Дева-лебедь

  Скорее всего, наше повествование следовало бы начать именно так:
  Пробудившись на своем мягком ложе, посреди покоев, украшенных золотом и редчайшими самоцветами;
тех покоев, что находились в яблоневых садах под сводами волшебного холма Бруга;
  чудесного холма Бруга, испокон веков стоявшего на берегу славной реки Бойн;
  реки Бойн, берущей начало от источника, над которым склоняется красный орешник, а плоды его, плывущие вниз по течению, проглатывает лосось мудрости, обитающий в этом источнике;
  в почете и могуществе восстал ото сна Энгус, по прозванию Сын Силы. Не легко было у него на душе. Ведь каждую ночь, стоило лишь Энгусу сомкнуть глаза, являлась к нему девушка, прекрасней которой не сыскать во всех пяти королевствах. Пела она Сыну Силы и играла на сладкозвучной арфе. Овладела Энгусом странная болезнь: больше не выезжал он на охоту, не веселился и не принимал участия в пирах. Лучшие лекари не могли вылечить его, так как причиной недуга Сына Силы была любовь к той девушке. Но никто не знал, где живет она, и как ее имя.
На тот случай, если прочитанное покажется вам слишком неясным, темным, или сверх того – совершенно невразумительным, у нас припасено и другое начало. Вот оно:
  Проснувшись на кровати, что стояла посередине комнаты, пыльной, узкой и длинной, как подводная лодка;
  за дверью, выходящей в темный захламленный коридор, стены которого украшали старые велосипеды в нерабочем состоянии и ржавые детские ванночки;
  на пятом и последнем этаже дома без лифта, не прошедшего капремонт и готового самопроизвольно, без всяких террористов, в любой момент обрушиться на головы своих изможденных обитателей;
  дома, стоявшего на улице, которая к середине декабря больше напоминала мусорную кучу, слегка закамуфлированную раскисшим снегом;
  посреди бедности, тоски и убожества…   
  Пробудившийся владелец скрипучего прокрустова ложа собрал всю свою волю в кулак (воли по утрам у него бывало совсем немного: имей воля материальное воплощение, вся она отлично уместилась бы в кулак правой руки), и, испустив сдавленный боевой клич самурая, приготовившего себя к сэппуку, отбросил в сторону нагретое за ночь одеяло, решительно свесив ноги на пол. Попытался нащупать правой ступней заветный тапочек, но угодил точно в мышеловку, заряженную накануне одним из гостей-шутников. В качестве приманки на проволочку насадили порядочный ломоть плесневелого сыра «рокфор»: он плохо шел даже под водку, и совершенно непонятно, какая мышь могла бы польститься на такую гадость.
  «Как больно!» – размышлял он, глядя на дьявольский механизм, вцепившийся в большой палец. – «Ишь ты, уже покраснел. Наверняка опухнет. Буду хромать целую неделю. Или месяц. Что, если начнется гангрена? А ведь мыши тоже не позавидуешь: такой скобой со всей силы, да по загривку…»
  Проскакав на здоровой ноге к обшарпанному настенному шкафчику, извлек из него пузырек с надписью «Йод», плечом толкнул дверь и запрыгал по коридору в сторону ванной.
  Посреди коридора возвышалась слегка покачивающаяся фигура соседа, дяди Саши. На самом деле звали его то ли Порфирий, то ли Пафнутий, а может, Пантелеймон. Своего редкого имени заслуженный ветеран всех кампаний по борьбе с пьянством и алкоголизмом не любил, так как даже сам, всего лишь после второй, бывал не в состоянии произнести. Придумав себе новое имя, он завел обыкновение называть всех дружков и знакомых не их собственными, а вымышленными именами, причем каждый раз новыми. Не исключено, что пропитанный алкоголем мозг, не справляясь с идентификацией объектов окружающего мира, таким оригинальным способом выходил из всех затруднительных положений.
  - Здорово, Витек! – прохрипел лже-Саша. – Чего это у тебя на ноге?
  - Мышеловка, - последовал незамедлительный ответ.
