Дорогие мои Чертыхайские Часть 2a

И. Письменный

Дорогие мои Чертыхайские

Часть 2.     Антикварный “Форд” семейства Чертыхайских

… в одном из московских гаражей он купил по случаю такой старый автомобиль, что появление его на рынке можно было объяснить только ликвидацией автомобильного музея… Автомобиль почему-то продавался вместе с искусственной пальмой в зеленой кадке. Пришлось купить и пальму. Пальма была еще туда-сюда, но с машиной пришлось долго возиться: выискивать на базаре недостающие части, латать сидения, заново ставить электрохозяйство. Ремонт был увенчан окраской машины в ящеричный зеленый цвет. Порода машины была неизвестна, но Адам Казимирович утверждал, что это
“лорен-дитрих”. [И. Ильф, У. Петров “Золотой теленок”]

Глава 1. Случайная вырезка из иностранного журнала

Отыщи  всему начало, и ты многое поймешь.
[Козьма Прутков “Плоды раздумья”]

Будь профессор Гамбург повнимательнее, он бы мог заметить, что его киевские родственники от его приезда особой радости не испытывали. Все они вынужденно подыгрывали ему, раз уж он оказался столь наивен и преисполнен старомодных родственных чувств, что специально прискакал ради этого
прощания. Правда, сначала они думали, что прощание - это всего лишь предлог, что он только так говорит, что приехал специально попрощаться, а у самого есть в Киеве какое-то дело, но потом убедились, что никакого дела у Феликса нет, и он на самом деле приперся только за тем, чтобы
попрощаться с ними.
  Трудно даже сказать, обрадовало ли это их больше (как-никак, а Феликс своим ни с чем другим не связанным приездом оказывал им честь, которую другие родственники не порывались оказать) или огорчило. Дело в том, что ко времени приезда Гамбурга Чертохайские уже решили временно задержать свой отъезд. А раз речь идет о Чертохайских, то читатель понимает, что правильнее было бы написать: Свэлик принял решение временно задержать отъезд своего семейства, и сыновья его единодушно поддержали. Мнение Индустрии, как обычно, спросить забыли. Так же, как и мнение молодых невесток,  жен Фридика и Самсони. Впрочем, это и не требовалось, ибо по многолетней семейной традиции, оно не могло быть иным, чем мнение самого Свэлика.
Для задержки с отъездом были свои причины, причем весьма серьезные. И первая из них заключалась в том, что США почему-то не спешили с предоставлением Чертохайским  политического убежища. Можно было, конечно, переориентироваться и ускоренными темпами укатить в Израиль (благо, для этого не надо было просить политического убежища). Но тут на горизонте у Свэлика замаячили “златые горы и реки, полные вина”, пройти мимо которых Свэлик не мог.
  И прав тот читатель, который уже догадался, что и в этом деле главную ставку Свэлик делал на высокие знания, мастерство и прочие профессиональные качества добрейшего Ивана Николаевича. Но ни сам Свэлик, ни уж тем более его сыновья Фридик и Самсоня так никогда и не догадались, какую
истинную роль сыграл все тот же Иван Николаевичв в судьбе их семейства. Когда же Феликс Гамбург попытался это растолковать им, то отец и сыновья Чертохайские вообще не стали его слушать.
Говоря о себе, как о рабочем классе, жаждущем производить обслуживание клиентов по высшему разряду, Иван Николаевич здорово покривил против истины. Я имею в виду не стремление
производить обслуживание по высшему разряду (хотя и эти слова тоже были далеки от истины), а его самоидентификацию в качестве представителе рабочего класса. Дело в том, что рабочий класс не имеет отдельных кабинетов, а у Ивана Николаевича какой – никакой, а кабинет был.
Итак, в один прекрасный день, заглянув по поводу очередного ремонта своего  “Жигуленка”  в кабинет Ивана Николаевича, отделенный от общего зала станции технического обслуживания тонкими стенами, в нижней части -  фанерными, в верхней – стеклянными, Свэлик не обнаружил в ней хозяина кабинета.
Потоптавшись немного в дверях, он уселся во вращающееся кресло хозяина и от нечего делать стал перебирать лежащие на столе иностранные журналы.  Все они были посвящены автомобильной тематике и, за исключением одного, рекламировали новейшие марки зарубежных автомобилей.
Единственный журнал, составлявший исключение из этого правила, целиком был посвящен состоявшемуся недавно параду автомобилей старых марок. Весь номер был заполнен красочными фотографиями автомобилей начала двадцатого века, а также двадцатых и тридцатых годов этого столетия.
Одна из фотографий, а именно фото “Форда” 1921-го года, была аккуратно вырезана из журнала и приклеена здесь же в комнате, на стене.  Насколько Свэлику позволяло его знание английского языка, подпись под фотографией гласила, что какой-то мультимиллионер заплатил за эту редкую модель 
баснословную сумму денег и готов заплатить в два раза больше за автомобиль “Форд” 1920-го года, поскольку именно эта модель отсутствует в его коллекции. Тут же помещалось фото “Форда” 1920-го года, сделанное три четверти века тому назад.
Под стеклом у Ивана Николаевича Свэлик увидел еще одно, на этот раз черно-белое фото “Форда” модели 1921-го года, вырезанное из какого-то советского журнала. Подпись под фотографией подтверждала, что Свэлик правильно перевел английский текст.
В это время в комнату вошел сам Иван Николаевич.
- Что, понравилось? – сразу же спросил он. – Это тебе не наши консервные банки. Это штучный товар! Делают штучно.
 - Понравилось, - охотно согласился Свэлик, хотя лично ему были по душе именно современные консервные банки, а штучных моделей он никогда не видел и, с чем их едят, понятия не имел.
- Продать один такой автомобиль – и можно потом всю жизнь жить на проценты с продажи! – хохотнул Иван Николаевич.
- Неужели? – вырвалось у Свэлика.
-  А Вы прикиньте!
- Действительно! – ахнул Свэлик, но тут же добавил: – Только, чтобы продать, надо сначала иметь!
- Это точно! - Иван Николаевич не стал спорить. - Сначала надо иметь!

