Рабство

За десять минут набежала публика самая что ни на  есть, даже американка в алом  блайзере. Быстрей, быстрей - эти первые слова комком в горле, и как опоздало телевидение опять, это мы пропустим, но дальше пошло все изумительно. Особенно когда робкие дети из английской  школы объясняли американке: мадэ хэв э поуим - хе сан мэйк драуин - энд Таня, хиз вайф, пут колор... Ес, нау ви хэв поуимз энд  пикчез... Английская речь, тихие флейтовые переливы, доносящиеся из скрытого в цветах  музыкального центра...На открытии выставки все шло славно!
Американка, дизайнер по профессии, всплескивает руками, как  птица. Все взволнованы. Хазбенд этой  американки очень богат, он может купить что-нибудь у Тани, мастера по батику... Но когда Танин хазбенд бабахнул в  потолок шампанским и плафоны полетели прямо на компьютеры, ах, ах... Однако это было вчера, праздник прошел, а сегодня надо писать отчет... Бедная сотрудница чахнетнад отчетом.Да еще Она ходит...
А вот и Она... Она сегодня одета хорошо, в  синем ватнике на пять размеров больше, в разных цветом валенках, в растянутой шапке-петушке. Она тянет носом и говорит басом, но каждое слово ее  значительно и  даже торжественно.
- Огурчиков.
В руках у нее красивейшая желто-зеленая  банка с листиками и плавающими зубочками чеснока. А еще там  игрушечные огурчики и  малюсенькие перечные полумесяцы, лучистые веера укропа... Можно долго рассматривать это  волшебство, тем более что Она  дает время на раздумья. Она  понимает, что дело после праздника, а сюда  из соседнего общежития приносят  много чего —  и  варенья,  и соленья, и промтовары, и золото. В критических случаях, когда жажда   велика, а из вещей уже нет ничего, несут простыни и  холодильники... Сотрудница вспоминает, что  сегодня у  кого-то день рождения и  потому попадает на  крючок.
Сколько-сколько? Шесть? Бедная женщина понимает, что это ужасно  дешево, вдвое меньше,  чем в лавке, а если  разделить все это на других сотрудниц... Сопротивление  почти сломлено. Приходящая  Она озабоченно считает мелкие и сверхмелкие  купюры и благодарно улыбается голыми  деснами с двумя черными пенечками зубов. Сотрудница запоздало размышляет, где мадам, такая  пьянь, могла  взять подобное  вели-колепие, уж не  сама ли  мариновала? Но  мадам  Разные Валенки  под звуки флейтовых  медитаций  счастливо  семенит  к открытию винной лавки...
Выждав неделю, мадам проникает опять на  освоенную территорию.На ней  те же разные валенки, но  крутая синяя  спецуха подпоясана эластичным  ремнем, а на голове вместо растянутого чулка красуется лихая кепка с  трикотажными ушами и белоснежными  буквами  SKI. Смятое  лицо мадам выглядывает из-под этой  кепки как неизвестно что! Но зато она  держит в руках эти самые  “ски”, новые, яркие и  провозглашает громко:
- Лыжи  деткам!
Присутствующие  сотрудницы, полностью  лишенные финансирования, малодушно  сбегают за стеллажи, а  наша  знакомая сотрудница со сданным  теперь отчетом активно  включается   в обсуждение. Она  утверждает: да, в спорттоварах это втрое дороже, но там с ботинками, а  здесь без. Мадам торжествует — то там, а то здесь! Сотрудница  хватает как  есть, полагая, что можно обойтись в случае  и валенками, и дутиками, а как  только мадам  убегает, подходят желающие поругать-похвалить, и детские лыжи без ботинок тут же  перекупают за  более  высокую  цену истинные обладатели лыжных ботинок. Далее являются почти новая камчатная скатерть, совершенно новый  утюг, почти Rоventa, потом дешевый, видимо, краденый, сахарный песок, немецкие  коробки для специй, наскоро отмытые от  специй и многое другое, сгоревшее  в топке абстинентного синдрома. Знакомая нам сотрудница становится все более и более виноватой, потому что самая малообеспеченная, и посему на нее магическое двух-трехкратное  удешевление оказывает самое оглушающее  действие. Кроме того, она доброе,  безвольное существо и не может не сочуствовать чужой  нужде. Она понимает, что это значит. Социально и  психо-логически слабая, она сперва идет на риск сама, потом  подвергает тому же риску остальных сослуживиц. Втягивается  вся контора! Но если контора  может не  брать, то  сотрудница не  может не брать. И покорствует бичам.
