Парализованная кукла. Гл. 1

ПАРАЛИЗОВАННАЯ КУКЛА

Памяти отца.

Все герои повести вымышлены.
Любые совпадения носят случайный характер.

ГЛАВА 1.
РЕЛАКСАЦИЯ

      Лифт дернулся и остановился. Слава Чистяков выехал на лестничную площадку, подъехал к общей, железной двери и открыл её.  Затем проехал на своей коляске по узкому, захламленному старыми стиральными машинами, картонными коробками, лыжами и прочим барахлом тускло освещенному коридору и начал открывать двери в квартиру.
      Так и есть. Никого. Проехал на кухню, снял с крючка сумку и поставил её на пол. "Странно, - подумал он, - обычно кто-нибудь, услышав по домофону "брям", открывает двери, встречает". "Добытчик" из магазина вернулся, и никого. Умотали, что ли, куда-то с утра? Или ещё не встали, сони? Странно до удивления".
     В квартире  стояла какая-то необычная, неестественная тишина. Часы показывали десять утра. На кухонном столе лежала записка: "Анализ крови плохой, вызвали 03, увезли в больницу". Почерк матери: красивый, аккуратный.  Конечно, не такой, как ещё лет десять назад. Буквы уже потихоньку начинают плясать, отцепившись друг от друга. Но ещё ничего. Ещё угадывается старая школа чистописания ручками с железными перьями, когда надо было держать наклон, не забывать про жирные, полужирные и совсем тонюсенькие линии. Написана недавно. Жена, наверное, в это время уже собрала дочку и стояла в дверях. В голове засуетились, замелькали никчемные вопросы: "Где они сейчас? Насколько всё плохо? Куда ехать? Что предпринять? А ведь чувствовал, чувствовал он, что должно что-то случиться!  Вот и случилось. Дождался, наконец, чего так боялся, но, несмотря на все свои страхи, ждал. Теперь сиди с этой бумажкой в своей коляске и сортируй в уме всё важное от порожнего! Мысли путались, отпихивая друг друга и мешая сосредоточиться. Каждая старалась перекричать всех остальных:
- Я!
- Я самая важная!
- А я самая умная мысль в эту минуту!
- А я самая практичная и реальная!
- Нет, я! Обрати на меня внимание!
     Каждая считала себя единственно верной и спешила заявить о себе, любимой:
- А, действительно,  вдруг что-то серьезное?
- Что теперь будет?
- А что? Ничего, все нормально.
- А вдруг?
- Что вдруг?
- Вдруг это  - всё?
- Да, пошел ты!
     Последняя понравилась ему больше всех. Он выехал в холл, приподнялся на руках и привычным движением перегрузил свое тело из коляски на костыли. Потом, опираясь на них, и на одну свою более-менее чувствительную ногу, проковылял в гостиную  и плюхнул свой торс на диван. В руки - обмылок пульта. Голову - на маленькую подушечку. Ноги на дальний подлокотник, чтобы были выше головы. Так лучше думается.
     На экране черного пластикового "Sony" двое - он и она мексиканской наружности - поочередно  открывали рты и неприязненно поглядывали друг на друга. Опять какая-то латиноамериканская разборка житейских полетов в очередной мыльной опере. Видимо, еще вчера досматривал передачу уже без звука.
     Во время ужина дочка ничего не ела, сидела молчаливая и бледная. Вопросы о своем самочувствии игнорировала и, отодвинув тарелку, сама, без многократный напоминаний, ушла спать. Такое поведение, естественно, не на шутку взбудоражило жену и она вызвала неотложку. Приехал приятный, не дерганый мужчина, посмотрел дочкин язык, горло, пощупал живот. "Главное - не пропустить аппендицит, - сказал он и ещё раз, видимо посильнее, понадавливал и поотпускал двумя пальцами маленький детский животик. Дочка молчала и сосредоточенно смотрела в потолок.
