Колдун. XIV. Плоть

Прожив достаточное количество времени, насколько бы относительным ни было это понятие, для того, чтобы начать строить догадки, выдвигать теории и делать собственные выводы и ошибки, я все-таки не могу с полной ясностью дать себе отчет в том, что в человеке можно считать хорошим качеством, а что плохим. Странно, но большинству людей нравится (я не напрашиваюсь на серьезное социологическое исследование, но все-таки во мне есть что-то от циника) некое сочетание дерьма и меда, разведенных в примерно равных пропорциях. Много дерьма — слишком гадко, много меда — слишком сладко, но в обоих случаях ложками жрать невозможно. В человеке, в идеальном человеке, следовательно, в равной степени должны присутствовать как ангельские, так и дьявольские качества.
К чему все эти рассуждения, которые можно продолжать до бесконечности? А посмотри-ка, Леша на себя. Тебе это даже рекомендовалось кое-кем. Кто ты? В твоем мозгу сидят два разума, пусть они уже и слились в один, суть не в этом; твое тело обладает сверхсилой, опять же, оставим в стороне случайности и технические детали; у тебя в руках почти готовый инструмент, который делает тебя если не богом, то наделяет хотя бы неким всемогуществом в одной из своих ипостасей, неважно, что «почти», ибо временем в данном случае можно пренебречь. Так кто ты? Бог, дьявол или просто очередной монстр? Вопрос…
Я далек от мистицизма, как бы смешно это ни звучало. Склад ума у меня довольно рационалистический, поэтому если на глаза мне попадается нечто в данный момент феноменальное, то первой моей мыслью обычно бывает не воздание молитв Богу или Дьяволу — если они существуют, то они позаботятся о моей душе сами, — а попытка объяснить эти факты в свете имеющихся у меня сведений.
Так вот, факты я перечислил, в чем же заключается объяснение? Слишком уж все гладко, слишком хорошо все получается. Практически без моего сознательного участия. Это явно неспроста. Чья-то воля, или влияние какой-то силы, участвует в формировании моей судьбы.
Что-ж, я плыл по течению. Нет, скорее меня несло ураганом, и несет до сих пор неведомо куда без возможности рассмотреть окрестности. У меня начало появляться неодолимое желание выяснить все до конца. Это во-первых. А во-вторых — выйти из-под власти урагана и продолжить путешествие, которое не могу назвать скучным, хоть и на своих двоих, но с развязанными глазами. А пока…
Я снова рассматривал себя в зеркале. Вкупе с тем бардаком, который творился у меня в голове, меня весьма не радовал тот факт, что я, точнее мое тело, вероятно, начало менять свой метаболизм.
Я тщательно скрывал от коллег, даже от Кати до сих пор, наличие у меня сверхсилы. Это было не очень просто, но, во всяком случае, это значительно легче, чем скрывать ее отсутствие. На тренировках я пыхтел и потел точно так же, как и все остальные, если не больше. Я отнюдь не притворялся — мне действительно было тяжелее, чем остальным. Просто чужетела можно с таким же успехом заставить сопротивляться собственным усилиям, как и увеличивать их. Я регулярно включал «тренировочный режим» даже в обыденной жизни. Кирилл (он всегда обо всем знает) никогда не сталкивался со случаями управления чужетелами, но все равно очень помог мне в установке многих свойств этого организма. Действовал он виртуозно по схеме вождения: он водитель, я водимый. Таким образом, контроль над чужетелом не терялся даже в случае моих некорректных действий. А такие имели место раз или два. Но сейчас не об этом.
В один прекрасный день, а точнее утро, я лежал в постели и балансировал на грани сна и бодрствования. Ночь была довольно бурной. Я смаковал свое ощущение блаженства от легких касаний Катиных пальчиков по моей спине и ягодицам, в то время, как ее горячая щека лежала у меня на плече — она смаковала свое возбуждение. Идиллия… Она вдруг спросила шепотом, щекоча влажными губами мое ухо: «А что это у тебя за длинные полоски вдоль всего тела?».
Эффект был покруче таза с холодной водой. Пульсирующее напряжение, которое уже начало приятно томить меня в области паха, улетучилось вместе с остатками сна. Я еле сдержал себя, чтобы не пошевелиться. Глаза раскрылись сами, как будто кто-то дернул веки за веревочки. Хорошо, что Катя не видела моего лица и не заметила испуга. Я смог выдавить из себя недовольное сонное мычание, чем на некоторое время отложил объяснения. Сна не было ни в одном глазу, и я лихорадочно обдумывал способ отбрехаться.
Так всегда случается. Я ранее не раз задумывался над тем, что же я буду говорить Кате, когда она обнаружит у меня на теле рубцы. Хоть они и незаметны на первый взгляд, но ведь рано или поздно Кате явно будет предоставлена возможность разглядеть меня как следует. Я каждый раз отбрасывал эти мысли — я не знал что с ними делать. Я просто не желал думать об этом — пусть все идет как идет. И вот теперь вопрос прозвучал, а я не был готов на него ответить. Катя не вспомнила о рубцах больше в тот день. Но прецедент был, и я твердо решил рассказать ей правду, когда речь зайдет об этом в следующий раз.