Глава 2. Случайная встреча Свэлика с  “Фордом” 1920-го года

Купи прежде картину, а после рамку!
[Козьма Прутков “Плоды раздумья”]

Субботним утром Свэлик и Индустрия ехали на “Жигуленке”  с краткосрочным визитом к своим провинциальным родственникам, живущим в двухстах километрах от столицы Украины.  Когда они проезжая через какую-то деревню, Индустрия попросила мужа притормозить возле сельского магазина и направилась в него в надежде найти что-либо из дефицита. Среди столичных жительниц этот магазин заслуженно пользовался именно такой репутацией.
Свэлику вскоре надоело ждать в машине, он вышел из нее, запер двери и обошел вокруг магазина в поисках туалета. Туалет он легко обнаружил, но на двери висел замок. Последнее означало, что пользоваться этим сооружением могут только свои.
Не теряя надежды, Свэлик продолжил поиски. Вскоре он обнаружил за туалетом незапертый сарай с распахнутыми воротами и вошел во-внутрь.  Благодаря тому, что ворота сарая не были закрыты, сарай был хорошо освещен, и Свэлик легко разглядел крупных размеров козла, периодически лениво
бодающего стоящий возле одной из стен и прикрытый от пыли мешковиной громоздкий предмет, очертаниями сильно смахивающий на автомобиль. Свэлик подошел к громоздкому предмету, приподнял мешковину и ахнул – это был “Форд”,  причем не просто “Форд” ,  а  “Форд” модели 1920-го
года! Именно такой, какой Свэлик видел в журнале у Ивана Николаевича.
Мгновенно в голове у Свэлика созрел гениальный и одновременно дерзкий план – выехать за рубеж на “Форде” 1920-го года, а потом продать редкостный экземпляр мультимиллионеру-коллекционеру и жить себе припеваючи.
Забыв, зачем он туда заходил, Свэлик помчался искать хозяина сарая. Найденный им наивный владелец старинного автомобиля явно не был в курсе последних автомобильных новостей и цен на рынке редкостных коллекционных автомобилей и страшно обрадовался возможности избавиться от своей рухляди.
Быстро договорившись о цене, хозяин взял чисто символический задаток в размере стоимости одного литра самогона,  а Свэлик немедленно отменил поездку к родственникам, почти силой вытащил из магазина ничего не понимающую Индустрию и, как угорелый, понесся на станцию технического обслуживания, торопясь перехватить Ивана Николаевича, пока тот еще не уехал со станции к себе
домой.
-  А вот и Иван Николаевич! Здоровеньки булы! – обрадовался хозяин “Форда”, завидев приехавшего со Свэликом гостя. (Повидимому, слава кудесника со станции техобслуживания шагнула далеко за пределы столицы Украины.) – А мы тут уже успели обмыть покупку! Присоединяйся к нам, Ваня!
Но гость совсем не обрадовался проявленному радушию. Едва взглянув на автомобиль, Иван Николаевич тут же подтвердил, что это, действительно, модель 1920-го года, и принялся обстоятельно изучать состояние машины.
- Только я вас честно предупреждаю, - оценив придирчивый взгляд Ивана Николаевича, неожиданно заявил владелец древности, - что эта машина уже тридцать лет, как стоит в парализованном виде. У нее ни мотор, ни колеса не крутятся, а тормозов и стартера отродясь не было. Так что, чтобы потом не было претензий, я к ней впридачу дам козла  Борьку, все равно пользы от него никакой. Доить его нельзя, а на бойню отправить душа не позволяет. Он у нас все равно что член семьи – такой разумный и ласковый.
Между тем “разумный и ласковый” Борька, не обращая внимания на присутствие столичных гостей, с удвоенной энергией продолжил методично бодать главную часть покупки. Наверное, хотел продемонстрировать новым хозяевам свое рвение, а заодно разум и ласковость.

