Как меня выгоняли из общежития

На третьем курсе меня выгоняли из общежития. Администрации надоели мои шумные друзья, которые вопреки правилам, оставались у меня в гостях до поздней ночи. На сборы мне дали двадцать четыре часа, как в армии. Не помню точно, но, кажется, грозились исключить из института. Валентина Васильевна, еще два года назад слушатель в партшколе, теперь – замдекана по воспитательной части, багровея от гнева, орала:
- Или я, или Олюнина!
Для нее выгнать меня - было делом чести. Залогом блестящей карьеры. Маленькая, худенькая, в неизменной зеленой кофточке из ангорки,  с плоским бабьим умишком, она возжелала власти.  Мы ее звали ВВ.  Лично мне она напоминала маленькую собачку до старости щенка.  Всё норовила укусить да побольнее.  Или визжать заливисто до истерики.
ВВ осталась. Я тоже. Но для этого мне  пришлось поехать за папой.

Наверное, такие истории случаются с теми, у кого нет братьев и сестер. И не очень много друзей в детстве.  С теми, кто хорошо учился в школе, был активистом и еще ходил в музыкальную школу.
Начну с того, что у родителей я одна. И дружила я только с Юлькой Никитиной.  Мне первой в классе позволили писать в тетрадке с крупную линейку. В третьем классе я получила похвальный лист. В десятом – серебряную медаль. В промежутке еще были грамоты и благодарственные письма родителям « за хорошее воспитание дочери». Кем я была? Командиром октябрятской звездочки, звеньевой,  в пионеры меня принимали в почетном «первом заходе» в музее Ленина. Потом я была старостой, членом совета дружины и горкома комсомола. Да, вспомнила. В седьмом классе «навстречу XXVII»  я получила двадцать семь пятерок, и меня сфотографировали у дружинного знамени! На этой фотографии -  серьезная девочка – подросток в пионерской форме, в пилотке, приколотой невидимками к волосам, а на лице написано: «Страна, ты можешь на меня рассчитывать!».  И, конечно же,  я как хорошая девочка из приличной семьи (папа-офицер, мама- учительница) ходила в музыкальную школу. Впрочем, там всё было честно: музыку любила, с двух лет сидела у телевизора, когда передавали симфонии и  балет.
Вот такую девочку сдали в институт мои родители. Они никак не ожидали, что через полтора года их дочь будет курить, заваливать экзамены, впадать в депрессняки, носить бисерные фенечки и тусоваться на рок-сейшенах.
Я стояла на пороге отчего дома, его покинула месяц назад, когда приезжала на каникулы:
-Пап, меня из общаги выгоняют!
Была долгая зловещая тишина. Потом резкие переговоры с мамой «это твоя дочь» и еще что-то, пугающее меня. Папа вошел в мою комнату, схватил фанерку, на которой Сыромятникова  нарисовала мистические маски: то ли жизнь с комедией, то ли смерть с трагедией и сломал ее об колено. Бедная Сыромятникова! Она, наверное, думает, что ее гениальная картина до сих пор украшает мою девичью комнатку.
-Вот что я думаю о твоих друзьях! – псевдоспокойно сказал папа. Я посмотрела в его серые глаза с прищуром тигра во время броска. Почувствовала, как внутри у меня крошатся льдинки.
-Пап, прости! – шептала я.  И слезы стояли у меня в глазах, делая любимую папину дочку похожей на куклу с голубыми стекляшками. Плакать я боялась, слезы бесили папу.
-Мы с матерью мечтали, чтобы ты училась! Ты сама этого хотела! Ты даже в партию хотела вступать! -  папа высекал из камня искры: слова летели в меня и больно жглись. Коммунист с восемнадцати лет, папа долгое время проработал политработником и воспитывал молодежь.
- Это последний раз! Я все поняла! – отчаянно извинялась я.
- И заруби себе на носу: если тебя завтра выгонят,  я и пальцем не пошевельну, чтобы тебе помочь, - папа поставил точку.
После мы помирились, пообедали и весь день провели в разговорах о завтрашнем дне. Вечерний поезд увез нас в Новосибирск.


Какая чудная была в том году осень! Прохладный, прозрачный воздух проливался в душу.  Хотелось жить легко, но не получалось. Я одела темно-красную суконную юбку и оранжевый свитер в пупырышках – мама вязала. Короче, в «багрец и золото». Глупо было выглядеть сегодня серой мышью. Мы шли по Красному проспекту втроем: я, папа и Соков, третий, но не лишний. Папин товарищ работал в нашем институте.  На площади Ленина мы спустились в метро. Рядом стояла женщина, хватаясь за сердце.
-Пап, дай валидол! - попросила я.
-Зачем? Тебе плохо? – испугался он.  Видимо, выглядела я, как  библейский Исаак перед закланием. Я показала на женщину.
-Понимаешь, Толя, - сказал Соков, - Валентина Васильевна только получила эту должность. Должна же она как-то самоутвердиться?! Она категорически против.
-А Бойко? – спросил папа про нашего ректора.
-Да с Бойко договориться можно. Думаю, проблем не будет, - ответил Анатолий Иванович.
«Бойко, спаси, помоги!» – молилась я! Ведь у моей мамы девичья фамилия тоже Бойко», - я видела в этом совпадении какой-то высший смысл.
Мы втроем ходили по семи кругам ада. Иногда они оставляли меня у дверей, сами шли на паркет. Мы, как выпускники, подписывали обходной листок. Здесь плюсик, здесь тоже. Наступила роковая минута. В общежитии, в кабинете коменданта начался  решающий суд.
-Лера! Сколько раз я тебя предупреждала: здесь не нужно так себя вести! –начала ВВ.
Я даже и не пыталась оправдываться. Формально я нарушила все заповеди: водила гостей, они потом разбредались по общежитию, где-то ночевали, где-то пили, где-то танцевали.
ВВ, красная от напряжения и жажды расправы, входила в зенит:
- Так вот…
- Ладно, Валерия, - смягчилась комендант. –Выйди в коридор.

Я вышла. В холле сидели девчонки из группы поддержки. Вахтеры не знали, чем это все кончится и стоит ли меня жалеть.
Дверь распахнулась, и меня пригласили на казнь. В кабинете стояла плохая тишина.  Мои судьи опустили головы. Я дорисовывала им собачьи головы, как иезуитам на средневековых картинках. И тут папа схватил меня за шиворот, выхватил из кармана брюк газовый пистолет и заорал:
-Почему я должен за  тебя краснеть?!! – он приставил дуло пистолета к своему виску:
- Ты этого хочешь, этого?!!
Так я была прощена. Частично восстановлена в правах. В наказание меня из двушки согнали в пятиместный номер. Там я нашла своих лучших подруг. Мы дружим до сих пор, хотя Кунц давно в Германии, Ленка и Маринка в Новосибирске, а я в Москве.
На площади Ленина тусовались наши. Те, из-за кого я попала под винты. Протянули мне сигарету.
-Да ладно, ребята, расслабьтесь. Всё позади, - примирительно сказала я.
Мне нужно было идти к отцу в гостиницу. Картины одна страшнее другой рисовались в моем усталом возбужденном мозгу.  Я робко постучала в его дверь.
Она распахнулась, и я прошла в люкс. Посреди комнаты был накрыт стол: пастрома, лимоны, конфеты, коньяк «Белый аист».
-Ну, где ты так долго? – нежно спросил папа.
Мы взяли по рюмке.
- Ну, ладно, малыш. Сегодня мы проиграли. А здорово я их напугал? – и папа захохотал довольным мальчишеским смехом. Я уже ни о чем не жалела.

01.10.2001 Москва