Парализованная кукла. Гл. 6

ГЛАВА 6.
НОВЫЕ ГОРИЗОНТЫ?
    
     Правильно говорят, что все хорошее в жизни приходит всегда оттуда, откуда меньше всего ждешь. И так же неожиданно.
     Во время своего репиновского похода на место последней работы, его увидели несколько студиозов,  которым Чистяков еще год назад ставил произношение о оценки, а на семинарских занятиях нет-нет, да и оставлял пару-тройку минут на обмен впечатлениями о  "современном положении в стране". История о том, что с ним потом  случилось, еще не забылась в институте. Студиози дописывали дипломы и вовсю крутились, подстроившись к бешеному, по социалистическим меркам, ритму рыночных отношений. Купили за три-четыре (до скачка цен) тысячи старых советских рублей два поддержанных ЗИЛа (в Подмосковье многим воинским частям только-только разрешили продавать в частные руки списанную технику) и основали фирму с обыкновенным, в стиле "ретро", названием: "Светлый путь".  Поставили на борта высокие дуги, обили их неплотно вагонкой,  натянули новый брезент и, используя так кстати появившуюся возможность за гроши зазывать клиентов через газеты бесплатных объявлений начали "перевозить мебеля".
     На первых порах только двое из них имели полученные в армии права на управление грузовыми машинами. Другие четверо работали грузчиками, в качестве спец-инструмента используя сшитые по росту кольцами куски пожарных рукавов, приходя с которыми производили впечатление профессиональных, бывалых работяг разгрузочно-погрузочного бизнеса.
     Государственные транспортные конторы хирели на глазах и частный грузоперевоз уже не отпугивал широкие массы потенциальных клиентов. Жаждущих перевести свои вещи на другую квартиру или с дачи/на дачу хватало. Заказы сыпались с утра и до позднего вечера. Работать на телефоне у ребят времени стало совсем не оставаться. Мобильники были о-очень большой редкостью, да и как исхитриться вытащить тренькающую трубку, принять заказ, когда тащишь, к примеру, пианино?
      Короче, студиози между собой пошептались и выслали к нему на дом гонца. Тот приехал и обстоятельно объяснил характер ставшей очень  популярнойв тот год профессии - "диспетчер на телефоне": берешь трубку, вежливо, но твердым, уверенным голосом узнаешь характер заказа (что везем, откуда/куда, есть/нет лифт и пр.), перечисляешь условия работы машины, грузчиков и… всё. Работа, в основном, сделана. Теперь остается лишь дозвониться до свободного водителя, передать ему заказ, да подсоединить к нему, если надо, "бригаду грузчиков" из 2-4 человек. Как правило, на малогабаритную квартирку хватало двоих. Если с пианино/роялем - посылается трое, и только на перегрузки из фур/вагонов можно выслать всех четверых.  После выполнения заказа водилы уже сами отзванивают "обратку", а ему остается записать в свой актив 10% от общей стоимости заказа.
     В начале, работая с двумя машинами, Чистяков ещё подумывал о том, чтобы вернуться к более творческим вариантам заработка, которые ещё возможны в его  сидяче-лежащем положении. Ноги не слушались и с первых же "гонораров" он приобрел несколько новых аппаратов с базами и трубками, обязательно определителями номеров, чтобы можно было не терять время на ковыляние к звонку и перепроверять называемый клиентом номер.
     Время шло. Постепенно он все увереннее въезжал в новое для себя амплуа, оброс другими водителями, бригадами грузчиков, страховщиками и охранниками.
-   Этаж? Перечислите самые крупногабаритные вещи. Да. Да. Так. Записал. Его не надо будет разбирать? Нет? Да, нет, конечно же, разберут-соберут. И без мата - это я вам гарантирую. У меня каждый второй грузчик кандидат наук.
     Клиенты не удивлялись. Время было сложное и безработных кандидатов наук в Москве было, что негров в Нью-Йорке: куда не плюнь, в кандидата попадешь.
