Как мне продавали скатерть в Афинах

Было очень жарко. Под облупленными домами никак не спрятаться, потому что солнце в зените. Тень колыхалась только под редкими, но очень старыми деревьями. Везде
столики. Самодовольные сытые официанты, поглаживающие животики под жилеточками, услужливо бросавшиеся к каждому проходящему мимо. В контрасте с ними - женщина, простоволосая и седая… Устало шедшая вдоль открытых кафе, в горку. Она держала в руках что-то белое, расшитое и большое. Предлагала на продажу. И говорила слабым голосом : «…всего тысяча драхм…».

Это очень мало, подумал я… Я сидел и пил фраппэ в этом кафе, немного остывая от солнца и пыли, отходя от моих нервов и моих хождений. Ещё шумела голова, я немного
болел.

В этом месте, в самом центре Афин, за выпитое что угодно с видом на Парфенон, брали, безусловно, гораздо больше, чем везде в городе. Тысяча драхм – это очень мало,
опять подумал я…

Я не смотрел на скатерть, предлагаемую этой женщиной. Но она мне почему-то понравилась, даже если всё это проплывало где-то на краю сознания... И тогда я повернулся к
ней. Белый лен, расшитый шелком. Но белый - не белый, а с оттенком бежевого, очень теплый цвет. Немолодое лицо, загоревшие, почти до черноты, руки. Она выглядела не
жалко… Может потому, что шла прямо и смотрела прямо черными глазами. Несмотря на палящее солнце... А морщины вокруг только углубляли её глаза.

Когда она проходила мимо меня - я автоматически отказался от предлагаемого... Хотя скатерть мне понравилась.Только стелить мне ее некуда. С другой стороны, из Греции я
уже почти уезжал, а везти - ничего не вез...

Женщина в своем простом синем платье грустно задержалась около стола, где американцы только что расселись обедать, и на ее предложение, вроде, начали реагировать,
потом разговорились между собой, потом громко и счастливо рассмеялись чему-то своему, продолжая трепаться в ожидании вкусной и дорогой еды. Наверняка что-то греческое, национальное, с вином в запотевшем кувшинчике... Женщина стояла и задумчиво смотрела на них. Когда стало ясно, что о ней просто забыли - отошла на лавочку.
Закурила.

А у меня совсем уже не было времени рассиживаться, хотелось ещё что-то посмотреть, потом надо было ехать в Коринф и дальше… Короче, надо было идти... Когда
улыбающийся официант за мой напиток, состоящий из холодного кофе, взбитого миксером, и кусочков льда, взял почти тысячу, я подошел к женщине. Нет, я медленно
подошел к этой бедной женщине. Она была полностью погружена в себя, все ещё курила и немного вздрогнула, когда увидела меня рядом. Мы посмотрели друг другу в глаза.

Я кивнул на лежащий рядом с ней белый расшитый ворох. Там были ещё какие-то салфетки, большие и маленькие... Она улыбнулась и протянула мне что-то. Я взял в руки.
Приятно. Действительно, держать это было приятно. «Ручная работа», -  пролепетала она чуть хрипло и пояснила, что четыре нитки куда-то там продеваются, откуда-то
вынимаются - я ничего не понял. Но улыбнулся ей. Она мне тоже. «Сколько стоит», - спросил я мягко... Передо мной легла малюсенькая салфетка, как будто окончательно и
бесповоротно предназначалась мне. «Семь тысяч», -  сказала женщина, тоже мягко...

[Вообще-то, если 1000 драхм - это 3$, то 7000 - это уже больше 20.] Ещё не успев переварить информацию, я перевёл взгляд на большое, ведь именно скатерть запала мне в
душу… И скатерть развернулась, во всей своей красе. «Сорок пять тысяч», - сказала добрая женщина. Тогда до меня стало доходить всё. Вернее, когда до меня стало доходить
всё - видимо, это можно было увидеть по моему лицу, - она быстренько сказала, что, пожалуй, тридцать тысяч. Для меня нереально. Да я, вроде, и шел куда-то... Разочарованно
я спросил, о чем же она говорила «всего тысяча», показывая это богатство. Она сказала, что говорила обо всем вместе, и готова отдать мне две маленьких за десять тысяч. Мне
начало становиться неприятно. Да и было у меня всего тысяч восемь. Драхм. Я поблагодарил её и хотел уйти. Мне и стелить-то её некуда, такую большую... А я не ослышался?
Она оживленно повторила: «Десять, десять и десять - всего тридцать тысяч». И ручная работа. И можно стирать в машинке, потому что края специально обработаны,
промышленно... Очень хорошая вешь...

Нет, я покачал головой. У меня просто нет таких денег... «Твоя цена?- спросила она. - Сколько не жалко отдать?..» Сколько не жалко отдать... Жарко, и солнце... Когда она начала с сорока пяти тысяч - я уже совершенно не мог представить реальную цену. Я сказал, что вещь очень хорошая и она мне действительно нравится, но я не могу себе позволить её купить... Она сказала, что её устроят и английские деньги (наверное, имея в виду доллары). Я сказал, что у меня всего восемь тысяч драхм. И даже показал их. Она сказала, что отдаст мне скатерть за восемь тысяч. «Это очень-очень дешево, мой друг»,- сказала она. «Мой бедный друг», - послышалось мне. Я второй раз почувствовал сильную неловкость оттого, что подошел к ней. А ведь мне ещё надо что-то поесть. И добраться до вокзала. Я посмотрел в сторону, на Парфенон. «Твоя мама будет очень-очень рада»,- сказала она. Маму я не видел год. И не увижу ещё пол-года. Да, расстроила...

Я всунул ей шесть тыщ. Она оставила мою скатерть на лавке, где сидела, и без лишних слов удалилась. Взяла кофе. Закурила. И её взгляд замер...

P.S. Через четыре квартала другая женщина, толстая и совсем неприятная, приставала к прохожим с подобными скатертями. Когда я, уставший уже от всего, инфантильно спросил у неё из интереса цену – она проворно всунула мне в руку один край и сказала, что это ручная работа, что её мама делала эту скатерть. Очень долго и кропотливо. Шелк. Цена? 25 000. Спасибо. Я протянул ей обратно её товар, но она не взяла. Говорила и говорила что-то... Я закипал. Спрашивала мою цену… Я раздраженно протягивал ненавистную мне тряпку. Отпустил бы – упала бы в пыль… Не брала…

Уж не помню, как я отделался. Эта вторая мне показалась неприятной с самого первого взгляда…