Хранитель ключей

Просьба

Ему всегда все удавалось.  И удавалось легко и непринужденно. И он всегда оставался победителем. И это было для него так же просто, как чистить зубы поутру. Он учился легко, весело и всегда с непониманием смотрел на тех, кто грыз гранит науки, - ему наука давалась просто, и он жевал ее с удовольствием, как пикантный бутерброд из тонко нарезанного ломтика белого хлеба, кусочка камамбера и абрикосового варенья. Когда наступало время - час пик - он умел работать. И тем более он умел отдыхать. Окружающие любили его, и он это знал. Он был добр, как всякий человек, которому нет повода быть злым, остроумен, как всякий настоящий молодой человек, надежен, как сказочный друг из романов Жюля Верна, и в меру зол, как бывает зол живущий среди людей. Он знал все о себе, и он не без основания считал себя славным парнем.
Но однажды случилась одна морозная февральская ночь, обычная, как насморк, которая необычно быстро все изменила...
В тот вечер Сережа слишком задержался в училище - весьма кстати освободился зал, и он репетировал допоздна. Когда спускался по лестнице училища, окликнул вахтер. Вахтер был маленький противный человечек с тонкими запястьями и большими, квадратными, точно рублеными топором, пальцами. У него был огромный - равнобедренным треугольником - нос и торчащие в стороны уши. Он выглядывал из окошка своей вахтерской, как зверек из норки. Звали его Анатолием Георгиевичем. Он выскользнул из будки и подхватил Сережу под руку.
- Сережа, послушайте. - Анатолий Георгиевич по-собачьи улыбнулся. От него мерзко несло луком. Сережа мысленно прикинул, сколько в кармане денег. - Вы не могли бы мне до получки тысяч двадцать дать. Если есть конечно. Вы же меня знаете.
Сережа успокаивающе улыбнулся и полез в карман. Он не любил лицемерить, но с вахтерами нужно было поддерживать хорошие отношения, что подразумевало в случаях с Анатолием Георгиевичем определенные затраты. Все училище знало про маленького вахтера-пьянчужку, который постоянно клянчил на выпивку деньги. Студенты пользовались этим, давали, но потом зато имели во время его дежурства привилегированный доступ к ключам от свободных классов.
Сережа дал двадцать пять. А ведь он еще хотел сегодня Варе цветы купить...
- Послушайте, Сережа, можно вас попросить, - опять собачья улыбка. Большие квадратные пальцы мяли бумажки. Ноги в валенках мялись по полу. - Вы бы не могли  посидеть здесь, а я пока сбегаю тут быстренько, - и вахтер жалобно, снизу посмотрел на Сережу.
Тот взглянул на часы. Эх, время, время! Ведь он же обещал к одиннадцати приехать на вечеринку. Там будет и Варя. А ему так нужно с ней обязательно помириться - последняя их ссора закончилась целым побоищем. И у лучшего друга сегодня день рождения... Секунду Сережа колебался.
- Я, конечно, посижу.  - сказал, наконец, он. - Но если недолго.
Он часто занимался в училище, поэтому нужно было задобрить маленького пьяненького вахтера. Тем более, что тот смотрел на него так убого-жалостливо - отказать было просто невозможно.
Дверь гулко хлопнула, ключи на стенке холодно вздрогнули и стало тихо. Сережа сел в будку на место вахтера. Шуршание собственной куртки показалось столь громким, что он замер, открыв рот. В училище было пусто, как в раю, - все ключи висели не гвоздиках.. Сережа коснулся их рукой и почувствовал себя главным. Хранитель ключей - господин и повелитель. Ключи - это все.
Владели ключами вахтеры. Безнадежные старики, размагниченные компасы, рабы вздорного настроения и некомпетентные вершители судеб. К ним относились как к архаизмам-старичкам, которых не воспринимают за людей с чувствами и желаниями.  Иногда с умилением - как к взрослым детям. Но какое бы личное отношение не складывалось у каждого к вахтерам, у них всегда и все заискивали. Расшаркивались при встрече, поздравляли с праздничками, заводили беседы. И все это из-за ключей. Из-за холодных кривозубых кусков железа.