  - И куда же ты с ней собрался? – полюбопытствовал он.
  - В ванную. Зубы чистить.
  - Ага. Понятненько, – покивал головой сосед. – Кстати, Митрич, тут такое дело намечается…
  Дело по утрам у дяди Саши бывало только одно, поэтому следовало приложить все усилия к тому, чтобы как можно быстрее проскользнуть мимо. В узком пространстве коммунальной квартиры, с мышеловкой на ноге, это оказалось не так-то просто. Но стоило вообразить себя раненым ниндзя, прорывающимся через посты охраны неприятельского замка – и дело сделано. Звенит оружие, ладони потеют на рукояти меча. Обманутые стражи в ужасе озираются, вопят во всю глотку, но не решаются последовать за призрачной тенью, растворившейся в полумраке боевой галереи.
  Относясь к той категории граждан, которые никогда и ничем не зарабатывали себе на жизнь, дядя Саша тем не менее ухитрялся откуда-то доставать деньги на поддержание более ни менее сносного существования. Вероятно, его подкармливали сожительницы, сменявшиеся с периодичностью примерно раз в полгода, дамы такие же испитые и страшные, как он сам.
  - О-хо-хо! Мы же интеллигентные люди! – простонал дядя Саша, печально глядя на дверь ванной, с треском захлопнувшуюся у него прямо перед носом. Он совершенно искренне полагал себя интеллигентным человеком: по субботам брился и чистил зубы, стирал дырявые носки в чьей-нибудь опрометчиво забытой на кухне кастрюльке, а также интересовался историей человечества. Даже новое имя-отчество, Александр Филиппович, было принято им в честь выдающегося полководца древности, Александра, Филиппова сына. Последнее время дядя Саша нешуточно увлекся сочинениями Фоменко и Носовского. Согласно этой теории, никакой древнейшего прошлого у человечества попросту не имелось: оказывается, римляне, греки, скифы, хетты, хурриты, и прочие шумеры были выдуманы в средние века. Проштудировав книгу модных авторов, оставленную кем-то из жильцов в зеленом плюшевом мешочке на двери уборной, дядя Саша вдруг познал истинный смысл своего существования. Особого рода просветление посетило замутненный разум старого алкаша: так постиг он собственную ничтожность в сравнении с величием загадки всемирного исторического процесса. Теорию Фоменко и Носовского можно было с легкостью приложить и к судьбе самого дяди Саши, поскольку даже день вчерашний обычно казался ему как в тумане, а правдоподобность событий прошлого года вызывала очень серьезные сомнения.
   Теперь самое время переместиться в ванную комнату. Что же мы увидим там? Нашему взору предстанет раковина, заплеванная пастой «Жемчуг», над ним - потемневшее от времени зеркало. Среди магического тумана обнаружится верхняя часть корпуса некоего небритого кентавра, сжимающего в правой руке зубную щетку, а в левой – разряженную мышеловку.
  «А ведь я очень даже ничего», – заключил кентавр, - «Высокий лоб, точеные скулы, выразительные глаза. Не красавец конечно, но ведь есть в лице нечто героическое, эдакая благородная суровость! Ведь есть же!»
  Конечно, совсем даже ничего. Просто абсолютно ничего не было на лице этим зимним утром. Совершеннейшая пустота. Благородная суровость на поверку оказалась угрюмой похмельной гримасой, на высоком лбу выскочил незваный прыщик. Выразительные глаза что-то, наверное выражали, но, что именно – понять решительно невозможно.
  Истошно затрезвонил телефон. Сие жутковатое устройство на стене давным-давно лишилось верхней части корпуса, и бесстыдно выставляло на всеобщее обозрение всю свою нехитрую начинку – дюжину разноцветных проводков да пару медных чашечек звонка. Хриплые звуки, им издаваемые, походили на икающий кашель престарелого осла, подавившегося пучком сушеного чертополоха.
  - Але? Да, узнал… Какой еще концерт? Нет, не пойду, впрочем, подумаю. Не, о чем ты говоришь. Мне и вчерашнего хватило…Ну все, давай!
