Антон и Квапля

Будь со мной всегда ты рядом
Браво

Управившись с домашними хлопотами, Люда повела Антона в парк. Отъезд на дачу затягивался из-за нескончаемых, как ей казалось, неувязок у Олега на службе. Больше всего Люда досадовала на то, что Олег никак не мог вразумительно ответить, когда же наконец он сможет их с Антоном отвезти в Братово. Все объяснения почему не в эту пятницу – опять какой-то срочный контракт или переговоры! – она в душе считала отговорками, тем более что «переговоры» эти всегда завершались обильными «бизнес-ужинами», Олег это недоверие чувствовал остро и дулся на ее то ли бестолковость, то ли постоянные капризы. Ведь партнеры действительно приезжали часто, а деловой этикет именно и требовал вести их на ужин в ресторан. Вдобавок, Олег совершенно отказывался понять, почему в Братово должен ехать именно он, когда есть тесть, торчавший там безвыездно с самых паводков. «Папе трудно, неужели ты не можешь проявить чуткость и успокоиться наконец, он не может вести машину в такую жару!» Боже, ну приехал бы как-нибудь под вечер, думал про себя Олег, выходя в подъезд и пожимая плечами, тем более что на базар за саженцами или молодой картошкой «папе» ездить, похоже, не жарко.

Спор этот забывался как бы сам собой, почти не оставляя неприятного осадка, едва Люда на вопрос «когда ты будешь?» слышала с порога неизменное «поздно». Она любила проводить время с Антоном вдвоем, пусть и в городе, искренне, кстати, соглашаясь со свекровью, что ребенку нужен воздух. Вот в парке и подышит, не уставая убеждала она свекровь, да и себя заодно. Антона же распри родителей и вовсе не беспокоили. Позавтракав, он с неизменным интересом брался за очередные похождения Лары Крофт, которую просто боготворил. Шутка ли сказать, Ларе, дочери лорда Хеншингли Крофта, было всего 18 лет, когда она, как рассказывал  Кирилл, оказалась единственной, кто спасся после катастрофы самолета прямо в сердце гималайских гор. Ларе пришлось в одиночку две недели добираться до маленькой непальской деревни и выживать в очень трудных условиях. Антону больше всего нравилось, что Лара не растерялась и не пала духом. Освоившись в Непале, она твердо решила больше не возвращаться к отцу в Уимблдон и посвятить себя путешествиям в одиночку по разным мирам и цивилизациям. Лара как раз сражалась со вторым киборгом на последнем уровне «Красной Тревоги», когда в комнату вошла мама и сказала «ну Антоша, пойдем». Антон бросил приключения Лары в угол дивана и побежал в прихожую надевать кроссовки. Одна радость сменяла другую: ходить в парк он любил, там тоже было много интересного.

Они вышли во двор, где было еще свежо и пахло ночной сыростью, обошли гаражи и направились к подворотне, которая вела на улицу. Антон с мимолетной тоской подумал, мол жаль, что рядом мама, а не Кирилл, потому что если бы был Кирилл, они бы конечно взобрались на кирпичную стенку, а оттуда прямо на соседнюю улицу, от которой до парка всего два шага. Но маму же на стенку не затащишь. У подворотни на бровке снова сидела серая кошка и чего-то ждала. С Кириллом они как-то пытались дождаться того же, что и кошка, но терпения не хватило, они умчались высматривать на улице новый Рено Сеник, а кошка осталась и всего лишь проводила их безразличным взлядом, не переставая медленно повиливать кончиком хвоста. Пока Антон размышлял, чего же это могут так долго ждать кошки, мама вдруг сильнее сжала его руку, потому что они, оказывается, уже подошли к переходу через бульвар. Бабушка любила рассказывать, что на этом переходе раньше всегда стоял постовой и всегда приказывал машинам остановиться и пропустить ее и папу, которому тогда «было столько же лет, Антоша, как тебе сейчас». Антона, признаться, не очень интересовало, каким был тогда папа, но зато вот человек, который мог приказывать машинам, вот это было здорово! Попытки выяснить, как именно это у него получалось, не удавались, потому что бабушка вместо ответа все время велела смотреть под ноги и не дергаться, хотя Антон совершенно и не думал дергаться. Ему просто нужно было непременно перепрыгнуть через вон ту трещину в асфальте. Он был твердо уверен, что на трещины нельзя наступать, потому что если наступишь, обязательно случится что-то плохое.