И вот сейчас, ночью, когда мы голые стоим перед зеркалом, я чувствую, что этот вопрос вот-вот слетит с ее губ. Но на этот раз это будет не просто праздное любопытство. Еще бы! Мне бы тоже хотелось знать о себе побольше: шутка ли — десять раз за ночь кончить!?
Меня просто распирало. Ощущения были такие, как будто я паровой котел, а какой-то чересчур усердный кочегар решил разделаться с дневной работой за час. Мой внутренний манометр был уже в красном секторе. Если бы не наша любовная игра, то его бы давно уже зашкалило.
Катя уже сильно устала, и мне надо срочно найти другой источник сбросить энергию. Катя видела беснующийся огонь в глазах моего зеркального двойника, но стояла молча, обняв меня и прижавшись ко мне всем телом, словно хотела снять с меня все, что меня беспокоит. Я, насколько мог, мягко отстранил ее руки, молча лишь дотронулся до ее щеки губами — настоящий поцелуй или слово могли устроить трещину в паровом котле, — и вышел из комнаты как есть на улицу, еле сдерживаясь оттого, чтобы не побежать сломя голову, вскачь и с диким криком.
Я действительно побежал, очень быстро, но весьма осторожно и практически бесшумно, пока не достиг леса. Углубившись внутрь достаточно далеко для свершения любого преступления без свидетелей, я остановился и прислушался к себе. Бег слегка сбросил пар, но кочегар все еще работал в том же темпе. Я поднял руку к лицу: она начала дрожать от сдерживаемого напряжения, мускулы вздулись, кожа покраснела, и кое-где треснула. Из трещин сочилась кровь. Паровой котел на пределе. Я отчаянно тряхнул головой, едва не свернув себе шею. Со стоном упершись плечом и ладонями в ствол большого дерева, я принялся валить его. Ствол жалобно всхлипнул, но и только, — я добился лишь того, что по щиколотки погрузился в землю.
Бросив это занятие, я понял, что даже физическая нагрузка не спасает меня. Я оглядел, насколько мог, себя. Я стал похож на перекачанного культуриста, на коже которого сделали множество мелких надрезов для легкого кровопускания. Не в силах больше терпеть эти муки, я заорал как раненый бронтозавр. Уж не знаю как кричит раненый бронтозавр, но то, что очень громко и страшно — это точно. И тут пар вырвался на свободу.
Я почувствовал, как начал развертываться во все стороны, как трансформер из дебильных земных мультфильмов. Развертывание это имело, вероятно, весьма субъективный характер, так как никаких изменений в своем теле я не замечал. Внезапно я вдруг увидел себя со стороны, при всем том, что и старой точки зрения не терял. Затем появилось еще два вида меня и окружающих окрестностей. Создавалось впечатление, что теперь я смотрю на мир не одной, а четырьмя парами глаз, причем картины не смешивались, а дополняли друг друга.
Постепенно напряжение в моем теле спадало. Но одновременно с этим я начинал чувствовать свое новое тело — громадное, мощное и невесомое. Наравне с проявлением чувствительности нового тела, я обретал и его видимость. Сначала это напоминало мне какой-то копошащийся и пульсирующий сгусток полупрозрачных цветных тканей, но при дальнейшем проявлении я понял, что это не копошение, а вихревое движение, пульсация которого совпадает с биением сердца. Когда я говорил, что чувствовал новое тело, то имел ввиду, что получал некие сенсорные возбуждения, описывать которые не берусь за неимением аналогов. Скажу только, что это не было неприятно, а просто как-то… необычно.
Постепенно везде вокруг я стал замечать подобные вихревые движения некой полупрозрачной материи, но они были на несколько порядков объемнее, а также слабее в отдельно взятой точке, чем ткани моего нового тела. Я чувствовал их, как человек чувствует тепло или запах. Напряжение спало полностью. Я собрался шевельнуться, но не успел. Внезапно я ощутил обжигающий удар внутри черепной коробки, как будто мозг вдруг резко потяжелел раза в три.
Я ощутил, что не испытываю больше никакого неудобства, взглянул на Кирилла, с интересом рассматривающего меня, бросил взгляд на этот странный мир, и с удивлением уставился всеми четырьмя зрительными сенсорами на тающий Переход. Когда он исчез, я перевел фокус двух сенсоров на громадную тушу Кирилла, а двумя другими осматривал мир, в который он меня притащил. Я заметил слабую полоску лукавства в его эмоциональной ауре. Кирилл состроил улыбку на материальном носителе и спросил:
— А теперь вспомни о том, что я тебе говорил перед входом в Переход. И тот стишок, что ты так хорошо выучил в детстве.