  Ботинки были грязные, все в белых соляных разводах. Несмотря на униженные просьбы, шнурки сами завязаться отказались.
  - Эй, Вован, что думаешь о «проблеме две тысячи»? – окликнул его дядя Саша из кухни.
  - Полагаю, близится конец света, - мрачно ответил он, и захлопнул за собой дверь, выкатившись на лестничную площадку. Прямо в пасть соседскому ротвейлеру, ощерившемуся кровожадной улыбкой маньяка-убийцы.
  На улице все оставалось по-прежнему. Температура, согласно прогнозу погоды, продолжала повышаться, а атмосферное давление – падать; и вместе с ним падали немногочисленные прохожие, преимущественно престарелые бабушки, рискнувшие высунуть нос на эту самую улицу и совершить марш-бросок в сторону булочной или аптеки.
  Впрочем, никаких явных признаков близящегося Армагеддона пока не наблюдалось. Не взошла еще звезда Полынь, саранча предпочитала более теплые страны, ни Бледных  коней, ни снегоуборочных машин никто из горожан в ближайшем обозримом будущем тоже не ждал. Для завершения строительства корабля Нагльфар потребуется еще пара-тройка миллионов ногтей мертвецов, волк надежно прикован к стволу ясеня, а Бальдр – живехонек, хотя веточка омелы уже выросла, сломана, и скоро станет коварной смертоносной стрелой. Все бы ничего, но закрылся ближний ларек с дешевым бутылочным пивом, а в том, что на углу, все пиво дороже на рубль.
  Подземный переход встречает посетителей стонущими звуками волынки. Каждый бежит, стремится к своей заветной цели, распихивая собратьев остро заточенными локтями, ловко уворачиваясь от протянутых рук навязчивых нищих.
  Кожаная куртка, черные зрачки-бусинки. Доверительно, но с заметным нажимом: «Слушай, друг, добавь пятерку. Домой доехать не хватает».
  Ответить надменно: «Воистину, совсем не друг я тебе, хоть и не враг». Он на меня с кулаками, хватаю за запястье, выкручиваю, боковой в челюсть и затем дважды локтем в висок. Нет, пожалуй, лучше в нос. Нос сломается, потечет кровь вперемешку с соплями, схвачу за волосы и пару раз затылком да о серую бетонную стену! Можно еще попинать ногами, когда упадет. Интересно, будет ли слышен хруст ломающихся ребер? С другой стороны, у него может быть нож. Эх, если бы и у меня был нож… а еще лучше – меч! Молниеносный удар, шлем прорублен, противник валится наземь с раскроенным черепом. И стало тут поле боя серым от мозгов убитых врагов; огромный вал трупов окружил центр войска, обезглавленные тела теснились вокруг: шея к шее, пята к пяте…
  Драться совсем нет настроения, болит нога, ужасно хочется высморкаться. Остается только беспомощно прошептать: «Нету у меня денег!» и проворно скрыться в толпе.
  Парень в клетчатом килте поддувает волынку, старательно выдавливая из мехов свою простую громкую мелодию. Кто же слушает его? То вовсе не свирепые ирландские витязи и даже не солдаты шотландского корпуса Ее Величества королевы. Рваные джинсы, слипшиеся волосы, водянистые взгляды; парочка девиц с прическами ядовито-зеленого цвета старательно отплясывают джигу под одобрительные комментарии своих нагловатых кавалеров. Кавалеры лихорадочно расстегивают и застегивают длиннополые пальто, чтобы добраться до пэйджеров на поясе (здесь ведь так шумно!) Сообщений не поступало, но через тридцать секунд они проверяют свои черные коробочки снова.
  У стены, за колонной, заметил девичье лицо, совершенно необычное. Тонкий изящный профиль, огромные глаза и бледная кожа античной статуи. Она очень красива, хотя красота ее предназначена не для этого места. Впрочем, много ли можно увидеть за одно-единственное мгновение? Разум частенько играет с нами недобрые шутки, раскрашивает яркими красками блеклые картинки, подсовывая желаемое взамен реально существующего.
