Жизнь Разбулгаева до и после

Напротив сидел жлобистый паренек с толстыми-претолстыми губами. И серьгой в ухе. Левом. И смотрел он исподлобья прямо в глаза Разбулгаеву. Разбулгаев не трусил, он не отводил взгляда и тоже в упор смотрел на сосунка. Тот был плечист. Ну и хрен с ним.
Разбулгаев тогда и подумать не мог, какую важную и, главное, положительную роль сыграет этот жлобистый паренек в его жизни.
А жизнь Разбулгаева вообще-то не складывалась. Не хватало в его "пызлах"* каких-то деталей, может даже и немногочисленных, но важных. Или же просто не хватало ему мозгов, чтобы все это собрать воедино. Отсутствие мирового баланса прежде всего выражалось в надвинутой на самые глаза черной кепке, у который был сломан козырек. Разбулгаев смотрел на мир из-под черного излома, и от этого жизнь казалась ему еще горше, чем была она на самом деле. Вид у него, конечно, был зловещий. И жалкий.
Самое смешное, что козырек он сломал сам. Просто. От скуки. Хотел он попробовать, насколько тот сможет согнуться. Согнулся он примерно наполовину, а потом:
- Хрясь!
И сломался.
Так и жизнь его. Гнулась, гнулась, а потом:
- Хрясь!
И все.
И ведь от собственных же рук этот самый "хрясь". Вот что было обиднее всего. Некого было винить, кроме как себя, не за кем было укрыться, нечем оправдаться. Сам во всем виноват. Гнуть не надо было.
Но прошлого не воротишь! "Хрясь" - он штука простая, раз и навсегда. И это тоже было обидно. "Проданный товар обмену и возврату не подлежит". Купил леденец, освободил от хрустящей обертки, лизнул, а он невкусный. Лизнул еще раз, подумав - может, распробовать надо? Нет, во второй раз еще хуже - вообще вкуса не почувствовал. Так и жизнь. Денег жалко и слизать все надо.
Некоторым правда, не жалко. Те выбрасывают.
А колеса-гады все перестукиваются и перестукиваются. Как революционеры в камерах. И свистит еще чего-то, будто вагоны изредка краями за туннель цепляются. Как все это только работает? Как поезд едет? Такого же не может быть! Никто не тянет - ни лошадь, ни собака, ни негр - а едет! Вот обвалится когда-нибудь вся эта метрополия к чертовой матери! И хорошо.
Разбулгаев поднялся с места и подошел к двери. Рядом стояла размалеванная цыпочка. Разбулгаев посмотрел на свое отражение в черном стекле. Ну чем он ей не пара к примеру? Широкая рожа, поэтические глаза из-под козырька.
Вот странно (цыпочка уже забыта) - зрение-то! Хитрая штука. Смотришь вроде в одно место, а видишь разное. Так - собственная физиономия (кривая, как в комнате смеха), а эдак - трубы там всякие вьются, бегут за поездом. Черт-те что.
Разбулгаев стал издеваться над собственным отражением. Вообще, издеваться над собой - это было его единственное хобби. В кривом стекле, на котором было написано "не прислоняться", его рожа менялась фантастически, стоило чуть приподняться на носках или наоборот - присесть.
- Технологический институт. - цинично сообщил некто свыше, но двери не раскрылись. Выход-то на правую сторону. Разбулгаев рыкнул, чем вызвал испуг цыпочки, развернулся и вышел из вагона.
Вот так всегда. Стоишь перед дверьми, а они не открываются.
На станции было пустоватенько. Прохаживался мент, помахивая дубинкой.
Козел.
Разбулгаев поспешил к эскалатору. Станция была вся такая празднично-светлая, как дура-девица, и ему от одного ее вида становилось тошно. Скорее туда, наверх, в скользкую мокрую тьму.
