Невпопад

     Кудрявцев пребывал в творческом кризисе. Он сидел на склеенном стуле, грыз ручку и смотрел в окно. За окном качались изрядно пожелтевшие тополя, открывался вид на детский сад. В саду галдели дети. Небо было пасмурно и сыро.
     На столе перед Кудрявцевым лежал перечерканный лист. Намедни журнал «Современное обозрение» дал Кудрявцеву заказ на путевые заметки, пейзаж и пару рецензий. Кудрявцев обреченно обозревал детский сад, нехотя вспоминал поездку на Кавказ и с омерзением возвращался мыслями к двум явно бестолковым произведениям. Воображение бессистемно скакало с одного на другое, не будучи в силах крепко уцепиться за избранный предмет. В голове Кудрявцева явственно образовывался разброд.
     «Покурю», – подумал Кудрявцев и вышел на лестницу. Снизу по лестнице поднималась тучная Остроухова, а сверху вихрем несся оголтелый Ванька. «Здравствуйте!» – раскланялся Кудрявцев с Остроуховой. «Привет», – бросил он ретивому Ваньке.
     Воротясь в квартиру, Кудрявцев погрузился в диван. Он даже сумел отвлечься и ненадолго отключился. Во сне Кудрявцев видел Кавказ, бумагу и привлекательную соседку Екатерину. Не успел Кудрявцев поздороваться с Екатериной, как сон его был прерван телефонным звонком.
     – Гражданин Кудрявцев?
     – Да, гражданин редактор.
     – Как ваши начинания? В сроки укладываетесь?
     – Возможно, гражданин редактор.
     – То есть, что значит – «возможно»?
     – Ну – так … Понимаете, конечно, я постараюсь … Только вот – разброд, знаете … Кризис, что ли.
     – То есть опять – всё наперекосяк? – ехидно заметил гражданин редактор.
     – Вот-вот. Именно, – обрадовался Кудрявцев достигнутому было взаимопониманию.
     – Гражданин Кудрявцев, вспомните, пожалуйста, о совести и чувстве долга. Вы же знаете, что случилось в прошлом году. И вообще, зайдите, пожалуйста, сегодня ко мне.
     – Хорошо, гражданин редактор. Попытаюсь вспомнить. Зайду обязательно.

     В прошлом году Кудрявцеву дали в «Современном обозрении» расчет. Однако, зная относительный талант Кудрявцева, собственную слабохарактерность и нестабильность штатов, гражданин редактор вынужден был восстановить Кудрявцева в должности.
     Окрыленный либеральным начальственным нагоняем, Кудрявцев воротился за письменный стол. «Кавказские вершины отличаются природным великолепием …» – начертал он на листе бумаги и подивился удачной находке: возможности сочетания пейзажного и путевого жанров. Однако, перечтя фразу заново, внял ее бестолковости. Еще спустя некоторое время он вспомнил о материальной выгодности разведения жанров порознь. Фраза была вычеркнута.
     В дверь кудрявцевской квартиры позвонили. Кудрявцев отворил. Звонил знакомый Кудрявцева – инженер Треандафилов. Он был человеком со странностями и поэтому всегда брал отпуск осенью. В кармане Треандафилова лежало портмоне с отпускными. Он предложил Кудрявцеву выпить пива. Кудрявцев вспомнил о незаконченных эссе и рецензиях и грядущей встрече с гражданином редактором. Однако, имея в виду разброд в своих мыслях, Кудрявцев с радостью откликнулся на предложение Треандафилова.
     На углу Покровки и Чистопрудного располагалась пивнушка «Аленушка». Треандафилов с Кудрявцевым – нельзя сказать, чтобы ее завсегдатаи, – заглядывали сюда время от времени. Почему-то они называли пивнушку «Аннушкой».
     Сдувая пену с объемистой кружки, Треандафилов улыбнулся и, глядя на поникшего головой Кудрявцева, дружески вопросил:
     – Не ладится?
     – Да … – отмахнулся Кудрявцев. – Опять разброд какой-то. Есть заказ на несколько мелочей, да что-то не клеится.
     – Эх, дружище … Все-то ты в последнее время какой-то трудный. А ведь осень же … Нет, ты погляди на деревья эти, на дома, трамваи, людей … Хорошо же ведь, не правда ли? Ты не горюй – это все успокоится. Как вот это осеннее небо одаряет нас дождиком, так и мысль твоя, подобно дождю, да изольется на бумагу! – Треандафилов во успокоение товарища явно прибегал к метафоре, сдобренной византийской риторикой.
     – А ты красноречив! – заметил Кудрявцев. Лицо его несколько просветлело. – А хрен бы с ним всем!
     Треандафилов и Кудрявцев содвинули кружки, а потом заказали еще … Несколько раз.
     Кудрявцев лежал на верном диване и снова дремал. Ему грезилось, что Треандафилов забрался на дерево, развернул транспарант и стал что-то декламировать. Под деревом с Треандафиловым неслись машины и трамваи. Средь них стоял он, Кудрявцев, воздев голову кверху, а рядом – его соседка Екатерина. Она смотрела Кудрявцеву в лицо, брала его за руку и, должно быть, делала ему предложение. Кудрявцев не обращал внимания. Сон его снова был оборван звонком телефона.
     – Гражданин Кудрявцев, вы еще дома? – изумился гражданин редактор.
     – Да, гражданин редактор. Я думаю, что сегодня до вас мне уже не добраться, ибо у меня наконец-то забрезжила мысль и стало что-то получаться. Через пару дней, думаю, всё будет готово. Тут товарищ Треандафилов … – начал было Кудрявцев, но поняв, что сказал лишнее, осекся. Однако, было уже поздно.
     – Понимаю … – сочувственно вздохнул гражданин редактор. – Значит, сегодня у вас не складывается, но мысль все-таки закипает. Это главное, и я хотел, признаюсь, пригласить вас на дружескую беседу об источниках творчества … Ну, что ж … Если вы и сами собрались, думается, встречу можно будет и отложить. Тогда – помните, – гражданин редактор сдвинул брови и попытался придать лицу выражение решительно-серьезное, – у вас только два дня. Всего два дня. Стало быть, в эту пятницу жду вашего материала.
     – Будет сделано – обязательно, гражданин редактор, – Кудрявцев подхватил псевдо-серьезный тон редактора и, желая потрафить ему, изобразил в голосе оттенок субординации. – Через два дня непременно обещаю материалы доставить.
     – Хорошо. До свидания, гражданин Кудрявцев.
     – Всего хорошего, гражданин редактор.

     «Благосклонный же человек наш редактор! – радостно подумал Кудрявцев и даже прищелкнул пальцами. – Ответственный пост занимает, а о призвании не позабыл …» По лицу Кудрявцева пробежала тень воровато-жизнерадостная. Сделав пару кругов по комнате и почесывая лоб, Кудрявцев уселся на стул верхом. «Величавые кавказские вершины залиты солнцем. Мерно постукивают колеса поезда, гармонично вливая свой шаг в ритм зарождающейся вновь жизни. Жизнь … Она делает новый виток всякий раз, когда над благословенным краем снова встает солнце …» Кудрявцев пробежал написанное глазами. Хоть как-то и невпопад, а задел уже есть. Ничего, скорректировать всегда можно.
     Подстегиваемый близящимся озарением, он сунул в рот сигарету и выскочил на лестницу. Сверху скакал разбитной Ванька, а снизу поднималась томная Остроухова.

19 октября 2001 г.