Последний рейд

- В конце концов, сколько это может продолжаться?
- Что?
- Вы электрик или балерина?
- Ну.
- Так почему над вами лампа гудит как очумелая, а вы даже не почешетесь?
- А зачем?
- Ах зачем? Затем, что вам за это деньги платят. Чтобы вы электрооборудование чинили. А вы вместо этого черт знает чем занимаетесь.
- Чем же это?
- Не знаю. Только точно уж не тем, чем надо... Лодыри, распустились, к чертовой матери, демократы. Чтоб вас... А!
Людмила оглянулась на споривших. Вспыльчивый Лузгин, махнув рукой, топал по коридору к себе в кабинет. Электрик обижено смотрел ему вслед.
- Второй месяц уже гудит - ничего. А тут точно с цепи сорвались. - пробормотал он. - И этот пристал с лампой. Починить, что ли?.. А!
Электрик тоже махнул рукой и пошел в противоположную Лузгину сторону.
Надвигалось сокращение.
Новость лихорадила налоговую инспекцию. Все чувствовали напряжение, были раздражительны, по-мелочному придирчивы. Лузгин был хороший мужик, по крайней мере он переживал за своих людей, потому-то и срывался последнее время по пустякам.
Сокращение - двадцать процентов. Это значило, что уйдет каждый пятый. И это наверняка. Вопрос заключался только в том, кто. Началась борьба за дисциплину.  Уйти с работы пораньше стало так же невозможно, как отпроситься на денек с того света. На входе стоял проверяющий, который отбирал документы у опоздавших даже на пару минут. Обед длился ровно час.
- От вас все только и зависит. - равнодушно и уныло, как та самая лампа в коридоре, говорил Федотов. Лузгин среди начальников был редким исключением. - Кто останется, а кто... нас покинет. Работайте. Работа все покажет. Я лично проконтролирую результаты этого рейда. Для некоторых он, возможно, окажется последним. Все зависит только от вас.
С этими словами Федотов доставал из кармана жвачку и, с трудом выковыряв из обертки, засовывал ее себе в рот.
Оставшись одна в кабинете, Людмила обессилено опрокинулась в кресло. Последний рейд... Заработок был не очень большой, но в ее положении он хотя бы позволял ей жить. И жить ее дочери. "Ее положение" заключалось в том, что Людмила не смогла бы найти другую работу, если бы завтра оказалась за порогом родной налоговой инспекции. Она была слишком стара и нерасторопна для нового времени. Хотя, где-нибудь в другом мире она еще могла бы считать себя молодой, но в свободной России женщинам, как солдатам в горячих точках - год за два.
А она так устала! Нет, это не была усталость сиюминутная - с этим она смогла бы легко справиться. Просто слишком много часов, дней, месяцев отчаяния, безысходности и стыда помнила Людмила. Слишком часто ее унижала судьба и слишком много она терпела и хоронила в себе. Слишком долго она изо дня в день пересиливала себя, отдавая жизни смертельно высокий налог. Если бы Людмила была одна, она давно бы махнула на все рукой, как их беспечный электрик, и жила как придется. А не пришлось бы - и не жила. Но от нее зависела судьба ее дочери, и она не могла объявить себя банкротом. Только с каждым днем седую, вековую усталость пересиливать становилось все невыносимее. Людмила села, и ей показалось, что тело ее развалилось и существует как-то отдельно. Отдельно левая рука, отдельно правая. Управлять ими было трудно, почти невозможно, как из Кремля - Аляской. Она даже пожалела, что опустилась в кресло, осознав, как трудно теперь будет подняться.
А подниматься надо было. В последний рейд - ведь шансов быть сокращенной у нее больше всех - с ее-то деревянным образованием! Вот-вот, сейчас, только доберется черная полоска стрелки настенных кварцевых часов до числа двенадцать, и Людмила встанет. Встанет, не смотря ни на что. Секундная стрелка судорожно -  точно в предсмертных конвульсиях - дергалась, продвигаясь на своем пути, но когда время бездействия уже подходило к концу, она вдруг замерла на месте - в часах кончились батарейки. Людмила грустно улыбнулась.
Дверь кабинета бесцеремонно открылась.
- Люда, вы здесь? Я вас всюду ищу! - на пороге стояла Анжелина Тимофеевна - маленькая старушонка, половину роста которой и так составляла высоченная, как гора Арарат, прическа. - Тут корреспондента где-то потеряли, страсть какая-то! Вечно с ними столько хлопот... Сковородников протоколы куда-то подевал, вы не видели?
Она оглянулась, потом закричала кому-то в коридоре:
- Мужчина, мужчина, постойте, вы не собкор?
