Малыш

Я заверяю вас: этого не было.
Я клянусь: это могло быть.
Более того: у меня достаточно оснований думать, что все случилось бы именно так.
Если бы случилось.

У невольного героя этой встречи прошу прощения за растревоженное прошлое.


Он остановился перед дверью, обитой стандартным темным дерматином.
Не могу сказать, что для меня она была знакома до боли. Но на смену спокойной равнодушной маске, в которую я сама почти поверила, вдруг нахлынула волна дрожи, и захотелось бежать куда-нибудь, закрыв глаза от безотчетного, безысходного страха и тоски.
Два года назад в этой квартире меня за глаза называли «снохой». А он, смеясь, рассказывал мне об этом. Но я увиливала от разговоров о будущем. Да и он не слишком настаивал на построении каких-то планов.
Я лихорадочно пыталась вспомнить, сколько же я не переступала этот порог. Полтора... нет, больше...
Он с комической улыбкой распахнул дверь:
- Ну, заходи... Добро пожаловать!...
В голове мелькнуло: «Играет. Как всегда».
Впрочем, кто из нас не играет в этой жизни? Я саркастически усмехнулась, подумав о том, как часто моя жизнь была похожа на нелепую пьесу. Это вернуло мне равнодушный вид. Я тоже играла.
Дверь закрылась, оставив нас в почти не изменившейся за полтора года полутемной прихожей.
- Все, как раньше, - сказала я , водя глазами по стенам.
Он не ответил, несомненно, задетый моей фразой, но вскоре прозвучал его по-прежнему наигранный, бодрый голос:
- Раздевайся, проходи…. Будь как дома.
Я на секунду заострила на нем холодный взгляд, прикидывая, какое слово из этой фразы – «раздевайся» или «дома» – больше подходит для того, чтобы повторить его, не стирая с лица гримасу приветливой полуулыбки, но ехидно, даже цинично, дернув бровями в знак «удивления». Я любила вот так иногда рисоваться. И не только так. Но на этот раз я всего лишь произнесла с почти искренней милой  улыбкой:
- Спасибо.
А про себя подумала: меня бесит глупая напряженность этой сцены. И мелькнуло еще: сейчас я все это скажу ему. Меня бесит напряженность этой сцены. Мне надоела эта глупая игра. Что мы оба, в конце концов, из себя строим?! Если ты не хочешь, не говори ничего. Выслушай тогда меня. У меня есть человек, которого я люблю. И он – он тоже меня любит. Я уже почти замужем. Я могу, в конце концов, плюнуть на уговоры своих родителей и выйти за него прямо этим летом. Но я пришла сюда вслед за тобой. И даже не потому, что надеюсь на сей раз выпытать у тебя причину, по которой ты однажды исчез из моей жизни. И уж тем более не за тем, чтобы пожалеть тебя в твоем сегодняшнем одиночестве, убедить, что на этом жизнь не кончена. Но бывают моменты, когда я не могу отделаться от мысли, что я до сих пор чем-то связана с тобой. И я не могу это преодолеть, понимаешь? Это выше моих сил. Это вообще что-то свыше. Ты бы видел меня 16-го декабря – надеюсь, ты помнишь еще эту дату? Так вот – видел бы ты…...
- Вы что предпочитаете, кофе или чай? – театральным жестом он пригласил меня пройти на кухню.
- Кофе, если можно. – Я все-таки решила пока молчать. В конце концов, это он меня сюда привел с какой-то своей целью. Пусть будет так, как будет.
Прошла – и села уже без приглашения. Он ставил чайник. Я видела, как дрожит спичка в его руке.
Дрожащие руки всегда выдавали нас обоих. Мне вспомнилось сразу, как год назад, на прошлых зимних каникулах, он пришел ко мне. Не то, чтобы совсем неожиданно, но в тот момент я была не готова его увидеть. Я как раз сражалась с недовязанным свитером и полностью ушла в эту работу, когда раздался звонок в дверь. Когда я открыла, меня затрясло всю. Не знаю, как это отразилось на моем лице; говорить я старалась спокойно... Когда мы прошли ко мне в комнату, мне вдруг подумалось, что с вязанием в руках я буду казаться спокойней и равнодушней. Но едва я взяла спицы, стало очевидно, что они в моих руках даже не дрожат – прыгают. И тогда я поспешно опустила руки.
Он всегда разрушал мои представления о собственном умении владеть собой. Но и он себя выдавал с головой.
Безусловно, сейчас он жутко нервничал. А мне, как никогда, хотелось поговорить с ним откровенно. Ну, хоть раз. Невозможно, что бы нам нечего было сказать друг другу.
Вот сейчас – мне – разве нечего?
- Слушай, откуда это нелепое «вы»? – спросила я.