Чехлы

Шло время. Сережа изучал тишину и вспоминал Варю. Девушку, ради которой, как он думал, он был готов на все. Для него она была всем смыслом его жизни. Она была его музой, единственной и неповторимой.
Время шло. Сережа поглядел на часы. Нужно было спешить.
Прошло полчаса... Сережа заволновался. Появилось легкое раздражение, которое с каждой секундой становилось все тяжелее и тяжелее. Сережа вышел на улицу и потоптался на крыльце. Вахтера не было. А ведь нужно было уже уходить - вечеринка начиналась в одиннадцать. И хотя она должна была продолжаться всю ночь, Сережа не хотел опаздывать. Слишком многое от этого зависело.
Шумел трамвай, бесшумно и ровно падал крупный жемчужный снег. Дышалось тяжело. По улице шла парочка. Элегантно, как в старом американском кино. Сережа посмотрел на них и подумал, что все-таки жить хорошо. И потом он заметил Анатолия Георгиевича. Тот лежал на снегу недалеко от училища, присыпанный снегом. Сережа выругался про себя и пошел к нему, чувствуя, что вечер как-то непоправимо ломается.
Вахтер не проявлял признаков жизни. Он лежал, скрюченный, на асфальте. Сережа торопливо огляделся. Элегантная парочка скрылась из виду. Больше никого не было.
- Надрался, дурак. - подумал Сережа, но тут заметио в руках у вахтера неоткрутые пол-литра. Мужичонка закашлялся и отхаркнул кровь, точно опостылевшую жвачку.
- Что с вами ? - забеспокоился Сережа. - Вам плохо ? Что с вами ? - Анатолий Георгиевич почему-то не отвечал. Его большой, равнобедренным треугольником, нос зашевелился, и рот сделал улыбку - умилительную и отчаянную.
- Я сейчас. Сейчас! - обещал Сережа, вырвал из его рук бутылку и выскочил на дорогу. Машин не было. Он оглянулся на лежащего на дороге, схватился рукой за голову и потом побежал на проспект. На ходу опять оглянулся, споткнулся, раскидывая ногами грязный снег, и побежал дальше.
На бутылку клюнула рыжая "семерка". Водитель был большой толстый мужик, неповоротливый и медленно соображающий. Когда они подъехали к Анатолию Георгиевичу, тот лежал в прежней позе на том же самом месте. Только слой снега стал больше. Сережа выбежал к нему, подхватил его подмышки и поволок в машину. Водитель нерасторопно суетился рядом.
- Ты его хоть отряхни, что ль. У меня же чехлы новые. Отряхни, что ль.
Сережа не слушал. Он запихал пьянчужку в машину, сам влез рядом и взглянул на часы. Вечеринка была в полном разгаре. Там Димка - лучший друг. И Варя - лучшая девушка. Все - там.
- Быстрее. Умирает ведь. - поторопил Сережа водителя, застрявшего между рулем и сиденьем. Когда старая, как человеческие пороки, "семерка" тронулась с места, Сережа, опять повторил:
- Вот ведь... - и досадливо пожевал губами. Вечер летел в тар-тарары с ускорением, равным ускорению свободного падения, сколько оно там...
Как и следовало ожидать, дело усложнялось. Расположение ближайшего медпункта не было известно никому из пассажиров "семерки", разве что, быть может, Анатолию Георгиевичу, но он был явно не в состоянии его указать. Он легко прильнул к плечу Сережи, улыбался и пускал слюни. Дорогу пришлось выяснять у многочисленных, незлобных и бестолковых жителей Петербурга. Они отсылали направо, налево, вперед, назад, налево и прямо, направо и наискось, дворами и в баню. Бедный водитель начал сердиться, осознавая, что вся эта кампания по спасению маленького мужичонки может обойтись ему гораздо дороже, чем бутылка белой. Наконец, нервы его не выдержали, когда один интеллигентный на вид и бестолковый старичок предложил им ехать в стоматологическую поликлинику.
- Ты что, охренел ?! - сорвался на первоклассный фальцет водитель, вылезая из машины. Старичок припух. - У меня тут человек, можно сказать, в машине лежит! На заднем сиденье! Он можно сказать помирает! И между прочим портит мои новенькие чехлы! А ты мне про зубного врача?!
- Зачем же вы... - вдруг сказал Анатолий Георгиевич, дернулся от Сережи, стал царапать дверь, пытаясь ее открыть, случайно зацепил за ручку и вывалился в снег. Водитель оглянулся.  Старичок тем временем, прижав рукой кепку к голове, засеменил прочь.
- Зачем же вы... - повторил Анатолий Георгиевич тихо, так, что никто не услышал, тяжело поднялся и побрел прочь. Сережа вылез из машины.
- Чего он ? - не понял водитель. Сережа изобразил полнейшую растерянность. - Да кто он тебе вообще ?
- Никто, - сказал Сережа и опять посмотрел на часы. Он опаздывал - и не просто опаздывал. А опаздывал на важный вечер. Кардинально важный для всей его судьбы. Сережа посмотрел на удаляющегося вахтера. Анатолий Георгиевич брел по пустынной улице, брел, внезапно опьянев, тихо и страшно. Он пинал грязь, сугробы, комья снега, падал, вставал, снова шел. Потом нашел себе забаву - стал бить руками по стоящим у поребрика машинам, и те в ответ голосили и орали сиренами, пользуясь темнотой и пустынностью узеньких улочек. Анатолий Георгиевич не радовался, он просто шел, с каким-то диким исступлением, и бил по беззащитным машинам, будто это была его обычная и порядком надоевшая работа.
В конце концов - что за дело было Сереже до него ? Он ведь взрослый человек, и нянек ему не нужно.
 Нужно было просто уйти. Ведь были же свои дела - важные и не терпящие отлагательств. Но что-то не позволило Сереже бросить Анатолия Георгиевича одного. Что-то, что доказывало - он ответственен за него. Просто потому, что их свела жизнь. И эта была досадная и ненужная ответственность.
И все же Сережа поспешил за вахтером. Водитель остался в одиночестве. Он растерянно смотрел за удаляющимися фигурами и у него появилось чувство, что его надули, только он не понимал в чем и как. Наконец, он, грузно вздохнув, уселся в машину и оглянулся на заднее сиденье. Его новенькие чехлы безнадежно намокли, и имели теперь весьма "непрезентабельный" вид...