Вообще, честно сознаться если, Разбулгаев понимал, отчего у него было такое чудное настроение. Не вообще по жизни, а так - сегодня. Проводил он одну барышню до вокзала. Так - старая знакомая, но красивая, зараза. Подкатилась еле-ктричка, барышня (как это было жестоко!) очень мило улыбнулась и зашла в вагон. Разбулгаев остался стоять на перроне и пялился в окно. Электричка была грязная, и окна были грязные, и ни зги сквозь них не видно было, как Разбулгаев не таращился.
Да и ладно, она - что? Не мальчик он уже, тут дело в другом случилось. Стали закрываться двери, а Разбулгаеву вдруг подумалось - бросить все, вскочить сейчас, забежать в вагон, сесть с ней рядом и поехать, куда она там едет. Вот так. Подумал, но не сделал, потому что вроде как поздно было. Ан нет. Двери-то все закрылись, а те, в которые она вошла, нет. Одна половина медленно, через силу, еще закрывалась.
"Зачем?" - подумал Разбулгаев. И все к черту! Правая половина закрылась, а левая так и осталась открытой - разруха в вагоностроительстве. Поезд дернулся.
"Судьба!" - подумал Разбулгаев и сердце его рванулось к горлу. Судьба дает ему шанс! Она словно подмигивает ему этой незакрывшейся дверью, говорит: "Вот, господин Разбулгаев, вот оно ваше счастье, ловите!"
"Вскочить на ходу!" - вспыхнуло в сознании, и... Разбулгаев остался стоять на месте, потому что было поздно. Поезд быстро набирал ход, и через пару мгновений заветная дверь уже была далеко впереди.
Минут пять Разбулгаев опустошенно стоял на перроне и не двигался. И дело было не в барышне. Дело было в судьбе. Он верил в счастливый случай. Всю жизнь. И сейчас он его упустил. Как и всегда...
На эскалаторе на пять ступенек выше лениво и скучно сосалась парочка. Что за мода пошла, - подумал Разбулгаев. Молодежь инфантильная. Какая же тоска кругом...
Зачем вообще жить? Умрет он, Разбулгаев, и что? Стас - сын - будет вспоминать по понедельникам, внуки и помнить забудут, а через тысячу лет никто ни про него не вспомнит, ни про них. Вот если бы он в космос полетел, первый... Вместо Стрелки. Прославился бы и помнили бы его долго. Может, и через тысячу лет... Эх, хорошо было бы...
Хотя, какой ему в том прок? Никакого. Помнят - не помнят, ему будет уже все равно. Знать можно жить в свое удовольствие, просто.
Ан нет, в свое удовольствие жить - никакого удовольствия от жизни не получишь. Заморочка, черт.
Порасти все травой... Тоска... Излом в козырьке...
И вообще вся эта планета когда-нибудь разлетится на мелкие кусочки и бренный прах ее развеется по вселенной...
На улице было сыро, особенно внизу. У Разбулгаева в ботинке была большая дырка размером с метрошный жетон. Ботинок тут же наполнился водой. Ах, как приятно!.. Разбулгаев свесил голову и побрел домой. Ох как невесело ему было. И как не хотелось домой.
Напьюсь! - решил Разбулгаев и пошел к ларьку. На окошечке была прикреплена бумажка: "Стучите, открыто". Разбулгаев постучал и... безрезультатно.
- Это открыто?! - взбесился он. - Напиться даже не дают человеку.
Он пнул ларек и пошел дальше по проспекту, решив не ждать трамвая.
Надпись "открыто" на закрытом ларьке довершило начатое всеми другими гаденькими мелочишками духовное уничтожение Разбулгаева. Он понял, что дошел до кондиции. Все. Гадкая, паршивая, проклятая жизнь! Не жизнь - сусествование. Прозябание. Нытение. Этого он хотел? Об этом ли мечтал? Нет, нет, нет - тысячу и не одну раз.