- Кто? - послышался удивленный голос.
- Собкор?
Мелькнувший в дверном проеме коричневый пиджак конфузливо пожал плечами. Анжелина Тимофеевна обескуражено посмотрела ему вслед. Людмила со вздохом поднялась.
- Протоколы у меня.
- А?
- Протоколы у меня. - повторила она, выходя из кабинета.
- А, протоколы. Людочка, очень хорошо... - Анжелина Тимофеевна взяла Людмилу под руку. - Как гудит, вы только подумайте! И никто не починит... Знаете, я ему сказала, на какой рынок мы едем, это ничего? Я теперь со всеми этим сокращениями и проверками всего боюсь. Всегда так, сначала скажу, а потом ахаю, ахаю, а толку-то...
- Это точно. - не сдержавшись, заметила Людмила. Обычно она с должным терпением выносила шубутную Анжелину Тимофеевну, хотя и относилась к ней с некоторым снисхождением. Но сегодня она чувствовала себя слишком плохо, чтобы казаться доброжелательной.
- Но он на вид воспитанный, вроде, обстоятельный... - оправдывалась Анжелина Тимофеевна. - Солидный. И веселый... - она смолкла, поняв, что запуталась в аргументах.
Женщины подошли к лифту. Металлическое транспортное средство отливало голубизной и больше походило на сейф для ценностей, чем на транспортное средство вертикального действия. И у этого самого сейфа, как нью-юркский банкир, в стильном светлом костюме, пестром галстуке и облаке арбузного аромата стоял Демидов собственной персоной. Людмила, решившая уже было высказать Анжелине Тимофеевне свое отношение к тому, что старушка поставила под угрозу успех этого рейда, передумала. Демидов был новым начальником физиков ("физики" - отдел налогообложения физических лиц) и выгодно отличался от всех остальных мужиков, работавших в инспекции. Мужики они только по паспорту, а наяву - грибы, сморчки да строчки одни. Демидов же был молод и красив. В нем чувствовался самец.
Людмиле внезапно подумалось, что она старше его лет на пять. Раньше ей никогда не нравились мужчины моложе ее. Интересно, это что-нибудь значит?
- Хотя, знаете, в наше время... - продолжала Анжелина Тимофеевна. - Никому доверять нельзя. Вот у моей знакомой подруга...
Нет, ни черта это не значит, потому что при такой жизни ни о каких физиках и речи быть не может. Формула весьма банальна и ничем особенным не отличается, чтобы заинтересовать деятеля науки. Наверняка, он работает над другими проектами... Тем более, весьма может быть, что Людмила мучается здесь последние дни.
Демидов вышел на втором этаже. Людмила чуть глаза не сломала, косясь на него, а он даже ни разу не взглянул. Хотя, почему бы ему это делать? Сейчас он пойдет в свой уютный кабинет, позвонит домой жене, у которой, наверняка, нежный и очень приятный голос и врожденное умение говорить о своей любви. Они недолго поболтают - ведь у него так много работы! - а на прощанье он скажет ей "целую", просто и тепло. И потом целый день будет ждать того часа, когда он сможет вернуться домой. И это ожидание поможет ему в работе. Внезапно Людмила с такой медицинской отчетливостью представила всю его жизнь, в которой нет и никогда не будет места для нее, что ей стало дурно, больно и очень захотелось заплакать.
Но рядом была Анжелина Тимофеевна, которая продолжала что-то говорить, ничего не замечая вокруг, и Людмила вдруг позавидовала силе этой маленькой старушонки, которая могла позволить себе носить целую гору на голове и сокрушаться по пустякам.

* * *

- Ну и где этот ваш корреспондент? - спросил заглянувший в открытую дверь микроавтобуса Катышев. Сегодня рейд проводили совместно с центральной инспекцией, а те всегда таскали с собой журналистов. Инспектора пожали плечами - все, кроме Людмилы, которая была занята оценкой причиненного ее светлым брюкам ущерба. Литейный проспект в этот год городские власти решили обновить, понагнали рабочих, машин, разодрали весь асфальт и, конечно же, застряли со своими ремонтными работами. До Невского, где стоял инспекторский "Рафик", пришлось идти пешком - по жидкой грязи, между самосвалов и кирпичей. Мало того, что Людмила запачкала свои брюки, так она еще чуть под машину не угодила и вынуждена была отскочить в сторону - прямо в глубокую лужу. Теперь правая нога была неприятно мокрая, и от нее по всему телу пробегал холодок.
- Разворачивайся! - закричал Катышев водителю стоящего неподалеку грузовика. - Так. Бог с ним, некогда уже. Отправляемся, а то и так уже проволынкались. - недовольно добавил он, посмотрев на часы. Анжелина Тимофеевна смущенно взглянула на Людмилу, чувствуя свою вину за то, что разболтала странным образом исчезнувшему корреспонденту цель рейда. Людмиле было все равно.