Лестница

Анатолий Георгиевич вдруг остановился посреди улицы и, помедлив немного, по-стариковски осторожно, медленно лег на асфальт и замер. Сережа подошел и начал злиться.
- Вставайте. - сказал он.
- Оставьте... - сказал вахтер.
- Вставайте! - заорал Сережа.
- Идите домой. - сказал Анатолий Георгиевич.
- Вставайте, старый пьяный хрен! - заорал Сережа.
- Идите к черту. - сказал Анатолий Георгиевич.
- Ну все... - разозлился, наконец, Сережа и, подхватив пьянчужку подмышки, поволок его куда-то. Анатолий Георгиевич не сопротивлялся. Наконец, устав, Сережа остановился и бросил вахтера на асфальт.
- Идите домой. - посоветовал Анатолий Георгиевич. Сережа развел руками и потом посмотрел на часы.
И потом снизошло решение.
Он по-лошадиному улыбнулся и уселся на поребрик. И стало неожиданно хорошо. Снег падал по-прежнему крупно и ровно. Он ложился на крыши домов, на асфальт, на плечи Сережи, на пьяненького вахтера - он покрывал все. Можно было не думать и не беспокоиться. Можно было бездействовать.
Прошло полчаса. Наконец Анатолий Георгиевич пошевелился, и снежный ком упал с его руки. Вахтер медленно поднялся. Сережа очнулся от оцепенения, овладевшего им. Анатолий Георгиевич, ничего не сказав, отвернулся и побрел прочь, шатаясь и еле волоча ноги. Сережа вскочил и побежал к нему, взяв его под руку. Маленький мужичок неожиданно цепко схватился за сережину руку.
- Вам нужно домой. - сказал Сергей. - Где вы живете ?
- Красноармейская, шесть, квартира тридцать один... Или тридцать два - не помню...
Сережа посмотрел на часы. Если поторопиться, то еще можно успеть довезти вахтера до дома и приехать на середину вечеринки...
На лестнице своего дома Анатолий Георгиевич вдруг остановился, зарычал и вцепился руками в поручни, будто кто-то хотел его оттащить.
- Вы что ? - опешил Сережа. Ответа не последовало - вахтер пожевал губами, сплюнул на ступеньку и еще более крепче схватился за перила. - Да что с вами ?..
Сережа досадливо поджал губы. Вахтер спятил. А ведь они уже почти пришли!
- Вы пойдете домой ?!
Анатолий Георгиевич красноречиво помотал головой.
- Ну, старое полено... - разозлился Сережа, обхватил маленького вахтера своими большими руками и попытался его оттащить от перил. Маленький Анатолий Георгиевич, хоть был и слаб, но вцепился в перила бешено, и оторвать его от них было трудно. Сережа тащил его, тянул, дергал, зло бормоча:
- Ну, козел старый... Сейчас... Погоди у меня...
Анатолий Георгиевич сопел через свой большой, равнобедренным треугольником нос, намертво вцепившись в перила, и ничего не говорил.
- Сейчас... - зло заверил его Сережа и попытался отцепить его пальцы. Анатолий Георгиевич задергался и пару раз перехватил руками. - Ну все!.. - закричал Сергей, сбросил куртку, и стал с такой силой дергать Анатолия Георгиевича, что вся перильная система старого пятиэтажного дома задвигалась и заволновалась.
- Старый козел, сейчас я тебя оторву... Пойдешь ты, наконец, сегодня домой, или нет? Пойдешь, а ?
Последнее "а" превратилось в долгое, сначала дикое, а потом удивленное "а-аа-ао-оп..." Перильное оборудование не выдержало, и целый кусок его - тот самый, в который так крепко вцепился Анатолий Георгиевич - вырвало, и оба борющихся завалились на ступени. В руках у вахтера осталась решетка.
Стало тихо.
Анатолий Георгиевич поднялся, старательно приставил решетку на прежнее место - будто бы ничего с ней и не случилось, потом поднялся на площадку, подошел к какой-то двери и, поковырявшись в кармане, открыл замок ключом. Дверь захлопнулась за ним.
Сережа поднялся. Задумчиво подвигал челюстью и вдруг, схватив куртку, сорвался с места и помчался вниз...

Закрытая дверь

Он опоздал. Метро было закрыто - перед входом оказалось темно и тихо. Не шумел народ, не орали торгаши, зазывающие, точно на базаре, - все застыло. Неторопливо проходила мимо длинноногая барышня, поскуливала в каком-то углу замерзающая псина - и все. Сережу продрал озноб, и он понял, что на вечеринку сегодня не попадет.
Что было делать? Идти пешком в другой конец города по ночным холодным улицам? Ловить тачку? Ждать до утра ?
Все эти перспективы не очень-то нравились Сереже. И он решил вернуться к Анатолию Георгиевичу. Как ни странно, презираемый маленький вахтер с треугольным носом и большими рублеными пальцами был единственный, к кому Сережа мог обратиться за помощью. Его конфузило от такой ситуации, и он бы с радостью избежал этого. Но от вахтера, по крайней мере, можно было позвонить.
Перед дверью его квартиры Сережа остановился. Рука уже тянулась к звонку, но что-то вдруг помешало ему сделать этот шаг. Было во всем этом что-то унизительное - просить у того, кого ты презирал.
Сережа растерянно оглянулся. Одинокая лампочка ярко светила под потолком, немилосердно ровно освещая всю лестничную площадку. Зеленые стены, ступеньки, перила, окно, батарея - и закрытые двери. И все. Сережа почувствовал себя героем старой песни - который был безнадежно и глупо влюблен и у которого ушли в парк последние трамваи. Это было даже романтично. Сережа усмехнулся, развеселился, влез с ногами на батарею, попытался поудобнее устроиться и закрыл глаза. Навязчивый свет лампочки под потолком проникал в сознание, и в этом уже было нарушение интимных границ. Сереже вспомнилась вечеринка, Димка, Варя. От этого стало хуже. Появилась злоба на испортившего все неказистого вахтера. Потом подумалось: когда он, Сережа, проснется, будет чудовищно болеть все тело от долгого лежания в неудобном положении. После этого он перешел ту грань, за которой уже ничего нельзя вспомнить...
Проснулся не утром. Сначала не понял, где находится, и дико испугался. Разбудила Сережу открывшаяся дверь, которая нарушила священную ночную тишину довольно бестактно лязгнув замком. За ручку двери держался Анатолий Георгиевич. Другой рукой он держался за поводок, который был привязан морским узлом к ошейнику на шее маленького спаниеля. Морской узел тер псине шею, и та весьма жалобно поскуливала. Хотя, возможно, она еще поскуливала по причине безграничного и неконтролируемого нетерпения.
- Сережа, вы остались ? - спросил Анатолий Георгиевич так, будто между ним и Сережей совсем недавно не было никаких разногласий.
- Метро закрыто, - буркнул Сережа, но примирительно. (Спать на батарее больше не хотелось.)
- А я с Дакаром иду... Он, понимаете ли, с утра не гулял, а я и забыл... Но молодец, не нагадил мне... - Дакар отчаянно заскулил. - Пойдемте с нами...
Сережа неохотно поплелся за Анатолием Георгиевичем. На улице было резко холодно, как бывает холодно в Петербурге в одинокую, зимнюю, морозную ночь. Анатолий Георгиевич отпустил поводок, и Дакар решительно бросился в ближайшие кусты.
- А хорошо. - неопределенно-примирительно сказал Анатолий Георгиевич, ежась и пытаясь спрятаться от холода в старенькое худое пальтишко.
- Хорошо. - буркнул Сережа. Из кустов донеслись звуки. Пока Дакар  делал свои собачьи дела, вахтер и Сережа топтались на крыльце.
- Пойдемте, что ли, ко мне, Сережа. - сказал, наконец, Анатолий Георгиевич грустно. - Не на батарее же вам спать...
Квартира была коммунальная. Это Сережа понял, как только после прихожей сразу же очутился в преступно огромной кухне. Анатолий Георгиевич взял его под руку и провел дальше в длинный коридор, конец которого если и был, то находился в неописуемой дали.
- Там у меня черный ход. - сказал Анатолий Георгиевич, открывая дверь своей комнаты. - Только он закрыт.