  Добровольный помощник музыканта поднял с земли перевернутую фетровую шляпу и двинулся в сторону слушателей, выразительно ею покачивая. Интерес к фольклорной музыке кельтов сразу же угас. Ряды слушателей стремительно поредели; опустело и место за колонной.
Надо бы немедленно догнать ее, взять за руку, назвать свое имя, пригласить в кафе. Потом, может быть, ему будет дозволено проводить ее до дому. По дороге легко и непринужденно болтать, сыпать заранее приготовленными шутками, наивно выдавая их за экспромт. Задрав подбородок к предвечным небесам, указывать расположение скрытых снеговыми тучами звезд; выходя из трамвая, забегать вперед и подавать вовремя руку…
  Резкий толчок в плечо вернул его в тот пласт реальности, где находился подземный переход:
  - Ты чего, баран, посреди дороги встал? Места мало?
  Ниже приведены возможные вариаты ответа. Выбрать оптимальный, ненужное зачеркнуть:
  1. (Униженно) «Извините, я просто задумался».
  2. (Грубо) «Не твое дело!»
  3. (Агрессивно) «Пошел прочь, скотина!»
  Он бежал, расталкивая встречных прохожих, лавировал среди широких спин, портфелей и сумок, попутно размышляя о тех людях, которые чересчур долго соображают и слишком поздно принимают решения. Подпрыгивал, по-птичьи вытягивал шею и вертел головой во все стороны, проклиная свою вечную нерасторопность.
  Затем он увидел ее, поднявшись по ступеням вверх, на улицу. Некто в пуховике пожелал осведомиться, который час, и она ответила, стянув кожаную перчатку с тонкого запястья левой руки. Кивнула в ответ на благодарность, поправила на плече лямку большой сумки, напоминавшей чехол какого-то диковинного музыкального инструмента. Пришлось заставить себя перейти с рыси на ровный шаг, и двинуться следом, пожирая взглядом воротник дубленки, чехол, и миниатюрный пестренький рюкзачок.
  Ход его мыслей по пути выглядел примерно следующим образом:
  «Мы будем встречаться каждый день, и я стану водить ее по разным заведениям, но, разумеется, не тем кабакам, в которых проводят свободное время все мои так называемые друзья. Будем посещать театры, приличные концерты, а изредка, как бы случайно, - модные богемные тусовки. Я наконец-то отремонтирую комнату, найду хорошую работу, и мы станем жить вместе. Через годик сделаю ей предложение, почему бы и нет? Она, само собой, согласится. Куда денется. Будем жить долго и счастливо, заведем двоих детей – мальчика и девочку. Детки вырастут, пойдут в школу. Парень похулиганит, нахватает двоек, но со временем возьмется за ум. Дочка закончит золотой медалисткой. Потом отмажем сына от армии, дочь сплавим замуж за банковского служащего. Как только выйду на пенсию, махнем с внуками на Канары на зимние каникулы. Потом – счастливая обеспеченная старость, дача с кирпичным камином, а в самом конце – шикарная плита из черного мрамора: «Помним, любим, верим». Два имени, четыре даты, чистая дорожка, посыпанная мелким гравием. И никаких оградок!»
  Между тем, пестрый рюкзачок пересек улицу и свернул к набережной. Странное место для прогулок в такую холодную, ветренную погоду. Возможно, она здесь живет. Наверное, студентка; возвращается с лекций домой. Или собралась в гости. Или вознамерилась навестить родственников. Или решила выпить кофе вон в том подвальчике. Или собирается зайти в обувной магазин напротив.
  Парад сапог в витрине навел на мысли о собственных ногах, и опухший большой палец левой немедленно разболелся снова. Пойман в мышеловку – надо же такому случиться! Хромая по обледенелому тротуару, он обрушивал сам на себя град упреков, и сам же их безропотно сносил: «Пора бы, наконец, решиться заговорить с ней. Можно подумать, я за ней шпионю. Мало того, что мое поведение нельзя назвать достойным, я еще бесцельно теряю время. А ведь я мог бы потратить этот день на разнообразные полезные занятия». Однако, попытка припомнить хотя бы одно полезное занятие, которому можно было предаться прямо сейчас, успеха не имела.
