Глава 1
Лесной вепрь или саблезуб, прозванный так за сильно выпирающие клыки, способен открывать пасть под углом в девяносто градусов и сжимать свои челюсти, словно стальные тиски. Если саблезуб кусал – вырваться, было невозможно. Даже будучи убитым, он не отпускал свою жертву, будто связанный с ней вечным союзом смерти.
Несмотря на отвращение, которое вызывал вид чудовища, каждый, кто, хоть мельком, видел саблезуба не мог не проникнуться уважением перед его силой и мощью. Этот хищник происходил из семейства кошачьих, но сравнивать его с кошкой было бы весьма опрометчиво. Движения саблезуба и сама его походка были гораздо более грациозны и упруги. Не производя ни малейшего шума, он двигался по любой местности, а прекрасный нюх, зрение и слух делали из саблезуба великолепного охотника, способного в мгновение ока расправится с добычей и затащить её на высокое дерево легко и непринуждённо, даже если сама жертва была во много раз тяжелее саблезуба.
Вайнелы – лесные охотники знали, что плотный бой с саблезубом подобен самоубийству. Имея десятисантиметровые когти, которые втягивались при ходьбе и беге, хищник с легкостью рвал на части плоть.
Однако Винора, удобно примостившегося на дереве, это не слишком беспокоило, всё его внимание было обращено вниз, в густые заросли Кринского леса. Прошло уже пол дня, как он приютился на толстом суку, замаскировавшись листьями дуба и, пытаясь различить хоть что-нибудь в лесной чаще.
Как известно лесной вепрь охотился в любое время суток, но самая большая вероятность встретить его, была ближе к ночи. Сейчас надо быть наиболее внимательным, а главное тихим. Нужно просто, как любил говорить Рогон, слиться с природой, стать с ней единым целым. Если ветерок подует, то наклонится в туже сторону, что и остальные ветви. Перестать быть человеком, стать растением, с его жизненным ритмом и движениями.
На словах всё было просто но, просидев пол дня на ветке и не издав ни единого звука, Винор чувствовал, что вот-вот свалится вниз прямо в лапы к саблезубу; он перенёс вес тела на правую ногу, и снова затих.
…Внезапно от дерева, на котором сидел Винор, отделилась размытая тень и тут же пропала из виду. Ни один листик не шелохнулся, ни одна веточка не треснула. Может быть, показалось? Хотя почему так тихо? Все звуки словно утонули во тьме - сама природа насторожилась, почуяв приближение хищника…. Винор до рези в глазах напряг зрение. Точно, вон там справа, та же тень снова крадется. Саблезуб! Очень насторожен, видно унюхал человеческий запах, даже древесная мазь не в силах полностью скрыть его от чуткого нюха саблезуба.
Сердце Винора ушло в пятки: ”Всё пропало. Теперь саблезуб знает, что я здесь - эффект неожиданности потерян, а это было то маленькое преимущество, на которое в глубине души надеялся Винор. Сейчас саблезуба не застать врасплох. Он накинется на меня, как только я спрыгну.”
Всё тело Винора задрожало от возбуждения предстоящей схватки. Винор дёрнулся и застыл, вспомнив первое правило охотника - будь терпелив. Ему удалось подавить в себе бушующую бурю чувств и снова стать частью леса.
Однако его резкое движение не ускользнуло от взгляда хищника; тень бесшумно заскользила к дереву, на котором притаился Винор. Саблезуб сделал крупную ошибку таким манёвром, этого Винору и нужно было: Винор взвился волчком и прыгнул вниз, выхватывая в полёте скир. Он вложил в удар всё своё отчаяние, всю силу, на которую был способен. Винор ударил точно в сплетение вен на шее монстра, скир почти полностью вошёл в тело.
- Получи тварь! – закричал Винор, проворачивая клинок в теле саблезуба. Ещё и ещё.
И тут случилось то, чего Винор никак не ожидал. Саблезуб издал громкий рык и метнулся в сторону, скир скользнул по руке и упал в нескольких метрах от Винора. Тот с ужасом понял, что лишь зацепил самое уязвимое место саблезуба. Паника нахлынула на Винора. Он вдруг увидел себя со стороны: посреди открытого места, почти беззащитный, один на один с чудовищем. Винор не видел его, но уже чувствовал, как тот готовится к прыжку…
Шорох слева… Рука сама выхватывает лук… Две стрелы… Тетива натянута, выстрел, не целясь на звук. И сразу перекат в сторону. Вовремя… Зверь взвился в прыжке, и его горячее дыхание обожгло Винору лицо, а когти слегка коснулись плеча, оставляя на нём кровавые борозды. Винор успел заметить две стрелы, торчащие из груди саблезуба.
Двигаясь, как можно быстрей Винор подобрал клинок и упал на землю. Ему крупно повезло. Зверь не рассчитал и прыгнул слишком высоко, целя в голову человеку; распластавшись на земле Винор всей кожей ощутил смрад, исходящий от хищника.
Секунда и саблезуб исчез из виду. Винор мгновенно оказался на ногах, выставил перед собой клинок и начал перекрёстным шагом двигаться по кругу. В душе не осталось ничего кроме спокойствия и азарта битвы. А ещё сознание того, что сам Винор стал дичью и теперь хищник кружил вокруг него, ища подходящий момент для прыжка. Как ни напрягал Винор зрение ничего кроме чёрных пятен на стволах и листьях он не разобрал.
Казалось слышно, как ползёт муравей и шевелится травинка. Солнце в конец скрылось за горизонтом, и над лесом висела непроглядная тьма.
Винор втянул ноздрями ветерок, подувший в спину. Снова этот тошнотворный запах… Уже поворачиваясь, Винор видел, что не успевает. Время будто остановилось… Под лунным светом он различал каждую мышцу саблезуба, его глаза с чёрными зрачками, наполненные нечеловеческой жаждой убийства, спину, причудливо изогнутую и огромную пасть с двумя белыми вогнутыми клыками.
Зверь словно парил над землёй, опускаясь, всё ниже и ниже… прямо на клинок Винора. Удар получился страшной силы. Саблезуб по инерции двигался вперёд, всё больше нанизываясь на скир и увлекая под себя человека…
Лёжа на земле, Винор ощутил, как саблезуб дёрнулся в предсмертной судороге. Чудовищные когти полоснули грудь. Погружаясь во тьму, Винор осознал, что это конец...
***
Кренский лес просыпался после ночной спячки. Деревья лениво потягивались, расправляя свои ветви и красуясь зелёным опереньем. Каждый листок получил свою частицу утреннего солнца, и все они радостно заколыхались под дуновением ветерка. Хищные лианы покачивались над самой землёй, цепляясь за мелкую шелковистую траву. Маленький белый зверёк шустро пронёсся между стволами дубов и скрылся в кустарнике.
Со всех сторон послышались голоса птиц. Нежное пение пролетело над кронами гигантов и застыло на самой верхушке. Лес полностью отошёл от сна и вошёл в свой привычный ритм. Всё зашевелилось, зашумело…
И только несколько лесных странников двигались в полной тишине. Замаскированные растительной тканью светло зелёного цвета, они ни чем не выделялись на общем фоне. Внезапно один из них остановился и медленно поднял руку. Остальные двое застыли на месте. Несколько секунд никто из них не шевелился. Рука ведущего плавно опустилась, и они снова двинулись вперёд, миновали два сросшихся дерева и вышли на светлую поляну.
Природа сама рассказала вайнелам о ночной схватке: измятая трава, сломанные сучки, ком чёрной земли и кровавые пятна кое-где.
Саблезуб покоился в самом центре поляны, очевидно мёртвый. Трое пар рук перетащили его тело в сторону. Человек всё ещё дышал. Воздух с хрипом вырывался из легких. Лицо юноши было мёртвенно-белым.
- Он выживет? – раздался тихий голос.
- Возможно, но рана слишком глубокая…
Юношу положили на носилки, сплетённые из веток и лиан. Один из вайнелов, не проронив ни звука, растаял в зарослях, оставшиеся заботливо приподняли человека и поспешили следом.
…Вскоре уже ничто не напоминало о случившемся.
Глава 2
Сырость… Холод, пронизывающий до костей… Мрак, окутывающий своими липкими щупальцами... Капли срываются со сводов и падают вниз. Их не видно, но еле слышный звук: кап-кап-кап, выдаёт их движение.
Винор коснулся стены - скользкая на ощупь и безжизненная. Он провёл рукой по камню и вскрикнул. Рука наткнулась на нечто мягкое и гладкое. Раздалось недовольное шипение и сразу же стихло. И снова: кап-кап-кап.
Где я? Как я сюда попал? Вопросы роились в голове Винора и ни на один из них он не находил ответа. Шаги размеренно ложились на пол. Винор попробовал остановиться и не смог, ноги двигались помимо его воли. Это было похоже на кошмарный сон, и чем дальше продвигался Винор, тем больше он это понимал. Но разве сон может быть так реален? Все шесть чувств Винора улавливали запахи, звуки, неясные силуэты, кружившие вокруг. Винор начал всматриваться. Вот появилась голова, туловище, длинные руки. Да нет же. Это всего лишь игра теней. Там никого нет. Но воображение рисовало жуткие картины. Тени сгущались вокруг. Их хаотичное перемещение походило на танец. Безумная пляска, прыжки, увёртки, приседания. А тени всё ближе и ближе. Уже можно до них дотронуться. Винор медленно протянул руку, и наваждение исчезло, испарилось без следа…
Внезапно Винор застыл на месте, безвольно опустив голову. Последовала долгая пауза, и еле слышное шуршание разорвало тишину. Звук напоминал скрежет железа о камень. К шуршанию прибавилось лёгкое постукивание, как от копыт лошади, только гораздо чаще и быстрее. Нечто очень громоздкое и большое ползло к Винору.
Винор понимал, что это всего лишь сон, что ему ничего не грозит, что неведомое существо не причинит ему вреда, но его тело вдруг мелко задрожало, и он покрылся липким потом.
Тем временем очертания огромной змеи становились всё чётче. Сомнениё в том, что это была именно змея, у Винора не осталось. Хотя скорее существо напоминало гусеницу. Страшно жирную и уродливую. Скрежет исходил от многочисленных острых пластин, растущих прямо из кожи по всему телу.
Сознание юноши заволокло пеленой. Он отстранёно заметил тоненькие, покрытые ворсинками ножки, крепящиеся к совершенно лысому, жёлтому брюху. Существо медленно, но неуклонно двигалось к Винору. Его конечности задвигались, словно ища что-то.
Взгляд Винора скользнул наверх и замер на том месте, где у существа должна была находиться голова. Из-под густых бровей на Винора смотрели человеческие глаза. Пухлый рот растягивался в ухмылке, обнажая гнилые зубы и раздвоенный язык.
Волосы на голове Винора зашевелились и встали дыбом. Он закричал. Со всей силы и к своему ужасу услышал только всхлип, который вырвался из горла и эхом прокатился по стенам. Винор рвался и метался, но не мог пошевелить даже пальцем.
Существо подползло вплотную и губы, раскрывшись, зашептали:
- Винор, Винор… Винор…
Колени Винора подкосились, и он, уставившись прямо в глаза существа, ощутил полную уверенность в том, что эта тварь дотронется до него и окутает, овьётся вокруг кольцами и утащит в своё логово.
Чудовищным усилием воли он разорвал, сковывавшие его цепи. Пружина лопнула. Мгновение и Винор уже мчится назад, не разбирая дороги, лишь бы подальше от этого ужаса.
Что-то больно ударяется об руку. Только вперёд, не останавливаясь ни на секунду. Искры в глазах. Кровь тоненькой струйкой стекает на лицо. И скрежет позади, не утихающий, а наоборот усиливающийся. Винор бежит, что есть силы, как никогда в жизни. А скрежет настигает его. В голове Винора появляются волосинки, касающиеся его тела, острый язык тянется к нему…
Земля исчезла под ним. Секунду он болтал ногами в воздухе, что бы тут же ощутить падение и дикую боль в спине.
Винор снова был парализован. Но сознание не желало сдаваться. Он завертел головой. По всей видимости, он упал в яму. Ничего страшного. Сейчас он поднимется и вылезет. Обязательно вылезет. Лишь бы только успеть, пока это существо далеко.
Шуршание над головой и длинное тело вползает в яму. Винор дёргается, как мышь в мышеловке, хочет подняться и не может.
И снова темнота раскрывает густые брови над глазницами со стеклянными зрачками, язык, извивающийся, как змейка. Вот уже почти у самого лица…
Вдруг темнота резко уходит вниз, а на её место приходит свет. Хоть резкий и жалящий глаза, но такой милый и знакомый. Голоса где-то далеко.
Теплая ладонь ложится Винору на лоб, и он мгновенно погружается в сон. Нормальный, человеческий, без кошмаров.
Глава 3
Обстановка помещения, в котором находился Винор была крайне проста и вероятно могла бы послужить великолепным примером для любителей спартанского образа жизни. Стоявший в центре стол неумолимо нависал над двумя стульями и с трудом удерживал десятки открытых и разбросанных по нему книг. Сразу же справа у стены притаился источник всей науки - широченный, наполовину опустошённый книжный шкаф, покрытый толстым слоем пыли.
Небольшая подставка у двери из тёмно-зелёного бамбука имела углубление для свечи, хотя сама свечка уже давно выгорела и превратилась в маленький обугленный окурок.
Лучики света тайком прокрадывались сквозь квадратное окно, единственное во всей комнате и доставляющее массу неприятностей из-за многочисленных ночных госте в виде насекомых и мелких змей, а потому окно было тщательно завешено частой сетью.