Монолог

Комната была такая же совдеповская и неказистая, как ее хозяин. Что в ней больше всего раздражало - это бедняцкая аккуратность. Все было причесано, прилизано и прибрано. Вазочки на кружевных салфеточках, книжечки равнехонько на полочках. И грязных носков на полу не было. И вообще не было ничего, что говорило бы, что в комнате жили.
Сереже стало неловко, как бывает неловко всякому человеку, попавшему в незнакомую обстановку. Анатолий Георгиевич уселся в кресло, не говоря ни слова. Он, видно, опять пришел в угрюмое и обидчивое расположение духа, и поэтому молчал. Сережа сел на диван и страшно зевнул.
- А там сегодня все наши собираются... - сказал Анатолий Георгиевич и посмотрел на Сережу грустными, как у недоенной коровы, глазами. - Друзья детства. А я не поехал...
- Я сегодня к своему другу на день рождения не поехал... - сказал Сережа и про себя добавил: "И к девушке". Анатолий Георгиевич вдруг обиделся и отвернулся.
Сережа досадливо поморщился. Ему стало неприятно, что он огорчил маленького бедного хозяина, проигнорировав его слова, и он поспешил поправиться:
- И почему же вы не поехали?
- Да пошли они все... - выругался Анатолий Георгиевич, и рот его под большим носом искривился. - Сборище старых козлов-импотентов.
Это было так неожиданно! Может, Сережа ослышался... Ведь не мог же этот маленький, нелепый на вид, конфузливый мужичок-пьянчужка, сказать такое... Грубое, злобное, живое... Человеческое...
- Есть там один... - продолжал Анатолий Георгиевич, все более злобно воодушевляясь. - Мы его в детстве Вождем звали. Он всегда считал, что он умнее всех нас. Лидером затесывался. И сейчас тоже - рожа дряблая, сам весь обвислый, худой драный кот, а все туда же...
Анатолий Георгиевич вскочил, схватил с вешалки черную шляпу, шикарно нацепил ее на свою большую, непропорциональную туловищу, голову и сунул в рот указательный палец, оттопырив большой.
- Это он с трубкой ходит. - пояснил. Потом глубокомысленно завел глаза к высокому потолку, пососал палец и с расстановкой сказал: - Хочется заметить, друзья мои, что мы сегодня собрались здесь и собрались по весьма значительному и весомому поводу - а именно без повода. - старичок дунул, изображая, что пускает дым. - А по сему я беру это стихийное и безответственное мероприятие под свое чуткое руководство, поелику в сложившейся сумбурной и спонтанной ситуации, мне, светлейшему, первому пришла в голову эта мысль... Тьфу, дурак. - плюнул в завершении Анатолий Георгиевич и обтер палец о свой старенький коричневый пиджак. - И ведь все на полном серьезе! Идиоты...
Сережа ошарашено наблюдал за происшедшей в вахтере переменой. Тот все более и более расходился.
- Или еще. Есть там один оптимист. Ходит все время и всякие песенки поет, - маленький Анатолий Георгиевич отшвырнул шляпу в сторону и, виляя костлявым задом, прошелся по комнате, напевая что-то вроде: - Трамвай, трамвай, трамвай, ла-ла... Стучат, стучат колеса... Па-рам... В прошлом году, мы там собирались, так он выпил и поехало. Я сижу и слушаю его монолог, и он нам втемяшивать стал - ах, да какой он оптимист, да как весело смотрит на жизнь, и как все вокруг прекрасно. И что жизнь прекрасна, какая бы она не была - надо только на нее правильно смотреть. Старый дурак, а все выпендривается. Такой монолог задрал... А сам, дурак, помрет ведь не сегодня завтра, а веселится... Да и остальные тоже хороши. Соберутся, надерутся - и давай языками как бабы чесать. И про все - про насморки, коммунизьм, шоферов, мази, болячки свои. Только и могут что языками чесать...
Анатолий Георгиевич еще раз плюнул и грохнулся в кресло.

