Часть восьмая. главы 11-12

ИНТЕРВЬЮ. ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

ГЛАВА XI. НЕЧАЯННЫЕ ПОВОРОТЫ СУДЬБЫ

Впервые в жизни меня посетила мысль о том, что человеческие органы восприятия у нас очень хитро, я бы даже сказал, неожиданно для их обладателя, устроены. Когда просто необходима их срочная продуктивная функциональность — они, наоборот, оказывают затормаживающее воздействие: человек начинает поступать вопреки здравому смыслу, — хотя, по логике вещей, именно в этот момент, казалось бы, нужна полнейшая мобилизация. Яркий тому пример произошел и со мной: сначала я сидел, замерзая, на бревне перед подъездом маэстро, потом неожиданно заснул — и далее следует полный провал в памяти. Смутно припоминаю, что кто-то меня пытался растормошить, потом куда-то несли, потом — опять полный вакуум, блокирующий восприятие… — и вот, наконец, я открыл глаза.

Утро. Никакого бревна не было. Я лежал на уютном диване в уютной комнате. У противоположной стены — два концертных рояля, торшер, а над роялем — мастерски выполненные пастели, фотографии в изящных старинных рамках, на которых я, к сожалению, ничего не мог отчётливо различить, т.к. был слегка близорук, а очки куда-то делись... Интересно, чья же это квартира?! Уж не галлюцинации ли у меня?! Куда я попал и кто меня сюда принёс, или привёз, или приволок?! Полное беспамятство... Тут я с ужасом осознал ещё два непредвиденных обстоятельства: во-первых, я был накрыт тёплым одеялом, но абсолютно без одежды; во-вторых — в комнате ощущался резкий запах медикаментов, по-моему, эфира или чего-то в этом роде. Но тело не болело, хотя слегка пощипывало от тепла: значит, признаков обморожения не было. Видимо, всё в порядке. Меня кто-то спас. Но — кто??! По-моему, кто-то из пианистов, судя по роялям в комнате, или из художников, судя по пастелям. Где же мои очки?! Разглядеть бы получше эти пастели, да и фотографии тоже...

Чу!!! На кухне кто-то есть... Оттуда доносится шум воды — кто-то моет посуду... А вот заскворчало масло на сковородке — и через минуту в комнату с запахом медикаментов постепенно стал проникать запах готовящейся на плите яичницы.

Вот чудеса!.. Кто это там? Может быть, пойти взглянуть? Но это неприлично — нагишом бегать по незнакомой квартире… Кстати, где моя одежда? И очки? Который час? Где я провёл ночь? Судя по всему, квартира не однокомнатная, следовательно, здесь вполне может проживать не один человек, а, предположим, семья... Но — откуда это всё взялось? Как я тут оказался? И почему именно... —

...мои размышления были прерваны внезапно появившимся из кухни человеком. Он был в домохозяйственном фартучке, с засученными рукавами рубашки. В руках человек держал стеклянный аптечный сосуд с прозрачной жидкостью. Я пристально всмотрелся в его лицо — и тут моё едва восстановленное сознание пронзила ясная и вместе с тем непостижимая догадка. В глазах снова «поплыло», и я в беспамятстве рухнул головой в подушку.

Не знаю, сколько прошло времени моего бессознания, но, наконец, я понемногу стал приходить в себя...

— Очнулся, дорогуша?! — услышал взволнованный голос.

 Да, так оно и есть... этот голос не спутаешь ни с каким другим... О, Боже!..

Я лежал и боялся открыть глаза.

— А ну-ка, хватит симулировать! На дворе позднее утро! Жизнь бьёт ключом! Вставайте, голубчик, хотя нет, не вставайте, мне ещё раз нужно Вас растереть спиртом. Мне Бронеслава Авангардовна вчера перед уходом строго-настрого велела Вас утром ещё раз растереть. Как себя чувствуете? Головка не болит? Ножки? Ручки?

— Здравствуйте, Святослав Теофилович, — почти сквозь слёзы пробормотал я. — Простите меня, пожалуйста, я очень прошу... За вчерашнее...

— Это Вы меня простите, — улыбнулся Рихтер. — Мы вчера оба с Вами порядком отличились. Как детсадники, правда?!

Я улыбнулся сквозь слёзы. Рихтер протянул мне свою ручищу:

— Ну что — мир?! Или не мир?!

