Дорогие мои Чертыхайские Часть 1a

Дорогие мои Чертыхайские

Часть 1.   Серийный “Жигуленок” семейства Чертыхайских

Многие вещи  нам непонятны не потому, что наши понятия слабы;   но потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий.  [Козьма Прутков “Плоды раздумья”]

Глава 1. Таинственный дядя Самсон

В сказках “Тысяча и одной ночи” меня завораживало выражение  “О дочь моего дяди!”. Приехав в Израиль, я обнаружил, что выражения типа мой двоюродный брат или моя двоюродная сестра не переводятся на язык иврит буквально. Вместо этих слов, там употребляются совсем другие обороты: сын моего дяди или дочь моей тети. Повидимому, и у других восточных народов двоюродные братья и сестры называются детьми дяди или тети, и надо признать, что с годами, когда к нам приходит опыт, мы осознаем, что это более точные определения, чем двоюродные брат и сестра. (Мой строгий
редактор и критик Лазарь Исаевич уточняет меня, что в иврите имеются также короткие слова додан и доданит, соответствующие в русском языке понятиям кузен и кузина, но даже он вынужден согласиться, что эти слова, - также, как и их русские аналоги, - не очень-то употребительны. Кроме того, и додан, и доданит все же одного корня со словом дод, то есть дядя, а не со словом ах - брат.)
Мне уже давно хотелось рассказать о сыновьях моих дядей Свэлике Чертыхайском и Феликсе Гамбурге, но я все время боялся это сделать, и вот по какой причине. Людям свойственно подсознательное желание выглядеть на фотокарточках красивее, чем в жизни. Точно также они  желают, хотя и не хотят в том сознаться, чтобы и в рассказах о них их поступки выглядели красивее и привлекательнее, а мысли чище и благороднее, чем на самом деле.
Итак, с одной стороны, мне очень хотелось, чтобы мой рассказ был максимально правдивым, иначе он вообще не имел бы смысла. С другой стороны, я понимал, что, чем ближе к истине будет этот рассказ, тем реальнее будет угроза испортить наши и без того не самые идеальные отношения.
И только после того, как я напечатал свою книгу “Спасибо, бабушка!” и раздарил ее всем моим родственникам и приятелям, я понял, что мои волнения были напрасны – мои родственники не читают моих произведений, будучи заранее увереными, что это напрасная трата времени, ибо ничего путного их, пусть даже двоюродный, брат написать не может. Как я полагаю, это оттого, что их собственные способности им известны более чем хорошо.
Нет, конечно, они не отказывались принять мою книгу в подарок, и даже начинали ее читать или просматривать, но дальше первой страницы, по моим наблюдениям, еще никто из них не продвинулся.
Поэтому (да простит меня мой терпеливый и великодушный читатель!) первые абзацы этой повести написаны исключительно для маскировки, на тот случай, если мои двоюродные братья (так мне все-таки  привычней говорить) вздумают приступить к ее чтению. Думаю, что теперь уже можно приступить непосредственно к  изложению.
Сыновья моих дядей Свэлик Чертыхайский и Феликс Гамбург личности настолько многогранные, что вряд  ли мне когда-нибудь удастся осветить все стороны их богатых натур. Поэтому здесь я коснусь только вершины айсберга, намечу лишь штрихи к общей картине – расскажу только несколько эпизодов из их многосторонней деятельности, причем только в качестве автомобилистов.
В каждой самой обыкновенной семье обязательно найдется необыкновенная  личность: выдающаяся, знаменитая, прославленная или даже легендарная. Была такая личность и в нашей семье – дядя Самсон.
Дядя Самсон Чертыхайский, отец Свэлика Чертыхайского, давший ему такие неординарные имя, отчество и фамилию, был в нашей семье личностью не столь легендарной, сколько таинственной. Достаточно сказать, что до того времени, как я пошел в институт, упоминать о дяде Самсоне вообще нельзя было ни под каким соусом, и, честно говоря, мы, дети, а теперь я уже могу с уверенностью сказать, что и взрослые в нашей семье не знали даже, а жив ли вообще дядя Самсон, а если жив, то где.
Все, что касалось дяди Самсона, было загадочным и непонятным, и именно поэтому будило мое детское любопытство.
Начнем хотя бы с фамилии – Чертыхайские! Вообще-то по документам они были Чертохайскими, хотя в устной речи всю их семью называли и называют Чертыхайскими.  Мне же, тогда еще ребенку, потом отроку и даже уже молодому парню, в звучании фамилии дяди Самсона чудилось что-то героическое, равносильное богоборчеству. Когда я слышал эту фамилию, то полагал, что предки дяди Самсона охаяли самого черта!