-  Тебе не больно? - спрашивал доктор.
-  Скажи правду, не молчи, - пыталась помочь ему жена.
-  А так? - продолжал свои экзекуции врач.
-  Нет, нет, - еле слышно отзывалась дочка.
-  Что у неё? - спросила жена.
-  Пока ничего страшного,  но надо понаблюдать. Если начнутся боли, срочно везите. В любое время суток. Машина есть? - без особой надежды на утвердительный ответ спросил доктор.
     Машина стояла в гараже и при необходимости всегда могла быть подогнана к подъезду минут за сорок, не раньше. Жена, несмотря на всевозможные уговоры мужа, за руль не садилась - боялась. Поэтому, в пожарном порядке машиной они воспользоваться не могли. Пока он доедет на своей коляске до гаража, пока прогреет мотор, пока вернется… Записал адрес клиники. Листочек и сейчас выжидающе свешивался, прикрепленный скотчем к нижней части монитора.
     Оставалось просто ждать.  Правильно говорят, ничего не бывает хуже, чем ждать и догонять. Своим студентам на первых ознакомительных занятиях он тоже всегда с пафосом, назидательно говорил суть этой старой поговорки, но по-своему:
-  Главное в жизни: не торопиться и не опаздывать.
     Надо ли было вообще им это говорить? Разве в их возрасте будешь задумываться над словами какого-то очкарика, с которым будет всего одна мало-мальски серьезная встреча в жизни - экзамен. Никогда. И фраза - банальный штамп. Не торопиться, не опаздывать, есть кашу, мыть руки. Полный абзац.
     Если бы можно было повторить те годы преподавательской работы, всё было бы по-другому. А, может  быть, и нет.  Какое теперь это  имеет значение!
      Да, ждать и догонять…  Нет, догонять все-таки лучше. Все-таки, какое никакое движение. А ждать - полное бездействие. Оно угнетает и давит на психику. Человек болеет, лечится - ждет выздоровления; сидит в приемной - ждет вызова и решения своей проблемы; ждет письмо…. Да мало ли чего ждет человек. Все одно - ожидание, бездействие, незнание того, что ждет впереди и дождешься ли того, что хочешь.
    Чтобы как-то скоротать время, Чистяков попытался "отключиться". Еще с детства он имел интересную способность: не засыпая совсем,  дремать, заказывая себе тему того или иного "сновидения", или, как он больше любил сокращенно называть - видения. В детстве ему всегда казалось, что это   особенность только одного его организма, что он один такой во всем мире, и никто больше так не может. С возрастом понял, что это не так. Много таких, обломово-маниловых, да только никто в этом другому не сознается. Лежит себе каждый по себе,  мечтает, или жизнь свою, как пленку, проматывает, да что-нибудь в ней подкрашивает. Была черно-белой, с серым, неприметным персонажем - стала цветной, с настоящим героем. И герой этот тоже потихоньку из серой личности превращается в того, о ком, также лежа на диване, где-нибудь через стенку, мечтает какая-нибудь особь противоположного пола. Намечтаются себе. Мечтательные образы, отлетевшие от своих полу спящих хозяев, покувыркаются-покувыркаются, да и вернутся. Это всем позволит расслабиться, забыться и, в конечном счете, отдохнуть. Зла - никакого. Всё лучше, чем на улице крутость свою показывать.
     Вот и сейчас он решил воспользоваться этим методом релаксации. Лег на диван, закрыл глаза и заказал в свою рубку управления (так Чистяков называл ту часть мозга, до которой доходило, что он, собственно, хочет в то или иное время своего пребывания в этой жизни)  видение-воспоминание:

ВИДЕНИЕ ПЕРВОЕ

     Он проводит занятие английского языка в какой-то маленькой аудитории. Одни к учебе относятся серьезно, другие - не очень. Третьим вообще всё по фигу. И как потом работать будут? Или надеются, что всё им будет переводить секретарша или электронный мини-переводчик?
     С этой точки зрения, наиболее благодарная аудитория - это абитуриенты. У них ещё всё впереди. Они ещё не думают о том, что учеба - учебой, а престижная работа, достойный заработок - это совсем из другой оперы. Что на том, следующем этапе распределения важную роль будут играть не знания, а совсем другие вещи. И стараются, стараются. Всё учат, вежливо улыбаются. Благодать, а не ученики!
     А эти… студиози. Эти - разные. Кто-то действительно учится, но в основном - отсиживают положенный срок. Как в армии. Солдат спит - служба идет. 
 
***
      Ноги вновь, который уже раз на день, свела довольно-таки болезненная судорога. Видение исчезло как утренний сон от внезапного пробуждения. Бывает. За столько лет можно было бы и привыкнуть. Но не думать об этом и не обращать на это внимание он не мог. Мышцы время от времени сводило сильной, неизвестно откуда накатывающейся, болью. Она растекалась от ягодиц до пальцев ног, скрючивая их в разные стороны. В этих случаях Чистяков всегда пытался, как мог, массажировать стопы, резко дергать на себя большие пальцы. Иногда это помогало. Но в последнее время все эти простенькие виды ухода от боли уже не действовали.
     Чтобы в прямом смысле слова уйти от боли, он попытался  встать. Потихоньку, опираясь на костыли, вышел в коридор, остановился  у зеркала, внимательно осмотрел свое лицо. Потом повернулся боком, прикинув, не очень ли бросается в глаза сутулость. Понял - бросается, ещё как! Ну, что же делать. Ладно. А вообще-то, внешность  самая обыкновенная. Бывает хуже. В том смысле, что Он всегда считал себя одним из тех людей, которые похожи друг на друга и на массу своих современников. Не красавец, но и явных признаков уродства нет. О таких, любительницы пороманничать на отдыхе говорят: "А что? Привыкнуть можно. Не всю же жизнь смотреть!"
     Если бы не ноги…
     Да, конечно. Жизнь у него сложилась самая, что ни на есть, обыкновенная, стандартная. Сколько раз в прошлой, "здоровой жизни" ловил он на себе странные взгляды: то доброжелательные, то злобные, то просто любопытные. И каждый раз видел, что люди принимают его за кого-то другого.
      Иногда прохожие даже останавливались, теребят друг друга за локти и говоря в пол-голоса:
- Видел (а)?
      А он шел себе мимо. Меня мол, все это, естественно, не касается. Мало ли что себе люди навоображают? Да вот, только пару лет назад, например, ещё до операции, ходил он в поликлинику на своих здоровых ногах получить новый полис:
 