Сам Винор лёжа на кровати в углу, лениво потягивался, чувствуя, разливающееся по всему телу блаженство. Молодые мышцы снова наливались силой. Винор готов был хоть сейчас вскочить и ринуться в бой с любым врагом. Каждая клеточка его тела рвалась действовать, а не лежать. Однако в жизни Винора, наполненной постоянными вылазками в лес, так редко выпадали минуты спокойствия, что после скоротечной борьбы между желаниями прогуляться и понежиться в постели ещё чуть-чуть Винор не без угрызений совести всё же выбрал второе и собрался, было полностью отдаться блаженству, как вдруг дверь с лёгким скрипом отварилась, послышалось деликатное покашливание, и в дверном проёме появился учитель Рогон.
Винор начал усиленно делать вид, что спит глубоким непробудным сном.
- Привет парень, - как ни в, чём ни бывало, бросил Рогон и уселся на стул.
Поняв всю безнадёжность затеи, Винор со вздохом встал, вежливо поклонился и традиционно сказал:
- Да будет ясен ваш восход, учитель Рогон.
На вид ему было лет сорок. Голову обрамляла чёрная шевелюра. Лицо с острым профилем и внимательными, но немного насмешливыми глазами выдавало человека сильной воли. Глубокие морщины, прорезавшиеся у глаз, указывали на постоянное напряжение. Руки, покрытые мозолями от меча, легли на колени.
-Я рад, что тебе стало гораздо лучше. Лечебные травы, предложенные Керой, поставили тебя на ноги. Не забудь поблагодарить её. Я заметил, что она очень хорошо относится к тебе. Впрочем, внучка этой бабки проявляет по данному вопросу не менее похвальное рвение, - на этом месте Винор обильно покраснел, - она тоже, мне думается, с удовольствием приняла бы твои благодарности, - с каким то двухзначным намёком протянул Рогон, отчего Винор налился краской ещё более, став похожим на самый спелый помидор с грядки Виниселлы – хозяйки, живещей напротив, - видел бы ты какая отчаяная борьба развернулась за твоё существование. Не на жизнь, а на смерть. Сколько вскриков, сколько вздохов…
И такая забота о твоем будущем… Скептиков конечно тоже хватало.… Вот взять хотя бы Пирка.… Хотя я лично полностью был уверен в колдуньем мастерстве.
Винор нехорошо прищурился. Очень давно в детстве Пирк жестоко выпорол Винора за то, что тот срубил ветку с дерева, росшего на его ухоженом огороде, расчитывая сделать дальнобойный лук. Конечно же, Винор тогда не знал, что это был огород Пирка и что Пирк растил на нём семь лет, очень редкое в этих краях рижское дерево, надеясь из его плодов получить, как он сам поговаривал «божественное вино, какого дано вкушать только Богам, да и то не всем». Винор вначале не сообразил, как потеря одной маленькой веточки может погубить могучий, в три человеческих роста ствол, и как раз тогда, когда ему растолковали, что рижские древа вянут, даже если оторвать от них маленький кусочек коры, перед Винором появился сам Пирк, с явно нездоровым цветом лица. Бегал Винор в то время откровенно неважно, поэтому кончилось все весьма трагично…
-Ты всё время бредил, - тем временем продолжал Рогон, - и я, честно говоря, не предполагал, что ты выживешь, но удача, видимо, благосклонна к тебе, парень. Твой организм вёл отчаянную борьбу за жизнь, и вкупе с нашими совместными усилиями это привело к положительному результату…
Рогон прокашлялся.
- Что ж, перейдем к делу. Совет старейшин также в немалой мере обеспокоен твоим состоянием, малышь, а если он чем-то обеспокоен, уж ты поверь мне на слово, как сведующему в таких делах с самых пеленок, неприменно стоит ждать либо тщательно намыленую веревку повех шеи либо некоторые материальные поощрения, - тут он мечтательно вздохнул, - богатство делу голова… Хе-хе…
Так о чем это я? Ах да. Теперь ты можно сказать народный герой, гордость нашего народа. Вышел сам на сам с саблезубом, а теперь вот сидишь предо мной и глаза прячешь, аки девица красная в день свадьбы.
Все в полнейшем восторге, трубят напрово и налево, что мол саблезуб и не один был, а аж четверо и все позорно бежали, только завидев твой приветливый силует, но ты, рискуя жизнью припустил в погоню и сумел таки в неравной борьбе одолеть самого матерого. Мы конечно умолчивали о некоторых деталях, касающихся твоего возращения… Но в целом картина складывается очень даже подходящая, так что выпятить гордо грудь ты можешь с полным на то правом.
Тьфу ты! Через поле вскачь голопом. Совсем из башки моей старческой вылетело, чего меня там колдунья упрашивала, что б я долги часы не засиживался. Беспокоится о тебе вишь как.
Побег я, а ты отдыхай. Грядущие два дня можешь полностью посвятить духовному обогащению и развитию! – грохот отодвигаемого стула, почти полностью заглушил наставление,- и не забудь заглянуть к старухе, хотя бы ради приличия, - послышалось теперь уже снаружи. Винор автоматически кивнул головой и блаженно смял подушку.
***
Насвистывая нечто веселенькое, Винор неторопливо прогуливался, любуясь закатом. Свежий воздух приводил все мысли в порядок. Настроение было под стать погоде и все бы нечего, если бы не грудь, чесавшаяся нестерпимым зудом, будто по ней метался милион ошпареных кипятком мурашек. Винор закатил рубаху. Обнаружились три еле заметных шрама. Тоненькие полоски протянулись от плеча и до самого живота. Винор ужаснулся длине шрамов и удивился тому, что они зажили так быстро. По всей видимости, колдовство приложило руку к его скорейшему выздоровлению. А как же иначе три глубокие рваные раны могут почти без следа исчезнуть за несколько дней? Размышляя таким образом, Винор и сам не заметил, как он очутился у двери скромного колдуньего домика. Входить без стука конечно невежливо… Винор помялся на месте. Голос, внезапно прозвеневший изнутри, заставил его вздрогнуть:
-Ну, чего стоишь на пороге?! Проходи скорей, дверь открыта! Но это не значит, что её не нужно за собой прикрывать. Ох уж эта молодёж! Эй, а ты случайно не забыл вытереть ноги??
Винор в точности выполнил все требования старухи и был вознагражден ещё одним обязательным замечанием:
-И веди себя тихо. Я с детства невыношу шума.
По-прежнему оглядываясь, Винор прошествовал в гостинную (если запыленную грязную комнатушку, со свисающей из углов паутиной можно было назвать гостинной) и остановился в центре. Кера появилась из ниоткуда, всучила Винору тлеющий светильник и еле слышно прошептала:
-Иди за мной. Только смотри, осторожно, здесь скользко.
Дельный совет слегка запоздал. Подскользнувшись, Винор с характерным звуком, растянулся во весь рост. Светильник, на прощание погаснув, закатился в самый дальний и темный угол. Стало темно.
-Ну что за растяпа! Неужели в детстве тебя не научили правильно ходить?! Могу себе представить, как ты бегаешь! - закатила она глаза.
Красный и злой, как черт Винор неловко поднялся и посчитал, что лучше гордо промолчать, нежели спорить.
-Молчишь… - то ли спросила, то ли констактировала факт старуха и, не обращая на него внимания, затопала дальше.
Несмотря на свой дряхлый вид, двигалась она весьма резво, а последние две ступеньки длинющей лестницы вообще перепрыгнула. Винор, чувствуя, как жалобно скрипят под ногами прогнившие доски, на такой трюк не решился.
Тем временем колдунья исчезла во мраке. Винор сделал несколько шагов вперёд и уткнулся ей в спину.
-Адские черти! Ты что слепой?
Темнота стояла, хоть глаз выколи. Кера щёлкнула пальцами, и всё помещение залилось ярким светом. Винор невольно зажмурил глаза, а через несколько секунд, когда зрение вернулось к нему, чуть незадохнулся от удивления.
Лаборатория колдуньи поражала, прежде всего, своим разнообразием: диковинные колбы и склянки чередовались различными формами и размерами; искрящаяся жидкость, булькая, перетекала из одной ёмкости в другую, не забывая при этом менять цвет и оттенок; голубые молнии, как ужаленые бились в тонких натянутых проводах, производя звук, сравнимый с жужанием громадного роя ос, спешащих на сбор мёда.
Но больше всего Винора поразило необычное сооружение, на вид выглядящее, как обыкновенный колодец. Только этот был во много раз выше и светился дивным желтоватым светом. Судя по его диаметру (Винор прикинул на глаз) стены шириной в метр. Интересно, зачем колдунья вырыла колодец в подвале собственного дома. Не уж то по ночам её мучает сильная жажда?
Кера выдержала эффектную паузу.
- Ну как? Это и есть та сокровищница, в которую тебе нетерпелось пролезть? Что там тебе насплетничали, знающие языки? Попробую-ка я угадать! - Кера прокашлялась и голосом дешевого тетрального злодея зловеще-вдохновленно продекламировала, - Ходят слухи, что каждую ночь, а если быть точным, именно в полночь, у кого-то пропадает петушек и свершается ужаснейшее и чудовишнейшее из всех известных, пятидесяти поколениям, жертвоприношение, - Кера подавилась истерическим смехом, - Нет, ну ты представляешь, что бы я лазила по курятникам, в моём то возрасте? - она с трудом взяла себя в руки и продолжила,- Гм…. Так вот петушку этому несчастному на роду написано пасть невинной жертвой от неумолимой и ненасытной руки, и чьей же - вы думаете?… Конечно же скомной колдуньи Керы, живущей, понятно по каким, указаным выше причинам, на самой окраине, вдалеке от простого и честного, как дитя новорожденное, люда, тем не менее дрожащего от такого сожительства до самого треска в зубах. Похоже?
-Почти оно, - честно ответил Винор.
-А сейчас, голову даю на отсеченье, ты вопрошаешь: “Так где же кровь ни в чем неповинных петушков на этих проклятых стенах рассадника всего мирского зла?!”
-Да вобщем-то я это…э-э-э…пришёл сказать вам спасибо…
-За петуха что ли?
- Нет…. За то, что поставили меня на ноги.
-А…. Пустое. Нечего благодарить. Я всего лишь делала свою работу. Да и потом Рогон особенно подчеркнул, что если с тобой что случится…. Кстати, это он тебя из леса притащил. Сам пошёл,- колдунья, глянув на Винора, запнулась,- а ты думал я по доброте сердечной? Наивный…
Винор удручонно палился на пол.
Старушка прерывисто вздохнула:
-Как же все изменилось! Куда делся тот милый, хорошо знакомый сад, приветливый, успокаивающий, наполненный милыми зверюшками и цветами. Реки, голубые и прозрачные помутнели не от грязи, от крови. Лесные вепри на каждом шагу, а раньше – сидели, носа не высовывали. Страх витает в лесу. Что-то не так вокруг. Я чувствую скоро будут большие перемены и скорее всего не клучшему. Ой не к лучшему!
-Был бы я новоизбраным королевским сынишкой, с одним местом на троне, я бы тоже перемен понаделывал, ещё и каких - хмыкнул Винор.
-Во-первых это не законный наследник, -раздраженно сказала Кера, - скорее даже изменник, если хочешь, а во-вторых все дело не в нем… Иная сила рвется к нам… Она долго ждала и её терпение на исходе. Как вода через решето она неудержимо, капля за каплей наполняет наш мир и скоро чаша наполнится…
-И что тогда? – не выдержал Винор.
-Что, что… А зачем тебе знать?
-А какая мне разница, буду я знать или нет?
-Такая, что коли не знаешь, спокойней спишь!
-А может у меня наоборот! - упорствовал Винор.
-Ишь какой смелый нашелся… Мертвые мы все поляжем! Вот что будет!
Винор на мгновение остолбенел, а затем покачал головой.
-Ну это вы, бабушка, не шибко оригинальны. Тут каждый второй клянется по этому поводу, даже дату точную приплетает, а некоторые, такие ценные сведения, свыше получают, причем с точным указанием места и времени.
-Эхе-хе-хе… Не веришь - не надо. Но помянешь ты еще мои словечки верные. Да поздно может оказаться…
Винор вдруг ни сто ни с сего закачался, как маятник по сторонам и обперся об столик со склянками, синими такими; неустоявши на ватных ногах медленно сполз под него. В ушах постоял легкий шумок и пропал, а на его место пришла льющаяся, словно ручеёк, колдуньина речь, тихая, почти неслышная, мягкая, плавная… Все предметы и вещи отдалились далеко далеко и только голос стал ближе, будто губы двигались у самых ушей, почти касаясь их…
-Чтоб ты вроде как не зря приходил, раскажу я тебе кое-чего интересного. Множество столетий уже передается из уст в уста старая, древняя легенда о забытой земле, - колдунья сделала паузу, а когда продолжила рассказывать, Винору показалось, что она подсела намного ближе.
-Давным-давно, когда поля и луга были девственны, как не сорваный, румяный, яблочный плод, висящий в тиши на дереве, лежала среди гор, страна, и называлась она Страной Жизни, потому-что всем её подданным было за сотню лет и тем не менее они всё ещё были молоды и красивы. Королём Страны Жизни избрали самого мудрого и смелого юношу, которого звали Лилейн. И вот однажды ночью к Лилейну во сне явился Белый Бог и сказал: “Лилейн, ты хороший король и я сделаю твою страну ещё больше и лучше. Во всём мире не будет красивее дворцов и садов чем твои, а поданные твоего королевства станут поражать весь мир своей мудростью и красотой, и в каждом из них будет огромная сила”. Выполнил Белый Бог своё обещание: не было в мире прекрасней дворцов и садов чем в Стране жизни, а люди со всего света завидовали красоте её жителей.