Телефон

Зазвонил старый черный телефон.
Сережа вспомнил, что ему нужно позвонить.
Анатолий Георгиевич вдруг опять резко осунулся, погрустнел, все энергия его в один миг исчезла, он тяжело поднялся и вышел в коридор к телефону. В коридоре послышался дикий топот и потом бабий крик:
- Не трогайте, это меня!
Анатолий Георгиевич покорно повернулся.
- Да! - схватила большая баба в красивом платье трубку. - Сейчас... Анатолий Георгич, вас...
Вахтер так же покорно повернулся обратно.
- Да... Это я... - Сережа поднялся. Анатолий Георгиевич конфузливо улыбался в трубку. - Да нет, вы простите, я приболел. Да, совсем плохо мне... Наверное давление... И не говори...  Нет, я еще жив... Конечно... Всем сердечный мой привет...
Он повесил трубку, вошел в комнату и опять уселся в свое кресло.
- Да... - пробормотал он и конфузливо улыбнулся в свой большой равнобедренным треугольником нос. - Знаете, Сережа, почему я не поехал... Среди них я еще больше чувствовал себя одиноким...
- Анатолий Георгиевич, мне позвонить надо. - сказал Сережа и направился к телефону.
- Нет! - срывающимся почти старческим голосом закричал вдруг Анатолий Георгиевич и бросился вперед Сережи к телефону. Он схватил аппарат, вцепился в него пальцами и дернул. Черный старый телефон оторвался от стены, Анатолия Георгиевича повело назад, но он удержался. Сережа обалдел. Анатолий Георгиевич с размаху звезданул телефоном по стене, аппарат треснул, жалобно звякнув.
Послышался бабий крик и топот:
- Не трогайте, это меня!
Анатолий Георгиевич еще раз ударил телефоном об стену. Пара пластмассовых кусков отлетела в сторону, точно щепки из-под топора.
- Что ж ты делаешь! - заорала баба и бросилась к Анатолию Георгиевичу, растопырив большие мясистые руки. Маленький строчок-вахтер проскочил под ней и оказался позади нее. На его лице появилась детская игривая улыбка, которая в сочетании с оттопыренными ушам производила довольно милое впечатление. Баба в платье грузно и неловко, как трактор, повернулась и попыталась опять отнять у Анатолия Георгиевича телефон. Началось нечто похожее на детские догонялки - только с несколько необычными действующими лицами. Наконец баба сумела зажать Анатолия Георгиевича в углу и отобрать у него то, что осталось от телефона.
- Ты что наделал ? - заорала она.
- Вы вообще сознаете, сколько времемни? - раздался из соседней комнаты старческий, дрожащий от напряжения голос.
- Позвонить же мне должны были, это же жизнь моя, может быть, решилась бы. Ты что же сделал, дурак ? - не обращала внимания баба в платье.
Анатолий Георгиевич конфузливо улыбался. Он взял аппарат, подошел к стене и повесил его на прежнее место.
- Вся жизнь моя решается!!! - повторила баба, не в силах придумать что-то еще.
- Извините, Аннушка... - пробормотал он и вошел в свою комнату. Сережа, наблюдавший всю сцену на пороге, встретил его злым пристальным взглядом. Вахтер этого не заметил. Он прошел и сел в свое драное зеленое кресло.
- Вся жизнь... - заплакала баба в платье и сползла по стенке на пол. Сережа прикрыл дверь.
- Вы не думайте, Сережа. - оправдываясь, улыбнулся Анатолий Георгиевич. - У нее каждый день жизнь решается. Жениха все ищет... - и через паузу: - Дура.

Снегирь

Сережа скрипнул зубами. Баба в платье тихо подвывала за дверью. Что он делал здесь ? Какого черта он здесь появился ? Почему он не на вечеринке ? Не там, где все его друзья, которых он любил и уважал, и которые любили его ? Что делал он здесь - среди чужих людей, до которых ему не было никакого дела ?
Сережа посмотрел на сидящего, и испытал ужасное чувство брезгливого презрения к Анатолию Георгиевичу. Захотелось уйти к чертям. Анатолий Георгиевич не шевелился в кресле. Баба в платье затихла за дверью. Наконец вахтер встал, подошел к деревянному шкафчику и достал оттуда большую бутылку, налил себе полный стакан и выпил. Закашлялся, не справившись с потоком, хлынувшим в горло, и повернулся, вытирая рукой мокрый подбородок и отряхивая мокрую рубашку. Сережа постарался презрительно скривиться. Анатолий Георгиевич не смотрел на него. Он зарядил в старый совдеповский бабинный магнитофон пленку и включил его. Покатилась блатная песня. Кто-то на пленке жестоко похабил Есенина. Анатолий Георгиевич пожевал губами и сел. Включенный магнитофон гудел почти так же громко, как пел неизвестный истории певец. За окном была ночь. Жестокая, морозная, злая. Шло время, тяжелое своим молчанием. Сереже с каждой секундой становилось все хуже.
Что-то царапнуло по железному карнизу. За тюлем Анатолий Георгиевич и Сережа увидели снегиря. Он деловито-настороженно крутил головой, косясь глазом в освещенную комнату. Его красный цвет внес в общее настроение что-то новое. Свежее, жизнеутверждающее. И Сережа, и вахтер завороженно наблюдали за птицей. Снегирь, налюбовавшись интерьером комнаты и, видно, сочтя его недостаточно для себя шикарным, царапнув карниз, сорвался с места в небо.
Анатолий Георгиевич поднялся и открыл окно. Свежий морозный воздух ворвался в комнату. Вахтер собрал с карниза снег и окунул в него свое морщинистое, большое и некрасивое лицо. На его лице появилась добрая улыбка, которую никто не увидел. Анатолий Георгиевич открыл все три окна комнаты. Внутри стало холодно. Сережа тоже подошел, смял снежок и запустил его вниз, в лобовое стекло стоящего под окнами "Запорожца". Тот благодарно прищурился. Анатолий Георгиевич спокойно улыбнулся и тоже смял снежок. Он осмотрел ночную улицу, ища цель. Сережа указал ему на окно дома напротив, в котором светился взрывами американского боевика телевизор. Анатолий Георгиевич размахнулся и попытался сильно швырнуть снежок. Снежок не пролетел и половины пути и потерялся в снегу на земле. Анатолий Георгиевич случайно ударился о раму и улыбнулся Сереже, потирая свою большую голову. Вдруг он, заметив что-то внизу, схватил парня за руку и потянул вниз. Они оба присели. Сережа вопросительно вскинул брови. Анатолий Георгиевич приложил большой квадратный палец ко рту и хитро прищурился. Сережа понял и тут же испытал какое-то новое незнакомое и очень необычное чувство. Было странно понимать без слов человека, которого он совсем не знал.
Анатолий Георгиевич, не вставая, собрал с карниза еще снега и сделал хороший большой ком. Они с Сережей чуть привстали и выглянули. Под их окнами проходила совсем юная еще парочка. Анатолий Георгиевич размахнулся и швырнул снежок. Снаряд достиг цели, и очень удачно - он попал как раз за оттопырившийся у парня шарф. Тот резко прижал голову к плечу и выругался. Его дама звонко засмеялась. Анатолий Георгиевич и Сережа тихо посмеивались под окном.
- Знаете, Сережа. - сказал вахтер. - Ведь я его знаю. Он мне тоже как-то... - и потом неожиданно контрастно: - Дурак он.