Если Антону что-то и не нравилось в его жизни, то всего лишь две вещи. Во-первых, у него, в отличие от Кирилла, не было пентиума, на котором – Антон аж зашелся от восторга – он мог бы вместе с Ларой Крофт сам биться с киборгами и багами. Во-вторых, он сильно досадовал на непонятливость родителей и других взрослых. Сначала нужно их звать по десять раз, чтоб они наконец обратили на тебя внимание и спросили «ну чего тебе?» Ладно бы просто, а то ведь мама иногда вдруг повышала голос, резко поворачивала голову и восклицала «ты что это, не видишь, что я разговариваю со взрослыми?» Антон всегда обижался, потому что ведь хотел сказать что-то важное. Потом им надо по десять раз объяснять разные совершенно простые вещи, вот например про тот же пентиум, зачем мол он нужен дома, причем непременно. Но самым неприятным было свойство взрослых забывать то, что они сами же говорили. Папа как-то пообещал, мол купим тебе компьютер, но вот же забыл, потому что сколько можно ждать. Принес как-то фонарик с лазерным лучом, который пускал красные точки на стенки домов напротив и на кошек во дворе, Антон обрадовался, помчался показывать его Кириллу, а Кирилл только хмыкнул, потому что во-первых у него самого такой фонарик уже был, а во-вторых, объяснил он, там быстро садились батарейки. Кирилл как всегда оказался прав, батарейки сели, и фонарик-лазер теперь валялся никому не нужный... Антон даже не помнил, где.

Рядом вдруг появилась Варя и стала взахлеб рассказывать, что к ним в подъезд вернулась вчера бездомная собака, которую недовольные соседи вывезли было далеко в лес, и снова стала там жить, и Варя думает, что они опять ее увезут или утопят. Антон хотел что-то рассказать про кошек, но Варя убежала вперед, пришлось помчаться вслед, потому что нельзя же было допустить, чтобы она прибежала на горку первой. Мама легко выпустила его руку и даже не крикнула «осторожно!», потому что уже о чем-то говорила с тетей Светой, вариной мамой. На площадке, конечно, уже вертелся этот клоп Димка, всегда умудрявшийся оказаться вперед Антона у лестницы на горку.

Мамы приблизились к их всегдашней скамейке и стали распологаться. Люда часто вспоминала серию картинок Бидструпа, комиксы, как выразился бы Антон, о том, свидетелем чего приходится быть парковой скамейке за сутки. Таня, димкина мама, видно только и ждала общества, чтоб пуститься в обычные свои жалобы на «этого Петьку». Петька был муж, судя по таниным рассказам, просто несчастье какое-то. Вкалывает мол по двадцать часов в сутки, а в семье никогда нет денег, дома не появляется, Таня не знает уже, что и думать, и вообще... Люде эти рассказы давно надоели, все время одно и тоже, просто наверное у Тани такой настрой вечно ныть, и потом сомнительно, что денег в семье нет «никогда», вон Димка практически во всем новом, пижон малый. Люда тут же устыдилась этой своей бестактности. Но ведь она про себя это сказала, никто же не слышал. Однако даже так подумать – все равно нехорошо, грех. Но с другой стороны разница все же есть, как сказал бы один добрый и могущественный король. Да и Таня сама не такая уж и неряха. Повезло, что Света сегодня с ними, вот и возьмет на себя роль благодарного слушателя, ведь Тане-то только это и нужно. А я почитаю, пока суд да дело.

Люда сделала несколько дыхательных упражнений, откинулась на спинку, потерев позвоночник, и с легким отпускающим вздохом раскрыла на закладке первый том «Петербургских трущоб». Крестовский, что называется, не шел. Ведь уже больше сотни страниц, а все равно каждый раз начинаешь как будто сначала, надо перелистывать уже прочитанное, чтоб сориентироваться. Вот, пожалуйста:

...мы должны будем теперь вернуться к самому началу нашего рассказа, то есть к тому именно дню, в утро которого...