Проходят  зима, весна, лето, экспансия  мадам   растет.Теперьона уже не просачивается, а входит, громко  хлопая подошвами туфлей, которые лет пять назад были итальянскими шпильками, на ней невообразимая юбка из деревенской набойки прошлого века плюс черная  футболка неясного размера, у которой на  груди  YES, на спине NO. Отсутствие шапок уличает мадам в полном отсутствии  прически, то есть делает ее мадам  Бильярдный  Шарик. Скоро в конторе появляются сетки крупной свеклы, почти новые немецкие комнатные тапки с цыплятами, тьма целлофанов с Идэн и Крузом.Вся продукция расхватывается довольно  быстро и, главное, до открытия  лавки. С победным  видом  мадам  уходит,  окрыленная  легким  успехом, и,видимо, решается урвать что-то еще. В упоении она теряет  чувство  меры.
И перед виноватой сотрудницей  через полчаса грохается мешок мерзлых костей. Удивительно, что сотрудница действительно  испытывает слабость к  такого вида  гастрономии и частенько варит  крепкие  бульоны на костях.
Кажется, мадам  Жрите даже не  утруждается словесной формулировкой, заранее зная, что покупательница деморализована.Действительно, между ними давно уже   установилось  что-то. Ибо один только взгляд из двери заставляет  сотрудницу бросить  важного посетителя, чтобы торопливо рыться  в  клеенчатой сумке  мадам. Даже  бывалые люди переглядываются и бывают неприятно поражены. Более того — сотруднице тоже стыдно и она, торопясь избавиться от мадам  Два  Зуба, почти не глядя, хватает всякую  ерунду... Беседа  идет на  уровне глаз. Взгляд мадам: бери, дешево. Взгляд сотрудницы: нет денег. Мадам: бери еще  дешевле. Сотрудница: не надо, не надо. Мадам: займи, но дай выпить. Сотрудница: ну ладно, давай...
Кости старые, коричневые, лежали в холодильной  камере месяца три. А может, ни были уже сварены  или  съедены, испортились, а потом засунуты в  холодильник!  Сотрудница густо краснеет и отрицательно  качает  головой.
Но мадам наступает и щелкает, щелкает по пакету. Сотрудница  тянет носом  и опять мотает головой. А мадам  Наглость будто решила ее прикончить и делает глотательные движения и в ее глазах с набрякшими веками - слезы. В  ужасе вскакивает сотрудница и убегает за  стеллажи, а мадам за нею, хватая за  рукав. Деньги тем же таинственным спосо-бом, которым владеют  цыганки, просачиваются сквозь кошелек сотрудницы и попадают в руки мадам  Наглость... Суровая  вахтерша наконец настигает зарвавшуюся  торговку и  выдворяет  вон... А наша сотрудница почему-то плачет. Видимо, потому, что на  подоконнике, среди цветочных  горшков  красуется мешок с костями.  Он лежит там  час и два, начинает таять, растекаться и  хозяйка-раба не выдержав,выбрасывает его в  мусорку.
Затем она  машинально нажимает на  кнопку, включает музыку, пытаясь, видимо, избавиться от отчаяния.  Флейта завораживает ее волшебным  журчанием.  Будто кожа проницаема для нежного звука,  будто вода  через почву -  просачивается, пронизывает и лечит... Смотри же, какая  сила у  нежности, следи, как  взлетает она и крепнет. Еще выше,  еще  шире зыбкие  круги, еще  ближе  к  солнцу, в  котором  ты  растворишься...Так поет флейта и напоминает о нетленном, несуетном - среди жизни и тленной, и  суетной. Вечером на выходе из конторы она опять видит воплощение своего позора и  стукается спиной о  дверь. А порядком уже пьяная мадам Дай Выпить подходит вплотную и  цедит:
- Эх ты... Эх ты...
Сотрудница наша идет  по тротуару и смотрит прямо. Лицо ее горит, потому что она приличная  женщина, а  идет рядом с  такой мадам. Ей, конечно, обидно, что мадам  обманула ее доверие и принес-ла  отбросы. Ей, конечно, страшно, что невидимая  связь, почти симпатия, почти  “снисхожденье богатой к  нищей”,  почти жалость-доброта  “к простому  народу”  кончились. Она сделала рывок и попыталась выйти из  зависимости. Но волей-неволей ей, мягкой и снисходительной, приходится признавать, что есть люди, не достойные ничего, даже милостыни. И такие люди, как мадам Обдеру Карманы - свободны, а вот она, тактичная и чуткая  - раба. И все это видят.