Я пропал без вести, мама...

   «А у нас здесь  никогда не бывает снега…
   Вокруг только бело-желтый песок: под ногами, пышущий жаром, шуршащий в складках одежды, противно скрипящий на зубах, бьющий в лицо обжигающим зноем – везде только песок, от которого, кажется, нигде не укрыться, нигде нет спасения.
   Поначалу непривычно, потом, чертыхаясь, постепенно привыкаешь, принимая это как должное, неизбежность, от которой никуда не уйти, как от своей совести.
   Ветер-«афганец» перекатывает песчинки: движение – это всегда жизнь, плывут, передвигаются, словно живые, барханы, где-то течет время, ни на минуту не останавливаясь…
   Вот только  мое  здесь, среди песчаных дюн напоминающих сугробы слежавшегося снега, остановилось навсегда…
   …Если когда-нибудь это письмо все-таки попадет к тебе, – знай, что когда тебе сообщили о том, что меня нет в живых,– я был жив, я и сейчас еще жив, пока…, просто я затерялся во времени среди этих диких песков Ливийской пустыни. Помни обо мне, милая. Я пропал без вести, мама.
   Я пропал без вести…»
 
 "Поднимите этого щенка. Да поосторожней, сучьи дети: привыкли с арабами, этот фрукт поважней десятка египтян.   Поосторожней, поосторожней. Вот сюда. Да нет – в тень, в тень. Русские, они непривычные к нашему пеклу, а? Уф, жарко. Подай флягу. Сколько там сегодня на термометре? Сто двадцать по Фаренгейту? Это еще нормально, не то, что на прошлой неделе.
   Сержант! После обеда сразу же сюда. Ясно? Выполняйте. Где этот недоносок Шамир? Сколько можно его ждать?
   Сержант! Передайте,– я жду его, этого специалиста по русскому языку, и если он не явится через пару минут – накроется его трехдневный отпуск.        Может быть, это даже и к лучшему     не будет носиться к своим чернокожим проституткам, а потом ошиваться со своими проблемами в медсанчасти.
   А, явился голубчик? Предстоит работенка. Наши ребята взяли этого русского ночью. Отбивался, правда, крепко – двоих из группы командос, которые брали ракетную установку, уложил. Если бы не капитан Шейнам, в общем, хотел он, этот храбрец себя подорвать гранатой…
  - Спросите у этого парня, где они прячут остальные установки?
  - Почему в укрытии возле Суэца была только одна ракета?
  - Говорит, нам видней? – Сопливый мальчишка. Нам, конечно, видней .      
Что он там говорит, Шамир? Спрашивает где остальные из его расчета?
   Кормят рыб в канале. Не будем же мы заниматься благотворительностью и тащить с собой всех. Хватит и одного. Впрочем, это можешь не переводить.
   А из тебя я выбью все, что мне нужно – это можешь перевести. Спроси, в какое время они выдвигались на линию огня? Сколько самолетов уничтожил расчет, который мы захватили? Говорит, что не помнит? У меня все вспомнишь, как миленький.
   Спроси, Шамир, из какого района выдвигаются установки к Суэцкому каналу? Данные воздушной разведки ничего не показали…
  - Что он сказал? Не будет отвечать? Будешь, голубчик, будешь.
   У меня и не такие, как ты, расползались, словно медузы.
   Ну что, сержант – неси «машинку». А вы, свяжите ему ноги и руки. Покрепче, покрепче. Брюки ему расстегните…
   Контакты вот сюда. Нет, не сюда – ниже. Сколько вас учишь, а все без толку. Смотрите еще раз. Сначала смочите водой, – потом цепляйте клеммы. Спроси еще раз: за сколько миль от канала находится их база? Сколько времени уходит у них на транспортировку? Что? Они, русские меряют не милями? А чем же, черт их побери? Километрами? Ах да, километрами. Вы же учились в русской школе, Шамир? Только что-то вам не сладко, видно, пришлось в коммунистической России, если вы повернулись к ней своим задом. А?    Ладно, не будем ссориться – успокойтесь. Я понимаю, что это была инициатива ваших родителей. Вы хороший солдат, Шамир. Я ценю вас: с вами, по крайней мере, можно о чем-то поговорить. Спросите у него еще раз, последний. Спрашивайте, спрашивайте. Не хочет отвечать? Нет? Нет – так нет. Пусть пеняет теперь сам на себя.
   Сержант, крутаните ручку.