— Мир... — прошептал я и потупил взор.

— А что это Вы мне в глаза не смотрите? А ну-ка!! Вот так. Если мир — значит надо смотреть прямо в глаза! Это по-настоящему!

— Спасибо Вам... — снова прошептал я.

— Вам — это не только мне, но и Бронеславе Авангардовне. Это она Вас приметила, на бревне-то. Так что — как выздоровеете — забегите в оперный театр, к ней туда за кулисы, и поцелуйте её. Договорились? А меня можно не целовать, я Вас ещё долечить должен. Давайте-ка, переворачивайтесь, я Вас спиртом растирать буду. Целых полночи растирал, у Вас было обморожение. Так что — без разговоров и капризов. Переворачивайтесь!

Я покорно подчинился. Святослав Рихтер вылил на меня из склянки остатки спирта и своими огромными, сильными руками стал меня растирать.

— Учтите, мой дорогой, с Вами так, как я, больше никто возиться не будет! Так что лучше не сидите зимою на бревне, а то выбрали место — тоже мне, деятель! Я ведь мог бы Вас и не заметить, не будь рядом Бронеславы Авангардовны! И тогда бы только Вы сами отвечали за ваши поступки! Если смогли бы... Головой своей думать надо, в первую очередь! А не другим... Переворачивайтесь на другой бок!! Вы — легкомысленны, не отдаёте себе отчёта, что зимой нельзя сидеть на морозе целыми часами в такой лёгкой курточке! Во всяком случае, лучше бы не сидели, а бегали взад-вперёд, туда-сюда — тогда ещё можно. А Вы что?! Сели и — заснули! Как бестолковый ребёнок, без присмотра! А если бы рядом никто не прошёл, пока Вы спали?! Просто безобразие, молодой человек. Следующий раз Вы лучше позвоните мне домой, чтоб не ждать на морозе. У Вас есть номер моего телефона? И мобильного тоже?! Нет?! Ну, не беда, — будет, если пообещаете мне, что станете себя хорошо вести… Когда меня дома нет — значит, я всегда есть по мобильному. А теперь можете вставать, наденьте вон то кимоно, вместо халата, и — на кухню! До этого — в ванную! А потом завтракать будем.

Моё тело пылало, словно я посетил банную парилку. Я немного полежал под одеялом, как велел Святослав Теофилович, затем тихонько встал, одел уютное японское кимоно «с рихтеровского плеча» и пошёл умываться.

Рихтер поджидал меня на кухне. На столе, сервированном заботливой рукой маэстро, красовались яичница, кружочками нарезанная японская колбасочка и дымящийся кофе. Рядом с тарелкой лежали мои очки. А я-то думал, что потерял их где-нибудь в снегу…

— Кофе пьёте?! А то я Вас даже не спросил... Если не хотите кофе, я могу налить сок. Но Вам бы сейчас лучше что-нибудь горячее, а не сок.

— Спасибо, Святослав Теофилович. Кофе я пью.

— Чудесно. Тогда садитесь завтракать и попутно рассказывайте: ЧТО привело Вас вчера на жизнеопасное бревно у моего подъезда?

— Я уже боюсь пред Вами произносить это роковое слово, Святослав Теофилович.

— Вы бы лучше побоялись вчера предо мной гримасничать, дорогуша! А то я и впрямь подумал, что у Вас что-то там не так... Вам положить ещё яичницы? Берите масло, колбасу и делайте себе бутерброд, если хотите. Так вот: а по поводу того самого слова — я уже понимаю, что Вам ну просто не терпится взять у меня интервью! В какой-то весьма сомнительный журнал. Взбредёт же такое в голову! Вы бы вон лучше у Татьяны Николаевой взяли интервью — ей просто не терпится!! А все почему-то хотят у меня! Прямо беда с вами...

— Я понимаю, Святослав Теофилович, что это не совсем для Вас удобно...

