Часть четвёртая. глава 6

ИНТЕРВЬЮ. ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

ГЛАВА VI. «TOTENTANZ»

Окончательно расстроившись утренним происшествием, я доковылял, наконец, до злополучного «чазовского» театра «Fantasia-Imрromрtus». Представление, к счастью, ещё не началось: у входа толпились кучки народа с билетами и без. Настроение было мрачнейшее, тоска свинцом давила на голову. Да-а!! Какая страшная потеря для такого интервьюёра как я! А ведь могло всё получиться, и тогда я был бы, очевидно, самым счастливым человеком на свете... Ибо такое дано не каждому, но... тьфу!!! Теперь лучше не вспоминать — иначе только настроение портится и слёзы подступают к горлу.

С досады я сунул свой билет кому-то в карман. Нехай подавятся!.. Билетообладателем, по иронии Судьбы, оказался ни кто иной, как мой, с позволения сказать, приятель, которого звали Тихон Николаевич, а фамилию он имел ПОПНИКОВ (не путайте с наивеличайшим советским композитором, автором финала своего Второго фортепианного концерта!) — у того фамилия несколько иная, а имя-отчество точь-в-точь как у моего, с позволения сказать, друга Попникова. Этот почему-то всегда стеснялся носить свою фамилию, считая её «не сценичной». Вздор! У наивеличайшего его тёзки фамилия куда менее сценична, однако тот её носит и даже вполне ей соответствует (это я безо всякого умысла говорю — как оно есть!) У Попникова была манера постоянно кому-то перечить и возражать, поэтому коллеги и профессоры Консерватории присвоили ему фамилию Поперечников. А иногда и целиком называли: Попников-Поперечников. Так получалось как-то солидней: как будто — Соловьёв-Седой. Или — Тарасевич-Николаева (о ней речь впереди). Или Переверзева-СрачкО (ой, сорри, это не музыкант, а моя соседка по лестничной клетке, алкоголичка… прошу прощения…) Одним словом, новоявленный обладатель билета в театр от нечаянной радости прямо-таки расцвёл. Он даже на некоторое время забыл, что мне следовало немедленно в чём-либо поперечить. Моё настроение ещё более ухудшилось — ну надо же! — не одно, так другое! Что-ж это за утро-то сегодня?!!

Попников-Поперечников продолжал «цвести»:

— Куда идёшь?! В театр, да?!

(вот идиот-то! Как будто не видит...)

— А чего молчишь?!

(всё-то ему знать надо, любопытной Варваре...)

— Хм-м. Молчит! Ты что, обиделся что ли?! Или заболел?!

(да-а уж, от такой «Варвары» теперь не отвертишься...)

— Гм-м-м... — выдавливаю я.

— Ну говори же!!! Встретил, что ли, кого?!

(эх, была не была! Всё равно уже ничего не вернёшь...)

— ... я... видел... Рихтера... — наконец, промямлил я.

— Что, правда?! Ого!!! Да ты врёшь, поди!!! Неужели видел?! И что — взял интервью?! Знаю я — конечно взял! От такого, как ты, ни одна сука не отвертится! А уж Рихтер — и подавно!..

(эх, вмазать бы ему сейчас по морде… Хамелеон…)

Попников-Поперечников продолжал свою демагогию, а я стоял и вспоминал о суконьке с «колбасочкой», которая, вопреки всем попниковским прогнозам, куда-то действительно «отвертелась». Даже ей сегодня не повезло!..

— Но ты, пожалуйста, не зазнавайся! — продолжал свой гнилой трёп Поперечников. — А я, между прочим, его только что обнаружил на выставке моего другана, — художника Шилова-На-Мылова, который из династии! Так удивился ещё! Это кто — Рихтер, что ли?! — думаю. — Эк куда его занесло! Представляешь?! Как только он появился, на него все сразу уставились, про выставку забыли! И я тоже... Кстати, я тогда первым делом подумал — куда ты-то пропал, в такой подходящий момент...

— Стой!.. Где-где, говоришь, видел?!

— Говорю же тебе — на выставке Шилова-На-Мылова! Который из династии. Ты что, ещё там не был?! Это прямо на задворках нашего оперного театра! Кстати, ты не знаешь, что там сегодня дают, в оперном?! Ну, знаешь ведь, где оперный театр находится?! Там ведь эти дуры обычно концерты дают… То есть, не дуры, конечно, а… Тьфу!.. Язык у меня с тобой уже заплетается! Эй, стой! Подожди! Куда ты?! Ну подожди же, дай хоть досказать!!!