Тогда каждый год стали люди подносить дары Белому Богу, который жил на вершине одной из самых высоких гор, благодаря его за мудрость и красоту. И так было не одну сотню лет. Но однажды, когда Белый Бог снова явился к Лилейну во сне, Лилейн спросил его:”Скажи мне, а есть ли в мире другие Боги кроме тебя?” На что Белый Бог ответил ему:”В горе, что расположена за Великим озером живет Чёрный Бог; гора его темнее ночи, а окрестности вокруг неё кишат жуткими тварями. На всей земле нет никого злее и коварней его. И нет сщета тем бедам, которые он причинил людям”.
Молодой король призадумался и опять спросил:”А почему же мы никогда не подносим даров этому Богу, ведь наша страна стала такой великой и богатой; все мои поданные хотят творить добро и приносить счастье. Может Чёрный Бог заглянув в наши сердца изменится и перестанет творить зло?”
Белый Бог только ласково улыбнулся:”Лилейн, я верю, что нет границ доброте твоего народа, но Чёрный Бог не человек. Зло – это часть его души, как и многие другие пороки людей. Ни в моих силах и тем более не в твоих изменить его”.
Весь остаток ночи размышлял Лилейн над словами Белого Бога и решился он утром выполнить задуманное. В тот же час приказал король собрать самые лучшие дары со всего королевства и оседлав коня двинулся за Великое озеро, к черной горе. Много дней и ночей ехал Лилейн и, наконец, в десятый день своего путешествия он увидел на горизонте черную гору.
Когда же вьехал он на самую её вершину и возложил там свои дары, явился к нему Чёрный Бог. Понял Лилейн, что жестоко обманул его Белый Бог, потому что перед королем предстал молодой юноша, красивее самого Лилейна и сказал ему Лилейн:”Я приветствую тебя Черный Бог. Вот дары, которые я хочу тебе подарить. Я знаю, что ты всемогущ, но я и мой народ можем излечить твою душу от зла и тогда покой и счастье восцарятся на всей земле”.
Черный Бог посмотрел в галаза Лилейну: ”Я вижу, великий король – ты сможешь это сделать, но для этого мне самому нужно заглянуть в твое сердце. Открой же его для меня!”
И послушался Лилейн Черного Бога. Ровно два дня сознание короля принадлежало Черному Богу. А когда очнулся Лилейн ото сна, то снова увидел пред собой юношу. И глаза юноши светились счастьем. С лучезарною улыбкою обратился он к Лилейну: “Благодарю тебя, великий король, я увидел в твоём сердце то, чего не замечал раньше. Отныне мир и покой будут царить на земле. Я освободился от пут зла и теперь душа моя чиста”.
Радостный от сделанного, взгромоздился Лилейн на коня и отправился в обратный путь. По приезду же узнал он, что все воины на земле прекратились вдруг, и все люди зажили в мире...
В скором времени Лилейн женился; у королевы родились два чудесных сына. Часами смотрел на них король и ни как ни мог нарадоваться. Ни в чем никогда не отаказывал он им. Росли они в ласке и уюте. Сильными и красивыми выросли братья. Одного звали Наймир, а другого - Ривенельт. Никто в Стране Жизни не мог соперничать с ними в силе и ловкости, никто не мог сравнится с ними в умении управлять скакуном. И главное - не было среди людей такой крепкой дружбы, связывавшей Наймира и Ривенельта.
Но однажды, когда в небе бушевала буря и молния с грохотом сверкала средь тёмных облаков, разразился в королевском дворце скандал и Ривенельт, проклиная отца, сел на вороного коня и покинул родной дом. Всю ночь горько плакал Лилейн, и тогда пришёл к нему Белый Бог, и вспомнил Лилейн, что не являлся он к нему ни разу, после путешествия к черной горе.
С укором в глазах глянул на него Белый Бог и печально сказал: ” Что ты наделал Лилейн? Я дал тебе всё: мудрость, красоту и силу. Я разрешил тебе править людьми; оберегать их ото зла и вершить добро. Но ты сам сотворил большое зло”.
Ещё сильнее зарыдал король и воскликнул: ”Скажи же мне в чем моя вина, ибо я не знаю её!”
Белый Бог склонил голову на бок и с безмерной болью в голосе произнес: ”Я предупреждал тебя, что невозможно изменить само воплощение зла. Даже я был не в силах этого сделать и потому я запер Чёрного Бога в горе, оставив ему лишь малую часть его силы. Однако ты решил, что сможешь свершить то, что не вышло у меня … Ты открыл для него своё сердце и воспользовавшись этим он посадил в нем семя зла. Спустя годы оно взошло. Знай же, что отныне Ривенельт полностью принадлежит Черному Богу, потому что он его сын, а не твой. И вскоре они воссоединятся”.
Лилейн пал на колени перед Белым Богом; лицо его состарилось сразу на несколько сотен лет и покрылось глубокими морщинами, а волосы наголове окрасились в светло-белый цвет: ”Умоляю тебя, спаси его…”
“ Не могу”, - было ему ответом.
“Тогда скажи, что я должен сделать, - взмолился Лилейн, - Я отдам свою жизнь за него. Я отдам все, что у меня есть… Власть, богатство… Всё…Только бы он жил…”
Белый Бог навис над Лилейном и безжалостно молвил: ”Сила, которой я наделил тебя, передалась и твоим сыновьям. Теперь Черный Бог получит её. Всему миру грозит гибель. И я мог бы пожертвовать жизнью Ривенельта, но я дам тебе шанс. Слушай же меня…”
И рассказал Лилейну Белый Бог о тайном обряде воссоединения двух душ – Бога и человека, когда человек становится Богом и Бог вселяется в тело человека и что нужна для этой цели священная вода, которая течет в пещере под Великим озером и в озере том на самом дне похоронен камень необычайной силы, способный остановить обряд воссоединения, но лишь ценой жизни человека, использовавшего Камень…
Так закончил Белый Бог свой рассказ, и глаза Лилейна заблестели лихорадочным блеском и появилась в них слабая надежда. Сжал он руки так, что побелели костяшки пальцев и глянул на Белого Бога. И такая сила была в том взгляде, что сам Бог содрогнулся...
Но не всё сказал Белый Бог и последние его слова стали приговором:” Только Наймир может использовать камень…”
Зашатался король после этих слов и исчез огонь, горевший в его глазах и появилось в них нечто ужасное и обреченное; нечеловеческая боль захлеснула сердце Лилейна; проклял он Черного Бога; упал оббесиленый и слезы горя потекли по разукрашенному ковру.
Исчез Белый Бог и единственное, что услышал Лилейн было:”Решать тебе…”
***
На следущий день в небе повисло горячее солнце. И пыль лежащая на дороге, взлетела из-под копыт белоснежного коня, несущего одинокого всадника. Путь его лежал к Великому озеру. И в душе его не было спокойствия. Страх за жизнь брата неустанно подгонял Наймира.
Он уже потерял счет времени и мучился сильной жаждой, но хорошо помнились ему слова отца: ”Только черная расщелина правильной ромбовидной формы приведёт тебя к тунелям, что лежат под озером”. Наймир ехал, на угад, в надежде на удачу, а когда светило спрятало свои жалящие лучи, обнаружил, что стоит точно напротив искомого прохода. Спешившись, Наймир, в благодарность потрепал за гриву своего верного друга и вступил в расщелину.
Он сразу услышал мерно журчащий источник и пошел на звук. Лабиринт был не слишком извилистый, но с многочисленными ответлениями. Наконец, тунель кончился, впуская его в просторное помещение. Из мрака над головой стекали тонкие струйки воды и опадали куда-то вниз; человек, которого искал Наймир, темным силуэтом, сидел на корточках, обеими руками держа бурдюк и сосредоточено набирая воду.
Ривенельт повернулся в его сторону; Наймир не сразу узнал лицо своего брата. Безумная улыбка застыла на нем.
-Уходи, тебе здесь не место! -крикнул Ривенельт.
-Я пришел за тобой, брат…
Риневельт захохотал.
-Глупец, ты мне больше не нужен. Никто мне не нужен. Я один смогу справится. Не мешай мне. Ты даже не представляешь какая сила бурлит во мне… Я должен спешить…
Ривенельт, наполнив бурдюк, резко выпрямился и устремился к выходу. Наймир же заслонил его собой.
-Одумайся брат. Твой разум не принадлежит тебе…
-Что ты мелеш? Ты… Ты не чувствуешь этого. Тебе не понять меня.
Ривенельт подошел уже вплотную, но Наймир не здвинулся с места.
-Я предупреждал… - шевельнул губами Ривенельт.
Наймир отлетел в сторону, словно от удара молота; попытался встать. Ноги не слушались его.
-Не делай этого, - кривясь от боли сказал он.
-Я не хочу твоей смерти Наймир. Но не становись у меня на пути.
Наймир опять попробовал подняться и опять та же сила придавила его; вжала в каменную поверхность, сковала все его члены. Пелена окутала ему глаза, черные круги заплясали перед ним и только удаляющиеся шаги эхом затихали в тунелях…
***
Плоская поверхность переливалась отражениями. Брошенный в воду камушек пошёл ко дну, оставляя, расходящиеся круги. Где-то там, в глубине лежит Камень. Камень, с помощью которого можно остановить воссоединение, спасти жизнь Ривенельта.
Для этого нужно нырнуть. Наймир хорошо плавал; сейчас ему понадобятся все силы. Подземное озеро не имело мели. Будто вырытый гигантской лопатой, котлован удерживал воду далеко от своих краёв, напоминая не до конца наполненную чашу. Вода была кристально чистой и прозрачной, но дна Наймир, как не пытался, не смог разглядеть.
Наймир стянул с себя тяжелые сапоги, рубаху; остался в одних штанах, чтобы не стеснять движения.
Он не волновался. Ему было нельзя - иначе собьется дыхание. Наймир постоял минуты две. Подышал холодным воздухом. Задержал дыхание; прыгнул, выгнувшись струной. Вода тихим плеском приняла его в свои обьятия и сомкнулась над головой. Не удержавшись, Наймир выпустил каплю воздуха, которая распавшись на мелкие пузырьки унеслась на верх.
Он погружался неторопливо, медленно считая про себя. Главное занять мысли, не думать о том, что скоро воздух кончится. Вода и впрям удивительна прозрачная, ни песчинки. Ни одной рыбёшки; оно и понятно - им же попросту нечем питаться, даже водорослей нету. Наймир вспомнил как он плавал в море, как ловил голыми руками жгучих медуз вместе с Ривенельтом, как они поспорили, кто дальше пронырнет, и конечно же Ривенельт выиграл, ещё и достал блистящую, переливающуюся на солнце ракушку, а потом целый день хвастался ею, пока Наймир не нашел точно такую же на берегу…
Метров сорок уже есть. Интересно какая здесь глубина. Сто? А может двести?
Дна по-прежнему не видно. Нужно плыть быстрей. Легкие судорожно дернулись, в поисках воздуха. Наймир сам уменьшал шансы на жизнь, все дальше отдаляясь от поверхности… Господи, а если он его не поднимет. Что если там, на дне, покоится здоровый булыжник?
Нет, не думать об этом…
Воздух. Как же хочется вздохнуть. Полной грудью и надышаться им так, что-бы голова закружилась… Наймир подавил в себе предательские мысли. Давление стало намного больше. Глаза кажется вылезают из орбит. Наймир почуствовал, как легкие быстро сокращаются, сжимаются. Только бы не свело судорогой. Тогда конец. А он должен плыть, потому что второго раза не будет. На второй раз у него не хватит сил. Это первая и последняя попытка…
Наймир отчаяно двигал руками, разгребая воду; ему казалось, что он стоит на месте и не движется совсем. Лёгкие горели огнем, полыхали, требовали воздуха, им хотелось жить. Все внутрености буд-то заворачивались, свертывались в один маленький комок.
Еще чуть-чуть и Наймир захлебнется, раскроет рот и впустит в себя смертельную прохладу. А как он её хотел час назад, и вокруг не было ни капли, а теперь, ирония судьбы, он весь ею окружен и скоро станет её частью, скоро он напьётся вдоволь…
Внезапно его ладони увязли в песке. Мелкие песчинки попали в глаза, забились в нос, но ему уже было все равно. Скорее… Где же камень. Секунды быстро утекали. Словно в бреду Наймир неуклюже шел по дну. Со стороны наверное смотрелось комично.
Наймир рвался, лопался изнутри, хотелось кричать от боли. Снова боль. Но почему она переместилась к ноге? Вода помутнела от крови. Порезался? Но чем? Вдруг его осенило. Он судорожно разгрёб песок и нащупал камень, со страшно острыми, срезанными краями. На вид обыкновенный кусок породы. Следовало поискать ещё. Может тут таких сотни валяются.
Если бы Наймир мог, он бы это обязательно сделал… Что было силы Наймир оттолкнулся от дна и похожий на ихтиандра плавно заскользил вверх. Теперь, самое трудное…
***
Горные пики острыми иглами тянулись к небесной глади, пытаясь зацепить её самым своим кончиком и притянуть к земле удивительно чистое, голубоватое покрывало. Редкие пушистые облака одиноко шевствовали, недосягаемые и отого величествинные, но безжалостно подгоняемые крепчающим с каждой минутой ветром. Снежные вершины, измазанные белым кремом, блестели немилосердно, заставляя Наймира жмурится и напрягать зрение, что-бы разглядеть ту самую, одну единственную для него, черную гору.
Как взрослый посреди площади возвышается над детьми, так и черная гора, с лысой, непонятно отчего, макушкой простерлась ввысь над своими приникшимы, осыпаными снегом, малышами, чей страх и сознание собственной незначительности невольно передались и Наймиру.
