Колдун. XVII. Сверхреальник

Поначалу я не почувствовал ничего особенного. То есть не было тех впечатляющих эффектов многофокусного зрения и видимости полевых структур. Я лишь чувствовал другой разум в своем. Особых неудобств я пока от этого не испытывал.
Кирилл держал под наблюдением мою психику, не вмешиваясь пока ни во что. Постепенно я начал открывать свой сдвоенный разум для третьего. И в этот момент я в полном объеме прочувствовал самое настоящее раздвоение личности. Мое «Я» сидело как в одной, так и в другой объединяющейся половине. Я пытался одновременно управлять обеими половинами, но получалось очень неуклюже. Если зажать две спички между пальцами неведущей руки, одну между указательным и средним, а другую между безымянным и мизинцем, и попытаться без помощи другой руки и оставшегося большого пальца совместить концы спичек, то, вероятно, вы получите очень слабое, но все-таки примерное впечатление о моих усилиях.
В конце концов я кое-как добился того, что обе половинки соединились. Личность двоиться перестала, но эффект ее «надтреснустости» остался. Я решил пока не обращать на это внимания.
Я занялся наладкой основных перекрестных ассоциаций. На первых же шагах мое астерское «Я» отметило необычный мозговой довесок в затылочной части — сросшийся с моим мозг чужетела. Потратив на него немного времени, я выяснил, что в нем, помимо всего прочего, заложена программа авторегенерации практически любой части тела. Эта информация присутствовала и в моем астерском разуме, что несколько снижало ценность находки лично для меня. Таким образом, меня теперь и убить-то сложно, что еще более приближает меня к монстру. Эта мысль все сильнее беспокоила меня, но, ни найдя пока ни одного аргумента против такого положения вещей, я отпихнул ее прочь. Но избавиться от нее полностью так и не смог.
Нам потребовались сутки, чтобы привести мой разум в порядок — звучит немного дико, но это именно так!
В конце концов, я уяснил, что астерцы — это все-таки люди, но, благодаря тому, что их вариант цивилизации пошел по пути самосовершенствования, их разум позволяет себе разгуливать вне телесной оболочки, которую они называют «материальным носителем». Эти возможности открыли для них множество других, сопутствующих. Например, они могли видеть практически в любом диапазоне так называемого электромагнитного излучения.
Я понял, насколько физика моего мира заблуждается! Хотя нет, я несправедлив — она не заблуждается, просто у нее еще нет достаточно мощных технических средств регистрации такой тонкой субстанции, как протолептонные вихри. Собственно, эти самые вихри и есть суть основной первокирпичик материального мира. В физике нашего мира я уже слышал подобные теории, но все они не имеют под собой такого мощного фундамента, как экспериментальные исследования. Сами протолептонные вихри — суть микроискажения пространственно-временного континуума, хотя приставка «микро» не подходит для характеристики степени малости этих искажений. По сути, это та пресловутая теория общего поля, которую так хотят открыть земные физики.
Вся прелесть заключается в том, что астерцы могут не только регистрировать протолептонное поле, но и генерировать его в своих интересах! Вообще-то, любой человек генерирует протолептонное поле, которое на Земле называют биополем, аурой, а на Террарии — живым излучением, но астерцы могут генерировать его целенаправленно — малая энергетика протолептонного поля применяется ими для информационного обмена, а высокая — для взаимодействия с так называемым «материальным» миром. Для себя же астерцы уже давно не разделяют эти два понятия.