- Не знаю!
Я не могу передать, как это было сказано. Но он всегда говорил именно так свои «не знаю», «за что» и еще кое-какие фразы. И у него было такое чистое, беззащитное лицо при этом, что... Господи, какой же он еще ребенок!... Недаром я назвала его Малышом в одном из своих откровений, написанных уже после...
Даже трудно сказать, после чего: разрыва? его исчезновения? после того, как он меня бросил?
Ничего не подходило хотя бы потому, что я так и не знала, что произошло. До сих пор.
Полгода назад, летом, я как бы подводила итог очень многому в своей жизни. И тогда в отношении к нему я сказала себе: обида – ушла, разочарование – ушло, боль – ушла, любовь – не так, чтобы запросто, но тоже, вроде, ушла. И что же осталось? Любопытство! Жажда ответа на один единственный вопрос: почему? Почему вдруг все кончилось???
И мне захотелось его увидеть, чтобы задать этот вопрос. Эта была не потребность – жажда, мания, что ли. Я ходила с этим «почему?» в голове и лихорадочно изобретала, как же его повстречать. И поскольку на случайную встречу рассчитывать было трудно, я написала ему письмо. Даже не скажу теперь, о чем, но это был какой-то порыв. Причем я пыталась взять вину на себя. И очень просила о встрече.
Он пришел в последний вечер перед моим отъездом. Раньше, как всегда, был занят по уши. Помню шок моей мамы, которая долго не могла сопоставить в голове довольно позднее время на часах, мою одетую после купания ночную рубашку и мокрые волосы и неожиданного – для нее – гостя за дверью. Наверное, она так и не смогла понять, почему я не отказалась поговорить с ним, а мгновенно привела себя в приличный вид и пригласила его войти.
Разговор был сумбурным. Я, одержимая своей идеей, металась с места на место, то и дело откидывала со лба разлохмаченные высыхающие волосы, в какой-то момент садилась рядом, брала его за руку, кажется, требовала смотреть в глаза... Он уходил от моего вопроса и чем угодно, только не о чем хотела я, пытался взять в руки гитару – я мешала... Что я поняла из того разговора? Что ему до сих пор одиноко и больно, особенно при звуках «Летнего сада», И что он никогда не признается, чего ему стоило отказаться от меня. Что стало ясно ему? То, что я справилась со своими чувствами; то, что у меня есть другой... Вот, наверное, и все, что он почерпнул из моих сбивчивых фраз. Видимо, это походило на какую-то браваду. Помню еще, я «дарила» ему собранный в кучу и обработанный цикл стихов «История любви» - о нем и обо мне. Он не отказывался, но ... ненавязчиво «забыл» его на моем столе...
- В-в... ах, да: ты не возражаешь, если я закурю? – его голос вернул меня от воспоминаний к действительности. Я подняла глаза и усмехнулась:
- Все бросаешь?
- Ну, - неопределенно начал он. Я улыбнулась:
- Угостил бы, если уж на то пошло.
- Тебя?! – его изумление было искренним. Как он в меня верит, подумала я. Он до сих пор считает меня светлым ангелом.
- Меня.
- Подожди, чайник еще не вскипел. – Он пытался вернуть меня в отведенные мне рамки поведения.
- А вообще ты прав, кофе с сигаретой – это классно, - я делала вид, что не замечаю его нарочито округленных глаз.
- Кофе... с сигаретой? – в глазах уже ужас.
«Ох, Малыш, как ты меня иногда бесишь,» - подумала я. А вслух произнесла медленно и утвердительно:
- Да, кофе – с сигаретой. Одновременно. Курить сигарету и пить кофе. Пить кофе и курить сигарету. И стряхивать пепел в чашку бестолкового собеседника.
Он продолжал стоять. Не меняя выражения лица.
- И, кстати, чайник уже кипит.
Он машинально погасил огонь и произнес, наконец:
- Нет, не представляю.
- Чего?
- Тебе не пойдет. Как и этот цвет волос.
- Зато это успокаивает. И потом, это мое личное дело, разве не так?
Замечание про перекрашенные волосы меня окончательно вывело. И пока он, пожав плечами в знак внезапного безразличия, готовил кофе, я , уставившись в пустоту, гоняла бестолковые фразы.
Вот так всегда. Как только мы рядом, это становится скучно и бестолково. И я злюсь – на себя, на него, на всех подряд. Но даже когда все скучно и бестолково, мучительное притяжение остается. Вот пройдет каких-то полчаса... час... – и мы снова расстанемся на полгода, и я знаю, что ни одна случайность за это время не пересечет наши пути, но время от времени на меня будет находить ощущение его присутствия, бестолковый круг мыслей о нем и чувство собственной вины.