-   Но за отдельную плату, конечно, - продолжал он свою скороговорку… - На дачу? Запросто. До шестидесяти километров от Москвы:  оплата по часам.   Если дальше: по Москве - по часам,  от МКАДа - по километражу. Все считается, конечно, в обо конца.  Не надо обратно? Но машина-то с Вашего заказа должна вернуться, так? Понятно, да? Ну, тогда лады. Ждите.
     И так с раннего утра и до позднего вечера. Жена в начале досиживала декретный, потом тоже с удивлением узнала, что осталась без работы. Пошла на курсы переобучения (благо деньги шли в семью не то что косяком, но стабильно и в достаточном количестве, чтобы ощущать себя средним классом по совковым меркам) и добавила к своей специальности инженера-экономиста бумажку об окончании курсов бухгалтеров.
     Дома над каждым из домашних телефонных аппаратов висела таблица с марками машин, их грузоподъемностью, высотой фургона и прочими необходимыми для подбора того или иного подходящего клиенту варианта, данными. Мысли о преумножении своего списка научных работ и наборе  абитуриентов окончательно испарились. С пяти-шести утра и до часу-двух ночи Чистяков принимал и рассортировывал заказы, следил за их исполнением. И только раз в неделю, по воскресеньям (как, впрочем, и в 3-4 ночных часа), отправлялся на Пушку (ст. м. Пушкинская), широко известную в водиловской среде стрелку с диспетчерами.
     Пушкинская. Полдень. Толпа разношерстной публики вокруг бюста певца свободы и по краям лестницы. Всех объединяет одна отличительная черта: списочек в руке и бегающие глаза, ищущие в толпе тех, кто должен подойти с заветным конвертиком или просто смятой в пятерне купюркой. У каждого своё постоянное место: у кого по правое плечо певца, у кого - по левое; кто всегда на крайней нижней левой ступеньке, кто, наоборот, на крайней верхней правой. Есть и такие, которые, одев что-то невообразимо яркое, ходят взад-вперед в надежде на то, что их-то непременно видно за версту. У некоторых к воротниками приколоты их визитки в пластиковых обертках. Люди подходят, отходят и бегут дальше.
- Привет! Это от Виктора.
И из рук в руки переходит конвертик.
- Хорошо. 150? Да, верно, у меня столько же записано. Спасибо.
- Взаимно, до встречи. До вашего звоночка. Мы, как пионеры, всегда готовы!
- Стараемся.
Иногда милиционеры начинали гонять всех со словами:
- На выход! Все на выход, а то сейчас всех, на хрен,  заберем!
     И тогда диспетчеры, как стайка испуганных голубей, мирно клевавших разбросанные сердобольной старушенцией хлебные крошки, покидали свои насиженно-настоенные места и начинали кружить рядом, продолжая высматривать подносящих новые крошки. Милиционеры вскоре уходили, и все вновь вставало на свои места.
     Да, деньги, конечно, внесли в семью не только достаток, но и некое подобие умиротворения. Уже не надо было продавать остатки библиотеки и, краснея, подбирать, выставленную прыщавым пареньком, бутылку.  Теперь уже он сам назначал себе выходные, которые тратил на приобретение импортной техники: телевизоров, аудио-видео аппаратуры, компьютера с различной периферией, других полезных электро-примочек для комнат и кухни. Живем-то только раз, и не только для того чтобы есть.
     Да, что касается денег, то на "этом фронте" все было хорошо. Но доставались они  не так легко, как казалось со стороны. Работа диспетчера - настоящий круглосуточный конвейер. Нельзя расстаться с трубкой  ни в душе, ни в туалете, ревниво следя, чтобы никто из домашних более двух минут телефон не занимал. Нельзя пропустить ни одного звонка. Звонок - деньги. Звонок - деньги. Реклама - тоже деньги, и какие! Даже через несколько лет, когда всё это было далеко позади, сидя на даче, он ещё много лет слышал эти звонки и наивное тело, обознавшись,  дергалось по направлению к призрачному телефону.