 ВИДЕНИЕ ВТОРОЕ
 
     Выходит уже почти на улицу и, находясь между стеклянными дверями,  замечает, что как-то очень уж подозрительно засуетилась вдруг сидящая у ног хозяйки напротив выхода овчарка. Псина виляет хвостом,   поскуливает и все на него смотрит, нехорошо смотрит, вот-вот бросится. Он, в свою очередь, пытаясь не суетиться, медленно, насколько храбрости хватает, идет мимо, обходит странную парочку метров за пять. Слышит, женщина приговаривает: "Спокойно, Рэксик, спокойно, это не наш папа". А пес и верит, и не верит. Морду наклонил на бок, чтобы его ещё раз под другим углом рассмотреть. Понял, наконец, что ошибся и, стыдясь своего промаха, громко рявкнул в  его сторону. Мол, вижу я, что чужой ты, чеши отсюда!
      Так он ведь в друзья мохнатым таким с грязными лапами и не напрашивался!
      Или другой пример.
      Как-то в самом начале перестройки, когда все старые сбережения пошли в копилку будущего "новой России" и его кошелек располагал довольно скудными возможностями реализации и без того немногочисленных желаний, пошел он на лужниковский рынок-развал присмотреть себе какую-нибудь интересную летнюю шмотку. Здесь надо сказать, что каждый раз, стоило Чистякову туда попасть,  рано или поздно (а чаще всего по несколько раз за трехчасовое пребывание на рынке) его останавливали какие-то совершенно чужие тетки, страшно радовались встрече, пытались то обнять, то просто поговорить и при этом называли его  различными именами, которые, как потом оказывалось, принадлежат их начальникам, подчиненным, друзьям и одноклассникам. Долго не могли поверить, что "он не он", что видит их в первый раз. Обижались.
     Вот и в тот раз, выбирал он себе какие-то пляжные тапочки (кстати, послужили они потом от силы недели две, не больше), и вдруг чувствует:  наблюдают. Руки самопроизвольно начинают разглаживать карманы. На всякий случай. Глаза -  потихоньку оглядывать  вокруг себя пространство, как разведчик в поисках хвоста. Видит: ходит кругами вокруг него парочка и улыбается, пытаясь поймать  взгляд. Вернее, улыбается и пытается одна только женская половина парочки, а он стеснительный такой с виду, скромненький. "Наверное, из тех маньяков, которые безо всякого выражения лица делают свое черное дело и уходят", - думает он.  Так вот. Ходят они кругами, ходят. А минут через пять она, наконец, набирается смелости, подходит и говорит:
- Иван Сергеевич, вы тоже здесь?
 -    Да, здесь, - ответил Слава, - но я не Иван Сергеевич и, извините, впервые вас вижу.
 -    Ой, да ладно вам, - улыбается девица, сверкая чем-то золотым во рту. -    Я же работала в вашем магазине на… -  И называет какую-то улицу.
- Да? Даже не знаю такую. А где это?
- Ха! Шутить изволите! - смеётся и пытается взять меня под локоть.
       "Ну, -  думает, - все, начинается. Никак мини-банда. А может и не мини. Лохов обувают. Ну,  влип. А может, все-таки отобьюсь, убегу", - мечтает. Как вы уже поняли, наш Чистяков - большой любитель помечтать. Говорят - не вредно. Ну,  так вот. Рассуждал он так: "Народу вокруг много, не будут же вот так, среди бела дня нападать. Я ведь не новый русский какой. Потом, правда,  осенило: я-то не новый, а тот, на которого я в этот раз стал похож, наверное, именно такой, новее не бывает". Но все-таки мечтательно так задумался: "Чего не бывает? Может, все-таки и выкарабкаюсь. Ну, кошелек возьмут, по морде дадут, ребро сломают. Да, ладно. Бывает. Переживать ещё". А тут как раз  мужик её  вступает:
 -  Вы не подумайте ничего. Жена о вас мне все рассказывала. Да я и не ревнивец. Работа есть работа.
 -  Ха-ха. Да-да. - Подхватывает она. - Ничего личного, ничего. Только, ха-ха, да, да, совместное решение производственных вопросов.
      И еще звонче засмеялась, совсем не стесняясь уже ясно видимых двух шеренг золотых коронок с редким вкраплением уцелевших желтеющих осколков былой красоты.
  -  Нет, - уже более решительно говорит он, отстраняясь. - Вы все-таки ошибаетесь.
      Чувствует,  что говорок не московский и, хватаясь за соломинку, спрашивает:
-  А откуда вы?
 -   Ха-ха. Да-да, - ещё более заливается девица, - из Владимира мы, Иван Сергеевич, из Владимира.
 -   А вот и нет, - уже  более решительно заговорил Слава, заметивший долгожданный проблеск надежды,  - вот и   ошиблись. Никогда не был я в вашем Владимире.
     Получилось, правда, немного грубовато и пришлось добавить, чтобы не обидеть:
 -   К сожалению.
     Они еще раз  обсмотрели  его с ног до головы. Отошли метров на пять. Ещё раз обсмотрели. Покачали головами, подошли, смущенно извинились и удалились. Ну, а он пошел своей дорогой, к присмотренным тапкам…. Владимир, Владимир. Что-то в его жизни все-таки ассоциируется с этим городом? Да, точно, было. Только давно.  А может, и не было вовсе? Так, приснилось-привиделось? И Чистяков опять закрыл глаза:

ВИДЕНИЕ ТРЕТЬЕ
 
     Это было летом 1971-го. В то время он был простым шестнадцатилетним советским парнем, балованным мамой и папой длинноволосым оболтусом, в промежутке между 9-ым и 10-ым классами   отдыхающим на Черном море. Родители снабдили его путевками в санатории/дома отдыха одной весьма серьезной организации и он поехал, расписав предусмотрительно пару футболок именами любимых групп и приведя в порядок старые линялые "Lee".
     Первые 24 дня  он провел в Одессе в санатории "Черноморец", затем сел на круизный теплоход "Адмирал Нахимов", безвременно ушедший в мир иной через 14 лет после этого путешествия  и поплыл в Новороссийск. Оттуда добрался, наконец, до Геленджика.
    Здесь его ждала вторая половина летнего отдыха - еще 24 дня в другом санатории - "Звездочка".
     Просидев  первый вечер в номере и не найдя в этом ничего интересного, на второй день сразу после ужина  пошел "гулять по крышам" и набрел на разместившуюся поблизости городскую танцплощадку. Музыканты теребили струны электрогитар, хрипло напевая английские хиты того времени, а во время  перекуров заводили пластинки с модным в те годы Ободзинским. Умудренные опытом кавалеры-охотники в светлых безрукавках и темных брюках, в начищенных до блеска полуботинках, быстро оценивали ситуацию. Покружат-покружат вокруг жертвы и хвать, волокут куда-то, поесть-попить-поговорить, а там - как получится. Те же, кто пришел в шортах и вьетнамках, скромно стояли вдоль забора, в ожидании того времени, когда и им что-нибудь перепадет. А если и нет, всегда можно будет сказать себе: "Да не очень-то и хотелось. Мол, я не такая, я жду трамвая".
     Внешний вид Чистякова-подростка: волосы до плеч, потертые джинсы и пестрая рубашка с большими ушами-воротничками,  позволяли  лишь слоняться среди этих танцевальных "зевак-пляжников" и просто слушать музыку. Так он постоял минут тридцать. Вдруг, видит, подходит к нему одна девица неопределенного возраста. Худенькая, симпатичная, в простеньком коротком платьице. Пошли танцевать под душераздирающий хрип солиста, выводящего хит "The Animals": " The House of The Rising Sun". Разговорились.
      Две с лишним недели, проведенные с этой "Ириной из Владимира", были его первым опытом сравнительно тесного общения с противоположным полом. Походы на море, в горы, обмен одеждой, купания при луне, пьяные звезды после  бутылки сухого вина на двоих, болтовня ни о чем. А главное -  ближе к полуночи -  "сидения перед сном" на лавочке где-нибудь подальше от фонарей...
     Разница в 5 лет (ей уже стукнуло целых 22 года!)  была особо незаметна. По крайней мере, так ему тогда казалось. А что казалось со стороны - наплевать. Каждый вечер о чем-то болтали, целовались-обнимались. А когда дружок особенно напрягалась и вводил его в стеснительное неудобство своим натягивающим джинсы  видом, то он не находил ничего более удачного, как со словами: "Я сейчас", - убежать за ширму из ровно подстриженных туй/кипарисов, сделать десяток приседаний и глубоких вздохов-выдохов, подумать о какой-нибудь полученной в школе двойке, попытаться выгнуть его куда-нибудь в сторону  и прибежать обратно.
     Как-то раз, когда через несколько дней у неё уже должна была закончиться путевка, она увлекала его за собой на колючую траву и тихо, с притворным удивлением зашептала  на ушко: "Ты ещё никогда не делал этого?"      Теоретическими познаниями он, конечно, обладал, но на практике… И он, как первопроходец в диких джунглях, где за каждым баобабом его поджидает опасность, продолжал целовать её в губы, шею, грудь, предусмотрительно, как бы невзначай, оголенные Иркой. Сразу же за хотелось вновь, как обычно, встать и отбежать, но её руки не пускали. Он очень боялся сделать что-то не так, стеснялся спрашивать и молча сделал то, о чем так много слышал от своих хвастливых сверстников. Он даже не спросил её, все ли нормально -  тоже не хотел казаться непонятливым, как его будущие студенты. Первый раз прошел практически  моментально. Но она не спешила одеваться и продолжала его целовать, всячески показывая, что все идет хорошо. Минут через десять дружок вновь встрепенулся, потом, через некоторое время, ещё раз, и еще.
     А через день-два он заметил: приходит с ней, по обыкновению в обнимку, на пляж, а она не идет плавать. Ну, ни в какую. Так  пару-тройку дней и не купалась, оставаясь в тени тентов в матрасную полоску. А на его вопросы отвечала, что не очень хорошо себя чувствует и хочет воздержаться. Ночные посиделки тоже прекратились. То есть сами посиделки-то остались, а вот остальное, самое лакомое ни в какую. Он даже начал обижаться, пока она не объяснила ему биологическую суть изменений  женских желаний/не желаний.
      А  через год он  поступил в московский педагогический институт, где, проучившись месяц, вместе со всеми поехал на картошку в один из подмосковных колхозов. Вот здесь-то в последний день и случилась с ним неприятность, то есть то, что можно исправить.
    Чистяков так считал: неприятность, в отличии, скажем, от беды, это то,  что можно исправить. Беда же -  это то, что остается с человеком на всю жизнь со знаком минус. Например, потеря зрения, конечности, способности говорить или, не дай бог, думать и мечтать. То есть, конечно, поправить все возможно. Подлатать,  заменить детали на искусственные. Но сделать так, как было - никогда. А вот неприятность - совсем другое дело. Подлатал-подкрасил и вперед.
     Так вот. Это была всего лишь неприятность:  он сломал ногу.
    Ступня перевернулась так, как ни одна балерина не сделает. Хорошо, что автобус как раз уже приехал забирать студиозов - работы закончились. Его положили на самодельные носилки и сунули в проход между сиденьями. Обратно ехали, как всегда, с песнями. Одним словом,  "отряд не заметил потери бойца".
     Довезли до больницы. Позвонили родителям. Через пару-тройку дней стали стекаться родственники, школьные друзья, однокурсники. Приехала и владимирская Иринка. Постояла, посмотрела и уехала. А он продолжал лежать на вытяжении - пятка проколота спицей, к спице приделаны цепи, к цепям груз - кости раздвинуть. Сорок осколков врач по рентгеновскому снимку насчитал. И как с ними всеми разобрался? Ну, ему видней. Доктор. Понаблюдал он за Славой, понаблюдал, да и сделал операцию. Все обошлось. Да и не могло быть иначе: это же была просто неприятность.