Ни мои родители, ни тетя Бэла, жена таинственного дяди Самсона, не могли мне объснить происхождение этой нетипичной для евреев фамилии. Если бы она звучала как Боголюбский, было бы видно ее происхождение от подмосковного или какого иного городка Боголюбово. Не было бы проблем и с фамилиями типа Богородский, Богородицкий, Богуславский или даже Богодуховский. Всем им соответствовали какие-то населенные пункты. Фамилия же Чертохайский, как я тогда полагал, напрочь отвергала географическую этимологию ее происхождения. Мой папа предлагал свою версию, по которой фамилия Чертохайский вообще являлась результатом происков или даже мести писаря, выписавшего предкам дяди Самсона вид на жительство.
Настоящая же фамилия этой семьи, по версии моего отца, должна была быть прямо противоположной, то есть Боголюбский. Но тогда само собой возникал вопрос о том, откуда у них взялась исходная фамилия Боголюбский.
Наша бабушка была личностью незаурядной, достаточно сказать, что она до самой своей смерти держала в беспрекословном повиновении всю нашу многочисленную и строптивую родню, всех своих детей и внуков. Бабушка сумела воспитать и поставить на ноги всех своих детей одна, без рано ушедшего из жизни дедушки Зельмана. По-видимому, в силу необыкновенного природного дара предвидения, она сумела еще в моем раннем детстве прочувствовать мою будущую тягу к писательству и поощрить ее. Выражалось это в том, что длинными зимними вечерами мы с ней гасили керосиновую лампу, садились возле печки, смотрели на огонь и бабушка рассказывала мне обо всех своих предках и потомках, причем без приукрашивания, чего можно было бы ожидать при разговоре умудренного жизнью человека с ребенком.
На мой вопрос о происхождении фамилии Чертохайский бабушка предложила свою ошеломляюще простую версию, которую я теперь считаю единственно верной, и удивляюсь, почему папа до нее не додумался.
Итак, согласно бабушкиным воззрениям, написание фамилии в виде Чертохайские является результатом граматической ошибки, ибо предки дяди Самсона были родом из небольшого городка в Восточной Галиции под названием Чортков. Бабушка еще сказала, что этот город был крупным хасидским центром и даже резиденцией чортковских цадиков. Из этого города пошли многие еврейские фамилии типа Чортовы, Чортковы, Чортоки – как через “о”, так и через “е”, хотя правильнее все-таки писать через “о”. 
( Я потом специально проверял в географическом атласе и убедился, что до сих пор в Тернопольской области на Украине есть такой городок Чортков. Но самым интересным для меня в детстве было то, что стоит этот город на левом притоке Днестра с неприличным названием  Серет.)
Приведу здесь заодно абсолютно правдивую историю об одном из чортковских хасидов, рассказанную мне бабушкой. Этот веселый хасид возвращался со свадьбы из городка Городок (я проверял потом по карте – есть там рядышком такой городок!) к себе в Чортков. Находясь в радужном настроении, он
продолжал танцевать и по дороге домой. И дотанцевался до того, что забыл, и куда, собственно говоря, он направляется, и в какую сторону ему надо идти. Тогда он уселся посреди дороги, в ожидании, кто бы мог ему помочь. Мимо проходил какой-то странник, и хасид спросил его:
 - Не скажешь ли ты, добрый человек, куда я направляюсь?
 - А черт тебя знает, куда ты направляешься, - ответил добрый человек.
 -   Вот спасибо. А ведь и верно – в Чортков! – воскликнул обрадованный хасид. -  А ты куда идешь?
 -  А никуда. Меня черти несут. 
 -  И куда они тебя несут?
 -  Из Чорткова в Городок.
Вот так сообразительный хасид сумел выведать у случайного прохожего, куда и в каком направлении ему надо идти.
Родоначальницей  наших Чертохайских, по рассказам бабушки, была некая женщина, сначала молодая и красивая вдова, а потом древняя и страшная старуха по имени Хая. Бабушка ее уже не застала, но слышала о ней от моей прабабушки, а та называла ее Хайкой из Чорткова. Так что правильное название фамилии должно было быть Чортковохайские или даже Чортковохайкские .
На мой недоуменный вопрос, зачем понадобилась Чортковохайкским такая сложная фамилия, не проще ли было им называться просто Хайкскими или Хайкиными, бабушка резонно возразила, что, во-первых, просто Хайкины в городке уже были, а во-вторых, как бы потомков Хайки из Чорткова отличали от потомков другой вдовы Хайки из города Турка, носивших фамилию Туркохайских. Кстати, когда мальчик из семейства Хайкиных стал дирижером в Большом театре в Москве, бабушка гордилась этим так, как будто дирижером стал кто-то из наших близких родственников Чертохайских.
Великая тайна самого дяди Самсона была раскрыта, по крайней мере для нас, его племяников, после того, как Никита Сергеевич Хрущев сделал свой знаменитый доклад на двадцатом съезде коммунистической партии и узников Сталинских концлагерей начали постепенно выпускать на свободу. Эта тайна была проста, как прямая линия: все это время дядя Самсон сидел в советском концлагере, как враг народа. А вот за что он сидел, я обещаю поведать в следующей главе, ибо это напрямую связано с уже сообщенным мною именем его сына и моего двоюродного брата Свэлика.