     Но не только деньги принесло Чистякову это его новое ремесло. Вы когда-нибудь обращали внимание на то, что у всех нас, как, впрочем, и в других странах, люди с различных социальных этажей не только по-разному живут, вкушая разное количество прелестей земной жизни, но и по-разному разговаривают?
     То есть, если вы привыкли говорить в своем кругу на языке своего окружения, то в другом месте вас не то, что не поймут, а поймут очень даже своеобразно и только одну вещь: вы - не свой, вы - чужак. Возможно, вежливость будет расценена как трусость и слабость, а намеренная наглость и грубость - обычным, спокойным обще человечным языком. Другими словами, если в одной среде вы с полуслова понимаете, что хочет человек, то в другой, хоть и смутно догадываетесь, о чем речь, но всех нюансов озвученных мыслей, как ни старайтесь, все равно не поймете. Для этого необходимо повариться в самой этой разговорной среде, выучить как минимум пяток различных диалектов русского языка, соответствующим пяти основным кастам российским, различающимся по культурному и материальному уровням не меньше индийских. 
     Быстро определить касту, к которой принадлежит заказчик, поговорить с ним на его языке, а затем, через несколько секунд, начать следующий разговор, во время которого быстро перестроиться-подстроиться к языку нового собеседника - вот главное искусство диспетчера. Овладевший им, даст фору любому начальнику отдела кадров с его пронизывающими, словно рентген, глазенками.            
    Судите сами: в отделе кадров перед ним, как на ладони, весь человек. Ручки, ножки, прическа, одежка. Одет - по своему, причесан - по своему, жестикуляция, манера поведения - все на виду.  А тут, после вашего: "Слушаю", уже по первым ничего не значащим фразам типа "Значица так…" или "Извините, пожалуйста…" надо точно войти в роль человека своего круга, готового все правильно понять и сделать.

     Но… Хорошее, как всегда,  закончилось так же неожиданно, как и началось.
     Пришел август 1998-го,  и народившийся было российский вариант "среднего класса"  вновь, затянув пояса, отказался от многих своих планов, ещё вчера казавшихся столь реальными. Естественно, полетели вместе с планами как фанера над Парижем и их грузоперевозочные составляющие. Газеты продолжали ежемесячно поднимать планку цен на объявления "коммерческого характера" и Чистяков в течении нескольких месяцев с удивлением обнаруживал, что истратил на рекламу значительно больше, чем получил от водил вместе с грузчиками.
     Вот тогда-то он вновь вспомнил о своем педагогическом амплуа: обложился новыми программами и вступительными билетами в самые престижные столичные ВУЗы (благо, в каждом их них работало 2-3  однокурсника), разработал с одним из знакомых собственную программу компьютерного тестирования и начал вновь собирать длинноногих абитуриентов под свои знамена.
     Дриин... дриин...  Это телефон.
- Слушаю.
- Это Вячеслав Петрович?
- Да.
- Вы  хотите, чтобы Ваше объявление было бесплатно опубликовано в журнале "Куда пойти учиться"?
     Стало ясно, что речь идет о его постоянной зазывалке: "Английский всех уровней. Подготовка в ВУЗы". Значит, у них идет кампания раскрутки строчных объявлений,  и осталось место, которое они могут отдать бесплатно, переписав его объявление о репетиторстве из газеты "Из рук в руки".
- Да, конечно.
- Тогда оно будет опубликовано в разделе "Репетиторство" третьего и десятого июня.
     Можно было сказать: "Девушка, публикуйте, сколько хотите, когда хотите и где хотите - все будет хорошо". Но он просто ответил:
- Хорошо,  - и опустил трубку.