- Юра, физзащита будет? - спросил Прохор Яковлевич. Катышев отрицательно покачал головой.
- Нет, только я. Достаточно. - спокойно сказал он. - Все. Работаем как обычно. Вы идете на рынок, я жду и не высовываюсь. А то они меня уже все в лицо знают. Когда вы сделаете контрольную закупку, вызываете.
Все согласно кивнули.
- Все. Поехали. Я вон в том грузовике. - кивнул Катышев за спину, подмигнул Зое - молоденькой девчушке-тихоне, непонятно каким образом оказавшейся в роли налогового инспектора - захлопнул дверь и побежал к грузовику. По одному виду Катышева было ясно, что это не инспекторский гриб. Он был полицейским.
Водитель, читавший "St. Petersburg Times", сочно засмеялся на весь автобус.
- Леша, стартуем. - позвала его Анжелина Тимофеевна.
- Ага, стартуем. - Леша отложил газету. - Земля, Земля, разрешите взлет.
Натужно, через силу, затарахтел старый мотор, и микроавтобус выехал на проспект вслед за большим, серым грузовиком.
Всего в группе было четыре человека - три женщины и Прохор Яковлевич, мужчина так себе, предпенсионного возраста, с прической Терминатора и комплекцией тринадцатилетнего подростка. Как и Терминатор, он говорил редко да коротко. Людмила не знала, что за жизнь он оставлял перед дверьми налогового учреждения на Литейном. И к чему он возвращался каждый вечер.
- Смотрите, Федотов. - удивленно вскрикнула Анжелина Тимофеевна. Людмила посмотрела за окно, и действительно, увидела их начальника, Федотова, который бежал наперерез автобусу и махал им рукой.
- Я не останавливаюсь. - полувопросительно сказал Леша. Все посмотрели прямо перед собой, сделав вид, что ничего не заметили. - Черт!
На Невском из-за тех же ремонтных работ были чудовищные пробки. Автобус остановился.
- Здрасте, еле догнал. - залезая внутрь, сообщил Федотов. Инспектора подвинулись, освобождая ему место. - Хотели без меня! - наигранно-шутливо погрозил начальник пальцем.
- Что это вы, Николай Николаевич?.. Вдруг решили... - спросила Анжелина Тимофеевна.
- Да вот, решил. Посмотреть, чем вы у меня занимаетесь... Посмотрю, как кто работает. Знаете, чтобы знать...
- А... - все почему-то остерегались смотреть на Федотова - инспектора глядели за окна. Он обежал всех взглядом и неестественно улыбнулся...
Поехали.
- Дьячкова случай рассказывала. - заговорила Анжелина Тимофеевна, из всех присутствующих молчание тяготило только ее да, пожалуй, Федотова. - Принимали они своих мужиков в профсоюз. Ой, ну просто смех один, помереть можно. Я даже не знаю. А Любимова встань, да и скажи в конце: "Ну, теперь вы наши члены..." Ой, ну до чего... Они так хохотали, такой смех был...
Людмила закрыла глаза. Голос Анжелины Тимофеевны, приглушенный шумом мотора, звучал как-то издалека, точно из соседней машины, в которой было открыто окно. Все было так буднично, что создавалось впечатление, будто группа едет не в рейд, а на экскурсию в Петродворец. Только вот на фонтаны им посмотреть не доведется!
- Где жена? - спросил вдруг Прохор Яковлевич.
- Чья жена?
- "Где жена" - плакат вон такой рекламный. - кивнул он за окно, на огромный белый стенд, на котором и были написаны только эти два слова.
- Это что, жен, что ли, рекламируют? - деятельно спросил Федотов. "Ишь, пытается казаться своим. Делает вид, что все в порядке," - отстраненно-равнодушно подумала Людмила.
- Нет. - включился в разговор Леша. - Это чтобы все помнили. Едешь вот так по дороге, а тут плакат: "Где жена?" Тут ты и думаешь, а действительно, где?
- Это вроде "позвоните родителям".
Да, надо позвонить маме, узнать, как она себя чувствует. Людмила тяжело вздохнула - так много было неразрешимых проблем. И все один к одному. Мама заболела, а тут еще у дочки в детском саду грозятся объявить карантин. Что тогда делать?
- Ага, позвоните ж-ене...
Последнее слово у Леши получилось неловкое, он вытолкнул его комком, через силу, потому что пытался судорожно переключить передачу. Автобус задрожал всем своим нутром и заглох.