Чувсто ничтожества, чувство писчинки, думающей о себе, как о части чего-то целого, но оторвавшейся от каменой основы и с удивлением обнаружевшей свои истинные размеры в сравнении с громадиной - вот что сейчас ощущал Наймир, встматриваясь в жилище Черного Бога.
Теперь он кажется понял каково быть комаром, неустанно жужащим, оглушающим даже себя, но но тем не менее не могущим передать и десятую часть сказанного человеческому уху и не потому, что это самое ухо ничего не различает, а потому что речь комара не имеет того смысла, который привык понимать человек…
Наймир аккуратно коснулся Камня, всё ещё сомневаясь в своём выборе. Камень до сих пор не подавал никаких признаков жизни: не светился, не блестел, не обнадёживал…И всё же Наймир надеялся, верил в то, что все получится…
Остались считанные минуты. Нечего глазеть пора действовать.
Наймир снял збрую с коня. Дальше он пойдет один. Бедный Иск. Сколько лет они вместе, и сколько радости, тропинок и дорог осталось позади. Сколько безумных дней, проведённых с этим животным; с такими умными глазами, с таким глубоким преданным взглядом.
Наймиру показалось в ржании Иска сожаление, просьба остаться, побыть рядом ещё чут – чуть.
-Прости…. Прости друг. Теперь я уже не твой хозяин. Теперь ты сам по себе…
Конь наклонил голову прислушиваясь, ловя каждое слово, сплетая волосы Наймира со своей гривой. Наймир немного помедлил, обняв шею Иска. И про себя попращался. Не до завтра, не до после завтра – навсегда.
Наймир шел не оглядываясь. И кажется лицо щекотнула слеза… Иск не ржал, как обычно; он молчал. Он всё понял. Но он будет его ждать. Он никуда не уйдет.
Наймир не выдержал, оглянулся. Иск втряхнул гривой, словно говоря: ”Ну иди. Иди же. Я дождусь… Я буду ждать…”
…Ветер крепчал и вскоре Иск потерял своего хозяина из вида.
***
Подьём оказался намного сложнее, чем Наймир думал сначала. Гора, лишённая всякой рельефности, подставляла участки либо совершенно отвесные, либо непридставляющие никакой возможности зацепится, отчего приходилось балансировать на грани возможного. Наймир сливался со скалой, жался к ней каждой частичкой тела; полз по неё как муравей, или скорей как улитка, шаг за шагом, метр за метром.
Руки, ободранные до крови, немели, отказывались слушаться, да ещё и Камень оттягивал вниз сумку, перевязанную на плече, а вместе с ней и Наймира.
Темнело. Сгущавшаяся чернота увеличивала возможность ошибки. Наймиру чудились выступы и выемки там, где их не было. Пару раз он, сжав зубы, хватался, казалось за пустоту - ему везло. Но везенье переменчивая вещь и испытывать его каждый раз, было по меньшей мере глупо. Да и ктому же он давно нуждался в отдыхе.
Онемевшая рука чуть не соскользнула с тщательно отшлифованной площадки… Ну вот. Остановка. Если там, конечно хватит места для того чтобы втиснуться. Впрочем, если понадобиться, Наймир готов зубами выгрызть скалу.
Он подтянулся, закинул ногу – одну, другую. Прополз ещё немного от края и затих, похожий на мертвеца – неподвижный, только частые вздохи и хрип выдавали в нем ещё живого, но полностью изнеможденного человека.
-Наймир….
Проклятие - неужели начинается бред? Великолепно! Теперь только разнообразных видений не хватает.
-Наймир… - с оттенком нетерпения.
Нет я точно начинаю сходить с ума подумал он, поднимая голову… Юноша, в непринужденно - раслабленной позе сидел подле Наймира и улыбался милой улыбкой личности не от мира сего. При этом он вертел между пальцев гибкую травинку, периодически покусывая её кончик. В целом он производил впечатление юного путешественника, заснувшего у костра, а проснувшегося здесь, рядом с потным, бездыханным телом, которое в данный момент представлял из себя Наймир, но тем не менее восхищающимся прелестным видом, открывающимся с высоты.
-Ты кто? – почти весело поинтересовался Наймир.
Юноша ловко поймал зубами травинку; пожевал, с видом гурмана дегустирующим новое экзотическое блюдо и сказал, так просто, незатейливо.
-Я Черный Бог.
Наймир опешил. Черный Бог… Отец, с трудом выговаривающий слова: “…Ривенельт полностью в его власти… Будь осторожен… не слушай его…”, он нашел то, что искал…
Наймир незаметно выпустил воздух. Спокойно, главное спокойствие. Усталость, как рукой сняло. Голова чистая, незатуманенная. Почему он меня не убьет? Не сбросит вниз. Наймир же для него мелкая букашка. Хочет поиграть? Или мешает Камень? Непохоже. Расслабленная поза; травинка в зубах; мирная улыбка…
-Как ты себя чувствуешь? – дурацкий вопрос, учитывая ситуацию…
-Отлично. Просто чудесно!
Юноша все так же растягивает рот в улыбке.
-Я рад…
Наймир к этому времени уже принял вертикальное положение и приготовился ко всему. От этого существа можно ожидать чего угодно. Но все же мирный разговор с самим воплощением зла, разрушителем всего живого, как-то не укладывался в голове.
Черный Бог почти зевая протянул:
-Зачем тебе это?
-Что именно?
-Ну… Все эти усилия, должен заметить совершенно безполезные с твоей стороны, скачки, по такой то жаре, плавания в подземных источниках, лазания по моему дому. К чему это?
-Тебе действительно интересно?
-Конечно! – ещё шире улыбнулся он.
И именно в эту секунду до Наймира дошло, как же он все-таки чертовски устал, как же он ненавидит ЭТОГО, сидящего так близко, всем сердцем, всей душой, всем сознанием. Понял, что ему все равно, что случится. Понял, что от судьбы не уйдеш, что, если ему суждено остановить обряд воссоединения, то он сделает это. А ещё он уничтожит Черного Бога. Может ценой своей жизни, ну и пусть… Не жалко ради такого удовольствия. Жаль, что нельзя собственными руками придушить эту гадину и поджечь, а потом развеять пепел по ветру, так чтобы и следа не осталось.
-Ты действительно меня так ненавидишь? – вдруг спросил юноша, - что готов даже пожертвовать жизнью ради моей смерти. Знаешь ты слишком идеален, ты кукла, которой надо сделать то-то и то-то. Яркая, збитая трудолюбивым мастером кукла. Ты не думаешь сам. Все уже просчитано за тебя заранее. Ты инструмент в ЕГО руках. Моего милого, белого, доброго братца. И знаешь самое обидное то, что ты ведь даже не осознаёшь этого, а слепо бредёшь по уже уготованой дорожке.
-Это неправда!…
-Можешь мне не верить. Но скажи, кому ты обязан своим существованием, своим ВЕЧНЫМ счастьем, - на этом слове его голос презрительно дрогнул, - не отцу ли своему. Нет! Ты всем обязан ЕМУ. Ты инструмент. Захочет - выкинет; возьмет новый… А ради чего? С какой стати ты обязан прислуживать?
Голос Наймира ослаб. Голос отказывался подчиняться, превращал слова в лепет, в детский непростительный лепет.
-Я… Я не ради него… Ради брата… Ривенельта…
Юноша ожил, скинул с себя оболочку блаженного идиота. Глаза его сверкали, блестели, как изумруды, жили отдельно от лица. Они притягивали. Они заставляли смотреть в них и слушать, напрягать слух, чтобы не упустить ни единого слова.
-Вот! Видишь! Ты пришел, к выводу, что действуешь ради спасения Ривенельта. Ты делаешь то, что тебе указали. Дали на руки готовое и сказали: Действуй! А теперь представь, что я сделаю Ривенельта ПО-НАСТОЯЩЕМУ счастливым. Я поставлю его выше Белого Бога и он сам будет вправе решать, как жить. Разве это не прекрасно? Не препятствуй мне. Этим ты только убьешь его…
Только убьешь…
Убьешь…
Наймир очнулся…
Вскочил и снова рухнул на колени.
Вокруг не было никого.
Вообще никого….
***
С погодой творилось нечто ужасное. Небо, под рукой невидимого маляра красилось в темно-кровавые тона, искажаясь то светлыми то темными оттенками густого красного и так было до самого горризонта. Земля накрылась гигантским калпаком; луна померкла на фоне бушующей стихии, сжалась и исчезла. Только горы незыблемо удерживали свои вечные неоспоримые позиции, ничуть не страшась ветра, дующего так, что редкая, скупо покрывающая камни растительность, включая усохшие деревья, со стоном гнулась книзу, из последних сил цепляясь корнями за вздыбившуюся почву.
Перед творящимся сейчас над цепью гор, сам конец света казался закинутой в дальний угол, давно забытой детской игрушкой. Все ураганы и бури мира, будто после долгого непробудного сна, решили в одночасье разгуляться по земле.
Наймиру в очередной раз повезло – он успел достичь того невидимого фронта, за которым стояла идеальная тишь, не нарушаемая даже лёгким дуновеньем ветерка, хотя в тоже время, буквально в нескольких метрах от Наймира, мелкие колючие кусты, клочья травы, земляные комья и другой легкий хлам, крутились со страшной скоростью вокруг черной горы, оказавшейся эпицентром бушуещего смерча, заворачивающегося и постепенно расширяющегося к верху.
Причем оболочка, которой опоясалась верхушка горы не просачивала ни звука, ни отзвука той стихий, что резвилась рядом и оттого картина видная Наймиру во всех четкостях, представлялась неимоверно завораживающей.
Их было двое: человек, безвольно обвисший, и нечто, черным пятном висящее вблизи него, и водящее по воздуху руками, выписывающими крючкообразные каракули.
Наймир не сразу обнаружил, что именно смутило его. И только приглядевшись, он понял.
Тот, что стоял рядом с Ривенельтом совершенно не был человеком. Он даже не был живым существом. Скорее это была некая расплывчатая форма, безо всяких конечностей и внешних органов; наполовину прозрачная – дымок, но очень густой. Только прямоугольные очертания и два отростка посредине придавали ему схожесть с человеком.
Облик дымка никак не напугал Наймира, а вот вид Ривенельта охладил кровь в жилах на несколько градусов. Лицо… Его лицо было маской. Как если бы его заморозили и убрали синеву. Скульптура. Молчаливая, обездвиженная, скульптура.
Тем временем от дымка потянулось сиреневое свечение, тонкой волнистой струйкой; прямо в приоткрывшиеся губы Ривенельта. Свечение становилось все ярче и жестче; все быстрее оно двигалось и вливалось в рот неподвижного человека.
Ривенельт затрясся, и Наймиру показалось, что он сейчас потеряет сознание, но Ривенельт только корчился на месте, как от нестерпимой боли; все его тело ходило ходуном; кожа приобрела неестественный мраморный цвет. Ривенельт стоял с открытыми глазами, и его взор обращался вникуда; теперь Наймир с трудом угадывал происходящее – свечение, идущее от дымка охватило все тело Ривенельта, словно пытаясь пролезть в него через кожу, сквозь мелкие поры в ней.
Наймир пришел в себя и оторопело высунул Камень. По-прежнему серый и безжизненный, как прежде… В таком положении он пробыл секунд десять: потерянно глядя в кусок шероховатой породы и ничуть не сомневаясь в провале… Камень то не тот. Совсем не тот… Жаль… Как же все-таки жаль; вот так все глупо…
…Он закричал от боли, пронзившей руку. Словно та попала в раскаленную печь и теперь размножала на себе пузыристые волдыри. Боль была оглушающе-резкой. Наймир никогда не испытывал столь чудовищной боли.
А Камень самостоятельно, удивительным образом, парил над землей, испуская жар во все стороны, да с такой силой, что воздух, как бывает в пустыне во время наивысшей жары, оплавился и расплылся.
А затем стало светло. Свет шел отовсюду. Милионны частичек его залепляли глаза, уши и рот, подавляя рвущийся крик, проникая в самую глубь мозга и разливаясь даже там. Наймир потерялся. Верх и низ перестали для него существовать. Он вертелся, кружился, вращался с бешеной скоростью, сливался со светом; становился его частью и тогда он смог кричать.
И крик, вырвавшийся из горла был всего лишь густком света…
Глава 4
-Эй! Хозяин! Еще одну чашу вина!!! И клянусь бородой Калима, если оно будет такое же водянистое и вонючее, как прежде, я собственными руками, - он патетически вознес свои черные, давно немытые оглобли над головой, - волью это поганое зелье в твой пшивый зад!
-Сейчас… Одну минутку…- засуетился хозяин, видно не на шутку обеспокоенный своей судьбой.
-Моё терпение на исходе!… Поторопись! Калим тебя раздери! Осел окаянный! – тут он оскалившись, окинул взглядом окрестности и вперился выпуклыми глазищами в милую красотку, дочь лавочника, которая изящно разливала вино посетителям, - Ха! Ха! Сегодня я неотразим. Она будет моей! Клянусь шкурой Калима!
-Остынь Разбез! Она тебе не по зубам, - ухмыляясь сказал дружок мордоворота, - ты давно уже перестал делать женщин счастливыми.
Кучка бандюг, сидящих рядом загоготала во весь рот.
-Да он только старых клячей может очастливить! – давился один.
-Ге, ге, ге! И то, если сможет поднапрячься! – орал второй.
- Скорее! Подайте ему кто-нибудь клячу!!! – понеслось со всех сторон.
Мордоворот налился кровью и громыхнул кулаком по столу, оставив на нем приличную вмятину, потом медленно приподнялся и шатаясь во все стороны двинулся к девчонке.