Глава 2. История имени сына моего дяди Самсона

После возвращения дяди Самсона из лагеря и его последующей реабилитации, я почему-то  ожидал, что он окажется анархистом, эсером, троцкистом, бухаринцем или меньшевиком, и, естественно, предвкушал, что смогу  послушать его признания в своей антисоветской деятельности.
Ничуть не бывало. Дядя Самсон оказался всего-навсего мужским портным. Кстати, и выжил он в  лагере, благодаря своей профессии, ибо вместо того, чтобы сразу же подохнуть на лесоповале, все эти годы шил цивильные костюмы для лагерного начальства, а заодно театральные костюмы для театра оперы и балета, созданного меценатом-комендантом лагеря из выдающихся музыкантов и оперных певцов, отбывавших свои сроки в качестве заключенных.
Точно также разочаровала меня и внешность дяди Самсона – вместо легендарного богатыря, известного мне исключительно благодаря  названию оперы “Самсон и Далила”  (самой оперы я, разумеется, не слышал), перед нами предстал щупленький, сутулый и лысый человечек.
Зато я (наконец-то!) узнал от дяди, за что он сидел. И это было намного неожиданнее и интереснее, чем предполагамые диверсионная деятельность и шпионаж, в которых обычно обвинялись враги народа. Оказывается, дядя Самсон, склонный, как и многие ремесленники, к философствованию, осмелился не более не менее, как поправить самого Ленина. Причем, не в какой-то мелочи, а в одной из самых главных ленинских формулировок.
Вы, надеюсь, еще не забыли  знаменитую ленинскую фразу о том, что коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны. Так вот, повторяю для невнимательных, заурядный местечковый мужской портной Самсон Чертохайский был настолько дерзок, что осмелился самым наглым образом поправить Ленина.
Через три года после смерти вождя мирового пролетариата у Самсона родился сын, и встал вопрос о том, какое ему дать имя. Теща, то есть моя бабушка, предлагала назвать мальчика Зельманом, в честь своего покойного мужа. Но один Зельман уже был в родне, это был старший сын дяди Гриши. И дядя
Самсон стал придумывать своему сыну современное имя. И придумал на свою голову: Свэлик, что, по замыслу автора, должно было соответствовать первым буквам формулы:

СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ + ЭЛЕКТРИФИКАЦИЯ + ЛЕНИНИЗМ + ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ = КОММУНИЗМ

А я-то по наивности полагал, что Свэлик – это такое еврейское имя!
Но если беде сужденно случиться, ее и десятой дорогой не объедешь. Местный стукач Шейлок Спивак на следующий же день, после того, как дядя Самсон получил в ЗАГСе свидетельство о рождении сына, донес куда следует, что портной Самсон Чертохайский взял на себя наглость поправить Ленина, ибо известно, что великий вождь пролетариата сказал:

КОММУНИЗМ есть СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ плюс  ЭЛЕКТРИФИКАЦИЯ всей страны

Как видите, слова ЛЕНИНИЗМ и ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ в Ленинскую формулировку тогда не входили. (Так же, как и в более позднее хрущевское волюнтарисское добавление к чеканной формуле Ленина:

плюс  ХИМИЗАЦИЯ сельского хозяйства )

Напрасно дядя Самсон доказывал, что не поправлял вождя, а зашифровал в имени сына бесмертные и любимые им слова

СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ, ЭЛЕКТРИФИКАЦИЯ, ЛЕНИНИЗМ, ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ,   КОММУНИЗМ

- через запятые! Без каких-либо матеманических знаков! Делу был дан ход, и дядю Самсона отправили в лагеря.
И вот что интересно: портного Чертохайского, посмевшего назвать своего сына Свэликом, на многие годы разлучили с семьей, а вот сапожнику Гуревичу, давшему сыну сходное имя Нэлик
(НAУKA, ЭЛЕКТРИФИКАЦИЯ, ЛЕНИНИЗМ, ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ, КОММУНИЗМ),
это сошло с рук. Не следует думать, что Шейлок Спивак пожалел Якова Гуревича и не донес на него. Нет, Спивак выполнил свой гражданский долг. Но, когда он пришел стучать на Гуревича, предыдущий следователь уже сам сидел, а новый заявил, что надо проявлять больше фантазии, ибо, - тут он выразился весьма витиевато и поэтому непонятно для Спивака, - история, повторенная дважды, превращается в фарс. Так как, что такое фарс, Шейлок не знал, то на всякий случай решил больше Гуревича не трогать.
Чтобы исчерпать тему дяди Самсона, мне остается только добавить, что после его возвращения мои с ним взаимоотношения ограничивались исключительно игрой в шашки, к которым он пристрастился в лагере. По предложенной дядей формуле нашего с ним соревнования, победа в партии защитывалась только тогда, когда победитель ухитрялся загнать противника в дамский туалет, то есть, если на доске у побежденного оставалась дамка, и тот не имел возможности ею куда-либо ходить. Все остальные варианты побед не защитывались. Благодаря этому, наш счет в многолетнем матче выражался отношением однозначных чисел.