Давно такого не было, удивлялась про себя Люда, чтоб я так долго не могла бы въехать в книгу по-настоящему. Брошу, наверное. То ли дело «Отверженные» – дух захватывает с первых же страниц. А там, кстати, тоже интриги, трущобы, сыск. Если б не сериал с любимой Гундаревой и чудным романсом, ни за что бы не взялась за «первоисточник», это, видите ли, многопланое произведение молодого автора, которое на широком историческом фоне... Роман-чулок, вдруг вспомнилось ей. Нет, все-таки, как метко сказано! Люда оторвалась от книги, взгляд ее скользнул по площадке, где Антон, Варя и Димка возились в песке, и замер на высоком тополе напротив. Она неожиданно, всей кожей, остро ощутила тревогу, которая долго не отпускала ее после того, как была перевернута последняя страница «Другой жизни». Не дай Бог пережить такое самой, дрожала она тогда, много теперь уже лет назад, уж лучше в монастырь! Весь ужас был в реальности и близости этой другой жизни, тем более что перед глазами точной копией ольгиной судьбы стояла судьба отца, да и вокруг, думала Люда, вон сколько разбитых жизней. Если трезво рассудить, то почему ее должна миновать чаша сия, ведь эти «другие» жизни разбросаны среди людей, в том числе близких, произвольно, будто по радианту Пильмана... Впрочем, тот осязаемый страх другой жизни длился недолго и исчез еще до появления Квапли. Поборов тогда страх и досаду, Люда рассудила трезво, что она будет сильнее Ольги Васильевны. Книжка хоть и гениальная, но всего же книжка, главным было другое – ее, Люды, вера и оптимизм. А Квапля вдруг и стал олицетворением этой самой веры.

Как же с ним было легко! Разговоры без конца, его удивительное понимание, легкость, юмор, поездки... А какое наслаждение было вместе ходить в разные компании! Едва появившись, они уже на пороге легко расставались, пускаясь в автономное общение, совершенно не чувствуя потребности в этом, не то что Светка с её Толиком, им было достаточно время от времени встретить взгляд друг друга, убедиться, что другому хорошо. Никто не мог так искренне смеяться кваплиным шуткам, как Люда. И Квапля это знал, непринужденно веселя компанию. Он терпеть не мог, например, сноба Валеру, вечно щеголявшего своим английским. Как-то Светка, смущаясь, но вплоне искренне попросила объяснить, что такого необыкновенного во фразе I’m going slightly mad, и вообще как это будет по-русски. Валера едва успел снисходительно набрать воздух, как Квапля уже ввертел:

– А по-русски это будет айнундцванцих фирундзибцих!

Все засмеялись, а Люда со Светкой громче всех, забыв про Валеру с его Queen и английским. Валера, кажется, обиделся, Светку же кваплин прикол совершенно избавил от неловкости. Но Люда быстро сообразила, что она серой завистью завидует ей, что она с Кваплей. Вообще им многие тогда завидовали, чувствуя необычность и силу их связи. Даже отец, видя, как она светится от радости, оставил расспросы и ворчание, что ее мол допоздна нет дома. Квапля много ездил по каким-то делам, она ждала его, они снова были вместе до следующей его командировки, пока однажды, через каких-то знакомых, не выяснилось, что Квапля был в городе и ей не звонил. Она возмущалась бесцеремонностью этих знакомых, отказывалась верить, но потом – как тривиально – своими глазами увидела его в кофейне в какой-то веселой компании. Хорошо еще, что успела тогда резко развернуться, сделать вид, что роется в книжном раскладе, и потом повернуть назад, впрочем, она не была уверена, что Квапля ее не заметил. Так или иначе, с горечью думала Люда, а снова как в проклятой другой жизни, на беду несчастной Ольге. Но скоро у нее появился Олег, подруги его одобрили, хотя Люде было безразлично, как они его найдут, потом родился Антон, жизнь обрела полноценность, и, казалось, уже никогда не могла стать «другой».

Мимо неторопливо, сняв пиджаки по случаю довольно жаркого утра, прошли двое яппи.

– ...прохеджировать риск покупкой срочных контрактов, опционов и фьючерсов – запросто, только надо просто грамотно построить кэш-флоу, – объяснял один другому, и этот другой наклонялся, чтоб лучше расслышать. В ответ он что-то стал толковать про курсовую разницу купли-продажи, но Люде уже не было слышно.