- Вот, дерьм... а! - ругнулся было водитель. Машины, пристроившиеся в хвосте "Рафика", недовольно загудели.
- Дерьмовая машина. - завершила Анжелина Тимофеевна. - Знаем, Лешенька, но что же тут поделаешь?
Замечательно, не проехав и пяти минут, уже застряли! Боже, как же Людмила устала от всего этого. Хотя, если они и приедут - все это бессмысленно. Вся их работа бессмысленна и до трагедии смешна - все равно что воду просеивать...
- Приехали. - сообщил Леша, безуспешно пытавшийся завести "Рафик". Тот лишь отфыркивался в ответ.
- То есть, это, совсем? - спросила Анжелина Тимофеевна.
- Не знаю.
- Как это?
- А так. Сломался, черт. Я давно говорил...
- Где жена? - грустно повторил Прохор Яковлевич, созерцая грязные разводы на стекле.
- ...Я давно говорил, что ремонтировать надо. А еще лучше на свалку выкинуть. На такой машине не в рейды ездить, а до булочной за бубликами.
Леша открыл дверь и спрыгнул на асфальт.
- Ты куда?
- Сидите. - сказал он.
- Да. - многозначительно уронила Анжелина Тимофеевна, наблюдая за тем, как водитель ковыряется во внутренностях "Рафика".
Федотов пошмыгал носом. Людмила молчала.
Неожиданно в ней вспорхнула какая-то глупая надежда на то, что машина действительно сломалась и что не надо больше никуда ехать. И что они еще очень долго будут сидеть в этом автобусе и, может быть, скучать. Что не надо будет идти, высматривать, вылавливать, спорить, терпеть угрозы, заполнять бумажки. Не надо будет смотреть на лица этих торгашей с алчными, злобными и какими-то тяжелыми глазами. Федотов будет недоволен - пусть. Все уже равно. Пусть ее уволят. Заботы, волнения, тревоги - все это будет потом, не скоро, завтра. Завтра она, уволенная, будет биться в истерике, не зная, куда податься, чтобы заработать денег на жизнь себе и дочери. Безработица за 1997 год снизилась - об этом писали в газетах. Еще один безработный не повлияет на эту статистику.
- Ой! Я тут... - оживилась Анжелина Тимофеевна. - Я тут была у Семеновой, так она мне сказала, что...
- Шабаш! - сказал Леша, залезая обратно в машину. - Ничего не выйдет.
- Может, нас грузовик подцепит? - предложил Федотов.
- Ага, сейчас. Догоним только. Они уже, небось, у рынка нас дожидаются, анекдоты травят.
- Что же делать? - спросила Анжелина Тимофеевна.
- Налоги собирать лучше. - пробурчал Леша. - Тогда и машины будут хорошие.
- Воровать надо меньше. - заметил Прохор Яковлевич.
- Вы это мне говорите? - обиделся водитель.
- Нет, России.
- Она вас не слышит. - заверил Леша.
- Я знаю.
- Что же делать? - спросил теперь уже Федотов. Леша пожал плечами.
- Толкать. - решительно рубанула Анжелина Тимофеевна.
- В смысле?
- Как это называется... Заводить с толкача! А, Леша?
- Можно конечно попробовать, только...
- Только что?
Леша пожал плечами и вопросительно посмотрел на Федотова. Людмила со страхом ожидала ответа. Как ей хотелось в эту минуту, чтобы начальник сказал "нет". Как ей хотелось остаться на месте, дремать и бороться с тяжелыми, как этот микроавтобус, мыслями. Ведь она так устала, как никто еще не уставал в этом мире!
"Рафик" ощетинился раскрывшимися дверьми.
- Подналяжем, инспекция! - кричал Федотов, налегая на машину. - Это даже забавно...
Автобус был грязный - Людмила сразу же запачкала руки. "Рафик" вдруг показался ей огромным и неподвижным и подумалось, что с таким же успехом она могла толкать девятиэтажный дом. Но к ее удивлению автобус сочно захрустел шинами по асфальту - покатился.
- Так на рынок и въедем - налоги собирать. Они же там обхохочутся! - тоже веселилась Анжелина Тимофеевна.
- Где жена? - тихо повторил толкавший автобус рядом с Людмилой Прохор Яковлевич.

* * *

К полудню пошел дождь. Торговцы стали спешно затаскивать в контейнеры выставленные было на всеобщее обозрения товары - полиэтиленовые упаковки лимонадов, пиво, вино. Небо потемнело, набухло и - казалось - едва держалось над головой. Обитатели рынка - кавказцы в своих неизменных спортивных костюмах - разбежались под карнизы контейнеров, прячась от обжигающе холодных дождевых капель. И только оставленные машины, коих на рынке было огромное множество, покинуто мокли посреди рынка, обрастая мелкой водянистой щетиной. Раскоряченный столб высоковольтки пропал в пелене, и слышалось сквозь лепет дождя, как мимо рынка бежит, мерно покачиваясь на ходу, скорая электричка.