      Кто он сейчас? Инвалид-домушник. И абитуриенты это понимают. Знания - знаниями. А какие связи у человека, который, скорее всего, и из дома-то никогда не выбирается? Мог ли он такое представить,  заканчивая свой филологический факультет, а потом ещё защищая диссертацию, которая тоже крови попортила немало? За что? А, может быть, было  "за что"?

      На улице истошно, на первой передаче, выла машина. Привычная история: раздосадованный водитель безуспешно пытается вытащить белую "четверку" из небольшого глинистого кювета, идущего рядом с узкой дорогой к подъезду. Чистяков знал продолжение истории. Как всегда, все самостоятельные потуги неудачника ни к чему не приведут, и он выйдет на  дорогу останавливать машину, одновременно сколачивая из прохожих-мужчин бригаду помощников - человекообразных домкратиков. Рано или поздно кто-нибудь возьмет на буксир. Остальные, положив под просевшее колесо всякий хлам, начнут раскачивать машину и пытаться  выпихнуть  её на дорогу. Как правило, все эти объединенные усилия через пару-тройку минут принесут свои плоды. Застрявшая машина уедет подальше от "плохого кювета", который так и останется с торчащими во все стороны обломками кирпичей, досок и веток, поджидая следующую жертву.
   Он наблюдал из своего окна эту картину почти еженедельно. Ничего не менялось. Как новости на TV.  Одно и то же. Правда, под конец уже надоевшего блока новостей диктор как бы берет только что принесенный листок бумаги и приободренным голоском, по секрету сообщает:
- Только что мы получили новую информацию…
     И почему-то создается впечатление, что вся жизнь, все события в мире от новостей до новостей замирают, стоят на месте. И только во время передач потихонечку, с жутким скрежетом и поперхнувшимися от новых слов дикторами, продолжают свой размеренный ход.
     По шестой программе началась любимая передача жены: Машкова делилась своими мыслями о писательской планиде с ведущей шоу Деньшовой.      Особенно запала в память одна её фраза о друзьях, которые тоже попытались было на её примере написать что-то подобное. Но… "Ни у кого не вышло! - не без  удовольствия констатировала Машкова и добавила:
- Только один дошел до 30-й страницы.
     По-видимому, это означало, что и этот один так и не довел свое детище до логического конца, публикации.
    Чистяков вспомнил, как часто публиковался в той, прошлой жизни.  Конечно, это были не модные сейчас ново-русские детективы, а статьи по теме диссертации,  посвященной одному из малоизвестных английских прозаиков конца позапрошлого уже, девятнадцатого века.
     После защиты диссера вопрос о количестве опубликованного материала перестал быть актуальным, и он бросил это дело. Но прошло два-три года и, в самом начале так называемой "перестройки" он  ни с того, ни с сего начал писать историческую повесть, посвященную эсеру-боевику Ивану Каляеву. Именно тому, кто в 1904 году подорвал своей бомбой великого князя, дядю царя, московского губернатора Сергея Александровича.
     Написать-то написал. Но в то время это было одно дело, а вот опубликовать - совершенно другое. В начале, когда  показывал свои 300 с лишним страниц текста редакторам, те отвечали, что, к сожалению, герой не большевик и по этой причине, разумеется, к сожалению, "ну, никак невозможно" вставить сей опус в план.
     Но по ходу обивания порогов редакций и рассылки копий, перестройка со своей гласностью, стаскиванию с постамента Дзержинского и повышенным интересом к представителям иных политических партий и движений, набрала ход. И тогда, Чистяков,  конечно, гордо расправил плечи. Ура! Дождался! Тема вроде бы стала проходной. Несколько отрывков повести даже опубликовали газеты с анонсом о выходе её отдельной книгой в самое ближайшее время.
     Но… она так и осталась лежать в папке, никем невостребованной. Оказалось, что перестройка тоже не может принять сдвинутого на революционном самопожертвовании  Каляева. Но уже не по причине принадлежности к эсерам, как это было раньше, а потому, что он - террорист, убийца, лишенный зачатков христианской морали с её заповедью: "Не убий!"