Ростом он был под три метра и с длинющей, блестящей от жира в свете ламп, бородой, наверняка не уступающей своими размерами калимовской.
Размажестой, неуклюжей походкой, он по зигзагообразной линии сокращал расстояние между собой и жертвой.
Все как-то в раз, словно по сигналу, притихли. Одни потягивали на лице садистскую ухмылку в предкушении развлечения; другие стыдливо прятали лица, накрываясь, как бы невзначай, рыхлыми капюшенами или торопясь приподнять со стола широкий кубок и прогубить вина; и только у одного под высоким ровным лбом проступило выражение глубочайшего, нескрываемого отвращения…
Тем временем мордоворот вплотную приблизился к девчонке… Лавочник, почти теряя сознание, забился под стойку и еле слышно повторял:
-Чему быть - того не миновать, чему быть - того не миновать…
Девица кожей ощутила напряжение повисшее в воздухе и резко обернулась. Животный страх скользнул в её распахнутых глазах; толстая рука потянулась к талии, голодной гадюкой обхватила и грубо притянула, обмякшее тело. Затем по-хозяйски сдернула поясок, обнажая белоснежную грудь… Спустя мгновение жадные руки шарили по стонущему телу, впиваясь длиными ногтями и оставляя кривые порезы. Но что значила боль по сравнению со стыдом, по сравнению с тишиной и бессилием, режущим сильнее. По её щекам заструились слезы и немощные всхлипы достигли ушей каждого, моля о помощи, хотя бы о единственном слове…
И только одни губы под высоким ровным лбом осмелились пощевелится и оживить голос, но не упавший и дребезшащий, а мощный, спокойный, уверенный в себе голос.
-Свинья.
Мордоворот замер, по всей видимости прикидывая к кому именно относится сказанное, затем странно ухнул и повел носом, будто по запаху пытаясь определить неожиданного смельчака, записаного уже всеми, в список смертников.
-Кто?…
-Ты как, сам за клячей сходишь или тебе привести? – уточняя свое местоположение отозвался незнакомец за ближним столиком.
Мордоворот из красного стал черным; грубо кинул девчонку на пол и сделал три широких шага. Затем остановился, ищя в новой жертве признаки страха и сожаления об упущеном шансе остаться живым и невридимым. Ни один мускул не дрогнул на лице незнакомца. Оно оставалось нарочито спокойным и даже в некоторой степени раслабленным…
Неуловимое движение кулака прервалось так же быстро, как и началось, зависнув непостижимым образом в ладони незнакомца. После этого он вяло дернур рукой, выворачивая сустав с хрустом сломаной ветки. Причем делал он это, ни на дюйм не меняя положения туловища. Мордоворот повалился на пол, скуля и держась за обездвиженную конечность.
По залу прокатился вздох удивления и лавочник даже осмелился высунуться из-за стойки.
-Парни, он покалечил Разбеза! Сейчас он у меня получит! – ринулся вперед крепыш не высокого роста, на ходу выхватывая кривую саблю и замахиваясь на незнакомца, который опережая смертоносный удар, опустил руки за спину, дугообразно изогнувшись, ухватил за спинку стул, на котором сидел, резко выпрямился и запустил его в крепыша. В результате чего тот отлетел на несколько метров назад и затих с разбитой грудной клеткой и неестественно вывернутой головой.
Оставшиеся его дружки, не мало шокированные происходящим, в нерешительности сгрудились в кучу.
-Да что вы как стадо овец! Он же совершенно один! - приободрил их высоченный детина посередине, - Возьмем его в клещи!
Посетители бестрастные до этого мгновенно поприжимались к стенкам. Таким образом в центре оказался один незнакомец и трое бандюг, да ещё многочисленные столики и стулья.
-Сейчас они здесь все разнесут к такой-то матери!!! – нервно завопил кто-то из толпы и хозяин под стойкой жалобно заскулил.
Незнакомец ничуть не стушевался, когда троица стала заученым маневром его обходить, но стоял, как вкопаный, не придпринимая никаких осмысленных действий. Бандиты, расценив это, как парализующий страх, одновременно ринулись на него с трех сторон. Но незнакомец и не думал стоять на месте; он просто растворился в размытом рывке и очутился збоку левого нападавшего, который скрючился и осел, тем временем сабля, непонятно как оказавшеяся в руке незнакомца, легко блокировала рубящие удары двух клинков и молнией взметнулась к тонкой шее одного тела, касаясь самым кончиком пульсирующей артерии, а после, как нож в масло проникая в сердце и останавливая навсегда поток крови в другом…
Незнакомец выпустил из рук саблю и одновременно с этим лавочник, как ошпареный выпрыгнул из своего убежища, и охая проковылял к спасителю:
-О Господи! Господи! Что же это… Как же вы их… Мои благодарности! Давно пора было этих негодяев проучить. Вы верно из городской стражи? Спасибо, спасибо вам большое. Все что хотите! Хотите столик? Бесплатно! – незнакомец брезгливо поморщился.
-Ну хорошо! Хорошо! За такое я могу вас и каждый день бесплатно…
Незнакомец ничего ниговоря, приблизился к девушке и помог её подняться…
Через пол часа он уже покинул мелкий городишко…
Глава 5
Песок! О Господи!!! Да он весь в песке! Одна голова торчит. И жжет так, словно его поджаривают на сковородке вот уже не один час, при этом подбрасывая песочка заместо специй.
Винор в панике уподобился землеройке и помогая себе руками отряхнулся от надоедливых песчинок и… в изумлении осел обратно.
Пустыня… Как там Рогон говорил: море движущихся барханов, желтая гладь подогреваемая днем безжалостным солнцем, а ночью совсем наоборот – стужа. Никакой воды, никакого дождя. Миражи, сводящие с ума путешественников и иссохшие скелеты, поблескивающие косточками. Нет конечно никаких сомнений в том, что последню деталь Рогон вставил, думая впечатлить Винора – не родились еще смельчаки продящие по пустыням вдоль и поперек, впрочем если они и были, то от них ни слуху ни духу, но у Винора почему-то появилась немалая уверенность в том, что по крайней мере один скелет в этой пустыне обоснуется, и он, как это неприскорбно, догадывался чей.
Постойте… А как он вообще здесь очутился? Неизвестно в каком конце света он пребывает и как далеко от поселения охотников. Или он умер, а его душа неможет найти покоя? Версия неплохая но сомнительная.
Похитили? Еще менее маловероятно. Да и где тогда сами похитители? Что, за водой убежали? Нет скорее здесь не обошлось без магии…
Ха! Ну конечно! Кера! Вот старая карга то! Незря все-таки слушок шел, якобы она всякие нехорошие колдовские штучки на людях применяет.
А Винор значит жертва злого умысла; точнее сказать неудавшегося заклинания. Или это так расчитано было?! Ну попадись она ему!
Впрочем сам виноват – никто за уши не тянул. Как пришел так и ушел. Мало не покажется.
М-да… Положеньице. Ни еды, ни воды…
Винор набрал жменю песка и стал наблюдать, как тот просыпается на колено.
День он сможет продержаться. От силы два, если экономить силы и не торопится. Пустыня не человек – сладить с нею, что укусить себя за ухо, тоесть не-ре-аль-но. Теперь все зависит только то него самого.
Сонце еще не достигло своей наивысшей точки, а кожа уже красная, гляди задымиться через секунду. Так что же ждет Винора в самый пик дневного веселья? Ответ навевал грустные мысли.
Винор нехотя поднялся и размеренным шагом двинулся в путь так, чтобы сонце светило в спину. Сегодня у него намечался трудный денек…
***
Пару раз ему казалось, что он видит нечто. И каждый раз хотелось думать, что это вода или хотя бы затерявшеяся песчаная постройка, могущая одолжить ему маленький кусочек тени. Про оазисы Винор и думать забыл – в такое пекло листва имеет один единственный цвет – выгоревший.
Язык безповоротно прилип к небу и напрочь отказывался издавать какие бы то ни было членораздельные звуки, при этом упорно сопротивляясь всем попыткам облизать его и увлажнить, несуществующей, давно уже, слюной.
Винор потерял счет времени. Да и какой в этом, откровенно говоря, был толк здесь в этом песке, поддатливом и мягком, зазывающим прилечь на минутку и забыться, растворится и перенестись в иное место, где есть холодный воздух, не душащий изнутри раскаленными щупальцами, где ноги не чувствуют под собою разогретых углей и где мозги еще в состоянии соображать.
А сейчас он тупо брел куда глаза глядели, на полном автомате, безо всякого участия головы, которая скинула с себя обременительный груз мыслей и мерно покачивалась из стороны в сторону.
Какой смысл во всех этих стараниях; в этой растянутой на долгие часы агонии? Путыня показала свой буйный нрав, доказав Винору, кто здесь настоящий хозяин и хозяин по всем прогнозам не очень жаловал непрошенных гостей.
Может он родился не под той звездой? Или всемогущий Перук, заклятый враг Калима, решил призвать Винора к себе в обитель? Тогда в любом случае стоит заработать его уважение своими стараниями, стоит попотеть в прямом смысле...
Говорят, у Перука на небесах длится нескончаемый пир, все столы трещат по швам от изысканых блюд и вино течет пьянящей рекой. Осталось совсем немного…
Ну же, проклятое солнце! Давай! Чего ты ждешь?! Чего мучаешь жаркими поцелуями и ласками?! Покончим с этим скорей…
Статуя, высоченная и увенчаная неизвестно чией зубастой мордой, глубоко вкопаная в землю и накренившаяся, несомненно могла бы являться миражем, если бы от неё веяло холодом и рядом стоял столик с прохлодительными напитками, но она к сожалению органично вписывалась в общую картину, как и скелет в черном засмаленом плаще с изорваными полами и выглядывающими из-под них сапожонками на высоких каблуках.
Скелет был немолод. А общая костлявость и худоба вкупе и напоминали кости плотно обтянутые желтой кожей.
А ещё скелет обосновался в узенькой полоске тени, идущей от статуи и Винор злорадно подумал, что было бы совсем неплохо занять комфортное местечко.
-Эй… - сумел Винор разлепить распухшие губы. - Ты живой?
Винор ничуть не надеясь на ответ, опустился рядом, с намерением обыскать невольного встречного и тут же оддернул руку.
-Нога…- тот открыл один глаз и сделал неопределенный жест в сторону своих сапог.
-Что - что? – Винор приблизил уши к губам собеседника.
-Яд… укус… сними… я недолго смогу… - слова давались ему с трудом и разобрать что-то определенное было практически невозможно.
Винор замешкался, почему-то воображая, что умирающий хочет подарить ему перед смертью сапоги, но решив, что все дело в другом, он покрепче ухватился за каблук и из последних сил сдернул сапог с одной ноги.
Потом тронул за плечо:
-Так нормально?
-С другой…. Не стой…- наконец выдавил он.
Винор, чувствуя себя полным дураком проделал то же самое с другим сапогом и обнаружил под ним небольшую, слегка воспаленную ранку. Сразу стало ясно чего от него хотели. Винор нередко встречался в лесу с ядовитыми тварями и на своей шкуре испытал все удовольствие от такого знакомства. Но в основном яд лишь обездвиживает жертву, которую затем обрабатывает, терпеливо ждущий в сторонке хищник, здесь же, по всей видимости, гады не любят ждать, ещё бы - можно и солнечный удар получить, и предпочитают умертвлять своих жерт без лишних церемоний.
Винор все нерешался оказать помощь умирающему. С одной стороны бросить его здесь умирать, было бы нечеловечно и жестоко, но сдругой стороны растрескавшиеся губы запросто могли подцепить инфекцию, когда Винор будет высасывать кровь из ранки и тем самым уложить Винора в той же позе.
Но терять ему всеравно было нечего, так что волей неволей а рискнуть прийдется. Теперь только всемогущий Перук судья всему!
Крайне осторожно, стараясь как можно меньше дотрагиваться ртом поврежденной зоны на коже, Винор несколько раз втянул в себя не успевшую свернуться кровь, и энергично сплюнул её подальше.
Для большей надежности он проделал это еще раз и уселся подле теоретически спасенного – время покажет насколько удачны его намерения…
Время шло, жажда стала совсем уж невыносимой, желудок нехорошо забурчал укоряя за абсолютную пустоту, а спасенный уже выходил из ряда живых и неподвижных и переходил в следующий по счету ряд неподвижных и окончательно умерших. Вот-вот раздасться прощальный вздох и последняя надежда Винора умчится в мир иной. Впрочем радость для него это или горе? В смысле для умершего.
Винор редко мучался одиночеством, но сейчас оно настолько оттчетливо проступило в нем, что он всей душой возжелал жизни тому, кто лежал с ним рядом и его сиюминутная мечта свершилась: неподвижный и окочательно похороненый перешол в предыдущий ряд и соизволил произнести, а точней пролепетать, весьма оригинальную вещь:
-Воды…
Винор растерянно развел руки в стороны:
-Извини дружище. Я сухой как желтый лист. Я бы с радостью но… сам понимаешь…
В тот же момент лицо жаждущего исказилось и Винор подумал, что все его усилия пропали даром и незнакомец с горя и помрет, но тот нашел в себе силы приподняться и неизвестно зачем сдвинуться в сторону, прямо на дневной свет.
- Вот идиот… Она же подо мной… - Винор не обратил ни малейшего внимания на грубость, с которой неблагодарный обратился к нему и стал рыть горячий песок, наткнулся на замызганную и по всей видимости крупную сумку, выделанную из кожи и обшитую терпким мехом, тронул – внутри что-то забулькало, - Чего ты ждешь? Достань и дай мне напиться!
Было непонятно толи он по жизни был таким несносным и грубым, то ли данная черта проявлялась лишь в минуты усталости.