Машину затрясло на "рыночных" колдобинах; старенькая "копейка" натяжно и чуть обидчиво засопела, выбираясь из многочисленных и глубоких ям. "Жигуленок" принадлежал Прохору Яковлевичу, и он сам предложил его в качестве транспортного средства, когда стало ясно, что "Рафик" завести не удастся. Перед Федотовым Прохор Яковлевич взял очко, подумала Людмила. У нее машины не было.
Анжелина Тимофеевна пришла в сумрачное расположение духа, что случалось с ней довольно редко. Она сидела ровно, маленькая, прямая, держась за сумку и глядя перед собой.
- Не заметили. - сказала Зоя общую мысль, когда они въехали на рынок. Обычно на въезде дежурили десятилетние бездомные мальчишки, которые за какую-то плату высматривали инспекторский "Рафик".
- Все равно без толку. - ответил ей Прохор Яковлевич. - Они скоро плакаты здесь везде развесят с нашими фотографиями - в фас и профиль. И подпишут: "они собирают налоги"...
- Льет. - пожаловалась Зоя и зябко передернула плечами. Все покосились на Федотова. Только у него был зонтик.
Самое забавное во всем этом было то, что они делали чужую работу. Дело в том, что рынок располагался во Фрунзенском районе, а зарегистрирован был в Адмиралтейском. Поэтому все налоговые поборы записывались на счет Адмиралтейской инспекции, которая к делу не имела никакого отношения... Впрочем, это было не важно.
- Давайте подсчитаемся. - предложила Людмила. - У кого сколько?
- Люда, у меня нет ничего. - виновато сказала Зоя. - Ты знаешь...
Людмила знала. У Зои отец зарплату не получал третий месяц. Мать тяжело болела, нужны были лекарства. Господи! Одни и те же проблемы - все было настолько похоже, что Людмиле даже обидно и стыдно стало за свое одинаковое несчастье. Но Зоя все-таки молода и красива, ей легче. Хотя, глупо так рассуждать.
- У меня полста. - сообщила Анжелина Тимофеевна.
- Двадцать. - Прохор Яковлевич.
- И у меня двадцать. Всего девяносто.
- Вы что, на пиво скидываетесь? - пошутил Федотов, непонимающе глядя на инспекторов.
- Ага. На контрольную закупку. Как, начальство нам ничего не подкинет?
- У меня, конечно, есть, только... - он явно растерялся.
- Да вы не волнуйтесь. - успокоила начальника Зоя. - Мы вернем. Потом составляется протокол, и деньги возвращаются...
- А!..
Вот начальничек! Людмиле удивленно посмотрела на Федотова. Всю жизнь сидел в кабинете и ничего не знал. Только и мог, что жвачки жевать, да канючить.
Когда вышли из машины, Прохор Яковлевич перекрестился и сказал:
- Ну, с Богом!
Анжелина Тимофеевна согласно кивнула.
- Зря коситесь. - чуть снисходительно упрекнул начальника Прохор Яковлевич, заметив скептический взгляд на оставленный в воздухе крест. - Здесь без этого никак. Чертей много. - и он неожиданно хохотнул.
Разбрелись в разных направлениях.
Людмила накинула на голову капюшон куртки и пошлепала по многочисленным лужам неухоженной, необустроенной - как и всегда в России - площади рынка. Что толку было сокрушаться утром о чуть-чуть подпорченных брюках! В такой грязи шею бы не запачкать!
Как ни странно, но на рынке Людмила приободрилась. Настолько ненавидела она все, что ее окружало в тот миг - бесконечные ряды контейнеров, грязь и слякоть, множество машин и, главное, людей, обитателей этого рынка и многих ему подобных - что эта ненависть придала ей сил и желания бороться. Пусть все это по большому счету бесполезно, пусть она лишь шоумен, призванный создавать эффект присутствия! Мысль о том, что она сейчас не даст спокойно жить какой-то поганой роже, доставляла Людмиле садистское наслаждение. Настолько - что ей самой стало страшно.
Людмила оглянулась. По той стороне рынка шла Анжелина Тимофеевна, придерживая рукой большую - по крайней мере, по сравнению с ней - сумку, висящую под мышкой. Стоящие вдоль контейнеров кавказцы враждебно наблюдали за ней. Внезапно Людмиле подумалось, что с таким же успехом старушка могла разгуливать по рынку голая.