Но я не стал дожидаться и опрометью бросился к оперному театру. Что же я наделал!! Я совсем забыл, что там сегодня играет Зинаида Игнатьева! А Рихтер же говорил именно про ЭТОТ концерт! Ёлки-палки!!! Что же со мной сегодня происходит?! Как будто все сговорились против меня!.. Конечно, теперь уже туда не попасть — она наверное, все бисы отыграла и домой вернулась!.. А может быть, успею застать Его у Шилова-На-Мылова?! Он ведь, говорят, по целым дням с выставок не уходит! Так быстрее же! Вдруг успею ещё?!!

Попников-Поперечников нёсся за мной вслед и что-то кричал. И вдруг до меня дошло, что он кричит:

— Постой! Ведь это было ВЧЕРА!!! Я же тебе не договорил!..

«Что-что?! Вчера?! Вот это «свинью» мне подложили!!!»

Я остановился, как вкопанный. Что же за утро такое?!! Мой «ступор» был настолько внезапным, что от резкого изменения движения диктофон вылетел из рук и скользнул прямо под колёса проезжавшего мимо автомобиля.

За рулём (о, Господи!) сидел Сергей Леонидыч Доренский.

— Э-э-э-э!!! Чего там??! Что ещё??! — булькнул он натрыжно.

С задних сидений через окно тут же высунулись две холёные мордяшки. На них было «расписано» недоумение и лебезливая жажда разжечь конфликт в угоду высокопоставленному хрипоголосому водителю. Они дружно завизжали:

— В милицию их надо!!! Хулиганьё! Ишь, камнями кидаются! На нас-то!!!

Я ещё не успел как следует «отойти» от вопиющей наглости Попникова-Поперечникова и, не помня себя, схватил его, приподнял над головой и бросил на крышу детского деревянного домика на площадке.

— Вот и виси там! Флюгер!!! — крикнул я, чуть не плача.

— Да ты... да ты... — «флюгер», видимо, тщетно пытался что-то изречь. Но вдруг он захлопнул свой рот и выпученными глазами уставился на автомобиль. Увидел Доренского — и сразу заткнулся. Бездарность!

Тем временем Доренский с «двумя мордяшками» вылезли из автомобиля.

— В острог за такие дела надо!!! На хлеб и воду!!! — вопила одна из мордяшек, судя по всему экспозитивному, наделенная as female от рождения, посему, — предположительно говоря, — женщина.

— В карцер его! И ТАМ чтоб!!! — вопила «другая», полу мужеского.

Наконец, слёзы перестали застилать мои глаза и я обнаружил, что, как на грех или «чудное мгновенье, передо мной явилась» «троица». Ах, если был бы жив Андрей Рублёв!!! «Троица» являла собой г-на Доренского, г-на Бермана (Лялика) и остервенело выглядящую г-жу Генриетту Мирвис (ту самую «ГЕНЮ» — не любовницу Доренского, а просто так, подружку, girl-friend).

— Вот сочетаньице-то, ё-моё! — подумал я и слёзы высохли окончательно.

— Лови их!!! — орали все трое. Хотя ни я, ни кто-либо никуда не бежали.

— ...Извините, Сергей Леонидыч... — пробубнил я почти чужим, надтреснутым голосом. — Это нечаянно... Это не камень, а диктофон…

— Что-что? Как ты сказал?! СЕРГЕЙ ЛЕОНИДОВИЧ??! — и тут его морду прямо-таки прорвала жирная, довольная улыбка (пожалуй, ещё «похлеще», чем моя сымитированная утром судорога). — Лялик!! Геня!! Вы слышали?! Ведь он меня узнал, на улице! Значит, я теперь мировая знаменитость! Добился-таки! Говорил я вам, что не столь важен рояль, сколь выгода от него! А вы меня осуждали! Особенно позавчера, когда у Рощиной водку пили — она мне говорит: «Вот ты мне, мол, скажи, как ты так смог из грязи-то прямо в князи?! Ты же как не умел играть на рояле, так и теперь не умеешь, даже хуже ещё!» А я ей прямо ответил: «Ты, Люська, подожди немного — меня ещё на улицах узнавать будут! Ты же дура — только лаешь на всех, как пустобрёх, а я никогда ни на кого не лаю! Я — делаю! Больше дела, меньше слов: будь готов — и я готов! НА ВСЁ ГОТОВ! Ха-Ха-Ха-Ха!!! И у меня, как говорится, «всё схвачено, за всё заплачено!» Я не лаю в пустоту, как ты. Избрехалась. Посинела аж вся! Мне оно не надо, как, впрочем, и талантов играть на рояле!» Эхма!! Ведь только что сказал и, глянь-ка! Вон оно — сбылось!

Я, наконец, начал кое-что понимать и поспешил захлопнуть рот.

— Все равно они хулиганы! — обиженно отозвалась «неузнанная Геня».

— В отделение! Поэтому! — резюмировал «неузнанный Лялик».

— Всех надо узнавать! И у кого «схвачено», и у кого «нет»! — Геня чуть не рыдала от обиды, потирая мокрым, раскрасневшимся носом о ляликово плечо.