     Так его Каляев оказался неугодным ни советской, ни пост советской России. И  тогда он понял, что дело, в сущности, не во власти. Любой человек по-своему интересен. И любой человек имеет право заявлять о своих правах, своем отношении к власть имущим. И это стойкое неприятие Каляева обществом очень  сблизило Чистякова со своим героем.
     "По большому счету, -  думал он, -  нет ни чисто белого цвета, ни чисто черного. Не было никогда никакого "подавляющего большинства" единогласно поддерживающих советский строй, как нет и сейчас по отношению к власти сегодняшней. А что это значит? А это значит, что в России большинство всегда по тем или иным причинам либо не приемлет власть, либо к ней просто равнодушна. Закон адекватности. Как власть к нам, так и мы к ней".
          По другой программе как всегда идеально гладко, словно по бумажке, строила и строила свои фразы Старозаборская.  Он не видел, с чего начался её разговор с ведущим, но понял, что речь, скорее всего, шла о такой теме, как советские праздники или что-то в этом роде. "Уставить стол салатами под майонезом и глубокими тарелками, доверху нагруженными пирогами с капустой, и поглощать, поглощать всё это с обожанием наблюдая за самым популярным в то время шоу под названием "Танки на Красной площади". Вот какой был идеал времяпрепровождения совковой семьи!" - язвила упитанная Старозаборская.
     Чистяков переключил программу. Надоело. Надоело слушать подобные самозабвенные словоплетения. Когда-то, в то время, когда новая власть ещё воспринималась как нечто здоровое,  умное и справедливое, способное покончить с надоевшей всем уравниловкой и безличием - тогда эти речи ещё слушались. Впрочем, тогда слушалось всё. Так хотелось послушать что-то иное, не похожее на голоса поднадоевших теле и радио-ведущих  и удивительно резво сменяющих друг друга генсеков.
      Но вскоре эта эйфория прошла, и настало, как говорится, хмурое утро, когда становится стыдно за то, что натворил и наговорил прошедшим вечером. "И чем ей не угодили пироги? - возмутился Чистяков. - Не хочется - не ешь, но не порти аппетит другим. Мне, например, очень нравились эти праздники. И салаты нравились, и пироги, и вечные шпроты, и "мухоморы", когда сваренный вкрутую белок от яйца выполняет роль ножки гриба, заполняется, если повезет с заказом, черной или красной игрой, а сверху прикрывается красной шляпкой из срезанного бочка помидора с разбросанными по нему майонезными каплями под мухомор. А рядом, конечно, фирменная мамина "селедка под шубой" - прямо тает между небом и языком, без единой косточки. И, конечно, тонко нарезанная сырокопченая колбаска, которую почему-то всегда принято было называть финской салями, как будто вся она  относилась к одному и тому же всё объясняющему названию. А что касается танков, хочешь - смотри, не хочешь - общайся с домочадцами или ранними гостями, из тех, которые вчера задержались и ждут первых автобусов с красными, воспаленными от недосыпа глазами.
     Да, времена приходят и уходят. И праздники стали другими, и люди…"
     Время шло к восьми. И воспоминания шли одно за другим:

ВИДЕНИЕ СЕДЬМОЕ

     Однажды, дочка глубокомысленно рассматривала какую-то тряпку.
- Пусик (это у неё было краткое от "папусик"), а это можно одеть? - она протянула ему тряпку, которая оказалась платьем для куклы.
- А что?
- Мокрое.
     Он пощупал. Действительно, мокрое.
-  Можно, они не болеют.  Только вот смотри - дырка.
-  Дырка, - подтвердила дочь.
-  Надо зашить, сможешь?
-  Угу. А как?
-  Иголкой с ниткой с изнаночной стороны, ясно? - авторитетно изрек Слава и как всегда оказался прав.