     Сейчас все эти эпизоды жизни вспоминаются уже с трудом. Многие вообще не любят вспоминать свое прошлое. Ну, было и было. Некогда оглядываться. Жизнь идет своим чередом. Да и встречи с прошлым далеко не всегда приносят то, чего от них ждешь. Так зачем же рисковать? Может быть, пусть все хорошее в прошлом так и останется. Не подправляет же свои картины художник после того, как ставит свою подпись.
     Да, конечно.  Чистяков все это прекрасно понимал головой, но сердце… Сердце продолжало свои садо-мазахистские упражнения   и раз за разом просило его прокрутить в уме тот или иной эпизод.  А сердцу, как говорят, не прикажешь…
     …Нога быстро шла на поправку. Дни шли в тупом созерцании потолка и в пролистывании учебников,  с тайной надеждой нагнать упущенной, сдав экзамены экстерном. Время от времени заходили старые школьные  друзья, с радостью окунувшиеся в новую взрослую жизнь. Заходили и новые знакомые по пединституту. Посидят, посидят, и уйдут по своим делам. И посиделки эти со временем становились всё реже и реже…
     Всем нам, если честно, мало дела до того, кто да как чувствует себя из окружающих, даже если это очень близкие люди. Вот если кто-то из них ногу сломал, попал в аварию или на операцию лег - тогда конечно. Звоним, узнаем: как доехать, что привезти, часы приема. Едем с фруктами, минералкой и прочитанными детективами. Жизнеутверждающе улыбаемся и говорим  с приятной улыбкой: "А ты неплохо выглядишь!" И для большей убедительности добавляем: "Да, да. Совсем неплохо! Полежи, отдохни. Будешь, как новенький/кая."
     И уезжаем.
     А так, когда просто сидишь на работе или дома и вянешь, а жизнь утекает... Кому какое дело? А потом вдруг раз и всё. Присел в метро. Всегда стоял - всю жизнь простоял, всем уступая. А тут что-то захотелось сесть хоть на одну остановочку. И не встал. И что? Что он оставил после себя на этом свете? А что, собственно, ему надо было здесь оставлять? Дерево? Дом? Детей? Но разве всё это можно называть "наследством"? Разве что в одном случае: если это слово происходит от глагола "наследить". Потому что настоящее наследство, то есть то, что мы подразумеваем под этим словом, несомненно, должно что-то давать, а не брать.
     Даже дерево, не то что дом, требуют постоянного ухода, а значит вложения средств и времени, что, собственно, одно и тоже. А уж если говорить о детях, то здесь рассматривать их в качестве "наследства" можно было разве что в период рабовладения.
     Другое дело, когда человек оставляет своим близким то, что может постоянно или хотя бы какое-то время после его смерти, приносить им дополнительные доходы. В идеале, как казалось Чистякову, это должно быть или хорошо налаженное дело, раскрученная десятилетиями фирменная марка или, на худой конец, книга. Хотя с ними свои проблемы.
     По телефонным проводам удивление: "Что ты говоришь? Так вроде и не болел никогда, не жаловался не на что?" Болел. Каждый человек всю свою жизнь болеет и только под конец умирает. Потому что болезнь - это борьба за выживание, а значит, это и есть сама жизнь. Просто, один человек жалуется на болезни, а другой - просто живет. Молча. Что толку жаловаться? Надо брать пример с японцев: улыбаться, улыбаться, не портить настроение окружающим. И чаще говорить им всякие приятные вещи. Как больному бы сказал - скажи здоровому: "Отлично выглядишь!" Ему это тоже нужно. А иначе будем все уходить по одному недообщавшись, недолюбив, недоговорив. Все с собой унесем. Зачем?