Весна за турникетом

Сегодня не подавали. День не задался с утра, и дождь беспорядочно выложил на дороги остатки перегнившего за зиму мусора. Вороны орали, будто у них у всех только что отобрали сыр. Хороший, швейцарский, с дырками. Бабульки повылезали из зимних берлог и выстроились дружным, но для виду разреженным рядком - на три метра по старушке. Девочка на углу продавала очаровательных черных котят. А цветочницы вытащили первые мимозы, и в безнадежной мутной сырости повеяло весной. Собственно, это и была истинная причина наших сегодняшних неудач - желтые мохнатые шарики на начинающих подсыхать стебельках. Они были повсюду: у входа, у турникета, у эскалатора. На них смотрели. Нас - не замечали. Ванька-скрипач надрывался сегодня в искреннем миноре, но кофр от скрипки был непривычно пуст, не считая положенной им самим десятирублевки, прижатой от сквозняка горсткой монеток. Валерий Петрович грустил в сторонке, поправляя форму и облокачиваясь на костыль. Машка, успевшая уже переодеть Мишку в лохмотья, заходила во второй поезд. Генка-косой уже приладил к груди кусок толстого картона с очередной жалостной надписью и спокойно спал.
Пассажиропоток двигался, синхронно перебирая ногами, и возникало  ощущение, что он плывет. Я вспомнил соседку Нюру. Как они, эти с виду одноликие  девочки плыли по сцене в хороводах. Вот она. Третья справа. Я всегда узнавал ее по телевизору среди одинаково загримированных красавиц. Нюра была единственным человеком, способным слушать и излучала необыкновенное тепло и уют. Но с тех пор, как вышла замуж и уехала далеко за океан, я ее больше никогда не видел.
В переходе на несколько секунд стало свободно и тихо. Не считая Ванькиной скрипки, звукоряд которой был для нас уже родным. Я перевернул страницу и машинально взглянул на пустой стаканчик для денег. Невероятно. Как будто нас нет вовсе. Люди настойчиво идут мимо, даже не поворачиваясь в нашу сторону. Прошло две минуты интервала между поездами, и все это огромное помещение с круглыми сводами странной угловатой акустикой  начало снова безнадежно желтеть. Я пытался сосредоточиться на сотой паре ног и определить возраст их хозяина, не поднимая головы. Этим я обычно отвлекался. Но сегодня и такое развлечение не помогало. В глазах уже плыло. Скорость пассажиропотока была строго постоянной. И у каждого третьего были в руках эти ужасные желтые цветы. 
И зудело все тело, и кулаки непроизвольно сжимались, и  ногти больно вдавливались в  ладони. Больше не могу. "Ребята, это бесполезно! Сегодня бесполезно!!!". Я знал, что сегодня мы не заработаем ни копейки, что все наши деньги остаются еще там, на улице, в противно шуршащих обертках, в счастливых лицах нарвавших эти убожества, эти квазицветы, эту псевдовесну! "Ребята, уходим!!!" - судя по тому, что пассажиропоток стал неравномерным, и некоторые ноги  выступали против движения, - я кричал. А судя по умолкнувшей ванькиной скрипке - кричал слишком громко. Голос эхом болтался под круглыми сводами и буравил ровный гул толпы.
Я рванул к эскалатору, Ванька, запихнув свой несчастный червонец в карман, побежал за мной. Генка-косой, проснувшись от крика и ничего толком не поняв, тоже помчался. Они помогли мне взобраться на лестницу, и мы вылетели на улицу. Вихрем пронеслись мимо этих счастливых за наш счет цветочниц, а одна из них (боже! какой цинизм!!!) умудрилась кинуть мне в стаканчик веточку. Я зажмурился, чтобы не заплакать… Как же я все-таки сдал, расстраиваться из-за каких-то цветов, сходить с ума от пустого кармана. Но об этом я думал потом. А сейчас - зеленая дверь, скользкий блестящий пол: "Всем на пол! Это ограбление!!!", - несколько пар ботинок развернулись. Владельцу тех, коричневых, должно быть, около сорока, он грузен и небрит. А те, начищенные до блеска наверняка принадлежат тридцатилетнему щеголю. "Всем на пол!!!", - заорал я из последних сил и сорвался.
Я рыдал бесконечно долго и некрасиво. А множество ног в ботинках разного цвета и размера, туфлях, сапогах подходили ко мне, лица их хозяев появлялись перед глазами и успокаивали половину человека с двумя дощечками в руках, который тоже когда-то носил до блеска начищенные ботинки.