     Потом ещё немного подумал и добавил:
-  Ты сама должна зашить вместо них. Они ведь не могут. Видишь, какие они у тебя парализованные.
-  Как это, пара... парализованные, - засмеялась дочка,  - они ведь неживые, пу-у-сик.
-  Конечно парализованные, - категорически подтверждал свой диагноз он. - Посмотри сама: ноги, руки не сгибаются, туловище не гнется. Да и лица. Ты посмотри на эти лица! Все мускулы сведены. Ну, точно парализованные.
      Ему тогда так понравилась собственная шутка, что он просто не мог остановиться в её смаковании:
-    Они сами ничего не могут. Даже если их завести.
-    Потому что они не заводные, - въехала в рассуждения дочка.
-     Не заводные, - подтвердил он и добавил:
- И не на батарейках. Они никакие.
 
    В другой раз, а дело было где-то в середине девяностых, по телевизору молодой диктор успокаивал население словами, что при коммунистах было бы ещё хуже. Дочка, которой тогда было лет пять, задумалась. Наверное, она пыталась представить, как это может быть - "ещё хуже", и вслух спросила:
- А вы когда-нибудь видели этих... коммунистов?
- Видели, видели, - дружно вздохнули мусик с пусиком, изображая умудренных опытом, бывалых людей.
- А они и сейчас есть или только в сказках? - не унималась дочка.
- И сейчас есть, ешь.
- А вы мне их когда-нибудь покажите?
     Мупусики переглянулись.
- Хоть одного-одинешенького, - жалобно просила дочка.
- Пожалуйста, -  выдохнули они общий конфуз и сказали:
- Хоть два. Смотри на нас. Вот тебе и бывшие коммунисты.
     Дочка вся как-то съежилась и подалась на всякий случай под стол. Затем лукаво посмотрела, улыбнулась и протянула:
- Ро-зы-гры-ва-е-те.
     "Какая она все-таки маленькая", - подумал он тогда. Не проживу же я после такой операции срок, отмеренный отцу? У него было здоровое деревенское детство, а прожил только шестьдесят с небольшим. А я? Впрочем, один мудрый человек когда-то изрек: человек умирает не от болезней, а потому что устал. Может быть,  действительно есть эти души, которые приходят и рассказывают, уговаривают. А душа человека сама решает, оставаться ей в этом мире с постепенно разрушающейся и ноющей в старости плотью или уйти за своими друзьями и родственниками, которые уже там и хорошо себя чувствуют? Кто знает?
     После сорока  нет-нет, да донимает один из вечных вопросов: жизнь пошла "с ярмарки", о чем жалеешь, человече?
     Поначалу  почему-то вспоминалось два-три женских лица. Тех, кого обидел в разные годы. Даже не обидел, а… не оправдал доверие, так, что ли. Просто они были не прочь обзавестись кто мужем, кто просто стабильным любовником; может, действительно любили в то время. Но его к ним отношение с их чувствами, как говорится, рядом не стояли. Что же. Насильно милой не будешь, дорогая. Так же, впрочем,  как и мил. Мы выбираем, нас выбирают. Что делать? Жизнь. Чего тут обижаться?
     А вот то, что не успел, не смог вовремя и как следует сказать отцу: "Спасибо, пап, за всё. Прости засранца, если виноват". Вот это действительно жалко. И с годами это чувство только нарастает.

     Стемнело.
    Чистяков потихоньку проковылял с помощью костылей к дивану, бросил на него свое тело и, как бравый ковбой из вестерна,  в падении умудрился успеть нажать на пульт.
     На экране телевизора задумчиво-наивным взглядом лысого розовощекого карапуза пытал свою очередную жертву Атасов. Его снисходительно-ироничный тон ведения передачи а-ля "Знаю всё и без тебя, голубчик, но интересно, как ты выкрутишься" всегда напоминал ему методы другого теле ведущего - Компотова. Напоминал и методы "хороших следователей" из плохих детективов. "Только вот где их обоих этому научили?" - задавал он себе риторический вопрос и, улыбаясь своему ответу, утешал сам себя: "Нет, нет, как ты мог подумать? Это все с молоком, так сказать, матери".