Танго ночью

Сереже опять сделалось мерзко. Анатолий Георгиевич поднялся, подошел к шкафчику и налил себе.
- Вы будете ? - спросил он.
- Да. - ответил Сережа. Анатолий Георгиевич с трудом выпил, потом опять наполнил этот же стакан и протянул Сереже. Тот поводил челюстью, раздумывая, потом все-таки взял и тоже выпил. Из магнитофона раздались звуки старого танго. Анатолий Георгиевич поводил раскрасневшимся и от этого казавшимся еще большим носом, улыбнулся и сказал:
- Сережа, вы танцуете ?
- Я ? - Сережа обомлел. Этот вахтер еще, оказывается... А, пошло все к чертям! - Конечно, только я не умею.
Анатолий Георгиевич успокаивающе кивнул и, обхватив Сережу за талию, повел по комнате, не попадая в такт и сбиваясь с ноги. Сережа вновь почувствовал запах лука. Только теперь к нему примешивался аромат хорошей совдеповской водки.
- Что же я делаю ? - думал он. - Я просто псих. Все наши там. Там Варя. А я тут обнимаюсь с каким-то старым козлом.
- Знаете, Сережа. - сказал Анатолий Георгиевич. - Какие мы с вами дураки...
И тут в стенку застучали. Репродукция картины Шишкина с соснами затряслась. Противный старческий голос заверещал:
- Выключите свою шарманку, дармоеды! На часы посмотрите! Людям завтра на работу!
Анатолий Георгиевич злорадно улыбнулся и выключил магнитофон.
- Выключите! Разгильдяи! Алкоголики!
В одной из комнат этой коммунальной квартиры лежащая в постели баба (уже без платья) закатила глаза к потолку и пробормотала:
- Опять начинается...
Началось.
Анатолий Георгиевич хитро прищурился, что выглядело вполне неожиданно на его большом лице, и полез под кровать. Сережа с удивлением следил за происходящим. Из-под кровати вахтер достал большой медный таз и железную колотушку, которая предназначалась, очевидно, для того, чтобы что-либо молотить. Анатолий Георгиевич использовал это по-своему. Он подмигнул Сереже, чем очень его удивил, и с размаху ударил колотушкой в таз. Комната наполнилась противным вибрирующим звуком.
- Не спать! - заорал вахтер. - Комендантский час! Не спать! Кто спит, тот проспит! (после каждого восклицательного знака он ударял колотушкой в таз).
Сережа чуть-чуть оглох. Анатолий Георгиевич заметно повеселел. Он прекратил греметь тазом и остановился, прислушиваясь. В ответ из соседней комнаты донесся вой ментовской сирены. Или чего-то еще, что было на это похоже. Старикан за стенкой заржал и на время перекрыл своим сопливым смехом сирену.
- Ну-ну... - пробормотал Анатолий Георгиевич, откладывая таз. - Дурак старый...
Вой сирены прекратился и раздался все тот же голос:
- Прекратите! Людям завтра на работу!
- Ага, тебе, пенсионер-второгодник. - Анатолий Георгиевич достал из шкафчика дрель. Некоторое время - пока он подключал ее - было тихо. Вахтер подошел к стене, прицелился:
- Здесь он головой лежит. - и всадил дрель в стену. Ужасный, сводящий с ума звук, заставил Сережу скрипнуть зубами. Анатолий Георгиевич опять повеселел. Через пару минут он вытащил дрель из стены. В ней появилась еще одна дырка. Анатолий Георгиевич подул на сверло, точно ковбой на дуло своего револьвера. Некоторое время было тихо.
Потом кто-то - очевидно, ненавистный старик - затопал по полу.
- Ну... - презрительно улыбнулся в свой большой равнобедренным треугольником нос Анатолий Георгиевич.
Топот прекратился. И взамен него раздалось ужасное почти предсмертное "мяу". Кто-то мучил кота. Кот, видимо, зверски и страдальчески пищал и вырывался. Кто-то торжествовал. Анатолий Георгиевич погрустнел.
- Прекратите! - раздался поверх мук кота хорошо уже знакомый торжествующий голос. - Людям завтра на работу!
Анатолий Георгиевич растерянно оглядел комнату. Тут Сережа набрал воздух в легкие и, перейдя на фальцет, громко, долго и страшно заверещал. Кот за стенкой вырвался и убежал. Анатолий Георгиевич поднял большой квадратный палец вверх. Сережа, чувствуя, что ему не хватает воздуха, стал подавать сумбурные знаки. Анатолий Георгиевич понял и в самый последний момент перехватил ноту. Сережа имел возможность немного отдохнуть. Потом он опять сменил вахтера. Бедный старик застучал в стенку, крича:
- Прекратите сейчас же! Людям завтра на работу!
В дверь зазвонили. Сережа и Анатолий Георгиевич не обращали внимания. Они радостно передавали друг другу эстафету противной ноты и от души веселились. За стенкой бесился старик. В дверь трезвонили. В коридор вышла баба в платье и направилась к входной двери. Сережа почувствовал себя счастливым, и его нота влезла на квинту вверх. Анатолий Георгиевич облизал губы и взял сексту. В стену колотили. Баба в платье открыла входную дверь. На пороге стоял сосед снизу в халате. Это был молодой человек в очках и со злобным выражением на лице.
- Его ведь предупреждали! - решительно сказал он и прошел в коридор.
И тут неожиданно раздался непонятный треск, и потом стена, в которую стучали с той стороны, проломилась, и в комнату влезла рука с молотком. Картина с соснами, не выдержав, упала сверху прямо на руку, и та убралась, уронив молоток на пол. Сережа и Анатолий Георгиевич замолчали. В стене образовалась дырка в соседнюю комнату.
В комнату ворвался сосед, придерживая халат на себе.
- Ведь я вас предупреждал! - закричал он. - Предупреждал! Вы опять за свое! Сколько можно! Милиция с вами не разобралась, так я разберусь! Чебурашка - уши пообрываю!
Он остановился, заметив Сережу. Сережа расправил плечи.
- А вы кто ? - спросил сосед снизу.
- Я ? Его племянник. - сделал Сережа шаг вперед. Сосед снизу был чуть поменьше ростом.
- Да?.. Очень хорошо. Я... да... Так вот, собственно... Вы скажите своему дяде, что если он не прекратит эти безобразия...
- Дядя. - повернулся Сережа к Анатолию Георгиевичу. - Если ты не прекратишь эти безобразия... Да-да, что дальше?
- Э-э... Эти звуковые баталии, так с-зать...
- Эти звуковые баталии... Да-да.
- Вы что, издеваетесь ? - закричал сосед снизу.
- Ой, достали. - сказала проходившая мимо комнаты баба в платье.
- Да, издеваюсь. - кротко сказал Сережа.
- Ну... Тогда... Ну, вам это дорого будет стоить... У меня есть друзья! Есть люди! - сосед снизу, продолжая сыпать угрозы, выбежал из комнаты и пошел вниз. Сережа улыбнулся.
- Дурак он. - сказал Анатолий Георгиевич угрюмо. - Сам всю ночь со своей женой лобызается, аж стены трясутся...
Сереже опять резко стало противно.