Глава 3. Восстановительные  работы  начитаются

Бывает, что усердие превозмогает и рассудок.
[Козьма Прутков “Плоды раздумья”]

Опустим малоинтересные подробности, связанные с оформлением покупки музейной редкости, доставкой ее в гараж Чертохайских, воцарении ее в гараже на месте “Жигуленка” и переводом последнего из теплого местечка в гараже на жалкое существование под открытым небом. Отметим только, что “разумного и ласкового”  козла Борьку, подаренного, как вы помните, новым хозяевам “Форда” модели 1920-го года впридачу к коллекционному автомобилю, Чертохайские при вывозе раритета постарались оставить у старых хозяев. Впрочем, те особенно не настаивали, чтобы его обязательно забрали в столицу – видно, и вправду “он был все равно что член семьи”.
Еще в период оформления покупки Иван Николаевич честно и откровенно предупредил отца и сыновей Чертохайских, что у коллекционеров в цене только те старинные автомобили, у которых “все детали свои”, то есть или собственные, стоящие на них с момента рождения, или из запчастей, изготовленных
еще в те времена, когда эти автомобили весело катили по дорогам. Подделки не допускаются, более того, у специалистов по старинным моделям они просто-напросто не пройдут. Так что их всех теперь ждет длительный период беспокойной жизни.
Свэлик посмотрел на Ивана Николаевича своим открытым и располагающим взглядом и произнес с лучезарной улыбкой:
- Что за вопрос, Иван Николаевич! Конечно, только свои детали! Но мы целиком и полностью полагаемся на Вашу столь ценимую нами помощь.
- Согласен. Только учтите, что ценность моей помощи теперь существенно возрастет в цене, - скаламбурил кудесник автосервиса.
- Что за вопрос! – засиял самой располагающей улыбкой владелец уникального “Форда” и показал на своих сыновей: – Вот в Ваше полное распоряжение   отличные помошники с законченным высшим техническим образованием. Приказывайте! С чего начнем?
- Начнем с распределения ролей. Один из них займется реставрацией и отделкой салона, а второй рихтовкой, покраской и шлифовкой кузова, который благодаря усилиям Борьки потерял свои изначальные благородные очертания.
- Как скажете, Иван Николаевич! – и широкая располагающая улыбка Свэлика стала еще шире.
С этого дня Самсоня засел в библиотеке, штудируя различные аспекты оформления салона “Фордов” двадцатых годов: особенностей дизайна, отделки, материалов, расцветки. В скором времени он так овладел предметом, что свободно мог бы защитить диссертацию по данной теме. Жаль только, что
имеющиеся в наличии материалы современных автомобильных салонов ни в коей мере не могли  служить заменителями для требуемых материалов. Тогда  Свэлик по совету все того же Ивана Николаевича надолго устроил Самсоню помошником декоратора в один из прославленных городских театров, чтобы он  набирался опыта у театрального художника, приятеля Свэлика.
А Фридик на долгие годы с головой ушел в рихтовку, покраску, перекраску, шлифовку и полировку кузова и достиг здесь заметных результатов.
Самому же отцу семейства Чертохайских Иван Николаевич, как мы увидим, уготовил особую роль на ниве реставрации антикварного “Форда”.

Глава 4. Действительно ли Гамбург профессор?