Я с удивлением обнаружил, что теперь могу создать любой материальный объект, имея под рукой достаточное количество протолептонного поля — то есть любой материальный объект или мощное излучение! Естественно, львиная доля «исходного материала» уйдет на покрытие энергетических затрат, но ведь в итоге я, к примеру, из кучи мусора весом 1 килограмм могу сделать бриллиант весом 200 грамм! Любой земной алхимик отдал бы за эти возможности не только душу, но и руки-ноги с головой впридачу! Единственное, что меня смущало, это то, что я должен при этом абсолютно точно представлять всю структуру будущего объекта — от внешнего вида до количества электронов на орбитах. Мне это казалось довольно проблематичным. Хотя, у меня был вполне убедительный наглядный пример, что это возможно — Кирилл, который нигде не прятал свое оружие, он его изготавливал прямо из воздуха, когда это ему требовалось, и распылял его, как только переставал в нем нуждаться! Я был изумлен не столько самим фактом, что это возможно, сколько количеством информации, хранимой мозгом Кирилла о различных видах вооружения, — а их Кирилл знал немало!
Другим, не менее важным откровением для меня явилось то, что астерский разум мог производить своих энергетических двойников — «фантомов», связанных со своим родителем каналом связи. Основной производитель-разум находился там, где ему и положено быть — в голове, присосавшись к банкам данных нейронной структуры мозга материального носителя, имевшего непосредственную связь с собственным сверхсуществом. Об этой связи астерцы знают, но доступа к ней у них нет. Теоретически, астерский разум мог произвести любое количество своих фантомов в любой точке пространства, имеющей даже слабую концентрацию протолептонного поля, но практически его хватало на пять-шесть экземпляров. Особо талантливые из астерцев могли удержать одновременно под вниманием до двадцати фантомов, хотя в большом их числе особой нужды не возникало, разве что в критических ситуациях, требующих раздельного внимания за многими параметрами.
Любой из фантомов мог при необходимости отрастить себе «глаза» и «уши», — грубо говоря, заставить участок протолептонного поля, где он обосновался, например протолептоны воздуха, передавать информацию об их вибрациях в основной разум. Мне «земному» поначалу было довольно трудно свыкнуться с мыслью, что звуковые колебания имеют ту же природу, что и электромагнитные, — разве что масштабы энергетики разные.
Многофокусность зрения, как и многофокусность слуха — не единственные достоинства фантомов. Многофокусность мышления — вот основная их ценность. Астерский разум мыслит ровно во столько раз продуктивнее, сколько он имеет своих фантомов.
Во время продуцирования фантомов как раз и возникает эффект «трансформера». Сначала матрица-«зародыш» фантома выстреливается основным разумом в нужную точку пространства. Затем эта матрица начинает самоформироваться. Мне, как программисту, это очень напоминало самораскрывающийся архив — файл данных, которому придан вид выполняемого файла-программы, и который, будучи запущен, «выжимает» из себя «запрессованные» ранее программой-архиватором данные. После формирования и настройки протолептонного канала связи фантом начинает «вещание в прямом эфире». Я подумал, что земная поговорка «у него глаза на затылке» для астерца может быть вполне применима с небольшой натяжкой в прямом смысле.
Конечно, я не мог удержаться и попробовать свои силы сразу же! Кирилл порекомендовал не увлекаться и не начинать сразу с генерации сложных предметов — биохимических, например, а соорудить пока что нечто неорганическое.
Я закрыл глаза, отмел посторонние мысли (однако организация мышления у астерцев!) и представил себе медный кубик стороной два сантиметра. Я благополучно прошел одну за другой стадии организации атомов, формирования кристаллической решетки меди, оценил материало- и энергоемкость кубика, заставил молекулы воздуха необходимого объема перестраиваться. Точкой сбора кубика назначил место в полуметре от своего лица, подставил ладонь под нее и открыл глаза. Я почувствовал движение воздуха, он пошел волнами, как от нагретой печки, раздалось короткое «Ф-ф-уп!», и вращающийся, сверкающий медью кубик упал в мою ладонь.
В ту же секунду я, крича и тряся рукой, вскочил и принялся скакать по комнате, как сумасшедший — немножко не рассчитал с энергией и остатки от сборки кубика ушли на его разогрев до температуры плавления.
