Веснословие

(ты думаешь, почему мне нужен именно ты, нужен настолько всегда? А-а-а, ты скажешь - любовь? И прибавишь что-то вроде «…зла». Пусть даже и любовь, это пошлое слово, пусть, чтобы только было слово. Я хочу тебя лишь потому, что ты, только ты, ты один, умеешь выстраивать слова то в стройные колонны, будто солдат, то в изящные узоры, словно кусочки мозаики.)
Услышать, почувствовать, поймать его, твое дыхание –хание – ание….
Весна, бесстыжее время года – а ведь есть же страны, где не бывает весны, то есть всегда тепло, всегда пальмы зеленые, но нет, вот беда, контраста – вот, вчера было холодно, а сегодня тепло, ветер весенний, обнадеживающий, все полумертвое оживает, мертвое разлагается в ускоренном, радостном темпе.
Все цветет, яблони, вишни, каштаны. Каштаны цветут наиболее бессовестно, огромные разлапистые деревья, сплошь утыканные свечками. Свечками, которые мне, одуревшей уже от этого цветущего пира, напоминают прекрасные фаллосы, фаллосы-произведения искусства, все правильной формы, своим стремлением вверх, вверх, вверх протыкающие мою бедную голову, влекущие меня к себе – прежде всего количеством. Хочешь их всех, но ни один не доступен. Огромное, прекрасное дерево – стою под таким, хочу дотянуться рукой до одного хотя бы цветка, но нет, слишком высоко.… Подпрыгиваю – высоко все равно, не достать, недостижимое манит, прижимаюсь лицом к стволу, представляю, как невинное безмозглое дерево вдруг застонет, начнет конвульсивно вздрагивать – вверх, вверх, вверх, прольется на меня – лицо, волосы, одежда – дождем из солоноватого каштанового семени…
Под давлением весны мое воображение разгуливается, но ощущений, запахов, образов не достаточно, а нужны слова, именно слова – вылетающие изо рта, словно пчелы – жжжж – кусачие, опасные, между прочим, создания. Весной я расширяю твои границы, делю весь мир на «я» и «ты», где «ты» – это все, что не «я», весь остальной мир, со всеми его проявлениями в виде каштанов, яблонь, неба, домов и остальных живых с неживыми. Я – это я, всегда я, с неизменным набором качеств. Меняется только отношение к тебе – если оно мужское, (как бы мужское, такое, каким, как я считаю, должно быть мужское отношение к миру) – отношусь к тебе как к объекту, мысленно цепляю на бедра пластмассовый член, и… «Пленных они не брали, женщин насиловали и делали наложницами…» Если тумблер установлен на «женское» отношение, хочется наоборот раздвинуть ноги и принять в себя и тебя какой ты есть, и все, что идет в довесок. Но только говори, говори, говори, не смей закрывать рта.
Все началось, да, конечно, именно, всегда так! – в детстве, когда вот сидим мы на чердаке, три ребенка – четыре, пять и семь лет, тот, которому пять, –брат, и мы с сестрой, я самая старшая, инициатор игрищ. Дотрагиваемся друг до друга…. Сестре противно, мне все равно, брату интересно. Показываем друг другу себя – любопытно, но не более…. И тут брат начинает шепотом пересказывать неприличное стихотворение, дойдя до самого ужасного места – то, что оно самое ужасное, угадывается интуитивно – он повторяет его два раза…. Я впервые узнаю силу слов, которые, проглатываясь, падают в самый низ живота, дарят тепло, разливаются краской по щекам. «Расскажи еще, - просим мы брата, и с тех пор долгие годы я, когда засыпаю, повторяю – вслух, хотя шепотом, громко не хватает смелости – эти две строчки….
И вот теперь, когда я сижу рядом с тобой, нет, пожалуй, я сяду позади тебя, обниму тебя ногами, нос дышит тебе в шею, тебе, наверное, щекотно, сердцеобразный – так сердце рисуют девочки в тетрадках - лоскуток голой плоти прижимаю к твоей спине…. Кажется, все спокойно, даже не хочу тебя, ведь «всё» уже было только что…. Стараюсь услышать твое дыхание….
(Представляю себе мысли этих двух людей, которые застыли там, в тишине, потому что в такие минуты нужно - молчать, но ведь думать никто не мешает…. Тебе, пожалуй, разрешу думать о ком угодно, сама же думаю, какое «самое красивое» название для мужского полового органа. Среди множеств названий, научных, полу -научных, пошлых и литературных, выбираю самое неприличное – из трех всего букв – обсасываю, как конфетку, ничего нового, а откуда тут быть новому? – но оно вымазывает мне губы, тает во рту, однако выпустить его – все равно, что лишиться девственности, которой, кажется, и не было никогда. Оставлю его в себе, нет, лучше прикоснусь своими сладкими, грязными, липкими губами к тому, что, собственно, это слово и означает….)
Боюсь тебя, который не благоговеет перед словами, не боится их произносить. Хочу тебя, который молчит, уста сомкнув, как статуя, превращая слова в особый способ дыхания. Люблю весну, которая разглаживает морщины, танцует разноцветные танцы и заставляет меня если не говорить, то хотя бы примерять слова на собственный рот, совершая непристойные телодвижения.