Винор передал богатство в родные руки, которые нетерпеливо схватили и развязали узел из черных ниток, который стягивал сумку. Внутри же она была прошита крепящей сеткой, чтобы не терять формы, что несомненно было очень удобно. Обладая емкостью бочонка и гораздо меньшим весом это приспособление использовалось для дальних переходов. Забулькало теперь уже в горле.
-У меня таких три было, - сказал он, вполне миролюбивым тоном, протягивая Винору воду,- и ещё куча поклажи, в том числе раскладной навес и саский крем от ожогов, но проклятый верблюд не выдержал! Пятдесят две золотые манеты я уплатил за клячу и вот благодарность – не прошло и двадцати дней а я уже сам волоку все пожитки! Кстати мы так и не познакомились… Меня звать Данелем.
-Винор.
-Очень приятно. Хвала богам, что я неодинок в этой пучине смерти!
Данель внезапно умолк думая о чем-то своем. Винор же блаженно запустил руки в сумку и хлебнул (холодной!) воды.
-А куда ты собственно говоря путь держишь, - невино поинтересовался Винор, напившись.
-Храм змия. Не слыхал?
-Да нет вроде… Я вообще-то нездешний.
-Я тоже. В этих местах, если ты успел заметить мало, кто живет, - Данель усмехнулся и прикрыл веки, а Винор умостился поудобней, ожидая продолжения. В воздухе повисла тишина.
-А что с этим храмом. Э-э-э… Ну что в нем такого интересного?
Данель как-то странно глянул на Винора и прищурился:
-В нем самом нет ничего занимательного, а вот то, что там лежит… - тут он запнулся, словно прикидывая стоит ли открывать только ему одному известную тайну, но видимо припомнив, что Винор всеже как никак, спас его жизнь, ответил, - там статуэтка, конечно поменьше этой, - он махнул за спину, - но гораздо ценей.
Винор сразу вообразил бесшабашного авантюриста, бродящего по пустыням в поисках сокровищ и наживы и рискующего жизнью ради приключений.
-Откуда такие точные сведения? – полюбопытствовал Винор.
-Откуда, откуда! Рукописи и древние письмена мое призвание и именно в них упоминается приблизительное местонахождение храма. Так что еще день пути и мы будем на месте.
-И ты веришь в эти… в эти письмена?! Вдруг это все выдумка не стоящая и гроша. И нет никакого храма и никакой статуэтки!
-Разве у меня есть выбор, - скривился Данель, - Нет…Я конечно не отрицаю, что мог и ошибиться, но… риск есть риск…И потом какая разница – еще несколько часов и мы в храме. Не будем терять время понапрасну, осталось совсем немного.
-Но твоя нога!…, запротестовал Винор – безумец, он что, собрался тащиться по постыне, спустя четверть часа после укуса. Да он свалится, не успев ступить и десяти шагов. Но Данель в ответ только загадочно улыбнулся и пожал плечами:
- Все нормально. Мне уже лучше…
***
Храм змия поражал. Он непросто поражал; он притягивал; казалось, звал и подчинял себе всей массой, всей громадной мощью, исходящей от толстых пыльных стен. Он был прекрасен, как может быть прекрасен любой дворец, простоявший нетронутый никем кроме ветра и засухи и приобретший своё особенное величие и покой в широких комнатах.
Язык неповорачивался назвать это творение храмом. Это был именно дворец, спущеный с небес на землю и построенный гениальными, нет не людьми - люди еще не научились строить ТАК, а созданиями; может даже богами…
Тут только Винор понял, что стоит на коленях и его рот совершенно непозволительным образом разинут, как у дикаря, которому сказали, что огонь можно разжечь и без помощи молнии. А Данель… Вот наглец! Да он просто насмехался над ним. Скрючившись, хохотал безвучно в двух метрах, обеими руками схватившись за живот. И казалось постой Винор ещу чуть в такой позе и он лопнул бы от смеха.
-Невижу в этом ничего смешного! И вообще ненавижу, когда надо мной кто-нибудь ржет, как лошадь, - сказал Винор.
Данель все-таки сумел взять себя в руки. И даже напустил на лицо несколько официальное выражение.
-Уж не знаю, как насчет лошади, а вот мой, пусть песок ему будет хмм… пухом, верблюд в наименьшей степени обладал чувством юмора. И застать его смеющимся мне никак не удавалось.
Винор, удерживая оскорбленную мину, демонстративно повернулся к Данелю спиной, сделав вид полного сосредоточения на расматривании дворца.
Верхняя его часть была полуразрушена, но скорей всего она имела форму острия. Колоны у центрального входа разсместились по три с каждого бока, разрисованные и разукрашенные различными фресками и изображениями сцен из жизни, надо полагать самих хозяев. Как подметил Винор каждая из колон преподносила собственный неповторимый стиль и это было заметно даже не вооруженным глазом.
-Шпиль на крыше достигал почти самых облаков и символизировал вечное стремление к совершенству; колоны рисуют отрезки времени в тысячу лет. По порядку, начиная слева. Каждая из них выточена и установлена следующим поколением. И каждая из картин - это реальное событие. Это их история и она очень долгая, но любой истории всегда приходит конец. Впечатляет, верно?
Винор не услышал, как Данель подошел к нему вплотную, а Винор гордился своим острым слухом. Наверно зрелище и впрямь его захватило. Данель же стоял с таким видом, будто он уже был здесь не раз и не два. И тон. Таким тоном скорей говорят о чем-то родном, привычном и давно утеряном. Горечь проскользнула в его голосе, несмотря на то, что Данель хотел казаться как можно более равнодушным, но глаза и губы выдавали его.
Эти глаза… Глубокие и пронзительные, и в тоже время спокойные и печальный, словно повидавшие историю не одной человеческой жизни, вынесшие не один удар судьбы. Что за ум прятался за такими глазами? Он чем он думал?
Данель сжал губы и мелкие ожоги у рта выделились особенно четко.
-Ну так что зайдем внутрь? – спросил Винор.
Никакого ответа.
-Данель… - позвал он тихо.
-А? Что? – Данель растеряно замигал.
-Я говорю, может, осмотрим дворец изнутри? – повторил Винор
-Дворец… - как-то отстраненно, будто из глубины, протянул Данель и непонимающим взглядом уставился на вход. Мгновенно изменился. И тут же произнес совсем другим голосом:
-Конечно пошли! Я сюда за этим и добирался, собственно говоря. Уверен, внутри гораздо интересней, чем снаружи!
Почему-то Винор был в свою очередь абсолютно уверен в том, что Данель прав.
***
-Посмотри, разве она не прекрасна? – указал пальцем Данель на постамент в конце зала, который и являл собой всю внутренность дворца, заполняя его полностью и переливаясь серебристами оттенками, отскакивающими от стен, облепленных гранеными камнями.
Винор проследил направление… Ничего особенного – просто обыкновенная статуэтка, с огромным рубином во лбу, наверняка отличающимся по строению от тех, которыми увешаны стены и наверняка гораздо более ценным.
Данель возбужденно подбежал к статуетке и замер, видимо прикидывая стоимость рубина, а внимание Винора привлек трон посредине зала, который был подстать дворцу и человек, восидающий на нем, ну живее просто не бывает, так что все морщинки на добром, открытом лице заметны. Может и пылинки часть трона; вырезаны, чтобы создать иллюзию полного совершенства? Сколько же гениальных рук потрудилось над этим творением? Винор готов был поспорить, что дворец не был создан для приемов или праздников. Скорее он имеет совсем другую цель. Но какую…
Кряхтение и скрежет железа отвлекли Винора от мыслей - Данель с рвением, достойным лучшего применения, выковыривал рубин из статуэтки. Его лоб покрылся испариной и вены на руках вздулись от усилий. Через секунду он просто гневно швыранул статуэтку на пол и тусклый рубинчик, выпавший из уютного гнездышка, тут же очутился в горячей ладоне. Покатывая и перебрасывая богатство из одной руки в другую Данель блаженно улыбался и прикрывал глаза, хотя никакого солнца не было и в помине. Он подносил сокровище к лицу, приглядывался и так и сяк, нюхал его, гладил и убаюкивал, и в тоже время немного пугливо хмурился и сжимался, будто бы боясь обнаружить некий изьян, трещинку на острых гранях и тут же расплакаться, как ребенок, которому сломали любимую игрушку. Плавными и до крайности аккуратными движениями он засунул свое чудо под плащ, вытер мелкой тряпкой лоб и облегченно вздохнул.
Усталость напомнила о себе. Данель неловко покачнулся и схватился за опустевший постамент, но судорога прошедшая по телу поставила его на колени и заставила скорчиться. Потом его стошнило. Винор вдохнул неприятный рвотный запах и рванулся вперед, с намерением помочь Данелю, но это ему так показалось, что он рванулся. На самом деле он не здвинулся ни на милиметр, продолжая стоять в той же позе.
Прикрученый, как шуруп; вбитый, как гвоздь в доску, он превратился в мертвое изваяние. Если бы его связали, он был бы в состоянии по крайней мере шевельнуться; сейчас же он мог лишь мечтать об этом. Ощущение было диким. Кровь стучит похлеще отбойного молотка, глаза слезятся (веки между прочим также объявили категорическое нет); кажется все конечности ампутировали, и касалось это и головы с туловищем. Все, что ему оставалось – это глубоко вдохнуть и попытаться удержать себе в руках, что он и проделал с немалым успехом.
Данель, схаркнув кровь с примешками рвоты, приглушенно выругался и пощупал что-то под плащом.
Дальнейшее напоминало немое кино, в котором зрителем был Винор. Поневоле конечно.
Тот, кого звали Данелем, приподнялся и поспешно припустил к выходу, шелестя черным плащом и поцокивая каблучками по каменнным плиткам. То, что он торопился уже в некоторой степени проясняло догадки Винора и он молился, чтобы эти самые догадки оказались ложными.
Данель даже не глянув на Винора исчез, словно призрачная надежда, не оправдавшая ожидания, возложенные на себя.
Винор остался один в храме…
Облизнул губы, чуствуя разливающуюся по всему телу теплоту.
Вместе с головой к жизни вернулись руки и ноги, оповестившие об этом радостном событии ускоренным соприкосновением с полом… Винор снова наслаждался властью над своим телом, то и дело напрягая мышцы, чтобы горячая кровь поскорее привела их в прежнее состояние.
Сверху понеслось шипение и по коже пробежался легкий морозец…
***
Неровная и покрытая кривыми трещинами, плита неторопливо и натужно ретировалась со своего устоявшегося места жительства и продвигалась на новую позицию, в самый краешек округлого купола, намереваясь там по всей видимости застрять прочно и надолго. Прямоугольный кусок высеченого терпеливой рукой камня взаимодействовал с неизвестным механизмом, но судя по издаваемым этим самым механизмом звукам, работал он последний раз в самые что ни на есть древние времена, и с тех пор пробыл в безхосном состоянии, то бишь в полнейшем запустении и разрухе, о чем неопровержимо свидетельствовала неустанно сыплющаяся с потолка пыль и щебень.
Наконец, плита плотно состыкававшись в нужном месте, притихла и, похожий на блестящую нитку, лучик света робко и неуверенно проникнул в щель, образовавшуюся на месте здвига. По наклонной траектории он протянулся к изумруду где-то в верхних рядах, коснулся его самым кончиком и сменив расцветку с ярко желтой на темно красную, двинулся к противоположной стене, но уже чуть более торопливо.
Повинуясь тайной магии лучик постепенно удлинял свое тело, скользя от одного изумруда к другому с всевозрастающим темпом. Все пространство над головой Винора постепенно покрывалось хаотичной паутиной красноватых линий, развлетляющихся и множащихся уже с каждой секундой. Самые длинные из них достигли нижнего яруса, расположенного на одном с Винором уровне; принялись и здесь вить густую паутину, могущую принадлежать лишь гигантскому, зловредному пауку, пакастящему непонятно по какой причине.
Однако числу паутинок сплетенных в десяти ярдах выше они несомненно уступали и намеревались во что бы то ни стало наверстать упущенное. Невидимый паук будто то продавливал, сплетенную им же паутину собственным тельцем, намереваясь такими телодвижениями заземлиться с твердой почвой и нагло потеснить Винора…
Зашипев от внезапной боли Винор резко отскочил в сторону, освобождая дорогу красной линии, которая яростно его ужалила. Он чуть ли не наяву увидел раскаленное до бела железо жалящее ему грудь. В доказательство этому служила проженная насквозь рубаха и пахнущая паленым кожа. Не давая ему опомнится еще один лучик ударил в спину – Винор крутанулся на месте, еле удержал равновесие и поднырнул под луч, несущийся к голове.
Еще рывок и он избежал неприятных ощущений в пятой точке; тут же не снижая темпа прыгнул влево, к основанию трона, замер там, в надежде остаться незамеченым. Зря… Сразу несколько лучей атаковали его одновременно. Положени спасла молниеносная реакция: краем глаза отмечая траекторию двух лучей, ведущую под ноги он четко видел третий, последней точкой которого должна была стать его собственная голова. Винор просто сделал шаг в сторону и три солнечных посланника, ознаменовав новое трио, воссоединились.
Он поднял глаза и похолодел. Вся ненасытная утроба храма, вплоть до самых его мелких, темных закоулков и углов, включая углубление под приподнятым на добрый локоть троном (неужели и там рубины?!) светилась от режащих воздух красных лезвий, напоминающих скорее струйки пламени, выжигающего абсолютно все, без разбора и Винор, счастливчик этакий, умудрился пристроиться как раз в том месте, куда безумный архитектор поприбивал малость редше камушков нежели в остальные части храма, по всей видимости, расчитывая, что неизвестный владыка, бдящий на троне, не додумается лицезреть заднюю часть своего фундамента, обнаружив тем самым в нем некоторые несоответствия. Но должны же строители как-то жить на этом свете, особенно учитывая общую скупость всех царей без исключений и риск быть насмерть придавленным некачественно закрепленным кирпичиком или того лучше плитой.