— Так я и говорю-то! — возмущался Лялик, слегка отстраняясь от гениного носа.

— Прям плакать тянет!.. — бубнила Геня, подвигая нос к Лялику.

Моё терпение иссякло и я мало-помалу начал выходить из себя.

— Да знаю!! Знаю!!! Знаю я вас всех!!! — истошно заорал я. — Разве таких, как вы, не узнаешь!!! Тоже мне, ... (последние слова я, слава Богу, произнёс не вслух, а про себя, чем, как выяснилось, повернул обстоятельства нашей встречи совсем в иную, неожиданную сторону).

В «тройне» немедленно воцарилась пауза.

— Лялик! Ты слышал?! Хм! Ещё не всё потеряно! — вдруг миролюбиво промурлыкала Геня.

— Ну да, вообще-то... — обескуразился Лялик и стеснительно потупил взор.

Геня вдруг тоже сконфузилась и полезла доставать из сумочки свою пудреницу с зеркальцем. — Видишь, Ляль?! И мы с тобой «не промах»! — реплицировала она, припудривая свой влажный, с чёрными точками нос.

Доренский пожал плечами, но сразу же рассмеялся:

— Ну, друзья мои, раз уж такое дело, так по этому поводу надо СПЛЯСАТЬ!

От ужаса волосы зашевелились на моей голове. «Ну, теперь-то все мы уж точно попадём «в отделение», — только и успел подумать.

— Что, прямо здесь? — Геня чуть было не заткнула губку от пудреницы себе в нос. — Ой, а как это?! Я ещё никогда...

Но Лялик решительно вырвал из её рук губку вместе с пудреницей:

— Прямо здесь! А что?! У тебя нет сценического опыта?! Именно здесь! И соберём народ! Пусть! Сегодня мы — НА ОТКРЫТОЙ СЦЕНЕ!!!

— Ну наконец-то!! — подхватил Доренский. — А то им всё время какие-то малые, большие и рахманиновские залы подавай! Понеслась!!! Раз!!! Два!!! Три!!! И-и-йех!!!

И вся «троица» начала шумно отплясывать прямо на тротуаре под магнитофонную «фонограмму». А из портативной автомагнитолы на всю громкость понеслась музыка симфонической поэмы для фортепиано с оркестром Ференца Листа «Totentanz».

— Боже, что это?!! — едва смог пролепетать я.

— «РАДОСТЬ ДЕБИЛЫ», — пояснил Доренский. — Мы эту музыку так называли, когда ещё сами были студентами. Гинзбург это играл. А мы плясали в артистической. И пили водку по 3.62! В складчину! А Гинзбург потом допивал, после концерта. Если оставалось. А потом вместо Гинзбурга Лёвка Власенко это стал играть. У него в интерпретации «дебилизма» больше. Поэтому плясать легче, удобнее. Чем мы, собственно, и занимаемся. Э-э-эх!!! Залё-о-отная-я!!

— ...д.. де... дебилы??? — переспросил я.

— Yes, yes, yes, yes!!! — возопил Лялик и учинил тройное сальто в воздухе, приземлившись прямо на ногу Гене, которую она тем временем «выбросила» вперёд, для реверанса, — Эх, скотина! Облажал такой виртуозный пассаж!!!

— И-и-и-и-ихх!!! — сбрасывая с ноги тушу Доренского, фольклоровато визгнула Геня. — А ну-ка все в хоровод!! Вперёд!! Труба зовёт!! И корабль плывёт!!! В полёт!!!!

— На «шпагат»!!! На «шпагат»!!! — экстатически хрипел Доренский.

— Сальто все делаем!! Вместе! Три-четыре... о-о-о-оп!!!

Истошный, полуприпадочный визг Лялика огласил всю улицу. Это он «брякнулся» в «шпагат», забыв, что потом надо будет вставать на ноги.

Геня «крутанула сальто» и после приземления ещё долго вращала глазами во все стороны, оттопырив уши. Пудра с носа хлопьями сыпалась ей на грудь и при каждом новом прыжке фейерверком взлетала назад, к носу. Возбуждённая Геня выдувала носом столбы пудры в публику. Все вокруг начали чихать, но Totentanz ни на минуту не прекращался. Доренский, визжа, пошел «вприсядку». Уличная пыль немедленно смешалась с облаком пудры, образуя шарообразную туманную завесу.

Мне стало совсем дурно. Тошнота подступила к горлу, а ни «Церукала», ни «Фестала» с собой я не взял. Противорвотных пакетов у меня тоже не было. Мне ничего не оставалось делать, как тайком сбежать от них. Перескочив на другую сторону улицы, где уже собралась большая толпа зевак, я немедленно остановил такси и торопливо назвал водителю улицу и номер дома, где живёт Святослав Рихтер.