  Тем временем, незнакомка снова перешла через улицу. Сделала она это в неположенном месте, и, как результат, чуть не попала под колеса огромного, что твой автобус, джипа. Вот и удачный повод для знакомства подвернулся: броситься на дорогу и в последний миг закрыть ее хрупкое тело своей хилой грудью. Отличная мысль! Если повезет, в морге будем лежать на соседних столах.
  Спустившись к воде по гранитным ступеням, она тотчас исчезла из виду. Это обстоятельство удивительным образом подстегнуло зазевавшегося преследователя. Он выбежал на встречную полосу с твердым намерением наконец-то догнать ее, но был вынужден отскочить назад ввиду оживленного движения автотранспорта. Прошла, пожалуй, целая минута, пока в потоке машин не образовалась брешь. Будучи уже на вымощенной булыжником набережной, он заметил, как со льда реки в воздух взлетела крупная белая птица, напоминавшая гуся или лебедя. Сбежал вниз по лестнице, и замер: занесенная снегом площадка была пуста. На шершавой корке наста не обнаружилось никаких следов, кроме его собственных. Похоже, давненько сюда никто не забредал. Но где она? И откуда в декабре в наших широтах мог взяться лебедь? По льду поземкой налетел холодный ветер, проник под одежду и сковал ознобом тело. Защемило сердце; жизнь сразу потеряла всякий смысл.
  В самом деле, никак не могла девушка в дубленке в один миг превратиться в птицу. Скорее всего, птица сидела на набрежной, а девушка просто спугнула ее, спустившись к воде. Куда же она подевалась? Когда и каким путем успела незаметно уйти?
  Любому чуду можно найти тысячу и одно рациональное объяснение, но от этого не станет легче. Он долго бродил по улицам без видимой цели, а, возвратившись заполночь домой, в комнату, узкую, как подводная лодка, оклеенную обоями омерзительной желто-коричневой расцветки, подошел к единственному окну и тупо уставился в запотевшие стекла, довольно убедительно изображая романтическую печаль. Затем лег на скрипучую кровать и задремал.
  Вполне возможно, что во сне снова привиделся ему прекрасноликий Энгус Сын Силы, хозяин кургана с высокой каменной крепидой, что зовется Бруг-на-Бойне. Брату Энгуса по отцу, Бодб Дергу из холма Фемен, повелителю иллюзий, удалось найти девушку с арфой. Звалась она Каэр. Но не было над ней власти ни короля, ни родителя, чтобы отдать ее Сыну Силы в жены. Проводила она год в человеческом обличье, а следующий год – прилетала на озеро Пасти Дракона в образе лебедя.
  Пришел тогда Энгус к озеру Пасти Дракона, и увидел трижды по пятьдесят белых птиц. Подозвал он Каэр к себе, и, когда она подплыла, обратился Энгус тоже в белого лебедя. Сплели они свои шеи, и трижды оплыли вокруг озера. Потом в птичьем обличье полетели они к дому Энгуса, и так запели, что все слышавшие их волшебную песню заснули на три дня и три ночи, и видели чудесные, удивительные сны.

  … На следующий день он планировал крепко напиться с дядей Сашей, но к вечеру передумал. Еще через день-другой - перестал искать ее лицо среди пассажиров эскалатора метро, окончательно восстановив утраченное душевное равновесие.
С тех пор жизнь нисколько не изменилась: новый год наступил, а конец света – пока еще нет, ремонт перенесен на неопределенное будущее, а хорошей работы никто не предлагает. Соседский ротвейлер не стал приветливее. На пятом этаже дома, не прошедшего капитальный ремонт, в уютной конуре из иллюзий и призрачных образов, курганы непрочитанных книг по прежнему соперничают высотою с горами немытой посуды; в углу заряженная мышеловка поджидает новую жертву.
  И нет смысла надеяться на то, что однажды, морозной зимней ночью, в небесах, среди звезд, прозвучит чистый аккорд сладкозвучной арфы.

25.11 – 04.12.1999 г.