Тефтели в томате

- У вас все кругом дураки. - сказал он. - Вы что - всех ненавидите?
- А за что мне их любить ? - спросил Анатолий Георгиевич и сел в кресло. В дырке в стене появился любопытный бесцветный глаз. - Их же насквозь видно. Они же все меня ненавидят. Даже нет. Они меня просто изредка презирают, когда замечают мое существование. - Сереже стало стыдно, потому что это было про него. Когда-то. - Вы, Сережа, думаете наверно, что я ничего не понимаю ? Я все понимаю. Только что толку ? Когда вы подходите ко мне и говорите про погоду, я же понимаю, что вам просто нужны ключи. Что я для вас - не человек, а тот, кто хранит ключи. И у которого можно эти ключи взять. И так везде и всегда... Я никому не нужен - даже себе. И никто меня не любит.
- А за что? - взбесился Сережа. - Что вы все ноете? За что вас должны любить? За спасибо? Хрен вам с маслом. Вы-то ведь сами никого за просто так не любите. Так и что же вы сделали для того, чтобы вас любили? Что вы делаете для этого? Что вы из себя представляете? За что вас любить-то и с какой стороны?
- Меня за что любить? - вскочил Анатолий Георгиевич. - За что-о ?!?
Он бросился под кровать и выволок оттуда зеленый пыльный баян. Уселся на кровать и втащил тяжелый инструмент себе на колени.
- Меня за что любить? - он встал, подошел с баяном к шкафчику, выпил и снова сел. - За что? Получай, блин.  "Кулинарная сюита номер два. Тефтели с томате".
Анатолий Георгиевич сыпанул, зажмурившись, пассаж. Сережа поморщился - баянист мазал. Анатолий Георгиевич пригнул голову и задвигал меха. Зазвучало нечто торжественно-полифоническое. Анатолий Георгиевич облизнулся и сделал музыкальную кляксу.
- Соус! - крикнул-пояснил он. - Номер два! Мокороны-рожки! Я-ха!
Крикнул - и энергично задвигал меха. Макароны-рожки были быстрыми, кружевными, русскими.
- Вкусно? - подмигнул баянист. - То-то. Номер три. Кекс с изюмом! - уши, торчащие из-за баяна, покраснели от напряжения. Кекс с изюмом был похож на польку Рахманинова. В одной из комнат коммуналки баба в платье прислушалась к музыке, удивленно покачала головой и сказала:
- Ишь ты...
Глаз в дырке в стене с любопытством наблюдал за баянистом. Тот ворочал меха, присвистывал, причмокивал, перебирая большими квадратными пальцами кнопки.
- И напоследок - пироги с черникой!
Пироги оказались сладкими, сытными и сочными.
- Да я целый взвод могу накормить! - сказал Анатолий Георгиевич. - А-а! Гуляй, народ, веселись... Все к матушке... - он вскочил с баяном, выбежал в коридор. - Выходи, люди, гуляем последний раз!