Ведь было же - было! То счастливое время, когда он чего-то хотел, о чем-то мечтал. Сейчас он мыслил и чувствовал уже не так. Все ему было по шапке. И все ему надоело. О, это можно было бы составить целый список!

(список - что надоело Разбулгаеву:

1. жена и особенно ее нытье по утрам
2. теща и ее стоматологическое брюзжание вечером
3. каждое утро, слишком раннее для нормального человека
4. дождь в январе и снег в мае
5. глупцы
6. умники
7. группа "На-на" и вообще телевизор
8. программа "КВН" и лично Масляков
9. вечно раскрытый люк у подъезда
10. молодежь - как живое напоминание прошлого
11. выдохшееся пиво
12. перебои с горячей водой и лифт, который застревает в тот момент, когда в нем находишься
13. начальник - как ходячий сарказм над тем, чем Разбулгаев мог бы быть
14. рояль, который капает сверху на мозги в виде пресловутой "К Элизе"
15. собственная хандра
16. устройство мира)

Да, ему надоело!
И больше всего ему надоел он сам. Сам себе. Это было ужасно. Разбулгаев зарычал.
- Уснуть! И видеть сны! - крикнул он в истерике.
Запоздалая бабулька шарахнулась в сторону. Разбулгаев усмехнулся и повторил про себя:
- Уснуть...
Дырявый ботинок швякал по снежной кашице.
- Все уже пропало. Поезд укатил. И все...
Разбулгаев вдруг остановился, схватил себя руками за горло и попытался задушить. Ничего у него не вышло, он лишь надавил больно на кадык, закашлялся и вдобавок угодил в большую-пребольшую лужу.
- Жизнь - сломанный козырек. Пропала.
Разбулгаев успокоился от твердой мысли и зашагал по грязи - смело и ровно. Теперь у него в кармане было решение.
Из всех способов самоубийства Разбулгаев выбрал тот, который напоследок давал шанс почувствовать некое счастье. Он решил прыгнуть с крыши пятнадцатиэтажного дома. Чтобы прямо на асфальт и - "хрясь!" И все.
Пятнадцатиэтажный дом находился чуть в стороне от проспекта, за пустырем, совсем рядом с деревянными одноэтажными домами, которые когда-то были деревней. Разбулгаев свернул на пустырь, чтобы срезать путь. Хотелось поскорее. И ничего этого не будет. Не будет усталости, не будет мира - все исчезнет. И кончатся его мучения. И кончится его паршивая жизнь. Слабак - подумают многие. Трус, беглец.
Дураки. В смерти есть счастье. И все они умрут. Только вопрос - как?
Разбулгаев привольно поплыл по бурной подслащеной реке "предсмертных" и "возвышенных" мыслей и уплыл бы бог знает куда, если бы в этот момент на его плечо тяжело не легла чья-то рука.
Разбулгаев от неожиданности испугался (!). Он оглянулся и увидел сначала ухо с серьгой, потом толстые-претолстые губы а потом и все лицо молодого парня. Разбулгаев скинул чужую руку с плеча.
- Ты че?
- Поговорить надо. - пробубнил толстогубый бычок.
Разбулгаев быстро огляделся. Он был на пустыре, чуть позади шли два живописных субъекта, больше - никого. Разбулгаев, не совсем соображая от страха, сделал несколько быстрых шагов в сторону от бычка.
- Ну побегай, побегай. - посоветовал тот и все сомнения Разбулгаева насчет этой личности и его намерений развеялись. Разбулгаев припустил бегом, но еще пытаясь сохранить достоинство, поэтому бычок его почти догнал. Тогда-то Разбулгаев понесся со всей силой, на которую были способны его ноги. Бычок не отставал. Неожиданно те двое, что шли позади, каким-то образом оказались впереди спасающегося бегством самоубийцы, и он вынужден был круто остановиться. Все нутро по инерции готово было пролететь еще несколько метров.