— Скорее даже совсем неудобно!! Вот слушайте! — прихожу я как-то на днях на выставку картин одного молодого художника. Картины-то, честно сказать, не самой талантливой руки, но уж очень горячая реклама шла в прессе. Это ведь тоже дело вашего брата журналиста!!! Ай-яй-яй!.. Так вот: прихожу туда — и все, кто был в то время на выставке — как на меня набросятся!!! Как на какой-то диковинный товар! Уж я не знал, куда мне ноги унести! Один какой-то такой подходит, встаёт прямо поперёк моей дороги, и говорит: «Я — Тихон Николаевич! Мне необходимо взять у Вас интервью! Скажите, пожалуйста, почему Вы не преподаёте в Консерватории? Какие у Вас отношения с Ниной Львовной? Это правда, что Вы хотите взять из детдома ребёночка на усыновление? А кто его будет воспитывать? А правда, что у Вас после травмы головы пропала мужская сила? А что об этом думает Нина Львовна? А правда, что Вы стали курить и пить самогонку? Как давно это произошло? А правда, что Эмиль Гилельс покончил жизнь самоубийством из зависти к Вашей игре? А правда, что в 1976 году Вы лежали с английским композитором Бриттеном в одной клинике и отдали тому, умирающему, полтора литра своей крови? А почему Вы любите Маркиза де Сада? Чем он Вам близок? А правда, что Вы дома кришнаитствуете и исповедуете сию веру, но держите это в глубокой тайне от поклонниц? Часто Вас бьёт Нина Львовна? А Вы — её?! Как это происходит?» И так далее, в том же духе... Я просто оторопел от такого хулиганства! По-вашему, мне следовало бы аккуратно отвечать на полнейший бред этого ненормального Тихона Николаевича? Тогда бы он от меня не отстал, ходил бы по пятам, выклянчивая у меня каждый звук! А потом бы ещё опубликовал что-нибудь этакое... понимаете? Переделал бы всё на свой лад! Как мне прикажете бороться с такими нападками на личную жизнь? И откуда только он эту чушь собирает: что я курю и дерусь, что я стал импотентом и кришнаитом к тому же? Это же не просто провокация, это — шантаж!! Вопиющее хулиганство!! Кое-как я от него отвязался — а тут как тут Вы подоспели, с утра пораньше! «Ой, дорогой Святослав Теофилыч, дайте, дайте!!» Даже собачку не дали мне накормить! Что же Вы от меня хотите? Я и удрал от Вас — мне ничего не оставалось делать…

— Я Вас понимаю, Святослав Теофилович. Даю честное слово, что ни на йоту не уподоблюсь этому Тихону Николаевичу! Для него Вы — просто фанаберия, выгодная сенсация, а для меня Вы — Личность! Это не пустые слова, поверьте! Я не хочу делать из Вас дешёвку, как этого хотят некоторые. Волею Судьбы я сижу сейчас у Вас дома, Вы спасли мне жизнь, Вы пошли мне навстречу. Хотя ещё вчера я вёл себя прескверно! Я просто прошу Вас, как человек человека, поверить в меня. Если сможете, после того, как над Вами поиздевались некоторые подонки — да и я оказался не лучше...

Рихтер внимательно выслушал меня и удовлетворённо кивнул:

— Вот, это уже хорошо, что Вы так рассуждаете. Значит, мои слова на Вас подействовали. Ладно уж. Будь по-вашему. Только учтите, что у нас с Вами не так много времени. Пейте кофе, пока горячий… Рано утром мне позвонила Бронеслава Авангардовна (а она у нас — потрясающая женщина, которая знает и любит классическую музыку, и к тому же обладает поразительной тактической гибкостью в общении с чиновниками и «экс-музыкантами» — это я образно выразился). Я вчера согласился сыграть для неё в оперном театре сольный концерт. Он назначен на сегодня. В первом отделении я сыграю «Apрassionat-у», а во втором — несколько этюдов Шопена и Третью сонату Шимановского, опус 36. Это — для неё. Бронеслава Авангардовна уже с утра договорилась с администрацией зала, поэтому я сегодня буду выполнять своё обещание. Так что быстрее доставайте свой диктофон или блокнот — Вы уже допили кофе?! Хотите ещё?! Если хотите курить — курите, хотя я не курю. — Рихтер засмеялся. — И начинаем работать.

Телефонный звонок прервал нашу беседу в самом начале. Я даже блокнот не успел открыть.

Рихтер быстро вытер руки салфеткой и взял телефонную трубку.


ГЛАВА XII. МОНОЛОГ ВМЕСТО ЭПИЛОГА

— Доброе утро, я слушаю Вас.

— О, какая неожиданность! Здравствуйте, Татьяна Петровна! Что скажете хорошего?!