Инспектор встретилась взглядом с одним "предпринимателем", который, пересекая дождем прикрытую улицу рынка, вдруг остановился и посмотрел на нее. У Людмилы мурашки пробежали по спине - так смотрит милиционер на подвыпившего человека, который еще ничего не натворил, но очень даже может. Она почувствовала себя неуютно, точно оказалась в зоопарке не по ту сторону решетки. Хотя, это было знакомо.
- Рита, Рита, закрывай скорее, тут эта, налоговая... - Людмила увидела, как полная женщина с обильной и круглой прической и плейером на боку спешно закрывает контейнер. Значит, слух уже пошел. Вернее, побежал.
- Чего стряслось? - не поняла соседка, выйдя на порог своего контейнера в красных домашних тапочках.
- Чего! - железная дверь торопливо заскользила вниз, скрывая от взглядов любопытных товары в витрине. Все - теперь пиши пропало, поскольку хранить в контейнере можно все, что угодно. - Чего! Налоговая, эта, нагрянула...
- Налоговая? Ой, мать честная... - и соседка в панике выскочила на улицу прямо в своих тапочках.
Людмила заспешила в дальний конец рынка, куда еще могла не проникнуть информация о рейде. Конечно, плохо было уходить далеко от своих, но Людмила как-то серьезно об этом не подумала. А зря.
Сначала все шло как обычно. Она сделала контрольную закупку, потом показала удостоверение. Продавец - худощавый паренек с вороватыми, пугаными глазами - сильно занервничал.
- А чего это, собственно? - спросил он старательно спокойно. А руки в воздухе отплясывали кадриль.
- Ничего. - усмехнулась Людмила. Ей доставляло удовольствие видеть растерянность и страх "торгаша". - Простая проверка.
Пуганый пожал плечами, шмыгнул носом и вышел из контейнера, приглашая Людмилу зайти. Вышел прямо под дождь, и она успела заметить, как две капли запутались в его нечесаной челке. Люда еще подумала: "Почему он вышел, а не просто впустил внутрь?", но машинально уже сделала шаг. И тут пуганый резко захлопнул за ней дверь - она успела только обернуться. Сразу как-то и сверху закрыла мир темнота - следом за дверью парень опустил железный занавес контейнера. Пугающе-мезко лязгнул замок. Людмила осталась одна в темноте.
- Откройте! - пробовала стучать она. - Вы вообще... Откройте!
Потом она огляделась, но со света совершенно ничего не видела. Стояла, чувствуя как по телу разливается страх, проникая в каждую клеточку. Люда попробовала еще покричать, стучать, привлечь внимание, но никто не отзывался. Как назло место было на самом краю рынка, где мало кто появляется.
Страшно было пять минут, потом это ушло.
В темноте расплывчато, точно на промокашке, толкались пятна предметов - ящики, коробки, табурет, касса. Людмила устало села на пол. Пол был дощатым, и от него в контейнере сильно пахло сырым деревом. По железной крыше стучался, царапался дождь - словно просился войти. Людмила с радостью бы впустила, но не могла.
На полу нашелся старый номер "Калейдоскопа". С помощью зажигалки Людмиле удалось подсмотреть, как с обложки ласково глядел известный певец Киркоров, обвешенный драгоценностями, как манекен в ювелирном магазине. Интересно, чем он сейчас занят? - подумала Людмила отстраненно. - Наверное, поет вокализы или летит где-нибудь в облаках на своем личном самолете...
Потом подумалось о собратьях по несчастью. Прохор Яковлевич уже, наверное, заполняет бумаги, а Зоя побежала за Катышевым. А Федотов... Он чем занят? Ведь на рынке он в первый раз... Теперь ее, наверное, точно сократят. Кому она здесь нужна, как она оказалась в инспекции? Это было столь же ненормально, как если бы Людмила однажды проснулась космонавтом... Потом мысли соскочили с рельсов и покатились куда-то в неизвестном направлении. Людмила даже ни о чем особенном и не думала, просто она осторожно и чуть отстраненно касалась мыслью прожитой жизни - как мгновение назад жизни Киркорова. Раньше она себя никогда особенно не жалела, знала, что есть много людей, участь которых гораздо незавиднее. Все-таки она была относительно здорова, имела свое, пусть небольшое, но жилье. У нее была дочь, которая ее безумно любила и которую любила она. Не было мужа - ну что ж... Со временем к этому можно привыкнуть, хотя раньше Людмила еще верила, что найдет себе мужчину, преданного, сильного, с которым не страшно жить. Но рейды шли один за другим, ломались машины, менялись начальники, а он все как-то не появлялся в ее жизни. Может быть, она сама была в этом виновата, но по-другому она не могла - не было сил. Быть привлекательной слишком тяжело.