Вот если б он тем же манером устелил путь до самого выхода, тогда вообще был бы ему благодарственный поклон ниже среднего, но то ли желания у него не достало, то ли смелости и твердости руки, то ли всего разом и еще неизвестно чего, но факт из создавшегося положения выплывал один единственный и печальный – быть Винору в ближайшие мгновения разделенным на солидное количество, не связаных общим смыслом, частей.
Очередной надоедливо-царапающий звук, Винор неудостоил и толикой внимания, занятый поиском подходящей случаю молитвы, обращенной к всеслышащим ушам Перука, который, как полагал Винор с усердной тщательностью следит за всеми его злоключениями, однако рука, высунувшаяся прямо из пола и поманившая Винора указательным пальцем обескуражила его так, как если бы с потолка спрыгнул саблезуб и облизываясь прошествовал бы к нему прямехонько сквозь паучью паутину.
-Великие боги! – зазвенело в голове,- Чеши сюда быстрей, если не хочешь поджарится с обоих боков! Да не стой же на месте, как истукан окоянный! Ну же, шевели ходулями, если не хочешь предаться своим заботам в гордом одиночестве!
Винор мгновенно смекнул, что, как выразился или точнее выразилась говорящая рука, предаваться заботам он будет как раз не в гордом одиночестве, а в окружении сподвижников Калима, всей его родни и придворного состава, находящихся в далеком поднебесье. Потому следовало шевелится в самые кратчайшие сроки, иначе появится, прямо таки стопроцентный шанс, выступить в роли главного блюда дня.
Дорога к дырке, откуда прозвучало заманчивое предложение о спасении, усеивалась зловещими перекрестиями и хитростплетениями, состоящими из последних достижений науки, канувшей в веках, цивилизации. Осталась лишь небольшая щелка в пяти локтях от каменного пола, но и та уже подозрительно быстро сужалась. Есть из чего выбирать. Повыше, аль пониже… Эх! Была не была!
Рассекая воздух, Винор сообразил, что не втулится в то узкое, возможное для прохода тела, пространство. Он изо всех сил зжал челюсти, чтобы не кричать, и тут же, почувствовал, вытянутыми вперед руками, чьи-то конечности; покатился кубарем и с уханьем распластался на все четыре стороны света.
Посчитав, что посадка вышла очень даже ничего, отряхиваясь встал на ноги.
Тут же на его беззащитные слуховые раковины, как гром с ясна неба, обрушилась сокрушительная тирада на страшно заковыристом языке, сопровождающаяся яркими жестами и несущая вполне определенный смысл.
Судя по сложно описуемой гримасе на лице говорящего, он был в высшей степени недоволен происходящим, и вполне может быть заслужено, видел в Виноре главную причину всех тягот. Незнакомец, подобно скале, мгновенно навис над, вконец растерявшимся Винором, и нехорошо зыркнув на него глазами, бесцеремонно хватив за шкирку, потащил за собой, чуть ли не волоча по полу.
Сопротивляться железной хватке не имелось ни сил ни возможностей. С нечеловеческой силой удерживая Винора в руке, незнакомец опрометью несся сквозь темноту, как выжывшее из ума приведение, ужаленое роем ос – людоедов.
Стены вдруг, словно по давно оговоренной команде заходили волнами и заколыхались. Винор представил себя карликом, запертым в картонном домике… А вот и великан… Неуклюже подбирается к домику, приподнимает его над землей, зловеще ухмыляется и начинает…
Опять немыслимо закрученная тирада, заглушаемая всесторонним гулом. Что-то о не состоятельности Винора и скорости его мышления. И снова вперед, без передышки, из последних силенок. А вдогонку мчится на всех парах великан, ухает и грозится неминуемой расправой.
Храм трещал по всем швам, как кучка сухих листьев под ногой, и Винор похолодел при одной только мысли оказаться погребенным под его доисторическими остатками.
Незнакомец был неутомим и целеустремлен, и казалось его совершенно не беспокоила ходящая ходуном почва и покрывающиеся широкими трещинами, кривые, вырубленные стены.
Добежав до ближнего поворота, он, как вкопаный, стал на месте и умоляюще возвел глаза к сводам:
-О боги! Где же проход? Он же должен быть именно здесь… Вот этом самом месте, что б мне провалится, если я не прав!
-Как видишь, его присутствие здесь не наблюдается, - сьязвил Винор.
-В таком случае, нам остается лишь одно… Выжидать. В нашем положении это будет наилучшим вариантом. Пара минут у нас в запасе имеется точно.
Земля затряслась, подобно седлу, натянутому на взмыленного коня, несущегося во весь опор. Воздух обзавелся несметными тучами пыли и проталкивать его в легкие приходилось с превеликим утруждением. Что бы “выжидать” в таких условиях, наплевав на все и на вся, надо быть либо психически больным оптимистом, либо красоваться, прибитой на спине табличкой с, вычерченой жирными буквами, надписью, вроде:”Бесславный герой нашего времени”, что впрочем одно и тоже.
Винор поперхнулся.
-Я не ослышался?! Из твоих слов выходит, что ничего лучшего чем устроить в этом аду милый пикник, ты не придумал? Нет… Я бы конечно в другой обстановке и сам был бы не прочь раслабиться… Но сейчас, вынужден признать, вдохновение меня напрочь покинуло. Посему придлагаю сиюминутно продолжить наш, так удачно начатый, марш бросок по направлению к ближайшему выходу на поверхность и окончить его, как и предопредилялось в самом начале в полнейшем успехе и плагополучии.
- Невыйдет. Дальше тупик, - с готовностью откликнулся незнакомец на пропозицию.
…Винор чудом удержался оттого, что бы ни закашляться и обреченно повесил голову. Что тут сделать. Разве, захохотать ненормальным смехом и поинтересоваься который час…
-Вот оно! – возвестил второй по счету Виноров “спаситель” голосом натурального мессии.
На противоположной стенке и впрям обнаружилось, заметно выделяющееся на общем фоне, пятно. Не успел Винор издать и звука, как незнакомец, подхватив его на руки, ринулся к спасительному проходу. Винор успел только подумать насчет того, что может он в спешке опознался и проход есть всего лишь тень на стене… Вот радости то будет… И синяков в том числе.
…Но уже в следующую секунду Винор погрузился в теплое обволакивающее молоко и ловя уставшим телом капли блаженства, невольно прикрыл веки…
***
Они были повсюду. Мелкие мельтешащие пузырьки. Они ласкали кожу прикосновениями, они пузырились и лопались от прерывистого дыхания. Они искрились всеми цветами радуги и блестели росой из глаз; стекали по телу струйками и ласкали, ласкали, щекотали и нежили ресницы, щеки, губы. И дружно кружились рядом в хороводе, похожие на иные неземные звезды, опавшие с небес кометами, играющие хвостами из пылинок, из снежинок; из сердца, рвущиеся и несметные, яркие и бесконечные… И все падали, падали, падали… И смеялись звучным смехом и нежили друг друга мантией света, сливались в единое целое, чтобы взорваться вселенским бумом и стерев бесконечность, обогнать протяжное эхо и лечь каскадом на землю сочными семенами, ознаменовав рождение двух братьев-Богов…
И услыхав призыв струн, по следам нащупать обратный путь и уснуть там, и ждать, ждать того же зова, что и всегда…
Но это потом… А сейчас - они были рядом. В легком ветерке, что подгонял их по небу. Пухлые и веселые, они торопились к своей судьбе, тяжелели и сосредоточено ныряли в дественные её обьятия.
…Лопалась всегда пара. Остальные, словно боясь спугнуть хрупкое уединение влюбленных, в молчаливом восторге, без шелеста, без шепота, валькириями упорхивали к началу начал…
Они терпели. Они умели терпеть, как никто другой на свете, потому что их терпением был сон, один для всех, но достаточный всем. Хотя нет… Это был совсем не сон. Это были просто марева, плывущие и расплывчатые, словно оторвавшиеся мелкими частицами к пылающим космическим гигантам, мимо которых они проносились с непостижимой для ума скоростью.
Говорят звезды мезмолвствуют… Но так говорят только те, кто не видел их вблизи, а пузырьки много раз… И им совсем не было страшно. Ну может немножко жарко от протуберанцев – огненных смерчей, отражающихся бликами на пузырьках своим причудливым танцем, но не смеющих до них дотронутся, как бы им не… А им хотелось быть такими же свободными и они с благодарностью принимали те частички, что дарили им пузырьки.
И хотя в них не было той силы, что жила в протуберанцах, там было нечто иное, такое, чего звездам не дано постичь…
Они не обижались…
Они не ведали висят ли где-то там за милионами парсеков их сестры и братья – Белые карлики и Красные гиганты и жалели, что не холодны подобно, той маленькой далекой песчинке, кружащейся по кругу, чтобы не обжечься не сорваться с накатаной дорожки; впитывающей все без остатка тепло щедрых звездочек на горризонте, которое протуберанцам не дано…
***
…Пузырьки спали…
***
…Пустые и перекошеные, покрытые слоем грязи и пыли, с тянущейся за спинами цепочкой из звеньев – телег, со спящими урывками, давно поседевшими стариками и матерями с детьми, уставшими плакать, три сотни кочевников брели сквозь засохшую степь. Ни стона ни вскрика не прорезало тишь и только уныло скрепящие колеса поддакивали шарканью ног.
Кочевники повидали множество степей, и все они были, как одна: пустеющие, обезвоженные и непримечательные, ничем кроме смертей, оставленных и забытых… Люди устали помнить, устали молиться - всеравно никого невернуть, не поставить заново рядом…
Зачем и куда они шли? Не знали они сами…
Но в груди одного из них билась вместо сердца белая птица и Винор чувствовал каждый взмах её крыльев, каждую трель из увенчаной острым клювом, как копьё наконечником, глотки. Птица торопилась, тревожно вертела шеей, озираясь на плывущий позади мрак и Винору чудились стаи коршунов, парящих, выжыдающих нужного момента, что бы ударить подло, в спину, всем разом. Одного птица могла одолеть, всех – нет. Потому коршуны не спешили, безгранично уверенные в своём превосходстве, перекликались гортанными окриками, давя самим своим присутствием.
А белая птица испугалась всерьез – ещё сильнее задергала головой, ещё быстрее захлопала, покрытыми изящным пером, крыльями, подгоняя, людей, хлестая их до крови изнутри.
Винор пожалел, что она не может обратиться к ним нормальной речью, предостеречь от невидимой угрозы. Но кто знает, вняли бы они сейчас словам?
Винор все сильнее вглядывался в толпу. И видел туго натянутые нити, протянутые от каждого к каждому, сплетенные в комок, как раз в том месте, где сидела белая птица, в той груди, которую она терзала более всего.
Птица давно могла улететь, оставить людей на растерзание коршунам, но она боялась… Не за себя – за то, что будет с людьми… Винор сам не зная отчего был твердо уверен, что стоит ей взмахнуть разок крыльями и она навсегда скроется от коршунов, не дать им шанса вонзить заточенные когти в мягкое тельце, разорвать на части, из белого сделать темно-красным. Стоит только взмахнуть…
Птица притихла, сложила крылышки у боков и замолкла… Будто признавая поражение, отдавая себя во власть надвигающейся тьмы.
Коршуны хищно пикировали один за другим…
Марево теряло четкость…
Винор так и не узнал, взмахнула ли она крыльями…
***
Наймир был рядом и пузырьки были рядом…
Спали, как младенцы…
Их нельзя тревожить – они слишком хрупкие…
Винор, задержав дыхание, дотянулся к Наймиру… В молоке невозможно говорить – но можно думать…
-Что это? – спросил он тихо, точней подумал.
-Это начало…
…Вокруг все оплывает - снова марево. Винор приготовился…
***
…Толпа молчала, почти не дышала, опустив глаза, смиренно ждала, застывши, как на картинке, живая и неподвижная, посреди тесной площади, окольцованой коробками угловатых хижин, пыхтящих душным дымком, с примесью ветерка, разнозящего над макушками сероватый сплошной занавес, словно порвавшийся скрыть священное действо, придать ему большей таинственности…
Кто-то дрожал… Мелко и скрыто… Но не от холода, не от страха - от экстаза, охватившего всех сразу, от мала до велика. Они предкушали, они долго терпели, но сегодня настал их час, сегодня все изменится…
Страх и отчаяние, слезы и боль, голод и жажда – цена. Вот за эту минуту, за это мгновение, растянутое, вечное, размазанное, как масло по горячему камню, тянущееся ручейком не имеющим истоков и никуда не впадающим…
Они ждали его… Самого его присутствия, как фитилек ждет шороха спички о серу…
И он появился…
Ступенька за ступенькой, он возвышался над ними, такой же как они и непохожий. Он шел неспеша… Шаг за шагом, двигая в такт руками, немного сгорбившись под тяжестью ответственности, долга, возложенного на плечи, а еще от незнакомого ощущения свободы, права самому выбирать, права миловать и щадить, дарить что-то другим просто так, потому что есть.
И он улыбался подходя к ней, преображаясь непривычной лицу гримассой, тянулся к ней всем существом и в этом он был един с теми, кто терпеливо молчал там, внизу, и касаясь её прикрытого клюва - белой птицы, той самой, что гнездилась недавно в его груди, что привела их сюда, проводя по нему онемевшими пальцами, он дарил им то, чего у него никогда небыло – надежду; он зажигал спичку и подносил ее к фитильку…
И толпа очнувшись, затрепетала, взревела безумным, фанатичным кличем на губах, вспенилась бушующей волной, и обрушилась на горы одним только именем:
-ЛИЛЕЙН!!!