— ЧЕМ Я ЗАНИМАЮСЬ? (Рихтер заговорщицки подмигивает мне и прикладывает указательный палец к губам). Я — перебираю крУпы! Уже целых два часа!

— Да что Вы говорите?! Ну вот, Вы, как всегда, меня опередили! А какие у Вас нынче в дому крУпы?!

— Нет-нет, что Вы, я только овсянку...

— Ну, я же не такой хозяйственный, как Вы!..

— Приехать??! Нет-нет, Татьяна Петровна, спасибо, я сам справлюсь!

— Потом?.. А потом сяду пить чай! А Вы? Пьёте чай по утрам?

— Да? И что же это у Вас за необыкновенный чай? Какой-нибудь ароматизированный?

— Какой-какой? На каких плантациях?!

— О, боже! Кто Вам такую мерзость привёз?!

— С СЕЛЬДЬЮ?!!

— Фу, какую гадость Вы мне говорите!.. Меня сейчас стошнит!!

— Что? И Зина тоже его пила? Вы там что, с ума посходили?

— Ну вот, а ещё говорили мне, что Вы не безобразничаете, ибо Вы — народная! А сами что там творите? Кстати, что у Вас Зина-то делает? Какими судьбами?

— А-а-а!!! Да-да-да, конечно. А я и не догадался… Ну и как она себя теперь чувствует? В вытрезвителе не была?

— Это я помню, что вчерашний концерт был отменён. Зина-то вчера не играла, но зато играла Вера Васильевна…

— Я?!! Но, позвольте, вчера я там не выступал! Вы что-то путаете...

— По пятьдесят долларов?! Ах, да, я понял, о чём Вы... Но эта сумма вообще-то делится на «вчера» и «сегодня» — Вере Васильевне за концерт, а мне — в счёт аванса. А Вы-то тут с какой стати, я не пойму?!

— Зина протрезвела и рвётся сегодня на сцену? Ну нет, Татьяна Петровна, я обещал сегодня дать концерт и на моё имя арендован зал! Я не могу ничего переделать.

— Неважно, кому обещал. Вам это так интересно?!

— Какая Вы, однако... любознательная! А вот не скажу!

— А Вы что, уже звонили сегодня в театр?

— И что они Вам сказали?

— Я бы так не ставил вопрос, Татьяна Петровна, что-де я неприлично поступаю по отношению к Зине. Она вчера отказалась играть — и не играла. А если была бы в состоянии играть — то бы играла! От меня это не зависит.

— Я её прекрасно понимаю. Но почему я вдруг должен ей сегодня уступать зал? В честь какого-такого праздника? Я понимаю, что она — слабая, несчастная женщина и нуждается в твёрдой мужской поддержке… Но почему именно сегодня? Я не так уж часто играю в последнее время! И вы хотите лишить меня зала! Попросите администрацию организовать её сольный концерт завтра!

— Завтра — Генриетта Мирвис? Ну вот и попросите её уступить.

— Ну вот, здрассьте-пожалте! Вы же мне ещё и угрожать начинаете! Я ведь тоже не полнейшая добродетель! Могу и обидеться...

— Хорошо, пусть Зина возьмёт трубку... Здравствуй, голубушка! Опомнилась?!

— Давно пора. Я вообще никогда водку не пью, и — ничего. Да и тебе, милочка, рекомендую «завязать» с этим делом — проживёшь дольше. И память станет крепче. Согласна?!

— Понимаю. Но, Зиночка, я не могу уступить, я обещал сыграть СЕГОДНЯ.

— Ты что, плачешь?!

— Ох уж мне эти женщины! Ну ладно, ладно, уговорила. Я прошу тебя, не надо лить слёзы. Забирай зал, так и быть. Играй на здоровье.

— А вот этого не надо! Сказала спасибо, — и всё. У Веры Васильевны возьмёшь после концерта свой гонорар. Деньги я ей передам. Мне чужих денег не нужно.

— Бог простит. Ни пуха, ни пера! Текст не забудь! Я — приду.


***


Святослав Теофилович со вздохом положил трубку:

— Не выйдет у нас интервью. Надо срочно идти в оперный театр на концерт Зинаиды Игнатьевой. Жалко Бронеславу Авангардовну. Придётся ей персонально дать домашний концерт. Собирайтесь, друг мой — я опять опаздываю...


=ЗАНАВЕСЪ=