись пополам, она уронила тяжелые, сдобные руки на стол и зарылась в них лицом.
- Што, блин за жизнь такая-а? Ни телевизира, ни де-ени-и-иг, - забулькала она из-под руки и разрыдалась в голос.
- Блин, Надюха, ты чо, охренела, што ли? Из-за виревки сраной так убиваться? - ошеломленно залепетал Николай.
На его памяти последний раз Надежда так рыдала лет десять тому назад. Когда в мексиканской долгоиграющей траги-комедии "Богатые тоже плачут", сумасшедшая Мария потеряла своего ребенка от Луис-Альберты на скамейке какого-то парка.
Однако, Николаю было на этот раз невдомек, что его супругу до глубины истерики огорчила не кинематографическая, а лично-бытовая неустроенность семейной жизни.
- А может Нинке-то там жрать нечива-а-а...нибось - не дома, на казе-о-ном...По столовкам жре-о-от! - оторвавшись от подушки своих локтей, трагично взрыднула Надежда в лицо Николаю и снова уронила распухшую, зареванную физиономию в мокрые руки.
- Йо-о-птыть, - ошарашенно воскликнул Николай и, хлопнув себя по сухожильным ляжкам, облегченно вздохнул: - А я, ить, ушлепень, подумал, никак в "Сантабарбаре" сегодни кто-то помер! Ну, нахрена же, спрашиваецца пугать-то так? Надо ж порой и чувство тонкости иметь к своим, хотя бы к ближним, што ли...
Николай пошарил по карманам и вынул пачку "Беломора". Не разминая гильзу, защелкнул ее в зубах и нервно закурил.
- Ой, Ниночка моя-а-а, - уже без изначальной страсти, а скорее, по-инерции, подвывала Надежда, - Кому ж ты там нужа в тоей Москве-и-и? Фортку открой, пога-а-ани-и-иц...- Это уже относилось непосредственно к Николаю. И он, внимательно следивший за развитием супругиной трагичной мысли, немедленно сорвался с места - в сторону окна. Однако же, запнулся ногой о хребет ужинавшего посередине кухни Мурзика и, если бы не сандалызнулся о подоконник - мог бы реально рухнуть на пол.
- У, блиа-а! - взвыл Николай, больно ушибший подбородок. Резко изогнулся и по-косой, наотмаш, секанул вдогонку удирающего с кухни кота, по хвосту.
- Животное-то тут при чем?! Изверх! - вмиг позабыв про слезы, подбросилась Надежда.
- Ох, Колька! Гийена тибя огненна ожидайит, попомниш ишшо мои слова! - глухо выкрикнула из комнаты разбуженная бабушка.
- Да, йоптыть! Как же вы достали-то меня! - в сердцах, воскликнул Николай, поднимая с пола, от удара вылетевший изо рта окурок. - Ты, б, Надя, объяснила-то, хоть, блин, чо ж те от жизни-то надо-то, окромя веревки на балконе? Штоб я с нее себе петлю свил и сам туды залез? Вот тогда точно ты, со своей маманей от меня избавишься и отдохнешь спокойно. - Николай устало уронил свой зад на табуретку: - ...с Мурзиком со своим, зайибанным, - в сердцах, договорил он, пришлепнув по столу ладонью.
Надежда щурила на мужа подслеповатые, зареванные кроличьи глаза и теребила в руках краешек застиранного фартука. По-бабьи закусив его в зубах, порывисто вздохнула и выпалила:
- Нинке-то денег все-таки выслать надо.
-Дык, хто ж с этим спорит? - с готовностью откликнулся Николай и горестно заломил брови: - А обо мне-то, Надя, хто подумаит?
Надежда мелко отмахнулась от него и отвернулась. Всхлипнула "по старой памяти" и снова вздохнула.
Вздохнул и Николай.
- Я думаю, рублей пяццот-то хватит? А, Надь? Ты как думаешь?
Надежда беззвучно покачала головой, не глядя на мужа, и пожала плечами. - Не, я слыш, это...- заволновался Николай, - Я, еслиф чо, могу добавить. Вона, у Петра могу занять, шоб до получки. А? Ты как думаешь, Надежда? Надя повернула лицо к Николаю.
- Как, спрашиваю, думаешь-то? - повторил он свой вопрос и заискал глазами. Несколько минут супруги сидели молча, не отрывая друг от друга внимательных взглядов. Надя медленно подняла руку и провела по сбившимся вихрам на голове мужа.
- Ох, Коля, Коля. Седой ты уже какой у меня стал, - прошептала она и улыбнулась.
- Вот блин, так я ж уже старый, - смутился так же- шепотом - Николай и, поймав ладонь жены, неловко ткнулся в нее сухими, жесткими губами.
- Натька-а, Колька-а...Чово вы там замолчали-та-а-а? - послышался из комнаты испуганный, протяжный стон: - Поубивали, штоль друх друшку-та? Есь штоли хто-нибуть живой? ...Воды подайти!
- Иду, мама, сейчас, - встрепенувшись, откликнулась Надежда.
- Вот, блин, житьтя никакого нет, штоб тя! Хоть домой не возвращайся, - раздосадованно огрызнулся впол-голоса Николай и смачно плюнул на папиросу, гася огонек.
- Гля, пепельница ж вот! Харкает он тут! Протри зенки-то! - возмутилась Надежда, вставая со стула и передавая Николаю пепельницу с подоконника.
- Надька-а!
- Иду, мама!
- Да вижу я твою пепельницу, епти. Чо ты мине ее в рожу-то суешь?!...
За тонкой стеной кухни утробно зарокотала артерия мусоропровода, в которую соседи сверху сбрасывали по частям упаковку от своего нового телевизора...