Руку прожгло до кости, и, если бы не регенерационные способности чужетела и астерского разума, я бы довольно долго проторчал в больнице. Теперь же я, хоть и исходил потом от боли, но с интересом таращился на то, как буквально на глазах на кости натягивается мясо, затем восстанавливается кожа. Кирилл улыбался чему-то, поглядывая на меня, и поливал на рану из своей плоской бутылочки. В конце концов рана затянулась. Не бесследно, впрочем, — рубец остался.
Кирилл убрал свою бутылочку в карман.
— А что в ней? — спросил я, осторожно трогая свежий рубец пальцем.
— В бутылке?
— М-г-м.
— Серебряная вода.
— Чего? — Я недоуменно поднял глаза на Кирилла.
— Серебряная вода, — невозмутимо повторил он. — Вода, в которой много ионов серебра.
— А какой в этом смысл?
Кирилл пожал плечами.
— Я не теоретик. Спроси Егорыча. Серебро морфостабильно.
— Как, как?
— Мор-фо-ста-биль-но. — Олимпийское спокойствие Кирилла было выше всяких похвал, — Плохо поддается протолептонному морфингу. На создание такого же кубика из серебра, как тот из меди, который ты расплескал по комнате, у тебя ушло бы на два порядка больше энергии, чем ты затратил. Серебро поглощает протолептонные изменения. Точнее не поглощает, а распыляет. Например, если бы ты соорудил-таки свой медный кубик, а потом я полил его водой из своей бутылочки или положил на него серебряную монету, то через минуту кубик рассыпался бы в прах.
— Как плешаки, — пробормотал я.
— Что?
— Да так, ничего. Я вспомнил, как разлагались те твари там, на Земле, когда ты меня похитил. Пули ведь были серебряные. Да?
— Ну-ну, продолжай, — Кирилл лукаво прищурился.
— Что продолжать? А-а! Ты, наверное, имеешь ввиду, что, раз плешаки разлагались от воздействия серебряных пуль, то их кто-то продуцирует!
Кирилл не ответил, но улыбнулся и пожал плечами.
— Стоп! Погоди, — я потер виски, — а почему тогда не разложился клинок из хвоста плешака?
— А ты бы взял в бой самый острый и закаленный протолептонный меч против тупого и погнутого, но серебряного?
— Так что, клинок, выходит, самый обычный? И клыки?
— Нет, с клыками другая история. Серебро настолько же разрушительно действует на протолептонные объекты, насколько и стабилизирует производные от них. Клыки у плешака выросли, основываясь на биохимии стабильного «старого» протолептонного поля, но из «новых» протолептонов клеток плешака. Если серебро действует на «новые» протолептоны разрушительно, то «старые», стабильные, защищает от разрушения. Поэтому, облив серебряной водой поверхность клыка, я уничтожил только верхний слой «новых» протолептонов, затормозив лавинообразное разрушение остальных, не столь «новых».
Я покачал головой, недоумевая. Однако! Кто же этот злой гений, который способен создавать протолептонных тварей, у которых растут вполне «обычные» клыки и в хвост всажен «обычный» стальной клинок?
Мне пришла в голову одна мысль, и я решил ее проверить.
— Кирилл, это поэтому вы называете Новых «Новыми»?
Глаза Кирилла погрустнели, и он кивнул.
Я похолодел. Какой-то сдвинутый сверхреальник занимается тем, что штампует злобных тварей, и собирается разрушить устои Мироздания! Вот что имел ввиду Егорыч, когда говорил, что чем меньше будет сверхреальников, тем лучше.
— Но зачем? — я почти кричал.
Кирилл понял, что я хотел спросить.
— И у сумасшедшего есть своя логика. Весь вопрос состоит в том — какая?
Кирилл ободряюще похлопал меня по плечу.
— Не вешай нос, сверхреальник. Давай, дуй к Егорычу, он тебя, поди, заждался.