Исход

Аланджир ти Онанья Авил снял запорошенный мукой фартук и, повесив его на гвоздь, вышел под остывающее осеннее солнце. Мельница, большой птицей приземлившаяся на вершину холма, лениво взмахивала крыльями. Ветерок едва шевелил опавшие листья. Серебряные паутинки ткали что-то в хрустально-прозрачном воздухе. Это была осень 1200 года от Рождества Христова. Отец Джеймс помог монахам загрузить последний мешок монастырской муки и пошел расплатиться с хозяином. Еще издали Авил замахал руками.
- Погоди, погоди распускать кошелек, отец. Вот к сочельнику родиться у меня дочь, окрестишь ее, тем и расплатишься.
Отец Джеймс широко улыбнулся, увеличив число морщинок у рта. Светло-серые глаза его ласково сощурились под густыми белыми бровями. Стар уже стал отец Джеймс.
- А не сын?
- Хватит! Сколько уже можно? Дочь! Назовем мы ее Кристиной, и пусть голосок у нее будет, что твои рождественские бубенчики, раз уж приспичило ей родиться в такое время!
- Слыхал новости, Авил? Что говорят о доминиканцах? "Псы Господни, что идут терзать тела врагов Его". -Джеймс, очевидно, повторял чьи-то слова.
- Крестовый поход папы Иннокентия на еретиков? Как же, наслышан.
- И что ты об этом думаешь?
- А за чем мне об этом думать? Мы в Бога веруем, в церковь всегда ходим, да и не мой ли дед отдал Гастингс-холл под монастырь?
- Да я то все это знаю. Вот только станут ли меня слушать?
- А что, доминиканцы что ли не люди?
- Ну, как знаешь. Если что, приходи в монастырь.

*****************************

Придя домой, Авил первым делом увидел Тома. Мальчишка всегда встречал его с мельницы. Крепкий и стройный как молодой тополь, паренек не бежал работы и обещал стать отличным помощником.
- Как отец, Том?
- Уже лучше, дядя Авил. Идемте, мама на стол собирает.
В большой столовой на первом этаже собрались обе семьи. Только мельник Джон, сломавший на днях ногу, обедал у себя в комнате. Авил наскоро вымыл руки, пригладил волосы и сел за стол. Прозвучала короткая молитва, и два десятка ложек одновременно ударили по мискам. Обед как всегда проходил в молчании, и даже дети не очень-то шалили. Лишь налив в кружку эля, Авил позволил себе откинуться на спинку стула и слегка распустить шнурок на жилете. Жена Джона принялась убирать со стола, ей помогали многочисленные дочери мельника. Провожая взглядом маленькую Юдит, которая также не хотела оставаться в стороне, и потому несла корзинку с ножами и ложками, Авил подумал, что именно такой и будет его дочь. У него уже было шестеро сыновей, но, Боже, как приятно, когда по дому бегает маленький ясноглазый колокольчик, задорно смеется и вешается отцу на шею, не считая это глупыми нежностями. Улыбнувшись своим мыслям, он встал, поцеловал жену Софью и пошел наверх, навестить Джона.

*******************************

Выпив эля и поговорив о делах в деревне и на мельнице, два старых друга погрузились в молчание. Авил лениво наблюдал за тем, как солнце, с трудом перевалив высшую точку своего пути, медленно падало куда-то за горы. Джон снова плеснул себе эля, жадно припал к кружке.
"Уже третья сегодня", - невольно отметил про себя Авил. Это было не похоже на мельника.
   С грохотом поставив пустую кружку, Джон вдруг выпалил.
- Я хочу, чтобы ты ушел, Авил!
Авил выпрямился на стуле, пошевелил затекшим плечом.
-  Я и так собирался идти. Дел еще невпроворот…
- Нет, я хочу, чтобы ты ушел совсем!
Джон тыльной стороной ладони вытер внезапно выступивший пот. Авил опешил. Ища и не находя причин, он старался заглянуть в глаза Джона.
- Да что же так?
Еще ниже опустив голову, Джон прошептал:
- Люди и так Бог знает что толкуют из-за того, что я мельник…
- Доминиканцы!
Авил понял все. Глаза застлала черная пелена ярости, горло сжимали мучительные спазмы. Он едва взял себя в руки.
- Могу я забрать лошадь и кое-что из вещей?
Джон вскинул голову. В глазах его стояли слезы.
- Боже, да бери хоть все!
Авил коротко кивнул в ответ.

*****************************
 
   Софья, рыдая, упаковывала вещи, сыновья грузили сундуки и корзины в телегу, домовой запрягал лошадь. Руки, словно забыв привычные движения, путали упряжь.
- Дядя Авил, дядя Авил!
Авил, проклиная все на свете и чертову упряжь в первую очередь, обернулся на зов. Томми, взмахнув руками, резко остановился, глубоко вздохнул, восстанавливая дыхание. Помедлив, Авил протянул руку и взъерошил шевелюру мальчишки. Том привычно улыбнулся, но тут же нахмурился, сердясь на себя.
- Я тут подумал, дядя Авил, может мне к вашим сбегать, предупредить?
Два старших сына Авила уже обзавелись своими семьями и жили отдельно, один - в семье суконщика, другой - у печника.
- Ну что ж, беги.… Спасибо, Томми.
Тот тряхнул головой.
- До свидания, дядя Авил.… Возвращайтесь. А то без вас все как-то не так будет.… Уже как-то не так…

********************************

Первое, что увидел Авил, въехав в ворота старого родового замка, были ряды телег, стреноженные лошади, костры, разложенные прямо на широком каменном дворе. Здесь собралась почти половина населения долины. В толпе беженцев перемешались бородатые домовые, невысокие и хрупкие лесные духи, кряжистые гномы, страшноватые гоблины и даже маленькие безобидные буки, которые только и умели, что ловить мышей, да вечером, свернувшись на стропилах, распевать свои бесконечные песни-сказки. Беззащитные твари путались под ногами, хныкая и просясь на руки.
Авила встретили сыновья. Оказалось, что они пришли сюда еще утром. Устроив семью и поговорив с монахами, Авил прошел в замок к отцу Джеймсу, но не в его маленькую келью, а в Гастингс-холл, зал, носивший тоже название, что и замок. Грустная улыбка отца встретила Авила.
- Я знал, что ты придешь.
Авил сокрушенно махнул рукой.
- Куда нам теперь? В горах мы не выживем, да и как нам без людей?
- Есть новые земли. Места всем хватит.
Отец Джеймс горестно вздохнул.
- Ты думаешь, так только здесь? Так сейчас везде, куда дотягиваются руки Иннокентия и "псов" его.… Ну, да ладно. Еще два дня ждем, может, кто подтянется, а потом вас проводят. Ты удивишься, но это близко.
 
********************************

Когда Авил вернулся к семье, монахи уже успели раздать ужин, и его ждала дымящаяся тарелка. Маленький сынишка Авила держал на руках буку. Неотрывно глядя на огонь огромными золотыми плошками глаз с черными точечками зрачков, зверек мурлыкал свою песню. Мяукающие звуки постепенно превращались в четкие слова, сплетающие нехитрый узор сказки. Начинался Исход.