    Да, теперь все стало можно. Разрешили, наконец, задавать самому себе вопросы и здесь же отвечать. И даже улыбаться разрешили, просто так, невпопад. Разрешили кашлять и позевывать. Ничего не переписывают! Скоро чихать начнут прямо в камеру. Не вырежут. Прямое включение. Гласность - наше главное завоевание, понимаешь ли…
      А тем временем, помучив собеседника минут пять, Атасов стал в наглую раскручивать появившуюся недавно на прилавках пешеходно-переходных лотошников свою книгу "Прибаутки". Не без удовольствия вспомнил из неё один из "лакомых кусочков": о том, как, по его информации, предстал перед очами грозного Бориса в первый раз голый Егор. Дело было в бане и все были голые. Так началась очередная глава истории Отечества. Впрочем, как известно, и вся человеческая история тоже началась с двух голых людей. Наверное, ему казалось, что этим эпизодом он достаточно заинтриговал зрителя, и вновь обрушился на своего невидимого подопытного: 
- Почему? Ну, почему же у нас все ТАК получается? - вопрошал он.
     Стало скучно. Ответ известен. Все потому, что страна непуганых и не уважающих самих себя идиотов, которые продолжают жить общиной, требовать всем сестрам по серьгам, терпеть унижения и барское хамство и на этом же принципе выбирает себе руководителей, которые обещают "рассудить". "Выбери меня, выбери меня", - поют они, птицы вчерашнего дня. А когда выборы позади, гордо и молчаливо воспаряют в заоблачные высоты и только их и видели. Все. Поезд ушел. Там, в этих высотах, другая жизнь. Там не до нас. Своих забот невпроворот.
     Когда-то, в далеком 1973-ем, он одновременно с  Егором сдавал документы в один и тот же вуз, в один день писали они сочинение, а затем ходили пять лет в одно и тоже здание слушать практически одних и тех же преподавателей. В 1992-ом, когда внук детского писателя достиг своего звездного часа, Чистякову тоже повезло -  смог впервые встать со своей инвалидной коляски и почти самостоятельно, опираясь вначале на подставленные с обеих сторон плечи родных, потом - на жесткие деревянные костыли, проковылять несколько шагов. Каждому своё.
     А начинали, можно сказать, одинаково. Или так только кажется… Иллюзия, так сказать. Есть в мире такое понятие, как "высокая американская мечта". А есть - "глубокая (в смысле укоренения в мозгах) совковая иллюзия". Это - когда только кажется, что человек сам может сделать себя.
     Они, естественно, не общались, даже не знали о существовании друг друга. На  курсе Чистякова были свои мажоры. И они тоже тусовались только в кругу "своих". Остальные - сами  по себе. И у всех своя жизнь. У всех свои заботы, которых невпроворот.
      Некоторые люди, конечно, давно уже никого не выбирают, а просто смотрят, наблюдают. Как врачи за работой своих малоопытных преемников-студиози.  И ждут. Ждут, злятся и опять ждут, когда же те, наконец, научатся работать? И вновь и вновь позволяют заезжим баринам ставить над собой несусветные эксперименты.
Вы не забыли, ко из москвичей был последним российским руководителем? Правильно - Петр Первый. После него - ни одного.  Так чего же мы хотим, когда вся наша история придворных переворотов есть история смены обживания столицы то одним периферийным кланом, то другим?
     Невидимого собеседника Атасова так и не показали крупным планом, только плечо. Чистяков так и не понял, кто же это был. Наверное, для режиссеров это было неважно. Главное, закинули в массы несколько риторических вопросов, а там, по ту сторону экрана, пусть сидят, домысливают. Все правильно. Пошла  музыкальная заставка. Поползли снизу вверх титры.