Соседи

Дверь подъезда открылась от смачного пинка Анатолия Георгиевича. Он вышел в домашнем, с баяном, играя какую-то залихвацкую мелодию. Следом выскочил и Сергей - напяливая на ходу куртку.
- У вас там в роялиях играть не умеют! - закричал Анатолий Георгиевич. - У вас куража нет! Вы там все старые уже! Далдоны! И препады ваши далдоны и вы сами! Так-то...
Он остановился посреди улицы и начал играть мотив частушки, яростно притоптывая ногой.
- Э-ге-гей! Старые русские, кто там жив еще, выходи-выползай! Плясать будем! Теперь здесь у нас дискотека!
И Анатолий Георгиевич вправду начал, аккомпанируя себе на баяне, изображать какой-то неведомый танец - неумело, но самозабвенно. Сергей некоторое время ошалело смотрел на вахтера, потом махнул рукой и с криком "А-а!", тоже бросился в пляс.
Из окна второго этажа высунулся мужик в грязной майке, с ухмылочкой:
- Так и я могу, а ты "Мурку" сыграешь?!
- Запросто!.. - ответил Анатолий Георгиевич. - Приехала в Одессу банда из Амура! Во!
И он заиграл что-то совершенно другое, даже рядом не похожее на известную блатную песню. Сергей задергался в танце, чем-то напоминающем рок"н"ролл.
На балкон третьего этажа вывалила компания тинейджеров-кислотников.
- О, дед дает!
- Сколько принял?
Один из компании, облаченный в не по размеру широкие одеяния, стал перелезать через перила балкона.
- Ты куда?
- Разобьешься, мать!
Парень спрыгнул, тяжело приземлился снег, но тут же вскочил, оглянувшись на свою компанию.
- Давай сюда, супер! Дискотека!
Компания загоготала и убралась с балкона, а парень-каскадер подбежал к Анатолию Георгиевичу.
- Дед, ты знаешь эту тему - ну нашу... эту... Расцветали яблоньки да грушки... Давай, вдарим!
Анатолий Георгиевич вдарил "Катюшу", рванув меха, и парень пустился в пляс - на современный манер. Он быстро крутился, вертелся, дёргал ногами, прыгал, выписывая умопомрачительные фигуры. Из парадной вывалилась "третьеэтажная" компания - с улюлюканьем и визгами.    
К Анатолию Георгиевичу подскочила модная, разукрашенная "тинейджерша" лет семнадцати.
- Дед! У меня сегодня день рождения!... Давай веселиться. Мы ведь с тобой соседи!
- Соседи!.. - умилительно согласился Анатолий Георгиевич.
Все бросились в пляс - разухабистый, лихой, беспощадный.
Потом Анатолий Георгиевич вдруг остановился, обернулся, посмотрел на Сережу:
- А может, действительно, не за что, а?

Наконец-то

Сережа приехал. Он приехал утром, опоздав на восемь часов. В квартире никого не было. Сережа долго давил на лоснящуюся кнопку звонка. Ему вспомнилась вокальная эстафета с маленьким вахтером, и он улыбнулся. Ему так никто и не открыл. Сережа вышел на улицу, и там увидел их.
Они шли большой, но уже не шумной компанией. Все еще летел снег. И они шли сквозь него, с трудом, как через какое-то препятствие. Все молчали, не было ни звука, кроме скрипа снега и редких пьяных смешков. Сережа стоял под козырьком парадной и ждал. Наконец, они заметили его. Первой взвизгнула Варя и бросилась к нему.
Он схватил ее, закружил, и только когда сам чуть не поскользнулся, поставил на место. Она была красная от мороза, эгоистично-счастливая и гармоничная. Подошли другие.
- Ты где был?
- А мы все выпили.
- Я же говорил - приедет.
- Ура!
Живая молодая масса охватила Сережу, и он почувствовал их силу, их энергию, их счастье. И еще он почувствовал себя далеким от них. Кто-то дернул припрятанную для этого случая хлопушку, Сережу осыпали кружочки конфетти. Сережа улыбался и пристально поглядывал на Варю. Она заметила его задумчивый взгляд, смутилась, посерьезнела и отвернулась. Подошел Димка, схватил руку, затряс, обнял.
- Спасибо, что не поцеловал.
- Целовать тебя еще такого. - стукнул тот Сережу в плечо. - Ты где, черт, был? Домой звонили, предков переполошили. Сами заволновались.
- Да ты знаешь нашего вахтера - Анатолия Георгиевича. Ну так вот, ему худо стало - пришлось возиться.
- Бросил бы ты его к черту. - посоветовал кто-то.
- Ты что, сестра милосердия теперь? - спросила Варя.
- Да ладно. - отмахнулся Сережа.
- Слушай. - Димка взял его под руку и отвел в сторону. Веселье с новой силой разгоралось за их спинами. - Мы женимся.
- Кто - мы?  Ты и я, что ли? - отшутился Сережа.
- Да нет. Ты меня поздравь.
- Чего, серьезно?
- Да. Мы сегодня всем объявили. Поздравляешь? - Димка остановился и посмотрел Сереже в глаза.
Эх, Варя, Варя. Все уходило, пропадало, теряло смысл и обретало новый. Сережа знал о том, что готовилось. И теперь он смотрел на Димку и не знал, что сказать. Он хотел сделать что-то такое, неординарное и смелое, что показало бы силу его несломленного, но покоренного духа. Он хотел сыграть не смотря ни на что. У него отбирали его музу - весь бывший смысл его бывшей жизни, отбирали все, что было у него в сердце. И отбирал у него его же лучший друг, который стоял сейчас перед ним - такой весь гармоничный, красивый, уверенный в себе и настороженный, как хищник. И Сережа внезапно не почувствовал обиды. Он понял, что в одну ночь стал от них всех далек.
- Я вас поздравляю. - сказал он и пошел прочь.

Как эпилог

Рука легла в карман, в котором обычно находилась вечная подруга - пустота. На этот раз Сережа обнаружил у себя в руке большой железный ключ. Он достал его и посмотрел. Это был ключ от зала, который он так и забыл сдать вчера вечером. Некоторое время Сережа удивленно пялился на него, точно это был динамит, и потом побежал быстрее в училище.
Побежал, потому что ему вдруг не захотелось толкаться в метро, трамваях и троллейбусах. Ему хотелось убежать, отпрыгнуть, оторваться от чего-то, что тянуло его назад. Он бежал долго, устал, почти задохнулся. Но он стал счастлив, потому что подумал, что убежал. Физическая усталость выгнала все прочие мысли о чем-либо, и от этого было неописуемо хорошо.