Глава 3. История имен внуков дяди Самсона

Узнав, что семейство Свэлика Чертохайского решило свалить на Запад, и даже не просто на Запад, а в Америку, Феликс Гамбург, который всю жизнь был невыездным, понял, что, скорее всего, уже больше никогда не увидит своего, пусть неродного, но все же горячо любимого брата. Поэтому, будучи в очередной раз в командировке в Москве, он вместо того, чтобы в пятницу вечерним рейсом, как это обычно делали его коллеги по работе и он сам, вылететь домой, поехал на Киевский вокзал столицы.
Билет в Киев от купил заранее, также как заранее позвонил Свэлику и предупредил, что хочет приехать прощаться.
- Ты  ничего не планируешь на эти выходные? – спросил брата на всякий случай Феликс. Ведь у человека, который собрался уезжать за границу, могло быть много срочных дел. Но брат успокоил его:
-  Ничего не планирую, - и  заверил: - Эти два дня я целиком посвящу тебе.
И Феликс предвкушал, как они чудесно проведут эти два дня, возможно, в последний раз в жизни - совместно.
Поезд прибыл в Киев рано утром. На платформе высокого гостя встречал Свэлик, да не один, а с сыновьями, Фридиком и Самсоней.
История имен сыновей Свэлика Чертохайского заслуживает того, чтобы быть рассказанной, хотя бы потому, чтобы больше к ней не возвращаться. Если проницательный читатель предположил уже, что и здесь не обошлось без  дяди Самсона Чертохайского, деда этих мальчиков, то он абсолютно прав.
Когда у Свэлика родился первенец, которому суждено было стать Фридиком, то дед новорожденного справедливо рассудил, что первый внук, скорее всего, не будет одновременно и последним, поэтому заготовил серию имен по своему вкусу. Для своего первого внука он уже давно вынашивал имя Карл, которое, как известно, носил главный теоретик научного коммунизма. Свэлик ничего против не имел и уже готов был пойти в ЗАГС и записать ребенка Карлом.  Но тут вмешалась тетя Бэла, которая, как известно, приходилась мальчику родной бабкой. Это был единственный на моей памяти случай, когда тетя Бэла посмела перечить дяде Самсону, но зато возражала она весьма решительно:
- Вы, что, хотите, чтобы мальчика все ласково называли Карликом, да?
- Ну, почему же обязательно Карликом? - возражал жене дядя Самсон. – Ведь можно, например, Карлушей.
- Да кто тебя спрашивать будет? Будут называть Карликом и испортят ребенку всю жизнь! Нет! Только через мой труп!
Разумеется, что ни дяде Самсону, ни его сыну Свэлику труп тети Бэлы был не нужен. Поэтому был найден компромисс, вернее, дядя Самсон согласился временно отступить, причем на заранее подготовленные порзиции:
- Хорошо, - заявил он. – Я согласен. Пусть этот будет Фридрихом, в честь Фридриха Энгельса, друга и соратника Карла Маркса. А уж второго обязательно назовем Карлом.
Тетя Бэла уступила, и ребенка записали Фридрихом Свэликовичем, но все называли его Фридиком, с легкой руки его бабушки Бэлы.
По-видимому, Индустриализация, жена Свэлика и мама Фридриха, мнение которой относительно имени ее ребенка  никто даже не посчитал нужным спросить, не на шутку перепугалась, что дядя Самсон выполнит свою угрозу, потому что после Фридика у нее долго не было детей. Родила она второго сына уже после смерти дяди Самсона и безропотно согласилась выполнить просьбу тети Бэлы, то есть назвать ребенка в честь его деда Самсоном. Ребенок оказался на редкость симпатичным, и все дружно стали называть его ласково Самсоней. Так и пошло среди родственников и друзей: Фридик и Самсоня, сыновья Свэлика.
Я думаю, что знатоки истории первого в мире социалистического государства по именам супругов Свэлика  и Индустриализации Чертохайских могли бы безошибочно или с весьма малой погрешностью определить возраст каждого из них.  Но даже малоискушенный читатель должен понимать, что в этой семейной паре жена была немного, чуть-чуть, но все же моложе мужа: она родилась в тот период, когда уже прошла мода на имена-абревиатуры и началась эра Октябрин, Анархий, Утопий, Революций и Облигаций.
Спустя годы, когда все эти несчасные Революции и Облигации, Анархии и Утопии стали постепенно сокращать и даже менять свои имена на нормальные человеческие, Индустриализация тоже сократила свое имя и стала Индустрией; друзья и знакомые называли ее еще более кратко - Индой, a малoзнакомыe и незнакомыe - Индией.