   Сильнее Я сказал сильнее. Пусть орет, крутите. Выполняйте: не ваше дело – я отвечаю за пленного. У меня приказ, и я его выполню. Чего бы мне это не стоило. Не рассуждать!
   Все, все.… Сам вижу, что все. Пока прекратите. Отойдите - же. Столпились как стадо баранов.   Вкати ему стимулятор внутривенно, – а то раньше времени ноги протянет. Зашевелился. Живучий этот русский. Пусть пару минут отлежится, а потом продолжим…
   Повтори ему вопрос. Что он там шепчет? Переводи. Что значит «ничего»? Вот так и говори. Сержант, «машинку» на запуск. Контакт. Крути…Контакт. Крути, еще крути.…Отставить. Крути!
   Черт возьми, слабак, опять сознание потерял. Приведи его в чувство. Давай попробуем укольчик. Для начала вот этот – динол. Сколько? Давай сразу кубика четыре – двойную. Это уж язык ему развяжет наверняка. Значит, так. Колешь, засекаем время: минуты три в нашем распоряжении. Потом блокируешь провал, иначе часа на четыре отключится, – пока не откачаем.
   Итак, Шамир, поехали. Еще. После укола секунд через тридцать-сорок начинай задавать вопросы. Спрашивай все подряд, бессистемно. Время пошло, - начали…
"…Снег пушистый. Снежинки, снежинки. На улице холодно …"
- О чем он?
- Рассказывает о доме. О холодной русской зиме.
   «…Звезды в небе крупные и яркие. Большая Медведица зависла прямо над домом и черпает ковшом дым, поднимающийся из трубы вверх…»
- Переводите, Шамир, и спрашивайте, спрашивайте.
- Но он почти не реагирует на мои вопросы. Несет какой-то бред.
- Хорошо, х… с ним – пусть несет все, что ему вздумается: время и так почти на исходе. И все-таки попробуйте последний вопрос: "Где остальные ракеты?" Он понимает вас, Шамир?
  Я спрашиваю, он тебя понимает? По слогам, по слогам спрашивайте, он уже плохо соображает.…По слогам.
- Где ос-та-ль-ные ра-ке-ты, ра-ке-ты?
"…Ра-ке-ты? Ракеты взмывают над Красной площадью. Это так красиво – ночной салют. Мы идем с отцом по тяжелой брусчатке: вокруг люди, они поют и нам тоже весело. В небе цветные звезды. Веер цветных звезд. Одна из них падает, снижается…
…Валера! Угол держи, угол. Высота – три двести, удаление – три шестьсот, курс – двести сорок, высота – две пятьсот, активные помехи…Сволочи! Помехи будь они неладны. Высота – тысяча двести, удаление – четыре девятьсот. Уходит. Слышите, товарищ капитан, - уходит. Пуск…уходит из зоны,– не достанем. Пуск, пуск…Командир пуск!"
- Переводите, Шамир, переводите.
"…Ты будешь мне писать? Ну и что из того, что мы знакомы с тобой только месяц. У меня, кроме тебя, еще никого не было. Слышишь? Никого.…И у тебя!?
- Спроси, сколько он уже находится в Египте? В зоне Суэцкого канала?
"…В Египте? Долго. Очень долго. С тех пор, как стоят эти пирамиды и головастые сфинксы. Я появился здесь очень давно, может быть, даже раньше, чем  эти пески..."»
- Шамир, что это он там за чушь несет?
- Что?Про пирамиды,песок.Лейтенант! Время уходит. Мы теряем его, этого русского.
"Я турист: у меня есть заграничный паспорт. Там все написано: читайте – Ефремов Владимир Сергеевич, 1950 года рождения, воинское звание – старший сержант, оператор радиолокационной станции войск ПВО. Нет, нет. Не верьте мне – я человек без имени, без Родины. Никто не должен знать, кто я и откуда. Нас инструктировали, чтобы мы не поддавались ни на какие уговоры. Я турист: у меня заграничный паспорт. Так нужно. Я выполняю приказ. Я выполняю интернациональный долг.  Я выполняю приказ своей страны…Больше я ничего не могу вам сказать, ничего…Ничего вам не могу сказать…Ничего…Больше ничего.
- Что он там еще бормочет? Переведите, Шамир.
-    Он говорит: «…Опять снег, опять холодно. И эти звезды, такие колючие. Почему их так много? Они летят и летят: куда от них укрыться? Мы уже не успеем перезарядить установку, они сожгут нас, эти чужие звезды. Они сожгут, сожгут, сожгут…всех…нас…мама…»

«Мне так хочется пройтись по скрипучему пушистому снегу ранним морозным утром.Последнее время я очень часто вижу все это во сне. Просыпаюсь,– вокруг только песок и нет никакого снега.
…А у нас здесь никогда не бывает  зимы…»
                Калуга 1990