Трое. Молодые. Быки. Убьют. В кошельке деньги. За что? Что делать?
- Драться! - решил Разбулгаев, хоть и не умел. Он пошел на опережение, подскочил к толстогубому, сказал:
- Слышь, парень...
И хряснул ему по лицу. Двое других рванули с места, один из них выхватил нунчаки. Толстогубый прокричал непечатное и упал. Разбулгаева спасло только то, что он поскользнулся на мокрой прошлогодней траве. Нунчаки пролетели над его головой и он волосами почувствовал их. В глазах помутнилось и Разбулгаев сразу галопом побежал с места, ничего уже не видя и не соображая. За спиной он слышал топот погони. Страх за жизнь заставлял его действовать.
Что же дальше? Что делать? Долго так не побегаешь? Три мысли разом возникли в его голове и уже через мгновение он оставил их далеко позади.
Какая-то дорога. Должны быть люди. Спастись. Убьют. Жизнь.
Разбулгаев перемахнул через какой-то забор, угодил в кусты, пролетел сквозь, потом по грядкам, еще через забор, еще. Ему показалось, что он убежал, на ходу оглянулся, споткнулся и упал.
Действительно убежал. Никого кругом не было.
Не может быть. Счастье. Жизнь.
Разбулгаев тяжело дышал и страшно оглядывался. Он еще не мог поверить в то, что он спасся. Казалось, что сейчас - вот-вот - из кустов выскочат бандиты с нунчаками и забьют его до смерти. Где-то они рядом. Может там, за углом. Или - там. Надо бежать дальше. Нельзя останавливаться.
Только так подумал Разбулгаев, как раздался голос:
- Слышь, бюрократ. Ты чего на моем участке делаешь?
Разбулгаев резко обернулся. В десяти шагах стоял тощий дед с газовым пистолетом в руках.
- Я?.. Ничего... То есть спасаюсь... Тут за мной трое с нунчаками гнались. Бандиты.
- С нунчаками? Трое? - переспросил дед. - Нехорошо. А ты, видать, убежал?
- Убежал.
- Стыдно?
- Нет.
- Ничего. - успокоил дед. - Пойдем, найдем их. Кренделей навешаем. У меня пистолет! - и дед значительно потряс им в воздухе.
Разбулгаев поднялся, и они вдвоем пошли искать троих бандитов, чтобы навешать им кренделей. Разбулгаева трясло от пережитого страха, ноги едва держали, и он чувствовал, что если остановится, то упадет на землю. Он плохо соображал, что происходит, куда он идет и зачем. Пережитое слишком сильно было пережито.
Через четверть часа они вдвоем вернулись в дом деда. Тот усадил Разбулгаева на диван, достал бутыль, налил полный стакан и сунул в руку.
Выпили.
- За что они тебя?
А действительно - за что? Неужели просто грабители?
И тут Разбулгаев вспомнил, что один из них был тот толстогубый парень, которому в метро он смотрел прямо в глаза.
- Обломать хотели.
- Ничего... - сказал дед.
Они выпили еще. Из радиоприемника курлыкала какая-то финская песня. Разбулгаеву нравилась она. Он послушал, потом улыбнулся и поднялся.
- Ладно, пойду я.
- Пойди. - согласился дед.
На улице Разбулгаев остановился. Было тихо, только бестолково лаяла где-то вдалеке собака. Над уголками деревенских крыш громадой возвышался силуэт пятнадцатиэтажного дома. Разбулгаев усмехнулся, покачал головой, и ему стало вдруг страшно хорошо.
Эка невидаль - дырка в ботинке.
Эка невидаль - закрыто там, где должно быть открыто.
Эка невидаль - поезд уехал с бабой.
А жена на что?
И Разбулгаев, еще раз усмехнувшись, пошел домой, думая по дороге о ленивых голубцах -  неожиданно очень захотелось есть - и смысле этой странной, причудливой, но все ж таки прекрасной жизни.