Глава 4. Приезд Феликса Гамбурга в столицу Украины

Моменты свидания и разлуки суть для многих самые великие моменты в жизни.   
[Козьма Прутков “Плоды раздумья”]

Итак, на платформе Киевского вокзала высокого гостя встречал его двоюродный брат Свэлик, да не один, а с сыновьями, Фридиком и Самсоней. Встречающие по очереди обнялись и трижды расцеловались с прибывшим родственником: сначала Свэлик, затем Фридик, и напоследок Самсоня.
Ритуал встреч, прощаний  и иных событий или мероприятий в семье Чертохайских был разработан отцом семейства до малейших деталей, раз и навсегда, и никогда не нарушался. Впрочем, как сможет убедиться читатель чуть позже, особым разнообразием этот ритуал не отличался.
- Ты не будешь возражать, - спросил Свэлик Феликса по окончании процедуры обнимания и целования, - если мы выйдем не на центральную площадь перед вокзалом, где тебя смогли бы приветствовать толпы восторженных жителей украинской столицы, а с противоположной стороны? – и пояснил: - Так будет быстрее.
Феликс не возражал.
Все четверо пересекли железнодорожные пути и мимо каких-то железнодорожных пакгаузов вышли на тихую улицу, где стоял “Жигуленок” семьи Чертохайских. Я написал “ “Жигуленок” семьи”, а не “Жигуленок” Свэлика”, ибо рулем этого “Жигуленка” лихо управляло все мужское население Чертохайских: Свэлик, Фридик и Самсоня.
Все сели в машину: Свэлик за руль, Феликс на сидение рядом с водителем, двоюродные племяники Феликса на задних сидениях. Но прежде, чем тронуться с места, Свэлик улыбнулся своей обаятельной – простите за тавтологию! - улыбкой и задал Феликсу неожиданный вопрос:
- Ты никуда не торопишься?
- Нет, нет, - заверил Феликс, - Никуда!
- Может быть, тебе надо куда-нибудь подъехать? Ты не стесняйся, говори!
- Никуда не надо. Я ведь приехал только затем, чтобы повидаться и попрощаться с вами.
- Ну, тогда ты наверное не будешь возражать, если мы по дороге заглянем на станцию технического обслуживания “Жигулей”?
- Что-нибудь серьезное? – спросил Феликс озабоченно.
- Нет, - успокоил двоюродного брата Свэлик. – Сущие пустяки. Просто это рядом, по дороге, не надо будет потом специально заезжать.
- Да, да, рядом, - в один голос поддержали отца Фридик и Самсоня. – По дороге, удобно заехать…
- Если ты, конечно, не возражаешь… - снова добавил Свэлик. – И если тебе никуда не надо…
Машина вела себя странно, она лихо катила под горку, но начинала дергаться, как только чувствовала, что дорога собирается идти на подъем. По-видимому, зная норов своего автомобиля, Свэлик, предчувствуя подъемы, заранее изо всех сил газовал, и именно в момент максимального газования начинал  что-то рассказывать, так что Феликс при всем старании ничего не мог разобрать.
По дороге их пару раз останавливали гаишники и изъявляли желание проверить работу сигнальных огней у автомобиля сзади, но Свэлик и им улыбался своей обаятельной улыбкой:
- Все в порядке, шеф, мы именно из-за этого и едем сейчас на станцию технического обслуживания!
И гаишники их отпускали.
 - А откуда они знают, что у тебя делается сзади? – удивился Феликс.
 - А у нас тут у половины “Жигулей” один и тот же дефект с задними фонарями, - в один голос пояснили Фридик и Самсоня.
Наконец они прибыли на станцию технического обслуживания.
- Если ты не возражаешь, -  сказал Свэлик. –  я на минутку тебя оставлю.
Свэлик  ушел на станцию, а Феликс, Фридик и Самсоня вылезли из машины.
От постоянных “Если ты не возражаешь” и  “Если тебе никуда не надо”, хотя и произносившихся с самой располагающей улыбкой, Феликс почему-то чувствовал себя весьма неуютно. Как будто ставился под сомнение сам факт его приезда для того, чтобы попрощаться, и предполагалось существование какой-то еще одной, неназванной или, более того, зачем-то скрываемой им подлинной цели его приезда в Киев.