Вот-вот, размышляла она, курсовая разница... Все-таки как хорошо, что всё постепенно устраивается! Горожане налаживают крепкий быт, как иронично пишут теперь глянцевые еженедельники, ведут огородное хозяйство по науке и каждый сезон ездят смотреть мир. Светка вон в любой момент могла обстоятельно сориентировать неопытных на средиземноморском побережье Турции, от Измира до Анталии. Кто теперь думает о курсовой разнице – и слава Богу! У обменных пунктов давным-давно нет ни ажиотажа, ни этих назойливых менял с их неизменным тяжелым взглядом. Люда хоть и не разбиралась в опционах и фьючерсах, но чувствовала какую-то спонтанную солидарность с этим самоуверенным юнцом, имевшим наготове тактику хеджирования рисков. Она вспомнила тот жуткий август в Братове, антошины приступы, супрастин, мелкие советы свекрови, споры ехать или нет назад в город и вдобавок ко всему Олега, как он однажды утром с бледным лицом и дрожащими руками сел в машину и укатил на службу «по срочному делу». Как тогда быстро всё обрушилось и сколько сил и нервов стоило это восстановить! Ведь только недавно более или менее выкарабкались. Отец как всегда брюзжал, мол поделом новым-то капиталистам, Люда тщетно пыталась его урезонить, ведь некрасиво и нечестно –капиталист Олег или нет, а от его дел зависит ее семья, неужели так трудно проявить чуткость! Просыпаясь под утро, она пугалась от ожидания боли, что у Олега могут сложиться непреодолимые обстоятельства, что фирма пришлет ему письмо, начинающееся словами «с сожалением извещаем Вас»... И что тогда делать, ведь ее-то самой профессия почти что утеряна, да и за Антоном нужен постоянный уход, не свекрови же его перепоручать... Потом, неизвестно, как олеговы трудности скажутся на их отношениях, словом...

Словом, хватит! – решила она. Что-то я сегодня вроде как не в себе. Надо размяться. Небрежно положив «Трущобы» в торбу, Люда поднялась и отправилась посмотреть, как там Антон.

– Мама, – стал он рассказывать, часто дыша, – а вот Варя утверждает, что у мышей сердце бьется тысячу ударов в минуту, и поэтому оно даже не стучит, а гудит! А я говорю, что такого быть не может, потому что тогда сердце не выдержало бы и лопнуло. Скажи ей! – потребовал Антон и с предвкушаемым триумфом посмотрел на Варю сверху вниз.

– Ну-у, видишь ли, Антоша... – начала Люда и запнулась. Она не знала, как бьется сердце у мышей. Но нельзя же ничего не сказать! Ей почему-то представилась клетка, в клетке колесо, в колесе мышь, а может хомяк, движение без устали.

– Мне кажется, – протянула она, – Варечка права. Давай мы с тобой это дома уточним, хорошо? Может, не тысяча ударов в минуту, но восемьсот наверняка будет. – Люда испыала острую неловкость из-за того, что сказала глупость. Причем детям! Где-то в груди защемило. Презирая себя, она покосилась на Варю, но та, похоже, совсем не слушала. Видно было, что тема мышей ее уже больше не интересует. Как ни в чем ни бывало, Варя позвала Антона на карусель, которую, пыхтя, уже раскручивал Димка. Антону было досадно, что мама вдруг согласилась с этой выскочкой, а не с ним. Он даже почувствовал, как досада, словно липкий сироп, спустилась от головы в живот и вызвала там что-то вроде тошноты. Но уже через мгновение сироп каким-то чудесным образом улетучился, и Антон помчался за Варей. Да-а, думала Люда, подавляя стыд, не наберешься ответов на эти детские вопросы. Вздохнув, она решила вернуться на скамейку и сделать новую попытку с Крестовским, но тут заметила по другую сторону аллеи Кваплю. Вот и увиделись, подумала она со смешанным чувством. И вправду, стоит вспомнить об ангеле, как он тут же появляется...