Вспоминалась и юность - искрометная, солнечная, счастливая. Было столько надежд - Боже, куда это все только подевалось? И ведь верилось, что не смотря ни на что Люда найдет себя в жизни и будет счастлива. Хотя тогда она была умна и уже понимала, что родилась в аду.
Потом все исчезло как-то вдруг. Поработать по специальности - Людмила была музыкант, преподавала игру на скрипке - пришлось пять лет. Нет, наверное это было в другой жизни - так давно! Потом школу закрыли, всех разогнали. Были, конечно, другие варианты, но тут подошел срок с дочкой... А когда они с ней остались вдвоем, Людмила поняла, что на педагогическую и весьма дистрофическую зарплату им не прожить. Так оказалась в инспекции - служба тогда только формировалась, и брали почти всех.
Первый рейд в жизни произвел на Людмилу шокирующее впечатление. Вечером она отмокала в ванной, пила валерьянку и была уверена, что на следующий день останется дома. Потом привыкла.
Чем больше она смотрела на растущую дочь, тем больнее, мучительнее становилось на душе. Это нежное, ласковое существо, такое красивое, такое светлое и такое юное, было слишком счастливо и смотрело на мир с надеждой, которой он не заслуживал. Ни на сотую долю. Так же, как когда-то Людмила.
Ленка вырастет - и что ждет ее в жизни? Ничего, кроме бесконечного рефрена, повторяющегося от поколения к поколению. И не так уж важно, в каком контейнере будет сидеть она, загнанная в него обстоятельствами и родовым предопределением. Какая разница  чем  будет этот контейнер на самом деле, важно только одно - что он точно будет в ее жизни.
Боже, зачем мы рожаем детей?
Людмила вдруг наполнилась такой жалостью к своей дочери и будущей ее жизни, к себе, что чувство это могло бы задушить ее, и только в одном нашлось спасение - слезы сами полились из глаз. Людмила плакала впервые за последние несколько лет, плакала, запертая в темном сыром контейнере, сидя на полу, на сырых досках, в обществе контрольно-кассовой машины и известного певца Киркорова. Плакала от того, что не могла больше жить, каждый день переступая через себя, от того, что судьба загнала ее в железный холодный контейнер, где-то на краю района, от того, что было страшно и больно. И от того, что то же самое было уготовано ее дочери.
Наконец, она плакала потому, что так было легче.
Нет, не проще - но легче.

* * *

Свет пробежал по полу - по доскам, физиономии Киркорова, по ноге Людмилы, и она поняла, что контейнер открыли. Шевельнулся в душе страх и затих. Встала.
Дверь открыл здоровенный мужик, очевидно, хозяин контейнера с толстой, как пуфик, шеей. За его спиной стоял пуганый, тот, что запер Людмилу. Хозяин поймал взгляд Люды и, ни говоря ни слова, с развороту ударил своего подчиненного - тот опрокинулся в грязь, смешно взмахнув руками.
- Он ...! - пояснил хозяин. - Он у меня второй день только работает... Вы забудете все, я вас отблагодарю...
Людмила попыталась уйти, но он схватил ее за руку.
- Куда?
- Что вам нужно? - с мукой спросила Людмила.
- Это он... новенький. - повторил хозяин. - Я вас отблагодарю... - Людмила покачала головой.
- Пустите...
- Дура! - выругался он. - Неужели тебе ничего не надо... Ну, ну... - он пытался посмотреть ей в глаза, наклоняясь, заглядывая снизу вверх. - Я отблагодарю, что же теперь мне из-за него... Ну! - зарычал хозяин. - Ты вон вся обтерханная... Штаны грязные. Я тебе денег дам...
Людмила, изогнувшись, вырвалась и пошла прочь, щурясь от света и спотыкаясь на ходу. Людмила не могла больше оставаться здесь, в этой жизни, в этой бессмысленной жизни, на этом поганом рынке, где продают все, что угодно - и не покупают ничего хорошего. Где-то далеко, умирающим эхом прозвучала в сознании мысль о деньгах, деньгах. Они ведь были нужны ей, нужны... Но все было не так, все было слишком страшно. Она больше не может. Это действительно был ее последний рейд. Пусть сокращают. Пусть сокращают ее страдания...


- Дура!
Людмилу охватил запоздалый страх, какой-то тупой и медлительный. Она побежала, боясь, что верзила догонит ее.
Хозяин, глядя ей вслед, выматерился и со злости пнул лежащего...