- Интересно, как там сейчас наши? – дружески улыбаясь и пристегивая себя  ремнем к креслу, как это положено перед взлетом, задал своему соседу беспроигрышный воспрос Свэлик, Это было почти, как пароль, по которому свои узнают своих.
- Это мы мигом, - ответил улыбкой на улыбку сосед и обратился к стюардессе. – Люсенька! Узнай-ка, пожалуйста, у ребят, какой там сейчас счет в игре с чехами.
Бортпроводница, в свою очередь, понимающе улыбнулась и направилась к экипажу, чтобы выяснить счет на данную минуту.
Начало было положено. Теперь Свэлик уже был почти уверен, что к концу полета сосед обязательно спросит, куда ему надо ехать, и предложит его подвезти. (В том, что соседа обязательно будет встречать на автомобиле личный шофер, Свэлик ни минуты не сомневался. В чем-чем, а в людях он разбирался.)
И точно, когда стюардесса вторично попросила пристегнуть ремни, на этот раз – перед посадкой, сосед задал давно ожидаемый вопрос:
 - В какую гостиницу прикажете Вас доставить?
 - Нет, мне не в гостиницу, я остановлюсь у родственников.
 -  У кого? Может быть, и я их знаю? – оживился сосед.
 -  Не думаю. Мой родич простой инженер, всю жизнь на одном месте. Врядли Вы его знаете.
(Этим ответом он недвусмысленно давал понять, что сам-то он не простой инженер и  успел достаточно вырасти, так как на одном месте не сидел.)
- А все-таки, как его фамилия? Я хорошо знаю многих инженеров и рабочих.
- Фамилия моего родственника Гамбург, - нехотя сказал Свэлик.
- Ну, как же, как же… Я хорошо знаю профессора Гамбурга.
- Думаю, что это однофамилец.
- А я не сомневаюсь, что это он. Профессор Гамбург, действительно, всю жизнь проработал на одном месте.
Свэлик возражать не стал. Мнимое родство с  профессором в дальнейшем могло пригодиться. Он настолько был уверен в бескрылости своего родственника, что его совсем не насторожило то, что и в разговоре с Иваном Николаевичем Феликс согласился с тем, что он профессор.
Из самолета Свэлик вышел вместе со своим соседом и вместе с ним прошествовал на площадку перед зданием аэровокзала, где шофера ожидали пассажиров. Новый знакомый уверенно прошел к черной “Волге”, широким жестом распахнул заднюю дверь, приглашая Свэлика занять место в машине, а сам привычно расположился рядом с шофером.
- С возвращеньицем, Сергей Степанович! – приветствовал его шофер, и машина рванула с места. 
- Передавайте от меня привет Феликсу Матвеевичу! – сказал новый знакомый Свэлику, подвезя  его к дому, где проживал двоюродный брат.
- А от кого? - Свэлик  удивился, что новый знакомый правильно назвал имя и отчество его брата.
- Скажете, что от его бывшего студента Самохвалова.
Он закрыл окно, и машина быстро растворилась в воздухе.
Пока Свэлик обдумывает, какая ему может быть польза от профессорской должности двоюродного брата, нам придется кое-что разъясненить читателю.
Прав был Свэлик, когда заявил, что его родич всю жизнь проработал на одном месте простым инженером. Но также был прав и директор одного из куйбышевских заводов Сергей Степанович Самохвалов, когда назвал Феликса Матвеевича Гамбурга профессором, а себя его бывшим студентом.
Именно многолетняя работа на одном месте – в металлургической лаборатории опытного авиационного завода позволила Феликсу защитить сначала кандидатскую, а затем и докторскую диссертацию, написать книгу по специальности и читать по совместительству лекции в институте в звании профессора.
Возникает законный вопрос, почему же родной двоюродный брат Феликса Гамбурга не знал об этой, второй стороне его деятельности. Этому есть весьма простое объяснение. В давние времена, когда Феликс еще только защитил свою кандидатскую диссертацию, он прежде всего позвонил своим
родителям, желая, во-первых, их обрадовать, а во-вторых, предоставить им удовольствие похвастать перед родственниками и соседями успехами своего сына.
Между тем, вместо законной порции радости, родители Феликса испытали от этого звонка только огорчение. Дело в том, что, когда мать Феликса в первый раз сказала кому-то из своей родни, что их сын защитил кандидатскую диссертацию, ее тут же поправили:
- Ты что-то путаешь!
- Да нет, нам Феликс звонил и так сказал.
- Феликс, наверное сказал, что сдал кандидатский минимум, а ты решила, что он защитил кандидатскую диссертацию, - разъяснили родственники малообразованной женщине. – Он ведь работает на заводе, а не в институте.
После того, как их поправили еще два или три раза, родители Феликса перестали рассказывать об успехах сына, тем более, что сын, действительно, продолжал работать на заводе. Только спустя год, когда Феликс, как обычно, приехал со всей семьей в очередной отпуск к родителям, мама спросила его:
- Ты только, пожалуйста, не обижайся, сыночек, но мы ведь с папой институтов не кончали. Объясни нам, пожалуйста, что там у тебя случилось: ты сдал кандидатский минимум или защитил кандидатскую диссертацию?
- Еще как случилось! Можете его поздравить - Ваш сын защитил кандидатскую диссертацию, - засмеялась жена Феликса.
- Вот видишь, - укорил жену отец, - а ты поверила своим родственникам.
Естественно, что после звонка сына о том, что он защитил докторскую диссертацию, его старенькие родители, наученные горьким опытом, уже не стали рисковать и выставлять себя перед родственниками на посмешище нелепым сообщением об очередной защите сына, продолжающего работать на одном месте, тем более, на заводе. Они только всплакнули вдвоем на радостях и рассказали об этом соседям, которые, не будучи родственниками, и это, и предыдущее сообщение восприняли, как должное.