Квапля был с каким-то приятелем, может коллегой, судя по строгому костюму, тоже бизнесменом. Они расположились на скамейке слева наискосок от Люды, первым делом сняли пиджаки и синхронно достали по пачке мальборо лайтс. Было видно, что оба в прекрасном расположении духа. Не иначе сделку заключили, домысливала Люда, раскрывая «Трущобы» и понимая, что углубиться в семейные дела Шадурских опять не получится. До нее доносился смех, обрывки фраз, что-то про хватить шилом патоки и на каждый роток не накинешь платок. Люда чуть не расхохоталась, тут же представив Меркьюри, поющего айнундцванцих фирундзибцих. Странно вообще, какие они, оказывается, живые, эти воспоминания о прошлой жизни. Впрочем, почему о прошлой? Ну потому что до Олега. Так толком-то не было ничего! Вот в этом как раз и вся несуразность, что ничего не было! Лучше б как раз было. Люда вдруг, в который раз в это утро, почувствовала сильнейшую неловкость, стыд, так что икры напряглись и пальцы сами собой сжались в босоножках. Тьфу ты черт, да что ж такое со мной сегодня? Хотя чего уж переживать, рассудила она, згадала корова як телям була, как выразился бы, наверное, Квапля с его образным мышлением. Ей снова стало весело, украдкой, из-под Крестовского, она посмотрела на приятелей. Те сидели в совершенно непринужденных позах, откинувшись назад и скрестив вытянутые ноги. Люда вполне успокоилась, изумившись между делом, как быстро кваплино состояние передаётся ей. Было ли, не было, какая в сущности разница. Если уж по большому счету, то именно было, разве можно забыть эту радость. Светка-то все допытывалась тогда, требовала подробностей, она не могла себе представить полноценных отношений с мужчиной, тем более с Кваплей, без секса. Ну и дура, думала Люда. Секс-то как раз не был им важен, они были уверены, что это случится рано или поздно, и никто не хотел торопить события. Зачем это насилие друг над другом и над собой, когда так хорошо. Светке невдомек, что у них с Кваплей было большее – Люда чувствовала, что если ей чего-то не хватает, Квапля давал ей это всякий раз, когда они были вместе. Точно так же сама могла заполнить квапилины пустоты, и он только радовался, а Люда вспоминала библейское я принадлежу другу моему и боялась только потерять все это. Так же, как теперь она боялась потерять Олега, Антона, отца...

Как-то день не заладился, недоумевала Люда, и главное, непонятно почему. Не из-за олеговых же отговорок! Наверное, впору снова проделать пару дыхательных упражнений. Да и домой, похоже, пора уже, обедать хочется. Люда достала из торбы пакетик «Твикса» и обвела взглядом площадку, намереваясь как вседа отдать один батончик Антону. Сердце ее будто остановилось, руки задрожали, в один миг ей сделалось холодно. Антона не было. Варя и Димка по-прежнему крутились на горке, Светка продолжала вполуха слушать танины рассказы... Люда так резко поднялась со скамейки, что в глазах сразу помутилось, подбородок сам задергался, ее прошиб холодный пот.

– Варя! – закричала она, – ты Антона не видела? Света, мгновенно поняв, что Антон пропал пробормотала «...так он же только что был тут», но Люда только непроизвольно отмахнулась. – Варя, Варечка, пожалуйста, ты разве не слышишь, где Антон? Господи, какой ужас!

Варя спрыгнула с горки, быстро подбежала к маме, схватила ее за руку, исподлобья глядя на Люду. Таня поспешно встала и засеменила забирать с горки Димку. Света попеременно смотрела то на дочку, то на Люду, ужасаясь ее невидящим глазам.

– Варя, тетя Люда спрашивает, не видела ли ты Антона. Пожалуйста, ответь.

– Видела... – пролепетала Варя, – он не давал мне спускаться как я хотела и все время толкался! Я хочу домой, мама!