Людмила искала своих, вытирая на ходу раскрасневшееся от слез лицо рукавами. Все еще шел дождь, но она уже не надевала капюшон. Внезапно ей вспомнился светлый, просторный класс музыкальной школы, тупая ученица с визжащей, истеричной скрипкой и долгожданный бутерброд с колбасой - первая пища с самого раннего утра. Это было так далеко и так невозвратимо, что ей даже не верилось, что когда-то это было. Крещендо,
маркато, триоли, фигурации, фразы, строй, Паганини, Моцарт... Наверное, всего этого уже давно не существует.
Катышева она нашла в контейнере 529. Он сидел за маленьким прилавком и заполнял бумаги. Рядом стоял здоровенный детина с плоским, евклидовым лицом.
- Ну Юрий Алексеевич... - канючил сквозь вмятый нос детина.
- Александрович. - меланхолично поправил Катышев.
- Юрий Александрович, давайте я вам справку от Сосновцева принесу, что он поменял расположение.
- Зачем? - спросил Катышев.
- На момент проверки лицензия у вас выдана на другой контейнер. - пояснила стоящая рядом Зоя. - В следующий раз будете порасторопнее.
- Ну Юрий Александрович... - Катышев, не слушая, встал.
- Людмила? С вами все в порядке? - спросил он, выходя из контейнера. Людмила торопливо кивнула.
Полицейский передернул плечами - от холодного, пронырливого дождя - и пошел прочь. Детина побежал следом за ним. Прямо посреди проезда он догнал Катышева и грубо остановил, схватив за руку.
- А где Анжелина Тимофеевна? - спросила зачем-то Людмила, наблюдая сцену с порога.
Катышев был на две головы ниже торгаша. Детина что-то зло говорил ему, евклидово лицо гнулось от ненависти.
- За грузовиком ушла. - ответила Зоя.
Катышев улыбнулся и отрицательно покачал головой. Детина тряхнул его за руку, Катышев вырвался и, глядя исподлобья, сказал несколько слов.
- В четыреста семьдесят седьмом конфискуем пиво - без лицензии... Прохор Яковлевич в машине, у него беда... - продолжала Зоя, стоя рядом с Людмилой. Детина вдруг успокоился, сунул руки в карманы, с каким-то опасным, ощутимым даже на расстоянии чувством превосходства бросил фразу и направился обратно к контейнеру.
- Обещал семью вычислить. - сказала Зоя. Людмила согласно кивнула. Это была обычная практика.
Детина вошел обратно в контейнер, толкнув плечом Зою, и уселся на ящик в углу.
- Так, на вине у вас нет акцизных марок. Партию конфискуем. - спокойно сообщила Зоя с такой интонацией, будто говорила о позавчерашней погоде.
- Давайте. - глухо сказал детина. - Не обмочитесь только. - и он вытер здоровенной рукой свое плоское, влажное от дождя лицо.
Людмила пошла к машине.
Конфискуете вино? Ну что ж, конфискуйте. Людмила издевательски усмехнулась. Только не удивляйтесь потом, если однажды увидите бутылки из конфискованной партии снова в продаже. Не удивляйтесь...
Хотя, теперь все это ее уже не касалось. Не касалось. Надо было бы оформить документы, вернуться - чтобы возвратить потраченные деньги - но Людмила уже не могла заставить себя сделать это.
У машины сокрушенно ходил Прохор Яковлевич. Старенькая "копейка" стояла рядом с ним с побитыми фарами и проколотыми передними колесами. Вид у нее был жалкий, как у бездомной собачонки - настолько, что хотелось погладить.
- Вот! - с горькой иронией объял машину Прохор Яковлевич. - На кой черт мне это надо? Все это заменить - полмиллиона. Ползарплата.
- Увозить надо было. - сказала Людмила, залезая в машину. Прохор Яковлевич покачал головой. - Или вообще, никогда сюда не приезжать... - добавила женщина, ткнувшись лбом в холодное, рябое стекло. Людмила дрожала всем телом под промокшей курткой, судорожно хватая тепло руками и прижимая его к себе. - Никогда...
 Прохор Яковлевич в досаде пнул лужу - в воздух взметнулся грязный фонтан. Вот вам и Петродворец...


Когда все дела были закончены, когда починились, появился откуда-то пропавший было Федотов - с двумя набитыми сумками.
- Ну что, как работали? - весело спросил он. - Много грибов насобирали?
- Много. - мрачно ответил Прохор Яковлевич, заводя машину.
На обратном пути, после того, как высадили начальника у его дома, Анжелина Тимофеевна оживилась и рассказала хорошую новость, которую пыталась поведать еще с самого утра: вчера она была у Семеновой и та рассказала - по слухам, может быть, что в отделе оперативной работы сокращения не будет. Это значило, что все сохранят свои места.