***
-Теперь я знаю… Я все знаю… - сказал Винор.
Наймир, сидел рядом и молчал; смотрел не мигая… Кажется он все ещё был там…Уголки рта чуть приподняты… Он тоже улыбался… Впервые за сотни лет…
***
…Они спешили. Но не той спешкой, что обычна сквозит в движениях испуганных, затравленных неизбежной катастрофой людей, беспорядочных, скованых, угловатых; напротив – глядя со стороны, можна было подумать, что они все вслушиваются в мелодию невиданой чудной флейты, каждый звук которой упорядочивал их действия и мысли, создавая иллюзию полного совершенства и согласованности. И все же отпечаток обреченности, близкого конца висел повсюду, как тень дерева, короткая поначалу, но с ростущим позади солнцем… Она лежала на глубине сотен тысяч пар глаз, не разу не встретившихся меж собою, уже попрощавшихся…
Они молчали… Не утомительно, а как-то торжественно, как когда-то давно… Да и к чему были слова? Флейта заменила им речь…Теперь она – господыня.
И вот уже среди сухих песков, бывших тысячилетия назад треугольными камнями, среди барханов, плывущих, перетикающихся мышцами под кожей, возвышался храм, тянущийся острой иглою к поднебесью. Да… Флейта могла гордится своим творением.
Осталось самое важное…Остался ОН…
Тот чьё имя стало кличем, тот чьё имя они помнили, как ничто иное…
Даже на этом троне, оно принадлежало только ему. И он бдил общую тишину, вместе со всеми, но его тишина была мертвой…Такой же как они и непохожий…
И покрывая его тело мазью, они возлагали ему дань, последнюю почесть… Они дарили ему то, что он когда-то дарил им...
И статуэтка за троном, являлась частью подарка…
Через тысячи лет все должно повторится… Их не будет, но они оставят свою надежду…Одну на всех, но достаточную всем…Ему одному…
***
Гора высилась над ними черной громадой, выщербленая чужой рукой, простоявшая бог весть сколько, в полном одиночестве. Её меньшие блезняшки, рассыпавшись пылью, простонав у её ног, наконец-то признали главенство, силу веявшую с голого пика. Им не было надобности терпеть вьюги и ливни, хлеставшие их плоть, по кусочкам, рвущие их, только их, а не черную гору и они рассыпались, растворились в том зле, что затаилось в самых недрах громадины. Все до одной, не оставив и следа.
Даже пески, всемогущие, бескрайние океаны, чего им бояться, но и те хмуро обходили её стороной, торопились и злились на себя, но не смели сомкнуть её в своих обьятиях.
Небо отливало голубизной, перешвыриваясь из угла в угол ватными облаками. Винор невольно засмотрелся за их игрой и позавидывал парящему у гнезда орлу – тому лучше все видно, он может даже поучаствовать в состязании, а если повезет - отхватить кусочек белоснежной пены. Но орел занимался своими собственными делами, черной точкой снижаясь к раскаленной глади – верно птенцы торопили…
Наймир шагал впереди, покачивая широкой спиной. Думал о чем-то своём. В последнее время он мало говорил, а когда они приблизились к горе, вообще замолчал. Винору и самому расхотелось, поэтому молчание стало обоюдным…
О ногу терлись ножны, с вложеным в них клинком, кинжалом из острейше наточеной стали, предназначенной лишь для одного…
”…Если я проиграю… Если не смогу… Ты должен будешь сделать это. Должен будешь убить его. Без сомнений, без раздумий, иначе конец… Ты меня понял? Без сомнений.”
Винор хорошо помнил, что ответил. Он пообещал, потому что иначе было нельзя. Иначе его бы здесь не было.
”…Не забудь про кинжал… Будь готов, когда меня не стане… Он сильнее меня. Возможно у меня получится. Я постараюсь, но возможно у меня не… ”
”Без сомнений…”
Винор обещал… Он сделает…
Орлята весело зачирикали, обрадованные возращением папы или скорей тем, что у того выпало из клюва. Жалко гнезда не видно… Винор вдруг подумал, каким бы девственным мог быть этот край, если бы… нет, не гора виновата, если бы не пустыня. А гора… Она то приютила птенцов, подилилась с ними щелкой в скале, держит, не выгоняет…
А может… Нет. Он обещал.
Без сомнений.
***
Стемнело…Черное, черное небо. Черная гора под ступнями. И силует, приближающийся к Наймиру, еще черней, как будто тень своей тени.
-Привет брат… - сказал тихо тот, кого звали Данелем.
-Привет брат, - эхом отозвался Наймир.
Ривенельт присев напротив, сложив под собою ноги, так же как и Наймир. Худой и костлявый, в темноте он был подобен ходящей сгорбленной змее. Желтая кожа в лунном свете, пожелтела ещё больше, покрывшись извилистым узором трещинок. Винор с легкостью признал бы в нем старика лет восьмидесяти…
-И каким ветром тебя сюда зане…- Ривенельт оглушительно закашлялся, сплюнул, - Ладно, ладно… Шучу я… Давно мы стобой не виделись. Давненько наши дорожки не пересекались… Или пересекались? А? Что молчишь? Думаешь я не знал? Из города в город, по лесам, по степям, по земле по морю… Скажи спасибо, что я летать не умею.
Наймир молчал.
-А ты хорош… Ни на шаг не отставал. Но не успел таки… Ты еще на что-то надеешься… Готовишься…Ну скажи! Ответь мне!
Наймир по-прежнему молчал. Ривенельт сплюнул ещё раз. Презрительно так.
-Да кто ты такой? Ты же никто и ничто! Крысенок, которого за хвост над котелком подвесили, а он все дергается, пытаясь распутать узелки… А зачем спрашивается? Развяжется и все-равно сварится! Сам себя топишь… А так бы жил себе спокойно на свете, не тужил…
-А ты? – вдруг спросил Наймир, - Ты разве не крысенок на веревочке? Просто у тебя она покороче и потолще. Больше подергаешься с тем же результатом. Он привязал тебя, сделал своим собственным щенком, готовым ноги ему лизать. Но ты же не такой. Мы же вместе…- Наймира передернуло, - Брат… Посмотри на меня… Это же я Наймир. Брат… Помнишь там, на берегу, ты ракушку достал…Помнишь? Блестящую такую. Ты же мне её отдал просто так, потому что нашел. Как отец учил…Помнишь? А потом мы её маме решили подарить. А она засмеялась и поцеловала нас. Тебя в нос, а меня в щеку…– Ривенельт побледнел, - И ты еще сказал, что всю жизнь будешь дарить ей ракушки и на следующий день вся ей комната была в ракушках…Ну помнишь?
-Замолчи…
-А помнишь, как мы впервый раз скачки устроили? В догонялки… Кто быстрей. Ты меня сразу обогнал, а я слошади упал и ногу, дурачок, сломал. Не выдержал и расплакался первый раз в жизни…И ты тоже расплакался, еще больше – думал я умру. Нам же по десять лет было… Ты меня на руки взял. На лошади мог, но сам взял. Боялся за меня… Мы час на лошадях, а ты на руках… Донес таки… И потом всю ночь плакал, даже когда лекарь сказал, что ничего страшного. А на утро… помнишь то утро? Ты мне шепотом поклялся, красный такой еще, что всегда рядом будешь, что жизнь за меня отдашь… Брат… Ну вспомни…Ну пожалуйста…
Ривенельт стал белым, как снег. Правое веко у него нервно поддергивалось. Он не говорил, он почти хрипел:
-Замолчи… Нет… Не надо…Не хочу… Замолкни…
Наймир заглянул ему в глаза.
-Да… Ты помнишь… Ты все прекрасно помнишь. Только спрятал на самом дне, запер в сундуке на ключик и сделал вид, что потерял… Думаешь забыть? ТАКОЕ нельзя забыть, потому что это твое, только твое, и он не вправе у тебя этого забирать. Ты слышишь? ОН НЕ ВПРАВЕ ЗАБРАТЬ У ТЕБЯ ЭТО.
-Н-е–е-ет! ! ! – Ривенельт схватился за голову руками, сжал ее так, будто хотел оторвать, закачался из сторону в сторону, а потом заскулил, совсем не по взрослому…
-Брат…- начал было Наймир и тут же запнулся, потому что в волосы Ривенельта мягко скользнуло тонкая ручка, по-отечески нежно потрепала за черные космы, как малое дитя успокоила и уняла. Ривенельт и впрям успокоился. И в его глазах проскользнул тупой щенячий восторг…И все…Больше ничего… Пустота…
-Ну, ну…Зачем такие страсти, - голос лился ручейком, обволакивал с ног до головы, такой знакомый голос: ”Я поставлю его выше Белого Бога и он сам будет вправе решать, как жить. Разве это не прекрасно? Не препятствуй мне. Этим ты только убьешь его…Только…”, будь ты проклят… - Теперь Ривенельт начал жить новой жизнью. Теперь мы с ним единое целое. Правда Ривенельт?
-О боже… - прошептал Наймир. Закусил губу. Капли солоноватой крови наполнили рот. Только не так…
-Да, да. Ты опоздал Наймир. Ты уже давно опоздал. Мы УЖЕ ВОССОЕДИНИЛИСЬ. Обряд выполнен…. – он покачал головой - Зря ты помешал нам в прошлый раз… Как же ты меня тогда разозлил. Думаешь приятно несколько тысяч лет обитать в этой бесплотной оболочке? - он театрально вздохнул, - Отнюдь. А ведь я еще тогда мог, уже почти заполучил, но ты… И опять…Терпеть… Кажется, если не ошибаюсь, две тысячи? Правильно? Долго же, даже для тебя… И совсем не изменился. Вы оба почти не изменились, - он опять потрепал Ривенельта по загривку и тот просиял еще больше, - Знаешь, когда я только появился в этом мире, хмм…впрочем на вашем языке… пусть будет родился, я был очень силен. Гораздо сильнее моего белого хмм…тоже выходит братца. Но он меня обманул. Он украл мое творение. Он украл у меня ВАС. И все бы ничего – я не очень обиделся, честно, но он стал сильнее, намного сильнее. И тогда он взял у меня силу, высосал начисто…и знаешь, как он после этого со мной поступил – он запер меня здесь, НАВСЕГДА. Без права смерти и… без права выхода… Впрочем… Тебе все равно не понять…
Но он допустил одну маленькую ошибку, фатальную скажем так. Он позволил мне СВИТЬ НОВОЕ ТЕЛО!
Тут он шагнул вперед и просто растворился в Ривенельте. Посмотрел на Наймира с издевкой:
-Ну как?
Это был не Ривенельт… Ривенельт НИКОГДА не смотрел так…Нет…
Не может быть…Только не так…Почему??? Почему он опоздал… Брат… Нет… Ракушки…Боль в ноге… Слезы… Он плакал… Плакал за него… Он дарил ему слезы…”Отдам жизнь за тебя”… Нет…
…Сердце Наймира остановилось, выкатилось из груди и покатилось в пропасть, исчезло за краем. Теперь у него нет сердца. Теперь оно ему никчему. Теперь у него есть только ненависть…одна сплошная ненависть.
-Знаешь в чем твоя слабость, - сказал он спокойно, - ты стал смертен…В этом…теле.
Вспышка…
***
…Пузырьки устремились к песчинке…Все должно повториться…
***
…Два существа бьются насмерть. Черный матерый коршун и белый ястреб. Бьются той битвой, после которой остается лишь один - победитель…
Коршун намного крупнее и сильнее, ястреб – ловче и быстрей. Они оба кружат по кругу. Прицеливаясь, примериваясь, что бы не ударить и ранить – убить. Оба подранены. Алые порезы кровоточат сквозь перья, особенно у ястреба.
Огромные острые когти птиц, тоже кровоточат…чужой кровью.
Коршун, делает круг, молнией пикирует, вниз. Клюв вытянут, когти напряжены, ждуть мягкой плоти… Удар должен стать смертельным, поток воздуха, взмах крыльев… Наточеный клюв режет пустоту – ястреб увернулся.
Мгновение… Они снова кружатся в смертельном танце.
Ждут ошибки друг друга, заминки…
Ястреб слабеет с каждой секундой. Скаждой новой, ниспадающей с крыльев красноватой каплей, он теряет силы… Он знает это…
А коршун посмеивается, впредкушении близости белого тельца… Клюв, смыкающийся на тонкой шее…Когти разрывают на части…
Воздух трещит пошвам, лопается, расползаясь в стороны от падающего камнем коршуна на свою жертву… почти уже беззащитную…
Воздух течет слишком медленно… Взмах…Удар…
Коршун чувствует привкус крови, но его жертва ещё жива…
Ястреб клонится, почти падает, лихорадочно дергая переломленым крылом. Ни боли, ни страха, он хочет одного - дотянутся…
Коршун терпеливо выжыдает. Этот рывок должен стать последним. Он предкушает…
Два тела сплетаются воедино…
Вспышка…
***
…Винор сидит на краю, свесив ноги. На коленях покоится клинок, такой же чистый как раньше…
Близится рассвет. По всюду рассыпаются оранжевые узоры. Винор засматривается…
Слышен орлиный зов. Радостный и облегченный…Наверно охота была удачной…
Отсюда хорошо видно гнездо с орлятами. Кажется они спят… Они спокойны – скоро прилетит папа-орел…
Они будут довольны…
Ветхие тропы
© Copyright: Вег, 2001
Свидетельство о публикации №201102000096
Свидетельство о публикации №201102000096
Рецензии
На это произведение написаны 4 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.