Света почувствовала, что сердится на Люду. Как можно кричать на чужого ребенка. Видя, что Варя вот-вот разрыдается, она стала прижимать ее к себе, обещать, что сейчас они уже будут собираться, а по дороге купят мороженое. Люде стало тошно. Она уже не могла себе простить, что потратила драгоценные полминуты на бесплодное сюсюкание с Варей и Светкой, пока Антон уходил еще дальше. Или его уводили... Люда ощутила что-то похожее на приступ, она не знала чего. Наверное, так сходят с ума, представила она. Нет, это ужасно, я этого не переживу, не переживу! Господи, где же он может быть?.. Шатаясь от страха, она ринулась через всю площадку к тополям напротив, мимо карусели, мимо горки, с новым ужасом думая, что там ведь совсем близко до улицы, и вообще кто знает... Она перешагнула через кирпичный бортик, чуть не упав, зацепила босоножкой горсть сырой земли, принялась озираться, дернулась сначала влево, но там весь парк хорошо просматривался, с тоской и завистью приметила группку пенсионеров, мирно сидевших у аллейки, подумала, может спросить у них, потом все же взяла вправо, где росли какие-то кусты и стоял киоск с мороженым и пивом. Дрожь не унималась, взгляд оставался мутным, Люда снова споткнулась о какой-то торчавший из земли корень, краем глаза заметив справа, по ту сторону бортика испуганное лицо Тани. Не понимаю, сквозь слезы думала она, за что мне это, за что? Она уже знала, что ни в кустах, ни подле киоска Антона не найти. Потоптавшись, она в отчаянии и слезах побрела назад. Надеялась, а вдруг на площадке что-то уже прояснилось...

– Посмотри, Варь, ой как хорошо, что ты пришла, ты когда-нибудь наблюдала, как муравьи строем носят всякие штуки к себе домой? Да ну вот же, видишь, почти что прямая дорожка, ух ты, а этот целую муху тащит, интересно, как он через корешок переберется, так и знал, что зацепит, как думаешь, ему наверное тяжеловато! Потом ведь они еще как будто...

– Тебя мама ищет, – сообщила Варя, тут же повернулась к Антону спиной и побежала к аллейке.

– Варь! – Антон бросился за ней. Ему не хотелось оставлять наблюдение за муравьями, но мелькнула успокаивающая мысль, что и завтра можно будет на них смотреть, а он же не успел Варе дорассказать, что муравьи еще как будто переговариваются друг с другом, когда встречаются на своей маленькой тропинке, будто на секунду замирают, становятся в рост, шевелят лапками, еще их наверное даже лучше наблюдать через увеличительное стекло, он как-то видел такое у Кирилла, а может, надо фонарик, интересно, вечером они тоже...

– Ах ты дрянь! – вдруг закричал над Антоном высокий, чужой мамин голос. Он только однажды слышал, чтоб мама так кричала, когда ссорилась с бабушкой из-за долларов, которые та не успела или забыла купить. – Где тебя носило, я чуть с ума не сошла! – Сделалось больно на спине, потом еще больнее, Антон заплакал, но не от боли, а от сильнейшей обиды, нелепости. Он твердо знал и верил, что если мама что-то делает, куда-то идет, что-то говорит, велит ему надеть куртку, читает вечером книгу – значит так нужно, даже если он не до конца понимает, зачем. Антон смог коротко поднять голову, заметить у мамы на щеках слезы, лицо какое-то страшное, сквозь собственные слезы он увидел, как она снова заносит руку, успел подумать, пусть хоть попадет ладонью куда надо, а потом сразу какую-то другую руку, большую, в белом рукаве, твердо схватившую мамино запястье.

– Не надо, – услышал Антон, как сказала эта сильная рука, – ты же будешь потом сама жалеть и терзаться.

Мама как-то сразу сникла, отпустив Антона, любопытство его взяло верх над обидой и подкатывавшей злостью, но увы, это оказался совсем не папа. Антон снова почувствовал боль на спине и едва не заплакал, но напротив стояла Варька и пялилась.

– Привет, – сказал тот же взрослый голос наверху.

– Привет, – ответила мама как-то очень устало и тихо. – Пойдем, Антон, – позвала она.

Антон машинально вложил свою ладонь в мамину и побрел к бульвару, всхлипывая. Он видел, что тот человек в белой рубахе идет вместе с ними, с другой стороны от мамы. Ему было все равно, кто это. Он думал только, что мама его наказала из-за муравьев, но они же не виноваты, в конце концов. Лара Крофт, наверное, даже и слезинки бы не проронила. А интересно, как муравьи видят людей со своей дорожки или из муравейника, наверное какими-то огромными чудовищами...


Октябрь 2001