Вот так всегда – мы так ничего друг другу и не скажем. И не объясним, и очень легко расстанемся, зная, что пройдет полгода, больше, меньше, - и будет еще одна встреча, такая же глупая. И так будет еще неизвестно сколько раз. И ничем это не закончится.
Господи, ну зачем?...
Кажется, последнюю фразу я произнесла вслух, потому что он обернулся:
- Что – «зачем»? Тебе без сахара?
- Одну ложку.
Я вдруг почувствовала усталость. И сразу же стало все равно.
Он поставил чашки с кофе на стол, сел напротив меня и протянул раскрытую рачку «Бонда». Наши взгляды встретились. Я спросила:
- Почему ты не бросил?
- Да я так, балуюсь... – и, внезапно потерявшись, он заслонился от моего взгляда ладонью. – Ну, не надо, не надо так смотреть.
Он никогда не выдерживал мой взгляд, если я вдруг становилась серьезной вопреки его комедиям. Предо мной был растерянный мальчишка. По крайней мере, так мне показалось. И это прибавило мне уверенности в себе.
Я вытащила сигарету из все еще протянутой пачки, сама взяла спички со стола и закурила. Он тем временем словно пришел в себя и снова начал:
- Невероятно! Какая блестящая игра! – В его голове никак, видимо, не укладывалась мысль о том, что я действительно могу курить. Но, видя, что я затягиваюсь, он вдруг испугался. – Брось! – Я молчала. – Да брось ты, ей богу. Тебе же плохо будет!
- Нет, Малыш. Плохо мне уже было. – Мне самой стало жутко от того, сколько боли было в моем голосе. И, чтобы хоть как-то разрядить атмосферу, я резко сменила тон: - Слушай, кто из нас, собственно говоря, собирался курить?
- Да вроде я...
Не глядя на меня, он машинально закурил. Потом повернулся и, все еще с каким-то испугом, начал:
- Слушай, но зачем ты...
- Да не волнуйся ты так, - перебила я. – В последнее время моя максимальная доза – одна сигарета в месяц. А то и реже. Смотря как с нервами. – Я сделала паузу. Он молчал. И тогда я произнесла то, что крутилось в моей голове уже год, - А вообще, тебе не кажется, что мы бежали друг от друга одинаковыми дорогами? Синхронно, так сказать? Любые средства казались хороши, чтобы забыться хоть на миг. И – не удавалось. Сейчас... Сейчас  - и то не всегда удается. И тогда мне становится страшно: может, я бегу от себя? Может, все, что было за эти полтора года – это лишь попытка бежать от себя? От того, что действительно нужно мне? Умело выстроенная иллюзия?
Я говорила почти спокойно. Он не смотрел на меня, лишь все глубже затягивался. Кухня наполнялась дымом.
- Ты мне что-нибудь ответишь? – спросила я тихо.
- Я хочу, чтобы ты была счастлива, - так же тихо ответил он, не поднимая головы.
- А ты?
- А что – я? – к нему вернулся его грустный юмор. – Я – человек маленький. – Он несколько секунд смотрел на меня и добавил уже серьезно, - Ты же сильная. Если ты захочешь меня забыть – ты забудешь. Что во мне толку…...
- Глупый... – я едва шевельнула губами, произнося это. На глаза наворачивались слезы. Но это не была грань истерики. Просто через несколько секунд они готовы были тихо стечь по щекам вниз. – Какой же ты глупый, Малыш... Я же люблю тебя...
Я чувствовала, что слезы уже текут по моим щекам, и не знала, что делать с ними и с собой.
А мой малыш внезапно оказался гораздо разумнее, чем я, когда медленно поднял на меня наконец-то действительно серьезный взгляд и произнес:
- Ты веришь в то, что ты сейчас сказала?
Он сидел напротив и смотрел на меня ясными, чистыми глазами человека, которого я на самом деле никогда не знала, чьих поступков я не могла предугадать, чьих мотивов никогда не понимала. И одно стало ясно в тот миг: он меня в чем-то понял гораздо лучше, чем я могла предположить, этот странный человек, с которым я была счастлива так недолго, но так искренне, с которым у нас было общее прошлое, но в будущем нам нечего было делать вместе.
Там, в будущем, был другой, нежный, любящий, родной, понимающий с полуслова, с полувзгляда, и я для него – такая же, и при мысли об этом...
Я потушила сигарету и произнесла то, что давно стоило произнести:
- Нет.
А потом, шагая по оседающим под ярким, почти весенним солнцем сугробам вдаль от его дома, я вдруг ясно увидела то, что теперь осталось в прошлом, за моей спиной: маленькая кухня в сигаретном дыму, две чашки остывшего кофе на столе, окурок с отпечатком моей помады в пепельнице и одиночество в его глазах.

(21-29 января 1995 г.)