     Глаза начали слипаться:

ВИДЕНИЕ ВОСЬМОЕ
    
      Чистякову представилось, что он возвращается домой. Странно, но он почему-то вновь не обремененный семьей холостяк. У него даже нет постоянной любовницы, которая может в любое время прийти, посидеть рядом, поговорить. Другими словами, его никто не ждет, и он знает, что идет в пустой дом. И это ему не нравится. Чтобы изменить ситуацию,  идет на одну из точек, названную в порыве откровения после сданного экзамена студентом-сутенером и снимает проститутку. Везет её к себе молча, как новую вещь. Стандартный вымученный осколок стриптиза с оскалом-улыбкой, механический трах и до свидания.
     Все это неоднократно обкатывало его воображение. На самом деле, никакого опыта общения с проститутками у него не было. Так, любови и увлечения чередовались с однодневками - леди-лядскими оздоровительными встречами. Это когда и без любви, и без увлечения. Но когда не только ему, но и ей, что всегда немаловажно для достойной самооценки, все это было в удовольствие.
     Однажды, правда, одна из его "предметов увлечения" прошла путь от "предмета" к леди-ляди, а затем  перешла или опустилась (смотря с какой стороны посмотреть) в разряд престижных, по тем старинным временам, валютных проституток.
     Забегая к нему по привычки в первые недели после посвящения себя в высший клан московских жриц любви, советовала взять на ночь одну из своих коллег:
-   Многому, многому научишься, заяц! Смотри! Не снимешь - к старости локти кусать будешь! Вспомнишь мое предложение! Будет ли у тебя ещё такой шанс, ведь ты робкий и нерешительный?
- А ты? - спросил он тогда.
- Что я?
- Ты не можешь меня сама научить тому, чего я, по твоему мнению, не знаю?
- Не могу.
- Почему?
- Это не делается бесплатно, а с тебя я денег не возьму.
-   А я где-то слышал, что все лучшие удовольствия в нашей жизни всегда бесплатны? - пытался пошутить он.
-   Комсомоль тибя обмануль, дуааашка! - прононсом немецкого генерала из советских фильмов о войне парировала она.
     Да…  Ни тогда, ни после  он так и не последовал её совету. То ли денег было жалко, то ли боялся заразиться. То ли просто испугался: придет какая-то мымра болотная с чужими запахами, привычками, мыслями, интересами. А если ему все это не подойдет? Терпеть за свои же деньги? Он же привык в начале долго-долго обнюхивать объект, вести разговоры, трогать лапой, а уж потом решать: брать или не брать. А тут все так сразу. Так нельзя. Не по-человечески это. Ему всегда казалось, что именно его подходы с обнюхиванием, разговорами и троганиями "по-человечески", а все остальное -  нечто постыдное и грязное, какая-то собачья жизнь. Именно поэтому он так и не смог стать в годы своей холостяцкой жизни бодрячком-холостячком с длиннющим списком дон-жуанских побед. Одни "увлечения" после сравнительно длительных разговоро-трогательных периодов.
     И почему это его все время тянуло на этот предварительный,  "нюхательный" период? Наверное, собакой был в прошлой жизни. Интересно, какой породы? Какой был характер? Любил ли пакостить на ковер и обижать кошек? Вот, если бы знать!
     Думая обо всем этом, Чистяков, конечно же, понимал, что все это довольно мерзопакостно, а сам он, как не вспоминай добрые дела, все же порядочная скотина.  Но,  с другой стороны, прав же был Басов-полотер из "Я шагаю по Москве": нужна правда характеров! Каждый человек по сути своей индивидуалист и играет в этой жизни ту роль, которую сам для себя выбрал. "Скотина, да с совестью, - пытался реабилитировать он себя в своих размышлениях, - с совестью, раз могу сам себя обвинять-осуждать, видеть "со стороны". А другие?"